Кейн шевельнулся, перекинув руку ей на грудь, чтобы крепче прижать к себе. Кристал не могла заглянуть ему в лицо. К тому же она была уверена, что Кейн не пожелает встретиться с ней взглядом. Они за целый день не сказали друг другу ни слова, — не заговаривали ни о его негнущейся простреленной руке, ни о том, как он спас их вчера. Такова была его прихоть. Но она не намерена больше молчать. Ей хочется знать о нем все. Особенно Кристал не терпелось выяснить, почему Кейн стал разбойником.

— Кайнсон наверняка воспользуется тем, что ты ранен, — промолвила девушка. Кейн не отвечал. — Я опасаюсь…

— Напрасно. Я могу постоять за себя. Кристал помолчала, а потом заговорила вновь, монотонно, стараясь не выдать голосом своего волнения.

— А если он убьет тебя?

— Я ему нужен.

— Только до завтрашнего дня. Думаю, поэтому-то он и настаивает, чтобы я осталась с ним, ведь тогда-тогда ты уже не сможешь помешать ему.

Кейн крепче прижал ее к себе. Кристал коснулась его руки.

— Я не хочу, чтобы тебя убили. Ты должен бежать. Прямо сейчас, если можешь. Мы все в долгу перед тобой, Кейн. Никто не посмеет осуждать тебя. После того, что ты сделал вчера…

— Послушай, — прервал девушку Кейн, — к тому, что произошло вчера, ни ты, ни все остальные заложники не имеют никакого отношения. Я поступил так, чтобы спасти свою задницу. Только и всего.

— Я тебе не верю, — с жаром возразила Кристал, убежденная в правоте своих слов. В Маколее Кейне живет добрый человек, и никто не сумеет доказать ей обратное, хотя сам Кейн неизменно гневается, когда она заводит об этом разговор.

— Придется поверить, раз я говорю.

— Зачем ты помогаешь Кайнсону? Он только и думает, как бы убить тебя. — Кристал больше не удавалось скрывать свое волнение.

Кейн наверняка тоже услышал тревогу в ее голосе.

— Послушай, девушка, — медленно, как бы с трудом подбирая слова, заговорил он, — не беспокойся обо мне. Мы с Кайнсоном воевали в одном полку, в шестьдесят седьмом полку штата Джорджия. Вместе, бок о бок, сражались против федералистов. Мы давно знакомы и понимаем друг друга без слов. Поэтому он и позволил мне остаться в банде.

— Но с тех пор прошло много лет. Война окончена. Кайнсон все еще сражается, но ведь Соединенные Штаты победили.

— Знаю. И незачем лишний раз напоминать мне об этом.

Это было сказано с горечью, и Кристал поначалу растерялась, но потом вспомнила, какое у Кейна было лицо, когда он пел вместе с разбойниками последний куплет песни «Герои-конфедераты».

— Расскажи мне о войне, — попросила она; ей так хотелось вызвать его на откровенный разговор. — Я ведь тогда была еще совсем маленькая и почти ничего не помню о том времени. Расскажи, как все было. Я хочу понять… — «почему ты стал таким», мысленно закончила она фразу. У Кристал возникло ощущение, будто она беседует со своим возлюбленным, нашептывает ему в темноте слова любви, зная наверняка, что у них нет будущего и завтра они наконец-то обретут друг друга в вечности. Нелепое сравнение. Они не влюбленные, между ними нет ничего общего. Он — бандит, а она — его жертва. Однако ощущение не проходило, и это внушало ей тревогу.

— Ты не погибнешь. Я этого не допущу, — вдруг заявил Кейн. Без излишнего пафоса, деловито, словно защищать ее было его прямой обязанностью.

— Но погибнешь ты, — отнюдь не безразличным тоном заметила девушка. — Если не от руки Кайнсона, так полиция до тебя доберется. Теренс Скотт вряд ли позволит, чтобы ты шиковал на его золото. — Она помолчала. — Я знаю, Кейн, какая участь меня ожидает после твоей смерти. — Кристал опять замолчала, а через некоторое время горячо прошептала: — Я не останусь с Кайнсоном.

