Трясун скрепил новые знакомства очередными возлияниями, а потом, пошатываясь, побрел прочь искать свой собственный лагерь, - расположенный, как ему казалось, на другой стороне острова. После долгих блужданий в темноте он вышел к лагерю с севера. Добравшись, наконец, до нашей стоянки, он заплетающимся языком пространно поведал о том, что за болотом разбит еще один лагерь и тамошний народ на диво гостеприимен. А собаки у них просто отменные; одного-двух псов так просто не отличишь от его собственных!
      Соседи Трясуна по комнате так и рухнули. Один из картежников, хохоча, запрокинул голову, перевернулся вместе со стулом и растянулся на полу. Ведь никакого другого лагеря и в помине не было! Трясун просто-напросто бродил во тьме кругами - и напоролся на собственную стоянку. Меня снова торжественно заверили, что Трясун охотиться не собирается и на следующий день ружья в руки не возьмет.
      Хотя в ту ночь никто из нас особо крепко и особо много не спал, наутро все бодро вскочили ни свет, ни заря. Настал первый день сезона охоты на оленя, - как я вскоре выяснил, самый важный день в году для охотничьей братии. В честь такого дня охотники разоделись в пух и прах, и теперь нетерпеливо расхаживали взад-вперед, поддавая ногами комья земли. Наконец, по кругу пустили шляпу, и каждый из участников вытянул по клочку бумаги с номером своей засадки.
      - У кого двадцатый номер? - заорал Хэппи.
      - У меня! - отозвался тучный, но весьма представительный пожилой джентльмен, судя по виду - преуспевающий банкир.
      - Дайте-ка глянуть, - попросил Хэппи.
      А затем подошел ко мне, вручил мне двадцатый номер, а мой жребий отнес банкиру. Я в толк не мог взять, что происходит. Хэппи пустился в объяснения.
      - Ты, главное, помалкивай, - зашептал он. - Это ж лучшая засадка на всем болоте. Держу пари, там ты оленя подстрелишь.
      Мы погрузились в лодки и проплыли несколько миль вверх по течению: утренняя охота устраивалась на другом острове. Моя засадка находилась в глубине леса, в трех четвертях мили от места выгрузки. Хэппи прошел со мной до самого конца, желая своими глазами убедиться, что я отыскал и благополучно "вписался" в свою временную резиденцию под указанным деревом и смотрю в нужном направлении. Затем он прочитал мне целую лекцию о том, как правильно держать выданное им же ружье.
      - Как услышишь собак, гляди вон туда, в сторону кипарисов, - наказал он, - скорее всего, оттуда олень и выскочит.
      - Что, если я выстрелю, но промахнусь? - полюбопытствовал я.
      - Только попробуй, после стольких-то трудов праведных! Промахнешься останешься в болотах, так и знай! - сурово отрезал Хэппи. - И не вздумай уходить с засадки, пока я за тобой не вернусь. Сиди тихо, как мышь, и смотри не усни!
      - О'кей, я вроде бы все понял, - заверил я. - Мне уже не терпелось покончить с инструктажем и взять дело в свои руки.
      Хэппи ушел по тропе, а я осторожно присел под раскидистым дубом, маркером засадки, - взял в руки видавший виды, набитый крупной дробью "ремингтон" и огляделся, постепенно осваиваясь с окрестностями.
      Со временем почувствовав себя уютнее, я принялся размышлять - и о многом. До чего же мне повезло: не у всякого есть такой друг, - да что там, почти отец! - как старина Хэппи. Грубоватый, неуживчивый, режет правду-матку, не стесняясь; зато сердце у него - чистое золото. Если уж полюбил тебя, так что угодно для тебя сделает. Посчастливится ли пятилетнему Тому, оставшемуся дома в Батлере, когда-нибудь обзавестись таким вот хорошим другом? А что, если я по ошибке подстрелю олениху? Что, если выпалю по здоровенному оленю - и промахнусь? Неужто Хэппи и впрямь бросит меня в лесу?
