Глава 18

Метис неторопливо слез с коня возле гостиницы. К парадному подъезду один за другим подкатывали экипажи, из которых с помощью своих спутников или швейцара высаживались облаченные в бархат дамы; сами они слезть не могли, поскольку их белые ручки были упрятаны в меховые муфты. Гостиница «Фэрли» — самая роскошная а Сент-Луисе. Ее выстроили в стороне от железной дороги, чтобы угольная пыль и зола не коптили позолоту здания, в котором не брезговали останавливаться такие знаменитости, как Генри Томпкинс Пэйдж Комсток[18], Марк Твен и генерал Джордж Кастер[19] с супругой. В рекламных объявлениях и проспектах указывалось, что «Фэрли» ничуть не уступает по классу отелям Бостона и Нью-Йорка и готов предложить гостям все современные удобства, а также порадовать их глаз изящным интерьером в стиле эпохи Людовика XV. И действительно, те, кто мог позволить себе провести ночь на пуховых перинах «Фэрли», охотно подтвердят, что под крышей этой гостиницы нашли райское отдохновение от нескончаемого скрипа несущихся на запад пульмановских вагонов.

И хотя на фоне грязных дорог и крытых повозок, окружавших салуны, переполненные пьяной нечистью, отель «Фэрли» особенно поражал своим надменным великолепием, метиса это не смутило. Он вообще редко испытывал смущение. Возможно, Белый Волк всегда держался столь самоуверенно потому, что был очень высок ростом, более шести футов, но, вероятнее всего, он просто сознавал, какое впечатление производит на людей его бесчувственный взгляд, унаследованный им от отца, индейца из племени пауни. Много лет назад пауни напали на обоз, сожгли все повозки, а один индеец изнасиловал его мать.

Да уж, мало кто рискнет бросить вызов Белому Волку. К несчастью для многих, мать его оправилась от ожогов и родила сына. Но, очевидно, из ненависти к человеку, надругавшемуся над ней, она без раскаяния колотила своего внебрачного ребенка-полукровку. Мальчику оставалось одно из двух: или убежать из дому, или каким-то образом заставить ее прекратить издеваться над ним. Он выбрал второе. В пятнадцать лет Белый Волк насмерть забил дубинкой свою мать и стал скитаться по фортам и резервациям, и из подростка превратился в мужчину. Этот мужчина только что вошел в вестибюль гостиницы «Фэрли». Мужчина, в совершенстве владеющий своим жестоким и безжалостным ремеслом.

— Чем могу служить? — Хозяин гостиницы, томный женоподобный человечек, подсеменил к метису, и унюхав зловонный запах прогорклого медвежьего жира, как бы невзначай приложил к носу носовой платок.

Метис не удостоил его своим вниманием. Он разглядывал отделанный позолотой и хрусталем вестибюль, должно быть, высматривая кого-то из знакомых. С дивана, обитого ярко-красной тканью, у дальней стены вестибюля поднялся мужчина пятидесяти пяти лет, внешне очень приятный, с поразительно голубыми глазами и седоватой бородкой клинышком. Он глянул на золотые часы, которые вынул из темно-синего шелкового жилета, и удовлетворенно кивнул.

Хозяин отеля в замешательстве покачал головой, провожая глазами прошагавшего мимо него метиса с винчестером на плече, словно тот находился не в самом центре большого города Сент-Луиса, а в каком-то пустынном районе Дакоты.

«Скорей бы уж и сюда пришла цивилизация», — подумал щеголеватый мужчина. Вдоль железной дороги с каждым днем вырастали новые и новые здания, и если бы стук молотков провозгласили гимном штата, наверное, никто бы не удивился. Но пока, — хозяин отеля вновь взгромоздился на высокий стул за богато инкрустированной конторкой из орехового дерева, и его плечи резко опустились, — пока бесполезно пытаться убедить людей в том, что Сент-Луис такой же цивилизованный населенный пункт, как и любой город на Восточном побережье. Это Миссури. Мужчинам здесь ничего не стоит заявиться в гостиницу с оружием. Запад, он и есть Запад, и никуда от этого не денешься.

