Серия (№2) - Милое дитя

— Если ты думаешь, что можешь научить ее лучше меня — валяй, — подзадорил Брис. — Знаешь ли, старик, легче всего судить других. Нечего бахвалиться, давай-ка сам! Осторожнее, не переломай себе кости.

— Это я тебе кости переломаю, парень, — шутливо пригрозил Вилбур, вылезая из-за стойки, и молодцевато выскочил на маленький пятачок для танцев. — Хотел бы я знать, кто это научил тебя так разговаривать со старшими?

Брис скорчил гримасу и наклонил свою голову.

— Ну-ну, посмейся напоследок, старый лысый филин. Скоро будешь рыдать над своим пивом.

Он повернулся к Эллис, галантным движением поднес к своим губам ее руку и нежно поцеловал. Его глаза, сияя от счастья, встретились с глазами девушки. Он улыбнулся, и ее сердце томительно вздрогнуло. Брис смотрел на нее так, что Эллис почти физически ощутила этот взгляд: теплый свет мужских глаз касался ее с почти осязаемой нежностью. Это ощущение нельзя было и передать словами. В такие мгновения ей безотчетно хотелось дотронуться до Бриса и быть к нему как можно ближе.

Она уже почти приготовилась осуществить свое намерение, когда Брис подтолкнул ее руку к Вилбуру и сказал:

— Обращайся с ним побережнее, Эллис. Он старый…

— Павлин, — пробормотал пожилой джентльмен, беря своей ссохшейся рукой ее юную, нежную руку. — Скорее старый грузовик с полным кузовом камней сможет поехать, чем тебе удастся покружиться с этой малышкой. Пора показать соплякам вроде тебя, как надо обходиться с такими девушками.

Старик принял изысканную танцевальную позу, улыбнулся своей партнерше той самой улыбкой, от которой лет сорок назад наверняка засыхали все первые красавицы в округе. Потом резко прижал Эллис к себе и бросил через плечо Брису:

— С этой девушкой тебе не придется скакать вокруг да около. Эта малышка крепко стоит на земле.

И он ловко повел Эллис под музыку, а она, ухватив ритм, закружилась вместе с ним, напряженно прислушиваясь к мелодии, чтобы не ошибиться.

Поворот, поворот, шаг, поворот… шаг. Он кивнул ей головой, одобряя, потом улыбнулся.

К великой досаде Бриса, Эллис очень быстро уловила ритм, причем танец у нее получался тем лучше, чем быстрее танцевал Вилбур.

А на ее лице засияла улыбка, такая редкая, от которой перехватывало дыхание. Один ее вид теперь был так же необходим существованию Бриса, как сердцебиение. В эту минуту он подумал, что она, пожалуй, слишком серьезна. Может потому, что ей приходится много работать и слишком много беспокоиться обо всем.

Глядя на то, как танцует Эллис, Брис думал, что готов продать свою душу дьяволу, лишь бы только можно было проникнуть в ее мысли, узнать, какие воспоминания ее гнетут, и подарить ей другие воспоминания, о другом, более счастливом прошлом; сделать так, чтобы она могла вспоминать о любви, безопасности, достатке, чтобы она испытала это.

Больше всего Брис бывал потрясен, когда ему случалось заставать Эллис задумавшейся. В такие минуты на ее лице была видна такая печаль, так встревоженно изломаны ее брови, что у него все внутри переворачивалось. И в то же время он твердо сознавал, что она не потерпит малейшего вмешательства в свою жизнь и в свои проблемы.

Уже недели прошли с того дня, как они впервые встретились, но, наблюдая за девушкой, Брис никак не мог отделаться от мысли, что она напоминает ему нераскрывшийся бутон розы. Поэтому и старался он сдерживать свои чувства, чтобы не опалить ее своим жаром, удерживался от вопросов, которые мучили ее сердце. Ему постоянно приходилось в их отношениях придерживаться таких рамок, при которых он не предлагал ей слишком много, но все же надеялся, что это будет не так уж и мало.