      Затем я задумался о некоторых своих друзьях и клиентах, ярых противников охоты, вопрошающих, подобает ли ветеринару стрелять диких животных? Проанализировав свои этические принципы и собственное представление о том, что правильно и что - нет, я пришел к выводу, что вполне спокоен как насчет своего законного права на охоту, так и насчет своего подхода к проблеме. Мои два нерушимых правила сводились к следующему: никогда не следует спускать курок, иначе как в случае верного выстрела, от которого смерть наступит мгновенно; и туша не должна пропадать даром: дичь идет либо на мой обеденный стол, либо на чей-то еще. Кроме того, поголовье оленей в юго-западной Алабаме столь велико, что охота рекомендуется специалистами по местной флоре и фауне в качестве одной из мер по контролю за популяцией.
      Должно быть, я провел в раздумьях почти час, размышляя обо всем на свете, - от этики охоты, до рубки леса и брачных обычаев белок, когда вдруг осознал, что тявканье и лай псов вдалеке становятся более частыми и настойчивыми. Окончательно пробудившись от транса, я стал внимательнее прислушиваться к гвалту и крикам "ату!" Хотя на оленя я охотился впервые, мое участившееся дыхание и колотящееся сердце подсказывали мне, что собаки взяли какой-то весьма интересный след; и, судя по нарастающему лаю, загонщики стремительно приближались.
      Я выглянул справа из-за дерева и увидел оленя еще до того, как услышал его поступь. Зверь находился ярдах в пятидесяти от меня и тихонько пробирался по тропе прямо к моей засадке, то и дело останавливаясь и оглядываясь назад, насторожив уши, и прикидывая, далеко ли еще до сопящих преследователей. Поразмыслив секунду-другую, он дергал хвостом и снова двигался вперед, опустив голову к самой земле. Голову его венчали восхитительно симметричные ветви рогов с огромным множеством отростков, и шел зверь прямо на меня.
      Наверное, всегда наступает момент, когда охотник, оказавшись лицом к лицу с нерукотворной красотой величественного оленя, вдруг утрачивает всю свою решимость и не смеет спустить курок. То же самое испытывал и я в тот момент, когда навел старый дробовик и прицелился прямо в основание его массивной шеи. По мере того, как олень вырастал перед моим взором, я просто-таки мог прочесть по его глазам, о чем зверь думает:
      "Вот сейчас как прокрадусь мимо этого здоровенного дуба, потом сверну на запад, проберусь через вон те тростники - и был таков; и пусть эти глупые костогрызы гадают, куда я делся", - по всему судя, размышлял он, поводя ушами, точно "чашами" радаров.
      И, как оно бывало с десятками охотников до меня, инстинкт одержал верх - и я аккуратно нажал на курок. Наверняка оглушительный грохот и сотрясение воздуха от разрыва патрона на мгновение меня оглушили, хотя в тот миг я даже не заметил, как разрядилось ружье, равно как и не ощутил и болезненной отдачи.
      Гигантский олень встал на дыбы - и завалился назад секунду спустя после того, как заряд крупной дроби ударил его точнехонько в основание шеи. Я загнал в патронник очередной патрон и опасливо преодолел то небольшое расстояние, что отделяло меня от распростертой на земле туши.
      "Странное дело, - помнится, подумал я, - я отлично знаю, что он мертв, но вот сердце у него почему-то со всей отчетливостью бьется".
      И тут же осознал, что слышу стук собственного сердца, которое, того и гляди, выскочит из груди. Ощущение было такое, словно с каждым ударом руки мои цепляются за электроизгородь. Должно быть, у меня из-за перевозбуждения что-то вроде сердечного сбоя! - догадался я. Неужто взрослый мужчина способен так разволноваться только из-за того, что подстрелил оленя? Однако ж с тех пор мне не раз доводилось слышать о видавших виды охотниках, испытывавших те же симптомы.
