1

Выходя из авиалайнера «Дельта» на терминал аэропорта, расположенного семью милями южнее Эшвилла, Рикс увидел в группе встречающих Эдвина Бодейна. Высокого, ростом в шесть футов, аристократически худого, Эдвина было трудно не заметить. Он по-детски улыбнулся и кинулся обнять Рикса, который не преминул заметить, как изменилось лицо Эдвина, когда тот обнаружил, как сильно постарел Рикс за последний год.

— Мастер Рикс, мастер Рикс! — приговаривал Эдвин. Он говорил с южным, исполненным достоинства акцентом. — Вы выглядите…

— Как мороженое в жару. Но ты, Эдвин, выглядишь великолепно. Как поживает Кэсс?

— Как всегда — отлично. Боюсь только, с годами становится сварливой.

— Он попытался забрать у Рикса сумку с одеждой, но тот только отмахнулся.

— У вас есть еще багаж?

— Только чемодан. Я не думаю оставаться здесь долго.

Они получили багаж и вышли на улицу. Был прекрасный октябрьский день, солнечный и свежий. У тротуара стоял новенький лимузин, каштановый «Линкольн Континенталь» с затемненными окнами, непроницаемыми для солнца. Не одни только лошади были страстью Эшеров. Рикс погрузил багаж в обширный багажник и сел на переднее сиденье, не считая нужным отделяться от Эдвина плексигласом. Эдвин надел темные очки, и они тронулись, направляясь из аэропорта к Голубым горам.

Эдвин всегда напоминал Риксу Ичабода Крэйна — персонаж из его любимого рассказа Вашингтона Ирвинга «Легенда сонной лощины». Как бы хорошо на нем ни сидела его серая спортивная куртка, ее рукава всегда были коротки. Про его нос, похожий на клюв, Бун говорил, что на него можно вешать шляпу. На квадратном лице с мягкими морщинами светились добрые серо-голубые глаза. Под черной шоферской кепкой был высокий лоб, увенчанный хрупкой шапкой белых волос. Его большие уши, истинный шедевр плоти, опять вызывали ассоциации с бедным школьным учителем из рассказа Ирвинга. Хотя ему было уже далеко за шестьдесят, в его глазах застыло мечтательное выражение ребенка, который очень хочет сбежать с цирком. Он был рожден чтобы служить Эшерам и продолжил древнюю традицию Бодейнов, всегда бывших доверенными лицами у патриархов рода Эшеров. В серой спортивной куртке с блестящими серебряными пуговицами и с серебряной головой льва, эмблемой Эшеров, на нагрудном кармане, в темных, тщательно выглаженных брюках, в черном галстуке и с оксфордской заколкой, Эдвин с головы до пят выглядел мажордомом имения Эшеров.

Рикс знал, что за этой комичной физиономией скрывается острый ум, способный организовать все что угодно, от простых домашних дел до банкета на двести персон. Эдвин и Кэсс командовали маленькой армией горничных, прачек, садовников, конюхов и поваров, хотя готовить для семьи Кэсс предпочитала сама. Они подчинялись только Уолену Эшеру.

— Мастер Рикс, мастер Рикс! — повторял Эдвин, смакуя эти слова. — Так хорошо, что вы опять приехали домой! — Он слегка нахмурился и умерил свой энтузиазм. — Конечно… Жаль, что вы вынуждены возвращаться при таких обстоятельствах.

— Теперь мой дом в Атланте. — Рикс понял, что оправдывается. — Я вижу, автомобиль новый. Только три тысячи миль на спидометре.

— Мистер Эшер выписал его месяц назад. Он тогда еще мог передвигаться. Сейчас он прикован к постели. Естественно, у него личная сиделка. Миссис Паула Рейнольдс из Эшвилла.

Каштановый лимузин скользил по Эшвиллу, минуя табачные лавки, банки и лотки торговцев. Прямо за северо-восточной границей города стояло большое бетонное сооружение, напоминающее бункер и занимающее почти двенадцать акров дорогой земли. Оно было окружено унылой бетонной оградой с колючей проволокой наверху. Окнами служили горизонтальные щели, напоминающие бойницы, которые были расположены эквидистантно, начиная с крыши. Автостоянка, переполненная машинами, занимала еще три акра. На фасаде здания черными металлическими буквами было написано «Эшер армаментс», а под этими буквами помельче «Основана в 1841». Это было самое уродливое здание из всех, какие приходилось видеть Риксу. И каждый раз оно казалось еще более отвратительным.

Старик Хадсон мог бы гордиться, думал Рикс. Торговля порохом и снарядами превратилась в четыре завода, носящие имя Эшеров, выпускающие оружие и боеприпасы: в Эшвилле, в Вашингтоне, в Сан-Диего и в Бельгии, в Брюсселе. «Дело», как это называлось в семье, поставляло в течение более ста пятидесяти лет ружейный порох, огнестрельное оружие, динамит, пластиковые бомбы и современные системы оружия для самых богатых покупателей. «Дело» создало Эшерленд и сделало имя Эшеров — имя творцов смерти — известным и уважаемым. Рикс не мог представить, сколько убитых их оружием приходилось на каждый из тридцати тысяч акров Эшерленда, сколько людей, разорванных на куски, приходилось на каждый темный камень Лоджии.

Когда Рикс почти семь лет назад покинул Эшерленд, он сказал себе, что никогда не вернется. Для него Эшерленд был полон крови, и даже ребенком он ощущал кровавое присутствие смерти в его диких лесах, в вычурном Гейтхаузе и в безумной Лоджии. Хотя его угнетало собственное кровавое наследство, за эти годы его не раз посещали воспоминания об Эшерленде. Как будто что-то внутри его было не завершено и Эшерленд звал его назад, нашептывая обещания. Он несколько раз возвращался, но лишь на день или два. Мать и отец оставались такими же далекими, чужими и бесстрастными, как и всегда, брат тоже не менялся и оставался прежним чопорным задирой, а сестра делала все, что могла, чтобы избегать реальности.

