Один раз, перед самым заходом луны, Моргон увидел павшие на воду тени людей, вооруженных и увенчанных коронами. Луна, казавшаяся усталой и сморщенной, рухнула и исчезла, оставив на небе лишь далекие мерцающие звезды. Пришвартовался последний корабль. Тристан приникла к Моргону и задрожала. Он обнимал ее, пытаясь согреть. Фигурка Рэдерле темнела на фоне освещенной звездами воды, голова ее оказалась как раз посредине между сигнальными огнями. Моргон посмотрел на корабль, который покидали мертвецы. Темная утроба трюма должна была оставаться открытой, ибо именно в трюме он должен был покинуть Хед. Внезапно на ум ему пришла тысяча вещей, которые он хотел сказать Элиарду, но ни от одного из этих слов корабль с мертвецами не исчез бы. Наконец он понял, что они опять стоят на причале одни; мертвые скрылись в земле Хеда, и теперь ему оставалось только попрощаться.

Он посмотрел на Элиарда. Небо в этот предрассветный час сделалось необычно темным. Ветер низко стонал и гнал по воде черные буруны. Моргон не мог разглядеть выражения лица брата, он ощущал лишь мощь, исходящую от Элиарда, и могучую тяжесть хедской земли позади него.

– Я найду дорогу обратно, – мягко сказал он, хотя сердце его ныло, а перед мысленным взором вставал пропитанный золотом летнего солнца образ прекрасной родной земли. – Когда-нибудь. Откуда-нибудь.

Элиард коснулся лица брата с необычной для него нежностью, словно он чувствовал себя отцом Моргона. Тристан, подошедшая к братьям, обняла их обоих. Моргон нежно поцеловал ее в макушку, отступил и вдруг оказался совершенно один в непроницаемом мраке ночи, почувствовал, как под его ногами дрожит дерево причала.

Он повернулся, вслепую вскарабкался по сходням и нырнул в черный трюм.

Их корабль нашел удобную стоянку в Кэйтнардской гавани перед самой зарей. Моргон услышал, как шлепнулся в спокойную воду якорь, и увидел через решетку люка квадратики жемчужно-серого неба. Рэдерле спала. Он смотрел на нее с минуту, умиротворенно и устало, смотрел, как на единственное свое сокровище, которое удалось ему обрести и сохранить, несмотря на все трудности. Затем он опустился на мешки с пряностями и тоже уснул. Утренний шум на причалах и удушающая жара не могли потревожить его глубокий сон. Когда он пробудился – далеко за полдень, – то увидел Рэдерле, наблюдавшую за ним, всю в скользящих блестках солнечного света.

Моргон медленно поднялся и сел, пытаясь вспомнить, где он.

– Мы в Кэйтнарде, – словно прочитав его мысли, сказала Рэдерле.

Руки ее обхватили колени, на щеке отпечатался рисунок мешковины, в глазах же застыло странное выражение, не прочитываемое Моргоном до тех пор, пока он не понял, что это просто страх.

– Что теперь? – тихо спросила его Рэдерле. Он прислонился спиной к деревянной обшивке и протер глаза руками.

– Бри Корбетт пообещал найти для нас лошадей. Тебе придется вынуть из волос шпильки.

– Что-что? Моргон, да ты никак спишь?

– Нет. – Он посмотрел на ноги любимой. – Ты взгляни на свои башмачки.

– Взглянула. Тебе они разонравились?

– Нет... Они хороши. Как и ты. Ты умеешь оборачиваться?

– Кем именно? – спросила Рэдерле. – Дряхлой старой ведьмой?

– Нет. В тебе течет кровь Меняющего Обличья; у тебя должны быть к этому способности...

Страх, мука и отвращение, наполнившие ее взгляд, заставили его замолчать.

– Нет, – твердо сказала Рэдерле.

Окончательно проснувшись, он втянул ноздрями воздух, ругая себя на чем свет стоит. Длинная дорога, протянувшаяся через Обитаемый Мир прямехонько на закат солнца, которую он внезапно увидел, повергла его в отчаяние. Он молчал и пытался сосредоточиться, но затхлый воздух трюма, казалось, набивал его голову мякиной.

– Мы слишком долго будем ехать по Лунголдской дороге, если поскачем верхом, – сказал он. – Я думал, что лошади понадобятся нам лишь до тех пор, пока я не научу тебя кем-нибудь оборачиваться.

– Ты и оборачивайся. А я просто поеду...