      Я внимательно осмотрел превосходный экземпляр, затем несколько раз пересчитал отростки на рогах. После того, как сердцебиение слегка унялось, я решил, что надо бы освежевать оленя до того, как подоспеет Хэппи проверять, попал ли выстрел в цель. Я не сомневался, что, при его-то охотничьем опыте, Хэппи, несомненно, узнал звук собственного ружья и в точности вычислил место, откуда он раздался. Но едва я занес над тушей нож, внезапно затрещали сучья, зашуршали ветви, и на тропе позади меня снова послышалось тяжелое дыхание. Это подоспел Хэппи. И чего стоили все его предостережения, все его лекции касательно того, что ни в коем случае не дозволяется покидать собственную засадку до окончания охоты! Ломая тростники, продираясь сквозь камыши и колючие лозы, он сломя голову мчался к засадке номер двадцать.
      - Ну же, ты подстрелил его, подстрелил или нет? - задыхаясь, вопросил он. Лицо его раскраснелось, на лбу кровоточила царапина, - верно, задел за сук, ломясь через болото и чащу. И тут Хэппи увидел громадину-оленя.
      - Господи милосердный! - благоговейно воскликнул он. - Экий красавец-то! Ну-кось, посчитаем, сколько у него отростков. - Хэппи насчитал восемь. Я, впрочем, претендовал на все девять, но Хэппи стянул с пальца обручальное кольцо - проверить, удержится ли оно на последнем отростке. Не-а, этот уже не считается. - Кажется, таким взволнованным я видел его впервые в жизни; я готов был поклясться, что сердце его колотится точно так же, как и у меня - несколько минут назад. Возможно, тогда я этого не знал, зато знаю теперь: настоящий спортсмен испытывает ощущения куда более острые, если трофей достается его детям или гостям.
      До сих пор мне как-то не приходило в голову, что гигантского оленя еще предстоит вытаскивать из лесу. Но вот, наконец, я с запозданием осознал, как далеко в чащобу мы забрались и как непросто будет доставить оленя к лодке. Я знал, что выпотрошенный он станет отчасти полегче, и все-таки перспектива тащить на себе тушу весом по меньшей мере в три сотни фунтов внушала мне некоторую тревогу.
      - Да расслабься, старина! - приказал Хэппи. - Ты знай себе радуйся, а уж дотащить-то мы его дотащим. В Нью-Йорке найдется немало богатеев, которые что угодно отдали бы за то, чтобы оказаться сейчас на твоем месте.
      - Да знаю, знаю... но разве нам такая туша по силам?
      - Э, тоже мне, горушка для степняка! - воскликнул он. Это свое любимое присловье Хэппи поминал всякий раз, когда перед нами вставала трудная задачка. Он извлек на свет маленький армейский топорик, - на поясе у него болтался целый арсенал, - и срубил молоденькое деревце. Очистив ствол от листьев и веток, мы перевернули оленя на спину и привязали его за ноги к шесту. Хэппи взялся за шест спереди, я - сзади, и мы двинулись по тропе, спотыкаясь и пошатываясь под непосильной ношей.
      Добравшись до очередной засадки, мы устраивали небольшой привал и в подробностях обсуждали с охотниками великое событие. Очень скоро Хэппи взял роль рассказчика на себя и изрядно приукрасил первоначальную версию. Пока я слушал с открытым ртом, тщетно пытаясь вставить в разговор словечко-другое, Хэппи излагал историю удачного выстрела во всех деталях, многие из которых оказывались новостью даже для меня.
      Пространно обсуждались размеры оленя, и так ли велики у него рога в сравнении с добытыми в предыдущие годы, и чьи замечательные, высокоталантливые собаки выгнали зверя прямо на мою засадку. Однако мне не давало покоя то, что все эти опытные охотники явно недооценивали вес туши. Большинство утверждали, что весит олень где-то около ста пятидесяти фунтов; некоторые называли цифру сто семьдесят пять. А я просто поверить не мог, что этакая тяжесть весит настолько мало: чувствуя, как ноют плечи, я ощущал себя жалким слабаком. Однако сострадательные охотники по очереди избавляли нас от ноши, и онемевшие плечи постепенно вновь обрели некоторую долю чувствительности.
