На северной окраине городка они остановились перед зданием из саманного кирпича и с крышей из рифленого железа. Чешуйки старой штукатурки кое-где еще держались на стенах. Все спешились, и Джона Грейди с Ролинсом ввели в помещение, которое явно когда-то было классной комнатой. У ближней стены стояла деревянная перекладина с железной рамой, на которой в свое время, наверное, крепилась школьная доска. Пол был из узких сосновых досок, сильно стершихся – скорее всего, оттого, что по ним постоянно ходили в обуви, к подошвам которой прилипал песок. В окнах по обеим стенам выбитые стекла были заменены кусками жести – явно из одной и той же вывески, что создавало причудливую мозаику.

В углу за серым металлическим столом сидел полный человек в хаки. Шея у него была повязана желтым шелковым платком. Равнодушно оглядев арестантов, он небрежно повел рукой, указывая на противоположный конец комнаты. Один из конвоиров снял со стены кольцо с ключами. Американцев вывели из здания и повели через пыльный, заросший сорняками двор к небольшому каменному строению с массивной деревянной дверью, окованной железом.

В двери на уровне глаз имелось квадратное отверстие, затянутое металлической сеткой. Один из конвоиров отомкнул ключом большой висячий замок, открыл дверь и снял с пояса еще одну связку ключей.

Лас эспосас,[79] сказал он.

Ролинс поднял руки в наручниках. Конвоир повернул ключ и снял их. Затем настала очередь Джона Грейди. Дверь заскрипела, застонала и с грохотом закрылась.

В помещении было темно, если не считать света, пробивавшегося через квадратное отверстие в двери. Джон Грейди и Ролинс стояли с одеялами в руках и ждали, когда глаза привыкнут к темноте. Пол был цементный, и пахло парашей. Немного погодя кто-то подал голос из угла камеры.

Куидадо кон эль боте.

Не ступи в парашу, предупредил Ролинса Джон Грейди, услышавший предупреждение.

А где она?

Не знаю. Главное, не ступи в нее.

Ни хрена не видно.

Вы тут оба, раздался из темноты другой голос.

Ролинс медленно повернулся, и на его лице появилась болезненная гримаса.

Господи, только и вымолвил он.

Блевинс, ты, спросил Джон Грейди.

Ну да.

Джон Грейди осторожно шагнул на голос. Тут же проворно убралась чья-то вытянутая нога, словно змея, завидев путника. Джон Грейди присел и уставился на Блевинса. Тот пошевелился, и в скудном свете Джон Грейди увидел его зубы. Казалось, мальчишка улыбается.

Что видит ковбой, когда он без оружия, сказал Блевинс.

Давно тут отдыхаешь?

Не знаю. Давно уже.

Подобрался к ним и Ролинс.

Значит, это ты навел их на нас, спросил он, глядя на мальчишку сверху вниз.

Ничего я их не наводил.

Они знали, что нас было трое, сказал Джон Грейди.

Вот именно, поддакнул Блевинс.

Ни черта они не знали. Если бы они вернули лошадь, то плюнули бы на нас. Похоже, этот гаденыш нас подставил, прошипел Ролинс.

Лошадь, между прочим, моя, с вызовом произнес Блевинс.

Теперь они уже могли как следует рассмотреть его. Он был тощий, грязный и в лохмотьях.

Это они увели у меня лошадь, седло и кольт!

Ролинс и Джон Грейди присели. Никто ничего не говорил, потом молчание нарушил Джон Грейди:

Что ты натворил, спросил он Блевинса.

Ничего особенного.

Но все-таки?

Ты прекрасно знаешь, что имении он натворил сказал Ролинс.

Значит, ты все-таки вернулся в Энкантаду?

Конечно. А что, нельзя?

Слушай, ты, говно, говори, что натворил. Выкладывай все как есть!

Нечего мне выкладывать.

Ну прямо! Так я тебе и поверил, сказал Ролинс.