Метис отказался присесть, — возможно, потому, что диван с обивкой из красивой материи французского производства казался ему менее удобным, чем изъеденный муравьями пень. Джентльмен же, к которому он подошел, вновь опустился на свое место, скользнув по метису равнодушным взглядом, означавшим, что тот заслуживает внимания не больше, чем прислуга.

— Сколько ты просишь за то, чтобы найти ее? — Джентльмен, вскинув седоватую Бровь, устремил бесстрастный взгляд на безвкусно выполненную маслом картину в позолоченной раме с изображением Прометея,

Белый Волк оглядел вестибюль, как бы оценивая возможности человека, который может себе позволить остановиться в таком дорогом отеле.

— Тысячу долларов.

Мужчина с бородкой клинышком хохотнул и посмотрел на метиса.

— Я дам тебе двести и ни цента больше. А то мне не хватит, чтобы расплатиться за проживание в этом сарае. — Он жестом указал на вестибюль. — За ту же цену я мог бы прекрасно устроиться в лучшем люксе отеля на Пятой авеню в Нью-Йорке.

Метис опять обвел взглядом вестибюль. Красивее отеля, чем «Фэрли», ему видеть еще не доводилось. Пренебрежительный отзыв собеседника привел Белого Волка в недоумение.

— Ну что, согласен? Мне говорили, ты способен отыскать ее, но я могу обратиться и к другим желающим подзаработать. Посмотри, сколько вокруг мормонов, мечтающих добраться до Юты. Я слышал, они не гнушаются почти ничем…

— Платишь двести, и я привезу тебе ее волосы, а за триста — вот это. — Белый Волк отер ладони о свою кроличью безрукавку, затем извлек из нее засаленный листок бумаги и, аккуратно расправив его, положил на стоящий возле дивана столик из красного дерева. На листке бумаги был нарисован шрам в форме розы, а над ним надпись крупными буквами — «РАЗЫСКИВАЕТСЯ».

Джентльмен вдруг захохотал и взял со стола листок.

— Ты хочешь сказать, что за триста долларов принесешь мне ее руку!

Белый Волк кивнул.

— За триста долларов ты можешь быть уверен в ее смерти.

Джентльмен обладал располагающей улыбкой, и в этот момент он обратил ее на владельца отеля.

— Эй, принесите нам шампанского. Мы хотим отметить важное событие.

Хозяин гостиницы кивнул и, недовольно поджав губы, отправился за шампанским. Джентльмен повернулся к метису.

— Я сниму тебе на ночь номер. Ходят слухи, эта девушка сейчас в Вайоминге, и, если молва верна, считай, что деньги у тебя в кармане. Отправишься утром.

— Я уеду сегодня вечером. — Белый Волк не ценил роскошь. Его трудно было соблазнить тем, о чем он не имел представления.

— Чудесно. Чудесно. — В бородке клинышком заиграла шакалья улыбка. — Мне не терпится вернуться в Нью-Йорк и вновь заняться приумножением своего состояния на бирже, но до тех пор, пока эта девушка не найдена, я — изгой. Покидая город, я, конечно, прихватил с собой золото, столько, сколько мог увезти, но вообще-то я привык к лучшему. Так что чем скорее ты отыщешь девчонку, тем скорее я смогу возобновить прежнюю жизнь. Меня никто не заподозрит, когда выяснится, что она погибла на Диком Западе. И я вернусь в Нью-Йорк, не опасаясь быть осужденным из-за того, что она знает, а потом предъявлю права на ее долю имущества, унаследованного после смерти родителей, получу хотя бы то, что еще не присвоил себе этот чертов ирландишка. В конце концов, я заботился о девчонке в течение нескольких лет, платил за дорогую лечебницу. Разве мне за это ничего не полагается? — Мужчина с бородкой еще шире засверкал своей шакальей улыбкой.