– Рэдерле, посмотри на себя, – беспомощно взмолился он. – На этой дороге мы повстречаем торговцев со всего Обитаемого Мира. Они не видели меня больше года, но тебя они узнают, и тогда им не потребуется спрашивать, что это за мужчина рядом с тобой.

– Вот оно что. – Она сбросила с ног башмачки, вынула из прически шпильки и встряхнула распущенными волосами. – Найди мне другую пару башмаков.

Он молча смотрел на нее, а Рэдерле сидела в волнах помятой, богато расшитой ткани, чудесная масса распущенных волос обрамляла ее точеное лицо – усталое и бледное, но выглядящее словно чудесный образ из древней баллады. Моргон вздохнул и выпрямился.

– Отлично. Подожди меня.

Ее голос на миг задержал его:

– Жду первый и последний раз.

Он переговорил с Бри Корбеттом, который терпеливо ждал их пробуждения. Лошади, приобретенные корабельщиком, спокойные деревенские коняшки с тяжелыми копьями, стояли на пристани, во вьюки уже были упакованы кое-какие припасы. Бри, по мере того как мысли об их неблизком путешествии и истинный его смысл начали завладевать его моряцким умом, выдавал Моргону все новые и новые советы. Закончил Бри тем, что предложил себя в спутники.

– Только в том случае, если ты умеешь оборачиваться, – сказал Моргон.

Бри сдался. Он покинул корабль и вернулся час спустя с ворохом одежды, которую швырнул Моргону прямо через люк. Рэдерле осмотрела ее и тут же переоделась. Теперь на ней была темная юбка, полотняная сорочка и бесформенная верхняя рубаха, доходившая до самых колен. Башмачки же были мягкой кожи, простые и добротные. Волосы Рэдерле скрутила в узел и убрала под тулью широкополой соломенной шляпы. Потом она встала перед Моргоном, желая, чтобы он оценил ее вид.

– Надвинь пониже шляпу, – сказал он, и она рывком опустила шляпу на лоб.

– Прекрати надо мной смеяться.

– Я не смеюсь, – заметил Моргон. – Погоди, сейчас увидишь, на чем тебе предстоит ехать.

– Нельзя сказать, чтобы твой вид не внушал подозрений. Ты можешь одеться как деревенский бедняк, но у тебя походка землеправителя, а глаза твои способны сокрушать камни.

– Смотри внимательно, – сказал он, приказывая самому себе успокоиться, а своим мыслям – приноровиться к тому, что его окружало, – к дереву, смоле, неясному ропоту воды и нечеткому шуму гавани. Имя его, казалось, вытопилось из него в липкую жару дня, а лицо утратило определенность – глаза стали мутными и пустыми, подобно летнему небу.

– Если ты сам не догадываешься, кто ты, то немногие другие об этом догадаются. Это всего лишь один из сотни способов, которым я спасал свою жизнь, пересекая Обитаемый Мир.

Рэдерле посмотрела на него со страхом.

– Тебя почти не узнать. Это что за наваждение?

– Это наваждение лишь в очень малой степени. Это способ выжить.

Она молчала. Моргон понял по выражению ее лица, что в ней идет внутренняя борьба. Не сказав ни слова, она отвернулась и вскарабкалась по лесенке на палубу.

Солнце догорало в темнеющем небе, уступая место ночи на дальнем краю Обитаемого Мира, когда они простились с Бри и выехали. Огромные тени мачт и штабелей груза лежали на их пути через причалы. Город – туманное облачко теней и закатного света – внезапно показался Моргону незнакомым, как если бы, готовясь свернуть на новую дорогу, Звездоносец стал чужим самому себе. Он провел Рэдерле извилистыми улочками мимо лавок и таверн, которые прежде знал наперечет, к западной окраине города. Они ехали по булыжной мостовой, которая расширялась к окраине, затем булыжник закончился, и дорога стала еще шире – и побежала вперед через сотни верст ничейной земли до того места на краю Изведанного Мира, где она резко сворачивает на север к Лунголду.

Они остановили лошадей и поглядели вдаль. Переплетения теней, отбрасываемых дубами, бледнели по мере того, как садилось солнце; дорога, утомленная, серая и бесконечная, терялась в сумерках. Ветви дубов колыхались над головами путников и почти смыкались над дорогой, превращая ее в подобие тоннеля. Вид у дубов был таким же утомленным, как и у Моргона с Рэдерле, – листья их серебрила патина пыли, поднимаемой телегами. Вечер был тихим, даже припозднившиеся повозки уже въехали в город. Леса размазывались в отдалении черно-серыми пятнами. Где-то во мгле проснулась сова и проухала свою, непонятную для людей, загадку.