Труднее всего сопротивляться постоянному стремлению прикоснуться к ней. Ее красота и нежность взывали к нему, а от ее запаха Брис просто становился диким. Конечно, вряд ли даже самые нежные и бережные его ласки могли бы что-то изменить в самой Эллис. Несмотря на то, что она уже оказалась вдовой, в ней чувствовалась девичья чистота, невинность и какая-то неопытность.

Брис постарался поудобнее устроиться за ставшим вдруг неуютным столом и, глядя на танцующую с Вилбуром Эллис, вспомнил о том, как они с ней целовались, и подумал, что, несмотря на всю ее неопытность, в ней дремлет удивительная женщина, страстная и любящая. Когда они целовались, она прижималась к нему так, словно желала раствориться в нем. Ее дремлющие женские инстинкты взывали к нему, желая и умоляя о любви и ласках, но все же…

— Ну, видел, парень? — окликнул его Вилбур. — Ничего сложного. Девочка удивительно способная, да-да. И легкая, как перышко, порхает, как мотылек.

Эллис даже засветилась в ответ на похвалу Вилбура, а старик, взглянув ей в лицо, добавил:

— И симпатичнее самого теплого весеннего дня.

Брис облокотился о стол, за которым сидел, и подумал с внезапной ревностью, что он, оказывается, не единственный, кто добивается улыбки Эллис. Понимая, насколько глупо это чувство, он отшутился:

— Пора бы уж вернуть этого мотылька мне. Бернис сдерет с тебя скальп, если забредет сюда и увидит, как ты засматриваешься на Эллис.

— Кто эта Бернис? — Вилбур продолжал широко улыбаться девушке, притворяясь непонимающим.

— Ну, как же, твоя жена! — Брис ловко втерся между танцующими. — Великая женщина! Страшна в гневе настолько, что может напугать стадо мамонтов. Да и с топором управляется легко.

— Пожалуй, я ей передам все эти слова, которые ты тут, парень, наговорил про нее! — пригрозил Вилбур и не думая обижаться за словесный портрет женщины, которая являлась его женой, он уже и забыл, сколько лет. — А я-то ей все время говорил, что ты о ней так ласково отзываешься. Она так старалась, когда вязала все те носки, которые ты так любишь носить на охоту.

— О, да! Самые теплые носки на свете! — Брис улыбнулся Эллис, не принимая всерьез угрозы Вилбура. Бернис Джордан была самой знаменитой бабушкой в городе Вебстер, любившей всех, и которую все — и дети и взрослые — любили и обожали до безумия. — Я ей скажу, что ты врешь.

Вилбур, смеясь, уступил ему место и вернулся за свой столик. Тогда, нахмурившись, в атаку перешла Эллис.

— Никакая Бернис не великая женщина, и совсем она не страшная!

— Но носки она все-таки вяжет великолепно!

Понимая, что с привычкой Эллис все воспринимать серьезно ничего нельзя сделать, Брис примиряюще улыбнулся и обнял девушку. В музыкальном автомате поменялась пластинка, и по таверне поплыла медленная, романтическая мелодия — как раз то, что ему хотелось.

— Я должна работать, — девушка высвободилась из его объятий. — А ты не должен плохо говорить о Бернис. Она самая замечательная…

— Да я же пошутил, Эллис! — Мужчина в отчаянии поднял глаза, обрывая ее страстную речь. — О чем спор! Я знаю Бернис с тех пор, как я…

Уже направляясь к бару, Эллис посмотрела на него через плечо, и ему стали видны усмешка на ее губах, насмешливый блеск ее глаз, и он понял, что она просто разыгрывала его, чтобы вырваться из его объятий и вернуться к работе.

— Это что, наказание, да? — спросил Брис, изо всех сил стараясь не улыбнуться и не спускаться вслед за девушкой с возвышения. — Сильно остроумная стала?

— Да, сэр, стала, — дерзко ответила Эллис. — Остроумная, особенно с вами.

— Что это значит? — Он уселся на круглый табурет, стараясь заглянуть ей в лицо, но девушка склонилась над мойкой, споласкивая пустые бокалы из-под пива. — Что это значит «особенно с вами»?

— Ты заигрываешь.

