Я поднялся наверх. Шея у меня была в крови, и я не сразу понял - отчего это. Только потом я вспомнил о юном мексиканском гавроше с камнем. Чертов ублюдок!
      Я помылся, натянул трусы, джинсы на пуговицах и старую порыжелую футболку. Спустившись вниз, я увидел, что остальные были в шортах, и подумал, что мне, пожалуй, следовало бы переодеться. Так бы я, наверное, и поступил, будь у меня время, но как раз в этот момент к особняку подъехал автомобиль, который Большой Боб взял напрокат. Скотчи дал пригнавшему машину шоферу на чай. Тот просился вернуться в город с нами, но Боб не разрешил.
      Потом мы стали усаживаться. Скотчи и Большой Боб сели впереди; я, Фергал и Энди - сзади. Боб достал карту, и в течение следующих сорока пяти минут они со Скотчи ожесточенно спорили, куда следует сворачивать на очередном перекрестке. Еще я обратил внимание, что у Боба был при себе большой пакет из универмага «Сабар». Это было странно. Боб был не из тех, кто делает покупки в «Сабаре». Я немного подумал, и мне все стало ясно. В «Сабар» ходил Лучик. Это был его пакет. В пакете наверняка лежали деньги. Нам предстояло обменять их на товар. Скорее всего, на наркотики или оружие. Наркотики… Интересно, на какие?
      Но узнать это мне было не суждено.
      Внезапно меня разобрал смех. Я хихикал и никак не мог остановиться.
      Энди ткнул меня локтем в бок.
      - Что смешного? - шепотом спросил он.
      - Мы, кажется, собираемся заняться контрабандой пончиков! - проговорил я сквозь смех, указывая на пакет из универмага. Энди тоже рассмеялся, но, скорее всего, потому, что смеялся я, - вряд ли до него дошел смысл моей шутки.
      - Эй вы там, сзади! Заткнитесь и не идиотничайте! - сердито сказал Скотчи.
      Мы проехали еще немного. Когда до места назначения оставалось уже немного, машина остановилась.
      - Вот, парни, берите, - сказал Скотчи и, обернувшись к нам, вручил каждому по пистолету. Это были массивные, старомодные образцы времен Первой мировой войны.
      - Откуда это старье? - сразу спросил Фергал.
      - Не ваше дело, - раздраженно ответил Большой Боб.
      - Так что за работа, Скотчи? - спросил я, притворяясь, будто Боба здесь вообще нет.
      - Тебе, Брюс, надо будет лишь грозно помалкивать. Мы с Бобом все берем на себя, - ответил Скотчи примирительным тоном.
      - А как мы собираемся доставлять наркотики в Штаты? Контрабанда наркотиков тянет на десятку, - сказал я.
      - На десять лет? - прошипел Фергал.
      - Кто вам сказал, что речь идет о наркотиках? - огрызнулся Скотчи и злобно покосился на Большого Боба.
      - Я ничего не говорил. Ни словечка, - прошептал Большой Боб, но его голос звучал как-то не очень уверенно.
      - Не переживай, Брюс, все продумано. Никаких осложнений, все пройдет без сучка без задоринки, - сказал Скотчи, пристально глядя в зеркальце заднего вида на Энди и Фергала.
      Я заметил, что Большой Боб вспотел, но Скотчи выглядел спокойным, и я подумал, что все еще может как-нибудь обойтись.
      Мы поехали дальше, но через пять минут снова остановились.
      - Приехали, - пробормотал Боб, поднимая голову от своей карты.
      Я огляделся. Мы стояли в бедном районе на северной окраине города, прямо на краю какого-то болота. Дорога здесь больше напоминала проселок, а дома были отделаны только с фасада. В большинстве своем эти хлипкие двухэтажные хибарки имели такой вид, словно их сляпали на скорую руку каких-нибудь месяц-полтора назад. Я не исключал, впрочем, что они будут выглядеть неплохо, когда их покрасят, когда осушат болото и замостят дорогу, когда в Канкуне появится градостроительная комиссия, а Мексика совершит экономический рывок, обретет развитую инфраструктуру и избавится от порочной однопартийной системы.