Они снова тронулись. Небо почернело, взошла луна и разбрызгала по лесу свой молочный свет, и они ехали, освещенные этим светом, пока луна не поднялась так высоко, что тени путников не спрятались под брюхом коней. Моргон вдруг понял, что чернота перед его глазами расплывается и становится всеохватывающей, – он придержал поводья, и Рэдерле остановилась рядом с ним.

Где-то неподалеку журчала вода. Моргон, на лице которого осела пыль, сказал:

– Помню, я перебирался через реку, когда шел на юг с Равнины Ветров. Она должна быть неподалеку. – Он направил свою лошадь прочь с дороги. – Здесь можно разбить лагерь.

Река оказалась совсем рядом: плоская серебряная полоска в лунном свете. Рэдерле присела у дерева, в то время как Моргон расседлал и напоил лошадей, отнес на полянку, заросшую папоротником, их вьюки и одеяла и опустился на землю возле Рэдерле, уронив голову на руки.

– Я тоже непривычен к долгой езде верхом, – признался он.

Рэдерле сняла шляпу и тяжело привалилась к нему.

– Пахарская лошадка, – пробормотала она и тут же уснула.

Моргон обнял ее. Некоторое время он бодрствовал и прислушивался, но слышал лишь затаенные шорохи охотящегося зверья да всплески совиных крыльев. Глаза его сомкнулись, как только взошла луна.

Разбудили Моргона и Рэдерле полыхание летнего солнца и нудный тележный скрип. К тому времени, когда они слегка подкрепились, умылись и выехали на дорогу, там уже было полно тележек, едущих верхом торговцев с тюками, земледельцев, которые гнали скотину или везли плоды своего труда из дальних усадеб в Кэйтнард, мужчин и женщин со свитами и вьючными лошадьми, по неведомым причинам решившихся на долгое, через весь Обитаемый Мир, путешествие в Лунголд. Моргон и Рэдерле пустили своих коней медленным мерным шагом, который позволил бы совершить им путешествие за томительные и однообразные шесть недель. Двигаясь в пестрой гуще, в которой смешивались стада свиней и представители высшей знати, они не привлекали к себе внимания и не возбуждали подозрений. Когда кто-то из торговцев от нечего делать пытался завязать разговор, Моргон отвечал так сварливо, что тут же отбивал у них охоту продолжать. Один из купцов было рассердился и сжал рукой кнутовище, затем, взглянув на латаные-перелатаные сапоги Моргона, на его запыленное, покрытое бисеринками пота лицо, рассмеялся, дружелюбно кивнул Рэдерле и поскакал прочь. Рэдерле ехала, храня молчание, низко наклонив голову и собрав поводья в остром кулачке. Моргон, размышляя, о чем она сейчас думает, потянулся и легонько дотронулся до ее руки. Она посмотрела на него сквозь пелену пыли и усталости.

– Ты сама этого хотела, – тихо сказал он. Рэдерле молча выдержала его взгляд, потом вздохнула, и кулачок ее, сжимающий поводья, расслабился.

– Моргон, ты знаешь девяносто девять проклятий, которые наложила колдунья Мадир на вора, который стащил одну из ее свиней?

– Нет.

– Я научу тебя. Не то как бы у тебя за шесть недель не иссякла брань.

– Рэдерле...

– Не уговаривай меня вести себя разумно.

– Я и не уговаривал!

– А глазами?

Он провел рукой по волосам.

– Временами ты настолько неразумна, что напоминаешь меня самого. Научи меня девяноста девяти проклятиям. Нужно же о чем-то думать, пока глотаешь дорожную пыль до самого Лунголда.

Она не отвечала, лицо ее скрывала тень широкополой шляпы.

– Прости, – сказала она наконец. – Этот тип напугал меня. Он мог тебя ударить. Я понимаю теперь, что со мной куда опаснее путешествовать, но я как-то даже не подумала об этом... И все-таки, Моргон, я не могу... Не могу...

– Ну да. Ты бежишь от своей тени. Может быть, ты и преуспеешь больше, чем я...