Кейн чуть, повернул ее голову, чтобы видеть лицо, на которое теперь падал лунный свет. Они смотрели друг другу в глаза, и обоим все было ясно без слов; их души обрели взаимопонимание. Кристал не сомневалась: Кейн жаждет скрепить внезапно возникший союз их душ поцелуем. Это было заметно по тому, как замерли его губы, словно он пытался подавить клокотавшее в нем желание.

— Расскажи мне о себе, — прошептала девушка. — Как ты воевал, как жил в Джорджии.

— Да мне особо и рассказывать-то нечего.

— Прошу тебя.

Кейн изучающе воззрился на Кристал, очевидно выискивая в ее лице следы праздного любопытства. Он долго не отвечал, — наверное, не хотел говорить о себе. В какой-то момент девушке показалось, что он собрался вновь воздвигнуть между ними стену отчуждения, но потом отказался от своего намерения, — может, решил, что ничего худого не случится, если он поведает ей историю своей жизни, или просто в преддверии решающего часа захотел облегчить свою душу. Истинной причины Кристал не знала. В одном она была уверена: ее сердцу его рассказ был нужен, как хлеб умирающему от голода.

— До семнадцати лет я помогал отцу выращивать на ферме арахис. — Кейн устремил взгляд в пространство, словно мысленно перенесся куда-то далеко в прошлое. — Мы не нищенствовали, но рабов у нас не было — всю работу выполняли сами. Когда началась война, я вступил в шестьдесят седьмой полк, который формировался у нас в Джорджии, чтобы защищать свою родину. Теперь многие считают, что мною двигали иные мотивы. Вашингтон меня и мне подобных называет дьяволами, которые сражались за то, чтобы негры ходили в цепях. Но это все чушь. Мы были бедными. Я не собирался жертвовать своей жизнью ради чужих рабов.

— За что же в таком случае ты воевал? Кейн глубоко вздохнул.

— На первых порах в бой меня гнало желание не допустить к родному дому врагов. Когда приходят известия, что Потомакская армия вторглась в Виргинию, ты, глядя на свою мать, с ужасом думаешь, что скоро они заявятся и в Джорджию, уведут твоих свиней, сожгут дом. И начинаешь понимать, что это нужно как-то предотвратить. Поэтому я и взял в руки оружие.

Его голос вдруг зазвучал резко, скрипуче; в нем слышались гнев и обида — чувства, которые он давно притушил в себе, изгнал из своего сердца.

— А потом наступают холода. И тебе приходится в лохмотьях сражаться против людей в теплых и сухих синих мундирах. Ты постоянно испытываешь голод, порой довольствуешься одним червивым сухарем, а синие мундиры обжираются белой фасолью, ради которой ты готов пожертвовать правой рукой. А потом на твоих глазах убивают паренька, твоего земляка, выстрелом сносят ему голову с плеч, — голос Кейна зазвучал глуше, — потом тебе начинает казаться, что эта война ведется против тебя лично. От холода и голода ты звереешь. Война становится образом жизни. Я пошел на войну семнадцатилетним мальчишкой, а однажды проснулся, и оказалось, что мне уже двадцать один год и я — зрелый мужчина. Вся моя жизнь была отдана Конфедерации. Я сражался сам, а не платил ирландцам, чтобы они воевали за меня, как это делали янки. Но за четыре года многое переменилось, и я уже не понимал, за что сражаюсь. В войне погибли мой отец и два брата, и единственное, чего мне хотелось, — это вернуться домой и позабыть все, что со мной случилось.

— Однако Шерман опередил тебя, — продолжила его мысль девушка, вспомнив разговор с Кейном в один из предыдущих дней. К горлу подступил комок. Ее саму война вообще никак не затронула. О горе и бедах, причиненных войной, она узнала только от Кейна. Он еще повзрослеть не успел, когда от него потребовали принести в жертву отчизне все, что у него было. Он принес эту жертву и, как оказалось, напрасно: он отстаивал изжившие себя идеалы и принципы.

Кейн продолжал говорить, как будто совершал обряд очищения.