      - Ты уверен? - спросил Скотчи.
      - Угу. Правда, на карте уже этого нет, но он кое-что подрисовал от руки. Да, это то самое место, - сказал Боб.
      Мы выбрались из машины. Вокруг не было видно ни единой живой души. Дома казались нежилыми. Ни электрических, ни телефонных проводов я, во всяком случае, не заметил.
      - Господи, это же самые настоящие трущобы! - простонал Фергал.
      - Вовсе нет. Это новый район, вот это что. Город растет. Новые кварталы всегда так выглядят, - успокоил его Скотчи.
      - Но здесь никого нет. Наверное, мы все-таки не туда заехали, - высказал свою точку зрения Энди.
      - Я тоже думаю, что мы ошиблись, - согласился с ним Фергал.
      - Дайте-ка мне взглянуть, - сказал Скотчи и выхватил карту из рук Большого Боба.
      - Ничего мы не ошиблись, - возразил Боб. - Я уверен, ведь я же смотрел…
      За чем там смотрел Боб, так и осталось неизвестным, поскольку жестяная дверь ближайшего дома отворилась и чей-то голос окликнул нас:
      - Сеньоры!
      Скотчи бросил торжествующий взгляд на Энди и Фергала и зашагал к дому по утоптанной земляной дорожке. Боб повернулся к нам:
      - О'кей, парни, засуньте пистолеты за пояс. Впрочем, они вам не понадобятся. Только не делайте никаких глупостей, держитесь как можно спокойнее. Эти парни не любят, когда кто-то суетится, ясно?
      Мы кивнули, а Энди сказал, что ему все ясно.
      Мы пошли по дорожке к дому. На глинистой почве рядом с тропой четко отпечатались следы нескольких машин, и я подумал, что это немного странно. Следы есть, но никаких машин, кроме нашей, я не видел. Впрочем, я не стал слишком об этом задумываться, поскольку мы уже входили в дом. Здесь повсюду лежал толстый слой пыли, а в воздухе сильно пахло смолой, герметикой и табачным дымом. В гостиной мы увидели Скотчи и трех мексиканских парней в джинсах и футболках. Разговаривали они по-английски. Скотчи представил Большого Боба, и они обменялись рукопожатиями. Нас никто представлять не собирался, и я оперся плечом о стену. После вчерашнего во рту у меня было сухо, как в Сахаре, а от всей этой пыли мне стало еще хуже.
      Тем временем Большой Боб открыл свой пакет и начал доставать оттуда пачки двадцатидолларовых бумажек. Один из мексиканцев расстегнул «молнию» на спортивной сумке и передал ее Скотчи. Тот заглянул внутрь. В сумке лежал расфасованный в пластиковые пакетики белый порошок. Один пакетик Скотчи передал Бобу для проверки, но прежде чем тот успел что-либо предпринять, боковая дверь распахнулась, и в комнату ворвались двое мужчин в масках и с помповыми ружьями в руках.
      - Не двигаться! - закричали они. - Вы арестованы!
      Мексиканцы тоже выхватили оружие и велели нам лечь на пол.
      Позади меня появился какой-то человек. Я попытался проскользнуть мимо него к выходу, но у меня не было ни малейшего шанса. Уверенным, плавным движением мужчина преградил мне дорогу и сильно ударил по голове прикладом винтовки.
 
      Камера оказалась весьма и весьма приличной - новенькой, с гладкими бетонными стенами. Если встать к оконной решетке вплотную, то сквозь нее можно было видеть весь Канкун и даже серебристую полоску моря за ним. В камере стояла железная койка с завернутым в пластик матрасом и тонкими шерстяными одеялами черного цвета, а также унитаз из нержавеющей стали без сиденья. Он примостился в самом дальнем углу, но смывной бачок работал исправно. В целом в камере было несколько темновато, но чисто. Размеры камеры (я измерил ее шагами) составляли восемь на двенадцать футов, что было совсем не так уж плохо.
