- А здесь, оказывается, есть крысы, - заметил Фергал, пока мы ждали, чтобы кто-нибудь пришел.
      - Я что-то ни одной не видел, - сказал я.
      - Есть здесь и крысы и ящерицы, и они ползают по тебе, пока ты спишь, - подтвердил Энди.
      Прошедшей ночью он действительно несколько раз просыпался с испуганным криком, но я считал, что крысы ему просто почудились, пока не увидел пару этих отвратительных тварей, которые шныряли за дверью. Щель под дверью камеры была не больше полудюйма шириной, но я знал, что крысы способны на многое, если захотят. Впрочем, крыс я никогда не боялся, и их присутствие меня не смущало; ящериц я бы, пожалуй, тоже как-нибудь пережил. Что касалось остальных, то я был уверен - со временем ребята привыкнут и к тем и к другим.
      - Ничего, привыкнешь, - сказал я Энди, но он с сомнением покачал головой.
      Мы прождали все утро, но тюремщики так и не появились. Только ближе к вечеру дверь камеры отворилась, и надзиратель поставил на пол кувшин с водой и три миски с вареным рисом.
      - Veinte minutos [Двадцать минут (исп.)], - сказал он и ушел, снова заперев дверь.
      Мы с жадностью набросились на еду и напились воды. Примерно через полчаса надзиратель вернулся, чтобы забрать посуду и кувшин. Воду мы выпили не всю, поэтому, прежде чем отдать ему кувшин, каждый из нас сделал еще по нескольку глотков.
      - Послушай, приятель, нам надо вынести парашу, - сказал ему Скотчи, но охранник его не понял.
      - Ведро, понимаешь? Эль ведро! - попробовал свои силы Энди, но дверь камеры уже закрылась.
      Поздно ночью меня укусила какая-то крупная тварь. Я решил, что это паук, и испугался, что он может быть ядовитым, но утром я все еще был жив и чувствовал себя довольно сносно. Весь день Скотчи занимал нас разговорами, не позволяя замыкаться в молчании, и нам удалось сохранить относительно бодрое настроение.
      Ведро к этому времени было уже полнешенько: моча переливалась через край, к тому же у кое-кого из нас начались нелады с желудком. Мы надеялись, что уж сегодня-то нам разрешат вынести нечистоты, но мы ошиблись. Как мы узнали впоследствии, парашу здесь выносили только через два дня на третий. Как я уже упоминал, тюрьма была построена прямоугольником, по одному блоку камер с каждой стороны, но в настоящее время один из четырех блоков пустовал, так что их оставалось три, и заключенным разрешалось вынести нечистоты и слегка размяться в тюремном дворе раз в три дня. По утрам мы слышали доносящиеся со двора шум и голоса и думали, что в конце концов придет и наш черед. Во всяком случае, мы на это надеялись.
      В этой тюрьме никто не работал, зато не было ни тюремной лавки, ни больницы. Все заключенные постоянно находились в своих камерах, если не считать короткой прогулки раз в три дня. По нашим подсчетам, заключенных было человек триста-четыреста плюс тридцать или сорок охранников - точнее мы сказать не могли.
      Когда заключенных выводили во двор, до нас доносились голоса, а однажды прямо под дверью нашей камеры кто-то сказал: - Gringos [Гринго, презрительное прозвище американцев в Мексике (исп.)]. Хэлло, Америка!
      На третье утро нашего пребывания в тюрьме в нашу камеру вошли охранники. Они сняли замки, которые соединяли цепи от ножных колец с головками рым-болтов, и, сложив замки в мешок, вышли, оставив дверь незапертой. Несмотря на то что наши руки были скованы, мы тотчас вскочили, готовясь выйти наружу, но охранники закричали, показывая знаками, что мы должны снова сесть. Потом один из них что-то сказал; судя по выражению его лица, это была какая-то важная информация, и мы повернулись к Энди, который утверждал, что немного знает испанский.
      - Что он говорит? - спросил я.
      - Он говорит, что мы должны ждать… дальше идет слово, которого я не знаю, но думаю, что это свисток. Мы должны ждать свистка, - сказал Энди.