Белый Волк наблюдал, как его собеседник разливает по бокалом появившуюся на столе бутылку шампанского. Ему не было никакого дела до проблем джентльмена. Метис думал о вознаграждении.

— Доказательство доставить в этот отель?

Джентльмен кивнул.

— Моя фамилия — Дидье. Болдуин Дидье. Не забудь.

Наконец и Белый Волк улыбнулся.

— Запомню.

В угасающем свете дня Кристал наблюдала, как Маколей пристегивает портупею. Он уже почти оделся; оставалось натянуть только какую-нибудь рубашку, так как красная фланелевая была на Кристал. Поджав под себя ноги, девушка сидела в изголовье кровати, прислонившись к железной спинке, грустная от того, что пришло наконец время посмотреть в лицо реальности.

Кейн подошел к конторке и вытащил из ящика шерстяную рубашку.

— Пойду проверю, как дела внизу, — сказал он, продолжая одеваться, — и поговорю с Фолти, а потом поужинаем в салуне.

— По-поговоришь с Фолти? — Кристал попыталась убрать назад падающие на глаза волосы, но мешали длинные рукава мужской рубашки.

Маколей присел на край кровати и стал натягивать сапоги.

— Неужели ты думаешь, я позволю тебе жить в салуне по-прежнему танцуя с посетителями за деньги? После того, что произошло?

— Ничего особенного не произошло, Дикси с Айви посвящают этому каждую ночь.

Кейн обратил на девушку суровый взор.

— Глубокомысленное замечание.

Кристал смотрела в окно. Заходящее солнце разукрасило обшивочные доски салуна в красно-лиловый цвет.

— Так не будет продолжаться вечно. Не может продолжаться. Ты прекрасно это знаешь.

Она вновь повернулась к Маколею. Он уже облачился в свое темно-синее длинное пальто с пелериной, в котором выглядел еще более высоким и широкоплечим. В сравнении с ней этот рослый мускулистый мужчина — настоящий великан. Ощущать на себе его тяжесть было восхитительно. Мелкие мужчины ей теперь ни к чему; они не могут доставить ей удовлетворение.

— Давай не будем касаться вечного. Подумаем лучше о сегодняшнем дне.

Девушка кивнула и вновь отвела взгляд.

— Хорошо. Не будем думать о завтрашнем дне. Пока он не наступит. А он наступит. И очень скоро.

Кейн подобрал с пола свою ковбойскую шляпу — она так и валялась у двери, — а кружевную шемизетку, покоившуюся на ней, неторопливо переложил на конторку.

— Давай договоримся: ты не упоминаешь о завтрашнем дне, а я не спрашиваю тебя о Нью-Йорке.

У Кристал кровь застыла в жилах. Маколей никогда прежде не намекал, что ему известны какие-то обстоятельства ее жизни. Но о том, что она из Нью-Йорка, он определенно знает.

— Как… как ты догадался?

~ Ты упомянула «Дельмоникос». Я знаю, где находится этот ресторан. В Манхэттене, на Юнион-сквер

Девушка с откровенным страхом в лице смотрела на Кейна.

Он помолчал с минуту, затем добавил:

— Сам я там никогда не был. Мне такие заведения не по карману. Я слышал, только Вандербильт[20] может позволить себе захаживать туда.

Кристал, чтобы подавить дрожь в теле, обхватила себя руками. Какая же она дура, что упомянула о «Дельмоникос». Одним словом она открыла Кейну о себе столько, сколько он не выпытал бы у нее и за месяц постоянных допросов.

— Ладно… через час я вернусь. — Маколей как-то неожиданно сник, и Кристал заволновалась, не решился ли он все-таки телеграфировать Роуллинзу. В конце концов он добился чего хотел и получил ответ на один из мучивших его вопросов. Осталось выяснить самую малость.