— Сначала моя мать потеряла младшего сына, потом средний сын, Уолкер, сложил свою голову за «звезды и полосы». Она не вынесла горя. Моя мать была простой женщиной из семьи железнодорожных рабочих, живших в Манчестере. Ей было непонятно, во имя чего развязали войну между штатами, кто что отстаивает, какие права. Белые, черные — все это ей было безразлично. Она жила только ради своей семьи, и, когда Уолкер погиб, она в отчаянии выпила стакан опия и заснула вечным сном. Ей так и не довелось узнать, что она овдовела. — Кейн умолк. Кристал догадывалась, что он вновь переживает боль невосполнимых потерь.

Погруженный в раздумья, Кейн опустил подбородок ей на голову, и они долго сидели в тишине, каждый размышляя о своем. Вдруг Кристал почувствовала, как Кейн трется подбородком об ее макушку; он нежился в ее волосах. Девушке хотелось как-то дать понять Кейну, что она глубоко тронута его рассказом и теперь многое для нее прояснилось, но нужные слова не шли на ум, язык не повиновался. А потом он провел тыльной стороной ладони по ее губам.

Кристал взглянула на Кейна. И в лунном свете было заметно, что его черты подернуты печалью. Медленно приближая к ней свое лицо, он зашептал:

— Ты видишь перед собой разбойника. Он разговаривает с тобой, обуреваемый желанием поцеловать тебя. Не позволяй ему этого, девушка. Не надо…

И смял ее губы своими.

Его поцелуй, как она и ожидала — был горячий, чувственный; он заставил ее желать только его одного, и ничего больше. А губы у него и вправду были жесткие, и она упивалась их неподатливостью; это лишний раз подтверждало, что Кейн наделен силой, которой сама она не обладала. Ее разум, тело, душа требовали, чтобы она не поддавалась соблазну, — ее это погубит. Однако, подчиняясь зову изголодавшегося по ласке одинокого сердца, она раскрыла свой рот навстречу языку Кейна, с восторгом ощущая, как его рука, скользнув ей под ягодицы, притянула ее к груди; теперь они оба стояли на коленях.

Он накрыл ее рот своим, целуя нижнюю губу, зубами царапая нежную розовую плоть на внутренней стороне, языком разжимая ее зубы. Рассудок подсказывал ей, что надо бежать. На то были миллионы причин, а в пользу того, чтобы остаться, ни одного толкового аргумента. С этим человеком у нее нет будущего, и завтрашний день, скорей всего, положит конец их едва завязавшимся взаимоотношениям. Одного из них наверняка убьют: если не ее, так его уж точно.

Язык Кейна проник ей в рот. В недрах ее существа разрастался стон. Но ведь они — родственные души. Их обоих заставили отказаться от своего «я»: его — война, ее — Дидье. А вдруг еще не все потеряно и они смогут измениться. Может быть, если она доверится ему…

— У меня было много женщин, Кристал, — обжег ее ухо возбужденный, быстрый шепот Кейна, наконец-то оторвавшегося от ее губ. — Но мои чувства к тебе — нечто большее, чем просто физическое влечение. Так сильно я еще никогда и никого не желал. Я понял это, как только увидел тебя.

Кристал содрогнулась, вспомнив, как она испугалась, когда Кейн в дилижансе приподнял ружьем ее вуаль. Он по-прежнему внушал ей страх, но сейчас этот страх потонул в волнах испепеляющей страсти, ничтожным комочком забился в дальний уголок ее сознания, ожидая, пока она утолит голод души и вновь обретет способность размышлять здраво и реагировать на иные ощущения.

— Господи, как бы я хотел иметь нормальную кровать, чтобы я мог овладеть тобой, как твой муж, по-человечески, а не здесь, на холодной земле.

Кристал едва не вскрикнула. Все происходило слишком быстро. Она ведь даже не может ему сказать, что у нее никогда и не было мужа.

— Маколей, — выдохнула девушка, но Кейн прервал ее шепот поцелуем.