Она отвернулась. Моргон взглянул вперед. Лучи солнца горели на железных ободьях винных бочонков, которыми были полны телеги, едущие перед ними. Чтобы избавиться от знойного марева, он прикрыл глаза ладонями и сказал в багровую темноту:

– Рэдерле... Это ерунда. Дело не во мне. Если есть способ быть с тобой вдвоем, не навлекая на тебя опасности, я найду его. Ты рядом, ты жива. Я могу дотронуться до тебя, я могу тебя любить. Даже дети, которые дали мне имя, – даже они мертвы. Если бы ты решила ждать меня в Ануйне, хотел бы я понять, чего стоило тебе такое ожидание – чего бы оно стоило для каждого из нас. Но ты со мной, и ты отвлекаешь меня от мыслей о безнадежном будущем – сюда, в настоящее, к тебе, – и я получаю какое-то странное удовольствие даже от того, что глотаю дорожную пыль. – Он посмотрел на свою спутницу. – Научи меня девяноста девяти проклятиям.

– Я не могу. – Он едва расслышал ее голос. – Я из-за тебя забыла, что значит проклинать.

Позднее, однако, он уговорил ее, чтобы хоть как-то развеять скуку очередного дня их трудного пути, и Рэдерле обучила его шестидесяти четырем проклятиям еще до того, как опустились сумерки. То был подробный и доскональный перечень, которым крыли свинокрада от волос на голове до ногтей на ногах, что в конечном счете и превратило его самого в борова. Затем они покинули дорогу и спустились к реке, которая протекала всего в пятидесяти саженях. Поблизости не было ни трактиров, ни деревень, ни путников, размещающихся на ночлег на обочинах дороги. Однако ночь доносила далекий смех, едва слышную музыку, запах костров и жареного мяса. Моргон прошелся вверх по реке, наловил руками рыбы, почистил ее, начинил диким луком и принес в их крохотный лагерь. Рэдерле к этому времени уже выкупалась, разожгла костерок и устроилась возле огня, расчесывая мокрые волосы. Увидев ее в круге золотого света, войдя в него и наблюдая, как она улыбается, опуская гребень, он почувствовал, как в горле его теснятся девяносто девять проклятий – и зачем только он согласился взять ее с собой? Она поняла это по его лицу, и взгляд ее изменился, стал теплым и нежным. Моргон опустился на колени, устроившись на земле рядом с ней, положил к ее ногам, точно подношение, рыбу, завернутую в листья. Рэдерле провела пальцами по его скулам, по губам, тронула прикрытые глаза.

– Прости меня, – прошептал Моргон.

– За что? Разве ты не был прав? Что это ты принес мне?.. – Она с любопытством приподняла лист. – Рыба!

Моргон снова молча выругался. Рэдерле взяла его лицо в ладони и целовала его снова и снова, пока он не позабыл начисто обо всей пыли и усталости прошедшего дня, и в его воспоминаниях осталась лишь сияющая серебром раскаленной пыли полоса дороги.

Позднее, после того как они поужинали и улеглись у огня, она обучила его оставшимся проклятиям. Моргон и Рэдерле почти полностью превратили того легендарного вора в кабана – разве что за исключением ушей, глазных зубов и лодыжек, которых касались лишь последние три проклятия.

В ночи, неожиданно для них, пророкотала арфа, и эта музыка смешалась со звучанием реки. Моргон прислушался и не сразу понял, что Рэдерле обращается к нему, трогая рукой за плечо.

– Моргон...

Он вскочил и замер, стоя на границе круга света от костра и вглядываясь в ночь. Глаза его постепенно привыкали к сиянию луны. Он видел там и сям костры, озарявшие огромные, искореженные неведомой мукой лица дубов. Воздух был безмятежен, далекие голоса и музыка трепетали в полной тишине. Его охватило внезапное и неудержимое желание унять струны арфы силой мысли, чтобы снова обрести покой.

– Ты совсем не играешь, – произнесла за его спиной Рэдерле.

Он не ответил. Несколько мгновений спустя далекая арфа затихла; он медленно и глубоко вздохнул, обернулся и увидел Рэдерле, сидящую у костра. Она молчала до тех пор, пока Моргон не рухнул на землю рядом с ней.

– Ты совсем не играешь на арфе, – повторила она.

– Я не могу здесь играть. Я не могу играть на этой дороге.

– Ни на дороге, ни на корабле, когда ты ничего не делал целых четыре дня... Ни на Хеде, ни в Ануйне, где ты был в полной безопасности...

– Я нигде не был в безопасности.