— Ты собираешься запросить обо мне сведения? Кейн остановился, но к ней не обернулся.

— Я знаю, что ты скрываешься от кого-то. Давно это понял. Что мне сообщат, если я пошлю запрос о тебе?

Кристал беспомощно смотрела на спину Маколея. Ну как она объяснит ему все? История ее жизни просто невероятна, и он, повинуясь долгу шерифа, будет вынужден вновь отправить ее в лечебницу.

— Я так и думал, — пробормотал Кейн, не дождавшись от Кристал ответа.

— Подожди, — прошептала она голосом, таким же дрожащим, как и ее руки. — Мой дядя… мой дядя. — Не докончив фразы, девушка опять замолчала, не в силах побороть страх.

— Расскажи о своем дяде.

Кристал открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова, терзаемая гнетущей картиной, которую рисовало ей воображение: она видела глаза Маколея, видела, как они наполняются презрением и отвращением, провожая ее в психиатрическую лечебницу, к Болдуину Дидье — грозному призраку смерти.

— Кристал, расскажи мне о нем, — потребовал Кейн тоном, не допускающим ослушания.

Девушка сцепила рука, чтобы они не тряслись. Однако язык не повиновался.

Маколей наконец повернулся к ней лицом. Его черты словно окаменели.

— Кристал… если бы ты забрала деньги, привезенные Теренсом Скоттом, и покинула форт вместе с остальными пассажирами, я оставил бы тебя в покое. Решил бы, что ты просто не можешь полюбить человека, который сыграл с тобой злую шутку: назвавшись разбойником, сделал тебя заложницей и продержал в плену несколько дней. Однако ты нарушила предполагаемый ход событий: украла у меня деньги, а свои — куда большую сумму — почему-то не забрала и скрылась в неизвестном направлении, умчалась, будто что-то до смерти напугало тебя… Поэтому я не мог оставить тебя в покое. Я должен был найти тебя. — Оннадолго замолчал, пристально глядя на девушку с тоской в глазах.

— Я хочу рассказать тебе, — прошептала Кристал со слезами в голосе; она так устала вести борьбу в одиночку. — Но… но ты — шериф. Твой долг… война… закон для тебя все… Я хочу рассказать… но не могу. Не могу. — Она опустила лицо в ладони. Игра окончена. Кейну теперь о ней известно достаточно, чтобы не колеблясь телеграфировать в Нью-Йорк. Шрам выдаст ее. За несколько часов он получит все интересующие его сведения. Не лучше ли самой открыть ему свое прошлое. Ведь то, что сообщат Маколею из Манхэттена, гораздо ужаснее, чем ее объяснения. И может быть, может быть, он все же любит ее и поверит тому, что она поведает.

Кристал глянула на скомканные простыни в ее ногах. Сердце застучало гулко и тяжело. Ясно одно: если уж сейчас она ему безразлична, значит, он ее никогда и не полюбит.

— Рассказывай, — приказал Маколей, надеясь командным тоном окончательно сломить ее сопротивление.

Кристал судорожно всхлипнула, не смея посмотреть ему в лицо,

— Тебе хочется выслушать ужасную историю моей жизни. Что ж, я расскажу. Но сначала ответь: твердо зная, что моя откровенность погубит меня, что меня увезут отсюда и ты никогда больше обо мне не услышишь, ты по-прежнему настаивал бы на моей исповеди? По-прежнему желал бы знать о моем прошлом, — Девушка со всхлипом проглотила комок в горле, — Даже если бы это привело к моей смерти?

Кейн застыл на месте, словно изваяние, несколько минут стоял не шелохнувшись. Он не касался Кристалл, никак не пробовал ее утешить — просто стоял и о чем-то хладнокровно размышлял.

Девушка разрыдалась и вдруг почувствовала его руку на своих спутанных волосах. Она была потрясена.

~ Значит, я должен сделать выбор, так? — произнес Маколей сиплым от волнения голосом. — Или долг блюстителя закона, или ты.