Он опустил Кристал на одеяло, накрыв ее фигурку своим длинным мускулистым телом. Она была в смятении, мысли путались. Заключив ее лицо между своими сильными ладонями, Кейн с жадностью целовал девушку, словно никак не мог насладиться вкусом ее губ. Кристал едва успевала переводить дыхание, но она и не хотела дышать. Пусть лишит ее всего; даже воздуха, лишь бы в ней не угасало это неистовое желание, которое, судя по тому, как его огненный язык вонзался ей в рот, как его обжигающие пальцы скользили по ее шее, он обещал удовлетворить сполна.

— Я не дам тебя в обиду, девушка. Не тревожься о завтрашнем дне, — прошептал ей на ухо Кейн. Потом его ладонь поползла к ее груди и сжала упрятанную под корсет маленькую округлость.

Ее это должно бы возмутить — прежде, если кто-то из мужчин позволял себе подобное, она кипела от негодования, — но его прикосновения воспринимались как нечто естественное, привычное. Кейн трогал, ласкал ее, как любящий мужчина свою возлюбленную, и она, зная, что он гораздо сильнее ее, с еще большим блаженством купалась в его нежности.

Словно подчиняясь какому-то внутреннему голосу, Кристал неосознанно поднесла свою руку к его лицу. Ей хотелось ощупать его всего, запечатлеть в своем сердце каждую черточку, каждую клеточку его существа. Ее пальцы коснулись его прямой переносицы, погладили щетинистый подбородок, и, наконец, один из них, скользнув под платок на шее, побежал по шраму. В спине закололо, едва она напомнила себе, что это за рубец. Но шероховатая кожа была теплой; под чуткой подушечкой ее пальца пульсировала жизнь. И это было самое главное. Ни о чем другом сейчас она думать не хотела.

— Там больше не болит, — спокойно произнес Кейн.

— Мне все равно, что это было за преступление, — всхлипнув, прошептала девушка. — Я не стану спрашивать.

— Почему же? Спрашивай. Я невиновен. Кристал не поверила ему, но, чтобы не терзаться сомнениями, уткнулась лицом в его плечо. Она не желала слышать никаких объяснений. Он что-то скрывает, впрочем, как и она сама. Трудно предположить, что за человек Маколей Кейн, но лучше этого и не знать. Так спокойнее. Во всяком случае, пока.

Кейн приподнялся на локтях и убрал с лица упавшую ей на глаза белокурую прядь, а потом неожиданно взял ее правую руку и опалил губами розу на ладони.

— Расскажи, как это случилось, Кристал, — прошептал он. От слов Кейна девушка похолодела.

Она вырвала свою руку. Этим поцелуем он разбудил все ее страхи, заставил с новой силой ощутить свою беззащитность. Его поцелуй запечатлелся на ее ладони еще одним клеймом.

За нее обещано крупное вознаграждение. Властям Вайоминга об этом, скорей всего, ничего не известно, но тому, кто выдаст ее правосудию, деньги заплатят независимо от того, где она была схвачена: здесь или б Нью-Йорке. Против нее выдвинуто ложное обвинение, ее считают убийцей своих родителей, за это и разыскивают — вот и все, что она может сказать Кейну. Не исключено, что ничего страшного и не произойдет, если она посвятит его в свою тайну в надежде, что он поймет ее и проявит милосердие, однако голос разума советовал не доверяться этому человеку. Он — разбойник и, возможно, не устоит перед искушением большими деньгами. Или просто решит, что ей лучше томиться в психиатрической лечебнице «Парк-Вью», чем в одиночестве скитаться по Вайомингу. Он выдаст ее, не подозревая, что, действуя из добрых побуждений, подписал ей смертный приговор.

— Расскажи мне, Кристал.

— Не надо, прошу тебя, — едва слышно промолвила девушка, вдруг оробев от того, что у них с Кейном складываются такие близкие отношения.

— Ты никогда не рассказывала мне о своем муже. Я хочу знать, что он был за человек… — Кристал попыталась подняться, но Кейн не позволил ей и, прижав к себе, с силой встряхнул за плечи, словно надеялся таким образом выколотить из нее правду. — Я должен знать, Кристал. Он тебя обижал? Это он изувечил твою руку?

— Мой муж тут ни при чем. Он не имеет никакого отношения к этому… шраму. — Девушка негодующе тряхнула рукой, сердясь на Кейна за то, что он не отпускает ее, и еще более недовольная собой, потому что ее истомившееся в одиночестве, запуганное сердце жаждало довериться разбойнику.