      Спустя, как мне показалось, час и несколько миль мы добрались до лодочной стоянки, эффектно пристроили наш трофей на носу и оттолкнулись от берега. Как и в первый раз, плыть было приятно и прохладно, и мне на всю жизнь запомнилась широкая, от уха до уха, усмешка на грубоватой физиономии Хэппи, в тот момент, когда лодка наконец-то пристала у лагеря.
      Несколько любопытствующих жадно ухватили тушу, отволокли ее к месту для подвешивания и взгромоздили на старые весы для хлопка. Затем Ной, - все члены называли его "мистер Ноай", - который взвешивал дневную добычу в охотничьем клубе со времен его основания, со скрипом доковылял до весов и неспешно и аккуратно установил балансир на отметке "сто пятьдесят". Все глаза обратились к весам: выровнялись ли они? Но даже невооруженным взглядом было видно: мой олень - гораздо тяжелее; я, собственно говоря, знал об этом с самого начала. Ной стал постепенно, дюйм за дюймом, передвигать балансир, всякий раз прибавляя по пять фунтов, пока не достиг отметки "сто семьдесят": только тогда весы постепенно начали выравниваться. Еще три деленьица - и прозвучало официальное и неоспоримое заявление.
      - Што шемьдешять три фунта, - объявил он так громко, как позволяли голосовые связки восьмидесятилетнего старика, однако прозвучало это не громче сиплого шопота. Это означало, что живой олень, надо думать, весил около двух сотен фунтов! Когда тушу вновь закрепили над платформой для свежевания, рядом с моим трофеем все остальные олени казались просто карликами. Хэппи важно расхаживал взад и вперед, рассматривая, щупая и вслух оценивая прочие туши, и делая все от него зависящее, чтобы все в пределах досягаемости не остались в неведении насчет того, какого "конягу" тут завалили, плюс кто в этом деле расстарался.
      Ни с того ни с сего Хэппи нагнулся, зачерпнул оленьей крови из лужицы под одной из висящих туш, и со всех ног устремился ко мне. Тем временем двое дюжих охотников, подкравшись сзади, ухватили меня двойной медвежьей хваткой, а Хэппи хорошенько вымазал мне запекшейся кровью все лицо, уши, шею и волосы.
      - И что это вы удумали? - возмутился я, отплевываясь.
      - Уж такой тут у нас обычай, Док. Тому, кто убьет своего первого оленя, лицо мажут кровью, - пояснил Хэппи. - Ты радуйся себе, что не промахнулся; а то тогда бы тебе подол рубашки обрезали считай что до самого пояса! - Все расхохотались от души, упиваясь мгновением, но никто не радовался больше, чем Хэппи.
      Остаток поездки прошел куда менее захватывающе. Устроили еще один олений гон, а вечером несколько человек отправились пострелять белок и заплутали в лесу. Где-то с час мы встревоженно блуждали по болоту, прежде чем отыскали дорогу назад к реке и "поймали" проплывающего мимо рыбака, который помог нам найти лодку. Потерять ориентацию и безнадежно заблудиться на незнакомой земле - ужасное ощущение. Уж и не знаю, как мы оттуда выбрались, - разве что о нас позаботились Высшие Силы.
      Голова того оленя, должным образом обработанная, до сих пор висит у меня на стене, и всякий раз, глядя на нее, я думаю о моем добром друге, Хэппи Дюпри, и об этой первой охоте. С любовью вспоминаю и наши недолгие выезды на рыбалку вечерами, ближе к ночи, когда начинают клевать окуньки. И откуда он только знал, где ждать хорошего клева - я просто диву давался! Неважно, рыбачили ли мы на реке или на небольшом искусственном озерце на ферме, Хэппи всегда выбирал удачные места.
      От Хэппи я научился наслаждаться жизнью сполна, чтить и ценить природу и проживать каждый день так, словно он для меня - последний. Работай как вол, играй по-крупному - и пощады не проси!
      В ту пору я и не догадывался, что в нашу поездка на реку Тенсо мы с Хэппи охотимся вместе последний раз. Однажды утром, вскорости после этого, Хэппи подъехал к железнодорожному полотну, проложенному неподалеку, - в этом месте он благополучно переезжал уже тысячу раз. Там не было ни шлагбаума, ни предупредительных световых сигналов; и в тот день грузовичок Хэппи и поезд оказались на переезде одновременно. Хэппи умер мгновенно. Но те, кому повезло работать и отдыхать вместе с ним, навсегда сберегут воспоминания о хорошем человеке и преданном друге.