Они оставили здание позади и свернули на широкое, уходящее в горы шоссе. Рикса приветствовал эффектный пейзаж: крутые холмы и ковры лесной травы пылали сочными багряно-красными, пурпурными и золотыми тонами. Под безоблачным голубым небом развернулась панорама крови и огня.

— Как восприняла это мама? — спросил Рикс.

— Старается вести себя точно так же. Иногда лучше, иногда хуже. Вы же знаете ее, Рикс. Она жила в совершенном мире так долго, что не может принять происходящее.

— Я думал, что он поправится. Ты же знаешь, какой он сильный и какой упрямый. Кто этот доктор, которого ты упоминал по телефону?

— Доктор Джон Фрэнсис. Мистер Эшер вызвал его из Бостона. Он специалист по клеточным аномалиям.

— Папа… сильно страдает?

Эдвин не ответил, но Рикс понял. Агония, которую переживал Уолен Эшер, была последней стадией «недуга Эшеров». По сравнению с ней приступы Рикса были просто слабой головной болью.

Эдвин свернул с главного шоссе на узкую, но хорошо ухоженную дорогу. Впереди был перекресток, от которого уходили три дороги: на Рэйнбоу, на Тэйлорвилль и на Фокстон. Они поехали на восток, в сторону Фокстона, городка с населением около двух тысяч человек, в основном фермеров, принадлежавшего вместе с окрестными полями семье Эшеров на протяжении пяти поколений.

Лимузин скользил по улицам Фокстона. Благосостояние города неуклонно росло, и Рикс заметил изменения, произошедшие с тех пор, как он был тут в последний раз. Кафе «Широкий лист» переехало в новый кирпичный дом. Появилось современное здание Каролинского банка. Палатка императорского театра предлагала билеты за двойную, по случаю Дня всех святых, цену на фильмы ужасов Орлона Кронстина. Но старый Фокстон тоже продолжал существовать. Двое пожилых фермеров в соломенных шляпах сидели на скамейке перед магазином скобяных изделий и загорали. Мимо проехал побитый пикап, груженный табачными листьями. Группа мужчин, праздно стоявших возле магазина, обернулась и стала разглядывать проезжающий лимузин, и Рикс заметил в их глазах тлеющие угольки негодования. Они быстро отвернулись. Рикс знал, что когда они заговорят об Эшерах, их голоса, возможно, понизятся до шепота. Понизятся от страха, что сказанное ими о старике Уолене будет услышано за густым лесом и горным хребтом, разделяющими Фокстон и Эшерленд.

Рикс взглянул на маленький, из грубого камня дом, в котором находилась редакция «Фокстонского демократа», местной еженедельной газеты. Он заметил отражение лимузина в окне дома и проникся уверенностью, что за окном, почти касаясь лицом стекла, стоит темноволосая женщина. На мгновение он вообразил, что ее взгляд направлен на него, хотя знал, что она не может его видеть сквозь затемненные стекла. Тем не менее он беспокойно отвел взгляд.

За Фокстоном лес опять быстро погустел и впереди казался непроходимой стеной. Красота гор стала дикой, острые утесы торчали из земли словно серые кости наполовину зарытых монстров. Случайная лесная тропа уходила, петляя, от главной дороги в лес, в глушь, к горным деревенькам, где жили сотни семей, крепко цепляющиеся за ценности девятнадцатого века. Их оплот, гора Бриатоп, стояла на западном краю Эшерленда, и Рикс часто думал, кто эти люди, поколениями живущие на горе, и что они думают о садах, фонтанах и конюшнях, которые находятся в чужом мире под ними. Они с недоверием относились ко всему чужому и редко спускались торговать в Фокстон.

Рикс неожиданно почувствовал легкий укол. Даже не глядя на карту местности, он был совершенно уверен, что они въехали сейчас на территорию имения Эшеров. Лес, казалось, потемнел, осенние листья были таких глубоких тонов, что, казалось, отливали масляной чернотой. Полог черной листвы свешивался на дорогу, заросли вереска, судя по виду, способные изодрать до костей, закручивались уродливыми штопорами, опасными как колючая проволока. Массивные россыпи камней лепились к склонам холмов, угрожая скатиться и смять лимузин, как консервную банку. Рикс почувствовал, что на его ладонях выступил пот. Места здесь, казалось, были дикими, враждебными и неподходящими для любого цивилизованного человека, но Хадсон Эшер влюбился в эту землю. Или, возможно, увидел в ней вызов, который надо принять. Во всяком случае, Рикс никогда не считал эти места родными.

Проезжая по этой дороге, в последние годы очень редко, Рикс всегда чувствовал жестокость в этой земле, своего рода бездушие сил разрушения, которые делали его маленьким и слабым. Неудивительно, думал он, что жители Фокстона считают Эшерленд местом, которое лучше обойти стороной, и сочиняют небылицы, подчеркивая свой страх перед мрачными, негостеприимными горами.

— Страшила все еще бродит в лесах? — тихо спросил Рикс.

Эдвин взглянул на него и улыбнулся.

— Боже мой! Вы еще помните эту историю?

— Как я мог позабыть? Давай вспомним, как это звучит? «Беги, беги, лети стрелой и дома дверь плотней закрой — Страшила где-то рыщет, детей на ужин ищет». Так?

— Почти.

— Когда-нибудь я сделаю Страшилу персонажем своей книги, — сказал Рикс. — А как насчет черной пантеры, которая разгуливает там же? Есть какие-нибудь новые наблюдения?

— В самом деле есть. В августовском «Демократе» писали, что какой-то сумасшедший охотник клялся, будто видел ее на Бриатопе. Полагаю, подобные истории и делают газетам тираж.

Рикс обозревал лесные заросли по обе стороны дороги. У него засосало под ложечкой, когда он вспомнил рассказанную ему Эдвином сказку о Страшиле, создании, живущем, по словам местных, в горах более ста лет и ворующем детей, которые уходят слишком далеко от дома. Даже сейчас, уже взрослый, Рикс думал о Страшиле с детским страхом, хотя знал, что эту историю выдумали, чтобы удерживать детей вблизи дома.