— Я хочу знать: ты его любила?

Кристал остолбенело уставилась на Кейна, ошеломленная его вопросом. Голова шла кругом. Почему это его интересует? И вдруг ей все стало ясно. Кейн не желает делить ее с другим мужчиной — ни с живым, ни с мертвым. Он хочет, чтобы она принадлежала только ему, ему одному.

— Ты любила его, Кристал? — грубо и требовательно повторил он свой вопрос.

— Нет, — бесстыдно выдохнула она.

— Расскажи, откуда у тебя этот шрам.

— Нет. — Девушка высвободилась из объятий разбойника, избегая его взгляда.

— Почему ты не хочешь рассказать?

В голосе Кейна слышались гневные нотки. Ее прошлое не давало ему покоя, и он не оставит попыток докопаться до истины. Против его настойчивости у нее есть только одно оружие — правда.

— Потому что ты — разбойник. Преступник. Разве я могу доверить тебе свою тайну?

Кейн молчал — очевидно, боролся с душившей его яростью.

— Ну да, — наконец заговорил он, — в твоих глазах я преступник. Поэтому ты и скрываешь от меня свое прошлое. И тем не менее ты уже готова была раздвинуть ноги, чтобы отдаться мне на холодной земле. А тебя не тревожит, что, возможно, ты лежишь в объятиях убийцы? Конечно, нет. Ты ведь даже не хочешь, чтобы я это опроверг. Так что же ты за дамочка такая?

Кристал прерывисто вздохнула. Щеки опалил гнев. Как он смеет бросать ей в лицо такие жестокие слова? Он обвиняет ее в беспринципности, извращает факты.

— Сначала целуешь, а потом упрекаешь в том, что мне это доставило наслаждение…

Кейн взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. В лесу было темно, в кронах осин гудел ветер, но молодые люди ничего не замечали вокруг, пристально глядя друг на друга.

— Мне не нравится, что ты отказываешься быть со мной откровенной, — проворчал он.

— Привыкай, — ледяным тоном отозвалась девушка и, безжалостно оторвавшись от теплого тела Кейна, поднялась с одеяла навстречу холоду ночи.

В лагерь они возвращались в молчании. Все бандиты уже крепко спали. Они забрались в постель, и Кейн притянул Кристал к себе, но, измотанная и подавленная, она лежала в его объятиях, как деревянная. Она была в смятении — не могла разобраться ни в чувствах своих, ни в желаниях. Будущее ее тоже было неясно. Засыпая, Кристал хотела только одного: чтобы эта ночь длилась вечно и ей не довелось увидеть, как мужчину, лежащего сейчас подле нее, пристрелят, словно бродячего волка.

Забытье длилось недолго. Не прошло и часа, как она открыла глаза, почувствовав, что кто-то зажал ей ладонью рот, Девушка порывалась вскрикнуть, но потом услышала знакомый голос.

— Не шуми, — ласково произнес Кейн. Кристал повиновалась, и он убрал ладонь с ее губ, но только для того, чтобы связать ей руки.

— Зачем ты это делаешь? — шепотом спросила девушка, затрепетав от страха, когда кто-то из бандитов — наверное, Кайнсон — зашевелился в своей постели, но потом опять захрапел.

— У меня в горах возле кара[8] Цирк-оф-зе-Тауэрз спрятано золото. Я не хочу, чтобы ты, Кайнсон или кто другой узнал, где я храню мой капитал. — Морщась от боли в простреленном плече, он привязал концы веревки, стягивавшей ей запястья, к железной петле, на которой висели каминные щипцы.

— Но почему нужно ехать непременно сейчас? Неужели нельзя подождать до завтра? — Кристал внезапно охватила паника. Кейн впервые оставлял ее одну.

— Нет, сейчас самое время.

— Но… — Она рванулась, пытаясь высвободить связанные руки, но, к ее неописуемому ужасу, веревка не поддалась.

— Не могу допустить, чтобы ты сбежала в мое отсутствие. — Кристал увидела, хотя и было темно, как Кейн пожал плечами.