      22
      Два дня, проведенные вдали от практики, обернулись одновременно благословением и проклятием. Мне ужасно понравилась охота на оленя среди болот реки Тенсо в компании Хэппи Дюпри и его буйной оравы. Никаких ночных звонков насчет лошадей, страдающих коликами; никаких тебе визитеров с больными собаками и кошками, стучащихся в двери спальни. Однако у этих двух дней свободы была и оборотная сторона: дома работа все накапливалась да накапливалась, и я знал, что по возвращении заплачу за это дорогой ценой.
      Кроме того, я скучал по семье и слегка мучился угрызениями совести: я тут развлекаюсь, а Джан отвечает на телефонные звонки и объясняет, где я и когда вернусь. Я не сомневался, что Лайза уже сто раз, не меньше, спросила Джан: "Когда папа вернется?" - и получила тот же самый ответ, что и в прошлый раз. Том был уже достаточно взрослым, чтобы осознать, что такое охота на оленя и что для мужчины порою очень важно некоторое время побыть в лесу, позабыв о необходимости мыться и бриться, любуясь чудесами природы и получая опыт жизни в глуши, доступный столь немногим, что, называется, "из первых рук". Не знаю, понимал это все Том или нет, но я-то понимал, и, пересказывая свои ощущения сынишке, снова с удовольствием воскрешал их в памяти.
      В течение следующих нескольких дней я вставал раньше обычного, пытаясь наверстать упущенное и обслужить всех клиентов, обратившихся ко мне за помощью, пока я забавлялся в лесах. Я удалял яичники у собак, кастрировал котов, выгонял глистов у лошадей, протестировал с дюжину стад; словом вкалывал, не покладая рук, с рассвета и до того момента, когда к ночи замолкал телефон.
      - Милый, по-моему, на этой неделе ты совсем себя загонял. Неужто эти два дня, проведенные в лесу, так тебя воодушевили? - заметила Джан.
      - О да, вне всякого сомнения, - заверил я. - Там, среди деревьев, общаясь с природой, в окружении трудолюбивых парней, у которых головы к нужному месту привинчены, привыкаешь смотреть на вещи иначе. Да и вообще, ты же знаешь, я человек такой: люблю работать до седьмого пота, тем паче что дома ждут замечательная жена и чудесные ребятишки.
      Джан окинула меня долгим, внимательным взглядом, но промолчала. Я знал: ее "встроенные" радиолокаторы безошибочно почувствовали неладное. Нет, слова мои прозвучали не то чтобы нелепо; но подобный слог не вполне соответствовал моей обычной манере выражения. Наблюдая ее "лапшевый детектор" вблизи в течение семи лет, я пришел к выводу, что в этом отношении ей равных нет и быть не может. Скептически изогнув бровь и по-прежнему глядя на меня, Джан сверилась с листочком, приклеенным к холодильнику.
      - Ага, так я и думала. На этой неделе - открытие сезона в охотничьем клубе "Раддер-Хилл", - и барбекю, и охота, - воскликнула она, иронически усмехаясь.
      - А ведь и впрямь так! Ты, как всегда, права, - отозвался я, пытаясь изобразить удивление. - И мне ведь просто необходимо там быть, сама понимаешь. Вдруг какой-нибудь из псов попадет оленю на рога? Кроме того, сдается мне, и с интересами бизнеса надо считаться. Ты ведь посидишь на телефоне несколько часов, правда?
      - Разумеется, тебе следует поехать. Пожалуй, еще и развлечешься впридачу! И, конечно же, на звонки я отвечу, - подтвердила Джан. - Вот только не вешай мне лапшу на уши насчет природы, и раненых собачек, и братства с парнями, у которых голова к нужному месту привинчена. Оставь все это для своей очередной речи на собрании скотоводов. - Джан отлично понимала, почему я пытался по возможности переделать как можно больше работы до конца недели.
