10

Она замерла на полушаге, не желая верить своим глазам. Кожа его была туго натянута, и там, где соприкасалась с лицевыми костями, бесцветна; после девяти дней, проведенных в обществе призраков Хела, он выглядел как человек, который давно не спал. Она выдохнула:

– Ты…

Покосившись на Фарра, который пробегал оценивающим взглядом по балкам и углам дома, Дуак, справившийся наконец с оцепенением, осторожно пробирался к ней через отряд королей. А те стояли в молчаливом ожидании, их диковинные щиты с изображениями неведомого зверья преломляли ровные пылающие четырехугольники заоконного света. Сердце Рэдерле начало колотиться. Она вновь обрела дар речи, и Фарр стремительно повернул голову, услыхав ее слова:

– Что ты здесь делаешь? Мы расстались на Задворках Мира, и ты направился в Лунголд.

Знакомый ровный голос прозвучал сухо, почти без выражения:

– У меня не было желания повстречать на Задворках Мира Моргол или ее стражей. Я поплыл вниз по Квиллу до Хлурле, там мне удалось сесть на корабль до Кэйтнарда. Не так уж много мест в Обитаемом Мире, которые для меня еще открыты.

– И ты явился сюда?

– Как в последнее прибежище.

– Сюда. – Она набрала побольше воздуха в легкие и внезапно заорала на него в ярости и отчаянии, так что Дуак стал как вкопанный: – Ты явился сюда, и это из-за тебя я впустила всех королей Хела в свой дом! – Вопрос Фарра громко проскрежетал в ее мозгу, и она обернулась к нему. – Ты привел не того человека! Он даже не Меняющий Обличья!

– Мы нашли его в этом обличье, и он предпочел его сохранить, – ответил Фарр, ошеломленный до того, что стал оправдываться. – Он был единственным странником, тайно двигавшимся через Хел.

– Не могло такого быть! И это называется соблюдением договоренности? Ты мог бы обыскать все дальние закоулки и пристани Обитаемого Мира и не нашел бы человека, которого я менее хотела бы видеть!

– Я сдержал слово, которое дал. – По лицу Дуака она догадывалась, что этот резкий и странный голос отдается и в его сознании. – Череп мой. Я больше ничего тебе не должен.

– Нет. – Она отступила от него на шаг, ее пальцы тесно сомкнулись вокруг пустого взгляда и неподвижной ухмылки черепа. – Ты оставил того, кого поклялся беречь, где-то в Хеле, где его преследуют мертвецы и может разыскать…

– Там не было никого другого! – Она увидела, что даже Дет слегка вздрогнул при этом отчаянном крике. Фарр шагнул к ней, его глаза недобро тлели. – Женщина, ты своим именем скрепила договор, который привел меня через этот порог, в дом, куда Эн принес этот череп, а с ним – мое последнее проклятие, и возвел меня в короли своих кухонных отбросов. Если ты не отдашь мне этот череп, клянусь…

– Ничем ты не поклянешься. – Она собрала отсветы со щитов, усилила их в уме и бросила желтой полосой перед Фарром. – И ты не тронешь меня.

– Ты можешь справиться с нами со всеми, ведьма? – мрачно спросил он. – Попробуй.

– Погоди, – внезапно вмешался Дуак. Он поднял руку ладонью наружу и задержал в воздухе, когда злобный взгляд Фарра переметнулся на него. – Погоди. – Отчаяние придало его голосу такую властность, что Фарр вмиг присмирел. Дуак осторожно обошел свет на полу, приблизился к Рэдерле и положил руки ей на плечи. Поглядев на него, она увидела вдруг лицо Илона: бледные угловатые брови, неспокойного цвета глаза. Ее плечи слегка дрогнули от внезапного прикосновения, ведь она девять дней не говорила ни с одной человеческой душой, и она увидела, как мука прорывается в его взгляде. Он прошептал:

– Что ты сделала с собой? И с этим домом?

Она хотела, даря ему ответный взгляд, поведать брату всю свою путаную повесть, чтобы он понял, почему ее волосы, распущенные и грязные, болтаются по спине, почему она спорит с мертвым королем о его черепе и как научилась создавать из ничего мнимый огонь. Но вид разгневанного Фарра связывал ей язык. И она лишь с усилием произнесла:

– Мы заключили договор, Фарр и я…

– Фарр. – Его губы образовали это имя почти беззвучно, и она кивнула, мучительно прочищая горло.