— Значит, ты покидаешь меня? — Слово «навсегда» так и осталось невысказанным.

Кейн наклонился к девушке. Их взгляды встретились. Он коснулся ее гладкой щеки.

— Я вернусь. Ты только молчи, и тогда никто не узнает, что меня нет.

— Маколей, — прошептала Кристал. От сознания того, что больше она никогда его не увидит, все ее существо наполнилось невыносимой скорбью. Конечно же, он решил бежать, а ее оставляет на растерзание Кайнсону и его молодчикам. Сердце мучительно сжалось от страха. Но разве может она осуждать Кейна? Он — разбойник. Люди его породы для нее не загадка. Они в первую очередь думают о себе.

— Я вернусь, обещаю тебе, — с какой-то странной настойчивостью в голосе тихо отозвался Кейн и, словно желая утешить и подбодрить девушку, скользнул по ее губам поцелуем. — Никому ни слова, ладно?

Кристал кивнула и тут же отвернулась, чтобы он не заметил слез в ее глазах. Кейн выпрямился и бесшумным шагом направился к ожидавшей его лошади. Девушка услышала, как кобыла в темноте тряхнула головой. Кейн ускакал.

Лошадь, ухитряясь безошибочно находить меж валунами едва белеющие в ночи бизоньи тропы, убегающие в горы, уверенно несла своего наездника к скалам, туда, где гранитная стена кара Цирк-оф-зе-Тауэрз в лунном свете отливала почти чёрной синевой. Сосновые леса постепенно перешли в тундру, которую вскоре сменил ледяной покров, и здесь всадник пустил лошадь галопом. Кобыла мчалась в гору во весь опор. Ее мощный круп лоснился от пота, но медлить было нельзя. На вершине скалы появилась группа всадников с фонарями в руках, и он должен как можно скорее добраться до них.

— Как дела? — Командир отряда верховых, коренастый мужчина с огромными серыми усами, выехал вперед.

— Сплошное дерьмо. — Одинокий всадник осадил лошадь.

— Все еще злишься, что тебя чуть не повесили, Кейн? — хмыкнул мужчина с усами.

— Мне следовало бы нанять адвоката-янки и привлечь вас, синепузых ублюдков, к судебной ответственности, — проворчал Кейн. — Вы вообще посылали телеграмму? Ничего себе шуточки.

— Бунтарь, согласись, ты просто никак не хочешь смириться с поражением в войне. Разве мы виноваты, что телеграфист в Вашингтоне в самый критический момент отправился жрать?

— Чего еще ожидать от федералистов, — презрительно бросил Кейн. — Ты, Роуллинз, покажи мне этого телеграфиста. Узнаете тогда, как конфедераты воздают по заслугам. — Покачав головой, он буркнул: — Пора мне кончать с этим… того и гляди убьют.

— Вот выполнишь последнее задание и гуляй, если и вправду работа разонравилась. «Оверлэнд» заплатит тебе неплохое вознаграждение, а в Вашингтоне тебя устроят на любое место, по твоему выбору. Сам президент распорядился.

— Ну да, — опять проворчал Маколей, — Им легко быть великодушными. А какие у меня шансы выпутаться живым из этой переделки — один из ста?

Роуллинз разразился хохотом и, похлопав по шее своего коня, сказал:

— Да ладно тебе, сынок, не преувеличивай. Завтра, как только Кайнсон заберет деньги, мы их возьмем в кольцо. И твое последнее и самое впечатляющее задание будет окончено. Теренс Скотт умеет быть благодарным, Кейн. «Оверлэнд» выгадает на этой операции миллион долларов. Ты станешь героем.

— Героем, только мертвым. Скотту не удалось разделаться со мной в Шарпсбурге, так он решил здесь меня достать.

— Слушай, какая муха тебя укусила? За тобой был хвост? — Роуллинз бросил взгляд в сторону своих людей. Оба всадника, вооруженные магазинными винтовками, с каменными лицами восседали на своих конях, внимательно вглядываясь в темноту. Вокруг было тихо.