      Я улыбнулся, гадая, как устроен ее мозг изнутри. Интересно, могут ли великие ученые, изучая мозговую ткань под своими микроскопами ценой в миллион долларов, определить, взят ли образец от мужчины или от женщины. Возможно, женский мозг снабжен чем-то вроде тех крохотных транзисторов, про которые я читал в меридианской газете. Я знал доподлинно, что пол имеет значение, и немалое: Джан всегда играючи одерживала надо мною верх.
      "Раддер-Хилл", большой и престижный охотничий клуб, располагался меньше чем в десяти милях к северу от городской площади Батлера. Арендованные им охотничьи угодья включали в себя сотни акров строевого леса в самом сердце виргинских ареалов белохвостых оленей - лучших во всей вселенной. В ходе первой же нашей с ним беседы Карни Сэм Дженкинс посоветовал мне внести свое имя в список очередников "Раддер-Хилла", потому что, как он выразился, "там все крупные шишки состоят". Надо думать, сам он тоже был шишкой немалого размера: меня пригласили стать членом клуба, не прожил я в графстве и шести месяцев.
      Под эгидой клуба устраивалось несколько охот на оленя, обычно заканчивающихся свиным барбекю, в рамках годового сезона охоты, который обычно длился с середины ноября до начала февраля. На охоту мне не то чтобы хотелось, зато ланч в виде свиного барбекю я ни за что бы не пропустил.
      Ни одно блюдо не пользуется на Юге таким успехом, как барбекю. Кукурузная каша, сладкий картофель, пирог с орехами-пекан и вареная листовая капуста, все это - изысканнейшие лакомства, ежели приготовлены в лучших южных традициях, однако все они бледнеют в сравнении с первоклассным барбекю. Для тех, кто слышит о гастрономических достоинствах порции барбекю в первый раз, очень важно понять, что слово "барбекю" - это существительное, по крайней мере, на Глубоком Юге.
      "Дядя Бубба везет нас всех в город отведать барбекю!" - вот пример правильного употребления этого слова. Кроме того, подразумевается, что речь идет о свинине, которую медленно коптили над горячими угольями, желательно из древесины зеленого пекана, на протяжении нескольких часов, в зависимости от того, готовится ли свиная туша целиком или только окорок, бедренная часть или лопатки. В других областях Юга вполне допускается употреблять слово "барбекю" по отношению к говядине, или в сочетаниях типа "цыпленок-барбекю", но, думаю, ни один истинный южанин, бросив пару бифштексов на рашпер, не наберется наглости назвать это дело "барбекю". Этот процесс называется просто-напросто жаркой.
      Для приготовления настоящего барбекю требуется один человек или несколько, готовые выдержать немало часов физических мучений. Сколько именно - зависит от того, все ли ты делаешь сам: откармливаешь свинью, забиваешь ее, разделываешь и всю ночь глаз не смыкаешь, следя за готовкой, в то время как сам едва не обугливаешься, возясь у огня. А кроме того, нельзя забывать и о дыме. Поскольку где жарко, там и дымно, дым так и лезет тебе в глаза и в нос, где бы ты не пристроился, стоя или сидя. И хотя огонь и дым - это данность, если не хочешь забивать свинью собственноручно, существует и более легкий способ добывания мяса: просто-напросто звонишь Чарли Хейлу в супермаркет, заказываешь нужную тебе сырую вырезку, а вечером забираешь - как раз перед тем, как разводить огонь.
      Комитет по барбекю "Раддер-Хилла", членом которого я стал совсем недавно, собрался у "ямы" в ночь накануне великого дня. Яма примыкала к зданию клуба и представляла собою конструкцию из бетонных блоков около десяти футов в длину, четырех в ширину и трех-четырех в высоту, открытую с одного конца, - туда помещались горячие уголья. Над ней возвели крышу - для защиты от дождя.