      Энди одолел только начальный курс испанского, получая в основном посредственные отметки, но и это было лучше, чем ничего. Я вспомнил, что в предыдущие два дня я вроде бы действительно слышал свистки, так что Энди догадался правильно.
      Мы сели и стали ждать. Вскоре раздался свисток, и мы услышали, как другие заключенные выходят из камер во двор.
      - Нужно вынести чертово ведро, - сказал Скотчи. - Фергал, займись…
      - Почему я?
      - Потому что я так сказал, - отрезал Скотчи. - И еще одно: когда мы выйдем, мы должны держаться вместе, ясно?
      Мы кивнули.
      Все еще ворча, Фергал стал осторожно поднимать ведро, но моча все равно выплеснулась через край и попала ему на руки. За два прошедших дня ни один из нас так и не сподобился сходить по-крупному, так что хоть с этим Фергалу повезло.
      Утреннее солнце светило так ярко, что нам понадобилось около минуты, чтобы привыкнуть к этому после полутьмы камеры. В открытых дверях нашего блока один за другим появлялись заключенные; охранники зорко следили за ними с вышек. Должно быть, тюремная охрана считала время начала прогулки самым опасным, потому что если бы все заключенные бросились бежать, они легко могли смять четверых надзирателей, выпускавших нас во двор. Я не исключал даже, что одно из правил внутреннего распорядка предписывало охране (и она это отлично усвоила) стрелять в каждого, кто выйдет из камеры до свистка.
      Заключенные выливали свои ведра в уборную рядом с блоком камер, который, как мы узнали впоследствии, стоял пустым. Те, кто был свободен от этой неаппетитной обязанности, прогуливались по двору. Низкорослые, худые, оборванные, они напоминали индейцев. Их было примерно сто человек. Большинство были босиком и без головных уборов. Никто из них даже не смотрел в нашу сторону. Они негромко переговаривались, некоторые усаживались прямо в пыль, чтобы сыграть в кости партию-другую.
      Вслед за Фергалом мы подошли к уборной.
      Мы снова видели голубое небо; столбы пыли, поднятой десятками ног, поднимались над двором, закручиваясь спиралью; в ноздри бил резкий запах простора, близких джунглей и множества чужих тел.
      Возле уборной с низким гудением роились мухи. Промелькнула какая-то птица; черный хохолок из перьев у нее на голове отливал в солнечных лучах алым, изумрудно-зеленым и золотым, и я вдруг осознал, как мне не хватает этих красок.
      - Четыре вышки, по два человека на каждой, - шепнул я Скотчи. - У них дробовики и прожекторы.
      Он посмотрел на меня и ухмыльнулся.
      - Брюс, детка, это тебе не голливудская дребедень вроде «Большого побега». Наша задача сидеть тихо и не делать глупостей, понятно? - сказал он насмешливо.
      - Именно так ты себя вел, когда сидел в «Кеше»? - спросил я.
      - Да, именно так я себя вел, если тебя это интересует, - ответил он.
      Задавая этот вопрос, я пытался поймать его на слове: Скотчи не раз рассказывал про «Кеш», но он часто забывал, что он наврал нам в прошлый раз, поэтому я рассчитывал, что рано или поздно он скажет: «Какой, к черту, «Кеш», Брюс? Я сидел в долбаном Магабе!»
      - Кстати, сколько ты там отсидел? - небрежно спросил я, но Скотчи не успел ответить. Я сам помешал ему, указав в противоположный конец двора, где несколько заключенных столпились вокруг внушительной кучи соломы, сваленной у входных ворот.
      Толкнув Скотчи локтем, я показал в ту сторону и сказал:
      - Смотри! Это наверняка подстилка.
      - О'кей, - кивнул Скотчи. - Идем.
      Он подозвал Энди и Фергала, и мы вместе пошли к воротам. Взяв из кучи по большой охапке соломы, мы остановились в нерешительности. Мы хотели сразу отнести солому в камеру, но не исключено было, что возвращаться туда тоже следовало по свистку или по какому-нибудь другому сигналу.
      - Давайте просто забросим ее внутрь, а заходить не будем, - предложил Фергал, но когда он приблизился к двери нашей камеры, охранник, прохаживавшийся по крыше блока, направил на него дробовик и что-то прокричал.