— Я? — Брис собирался заспорить, но, поразмыслив, сказал:

— Ну, может, если только чуть-чуть.

— Чуть-чуть?! Да ты ласково чирикаешь с каждой встречной женщиной — с Лути, Бернис, Энн, со мной, с бедной миссис Эллиот на заправочной станции, один Бог знает, с кем еще.

— Да я не заигрываю с Энн, Господь с тобой! Бак меня пристукнет на месте, — начал он врать напропалую, чтобы увидеть ее реакцию.

Эллис даже задохнулась от такого нахальства.

— Ты же не станешь отрицать, что заигрываешь со мной? — спросила она.

— За тобой, конечно, ухаживаю. Но я заигрываю со всеми девушками, от которых хочу что-нибудь получить. Это у меня особенность такая.

Она с подозрением прищурилась.

— Ну, и что ты хочешь получить от меня? Его улыбка стала озорной. Когда он так смотрел на нее, у Эллис холодело в животе и сердце начинало отчаянно колотиться в груди.

— Моя мама обычно мне говорила, что невежливо выпрашивать конфету. Она говорила, что лучше подождать, пока тебе ее сами предложат.

У Эллис появилось чувство, что в его словах есть другой, затаенный смысл, и если продолжать в том же духе, то, в конце концов, ей придется испытать неловкость от этого разговора. Поэтому она сочла за лучшее переменить тему или, в крайнем случае, объект внимания.

— Все-таки ты заигрываешь с Энн, — сказала девушка. — Она мне сама говорила.

— Никогда!

— Даже в ту ночь, когда ты просил ее взять меня к вам? Точно зная, что никакой работы для меня нет?

Брис отпрянул назад, и на его лице появилась глупая растерянная улыбка.

— Эт-то… было… больше похоже на покорнейшую просьбу, чем на заигрывание.

Он лихорадочно соображал, что собирается сделать Эллис теперь, когда поняла, что ее разыграли и никакой помощи Энн не требуется. Ему пришлось проглотить комок в горле, прежде чем удалось задать свой вопрос.

— И когда ты это узнала?

— Несколько недель назад. Я вернулась домой с работы и поймала Энн за тем, как она таскала дрова из сарая, — объяснила девушка, поскольку Брис по-прежнему остолбенело смотрел на нее, не говоря ни слова. — Она, должно быть, время от времени забывала заметать следы. Так однажды она забыла убрать все свое стиранное белье, груды которого таскала вверх-вниз по лестнице.

— Ну, и что же она сказала?

— Сказала, что ты среди ночи стал барабанить в дверь и просить, чтобы она вошла в положение девушки, которая тебе встретилась тогда в баре.

— А я-то думал, что просил ее помочь одной хорошенькой девушке, — наконец прорезался и у него голос, и Брис попытался подольститься к Эллис, чтобы избежать сурового наказания за свою хитрость, которое она ему явно готовила.

Эллис и ухом не повела на его старания завести разговор в другую сторону.

— И когда ей не приглянулась идея давать приют незнакомому человеку, которого никто раньше и в глаза не видел, она говорит, ты начал заигрывать с ней и говорить всякие такие ласковые штучки, лишь бы она сказала «да».

Брису стало ясно, что сейчас как раз тот самый случай, когда лучшая защита — это нападение.

— Заигрывать и ласково говорить? Ах, вот так, значит, она тебе сказала? — Девушка кивнула. — Ну, это просто не правда! Я умолял ее, виляя перед ней хвостом, как собака, и пообещал ей помогать и мыть посуду за нее до самого конца своей жизни.

Смех вырвался у Эллис, словно пивная пена из длинной бутылки. «Все-таки он самый интересный мужчина», — подумала она. И еще, Боже Всевышний, она любит его, именно вот такого…

Судорожно вздохнув, девушка посмотрела на Бриса, посмотрела уже совсем другими глазами, как будто увидела его впервые. Неужели она любит его?

О любви Эллис много знала. Ей известно, каково человеку, когда она приходит, и каково без нее. Это было лучшее, прекраснейшее и ужаснейшее из человеческих чувств. Оно непередаваемо прекрасно и непереносимо болезненно, нечто, ради чего не жалко умереть и, пожалуй, то единственное, ради чего стоит жить.