– Я заставила Халларда Черную Зарю дать мне череп. И просидела всю ночь, окруженная пламенем, и на заре заключила договор. Звездоносец шел через Хел в Ануйн; Фарр поклялся собрать королей, чтобы защитить его, в обмен на череп. Он поклялся своим именем, а также именами других королей Хела. Но он не выполнил свои обязательства. Он даже не попытался разыскать путника в чужом обличье; он просто взял под охрану первого же странника, идущего через Хел, которого нашел…

– Странник не возражал, – врезался в ее слова холодный голос Эверна Сокольничего. – Его преследовали. Он воспользовался нашей защитой.

– Разумеется, его преследовали! Он… – И лишь тут она по-настоящему постигла, сколь велика опасность, которую она навлекла на свой дом. Ее руки, державшие череп, похолодели, и она прошептала:

– Дуак…

Но глаза брата уже переметнулись с ее лица на арфиста.

– Зачем ты прибыл сюда? Звездоносец еще не достиг Ануйна, но ты должен был знать, что торговцы нам обо всем поведают.

– Я думал, что уже вернулся твой отец.

– Во имя Хела, – в голосе Дуака слышалось больше изумления, нежели гнева, – каких слов ты вправе ожидать от моего отца?

– Немногих. – Он стоял, как всегда, совершенно невозмутимый, но настолько отрешенный, как если бы вслушивался в нечто за пределами их слуха. Рэдерле коснулась руки брата.

– Дуак. – Ее голос задрожал. – Дуак. Со мной в Ануйн явились не только хелские короли.

Он закрыл глаза и тревожно выдохнул:

– Кто еще? Два месяца назад ты пропала из Кэйтнарда, забрала отцовский корабль и предоставила Руду скакать домой в одиночестве, не имея ни малейшего понятия, где ты. Теперь ты возникаешь как из-под земли в обществе королей Хела, отверженного арфиста и с увенчанным короной черепом. Если в следующий миг стены этого дома рухнут мне на голову, сомневаюсь, что это меня удивит. – Он на миг умолк. – С тобой все благополучно?

Она покачала головой, все еще шепча:

– Нет. О нет. Дуак, я пыталась защитить Моргона от Гистеслухлома.

– От Гистеслухлома?

– Он… Он следовал за Детом через Хел.

Его лицо утратило всякое выражение. Взгляд переместился с сестры на арфиста. Затем он убрал руки с ее плеч, осторожно, как если бы поднимал камни. – Ладно. – В голосе его не было надежды. – Наверное, мы можем…

Его прервал тугой, словно пружина, голос арфиста:

– Основателя нет в Ане.

– Я чувствовала его присутствие! – вскричала Рэдерле. – Он был позади тебя у ворот Ануйна. Я чувствовала, как его ум обыскивает все уголки Хела; он чуть не прорвался сквозь мой разум, точно черный ветер, и я чувствовала его ненависть, его бешенство…

– Это был не Основатель.

– Но тогда кто… – И она остановилась. Живые и мертвые вокруг нее казались неподвижными, словно фигуры на шахматной доске. Она медленно покачала головой, опять онемев; стиснутый ее хваткой череп стал еще тверже и холоднее. Арфист сказал с неожиданной жесткостью:

– Я ни за что бы не предпочел это место. Но вы не дали мне выбора.

– Моргон? – прошептала она. И тогда вспомнила его быстрое и тихое отбытие из Кэйтнарда. – Я привела тебя сюда, чтобы он мог тебя убить?

Его изнуренное, лишенное надежды лицо было ей ответом. В ней всколыхнулось нечто среднее между выкриком и рыданием, порожденное смятением и скорбью. Она воззрилась на Дета, чувствуя, что дыхание ее стеснено, а в глубине глаз скапливаются жаркие слезы.

– Есть поступки, недостойные смерти. Прокляни нас за все: себя за то, что ты сделал его тем, чем он стал; его за то, что он не видит, чем он стал; а меня за то, что едва не поставила вас лицом к лицу. Ты погубишь его даже своей смертью. Вот дверь. Открой ее. Отыщи корабль, покидающий Ануйн…

– И куда я подамся?

– Куда угодно. Хоть на дно морское, если больше некуда. Играй там костям Илона, мне-то что. Просто уйди, и пусть Звездоносец забудет твое имя и все, что знал о тебе. Уходи…

– Слишком поздно… – Его голос стал почти нежным. – Ты привела меня в свой дом.