– Моргон, – вздохнула она, – когда же ты наконец будешь учиться играть на этой арфе? В ней – твое имя, а возможно, и предназначение, это самая прекрасная арфа из тех, что есть в Обитаемом Мире, а ты мне ее даже ни разу не показывал.

Он поглядел на Рэдерле.

– Я снова научусь играть на арфе, когда ты научишься оборачиваться.

Сказав это, Моргон снова лег на свое место и не заметил, что она проделала с костром, огонь которого вдруг исчез – ночь обронила его, словно камень в темный колодец.

Спал Моргон беспокойно, постоянно ощущая, как Рэдерле вздыхает и ворочается рядом с ним. Один раз он проснулся, желая разбудить ее, объяснить ей что-то, поспорить, но лицо ее, странно отрешенное в лунном свете, остановило его. Он снова отвернулся, закрыл глаза рукой и уснул. И опять пробудился без видимых причин – хотя что-то, что он услышал или почуял перед пробуждением, какой-то отрывок сна подсказывали, что причина все-таки была. Он увидел, что луна погружается все глубже в ночь, затем прямо перед ним, загораживая бледный диск, выросла какая-то фигура.

Он закричал и почувствовал, как рот его закрыла чья-то рука. Тогда он лягнул ногой и услышал, как кто-то невольно охнул. Одним прыжком Моргон вскочил на ноги, но что-то ударило его по лицу, и он упал, сильно стукнувшись о ближайшее дерево. Услыхав крик Рэдерле – крик боли и страха, – он щелкнул пальцами, пробуждая этим движением огонь, еще таившийся в углях.

Вспыхнул свет и озарил с полдюжины здоровенных молодцов, одетых так, как одеваются в Обитаемом Мире торговцы. Один из них держал за руки вырывающуюся Рэдерле. Лошади, стоящие рядом, глухо стуча копытами о землю, переступали с ноги на ногу и испуганно ржали. Близ них двигались тени тех, кто отвязывал их, и Моргон устремился туда, к лошадям, которых сейчас мог лишиться. Чей-то локоть заехал ему под ребра, он согнулся от боли, бормоча пятьдесят девятое проклятие и едва дыша. Другой вор схватил его, но ни с того ни с сего завопил от ужаса к быстро скрылся за деревьями. Человек, находившийся за спиной Рэдерле, внезапно выпустил ее руки и что-то закричал, широко раскрыв рот. Девушка повернулась, дотронулась до ночного вора, и борода того внезапно вспыхнула ярким пламенем. Таинственный бандит стремглав бросился к реке, но Моргон успел рассмотреть его лицо.

Лошади, казалось, совсем обезумели. Моргон перехватил их сознания и бросил каждой по охапке залитого луной ночного покоя. Животные замерли, словно окаменев, совершенно не обращая внимания на воров, которые, громко ругаясь, пытались тянуть их за собой. Один из грабителей, сидя верхом, раздраженно ударил коня пятками по бокам, но замершее животное даже не вздрогнуло.

Моргон запустил в сознание всадника несильный безмолвный крик, и тот, опрокинувшись на спину, полетел с лошади на землю. Остальные было растерялись, но через несколько секунд снова стали подступать к Моргону, мрачные и разъяренные. Он прояснил свой мозг для нового крика, подхватывая обрывки их мыслей. Тут кто-то подкрался к нему сзади – как успел понять Моргон, это был бородач, вылезший из реки, ударил князя Хеда в спину и повалил наземь. Крепко стукнувшись грудью о камень, Моргон скорчился и замер.

То же самое лицо, но при этом – неуловимо другое. Он помнил эти глаза, но в связи с другим местом и другой дракой. Воспоминания боролись с тем, что он видел теперь. Лицо нападавшего было тяжелым и мокрым, борода опалена, но глаза – слишком спокойные, слишком оценивающие. Моргона еще раз ударили сзади – теперь сапогом в плечо. Он перекатился, но опоздал, и очередной удар едва не расколол его череп – или сознание, он не был в точности уверен, что именно, – и в ту же секунду все перекрыл Великий Крик, подобный удару грома. Моргон опустил лицо в папоротники и приник к заколебавшейся земле, стараясь не терять мысленной связи с лошадьми – его единственной надежной опорой.

Эхо крика медленно затихало вдали. Моргон поднял голову и увидел, что они снова вдвоем – он и Рэдерле. Лошади стояли безмятежно, не обращая внимания на сумятицу голосов, визг и вой зверей в окрестных зарослях. Рэдерле упала рядом с ним – лицо ее было искажено гримасой боли и ужаса.