Но любит ли она Бриса? Все, что ей было о себе известно совершенно точно, так это то, что если он сейчас повернется и уйдет, то вместе с собою он возьмет огромную часть ее. Ту самую, от которой Эллис всегда отказывалась, считая ее неважной, но которая часто требовала подтверждения — самооценкой, интеллектом.

Жизнь ее была постоянной борьбой против деградации и отчаяния. Рожденная вне брака, без отца, а, значит, в бесчестии, она все время стыдилась своего происхождения. Никто, кроме нее, не верил, что в ее существовании есть цель. Но иногда Эллис и сама уже переставала в это верить, а иногда это и не имело значения…

Но это стало важно для Бриса. Его уважение к ней, его предупредительность возродили ее веру в себя, укрепили ее самооценку как человека. Отношение Бриса к ней оказалось для нее и поощрением, оно возродило надежду. Он стал неразрывной, огромной частью ее собственной души, сердца, разума.

— Ты действительно пообещал Энн мыть посуду из-за меня? — спросила Эллис, удивляясь собственным чувствам.

— Я упрашивал ее даже. Это, на его взгляд, было значительно большей жертвой. Его голова оставалась все так же склоненной, он виновато крутил в руках почти уже опустошенную пивную бутылку. Брису удалось принять достаточно несчастный вид, чтобы Эллис, в свою очередь, почувствовала себя виноватой за те жертвы, на которые он ради нее пошел, и, раскаиваясь, ответила бы ему со всей подобающей случаю признательностью.

Но когда девушка вообще никак не ответила, Брис взглянул на нее. Черты ее лица были как-то по-особому нежны, а знакомый блеск в ее глазах заставил его сердце учащенно биться. Мышцы мужчины непроизвольно напряглись. С тех пор, как у него впервые пробились усы, ему очень хорошо стало знакомо значение такого мерцания женских глаз. Тело его просто покрылось холодным потом. Через мгновение Брис отвел глаза в сторону и внимательно осмотрел таверну, надеясь, что никто не заметил того, что так открыто выражало лицо девушки.

— Энн сказала, что она была против твоей затеи, — Эллис забрала у него пустую бутылку и взглядом спросила, не дать ли ему еще. Когда он покачал головой, она продолжила:

— Она говорила, ты ей удивительно долго объяснял, что она не знает, как… как это опасно — быть беременной и не иметь рядом ни одной женщины. И со мной ей будет спокойнее.

Однако Брису спокойнее не стало. Сейчас Эллис оперлась спиной о дверь в кладовую и так стояла, засунув большие пальцы в карманы джинсов. Эта ее поза была по-особенному привлекательной для Бриса, в ней появлялось что-то вызывающее, чувственное. Особенно его возбуждали ладони Эллис, лежащие у нее в низу живота. Брис подумал о том, как было бы здорово ощутить собственными ладонями упругую податливость девичьего тела, если бы это его руки лежали там. Он беспокойно заерзал на стуле.

А Эллис, не замечая, какое впечатление она на него произвела, продолжала:

— Конечно, я понимаю, что Энн прекрасная женщина, и все такое. Она просто замечательный человек, но я ей сказала, что не смогу остаться. То, что я женщина, не значит, что я мало ем, а есть задаром… Ну, в общем, она согласилась со мной. А потом… — Эллис помолчала, вспоминая этот момент. — Потом мы сидели за столом на кухне, пили чай и разговаривали. Раньше я никогда этого не делала.

— Чего? Чай не пила?

— Да нет. Не сидела с другой женщиной просто так и не беседовала. Брис застонал.

— Разговор женщин! Я уж не спрашиваю, о чем таком вы говорили!

— Главным образом о тебе, — стеснительно улыбнувшись, призналась Эллис.

Брису на секунду показалось, что он заливается краской. Усилием воли постаравшись остаться спокойным, он улыбнулся в ответ.

— Могу представить, сколько времени вам понадобилось.