За следующим поворотом дороги стояла громадная стена с затейливо отделанными железными воротами. На гранитной арке над воротами железными буквами было написано: ЭШЕР. Когда Эдвин подъехал достаточно близко, сработал радиозамок и ворота распахнулись. Эдвину не пришлось даже снимать ногу с акселератора.

Когда они проехали, Рикс оглянулся через плечо и увидел, как ворота автоматически захлопнулись. Их устройство всегда напоминало ему капкан.

Мгновенно ландшафт переменился. Последние островки дикого и густого леса перемежались сочными газонами и безупречно ухоженными садами, где между статуй важничающих фавнов, кентавров и ангелочков росли розы, фиалки и подсолнечники. Между ровными рядами сосен виднелась высокая стеклянная крыша теплицы, где один из предков Рикса выращивал всевозможные кактусы и тропические растения. Жимолость и английский плющ окаймляли границы леса. Рикс увидел нескольких садовников за работой. Они подравнивали кустарник и обрезали деревья. В одном саду стоял огромный красный локомотив времен первых железных дорог, возведенный на каменный пьедестал. Он был куплен Арамом Эшером, сыном Хадсона и пра-пра-дедушкой Рикса, первым из династии Эшеров. Одно время Эшеры управляли своей собственной железной дорогой — «Атлантик сиборд лимитед». По ней перевозили порох, боеприпасы и оружие.

Несколько тысяч акров имения Эшеров так никогда и не были картографированы. Эти земли включали в себя горы, медленно текущие реки, широкие луга и три глубоких озера. Как всегда, Рикс был поражен неописуемой красотой Эшерленда. Это было великолепное, роскошное поместье, достойное американских королей. Но тут, мрачно думал Рикс, тут была еще и Лоджия — храм, святая святых клана Эшеров.

Эдвин притормозил у въездных ворот Гейтхауза. Особняк из белого известняка с красной шиферной крышей окружали красочные сады и огромные древние дубы. В нем было тридцать две комнаты. Пра-пра-дедушка Рикса Лудлоу построил его как дом для гостей.

Лимузин остановился. Рикс боялся входить в этот дом. Когда Эдвин собрался выходить, Рикс заколебался и почувствовал его руку на плече.

— Все будет хорошо, — уверил Эдвин. — Вот увидите.

— Да, — ответил Рикс. Он заставил себя выйти и достал сумку из багажника, а Эдвин взял чемодан. Они поднялись по каменным ступенькам, прошли через внутренний дворик, посреди которого в маленьком декоративном пруду плавали золотые рыбки, и остановились перед массивной дубовой дверью.

Эдвин позвонил, и молодая горничная-негритянка в бледно-голубой хрустящей униформе впустила их. Другой слуга, средних лет негр в сером костюме, провел Рикса в дом, взял его багаж и направился к центральной лестнице. Рикс заметил, что дом с каждым его приездом становится все больше похож на какой-то мрачный музей. Великолепной меблировкой — персидскими коврами, старинными французскими столами и стульями, позолоченными зеркалами прошлого века и средневековыми гобеленами, изображающими сцены охоты, — казалось, можно восхищаться лишь на расстоянии. Стулья в стиле Людовика Пятнадцатого никогда не проминались под весом человеческого тела, бронзовые и керамические предметы искусства покрывались пылью, но оставались нетронутыми. Все вещи в доме, казалось, были также холодны к Риксу, как и люди, выбравшие их.

— Миссис Эшер и мистер Бун в гостиной, сэр, — сказала молоденькая горничная, явно намереваясь проводить Рикса туда.

Эдвин пожелал удачи и пошел загнать лимузин обратно в гараж.

Горничная раздвинула ореховые двери гостиной, установленные на колесиках. Рикс на секунду замер у порога и почувствовал тошнотворный сладковатый запах, неожиданно возникший, казалось, из ниоткуда.

Он понял, что это запах гниения человеческого тела, идущий сверху из комнаты отца.

Рикс собрался с духом и шагнул в гостиную, представая перед братом и хозяйкой Эшерленда.

2

Вороша бронзовой кочергой дрова в мраморном камине, Бун поднял взгляд на звук открывающейся двери и в позолоченном зеркале над очагом увидел Рикса.

— О! — сказал он. — А вот и знаменитый автор триллеров, мама!

Маргарет Эшер сидела в высоком итальянском кресле, глядя на огонь. Она мерзла весь день и никак не могла изгнать холод из своих костей. Она не обернулась поздороваться с сыном.

Двери закрылись за Риксом, мягко, но со слабым щелчком, похожим на звук защелкивания капкана. Теперь он был с ними наедине. Он был одет в потертые джинсы и бледно-голубую рубашку под бежевым свитером — вполне уместно для любого другого места, за исключением этого, подумал Рикс. На Буне был костюм с иголочки, а на матери — тщательно подобранное голубое с золотом платье.

— Здравствуй, мама, — сказал Рикс.

— Я замерзла, — сказала она, как будто не слыша. — В доме очень холодно, ты не заметил?

— Хочешь, принесу тебе свитер, мама?

Она помедлила, размышляя над вопросом Буна, ее голова слегка склонилась набок.

— Да, — сказала она в конце концов. — Свитер может помочь.

— Само собой. Мам, покажи Риксу тот жемчуг, что я привез тебе из Нью-Йорка. — Бун показал пальцем на ее шею, призывая ее поднять голову. Нить жемчуга ярко блестела в золотом свете, который просачивался сквозь большое окно с видом на азалиевый сад. — Мило, а? Обошлась в четыре тысячи долларов.

— Очень мило, — согласился Рикс. — Бун и мне привез в Нью-Йорк пару подарков, мама.

Бун невесело рассмеялся.

— Ну и как тебе эта штука, Рикси? Я думал, тебе понравится! В зоомагазине за два квартала до «Де Пейзера» было как раз то, что я искал. Парень, продававший их, сказал, что именно такие используются в фильмах ужасов.