Он опять надолго замолчал. Кристал не смела посмотреть ему в глаза. Наконец он прошептал:

— Что ж, я выбираю тебя, Кристал. Да спасет Господь мою душу, но я выбираю тебя.

Девушка, уткнувшись лицом в ладони, тихо заплакала от захлестнувшего все ее существо чувства облегчения, волной разливавшегося по телу. Но ей не захотелось броситься в объятия к Кейну, а ему — прижать ее к своей груди. Это мгновение не несло в себе радости. Оно было пронизано грустью и горечью, наполнившими сердце мужчины, отказавшегося от всего, во что он верил, ради женщины, которая, вполне вероятно, недостойна такой чести.

Маколей глядел на жалкую фигурку плачущей девушки. Его ладони вновь пробежались по золотистым прядям ее волос.

— Одевайся, — торжественно изрек он. — У нас много дел. А я должен поговорить с Фолти.

Кейн направился к двери, но, прежде чем уйти, все же решился высказать то, что, казалось, гвоздем сидело у него в голове.

— Я хочу, чтобы ты знала, девушка, — как бы давясь словами, заговорил он, задержавшись на пороге, — однажды ты все мне расскажешь. Я поверю тебе, и мы больше никогда не будем касаться твоего прошлого. Я просто хочу, чтобы ты это знала. — Так же неожиданно, как и остановился, Маколей покинул комнату, должно быть рассудив, что остальное доскажет Кристал, когда вновь будет держать ее в своих объятиях.

Крисгал встала с кровати спустя несколько минут после ухода Маколея. Мысли путались, сердце сжимал страх. Она не знала, что теперь делать. Ей было больно, тяжело видеть, как Маколей отказался от всего, во что свято верил. Она сразу же подумала, что нужно уезжать из Нобла, бежать от Кейна, попытаться затеряться в каком-нибудь отдаленном районе, там, где она сможет позабыть о его существовании, исчезнуть из его памяти. Но девушка понимала, что это невозможно. Она не в состоянии будет позабыть Маколея, как бы далеко ни уехала. Когда он прибыл в Нобл, она была напугана, потрясена, с ума сходила, не зная, как улизнуть из города. Теперь же она связана с ним неразрывными узами. Она любит его, и идти ей некуда, да и средств на дорогу нет. Так что остается только одеться и ждать его возвращения.

Маколей отсутствовал около часа, а вернувшись, повел Кристал в салун Фолти. В зале сидели всего два посетителя — старый горняк по фамилии Брайтсен и Ян Петерсон. Диксиана находилась в своей комнате наверху; Айви они встретили на кухне. Мулатка и подала им ужин. Беседа не клеилась. Кристал видела, что Айви жутко боится шерифа, и Фолти был напуган до смерти после разговора с Маколеем. Что он сказал хозяину салуна, девушка не знала, но тот чуть ли не поклонился ей, когда она вошла в кухню. Теперь уж, конечно, она избавлена от просьб и уговоров водить в свою комнату клиентов; скорее даже, Фолти — судя по выражению его лица — убил бы ее на месте, изъяви вдруг она сама подобное желание.

Айви почти сразу же ушла из кухни, и Фолти отправился в зал обслуживать посетителей. Кристал и Маколей ужинали в молчании. Разумеется, до ресторана «Дельмоникос» салуну Фолти далеко: здесь нет белоснежных льняных скатертей и серебряных подсвечников — они сидят у теплой печки за простым Деревянным столом при свете обычной лампы с потрескивающим огоньком. Но Кристал, как ни странно, это нисколечко не огорчало. Будущее — бесформенное грозовое облако, зависшее над горизонтом, — вселяло в нее страх. Когда-нибудь это облако доплывет до нее, а сейчас она вполне довольна тем, что глядит в глаза Кейна, утратившие привычную холодность. В данный момент большего ей и не нужно.