— Почти час или около того, Брис закашлялся. В эту секунду он себя ощущал лягушкой, прыгающей по дороге с оживленным движением. Его бросало то в жар, то в холод. Проклятье! Он скоро совсем рехнется! Они о чем-то там вдвоем договорились, а он все это время вел себя, как последний осел. Она хочет его, это ясно! Ему известно значение такого женского взгляда. И он хочет ее! Как же этого можно добиться?!

— Пожалуй, я пойду, — произнес Брис, жалея, что не может сам себе заехать в челюсть.

Посмотри на него любая другая женщина так, как сейчас смотрела Эллис, уж он бы знал, что нужно делать! Сначала он пригласил бы ее в кино, там бы они целовались, сидя в последнем ряду. Ну, и так далее, по полной программе, пока они не расстались бы у ее двери. А чего же он сейчас ждет?

— Ты еще делаешь мебель для кухни? — спросила Эллис, зная, что Брис большую часть свободного времени занимается тем, что мастерит мебель для дома. Когда, конечно, не сидит с нею в «Стальном Колесе».

— Угу, скоро закончу, — он похлопал себя по карманам, словно не веря тому, что они все еще на месте, достал пятидолларовую банкноту и положил на прилавок. — Когда ты сегодня освободишься? Поздно?

Эллис взяла деньги и стала отсчитывать сдачу, так как выпил Брис всего бутылку пива. В который раз она убеждалась, что он не большой охотник до спиртного. Девушка счастливо вздохнула.

— Это значит «да» или «нет»? — мужчина пристально смотрел на нее.

— Что? — («Ой, что это с нею? Какое сильное волнение охватило ее! Разве это не удивительно? «) — Ты допоздна работаешь?

— А… нет. Я сегодня Тагу не нужна. Эллис вспомнила, как ее огорчило это известие. Ее карманы значительно тяжелели, когда приходилось работать по субботам, и у нее была надежда, что она всегда будет работать по субботним вечерам… «Но, кажется, тут есть и свои положительные моменты», — подумала она, а вслух сказала:

— Может после ужина ты сможешь показать мне свои шкафы.

То, что у нее сегодня вечером выходной, для Бриса значило, что ему не придется еще раз ехать в город, не придется сидеть всю ночь в баре, ожидая, когда заявится Рубен Эванс и предоставится наконец возможность набить ему морду. И, кроме того, ему не придется опасаться того, что кто-нибудь заметит, в каком он сейчас состоянии.

— Конечно, — ответил Брис. — В любое время. — И еще не решив, каким образом ему удастся отвертеться от необходимости демонстрировать свои достижения как столяра, добавил:

— Увидимся позже.

Когда девушка становится женщиной, есть вещи, которые она очень хорошо знает, вещи, которых каждая женщина должна остерегаться.

Ну, что ж… Эллис — женщина, и она будет внимательна и осторожна.

Эффи обычно говаривала, что Господь посылает пищу каждой птахе, но Он не бросает еду ей прямо в гнездо. Ничего… Эллис знает, что ей нужно, и знает, как этого добиться.

Глава 9

Брис никогда не был таким мечтателем, как его старший брат. Ему никогда не хотелось стать кем-то великим, знаменитым; он не хотел быть крестоносцем или спасать мир. Огромные дома, роскошные лимузины и большие банковские счета довольно рано перестали занимать высокое место в списке его жизненных потребностей. Они никак не могли тягаться с возможностью поохотиться на оленя ранним, морозным осенним утром, не шли ни в какое сравнение с летней рыбалкой. Брис очень любил валяться в высокой луговой траве, жадно вдыхая кристально чистый, сладостно пьянящий воздух Кентукки, и смотреть, как в бездонной синеве небес чередой проплывают, подгоняя друг друга, облака.

Энн называла его приземленным, он себя называл аккуратным. Он знал, что ему дана только одна жизнь, поэтому и старался насладиться каждой ее секундой. Вообще у Бриса было абсолютно твердое убеждение, что Господь не создал бы деревья, воду и солнечный свет, если бы хотел, чтобы человек весь день торчал в офисе.