— Мне кажется, я просек твой замысел. Ты, вероятно, хотел, чтобы я нашел эту штуку первой, и думал, что она вызовет приступ. Затем я поспешил бы в Тихую Комнату и обнаружил второй сюрприз.

— Не говори так, — Маргарет пристально смотрела на огонь. — «Просек»

— не подходящее слово. — У нее был спокойный гортанный голос — голос женщины, привыкшей распоряжаться.

— Такие слова не должен произносить знаменитый автор, не так ли, мама? — Бун, как всегда, не упускал случая заработать очко против Рикса. — Сидите здесь, а я сбегаю за свитером. — Когда он проходил мимо Рикса, на его лице промелькнула быстрая натянутая улыбка.

— Бун? — позвала Маргарет, и он остановился. — Только чтобы свитер не кусался, дорогой.

— Хорошо, мама, — ответил Бун и вышел из комнаты.

Рикс подошел к матери. Приблизившись, он опять уловил этот дурной запах, как будто в стене была замурована крыса. Маргарет взяла со столика позади кресла баллончик с освежителем, создающим сосновый аромат, и распылила его вокруг себя. После этого в комнате запахло как в сосновом лесу, полном трупов животных.

Рикс стоял позади матери. Она все еще пыталась остановить время. В свои пятьдесят восемь лет Маргарет Эшер отчаянно старалась оставаться тридцатипятилетней. Ее волосы были коротко, по моде подстрижены и выкрашены в каштановый цвет. Несколько поездок в Калифорнию для пластических операций привели к тому, что кожа на ее лице была туго натянута и, казалось, вот-вот лопнет. Косметики было больше, чем раньше, а губная помада, которую она выбрала — гораздо ярче. Крохотные морщинки собрались вокруг ее рта и бледно-зеленых глаз. Ее тело оставалось изящным, но все же появилась легкая полнота в районе живота и бедер. Рикс вспомнил, как Кэт говорила ему, что мать боится лишнего веса, как чумы. На тонких, изящных руках было чрезмерно много колец — бриллиантов, рубинов и изумрудов. К платью была приколота бриллиантовая брошь, сверкавшая в отблесках огня. Сидящая неподвижно, мать казалась Риксу еще одним предметом великолепной меблировки Гейтхауза, из тех, которыми можно восхищаться только с расстояния.

У нее был скорбный и беспомощный вид. Риксу стало ее жалко. Какую цену она платит, думал он, за то, чтобы быть хозяйкой Эшерленда?

Внезапно мать повернула голову и посмотрела на него тем же туманным взглядом, будто на незнакомца.

— Ты похудел, — заметила она. — Ты болел?

— Я чувствую себя уже лучше.

— Ты похож на ходячий скелет.

Он пожал плечами, не желая вспоминать о своих физических страданиях.

— Я поправлюсь.

— Но не при таком образе жизни, который ты ведешь, бедствуя в отдаленном городе, без своей семьи. Я не понимаю, как ты выносишь это так долго. — В ее глазах зажегся огонек, и она взяла Рикса за руку. — Но теперь ты приехал домой, чтобы остаться, не правда ли? Ты нужен нам. Я велела подготовить для тебя твою старую комнату. Там все, как было раньше. Теперь твой дом здесь.

— Мама, — сказал Рикс мягко. — Я не могу остаться. Я приехал только на несколько дней, повидать отца.

— Но почему? — Она сжала его руку. — Почему ты не можешь остаться здесь, в своем доме?

— Эшерленд — не мой дом. — Он знал, что бессмысленно опять начинать дискуссию. Неизбежно дойдет до ссоры. — Я должен вернуться к работе.

— Ты имеешь в виду сочинительство? — Маргарет отпустила его руку и встала полюбоваться своим жемчугом перед зеркалом. — Едва ли это можно назвать работой. Скорее, род деятельности, к которой ты способен. Смотри, какой жемчуг мне привез твой брат. Правда, замечательный? — Она нахмурилась и провела пальцем под подбородком. — Боже мой, я выгляжу, как старуха, да? Я подам в суд на доктора, работавшего с моим подбородком. Я подам в суд, чтобы его лишили практики. Видел ли ты когда-нибудь более уродливую старуху, чем я?

— Ты выглядишь великолепно.

Она оценивающе посмотрела на себя и слабо улыбнулась.

— О, ты не помнишь, как я выглядела раньше. Знаешь, как меня всегда называл папа? Самая прелестная девочка в Западной Каролине. Паддинг думает — она красива, но она не знает, что такое настоящая красота. — Маргарет упомянула жену Буна с нескрываемым отвращением. — Я была такая же, как Кэт. У меня была такая же прекрасная кожа.

— А где Кэт?

— Твой брат тебе не говорил? Она уехала куда-то на Багамы, на презентацию журнала. Что-то, что она не может пропустить. Она рассчитывала вернуться либо завтра, либо через день. Знаешь, сколько ей сейчас платят? Две тысячи долларов в час. Они собираются поместить ее на обложку «Вога» в следующем месяце. Я в ее возрасте выглядела примерно так же.

— А как поживает Паддинг?

— Как она может поживать? — Маргарет безучастно пожала плечами. — Полагаю, она у себя, наверху. Она все время спит. Я пыталась говорить Буну, что его маленькая прелестная жена начинает слишком много пить, но разве он будет слушать? Нет. Он уходит в конюшни, на скачки. — Она опять взяла баллончик и освежила воздух вокруг себя. — Ты, по крайней мере, свободный человек. Твой брат сделал глупость…

Двери открылись, и вошел Бун с бледно-желтым свитером. То, как Маргарет мгновенно закрыла рот и выпрямилась, ясно дало ему понять, что разговор шел о нем. На его лице, как маска, появилась широкая ухмылка.

— Вот твой свитер, мама. — Бун накинул свитер ей на плечи. — О чем это вы тут говорите?