      - Что он говорит, Энди?
      Но Энди, похоже, не понял ни слова.
      - Извините, парни, но я изучал классический испанский, а не его долбаный мексиканский диалект, - объяснил он.
      Пришлось нам стоять у нашего блока с охапками соломы и ждать свистка. Не знаю, как остальные, но я чувствовал себя довольно неловко, оказавшись в центре всеобщего внимания. Впрочем, мы и так выделялись среди остальных заключенных не только потому, что были новичками, но и потому, что здесь мы были единственными немексиканцами.
      - Да, на соломе будет спать помягче, - заметил Фергал, усаживаясь в пыль, но Скотчи схватил его за шиворот и заставил встать. При этом Фергал едва не упал, запутавшись в цепи от ножных кандалов, которая волочилась за ним по земле.
      - Не садиться, - прошипел Скотчи. - Не садиться и глядеть в оба - здесь вам не курорт!
      И он оказался прав. Не успели мы сообразить, что к чему, как к нам приблизилась группа из десяти или двенадцати парней, которые до этого спокойно прогуливались по периметру двора. Все было проделано так быстро и ловко, что мы не сразу поняли, в чем дело. Парни принялись тыкать в нас пальцами и говорить что-то на своем испанском языке. «Где же охрана? Почему она не вмешивается?» - подумал я, хотя уже догадывался, что рассчитывать на это не стоит.
      - Что им нужно, Энди? - спросил Скотчи, но наш переводчик по-прежнему ничего не понимал.
      Главарем был невысокий парень в мешковатых джинсах и сетчатой футболке. Показывая на рыжую шевелюру Скотчи, он хватал себя за волосы и говорил что-то остальным. Вероятно, это была какая-то шутка, но я хорошо знал, к чему идет дело. Самым разумным в нашем положении было прижаться к стене, но парни, действуя на удивление проворно и слаженно, уже окружили нас со всех сторон. Правда, среди них не было ни одного, кто мог бы сравняться с нами в росте и силе, но на их стороне было численное преимущество, к тому же у некоторых были кожаные ремни, которые они накручивали на сжатые кулаки. Остальные помахивали цепями ручных кандалов. Они подняли такой шум, что я почти не сомневался - теперь-то охрана наверняка вмешается, но, поглядев на сторожевые вышки, я увидел, что охранники не обращают на нас ни малейшего внимания.
      - Ну, держитесь! - просто сказал Скотчи, и в следующее мгновение индейцы ринулись на нас. Я успел замахнуться, целясь в челюсть одному из нападавших, но меня с силой толкнули в спину и сбили с ног. Тотчас я получил удар ногой по голове и по лодыжкам и почувствовал, как с меня стаскивают сандалии. Еще одна пара рук попыталась сорвать с меня футболку, и я свернулся калачиком. Я все ждал, когда вмешается охрана, но удары продолжали сыпаться и сыпаться. Сильные удары, хотя, как ни странно, боли я почти не чувствовал. Защищая ребра, я прижал руки к туловищу и свернулся в еще более тугой узел, чувствуя, что мое горло забито пылью. Потом кто-то наступил мне на шею ногой, и я схватил эту ногу и впился в нее зубами, прокусив мясо чуть не до кости. В следующую секунду я ощутил довольно болезненный удар ременной пряжкой по уху, но продолжал сжимать зубами чужую лодыжку. Мой рот заполнился кровью. Кто-то пнул меня босой ногой в лоб, и я перекувырнулся через голову назад, замахал руками и вдруг почувствовал, что стою во весь рост. Не тратя времени даром, я двинул ближайшего врага локтем и почувствовал, как под моим ударом хрустнул его нос.
      В следующую секунду раздался свисток, и сквозь тучи пыли я увидел, как заключенные бегут к своим камерам.
      Только теперь я почувствовал боль.
      Кожа у меня на спине оказалась содрана, и, если не считать нескольких ударов по голове, это было самое худшее. Кроме того, я прикусил язык и теперь сплевывал кровью. Кто-то ухватил меня под локоть, я скосил глаза и увидел Скотчи. Он что-то кричал, но я не мог разобрать что. Наконец Скотчи увидел, что я его не понимаю, и просто показал рукой вперед. Энди и Фергал все еще лежали на земле, и он хотел, чтобы я помог им встать. Охранники тоже кричали, сердитыми жестами торопя нас, но в тот момент их пантомима казалась мне не слишком удачной шуткой.