За всю свою жизнь человек владеет не таким уж большим количеством вещей. Еще меньше он может гордиться, что довел до конца какие-то дела. Но в самом конце жизни человек подобен самому могущественному королю, если ему все-таки достаточно повезло в жизни, чтобы любить, быть любимым и достичь благополучия хоть в чем-то.

— Ничего смешного, — сказал Брис, глядя на некрашеные стены и голые полы дома, хранившие следы рук многих живших в нем людей и любовную заботу, с которой он обустраивался его обитателями.

Для Бриса дом был его собственностью, местом, которому он принадлежал всей душой и которое принадлежало ему. Его поразило, как сильно он желал, чтобы Эллис тоже полюбила их дом.

— Он защищает меня от дождя и ветра и построен моими собственными руками, так что в старости будет, чем гордиться.

Эллис улыбнулась ему, но он этого не заметил. Вообще за весь вечер он взглянул на нее не больше шести раз. Во время ужина Брис был беспокоен, вздрагивал, когда к нему обращались, совершенно ничего не ел, был так задумчив и молчалив, что это не на шутку встревожило Эллис. А потом он и вовсе ушел.

Она подождала некоторое время, убрала со стола и завистливо посмотрела, как Энн присоединилась к Баку, который мыл в этот момент посуду. Энн принялась вытирать тарелки, как делала очень часто, словно любая возможность постоять рядом с мужем, поработать с ним, тихо переговариваясь, была настолько драгоценной, что ее ни в коем случае нельзя было пропустить.

Девушка оставила супругов одних и поднялась в свою комнату. Там она сняла одежду, в которой работала целый день, и достала почти точно такую же, только чистую. Минуту-другую пожалев о том, что ее белье не очень похоже на те легкие открытые изделия, которые она видела в каталогах, девушка переоделась.

Потом Эллис причесалась и похлопала себя по щекам, чтобы они не выглядели такими бледными. Она чувствовала себя несколько взволнованной.

Птички, о которых ей толковала Эффи, собирали пищу, руководствуясь инстинктами, подаренными им добрым Боженькой. Эллис молилась, чтобы Господь и ей дал достаточно сил для возможности добыть себе то, что ей нужно.

Брис оставил свет на крыльце включенным, и она восприняла это как добрый знак. Он, улыбнувшись, приветствовал ее у входной двери, и девушка совсем ободрилась. Но затем ситуация стала стремительно ухудшаться.

Брис был радушен и разговорчив, показывая ей шкаф и другие предметы, изготовленные им за время, прошедшее с ее последнего визита к нему. Она шла за ним из комнаты в комнату, глядела, как он включает свет, поправляет здесь, передвигает там, но чувствовала, что он с чем-то тянет, никак не может на что-то решиться и поэтому едва смотрит на нее. Что же она сделала или делает не так? Ей почему-то было страшно даже поближе подойти к нему.

— Тебе не надо ждать старости, Брис, — сказала Эллис, и голос ее звучал неуверенно. — Ты уже сейчас можешь гордиться тем, что сделал. Отличная работа! У тебя великолепный дом.

— Ты находишь? — он метнул в нее быстрый взгляд.

— Да. Я бы гордилась, если бы могла назвать его своим.

— Гордилась бы?

Проклятье! Ему следовало не вести себя подобно желторотому юнцу. «Можно быть и поживее», — подумал Брис.

— Этот дом — лучшее из всего того, что я до сих пор видела, ну, может, не считая дома мистера Джонсона. — Она не желала, чтобы комплимент дому Бриса упал в цене, поэтому добавила:

— Правда, он был старым и вряд ли в нем когда-либо селилось счастье. Во всяком случае, я его там не видела.

Брис посмотрел на девушку; на его лице застыло напряженное, суровое выражение.

— Как это ты вышла замуж за этого парня? — спросил он после нескольких секунд внутренней борьбы. Он не был уверен, что ему так уж хочется знать ответ, да и вообще это не его дело. Ее вчера принадлежало только ей и никому другому. Все, чего он хотел, это чтобы Эллис была с ним сегодня и до конца его жизни. — Почему ты не вернулась к той старой даме, о которой мне говорила?