Джон Грейди заметил, что у стены сидит старик и не сводит с них глаз.

Де ке кримен кеда акусадо эль ховен,[80] спросил он.

Асесинато,[81] сказал старик, поморгав.

Эль а матадо ун омбре?[82]

Старик снова заморгал и потом поднял вверх три пальца.

Что он сказал, спросил Ролинс.

Джон Грейди не ответил. Ролинс снова подал голос.

Что он сказал? Я и так понимаю, черт возьми, что сказал этот сукин сын…

Он сказал, что Блевинс убил троих.

Вранье, отозвался Блевинс.

Ролинс медленно осел на пол.

Все, нам крышка. Считай, что мы уже на том свете. Я знал, что этим все кончится. С той минуты, когда впервые увидел этого сучонка.

Это нам не поможет, отозвался Джон Грейди.

Умер только один, сказал Блевинс.

Ролинс поднял голову, посмотрел на него, потом встал, перешел на противоположный конец камеры и сел там.

Куидадо кон эль боте, предупредил старик.

Джон Грейди повернулся к Блевинсу.

Что я ему плохого сделал, спросил тот.

Расскажи, что произошло, попросил Джон Грейди.

Оказалось, что Блевинс устроился работать в немецкой семье в Палау в восьмидесяти милях к востоку от Энкантады. Когда он отработал второй месяц, то взял заработанные деньги, сел на своего коня и поехал через ту же самую пустыню, привязал коня у того же самого ручья и, одетый как все местные, отправился в город. Два дня он просидел у магазина, пока не увидел того самого человека с его пистолетом, торчавшим из-за пояса.

Ну и что же ты сделал, спросил Джон Грейди.

А сигаретки не найдется?

Нет. Ну так что ты сделал?

Жаль, что покурить нечего.

Ладно, рассказывай.

Господи, все бы отдал за табак!

Что ты сделал?

Я подкрался сзади и вытащил кольт у него из-за пояса. Вот и все.

И потом пристрелил его?

Он бросился на меня.

Бросился?

Угу.

И ты его пристрелил?

А что мне еще оставалось делать?

Это точно, усмехнулся Джон Грейди.

Я не собирался убивать сукина сына. Это вовсе не входило в мои планы.

А что потом?

Меня догнали у ручья, где я привязал коня. Парень, которого я сбил с лошади, выхватил дробовик.

Ну а ты?

У меня кончились патроны. Я все их расстрелял. Сам виноват.

Ты пристрелил одного из местных?

Да.

Насмерть.

Угу.

Какое-то время они сидели в темноте и молчали. Потом заговорил Блевинс:

Я ведь запросто мог бы купить патроны в Муньосе. И деньги у меня были…

Джон Грейди посмотрел на него. Ты хоть соображаешь, во что ты себя впутал? Блевинс промолчал.

Они не говорили, что собираются с тобой сделать?

Наверное, отправят в исправительную колонию.

И не мечтай.

Почему это?

Потому что для тебя это слишком большая удача, подал голос из своего угла Ролинс.

Они не могут повесить меня. Мне еще мало лет.

Ради тебя они пойдут на святую ложь, сказал Ролинс.

Не слушай его. В Мексике нет смертной казни, сказал Джон Грейди.

Ты знал, что они ищут нас, спросил Ролинс.

Ну, знал… А что с того. Что мне было делать? Послать вам телеграмму?

Джон Грейди молчал. Он решил, что Ролинс ответит мальчишке, но тот ничего не сказал. Тень от решетки косо лежала на дальней стене, словно душная и затхлая атмосфера камеры искажала этот расчерченный квадрат для игры в крестики и нолики.

Джон Грейди расстелил на полу свое одеяло и сел на него.

Они тебя хоть выпускают отсюда? Разрешают гулять?

Не знаю.

Это как прикажешь понимать?

Я не могу ходить.

Не можешь ходить?

Ну да, я же сказал тебе.

С чего это ты вдруг разучился ходить, снова подал голос из своего угла Ролинс.