— О, да так, ни о чем, — мягко сказала Маргарет, ее глаза были полуопущены. — Рикс только что рассказывал мне о своих женщинах. Он не теряет время даром.

Рот Буна растянулся еще шире, и Риксу показалось, что он слышит треск кожи. В его глазах загорелся знакомый огонек — в детстве Рикс видел его много раз перед тем, как Бун нападал на него по любому поводу.

— Мама хочет сказать, Рикси, что я — позор семьи, второй после тебя, разумеется. Я дважды разводился и теперь женат на молоденькой кокетке, и мама, видать, думает, что я должен до конца жизни влачить свой крест.

— Не валяй дурака перед братом, дорогой.

— Знаешь, мама, почему у Рикси так много женщин? Потому что ни одна из них не хочет гулять с ним во второй раз. Ему доставляет удовольствие во время свидания бродить по ближайшему кладбищу в поисках привидений. И, к тому же, вспомните ту маленькую леди Рикса, которая решила принять прекрасную теплую…

Рикс уставился на него. Он чувствовал, как гнев исказил его лицо. Бун замер.

— Не говори так, — хрипло прошептал Рикс. — Если ты, ублюдок, еще раз это скажешь, я буду вынужден убить тебя.

Бун окаменел. Затем он резко и коротко рассмеялся, но в смехе чувствовалась дрожь.

— Мальчики, — мягко пожурила Маргарет. — Здесь недостаточно сильный сквозняк?

Бун побродил по комнате и погрел руки перед очагом.

— Знаешь, мама? Рикс сказал, что закончил новую книгу.

— О? — Ее голос стал ледяным. — Я полагаю, это очередная кровавая мерзость? Уверяю, мне совершенно непонятно, почему ты такое пишешь! Неужели ты действительно думаешь, что они нравятся людям?

У Рикса заболела голова. Он потрогал виски, опасаясь приступа. «Боже мой, зачем я приехал?» — спросил он себя. Намек Буна на Сандру почти вывел его из себя.

— Понять Рикси очень просто, мама, — сказал Бун с бегающим взглядом.

— Когда мы были детьми, он всегда боялся собственной тени. Всегда искал Страшилу у себя под кроватью, а теперь пишет романы ужасов, где может убивать злых демонов. И думает, что он Эдгар Аллан По. Ты знаешь…

— Тише! — резко оборвала его мать. — Как ты смеешь произносить это имя в этом доме! Боже, с твоим отцом сделался бы припадок, услышь он это!

— Да, но это правда! — настаивал Бун. Он усмехнулся Риксу, потирая руки. — Когда мы сможем прочесть что-нибудь про нас, Рикси? Это как раз то, что ты рано или поздно сделаешь.

Уголком глаза Рикс заметил, как мать побледнела.

— Знаешь, братец Бун, а пожалуй, это неплохая идея. Я действительно мог бы написать книгу об Эшерах. Историю семьи. Что ты об этом думаешь, мама? — спросил он с самодовольной улыбкой.

Она открыла было рот, чтобы ответить, но быстро его захлопнула. Она опять взяла пульверизатор и освежила воздух. Рикс почувствовал новую волну зловония, идущую из-под двери.

— Это так трудно, — сказала Маргарет, продолжая распылять. — Содержать старый дом в чистоте и свежести. Когда дом достигает определенного возраста, он начинает разваливаться на куски. Я всегда заботилась о доме. — Она прекратила распылять: было ясно, что это не помогает. — Моя мама воспитала меня в аккуратности, — сказала она с гордостью.

Рикс помедлил сколько было возможно.

— Я лучше сейчас поднимусь к нему, — покорно сказал он.

— Нет, не сейчас! — Маргарет сжала его руку, на ее лице появилась натянутая, фальшивая улыбка. — Давайте посидим все вместе, два моих любимых мальчика. Кэсс делает для вас уэльский пирог. Она знает, как вы его любите.

— Мама, я должен подняться наверх.

— Он, вероятно, спит. Миссис Рейнольдс сказала, что ему нужен сон. Давайте посидим и поговорим о приятном, хорошо?

— Да пусть идет, ма, — ворчливо сказал Бун, наблюдая за Риксом. — Повидавшись с отцом, он тут же сможет написать новый роман ужасов.

— Замолчи! — Маргарет обернулась к нему. — Ты грубиян, Бун Эшер! Твой брат, по крайней мере, желает выказать своему отцу уважение, чего от тебя не дождешься! — Под гневным взглядом матери Бун отвернулся и пробормотал что-то себе под нос.

— Я лучше пойду наверх, — сказал Рикс. В глазах матери выступили крошечные бриллианты слез, и он приблизился, чтобы поцеловать ее в щеку.

— Не надо, — сказала она, быстро отдернув голову. — Ты испортишь мне прическу.

Он медленно убрал руку. Ничего здесь не меняется, подумал он. Вас так или иначе заманивают сюда, а потом уничтожают все ваши чувства, давят их, как клопов. Он покачал головой, прошел мимо нее и вышел из гостиной, направляясь через холл к главной лестнице. Она вела наверх, где располагались спальни и приемные. В них в свое время жили Тедди Рузвельт, Вудро Вильсон, Герберт Гувер и многие другие правительственные и пентагоновские звезды первой величины, как известные, так и нет.

Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как страх встречи с отцом гложет его изнутри. Почему Уолен Эшер захотел его увидеть, недоумевал он. Старик ненавидел Рикса за то, что он покинул Эшерленд, а Рикс презирал идеалы «Эшер армаментс». О чем они вообще могли теперь говорить?

На втором этаже запах гниения был сильнее. Он прошел мимо своей бывшей комнаты, не заглянув туда. Вдоль всего коридора в тщетной попытке заглушить вонь были поставлены прозрачные вазы с яркими цветами и зеленью. Унылые масляные полотна, в том числе «Облака войны» Виктора Холмарка, «После битвы» Рутлиджа Тэйлорсона и «Кровь на снегу» Джорджа Г.Нивенса, висели на стенах, доказывая, как скверно Уолен Эшер разбирался в живописи. В конце коридора еще одна лестница вела к единственной белой двери — в Тихую Комнату Гейтхауза.