      Наконец я немного пришел в себя и, подхватив Фергала под мышки, попытался поднять, но это оказалось мне не по силам. Оступившись, я с размаху шлепнулся на землю. Прежде чем я успел подняться, к нам подскочила группа надзирателей, вооруженная резиновыми дубинками. Громко крича, то и дело пуская в ход дубинки, они погнали меня и Скотчи в камеру. Я пытался сопротивляться и крыл их на чем свет стоит, но ударом в зубы меня заставили заткнуться. Потом нас втолкнули в дверь, повалили на пол и снова пристегнули к рым-болтам.
      Секунд через тридцать двое охранников втащили в камеру Фергала и Энди. Оба были без сознания. Их швырнули на пол и тоже приковали к полу.
      Мы все лишились обуви. На Энди, в частности, были новенькие высокие ботинки, которые мы со Скотчи купили ему в аэропорту. По-видимому, он никак не хотел отдавать их и теперь был весь в пыли и крови. Мне показалось, что парни сняли с него и футболку, но я не был уверен, потому что мои глаза слезились и я мало что мог разглядеть. С Фергала тоже была сорвана рубашка. Скотчи, согнувшись пополам, надрывно кашлял.
      - Господи Иисусе! - выдохнул я.
      Потом я закрыл глаза. Когда я их открыл, была уже ночь. Бока горели, спину ломило, словно по ней прошлись цепами. Я смутно помнил, что меня разбудил какой-то шум, но прошло, наверное, несколько минут, прежде чем я осознал, что Скотчи, приблизившись к двери, насколько позволяла ножная цепь, требует позвать врача. Вместо врача явились двое охранников с дубинками. Они обрабатывали Скотчи, пока он не замолчал, и до утра в камере было тихо. Весь остаток ночи я то задремывал, то просыпался; меня лихорадило, а на рассвете минут пятнадцать рвало едкой горячей желчью.
      - Брюс! Эй, Брюс! - шепотом позвал меня Скотчи.
      - Меня зовут не Брюс, - сумел выдавить я.
      - Брюс! - снова позвал Скотчи.
      - Что?
      - С тобой все о'кей?
      - Да. То есть, нет. Скорее да, чем нет, - ответил я.
      Скотчи подполз ко мне. Цепь у него на ноге натянулась, и, чтобы поговорить со мной, ему пришлось вытянуться на полу во весь рост.
      - Тебя сильно избили, Брюс?
      - Не так чтоб очень, - ответил я.
      - Фергал еще без сознания, - сказал Скотчи. - Но он время от времени приходит в себя, и я думаю, что он очухается. Меня беспокоит Энди, ему совсем худо. Похоже, у него сломаны ребра. Ты что-нибудь в этом понимаешь?
      Я покачал головой, но мы все равно подползли к Энди. Фергал лежал на боку и стонал. Ему было очень больно, но он, по крайней мере, не потерял способности чувствовать боль.
      Энди во время драки раздели до трусов. Его дыхание мне сразу не понравилось: оно было частым и судорожным, на губах выступила кровавая пена. Черты его лица странно заострились, кожа была неестественно бледной. Казалось, он находится где-то между помрачением сознания и полной его потерей: его губы шевелились, словно он пытался что-то сказать, но я не слышал ни звука. Опустив глаза, я посмотрел на грудь Энди. Я не специалист, но в расположении его ребер было что-то неправильное. Под кожей расплывалось темное пятно, и я сообразил, что это, скорее всего, кровь из прободенного сломанным ребром легкого.
      - Господи, Скотчи, мне кажется, он умирает.
      Скотчи посмотрел на меня. Один глаз у него совсем заплыл, лицо распухло и посинело.
      - Когда нам принесут обед, ты должен броситься на охранника и сбить его с ног, а я накину ему на шею цепь. Мы скажем, что убьем его, если они не привезут для Энди врача, - сказал он с холодной решимостью в голосе.