      Пока мы, неофиты, вдвоем запалил твердую древесину, остальные приготовили мясо и всю необходимую утварь, - кастрюли, сковородки, железный котел и все ингредиенты для соуса. Около полуночи мясо выложили на металлические решетки, установленные над ямой, а вниз при помощи лопаты с длинной ручкой принялись загружать горячие уголья. Вот тут терпеливый распорядитель барбекю, знаток своего дела, берется за работу всерьез и внимательно следит за тем, чтобы новички-любители не спалили свинину от излишнего усердия. Если дым валом валит, а мясо шипит и брызгает во все стороны, будьте уверены: у вас не все в порядке. Прошлые разы, во время ночной жарки, я видел, как старожилы-распорядители барбекю сердились не на шутку, если начинающий "кочегар" черезчур увлекался. Ежели свинина, не дай Бог, подгорит, то такой старик, того и гляди, принимается награждать помощников пинками в соответствующие места и сквернословить так, что небесам жарко станет. И его вполне можно понять: ведь через каких-нибудь несколько часов нагрянет сотня голодных критиков, рассчитывающих на самую отменную кухню; стоит мясу чуточку пережариться, и они это по своей порции в момент распознают.
      На сей раз я убедился, что, впридачу к жаркому пламени и дыму, на барбекю графства Чокто есть и другие разновидности пытки. Поскольку к стряпне приступают поздно ночью, некоторые повара прикладываются к крепким напиткам, причем, по мере того, как время близится к рассвету, объемы все возрастают и возрастают. Когда с горячего мяса на угли начинает течь сок, из-за сидений грузовиков, равно как и из-под них же, извлекаются купленные в магазинах бутылки в тонких бумажных пакетах, скрученных сверху, и галлоновые бутыли из-под кока-колы с "белым" виски - местной продукцией графства Чокто.
      Как я заметил, при первом глотке лицо пьющего искажается и становится прямо-таки гротескным, словно ничего гнуснее этой огненной жидкости губ человека вовеки веков не касалось, но несколько долгих мгновений спустя он же скрипучим шопотом свидетельствует в пользу того, какой это легкий, приятный, отлично выдержанный сорт.
      Затем, в полной мере ощутив эффект жуткого варева, бражники принимаются пересказывать всевозможные байки и анекдоты. И все эти невразумительные декламации приходится не просто терпеть; над ними полагается смеяться, причем от души, с энтузиазмом, от избытка чувств хлопая себя по бедрам. Если рассказчику казалось, что должного уровня децибелов смех не достигает, он повторял анекдот еще раз, с добавлением новых терзающих душу подробностей. Впридачу к анекдотам, на протяжении нескольких часов не умолкал разговор: речь шла обо всем на свете, от политики до Юго-восточной футбольной ассоциации. Как и следовало ожидать, между болельщиками Алабамы и Оберна то и дело вспыхивали перепалки, однако до физических увечий дело не доходило, - возможно, потому, что вмешивался распорядитель барбекю. Воздев над головой лопату с длинной ручкой, он сурово предупреждал:
      - Тому из вас, болванов, кто первым кулаками размахается, эта штуковина точнехонько в черепушку и впишется. - Похоже, никто не сомневался, что распорядитель твердо намерен претворить свою угрозу в жизнь, так что по-быстрому восстанавливался мир, пусть и ненадежный.
      В шесть утра я уехал с места барбекю, где уже разливался аромат, свидетельствующий о том, что чудо воздействия пеканных углей на свинину и впрямь того и гляди произойдет. Процесс приготовления барбекю шел так медленно, что я уже гадал про себя, не придется ли нам искать несколько рыбин, хлебов и красноречивого проповедника, чтобы хоть как-то накормить охотников, которые вернутся в лагерь за несколько минут до полудня. Я знал, что большинство из них не только проголодаются, но будут страшно разочарованы, поскольку олень в который раз от них ускользнул.
      Не отъехав от клиники и на несколько миль, я повстречал несколько пикапов, мчащихся на север, - возможно, как раз на большую охоту, которая должна была начаться с рассветом. Вернувшись в клинику, я, едва переведя дух, принялся лечить, кормить и обихаживать с полдюжины пациентов, а затем по-быстрому сгонял домой, проверить, как там Джан и дети, - ведь до нашего коттеджа было не больше мили.