С того, что они перебили мне ноги к чертям собачьим, вот с чего!

Они сидели в молчании. Начало темнеть. Старик стал храпеть. Издалека, из поселка, доносились разные звуки. Лай собак. Мать звала ребенка. Где-то в бескрайней ночи радио передавало народные мексиканские мелодии.

В ту ночь Джону Грейди приснилось, что он оказался на высокогорной равнине, где весенние дожди вызвали к жизни буйную траву и полевые цветы. Ковер из желтых и голубых цветов простирался до бесконечности, а он, Джон Грейди, гонял вместе с жеребцами. Они носились по этому ковру за кобылами, а жеребята бегали за своими матками, приминали цветы, поднимая вверх облачка пыльцы, которые на солнце казались крупинками золота, а вокруг сверкали лоснящиеся гнедые и рыжие бока и спины. Они мчались по столовой горе, и земля гудела под его ногами и конскими копытами. Кони растекались по долине словно бурный поток, и гривы и хвосты превращались в пену, и кроме них в этих высях не было больше никого и ничего, и никто из них – ни он, ни жеребцы, ни кобылы, ни жеребята – не ведали страха. Они были захвачены тем самым волшебным ритмом, который есть движение мира и о котором нельзя говорить обычными словами – можно лишь воссылать ему хвалу.

Утром открылась дверь камеры, вошли двое тюремщиков, надели наручники на Ролинса и увели его. Джон Грейди встал и спросил, куда его ведут, но ему никто и не подумал ответить. Ролинс вышел не оглянувшись.

Капитан сидел за своим серым столом, прихлебы вал кофе и читал монтерейскую газету трехдневной давности. Он посмотрел на Ролинса.

Пасапорте.

У меня нет паспорта.

Капитан посмотрел на него с притворным удивлением.

Нет паспорта? А удостоверение есть?

Ролинс потянулся скованными руками к левому заднему карману брюк. Он, однако, никак не мог просунуть в карман пальцы. Тогда капитан кивнул одному из тюремщиков, и тот вытащил из кармана Ролинса бумажник и подал его капитану. Он откинулся на спинку стула.

Кита лас эспосас.[83]

Тогда тюремщик вытащил связку с ключами, отомкнул наручники Ролинса и, положив их к себе в карман, отошел назад. Ролинс стоял, потирая запястья. Капитан вертел в руках почерневший от пота бумажник. Он посмотрел на него с обеих сторон, покосился на Ролинса. Затем открыл бумажник, вытащил карточки, вынул простреленные американские деньги, а также целые мексиканские песо. Выложив все это на стол, капитан снова откинулся на спинку стула, сложил руки, постучал указательными пальцами по подбородку и снова посмотрел на Ролинса. Ролинс услышал, как за стеной снаружи заблеяла коза, потом загомонили дети. Палец капитана описал круг.

Повернись.

Ролинс повернулся.

Спусти штаны.

Что?

Спусти штаны.

За каким хреном?

Капитан, похоже, сделал какой-то жест, потому что один тюремщик шагнул вперед и, вынув из заднего кармана резиновую дубинку, огрел ею Ролинса по голове. В глазах Ролинса вспыхнули молнии, все вокруг поплыло, колени подогнулись, и он стал судорожно хватать руками воздух. Потом он понял, что лежит ничком, уткнувшись носом в щербатый пол, от которого пахнет пылью и хлебом. Момента падения он не помнил. Он стал медленно подниматься. Мексиканцы ждали, когда он встанет на ноги. Других дел у них явно не было.

Надо оказывать властям содействие, нравоучительно заметил капитан, и тогда все будет проще. Повернись. И спусти штаны.

Ролинс повернулся, расстегнул ремень, спустил до колен штаны, а потом и дешевые трусы, которые купил тогда в Ла-Веге.

Подними рубашку, приказал капитан.

Ролинс подчинился.

Повернись.

Ролинс повернулся.

Теперь одевайся.