Бабушка Йигер. Когда умерла Эффи Уотсон, Эллис пришлось перебраться еще выше в горы и еще глубже в лес, чтобы жить там с бабушкой Йигер. Старуха к тому времени пережила всю свою семью и уже сама почти превратилась в призрак; только, кажется, сквозь стены не могла проходить. Она приняла Эллис в память об Эффи, которая в течение многих лет оставалась единственным человеком, посещавшим старуху-отшельницу.

Бабушка Йигер была знахаркой. Она умела останавливать кровь и заживлять раны. Большинство деревенских жителей ее боялось. И Эллис вначале тоже. Однако в ее чудесную силу верили отчаявшиеся вдовы и деревенские девушки, боявшиеся потерять своих возлюбленных. В конце концов поверила и Эллис.

За три года, что они провели вместе, ими вряд ли было сказано друг другу и полсотни слов. Но все же эта женщина кормила девочку, одевала, грела и учила тысячам тех волшебных чудес, которые она узнала сама у природы, включая и то, с помощью которого Эллис вылечила Бриса и избавила его от кашля.

Как бы там ни было, оглядываясь на те годы, Эллис считала, что неплохо их прожила. Конечно, ее не любили так, как любила ее Эффи, но ее и не унижали. Однажды, когда ей исполнилось четырнадцать лет, в избушку к бабке Йигер пришел Харлан Джонсон просить о помощи. Его жена была при смерти, и он не знал, как лучше за ней ухаживать.

Йигер, старая и умелая, хотела дать ему зелье и инструкции, как им пользоваться, но покидать надолго хижину не собиралась.

Однако мистер Джонсон стал умолять ее и сказал, что не уйдет, пока не получит все, что хочет, и тогда старая затворница предложила пойти с ним Эллис. Она уверяла, что девочка знает достаточно, чтобы ухаживать за женой Джонсона.

— Бабушка Йигер не хотела, чтобы я возвращалась к ней назад, — просто ответила Эллис Брису, не чувствуя обиды или зла на старуху. — Она сама мне об этом сказала, когда я уходила. Мне было четырнадцать лет. Я умела охотиться и ловить рыбу не хуже, чем она. Я могла готовить, пахать, ухаживать за больными. Мне пора было начинать свою жизнь самостоятельно.

Брис на мгновение разозлился, уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но, поразмыслив, не стал ничего говорить. Потом, уже справившись со своим раздражением и голосом, не выражающим ничего, спросил:

— Чего же не начала? Ты же могла уйти от Джонсона, когда умерла его жена, правильно? Чего же ты осталась?

Эллис ответила не сразу, колеблясь, сказать ли ему всю правду или только часть ее, придумав что-то, что могло бы сейчас оказаться правдоподобным.

Правда…

— Я боялась, — прошептала Эллис, опустив глаза, словно пытаясь что-то увидеть на полу. Но Брис не ответил и, когда молчание стало для нее нетерпимым, она вновь посмотрела на него. Его лицо ничего не выражало: ни гнева, ни разочарования, ни жалости — ничего. Он просто стоял и смотрел на нее. — Я не была там счастлива, — она говорила торопливо, желая, чтобы он понял и не думал о ней плохо. — Я хотела уйти, я собиралась… Я… Там, среди вещей моей матери было письмо от ее матери, моей бабки. Я… я часто его читала, снова и снова. Мне казалось, что она прекрасная женщина, такая, как… Я думала, что, наверное, такой была моя мама. Я обычно… — Эллис выглядела смущенной, словно пыталась набраться храбрости, чтобы сообщить что-то особенное. — Я мечтала, как однажды напишу ей. Понимаешь, в своей мечте я всегда думала, что они просто не знают обо мне, что, может быть, моя мама забыла им написать и сказать обо мне. Может, она хотела, чтобы это, ну, мое рождение, было для них сюрпризом…

Ее мысли, когда она говорила вслух, звучали безумно и безрассудно. Девушка замолчала.

Когда она вновь заговорила, ее голоса почти не было слышно — только звенящий шепот.