— Я не такой идиот, чтобы тащить за собой хвост. — Кейн натянул поводья, усмиряя кобылу, которая била копытами на краю отвесной скалы, рискуя сорваться вниз. — Среди пассажиров дилижанса оказалась женщина; она тоже теперь в плену. Ты же говорил, что женщин не будет. — Его лицо посуровело. — А вчера меня подстрелил пацан; очень уж он печется о чести этой женщины. От руки моей теперь почти никакого толку. Заживет не скоро.

— Кайнсон планировал захватить заложников из числа пассажиров компании «Оверлэнд экспресс». Мы проверили все списки. Даже не подозревали, что в этом дилижансе будет ехать женщина, да еще без провожатых, — Роуллинз помрачнел.

— Эта дама доставляет много хлопот. Мне с трудом удается держать мужиков в узде, когда она рядом. — И, словно вспомнив про их обязательные ежевечерние отлучки в лес, Кейн скептически покачал головой. — Мне приходится выделывать такое, ты просто не поверишь.

При других обстоятельствах Роуллинз, возможно, и пошутил бы по поводу неприятностей Кейна, но они оба были профессионалами и в данном случае думали только об операции. Никто из них не ожидал, что в дилижансе окажется женщина. Это создавало дополнительные трудности.

Роуллинз погладил усы — так он обычно делал, когда нервничал.

— Завтра придем к вам на помощь, Кейн. Ну а до тех пор тебе придется самому держать ситуацию под контролем.

— Да, работка что надо. Черт… — пробормотал себе под нос Маколей.

Роуллинз, поворотив коня, кивком приказал своим людям трогаться.

— Ну, счастливо. Встретимся завтра, в решающем бою, — почти скорбно проговорил он.

Кейн кивнул, презрительно скривив губы в саркастической усмешке.

— Замечательно. Жаль только, что я не разбойник. Так и передай в Вашингтоне, если я погибну. Пусть на моей могиле напишут, что это не самая достойная работа.

Роуллинз, расхохотавшись, начал медленно съезжать на коне вниз по склону.

— Ты лжешь, Кейн, — сказал он. — Твоя работа тебе нравится. И с тобой никто не сравнится: даже президент это знает. Разве можно поверить, что самый опасный разбойник на всем Западе, Джонни-мятежник[9], заодно с нами.

Маколей, явно раздосадованный, раздраженно покачал головой. Смех Роуллинза эхом покатился вниз с горы. Трое всадников поскакали прочь; в желтом сиянии, рассеиваемом фонарями, злобно поблескивали серебряные значки в форме звезд, на каждом из которых было выгравировано: «Маршальская служба США».

Кристал, прислушиваясь к храпу бандитов, с отчаянно бьющимся сердцем упорно пыталась высвободить руки. Скоро рассветет, и Кайнсон обнаружит исчезновение Кейна. Если ей не удастся сбросить путы, она окажется во власти главаря банды. Девушка глубоко вздохнула и, проклиная темноту, вновь принялась развязывать узел.

Кристал заставляла себя не думать о Кейне. Он сбежал, это ясно. И нечего забивать себе голову мыслями о нем. В конце концов он помогал им по мере своих возможностей, и даже больше. Он заслуживает того, чтобы жить. Но сколько девушка ни пыталась убедить себя, что логически поступок Кейна вполне обоснован, сердцем она никак не могла смириться с тем, что он покинул ее. Кейн оставил ее одну, бросил на произвол судьбы. И его отъезд всколыхнул в ней не только страх. Кристал, хотя и негодовала на себя, вынуждена была признать, что Кейн, очевидно, ей небезразличен. Иначе как еще объяснить ноющую боль в груди. Если бандиты выпустят ее, если она переживет завтрашний день, ее страхи улягутся. Но она всегда будет помнить, как мучительно защемило сердце, когда Маколей Кейн растворился в ночи.

— Проклятье, — тихо пробормотала девушка, злясь на то, что не видит во мраке узла. Как только она ни выкручивала свои пальцы, а узел все равно не поддавался. Наконец Кристал вонзилась в веревку зубами, но все без толку: с таким же успехом можно грызть камень. Девушка откинулась назад; ее захлестнула волна безысходного отчаяния.