      Когда я очнулся, снаружи была ночь, к тому же после удара по голове перед глазами все плыло. Но я все же встал на ноги, подошел к решетке и, вцепившись в прутья, стал смотреть на город. Больше все равно было нечего делать - разве что снова лечь спать. Так я в конце концов и поступил. Улегшись на койку, я накрылся одеялом и, учитывая обстоятельства, выспался вполне прилично.
      Утром железная дверь камеры отворилась и престарелый охранник внес в камеру туалетную бумагу, железную кружку с водой и лепешки-тортильи с бобовым паштетом.
      - Buenos dias [Доброе утро (исп.)], - сказал я.
      - Buenos dias, - ответил охранник и засмеялся.
      У него были очень плохие зубы, но улыбка настолько заразительная, что я невольно заулыбался тоже.
      - Есть скорее, я забрать посуда быстро, - сказал он по-английски, но с таким сильным акцентом, что я понял его с большим трудом.
      Я начал с лепешек, которые были теплыми и упругими, как губка. Вода оказалась ледяной, что было весьма кстати.
      Потом охранник забрал поднос и кружку, оторвал четыре листочка туалетной бумаги и направился к двери. В коридоре маячил второй охранник, вооруженный чем-то вроде травматического пистолета, - он стоял там, очевидно, на тот случай, если мне придет в голову какое-нибудь безрассудство.
      - А где остальные? - с беспокойством спросил я. - Я - американо. Мне нужен адвокат.
      Охранник пожал плечами и, ничего не ответив, захлопнул за собой дверь.
      Я сел на койку.
      - Вот блин… - пробормотал я и закрыл лицо руками. Так я сидел довольно долго и даже, кажется, слегка всплакнул. Мысленно я проклинал Скотчи, называя его потомственным идиотом, что было недалеко от истины. Потом я стал выкрикивать имена Скотчи, Энди, Фергала, Большого Боба. Я кричал довольно громко и стучал по стенам и по прутьям решетки, но ответа так и не дождался. Несколько часов спустя у меня над головой раздался какой-то стук, и я, конечно, сразу решил, что это тюремный телеграф (как в фильме «Полуденная тьма»). Минут десять я напряженно прислушивался, стараясь разгадать смысл зашифрованного сообщения, но скоро мне стало ясно, что это шумит вода в трубах.
      Постепенно у меня сложилось впечатление, что я совершенно один во всем тюремном блоке. Быть может, говорил я себе, остальным каким-то образом удалось скрыться. Или они попытались проложить себе дорогу силой оружия и полегли в перестрелке. Раздумывая об этом, я нервно расхаживал по камере из стороны в сторону, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. Я чувствовал, как мною овладевает паника, но не знал, следует ли с нею бороться или нет. Почему-то мне казалось, что небольшая истерика могла пойти мне на пользу.
      В конце концов я не выдержал и принялся стучать кулаками сначала по полу и по стенам, потом по матрасу. Я попытался опрокинуть койку, но она была привинчена к полу. Пару раз я пнул ногой стальной унитаз, но и он оказался достаточно крепким.
      - Где этот хренов адвокат! Позовите адвоката, иначе ваше самоуправство пропесочат в программе «Шестьдесят минут»! - кричал я сквозь дверь.
      Потом я застонал. Ну что за невезение! Каждый раз, когда я попадаю за границу, дело кончается отсидкой. Сначала гауптвахта на Святой Елене, теперь долбаная мексиканская тюряга. Должно быть, на мне лежит проклятье… Нет, не в проклятье дело. Просто я идиот. Кретин. Только полный кретин мог доверить свое будущее такому типу, как Скотчи. Ну так и поделом мне. Честное слово - поделом!
      Я сел на пол и вскоре поймал себя на том, что хохочу во все горло и никак не могу остановиться. Этот придурок Скотчи! Мудила Лучик! Десять лет нам обеспечено! Контрабанда наркотиков - дело не шуточное. Можно, конечно, уйти в несознанку… Собственно говоря, до сегодняшнего утра я действительно ничего не знал о том, что нам предстоит. Чтобы подтвердить это свое заявление, я мог даже добровольно пройти проверку на «детекторе лжи». Я ничего не знал! Мне просто не повезло.