Ролинс опустил рубашку, натянул брюки, застегнул ширинку, привел в порядок ремень.

Капитан между тем рассматривал водительские права Ролинса, которые вынул из бумажника.

Дата рождения?

Двадцать второе сентября тысяча девятьсот тридцать второго года.

Адрес?

Никербокер, четвертый район, штат Техас, Соединенные Штаты Америки.

Рост?

Пять футов одиннадцать дюймов.

Вес?

Сто шестьдесят фунтов.

Капитан постучал правами по столу. Потом посмотрел на Ролинса.

У тебя хорошая память. Ну, говори, где этот парень?

Который?

Этот! Капитан поднял права. Где Ролинс?

Ролинс сглотнул, посмотрел сначала на конвоира, потом на капитана и сказал:

Я и есть Ролинс.

Капитан грустно улыбнулся и отрицательно покачал головой.

Ролинс стоял, опустив руки.

Почему вы считаете, что Ролинс это не я?

Зачем вы сюда приехали, спросил капитан, пропустив мимо ушей реплику Ролинса.

Куда?

В эту страну.

Мы приехали сюда работать. Сомос вакерос.

Говори по-английски. Вы приехали покупать скот?

Нет, сэр.

Так. У вас нет разрешения на работу, верно?

Мы просто приехали сюда работать.

На ранчо Ла Пурисима?

Нам было все равно, где работать. Но там нас наняли.

Сколько вам там платили?

Двести песо в месяц.

Сколько платят за такую работу в Техасе?

Не знаю. Наверное, сотню.

Сто долларов в месяц?

Да, сэр.

То есть восемьсот песо?

Вроде так.

Капитан снова грустно улыбнулся.

Почему вам пришлось уехать из Техаса?

Нас оттуда никто не гнал. Мы просто взяли и уехали.

Твое настоящее имя?

Лейси Ролинс.

Он закрыл лицо рукой и мгновенно раскаялся в своем малодушии.

Блевинс твой брат?

Нет. Мы не имеем к нему никакого отношения.

Сколько всего лошадей вы украли?

Мы не крали никаких лошадей.

У ваших лошадей нет клейма.

Они из Соединенных Штатов.

У вас есть на них документы?

Нет. Мы просто приехали сюда из Сан-Анджело, штат Техас. У нас нет никаких бумаг, но это точно наши лошади.

Где вы перешли границу?

Возле Лангтри, штат Техас.

Сколько человек вы убили?

Я никогда никого не убивал. И никогда не воровал лошадей. Это святая правда.

Зачем у вас оружие?

Стрелять дичь. Охотиться.

Значит, вы охотники? Ну а где же Ролинс?

Стоит перед вами, черт возьми!

Ролинс чувствовал, что еще немного – и он расплачется.

Как настоящее имя убийцы, который называет себя Блевинсом?

Не знаю.

Вы давно с ним знакомы?

Лично я его не знаю. И ничего про него не могу рассказать.

Капитан отодвинул стул и встал. Он одернул свою форму, чтобы не было морщинок, потом посмотрел на Ролинса.

Ты ведешь себя очень глупо. Зачем тебе лишние неприятности?

Они отпустили Ролинса, как только открыли дверь камеры, и он осел на пол. Какое-то время он сидел неподвижно, потом лег на бок, обхватив себя руками. Конвоир поманил пальцем Джона Грейди, который, прищурившись от внезапного света, смотрел на них. Потом он встал и посмотрел на Ролинса.

Сволочи.

Скажи им все, что они хотят услышать, приятель. Их не переубедишь. Плетью обуха не перешибешь, прошептал Ролинс.

Вамонос, сказал конвоир.

Что ты им сказал, спросил Джон Грейди.

Я сказал им, что мы конокрады и убийцы. И ты им скажешь то же самое. Скажешь за милую душу, дружище.

Но тут конвоир шагнул к Джону Грейди, схватил его за руку и вытолкнул из камеры, а второй тюремщик закрыл дверь и навесил замок.