Рикс остановился у подножия лестницы, собираясь с духом. Запах разложения, его отвратительные миазмы витали вокруг. Ничто живое не может так пахнуть, думал Рикс.

В последний раз, когда Рикс видел отца, Уолен Эшер был рослым мужчиной с властной, типично армейской внешностью, знакомой Риксу с детства. Возраст нисколько не уменьшил ни властность его взгляда, ни силу голоса, и его грубое лицо вполне могло принадлежать сорокалетнему человеку, только на висках проступала седина, а высокий аристократический лоб прорезали несколько глубоких морщин. Челюсти Уолена Эшера выступали вперед, как нос боевого корабля, а тонкая мрачная линия рта редко изламывалась улыбкой.

Рикс никогда не мог понять, как работает мозг отца. У них не было ни общих интересов, ни общих тем для разговора. Уолен управлял делами и поместьем, как диктатор. Все свои разнообразные деловые планы он всегда держал в секрете от семьи. Когда Рикс был ребенком, Уолен часто запирался в кабинете и подолгу не выходил. Рикс знал только, что к отцу приходило много военных.

Когда Уолен был рядом, он обращался с детьми, как с солдатами своей личной армии. Утренние поверки, строгие правила, регламентирующие, как вести себя, как одеваться, и грубая брань, если они что-то нарушали. Особенно доставалось Риксу. Он считался ленивым и бездеятельным.

Если Рикс «перечил», не надраивал ботинки до блеска, опаздывал к столу или еще как-нибудь нарушал неписаные правила, то широкий кожаный ремень отца, названный им Миротворцем, опускался на его ноги и ягодицы, оставляя красные полосы, обычно в присутствии Буна, хихикающего за спиной отца. Бун, напротив, был мастер разыгрывать примерного сына. Он был всегда безукоризненно одет, всегда чист и опрятен и всегда заискивал перед отцом. Кэтрин тоже научилась искусству всегда держать нос по ветру и в основном избегала оскорблений. Маргарет, всегда занятая приемами и благотворительностью, знала, что лучше не стоять на дороге у Уолена, и никогда не принимала сторону Рикса. Правила, говорила она, есть правила.

Рикс однажды видел, как Уолен сбил с ног слугу и бил его ногами по ребрам за какое-то мнимое нарушение обязанностей. Если бы не вмешался Эдвин, Уолен мог бы и убить несчастного. Иногда поздно ночью, когда все в доме уже спали, Рикс, лежа в постели, слышал, как отец выходил из своей комнаты в коридор и расхаживал взад и вперед, давая выход нервной энергии. В такие ночи Рикс боялся, что отец ворвется к нему с горящими от гнева глазами и набросится на него с такой же яростью, с какой крушил ребра слуги.

Но в благодушном настроении Уолен мог вызвать Рикса в свою огромную спальню с темно-красными стенами и тяжелой черной викторианской мебелью, принесенной из Лоджии, и велеть ему читать вслух Библию. То, что обычно Уолен желал слушать, было не главы с духовным содержанием, а длинные перечни кто за кем родился. Он требовал читать их снова и снова, и, когда Рикс запинался на каком-нибудь имени, черная трость нетерпеливо стучала по полу.

Когда Риксу было десять лет, он после одной особенно неприятной встречи с Миротворцем сбежал из дома. Эдвин нашел его на автобусной остановке в Фокстоне. Они долго беседовали, и когда Рикс разразился слезами, Эдвин дал ему слово, что, пока он жив, Уолен больше никогда не будет пороть его. Обещание выполнялось все эти годы, хотя насмешки Уолена стали более язвительными. Рикс оставался неудачником, белой вороной, малодушным слабаком, скулящим при виде того, благодаря чему Эшеры процветали и жирели в течение поколений.

Рикс заставил себя пойти наверх, и его сердце забилось сильней. На двери от руки было написано: «НЕ ХЛОПАТЬ». Рядом стоял стол, а на нем — коробка с зелеными хирургическими масками.

Он взялся за дверную ручку и резко отдернул руку. Запах разложения сочился из этой комнаты, Рикс чувствовал его, как жар от печи. Он не знал, сможет ли он вынести то, что ждет его там, и внезапно его решимость улетучилась. Он начал пятиться вниз по лестнице.

Но в следующее мгновение решение пришло само.

Ручку повернули изнутри, и дверь открылась.

3

Одетая в униформу сиделка в хирургических перчатках и маске, закрывавшей нижнюю часть лица, уставилась из Тихой Комнаты на Рикса. На ее руках были хирургические перчатки. У нее были темно-карие глаза, окруженные паутиной морщинок.

Запах гниения волной выкатился из Тихой Комнаты и ударил в Рикса с почти осязаемой силой. Он крепко вцепился в перила и стиснул зубы.

Миссис Рейнольдс прошептала:

— Маска, должно быть, вам поможет, — и показала в сторону коробки.

Он взял одну и надел. Внутри маска была проложена ватой, но особого толка от нее не было.

— Вы Рикс? — Сиделка была крепкой женщиной примерно пятидесяти пяти лет с коротко подстриженными вьющимися волосами стального серого цвета. Рикс заметил, что глаза у нее покрасневшие.

— Конечно, это Рикс, дура чертова! — донесся из темноты грубый, едва ли человеческий голос, похожий скорее на скрежет. Рикс окаменел. Мелодичный голос его отца превратился в рычание зверя. — Я же говорил вам, что это должен быть Рикс, не так ли? Немедленно впустите его!

Миссис Рейнольдс приоткрыла дверь пошире.

— Быстрее, пожалуйста, — сказала она. — Слишком много света вредно для его глаз. И помните: говорить как можно тише.