      Я кивнул. Вряд ли, думал я, из этого выйдет что-нибудь путное, но попытка не пытка. Да и что еще могли мы предпринять в сложившихся обстоятельствах?
      - Я слышал, как ты требовал врача, - сказал я.
      - А они явились только для того, чтобы заткнуть мне рот, - пробормотал Скотчи.
      Договорившись, как действовать, мы замолчали и стали ждать, экономя силы для решительной минуты. Скоро в зарешеченное окошко камеры начали проникать солнечные лучи, снаружи прозвучал свисток, и заключенные соседнего блока стали выходить из камер. Жара быстро усиливалась, а время, как назло, тянулось невыносимо медленно.
      Губы у Энди запеклись, а лицо побледнело еще больше. Каждый вздох давался ему теперь с огромным трудом. Мы со Скотчи склонились над ним.
      - Энди, слышишь меня? Не волнуйся, все будет о'кей. Мы вызовем тебе врача, - проговорил я.
      - Да, паренек, мы тебя не бросим, - поддакнул Скотчи.
      Наконец день начал клониться к вечеру. Дверь камеры отворилась, и на пороге появился надзиратель. В ту же секунду я бросился на него, рассчитывая повалить, но он легко оттолкнул меня. Я отлетел назад и растянулся у дальней стены; при этом цепь на ноге натянулась и едва не вывихнула мне лодыжку.
      - Доктор, доктор, доктор, ему нужен доктор! - умолял Скотчи, указывая на Энди, но охранник не обращал на него внимания. Оставив на полу воду и деревянные миски с рисом, он вышел. Мы попытались напоить Энди водой, но после первого же глотка он поперхнулся и страшно закашлялся.
      Вскоре вернулись охранники, чтобы забрать посуду - мы едва успели схватить по нескольку пригоршней риса.
      - Он умирает. Morto, morto, [Мертвый (ит.)] - крикнул я в надежде, что они поймут. Несколько секунд охранники смотрели на лежащего Энди, потом вышли, заперев за собой дверь, но мы слышали, как они переговариваются между собой, и в наших сердцах затеплилась надежда. Быть может, подумали мы, в конце концов они кого-нибудь пришлют.
      Но никто так и не пришел.
      Вечером Фергал окончательно пришел в себя. Ему было намного лучше, и мы по очереди сидели с Энди, держа его голову у себя на коленях. Никто из нас не знал, что делать. В медицине ни один из нас не разбирался. Единственное, что я знал из этой области, это как уложить пьяного спать, чтобы он не захлебнулся собственной блевотиной. В данном случае это, конечно, не годилось, и я просто держал голову Энди, шепча ему на ухо, что все обойдется и он обязательно поправится. Но дышал он теперь с еще большим трудом, и я уже не надеялся, что он выживет.
      Через некоторое время меня сменил Фергал, и я лег на пол. Наступила ночь. Где-то около полуночи меня растолкал Скотчи. Рядом с ним я увидел Фергала; его глаза в лунном свете казались двумя черными провалами.
      - Что случилось? - спросил я.
      - Энди умер, - просто сказал Скотчи.
      Я сел. Посмотрел на Фергала, и тот кивнул.
      - Ты уверен? - спросил я. Это был, конечно, глупый вопрос, и Скотчи на него не ответил.
      - Наверное, он еще не до конца оправился после того раза, - сказал Фергал.
      - Нет, - прошептал Скотчи сквозь зубы. - Это они его убили. Они его убили.
      Я подполз к Энди и прикоснулся к его руке. Она была неестественно холодной. Они уже и глаза ему закрыли.
      - Господи Иисусе! - пробормотал я. - Энди… Вот бедняга…
      Фергал легонько похлопал меня по плечу. Скотчи сплюнул и, повернувшись к нам, сказал:
      - Я хочу, чтобы вы оба пообещали мне: если я не вернусь, вы позаботитесь о Большом Бобе. Обещайте, что вытащите его отсюда.
      Я и Фергал кивнули.
      Не прибавив больше ни слова, Скотчи лег на пол. Я стряхнул с руки богомола и тоже улегся. Подложив обе руки под щеку, я подтянул колени чуть не к самому подбородку и закрыл глаза.
      Через некоторое время я заснул.
 

6. Затерянный мир