Они поднялись в спальню. Из-за деревянной стенной перегородки доносились смех и болтовня Дикси, развлекавшей кого-то из клиентов. Кейн молча раздел девушку, и они предались любовным утехам, тихо, беззвучно, не позволяя вырваться ни единому вздоху, как бы не желая делиться минутами счастья с соседями за стеной. Однако своими молчаливыми ласками Маколей очень быстро довел ее до оргазма, и, когда их распаленные страстью тела сплелись во второй раз, сердце Кристал едва не лопалось от ненасытного влечения к Маколею и горькой радости — горькой от сознания того, что она вновь изведает нечто восхитительное, сладостное, но дарованное ей — это ясно как Божий день — на короткий срок.

Страсть остывала медленно. Через некоторое время Кейн прижал к себе Кристал и заснул. Его ровное, глубокое дыхание действовало умиротворяюще. Прильнув к груди Маколея, девушка вслушивалась в уверенные, энергичные толчки его сердца и пыталась внушить себе, что следующий день будет таким же замечательным, как и минувший. И что честный, благородный мужчина может навсегда отказаться от чести, позабыть про чувство долга.

Глава 19

Когда Кристал проснулась, Маколея в комнате не было. Утро опять выдалось солнечным. Яркие лучи, отражаясь от снега, белым пламенем заливали спальню, расчертив на квадраты одеяло, на которое отбрасывала тень оконная рама. С улицы доносилось знакомое «кап-кап-кап» — свисающие с крыши сосульки начали подтаивать. Сегодня будет теплее, но до весны еще далеко.

Девушка дотянулась до подушки Маколея. То место, где он спал, было холодным. Значит, он встал давно.

Кристал вскочила с кровати и быстренько оделась. Ей не терпелось поскорее увидеть Маколея, однако Девушка медлила покидать комнату. Рано или поздно, но она расскажет Маколею то, что должна рассказать. Это неизбежно. Кристал надолго погрузилась в размышления, сидя у окна с фотографией, на которой была запечатлена с сестрой. Даже думать тяжело о том, чтобы поведать ему о своем прошлом, — но только потому, что оно омрачено горем и кошмаром. А вот счастливыми, радостными минутами из своего Детства она с удовольствием бы с ним поделилась.

Девушка провела пальцем по изображению Аланы, как бы погладив сестру по щеке. По правде говоря, радости и веселья в ее жизни было много. Может быть даже слишком много; наверное, Бог рассердился на нее, и теперь она расплачивается за былое счастье. Кристал, отмахнувшись от такой вздорной мысли, вновь устремила взгляд на дагерротип, и на ее губах заиграла пронизанная горечью мечтательная улыбка: она вспомнила несколько особенно приятных эпизодов той поры, когда они с сестрой были совсем еще малышками. Мама регулярно приносила домой выпуски журнала «Гоудиз лэйдиз бук» с нарисованными куклами на задней обложке, которых миссис ван Ален позволяла дочерям вырезать. Каждый раз, взяв с девочек слово не попортить другие страницы, она торжественно вручала им свои ножницы для рукоделия. Кристал и теперь, словно наяву, видела замысловатые туалеты, которые они с Аланой мастерили для бумажных кукол: сшитые из синего бархата костюмы для верховой езды и элегантные шляпки-цилиндры с сеточками, бальные платьица из розовой тафты с оборками из алансонского кружева и пышные с длинными-предлинными шлейфами свадебные платья из белого атласа — самые красивые из всех нарядов. Облаченные в старомодный кринолин, ее бумажные невесты напоминали крошечные колокольчики ландышей. Кристал их обожала. Но еще больше она обожала свою мать за то, что та не забывала каждый месяц приносить дочкам журнал с куклами.