Рикс вошел в комнату с высоким потолком и обитыми резиной стенами. Единственным источником света была маленькая лампа с зеленым абажуром на столе, за которым сидела миссис Рейнольдс. Свет от этой лампы простирался не более чем на фут. Перед тем, как миссис Рейнольдс закрыла дверь, Рикс успел разглядеть лишь мрачную меблировку комнаты.

Он увидел кровать отца, покрытую канапе. Там, под пластиковым кислородным тентом что-то лежало. Рикс поблагодарил Бога за то, что дверь закрылась раньше, чем он успел разглядеть это хорошенько.

В темноте он слышал слабое чириканье осциллоскопа. Прибор находился слева от кровати отца. Рикс видел на нем бледно-зеленый зигзаг, отражавший работу сердца Уолена Эшера. У отца было болезненное, булькающее дыхание. Шелковая простыня шуршала на кровати.

— Вам что-нибудь нужно, мистер Эшер? — спросила сиделка.

— Нет, — раздался измученный голос. — Не орите, черт подери!

Миссис Рейнольдс вернулась на свое место, оставив Рикса одного, и продолжила чтение романа Барбары Картлэнд.

— Подойди ближе, — скомандовал Уолен Эшер.

— Я здесь ничего не вижу…

Последовал резкий вдох.

— Тише! О, Боже, мои уши…

— Прошу прощения, — прошептал Рикс, вконец лишившись присутствия духа.

Осциллоскоп зачирикал быстрее. Уолен смог заговорить лишь когда сердцебиение замедлилось.

— Ближе. Ты сейчас споткнешься о стул. Шагни влево. Не зацепи кабель, идиот! Еще левее. Отлично, ты в пяти шагах от ножки кровати. Проклятие, парень, неужели обязательно так топать?

Приблизившись к кровати, Рикс почувствовал лихорадочный жар, исходивший от тела отца. Он коснулся канапе, и пот потек вниз по его руке.

— Хорошо, хорошо, — сказал Уолен. Рикс ощущал на себе его внимательный, изучающий взгляд. Силуэт на кровати с легким шуршанием подвинулся. — Так, значит, все-таки приехал? Повернись. Дай мне тебя рассмотреть.

— Я не призовая лошадь, — буркнул Рикс себе под нос.

— Ты и сын не призовой. Одежда на тебе болтается. Что, работа писателя не дает достаточно пищи для твоего стола?

— У меня все в порядке.

Уолен хмыкнул. — Что-то не верится. — Он замолчал, и Рикс услышал, как жидкость булькает у него в легких. — Уверен, ты узнал эту комнату, не правда ли? Во время приступов ты, Бун и Кэтрин скрывались здесь. Куда ты уходишь теперь?

— У себя дома я проложил стены туалета картоном для лучшей звукоизоляции и оборудовал дверь так, чтобы она не пропускала свет.

— Бьюсь об заклад, ты сидишь там, как в утробе. В тебе всегда было что-то такое, что жаждало вернуться в утробу.

Рикс пропустил последние замечание мимо ушей. Темнота и запах разложения угнетали. Болезненный жар бил ему лицо, как солнце.

— Куда уходят Бун и Кэт, после того, как ты переехал сюда?

— Бун устроил за своей спальней собственную Тихую Комнату, а Кэт сделала нишу в стене в своем туалете. У них редко бывают приступы. Они не понимают, что я здесь испытываю. Они всегда жили в Эшерленде, где безопасно. Но ты — ты представляешь себе этот ад, не так ли?

— У меня не так уж и много приступов.

— Не много? Как тогда назвать то, что ты испытал вчера в Нью-Йорке?

— Тебе Бун рассказал?

— Я слышал, как он рассказывал это Маргарет вчера вечером в гостиной. Ты забываешь, как хорошо я могу слышать, Рикс. Я слышал, как ты говорил с ними внизу, я слышал, как ты поднимался, я слышу сейчас стук твоего сердца. Это нарастает. Иногда мои чувства обострены более обычного. Это накатывается волнами. Но ты понимаешь, о чем я говорю, не так ли? Эшеры не могут долго жить за воротами Эшерленда. Это факт, который, я уверен, ты начал осознавать.

Глаза Рикса привыкли к темноте. Перед ним на кровати лежало что-то похожее на коричневую костистую мумию, страшно истощенную. Она лежала неподвижно, но когда костяная сморщенная рука вытянулась, чтобы подтянуть простыню, холодок пробежал по спине Рикса. Чуть больше года назад в Уолене Эшере было более шести футов роста и весил он сто восемьдесят пять фунтов. Скелет на кровати весил раза в два меньше.

— Нечего на меня пялиться, — проскрежетал Уолен. — Настанет и твое время.

К горлу Рикса подступил комок. Когда он снова смог говорить, он сказал:

— Не заметно, чтобы жизнь в Эшерленде пошла тебе сильно на пользу. Так что — что так, что иначе.

— Ты не прав. Мне шестьдесят четыре года. Мое время почти истекло. Взгляни на себя! Тебя можно было бы принять за моего брата, а не за сына. Каждый год жизни за воротами Эшерленда разрушает твое здоровье. Твои приступы становятся сильнее. Скоро твоей маленькой утробы будет недостаточно. В один прекрасный день ты попробуешь там спрятаться — и слишком поздно обнаружишь, что видишь полоску света. И тогда ты ослепнешь и сойдешь с ума, и никто тебе не поможет. Перед этим, — в его голосе появились нотки отвращения, — у меня не было приступов пять лет. Хадсон Эшер знал, что здешний воздух, покой и уединение благотворно влияют на Недуг. Он построил это имение, чтобы его потомки могли жить долго и полнокровно. У нас здесь собственный мир. Ты либо безумен, либо собираешься совершить медленное самоубийство, если хочешь жить где-либо еще.

— Я уехал потому, что хотел идти своим путем.

— Конечно. — Из-под кровати раздалось бульканье. Естественные отходы, понял Рикс. К Уолену тянулись трубки, которые отсасывали жидкость.