Она услышала сзади шаги и торопливо обернулась. Но это был Руд, раскрасневшийся и растрепанный от быстрой скачки, стремительно влетевший в зал. Он бросил зоркий вороний взгляд на сборище привидений, вызванных из могил мечтой о возмездии и вооруженных так, как ни один король Ана не вооружался несколько сотен лет. Руд замер; Рэдерле увидела, что, хотя лицо его и побелело, в глазах мелькает узнавание. Охрэ Проклятый, стоявший с ним рядом, по лицу которого шел багровый шрам от виска и до челюсти, след смертельной раны, схватил Руда за шиворот и рванул назад. Его рука, тяжелая, в кольчужной броне, крепко обвила горло Руда; в другой руке сверкнул нож. Кончик ножа кольнул висок. Охрэ кратко сказал:

– Давай-ка поторгуемся снова.

Мысль Рэдерле, забившая клокочущим фонтаном от испуга и ярости, полыхнула ослепительной белизной поперек лезвия ножа и ударила в глаза Охрэ. Он разинул пасть и выронил нож. Локоть Руда, ухнувший под окольчуженные ребра, похоже, не произвел должного действия, но хватка, стиснувшая горло, ослабла, так как Охрэ поднял ладонь к лицу. Руд высвободился и понесся через зал, задержавшись только, чтобы сорвать со стены древний клинок, висевший там со смерти Хагиса. Он остановился рядом с Дуаком, который сдержанно заметил:

– Будь добр, опусти меч. Последнее, чего я хотел бы, – это битвы в нашем доме.

Короли, казалось, двигались вместе без единого звука. И среди них – арфист, слегка наклонивший голову, как будто его внимание сосредоточилось на чем-то, не имеющем отношения к окружающему. Молчание его вызывало подозрения. Руд издал какой-то горловой звук. Затем покрепче ухватил рукоять меча и сказал:

– Попробуй их в этом убедить. Когда мы сами станем привидениями, мы хотя бы сможем биться с ними на равных. Кто их сюда привел? Дет?

– Рэдерле.

Руд резко повернул голову. И увидел Рэдерле, стоявшую теперь немного позади Дуака. Его глаза переместились с ее утомленного лица на череп в ее руках, и острие меча, звякнув, ударило об пол. Она увидела, как содрогнулся Руд.

– Рэдерле? Я увидел тебя и даже не узнал… – Он швырнул меч на камни и подошел к сестре. Потянулся к ней, как до того Дуак, но его руки упали, прежде чем он ее коснулся.

Он глядел на нее во все глаза, и она видела, что где-то глубоко-глубоко нечто дремлющее и неведомое ему борется с ощущением ее мощи. Руд прошептал:

– Что с тобой случилось? Что случается с людьми, которые пытаются совершить путешествие к горе Эрленстар?

Она сглотнула комок и убрала с черепа одну руку, чтобы коснуться брата.

– Руд…

– Где ты приобрела такую силу? Это не похоже на то, что ты могла прежде.

– Это всегда было во мне.

– Откуда? Я все гляжу на тебя и даже не знаю, кто ты!

– Ты знаешь меня, – прошептала она, горло у нее пылало. – Я из Ана…

– Руд, – заговорил Дуак. Голос его прозвучал с такой странной и неприкрытой тревогой, что Руд оторвал взгляд от сестры. Дуак уставился в дверной проем. Он ощупью поискал сзади Руда. – Руд, вот… Кто он? Скажи мне, это не тот, о ком я думаю, что он…

Руд резко развернулся. Их порог беззвучно, подобно тени, пересек некто на огромном черном скакуне с глазами цвета провалов Фарровых глазниц. Всадник был смуглым, жилистым и могучим. Голову его венчал обруч с одним-единственным кроваво-красным камнем. Рукояти его ножа и меча были оплетены золотом. На богатой накидке поверх брони был вышит древний символ Ана: дуб, принявший удар черной молнии в свою зеленую крону. Всадник оставил на пороге сопровождающих, которые, безусловно, явились из садов и с полей вокруг Ануйна. Позади них в открытую дверь Рэдерле видела стражей Дуака и безоружных слуг, пытавшихся прорваться в зал. Они с тем же успехом могли бы биться о каменную стену. Воздействие всадника на привидения в зале было немедленным: каждый меч тут же оказался обнажен. Фарр выступил вперед, его плоское, лишенное выражения лицо синевато светилось над разрубленной шеей, гигантский клинок взметнулся в его руке. Царственный всадник, не обращая внимания на Фарра, медленно обвел глазами собравшихся и задержал взгляд на Дуаке. Черный конь остановился.