Когда они вошли к капитану, тот сидел за столом, как и в первый раз. Волосы его были снова гладко прилизаны. Джон Грейди оказался перед его столом. У дальней стены стояли еще три металлических стула, которые придавали помещению какую-то тревожную незаконченность. То ли люди, сидевшие на этих стульях, почему-то встали и ушли, то ли, напротив, те, кого ждали, так и не появились. Над стульями висел старый календарь какой-то сельскохозяйственной компании из Монтерея, а рядом, на высокой тумбе, стояла пустая проволочная клетка для птиц, напоминавшая причудливый барочный светильник.

Лас эспосас, произнес капитан.

Тюремщик шагнул к Джону Грейди и снял с него на ручники. Капитан посмотрел в окно, потом взял карандаш и стал постукивать неочиненным концом по нижним зубам. Потом обернулся к Джону Грейди и дважды пристукнул карандашом по столу – так председатель собрания призывает соблюдать тишину и порядок.

Твой приятель нам все рассказал, сообщил он Джону Грейди, пристально глядя на него, но Джон Грейди не опустил глаз.

Ты быстро поймешь, что говорить правду куда выгодней. Тогда у тебя не возникнет никаких лишних неприятностей.

Зря вы выбивали из него признания, глухо заговорил Джон Грейди. Мы ничего не знаем о Блевинсе. Мальчишка попросил, чтобы мы его взяли с нами в Мексику, вот и все. И про коня его нам ничего не известно. Мы только знаем, что гнедой удрал от него во время грозы, а потом уже началась эта заварушка. Но мы с Ролинсом тут ни при чем. Три месяца мы работали на ранчо Ла Пурисима сеньора Рочи, а потом вы приезжаете и рассказываете нашему хозяину разные небылицы. Лейси Ролинс никакой не убийца. И не вор. Это самый обыкновенный техасский парень, который всю жизнь жил в округе Том Грин и никому не сделал ничего дурного.

Это преступник Смит.

Его фамилия вовсе не Смит, а Ролинс. И никакой он не преступник Я знаю его как облупленного. Мы с ним вместе учились в школе…

Капитан откинулся на спинку стула, расстегнул пуговку кармана рубашки, стукнул пальцем по пачке сигарет снизу так, что выскочила одна сигарета, и он достал ее, не вынимая всей пачки, после чего снова застегнул карман. Рубашка военного образца плотно облегала капитанскую фигуру, и пачка сигарет четко очерчивалась под тканью. Капитан чуть наклонился, вытащил из кармана кителя, висевшего на спинке стула, зажигалку, закурил сигарету, потом положил зажигалку на стол, рядом с карандашом. Пододвинув поближе к себе пепельницу, он снова откинулся на спинку стула, и рука с сигаретой застыла возле уха. В его движениях чувствовалась какая-то нарочитость, казалось, он подражает кому-то, кто пользуется его уважением.

Тебе сколько лет, спросил он Джона Грейди.

Шестнадцать. Через полтора месяца исполнится семнадцать.

Ну а сколько лег убийце, который утверждает, что его фамилия Блевинс?

Не знаю. Мне про него вообще мало что известно. Он говорит, что ему пятнадцать. Но он больше смахивает на четырнадцатилетнего. Ему запросто может быть и тринадцать.

У него нет шерсти.

Не понял.

У него нет шерсти. В отличие от мужчин.

Не обратил внимания. Меня это как-то не интересовало.

Лицо капитана помрачнело. Он затянулся сигаретой, выпустил клуб дыма, потом вытянул руку ладонью вверх и, щелкнув пальцами, сказал:

Дай твой бумажник.

Джон Грейди вытащил бумажник из бокового кармана штанов, сделал шаг вперед, положил бумажник на стол и снова отошел назад. Капитан посмотрел на него, взял бумажник и стал вынимать содержимое: деньги, карточки, фотографии. Разложив все это на столе, он снова посмотрел на Джона Грейди.