— Я им оказалась не нужна. Письмо, которое они мне прислали, дышало такой ненавистью! Они писали, что я… грубо разыгрываю их.

— И ты осталась с Джонсоном! Девушка, словно слепая, прошла вдоль стены, не имея сил остановиться или посмотреть Брису в глаза.

— Он говорил мне об этом еще до того, как умерла его жена. Он сказал, что ему нужен кто-то, кто следил бы за домом и ухаживал за его семьей. И еще он сказал, что нам надо пожениться, чтобы я стала его законной женой, иначе он не сможет меня оставить в своем доме.

Эллис помолчала, раздумывая, какую часть из своей жизни в замужестве она может рассказать ему.

— Я ответила ему не сразу, потому что надеялась, что родственники мамы… — Она пожала плечами. — Но потом оказалось, что у меня не очень большой выбор. Я… Я боялась, что умру от голода или… замерзну… Я…

Неожиданно она задохнулась, словно оказавшись в медвежьих объятиях, и почувствовала, что стоит, уткнувшись носом в широкую грудь Бриса.

— Я хочу тебя, Эллис! И я не дам тебе умереть от голода или замерзнуть. Ты больше не будешь одинокой или печальной. И я никому не позволю обижать тебя! — Он взял ее лицо в свои ладони. — Эллис, я не хочу, чтобы ты от меня ушла. Я хочу, чтобы этот дом стал и твоим. И я хочу, чтобы ты мне позволила заботиться о тебе.

Он накрыл ее губы своими губами и целовал ее долго, страстно и нежно. Потом Брис вздохнул, набрал полные легкие воздуха и уже собрался было повторить свой поцелуй, как вдруг почувствовал, что ее губы шевелятся, и услышал ее голос.

— Мне кажется, иметь ребенка не так уж плохо в сравнении с возможностью совершать безумства.

— Что? — спросил Брис, не открывая глаза и стараясь найти своими губами ее рот.

— Это мои планы, — прошептала она, отстраняясь, и договорила:

— Я вообще-то не хочу иметь ребенка, но боюсь, что не смогу этого избежать. Его брови нахмурились, — О чем ты толкуешь?

Она тоже нахмурилась в ответ.

— О детях.

— Ну, что насчет них?

— Понимаешь, я совсем не хочу иметь ребенка, если только… Я… — Она чуть не сказала ему, почему ей не хочется иметь ребенка, когда он перебил ее, слегка удивленный и очень смущенный.

— Ну, в общем-то, я тоже прямо сейчас не хочу заводить детей, — он усмехнулся. — Так что, пожалуй, еще рановато говорить о «если только», правда?

Эллис застонала в отчаянии и вновь прижалась лбом к его груди.

— Я больше этого не выдержу, — пробормотала она. Эффи оказалась права. Женщины не могут противостоять своим желаниям. Вот и она чувствовала слабость во всем теле, и ее разум постепенно мутнел от неистовой страсти, все сильнее охватывавшей ее.

— У меня внутри все переворачивается. Я с ума схожу, когда подумаю, что не смогу быть с тобой.

Брис засмеялся и крепче обнял ее.

— Это мне знакомо, у меня у самого все внутри дрожит. — Он приподнял ее лицо за подбородок и поцеловал девушку. — Я твой, только скажи, когда…

— Сейчас…

Мужчина улыбнулся ее нетерпению.

— Ты поднимайся наверх, а я пока выключу тут свет.

Брис повернул Эллис к лестнице, ведущей на второй этаж к его спальне. Но, прежде, чем отпустить, он еще раз быстро поцеловал ее в шею. И когда заметил, как ее кожа покрывается пупырышками, а сама девушка дрожит от его прикосновений, он прошептал ей на ухо:

— Бьюсь об заклад, что успею выключить свет раньше, чем ты заберешься в постель.

Брис улыбнулся, увидев, что Эллис просто кивнула и пошла наверх. Вообще-то он и не ждал, что она с энтузиазмом выполнит то, что он ей сказал. В полной темноте, при единственной лампе, горевшей наверху лестницы, он взбежал через две ступени и переступил порог спальни. И, похолодев, замер у двери.