      Снова наступила ночь, и, несмотря на волнение и тревогу, я заснул почти сразу и спал крепко. Постель была очень удобной, в камере царила прохлада. Честно говоря, здесь я чувствовал себя даже лучше, чем в своей нью-йоркской квартире.
      Утром охранник снова принес мне тортильи с бобовым паштетом, воду и лайм. Я с аппетитом поел, запил завтрак водой и отдал ему посуду, и он снова оставил мне несколько листков туалетной бумаги, хотя я еще не использовал вчерашнюю порцию.
      После завтрака я несколько раз отжался от пола и сделал несколько упражнений на растяжку. Закончив зарядку, я снова улегся на койку и стал ждать, зная, что рано или поздно что-то непременно должно случиться. И я не ошибся. Ближе к вечеру в коридоре появились два охранника, которые приказали мне встать. Они не стали надевать на меня наручники или толкать - они просто велели мне следовать за ними. Как только я вышел из камеры, один из охранников дал мне сигарету, и я с удовольствием закурил.
      Меня повели по коридору, в конце которого располагалась металлическая дверь. Когда ее открыли, в коридоре с другой стороны я увидел еще одного охранника, вооруженного автоматом. Увидев нас, он улыбнулся.
      Мы прошли по этому коридору еще несколько шагов и остановились перед дверью, которая, очевидно, вела в какой-то кабинет. Здесь один из охранников повернулся ко мне и сказал доверительным тоном:
      - Чисто-чисто, сеньор.
      Но я не понял, что он имел в виду, и охранник сам заправил футболку мне в джинсы, а второй жестом показал, что мне нужно пригладить волосы. Когда они решили, что я выгляжу достаточно прилично, первый охранник почтительно постучал в дверь.
      - Войдите, - по-английски проговорили из кабинета.
      Я вошел.
      Комната, в которой я оказался, была довольно просторной, на стенах висели полки с книгами и папками. За столом красного дерева сидел подтянутый, элегантно одетый мужчина в темном костюме. Огромное окно за его спиной глядело прямо на залив. На столе стояли семейные фотографии в рамках и снимки каких-то исторических развалин эпохи майя.
      Я сел напротив него в мягкое кожаное кресло.
      - Позвольте мне показать вам кое-что, мистер Форсайт, - сказал мужчина на превосходном американском английском. С этими словами он сунул руку в ящик стола и, достав оттуда три листка бумаги, положил на стол передо мной. Это были признания на английском, подписанные Скотчи, Фергалом и Энди. Пока я читал, мужчина монотонно перечислял:
      - Незаконное ношение огнестрельного оружия, хранение сильнодействующих наркотических веществ, попытка незаконного ввоза наркотиков на территорию другого государства… По нашим законам, мистер Форсайт, вам грозит не менее двадцати лет тюрьмы.
      - Кто вы такой? - спросил я.
      Мой вопрос его расстроил. Он забыл представиться, и его заранее приготовленная речь не произвела должного эффекта.
      - Я - капитан Мартинес, - важно сказал он, пытаясь исправить положение.
      «Капитан чего?» - мысленно спросил я себя. Мартинес был в гражданском, но, может быть, у них здесь, в Мексике, такие порядки. Признания я уже прочел. Они были хорошо продуманными, подробными и стандартными. Я знал, что Фергал и Энди могли подписать эти бумажки, но Скотчи никогда бы не сделал ничего подобного. Только не он! Признания были липовыми, но для меня здесь не было ничего нового - эта уловка была мне хорошо знакома. Старый трюк, но довольно эффективный.
      - Сколько я получу, если подпишу такое же? - спросил я.
      - Три года.
      - Три года?
      - Да.
      - Вы гарантируете?
      - Гарантирую.
      - Видите ли, капитан, три года в мексиканской тюрьме я бы приравнял к девяти годам в Ирландии. С тюрьмами вообще как с собачьим возрастом: в Штатах годы приходится умножать на два, во Франции - на полтора. Что касается шведских тюрем, то срок там и вовсе приходится делить, так как сидеть в Скандинавии - одно удовольствие.