Глаза Кристал заблестели при воспоминании о той восхитительной поре своего детства. День, когда в доме появлялся очередной номер «Гоудиз лэйдиз бук», был особенным вдвойне. Если им с Аланой, вырезая кукол, удавалось сохранить в целости текст рецептов от подагры и модели причесок по последнему слову парижской моды, мама в награду позволяла дочерям пить чай у себя в комнате. И тогда девочки устраивали настоящий званый чай вместе со своими куклами, включая Мэри Тодд — так звали куклу, которую отец купил ей по возвращении из Парижа. Алане из поездки он привез баснословно дорогое платье из голубого атласа, которое мама попросила дочь поберечь до следующего сезона, как это было принято в аристократическом обществе потомков голландских переселенцев: новые вещи должны вылежаться, чтобы их обладателей не приняли за нуворишей. Однако младшей дочери отец забыл привезти подарок. Кристал тогда жутко огорчилась и весь вечер молча грезила о той поре, когда она станет взрослой и будет носить платья из парижских магазинов. Она тщательно скрывала от всех свое разочарование, но отец, должно быть, почувствовал, что дочка расстроена. На следующий день он принес домой Мэри, популярную в то время куклу с фарфоровой головой и телом из лайки, наряженную в голубое атласное платье, почти такое же, как у Аланы. Эта кукла стала любимой игрушкой Кристал; она возилась с ней, пока красивый наряд не потрепался до неузнаваемости и на фарфоровом личике не появились тоненькие трещинки. Помнится, она назвала ее именем жены президента, и, когда об этом проведал отец, он подошел к ней в гостиной, поцеловал в лоб, крепко обнял и дрожащим от волнения голосом сказал, что гордится патриотизмом своей дочери.

Много позже Кристал узнала, что в тот день в «Кроникл» напечатали сообщение о битве на реке Антитэм, в которой армия северян понесла огромные потери. И она никак не могла понять, почему отец настоятельно просил дочерей не беспокоить их прачку миссис Мэлони и не шуметь в ее присутствии. Бедная женщина целыми днями плакала, закрыв лицо передником. Лишь спустя некоторое время Кристал стало известно, что в том сражении погибли оба ее внука.

А вот Кейн не погиб. В душе расцветала надежда. Кристал глубоко вздохнула, понимая, что преждевременно лучше не обольщаться. Кейн участвовал в бою На Антитэме, но остался в живых и поведал ей о том кровопролитии. Как и все конфедераты, он величал само место сражения Шарпсбургом, но речь шла об одном и том же событии. В битве на Антитэме он был весь изранен, но выжил… и нашел ее. Оба они прошли через ужасные испытания. Не может быть, чтобы наградои за все мучения стали предательство и торжество Болдуина Дидье. Не может быть.

Кристал благоговейно положила фотографию на прежнее место на столе, закрыв глаза, загадала желание, а потом отправилась разыскивать своего возлюбленного.

Белый Волк шел по следу намеченной им жертвы уверенно и целеустремленно, как зверь, в честь которого он получил свое имя. Четвероногому хищнику в погоне за добычей помогают чутье и голод; Белый Волк выслеживал жертву с помощью хитрости, подгоняемый предвкушением убийства. И почти всегда достигал своей цели. Возможно, потому, что в нем текла индейская кровь, он обладал инстинктами прирожденного охотника. Однако особенная, взрывоопасная смесь, бурлившая в его жилах, перекорежила эти инстинкты, превратив Белого Волка в безжалостного убийцу.

На горизонте показался краешек восходящего солнца, омыв прерию первыми водянисто-желтоватыми лучиками. Чутье подсказывало Белому Волку, что он на верном пути. Он ориентировался по ощущению в животе: внутренности, казалось, то стягиваются в узел, то, наоборот, разжимаются — в зависимости от того, приближался он к своей жертве или удалялся от нее. Белый Волк, глянув на объявление о розыске, провел пальцем по линиям розы, как бы трогая ладонь девушки. Найти ее будет не трудно. Он уже напал на след. В Вайоминге женщин не много. А такую красавицу, как эта, заметит каждый.