Вдруг чья-то ладонь накрыла ей рот. Кристал прошиб холодный пот. Это, наверное, Кайнсон. Он пришел изнасиловать ее, воспользовавшись тем, что она связана. Вот уж он поиздевается над ней. Девушка повернулась к нему лицом, намереваясь встретить врага с гордо поднятой головой. И сразу же поняла, что возле нее не Кайнсон. Это вернулся Кейн. Она и в темноте узнала его — по дыханию, по прикосновению, по запаху.

Кейн бесшумно скользнул ладонью к ее рукам и развязал веревку. Кристал хотелось и прижать его к себе, и отхлестать это пугающе красивое лицо. Он притянул девушку к груди, но она воинственно вырвалась из его объятий. Тогда Кейн, все также бесшумно, силой уложил ее в постель. Победа, как всегда, осталась за ним; Кристал другого и не ожидала. Очень скоро они лежали вместе под одеялом; оба притворялись, что спят.

Голова ее разрывалась от вопросов, ответов на которые она, конечно же, не получит. А знать она хотела, почему он вернулся, куда ездил, о чем думает. Но девушка понимала, что, спроси она Кейна, он наверняка опять предложит ей довольствоваться отговоркой о спрятанном золоте. Может, и впрямь проверял свои сбережения. И тем не менее ярость в ней не утихала. Своим внезапным отъездом Кейн всколыхнул в ней нежеланные чувства, и теперь, когда по его возвращении страх несколько отступил, на нее опять накатила лавина этой дурацкой благодарности, которой Кейн, если рассуждать здраво, вовсе не заслужил. Кристал поклялась изжить его из своего сердца, но лежа в железном кольце мускулистых рук этого загадочного человека, не думать о нем она просто не могла. Тем более что впервые в жизни она не согласилась бы променять эти объятия ни на что другое.

И вот в ночную завесу над горами проникли бледно-лиловые сполохи рассвета. Наступил вторник.

Бандиты поднялись рано. В напряженном молчании они оседлали своих коней и проглотили завтрак. Кайнсон нервничал больше всех. Его взгляд то и дело останавливался на Кристал, словно главным трофеем этой поездки должна была стать она, а не золото компании «Оверлэнд экспресс».

Наконец бандиты сели на коней, собираясь покинуть лагерь. Кайнсон, гарцуя на пятнистом жеребце, отдавал распоряжения.

— Зик до нашего возвращения будет охранять пленников в салуне. — Его злые глазки метнулись к Кейну, возвышавшемуся на своей кобыле. Кристал сидела у Кейна за спиной, обеими руками обхватив его за талию. Кейн с непроницаемым выражением на суровом лице невозмутимо смотрел на Кайнсона. Кристал этот взгляд был хорошо знаком. — Кейн, мы с тобой забираем выкуп. Ребята будут нас прикрывать.

Кейн кивнул. У Кристал екнуло сердце. Она готова была поспорить, что Кайнсон вознамерился, получив выкуп, вернуться в лагерь один. Сейчас он размышлял, как лучше убить Кейна. Девушка взглянула на Маколея, надеясь прочитать в его лице, что он тоже разгадал замысел Кайнсона, но тот только что-то буркнул в знак согласия.

— Женщина отправится вместе с Зиком в салун. — Она поедет со мной. — Ладонь Кейна свободно покоилась на бедре в нескольких дюймах от кобуры. Кристал затаила дыхание. Аппалузская верховая нервно била копытами, в нетерпении ожидая сигнала трогаться в путь.

Взгляд Кайнсона упал на ладонь Кейна.

— Она будет тебе обузой. Лошади тяжело везти вас двоих.

— Она — гарантия нашей безопасности. Пока заложница у меня в руках, в нас не станут стрелять.

Кайнсон посмотрел на Кейна, затем, на Кристал. Его губы тронула улыбка.

— Ты прав, Кейн, верно, — отозвался он и улыбнулся еще шире, затем пришпорил коня и поскакал на восток. Бандиты последовали за ним. Кейн отпустил поводья, предоставив лошади самостоятельно выбирать дорогу.

Миновав озеро Валентайн-лейк, они поднялись в горы и поехали по тропинке, вьющейся между пиками Кафидрал и Лизард-Хед.