      Но капитан был серьезен, как наша милая старушка королева Виктория, и даже не улыбнулся моей шутке.
      Тогда я снова взял в руки листки с признаниями, чтобы повнимательнее взглянуть на подписи. Так и есть, подпись Скотчи была скопирована, по всей видимости, с его паспорта. Подписи Энди и Фергала могли быть настоящими, но я и в этом сомневался.
      - А где признания Боба? - спросил я. - То есть Роберта?
      - Мистер О'Нил - особая статья. Он американский гражданин, а вы - нет.
      Я не мог не признать, что своя логика в этих словах была. Мы все действительно въехали в США по британским или ирландским паспортам, и все же я почти не сомневался, что капитан Мартинес лжет. Но что он скрывает? Может быть, Боба убили в перестрелке?
      - Как насчет того, чтобы устроить мне встречу с представителем консульства? - спросил я.
      - Об этом мы позаботимся в свое время, - ответил он.
      - Я говорю серьезно, мистер! Я должен встретиться с британским консулом, и как можно скорее. Например, сегодня.
      - Придется мне показать вам еще кое-что, - сказал Мартинес с улыбкой, которая мне совсем не понравилась.
      Тяжело поднявшись, капитан подошел к секретеру. Открыв его маленьким ключом, он откинул крышку и выдвинул изнутри новенький телевизор. Включив аппарат, Мартинес нажал кнопку на видеомагнитофоне под телевизором. На экране сразу появилось черно-белое изображение. Это была запись нашей утренней встречи. Я отчетливо видел, как Скотчи открывает пакет с деньгами, как берет в руки сумку с наркотиками. Вокруг виднелись наши фигуры. Когда я появился на экране достаточно крупным планом, Мартинес остановил пленку.
      - Это ошибка, - сказал я и широко улыбнулся. - Я просто попросил этих ребят меня подвезти. Потом они остановились, сказали, что у них тут небольшое дело. Они велели мне оставаться в машине, но я все равно вошел…
      Капитан Мартинес мрачно посмотрел на меня и выключил телевизор.
      - Вы всегда берете с собой оружие, когда путешествуете автостопом?
      - В Мексике, как я слышал, это не лишняя предосторожность. Впрочем, в этом я готов признаться. Что там мне полагается? Штраф или пара месяцев отсидки?
      - Вот, возьмите, - сказал Мартинес и, достав из стола готовое признание, которое остальные якобы подписали, протянул мне. - Пожалейте себя, мистер Форсайт. В конце концов, наш с вами разговор - чистая формальность, ведь у нас есть видеозапись. Зато если вы подпишете добровольное признание, то через год с небольшим вы, вероятно, уже выйдете на свободу. Пожалейте себя, - повторил он.
      - Как я уже сказал, мистер Мартинес… простите, капитан Мартинес, я хочу видеть британского консула. Как подданный Соединенного Королевства, я желаю говорить с представителем нашего посольства, черт его дери. Если мне в этом будет отказано, я постараюсь сделать так, чтобы о вашем произволе стало известно как можно скорее, - спокойно заявил я.
      - Вы не в том положении, чтобы угрожать, - хладнокровно ответил он.
      Несколько мгновений мы сидели молча, потом Мартинес снова встал и, вызвав охранников, сделал знак увести меня. По дороге обратно в камеру я попросил еще одну сигарету. Правда, курить я почти бросил, но обстоятельства, что ни говори, были исключительными. Сигарету я хотел оставить про запас, но спичек мне не дали, поэтому я закурил ее сразу.
      Потом меня снова заперли.
      Вечером явился уже знакомый мне старик - охранник с тортильями и водой. Он дождался, пока я поем, и, осторожно оглядываясь на дверь, достал из кармана кусок лимонного кекса. Кекс оказался непропеченным и довольно кислым, но его, несомненно, пекла жена охранника или кто-нибудь из домашних, и в самом его поступке было столько сердечности, что я едва не прослезился. В знак благодарности я попытался поговорить с ним по-английски, но он сказал мне что-то по-испански и ушел.