– Тебя не ранили? – спросил он.

– Нет. – Она коснулась пальцами его щеки, заставив вздрогнуть. – Ну и крик... Поразительный крик для островитянина с Хеда.

Он воззрился на девушку, похолодев от знакомого предчувствия беды.

– Это ты кричала, Рэдерле...

– Нет, не я, – возразила она. – Это был твой крик.

– Да нет же. – Он сел и схватился за раскалывающуюся от боли голову. – Так кто же это кричал, во имя Хела?!

Рэдерле внезапно задрожала, и глаза ее принялись обшаривать непроглядную тьму.

– Кто-то, кто следил за нами, а возможно, следит до сих пор. Странное дело, Моргон, неужели это были просто люди, единственным желанием которых было украсть наших лошадей?

– Не знаю. – Он почесал затылок. – Не знаю. Это были люди, которые хотели украсть наших лошадей, да, и поэтому мне было так трудно с ними драться. Их было слишком много, но они были слишком безвредны для того, чтобы убивать их. А я не хотел использовать свою мощь сколько-нибудь заметно, чтобы не привлечь ненужного внимания.

– Ты наградил того типа свиной щетиной по всему телу.

– Он это заслужил, – ответил Моргон, поглаживая ноющий бок. – Но тот, последний, который выбрался из воды...

– Тот, которому я подожгла бороду?

– Не знаю. – Он провел ладонями по глазам, пытаясь вспомнить. – Вот чего я не знаю. Был ли человек, который вылез из реки, тем самым, который в нее бросился?

– Да что ты говоришь, Моргон, – прошептала Рэдерле.

– Он мог использовать свою мощь, но я не уверен в этом. Я не знаю... Может быть, я просто видел то, что ожидал увидеть.

– Если это был Меняющий Обличья, почему он не пытался тебя убить?

– Может быть, он просто сомневался, я ли это. Они не видели меня с тех пор, как меня поглотила гора Эрленстар. Я соблюдал крайнюю осторожность, пока пересекал Обитаемый Мир, и вряд ли они ожидали, что я поеду среди бела дня на крестьянской лошадке по Торговой дороге.

– Но если он заподозрил... Моргон, ведь ты воздействовал на лошадей.

– То была простая связь молчания и мира; вряд ли здесь было что-то для него подозрительное.

– Но тогда бы он и не бежал от Великого Крика, верно? Если только он не отправился за подмогой... – Внезапно она потянула его, заставляя встать. – Да что же мы сидим? Ждем нового нападения, и на этот раз, возможно, со стороны Меняющих Обличья?

Он вырвал у нее руку.

– Прекрати. Мне больно.

– Ты предпочел бы умереть?

– Нет.

С минуту он мрачно размышлял, не сводя глаз с быстрой, покрытой мелькающими тенями речной воды. Моргону пришла в голову мысль, от которой ему стало зябко.

– Равнина Ветров находится как раз к северу от нас. Там Хьюриу Имрис ведет свою войну против людей и полулюдей... За рекой должно быть целое войско Меняющих Обличья.

– Идем отсюда. Немедленно.

– Мы только привлечем к себе внимание, если поедем дальше среди ночи. Мы можем перенести лагерь. А затем я хочу поискать того, кто кричал, – кем бы он ни был.

Они увели лошадей, стараясь не поднимать лишнего шума, захватили свои пожитки и перебрались поближе к скоплению телег. Затем Моргон оставил Рэдерле и отправился на поиски неизвестного.

Рэдерле воспротивилась, не желая отпускать его одного, но он терпеливо заметил:

– А ты можешь ступать по листьям так осторожно, чтобы ни один из них не шелохнулся? Можешь стоять так спокойно и тихо, чтобы звери проходили мимо, не видя и не чуя тебя? Кроме того, кто-то же должен стеречь лошадей?

– А что если эти воры вернутся?

– И пускай себе. Я видел, как ты обращалась с привидением.

Рэдерле уселась под деревом, бормоча себе что-то под нос. Он заколебался – она выглядела такой беззащитной...

Моргон вызвал из незримого пространства свой меч и, прикрывая звезды рукой, положил его перед девушкой. Меч вновь исчез, и тогда Моргон мягко сказал:

– Он будет здесь на случай, если понадобится. Сейчас он скрыт наваждением, но если ты к нему прикоснешься, я узнаю об этом.

Он повернулся и беззвучно скользнул в тишину.