Где твоя лицензия на работу?

У меня ее нет.

Уничтожил?

Нет, просто у меня ее не было.

Убийца Блевинс был без документов.

Очень может быть.

Почему?

Он потерял свою одежду.

Потерял одежду?

Да.

Почему он приехал сюда воровать лошадей?

Это его лошадь.

Капитан сидел и курил.

Это не его лошадь, сказал он.

Думайте что хотите, но правда остается правдой.

Что?

Насколько мне известно, это его лошадь. Он был на ней в Техасе, он переправился на ней через реку в Мексику.

Капитан побарабанил пальцами по ручке стула.

Не верю.

Джон Грейди промолчал.

Не слышу фактов, сказал капитан, повернулся на стуле и уставился в окно. Не слышу фактов, повторил он, оглянулся через плечо на арестованного и продолжил. У тебя есть шанс рассказать правду тут. Через три дня ты поедешь в Сальтильо, и там у тебя уже не будет этого шанса. Он исчезнет. Правда окажется в руках других людей. Понимаешь, о чем я? Тут мы можем отыскать правду – или потерять ее навсегда. Но когда ты нас покинешь, будет поздно. Слишком поздно, чтобы рассказать правду. Ты попадешь в руки к другим людям, и никто не угадает сейчас, какой тогда выйдет правда. И когда это случится… Короче, тебе останется лишь пенять на себя. Ты меня понял?

Правда всегда одна, возразил Джон Грейди. Правда – это то, что случилось на самом деле. А не то, что кто-то себе вообразил.

Тебе нравится Энкантада, внезапно спросил капитан.

Городок как городок.

Здесь очень тихо. И очень мирно.

Наверно.

Местные жители ведут себя тише воды, ниже травы. От них нет никаких беспокойств.

Капитан подался вперед и затушил сигарету в пепельнице. Повисло гнетущее молчание. Нарушил его опять капитан:

И вдруг откуда ни возьмись появляется убийца Блевинс. Он ворует лошадей. Он убивает людей. Всех подряд. Почему? Получается, что в Америке это был мальчик, который мухи не обидит, но он приезжает в Мексику и начинает творить Бог знает что.

Капитан откинулся на спинку, грустно улыбнулся и погрозил пальцем Джону Грейди. И снова заговорил, не спуская глаз с арестованного:

Ничего подобного! Правда выглядит иначе. Блевинс никогда не был тихим мальчиком. Он всегда был совсем другим… Всегда…

Когда тюремщики привели Джона Грейди, они забрали с собой Блевинса. Он мог идти, хотя и с трудом. Когда дверь закрылась, замок щелкнул, потом покачался, погромыхал и успокоился. Джон Грейди присел возле Ролинса.

Ну как ты, спросил он.

Нормально. А ты?

И я нормально.

Что там было?

Ничего.

Что ты ему сказал?

Что ты мешок с дерьмом.

Тебя не водили в душевую?

Нет.

Тебя долго не было.

Долго.

У него там на крюке висит белый халат. Он снимает его с крюка, надевает и подвязывается веревкой.

Джон Грейди кивнул, потом посмотрел на старика. Тот сидел и не спускал с них глаз, хотя и не понимал по-английски.

Блевинс плох, сказал Ролинс.

Да. Похоже, нас переведут в Сальтильо.

Это еще что такое?

Не знаю.

Ролинс зашевелился, потом прикрыл глаза.

С тобой точно все в порядке, спросил его Джон Грейди.

Да, не беспокойся.

Он, похоже, хочет с нами договориться.

Кто?

Капитан. Хочет предложить сделку.

Какую? Что мы должны делать?

Помалкивать. Он хочет, чтобы мы держали язык за зубами.

Как будто у нас есть выбор. О чем помалкивать-то?

Не о чем, а о ком. О Блевинсе.

В каком смысле?

Джон Грейди посмотрел сначала на квадратное отверстие в двери, на косую решетчатую тень на стене над головой старика и лишь потом на Ролинса.