      На рассвете следующего дня ко мне в камеру вошли двое охранников и - вместо завтрака - сковали мне руки за спиной наручниками. Впрочем, действовали они не грубо, и я это оценил.
      - Теперь куда? - спросил я, но они не поняли.
      Меня вывели из камеры и повели по другому коридору к лифтам.
      С каждым шагом я чувствовал, как меня все сильнее охватывают отчаяние и страх. Почему-то я решил, что если я не войду в лифт, то ничего страшного со мной не случится. Я немножко поупирался, но охранники догадались, что я это не всерьез. Меня толкнули в спину, и я, покорно пригнув голову, шагнул в кабину. Один из охранников нажал на кнопку, и лифт опустился в обширный подвал, где стоял наготове фургон-перевозка. В фургоне я увидел Скотчи, Энди и Фергала. Я был ужасно рад снова встретить друзей, но, прежде чем я успел что-то сказать, один из охранников заклеил мне рот широкой клейкой лентой. Остальных, как я заметил, обработали таким же образом.
      Потом мне помогли забраться в фургон. Вдоль бортов тянулись две скамьи с металлическими поручнями. Охранники разомкнули одно кольцо моих наручников, завели руку за поручень и снова защелкнули «браслеты», так что я мог сидеть, но не мог податься вперед или наклониться в сторону. В кабине фургона уже сидели двое охранников; позади я увидел еще один автомобиль, в котором тоже было двое легавых. Очевидно, эта машина должна была следовать за нами на случай, если среди нас затесался долбаный Гудини, которому раз плюнуть освободиться от наручников и металлического поручня.
      Кое-как устроившись на жесткой скамье, я встретился взглядом со Скотчи, и он чуть заметно наклонил голову, а затем подмигнул. Этот парень не был слабаком, и, глядя на него, я тоже приободрился. Быть может, Скотчи и не гений, подумал я, но он - крепкий орешек, расколоть который не каждому по силам.
      Потом я заметил, что один из охранников заполняет на планшетке какой-то документ. Это меня тоже обрадовало. Бумажки… Раз есть бумажки, значит, мы где-то записаны и нашим тюремщикам будет труднее сделать вид, будто мы никогда не существовали. На моих глазах другой охранник взял у первого заполненную форму, сложил пополам и спрятал в нагрудный карман рубашки. Это движение почему-то показалось мне не столь обнадеживающим, но я постарался об этом не думать. Тем временем кто-то, невидимый нам, захлопнул задние дверцы фургона, и меньше чем через минуту машина тронулась с места.
 
      Скоро фургон выехал из города и помчался по шоссе. Окон в кузове не было, поэтому мы почти ничего не видели. Лишь сквозь небольшую царапину на замазанном темной краской стекле, отделявшем нас от водительской кабины, я различал отдельные фрагменты дороги - двухполосного шоссе, проложенного, похоже, прямо сквозь джунгли. Дорога была совсем новой, так как нас почти не бросало, хотя фургон развил довольно приличную скорость.
      Насколько я мог судить, мои товарищи совершенно не пострадали. Я, во всяком случае, не заметил ни синяков, ни ссадин. Несколько минут мы разглядывали друг друга, потом Фергал попытался что-то сказать, но мы не поняли ни слова, и в конце концов он сдался. Скотчи прикрыл глаза и, кажется, даже задремал. Вскоре он начал храпеть, а мы едва не задохнулись, потому что смеяться с заклеенным ртом совсем не просто.
      Примерно часа через два езды по шоссе фургон свернул на какую-то другую дорогу. Мы почувствовали это сразу, поскольку нас стало немилосердно швырять и подбрасывать, хотя скорость заметно упала. Так мы ехали около часа.
      Наконец фургон остановился, и мы услышали доносящиеся снаружи голоса. Через несколько минут мы снова тронулись, на этот раз - очень медленно, словно фургон пытался вписаться в очень узкие ворота. Ребят это сразу насторожило, и даже Скотчи проснулся.
      Задние двери фургона распахнулись.