      Я на цыпочках прокрался по недлинной прихожей, заглянул к Тому и Лайзе и убедился, что детишки крепко спят, совершенно невероятным образом раскинувшись поперек кроваток. Как обычно, я тихонько постоял у порога, наклонив голову, чтобы видеть лица не под углом, и благоговейно любуясь одухотворенной красотой, совершенством и невинным видом спящих малышей. Этим зрелищем я мог наслаждаться бесконечно; однако я часто гадал про себя, и как эти крохотные, ангельские существа, само воплощение мира и покоя ночью, спустя каких-нибудь несколько часов уже на ногах и с шумом и воплями носятся по дому или во дворе. У двери послышался шорох.
      - Что это ты тут делаешь? - сонно полюбопытствовала Джан. - Я слышала, как ты подъехал. Я думала, ты в это самое время охотой развлекаешься.
      - Э, да я и сам не знаю. Я всю ночь помогал стряпать, а теперь как-то не в настроении охотиться. Думаю, сгоняю-ка назад, помогу с разделкой мяса на порции, погляжу, сколько оленей добыли, а потом вернусь обратно в клинику. Вызовы были?
      - Не-а, ни одного. Небось, у всех на уме только одна охота на оленя. Может, останешься? Ты, небось, с ног валишься от усталости. Ведь тебе на самом деле вовсе не хочется возвращаться туда, в чисто мужскую компанию, правда? Она улыбнулась мне иронической, типично женской улыбкой, - одним краем губ, - и обняла меня за плечи.
      - И вовсе там не чисто мужская компания. Среди охотников и парочка дам найдется, - возразил я. Джан снова иронически улыбнулась, но на сей раз без прежней теплоты.
      Где-то ближе к полудню, когда мясо прожарилось и его можно было срезать с костей, самые страстные приверженцы горячительных напитков к работе оказались непригодны, к изрядной досаде распорядителя: они так и уснули, улегшись кто где вокруг ямы, один - свернувшись "калачиком", и двое других - распростершись под капотом грузовика, в состоянии абсолютно бесчувственном, и безмятежно похрапывали себе, открыв рты. Чтобы избежать подобного конфуза, я быстро научился вежливо отказываться от любого предложенного зелья, способного вызвать ступор.
      Во время ланча я насчитал одиннадцать туш, подвешенных вверх ногами на перекладинах. "Славно поохотились!" - подумал я, однако несколько старожилов, включая Карни Сэма Дженкинса, горестно сокрушались о том, что добыча уж не так богата, как в добрые старые дни, да и олени с каждым годом мельчают. Постепенно я свыкался с тем, что в компании рыбаков или охотников такие разговоры неизбежны. Неважно, насколько удачной оказалась рыбалка или охота, всегда найдется парочка бездельников-старожилов, которых хлебом не корми, дай напомнить молодежи про лучшие времена. Стоит лишь заглянуть в магазинчик, торгующий наживкой, и непременно услышишь такого рода пересуды.
      - Ну как рыбка, клюет? - спрашиваю я.
      - Жаль, тебя здесь на прошлой неделе не было! - звучит традиционный ответ. - Такой клев был - чего не кинешь в воду, все заглотают!
      Никогда не слыхал о том, чтобы рыба сама запрыгивала в лодку, но наверняка в прошлом месяце и такое случалось.
      Очень скоро охотники уже сидели за длинными столами внутри старого помещения клуба, уплетая барбекю, салат из шинкованной капусты, запеченные бобы и дрожжевой хлеб и запивая это все чаем со льдом. К барбекю хлеб подают особый: свежую, буквально-таки в тот же день испеченную буханку, причем пакет надрывается в середине, чтобы каждому обедающему не приходилось просовывать руку с открытого конца. Во-первых, это существенно упрощает раздачу; во-вторых, так оно гигиеничнее. Среди всей этой волнующей суматохи кое-кто из беспечных охотников забывает вымыть руки у колодца; так что разумно лишить их возможности цапать грязными пальцами куски, оставшиеся на дне упаковки.