По-моему, они хотят его убить.

Ролинс долго сидел и молчал, повернувшись к стене. Когда он снова посмотрел на Джона Грейди, глаза его подозрительно блестели.

Может, ты ошибаешься?

Мне кажется, они разделаются с ним. Зуб за зуб…

Суки! Провались все к такой-то матери!

Привели Блевинса. Он забился в угол и молча сидел там. Джон Грейди заговорил со стариком, которого звали Орландо. Старик понятия не имел, в каком преступлении его обвиняют. Ему говорили, что как только он подпишет бумаги, то сможет проваливать на все четыре стороны, но он был неграмотным, и никто не собирался прочитать ему вслух то, что он должен был подписать. Орландо не мог точно сказать, сколько он уже тут сидит. Помнил только, что его посадили зимой. Пока они разговаривали, опять появились тюремщики, и старик замолчал.

Тюремщики поставили на пол два ведерка, а также стопку эмалированных мисок. Один из них забрал ведро для воды, другой парашу, после чего они молча удалились. Они держались как люди, привыкшие убирать за скотиной. Когда дверь за ними закрылась, заключенные расположились на корточках вокруг ведерок, а Джон Грейди стал раздавать миски, которых оказалось почему-то пять, словно должен был появиться кто-то еще. Ложек-вилок не принесли, и потому фасоль приходилось накладывать кусками тортилий.

Эй, Блевинс! Есть будешь, спросил Джон Грейди.

Я не голоден.

Подкрепиться никогда не мешает.

Лопайте сами.

Джон Грейди зачерпнул фасоли куском тортильи, положил лепешку сверху и протянул миску Блевинсу. Тот поколебался, потом взял ее и поставил себе на колени. Через какое-то время он неуверенно заговорил:

Что вы им про меня наговорили?

Ролинс перестал жевать, покосился на Джона Грейди, который обернулся к мальчишке и ответил:

Чистую правду.

Так я и поверил, проворчал Блевинс.

А ты думаешь, для них имеет какое-то значение, что мы про тебя сказали, прошипел Ролинс.

По крайней мере, вы могли бы постараться мне помочь.

Ролинс удивленно посмотрел на Джона Грейди.

Например, замолвить за меня словечко, продолжал Блевинс.

Как это мы не догадались, фыркнул Ролинс.

Вам это ничего не стоило бы…

Заткнись, недоносок, взорвался Ролинс. Чтобы я больше тебя не слышал! Только пикни – все уши оборву!

Оставь его в покое, устало произнес Джон Грейди, но Ролинс не унимался:

Ты просто кретин! Неужели ты думаешь, капитан не знает, кто ты такой? Он раскусил тебя, как только тебя увидел… Нет, он раскусил тебя раньше – до того, как ты явился на свет божий… Чтоб ты провалился, недоносок! К чертям в самое пекло…

Казалось, еще немного – и Ролинс разрыдается. Джон Грейди положил руку ему на плечо.

Кончай, Лейси… Успокойся.

Днем снова появились тюремщики, принесли воду и парашу, забрали грязные миски и ведерки из-под еды.

Интересно, как там наши лошадки, подал голос Ролинс.

На это Джон Грейди только покачал головой.

Кабальос, сказал старик

Си, кабальос, кивнул ему Джон Грейди.

В камере сделалось жарко. Заключенные сидели и прислушивались к звукам, доносившимся из поселка. По дороге время от времени проходили лошади. Джон Грейди спросил у старика, не обижают ли его здесь, но тот лишь махнул рукой. Потом сообщил, что к нему особенно и не вязались. Старик им неинтересен. Слишком слабый противник. Помолчав, он добавил, что для стариков боль – обычное дело. Болью их не удивишь.