      По глазам полоснул солнечный свет, туча густой пыли, поднятой фургоном. В кузов ворвались запахи мочи и дерьма.
      Я несколько раз моргнул. Пыль немного осела, и я увидел, что нас привезли в тюрьму.
      По углам прямоугольного тюремного двора стояли сторожевые вышки. Со всех четырех сторон двор замыкали похожие на монастырские стены блоки тюремных камер, закрытые сплошными железными дверями с прорезанными в них глазками. Оглядевшись, я увидел, что ограда у въездных ворот имеет высоту футов тридцать и к тому же опутана поверху витками «высечки». Эта разновидность колючей проволоки такая острая, что если схватиться за нее, она разрежет руку до кости, словно бритвенное лезвие. Кроме того, возле ворот располагался трехэтажный флигель охраны. Сквозь решетку ворот я видел еще одну ограду - сетчатую со спиральной «колючкой» наверху, которая, по-видимому, окружала весь комплекс. Сторожевые вышки были оборудованы прожекторами. На вышках стояли охранники в выгоревшей голубой форме, вооруженные двуствольными дробовиками. Других заключенных мы не видели, но ощущали их присутствие за железными дверьми камер.
      С первого взгляда мне показалось, что удрать отсюда будет довольно просто. Надо только выбраться из камеры, а перемахнуть через сетчатую ограду ничего не стоит, думал я. Ограда не выглядела неприступной, и я сразу приободрился. Должно быть, решил я, мы находимся в пересылке или тюрьме предварительного содержания для неопасных преступников.
      Пока наш водитель и охрана тюрьмы решали какие-то вопросы, мы просто стояли у дверцы фургона и ждали.
      Жаркое солнце. Лазурно-голубое небо. Серые тюремные стены. Белый, пыльный двор.
      Вот и весь пейзаж.
      Через несколько минут фургон уехал, и массивные металлические ворота снова закрылись. Из караулки вышло человек шесть охранников, которые без лишних разговоров повели нас к одной из камер и, втолкнув внутрь, сняли с нас наручники. Вместо наручников, однако, на нас надели самые настоящие кандалы, крепившиеся спереди и соединенные восемнадцатидюймовой цепью - тяжелой, старой, но еще очень крепкой.
      Потом нас заставили сесть. В камере было душно и жарко, от пола поднималась застарелая вонь. Вентиляцию обеспечивало единственное крохотное зарешеченное окошко, которое располагалось в стене под самым потолком. С потолка космами свисала паутина, а пол шевелился насекомыми.
      Когда мы сели, охранники надели каждому из нас на левую лодыжку еще по одному железному кольцу, также соединенному с отрезком массивной, толстой цепи. В пол было вцементировано шесть рым-болтов, и каждый из нас оказался теперь в непосредственной близости по крайней мере от одного из них. С помощью массивных висячих замков охранники прикрепили цепи, идущие от наших ножных колец к кольцам рым-болтов. Потом один из охранников молча показал нам на ржавое ведро в углу, и они вышли, не забыв запереть за собой дверь.
      Как только охранники скрылись, мы поспешно сорвали пластыри и заговорили все разом. Насколько я мог судить, со всеми нами обошлись примерно одинаково. Отказ предоставить адвоката или кого-то со стороны, трюк с фальшивыми признаниями… Кстати, никто из нас не попался на эту уловку, никто не раскололся, не заговорил. Даже Энди. Я мог гордиться своими товарищами. Господи, да я просто ушам своим не верил! Даже этот увалень Энди сообразил, что к чему. Он был очень доволен собой. Что касается меня, Скотчи и Фергала, то наряду с тревогой мы испытывали и облегчение. Конечно, заведение, в которое мы попали, никто бы не назвал райским местечком, но мы, по крайней мере, снова оказались вместе, а это было уже кое-что.
      Скотчи первым справился с волнением и задал действительно важный вопрос:
      - А где Большой Боб? - спросил он.
      - Мне сказали, что поскольку он американский гражданин, то с ним будут разбираться отдельно, - сказал я.
      - Вот как? - с сомнением проговорил Скотчи.