– Эн.

Голос Руда на миг привлек к нему внимание короля, но тут же взгляд Эна вернулся к Дуаку. Голова Эна слегка наклонилась, и он произнес голосом бесстрастным, но непреклонным:

– Мир всем живущим в этом доме, и да не падет на них бесчестье. На тех, у кого есть честь. – Он замолчал, все еще не сводя глаз с Дуака, ибо признал в нем вечное чутье землезакона. Он испустил короткий смешок, в котором было мало веселья. – У тебя лицо того, кто из моря. Но твой отец более удачлив. В тебе чуть больше от моего земленаследника, нежели память о нем…

Дуак, вконец измученный, наконец обрел голос.

– Мир… – Это слово задрожало, и он прочистил горло. – Ты принес мир в этот дом и оставишь его нам, когда уйдешь?

– Не могу. Я дал обет. Он сильнее смерти.

Глаза Дуака закрылись. Губы шевельнулись в неслышимом кратком проклятии. Лицо Эна оборотилось наконец к Фарру; два взгляда пересекли зал и встретились – впервые за шесть столетий въявь, а не в грезах.

– Я поклялся, что, покуда в Ануйне властвуют короли, Фарр из Хела будет властвовать над их кухонными отбросами.

– А я поклялся, – проскрежетал Фарр, – что не сомкну глаз в моей могиле, пока те, кто властвует в Ануйне, не лягут в землю.

Брови Эна приподнялись, сверкнул обруч.

– Ты уже однажды лишился головы. Я слышал, что женщина из Ануйна принесла твой череп из Хела обратно в этот дом и, к своему позору, отворила двери этого дома мертвецам Хела. Я пришел, чтобы очистить его от вонючих отбросов. – Эн взглянул на Рэдерле. – Дай мне череп.

Она стояла, огорошенная презрением в его голосе, в его глазах – темных, оценивающих, устремившихся на башню с железными решетками на окнах, которую он выстроил близ моря для своего земленаследника.

– Ты, – прошептала она, – который принес в этот дом пустые слова, что ты знаешь о мире? Ты, скудоумный правитель, которому лишь бы рубиться на бранном поле, ты, когда умер, оставил в Ануйне загадку, которая была куда больше, чем просто лицо морского цвета. Вы с Фарром готовы драться из-за этого черепа, точно два пса из-за кости. Ты думаешь, что я предала свой дом, что ты знаешь о предательстве? Ты восстал для возмездия, что ты знаешь о возмездии? Ты думал, что справился с непонятным тебе могуществом Илона, когда заточил его в этой башне – так надежно, со столь малым пониманием и столь малым сочувствием. А тебе бы следовало знать, что ты не можешь связать ни скорбь, ни гнев. Ты шесть столетий ждал битвы с Фарром. Что же, прежде чем ты поднимешь меч в этом зале, тебе придется сразиться со мной.

Она выбила свет из щитов, из наручей и украшенных каменьями венцов, из пола – и заключила Эна в сверкающий круг. Затем поискала в зале хотя бы один источник огня – но там не оказалось даже горящей свечи. И она удовольствовалась тем, что извлекла его из памяти – бесформенный, колышущийся, первозданный – такой же, какой создала в ночи под недобрым взглядом Фарра. И облекла этим наваждением мертвецов. Раскрыв ладонь, она показала им, как может играть жаркой стихией, то заставляя ее взметнуться высоко в воздух, то рассыпая брызгами, точно волны, разбивающиеся о твердыню ее духа. Она окружила их мнимым пламенем, как прежде, дабы защититься от них, окружила им себя и наблюдала, как они смыкаются, отстраняясь от языков огня. Она воспламенила щиты и следила, как новые огни падают на пол, бесшумно, словно вешний цвет. По ее воле запылали их венцы, и она любовалась, как призраки запускают в воздух вращающиеся огненные колеса. Она слышала голоса, далекие и неясные: голоса птиц и прерывающийся голос моря. А дальше она слышала только море.