Через три дня, с утра пораньше, за ними пришли. Троих американцев вывели на яркий свет, провели через двор, через школу, и они оказались на улице, где стоял небольшой грузовичок-полуторка марки «форд». Они топтались, грязные и небритые, держа в руках свои одеяла. Вскоре один из тюремщиков жестом велел им забираться в кузов, что они и сделали. К ним присоединился еще один тюремщик, и на них опять надели наручники, после чего приковали друг к другу буксирной цепью, которая до этого лежала свернутая в запасном колесе в передней части кузова. Из здания вышел капитан с чашкой кофе в руке. Он стоял, смотрел на грузовик, покачивался на каблуках и прихлебывал кофе. Кожаный ремень у него был начищен до блеска, а слева виднелась кобура, из которой вверх рукояткой торчал кольт сорок пятого калибра. Он что-то коротко сказал своим подчиненным, а те, в свою очередь, замахали руками, окликая человека, стоявшего на переднем бампере и копавшегося в моторе «форда». Гот поднял голову, что-то произнес, махнул рукой и снова стал копаться в моторе.

Что он им сказал, спросил Блевинс.

Никто не пожелал удовлетворить его любопытство. В кузове стояли ящики и мешки, а также несколько пятигаллоновых канистр с бензином. То и дело к шоферу подходили местные, совали ему какие-то свертки и ящики, а также передавали сложенные бумажки, которые тот без лишних слов рассовывал по карманам.

Вон твои красавицы, сказал Ролинс Джону Грейди.

Вижу.

Девочки стояли, тесно прижавшись друг к дружке. Одна держала другую за руку, и обе плакали.

Чего они ревут, спросил Ролинс, но Джон Грейди только покачал головой.

Девочки стояли и смотрели, как загружают грузовик разными ящиками и свертками, а охранники сидели и курили, придерживая свои винтовки. Девочки простояли так целый час, пока мотор «форда» не заработал, после чего водитель захлопнул крышку капота, сел в кабину, и грузовик с тремя арестантами медленно двинулся по узкой немощеной улочке и скрылся в густом облаке дыма и пыли.

Троих арестантов сопровождали трое конвои ров – молодые парни из местных в плохо пригнанной и давно не глаженной форме. Судя по всему, им было строго-настрого приказано не вступать ни в какие разговоры с американцами, потому что, встречаясь взглядами со своими подопечными, они тотчас же отворачивались и начинали усиленно смотреть в сторону. Пока грузовик петлял по улочкам, эти ребята кивали и махали руками знакомым, стоявшим в дверях домов. Капитан ехал в кабине с водителем. За грузовиком по гналось несколько собак, и шофер резко крутанул баранку, норовя задавить хотя бы одну из них, отчего охранники в кузове стали судорожно хвататься за поручни, а шофер с хохотом обернулся к ним, и они тоже засмеялись и начали тыкать друг друга кулаками и локтями в бока, а потом угомонились и, не выпуская винтовок, сурово уставились на дорогу.

Грузовик тем временем свернул в очередной раз и остановился перед домом, покрашенным в ярко-голубой цвет. Капитан протянул руку и нажал на гудок. Вскоре отворилась дверь, и на улицу вышел человек, одетый словно чарро[84]. Капитан вылез из кабины, чарро сел рядом с шофером, капитан тоже залез в кабину, захлопнул дверцу, и они поехали дальше.

Вскоре позади остались последние хибары и коррали с глинобитными коровниками. Грузовик преодолел речушку, где вода сверкала всеми цветами радуги. Затем, надрывно воя, «форд» взобрался по каменистому подъему и, оказавшись снова на ровном грунте, покатил по пустыне под лучами еще низкого утреннего солнца.

Арестованные смотрели, как из-под колес грузовика поднимается пыль, нависает над дорогой и затем медленно расползается над пустыней. Они изо всех сил пытались усидеть на своих одеялах, чтобы не отбить бока о доски кузова – машину сильно трясло. Оказавшись на развилке, грузовик свернул на юг, в сторону Куатро-Сьенегас и Сальтильо, до которого было, судя по указателю, четыреста километров.