      - А ты думаешь, это не так? - удивился я.
      - Я ничего не думаю, Брюс, - коротко ответил он.
      Фергал поднялся с пола и потянулся. Ножная цепь не мешала стоять и даже позволяла пройти несколько шагов.
      - Как вам кажется, долго нам торчать в этой помойной яме? - спросил он.
      Мы покачали головами. Я полагал, что мы останемся здесь до суда. Ведь если нас сюда перевезли, значит, это зачем-то было нужно, не так ли? Единственное, что меня смущало, это то, что нас всех посадили в одну камеру. Перед процессом было бы разумнее разместить нас по одному, если, конечно, наши тюремщики не были на сто процентов уверены в том, что выиграют дело. В частности, видеозапись, которую демонстрировал мне сеньор Мартинес, могла стать решающим аргументом обвинения.
      - Мне говорили - нам светит лет двадцать, - негромко сказал Энди.
      - Этого не будет, - бодро возразил Скотчи и повторил: - Не будет! У Темного есть связи, а в этой стране связи - главное. Если мы будем держаться твердо, рано или поздно им придется дать нам адвоката. Это, в конце концов, не Африка, это Мексика. С Америкой мексиканцам шутить не пристало, и им придется играть по правилам.
      - Я тоже думаю, что скоро нам дадут адвокатов, - согласился Фергал, снова усаживаясь на пол.
      - Вот именно. Когда у нас появятся адвокаты, вы увидите, на что способен Темный. Он-то не станет медлить ни минуты, - убежденно сказал Скотчи, и я понял, что он действительно верит в то, что говорит, а не просто болтает, чтобы нас успокоить.
      - А когда это будет? - поинтересовался Энди. - Когда Темный нас вытащит?
      - Думаю, не сразу, паренек, - ответил Скотчи. - Придется тебе запастись терпением. Во-первых, Темному это сделать не так-то просто. Он наверняка пришлет сюда своего человечка, чтобы выяснить обстановку и дать нам рекомендации. Возможно даже вот что: он посоветует нам признать себя частично виновными. Темный - это Темный, но и он не Господь Бог. Быть может, нам и придется отсидеть какой-то срок, но, уверяю вас, он не будет чрезмерно большим, - глубокомысленно изрек Скотчи.
      - Ну а все-таки - сколько? - спросил Фергал.
      - Я не могу этого сказать, потому что не знаю, но уверен, что немного. Так, для затравки. Зато будет что рассказывать девчонкам по возвращении, - ответил Скотчи и подмигнул.
      Я в этом разговоре не участвовал. Краем уха я слушал Скотчи, а сам думал о Большом Бобе. И о карте, которая у него была. Я думал о том, где он может быть сейчас, и понемногу во мне росла страшная уверенность, что я это знаю. Знаю почти наверняка.
      Мы разговаривали еще некоторое время. Наш боевой дух был достаточно высок - Скотчи здорово сумел нас подбодрить. Когда наступила ночь, мы легли спать прямо на бетон. Температура упала, в камере стало холодновато, и я был рад, что в день нашего отъезда из особняка так и не успел переодеться, и остался в джинсах. Остальные по-прежнему были в шортах и, естественно, мерзли сильнее. Донимали нас и насекомые - крошечные жучки, ползавшие по нам и щекотавшие кожу своими лапками. Всех более или менее крупных насекомых переловили и съели обитавшие под потолком пауки, но мелочь осталась; в сочетании с жестким, холодным полом это отнюдь не способствовало быстрому засыпанию.
      Проснувшись утром, мы до половины наполнили ведро-парашу. Нам здорово мешали ночные и ручные кандалы, так что мочиться пришлось, передавая ведро друг другу, но в конце концов мы справились. Закончив с этим, мы стали ждать, когда придут охранники и откроют камеру, чтобы мы могли вынести ведро в уборную, но никто не появлялся. От ведра воняло, над ним кружились крупные мухи. Постепенно в камере снова стало жарко (не жарче, впрочем, чем в моей нью-йоркской квартирке), но вонь была ужасающая.