— Да, ты определенно пошел своей дорогой. Некоторое время писал рекламные объявления в каком-то магазине в Атланте. Затем получил работу продавца книг. А после был корректором в какой-то местной газетенке. Потрясающие достижения, что одно, что другое. Да, и еще — твои успехи в личной жизни. Стоит ли нам сейчас обсуждать твою неудачную женитьбу и ее последствия?

Рикс сжал челюсти. Он почувствовал себя ребенком, которого опять порют Миротворцем.

— Значит, я избавлю тебя от этого. Поговорим о твоих литературных достижениях. Три романа, полные несусветной чуши. Я знаю, что последний из них попал на короткое время в список бестселлеров. Говорят, если посадить обезьяну за пишущую машинку, она когда-нибудь создаст сонет Шекспира. — Он приостановился, давая как следует прочувствовать боль от порки. Ребенком Рикс упорно старался не плакать, когда Миротворец был в деле, но боль всегда побеждала. «Достаточно?» — мог спросить Уолен, и если Рикс упрямо молчал, ремень опять начинал свистеть. — Эти книги вероятно и довели твою жену до самоубийства, — бесцеремонно закончил Уолен.

Рикс почувствовал, что теряет контроль над собой. Его рот искривился под маской и кровь застучала в ушах.

— Каково быть умирающим, а, папа? — услышал Рикс свой язвительный голос. — Ты ведь скоро все потеряешь, не так ли? Имение, «дело», Лоджию, деньги. Все это и гроша ломаного не будет стоить, когда ты сыграешь в ящик, не правда ли? — Осциллоскоп зачирикал, и на другом конце комнаты миссис Рейнольдс нервно кашлянула. Рикс продолжил: — Ты скоро умрешь, и всем будет на это наплевать — всем, за исключением разве что этих кровопийц из Пентагона. Вы стоите друг друга. Бог свидетель, меня тошнит от имени Эшер!

Скелет на кровати не шелохнулся. Внезапно Уолен поднял свои костлявые руки и мягко хлопнул ими пару раз. — Очень драматично, — прошептал он. — Очень трогательно. Но не беспокойся из-за моей смерти, Рикс. Я уйду, когда захочу, не раньше. А до той поры я буду здесь.

— До меня все почему-то никак не доходит, что здесь ничего не меняется. Мне кажется, я и так задержался в этом доме уже слишком долго. — Он собрался уходить.

— Нет. Подожди. — Это был приказ, и, несмотря на гнев, Рикс подчинился. — Я должен сказать еще кое-что.

— Так говори. Я уезжаю.

— Как угодно. Но ты превратно судишь обо мне, сын. Я всегда желал тебе самого лучшего.

Рикс едва не рассмеялся. — Да? — спросил он недоверчиво.

— Я человек, что бы ты там ни думал. У меня есть чувства. Я делал ошибки. Но я всегда понимал свою судьбу, Рикс, и я приготовился к ней. Только… это пришло ко мне так быстро, так быстро. — Он подождал, пока жидкость стечет по трубкам. — Несправедливость смерти — самое худшее, — сказал он мягко. — Я видел, как умирал мой отец — подобно мне. Я знал, что это ждет меня и моих детей. Ты не можешь отвернуться от своего наследства, как бы сильно ты ни старался.

— Я постараюсь сделать все от меня зависящее.

— Да ну? Неужели? — Уолен вытащил руку из-под простыни и потянулся к маленькой панели позади кровати. Он начал нажимать на кнопки, и на встроенной в стену консоли зажглись телевизионные экраны. Чтобы не вредить глазам Уолена, яркость и контрастность были минимальными, но Рикс мог разглядеть интерьер бассейна в римском стиле, закрытые теннисные корты, вертолетные посадочные площадки, ангар с вертолетами позади Гейтхауза, гараж с коллекцией антикварных автомобилей и вид на парадные ворота Эшерленда. Объективы камер медленно плавали вперед и назад. — Жизнь Эшеров должна быть приятной, — сказал Уолен. — Взгляни, что у нас здесь есть. Наш собственный мир. Свобода делать, что нам нравится и когда нам нравится. И у нас есть власть, Рикс, такая власть, какая тебе никогда и не снилась.

— Ты имеешь в виду возможность стереть с лица Земли целую страну? — резко спросил Рикс. В усилившемся свете он уголком глаза увидел улыбку на черепе отца, но посмотреть более пристально не решился.

— Погоди. Эшеры только разрабатывают и производят оружие. Направляем его не мы. То же самое делали Кольт, Винчестер и сотни других умных людей. Мы просто ушли еще на несколько шагов вперед.

— От кремниевых мушкетов до лазерного оружия. Что дальше? Оружие для убийства детей в чреве матери? Чтобы они не успели вырасти во вражеских солдат?

Череп на кровати ухмыльнулся.

— Вот видишь, я всегда говорил, что ты самый изобретательный из моих детей.

— Я намерен продолжать писать.

Телевизионные экраны померкли.

— Твоя мать нуждается в тебе, — сказал Уолен.

— У нее есть Бун и Кэт.

— У Буна другие интересы. Жена сделала его неуравновешенным. А Кэт может притворяться сильной, но ее эмоции как на ладони. Твоей матери нужно плечо, на которое она смогла бы опереться прямо сейчас. Боже правый! Что это за шипящий звук я все время слышу? Похоже, он идет откуда-то снизу!

— Мать распыляет дезодорант. — Рикс был поражен тем, что отцу удалось уловить такой отдаленный звук.

— От этих звуков мне хочется мочиться! Скажи ей, чтобы перестала. Ей нужен ты, Рикс. Не Бун, не Кэт, а ты.

— А как насчет Кэсс и Эдвина?

— Им надо присматривать за поместьем. Черт подери, парень! Я больше не буду тебя ни о чем просить! Это последнее, о чем я тебя вообще прошу! Останься здесь ради матери!

Рикс был захвачен врасплох. Он не ожидал от отца столь откровенной просьбы. Он приехал в имение ненадолго, но мог сам распоряжаться своим временем. Когда еще представится возможность поработать над идеей, пришедшей ему в голову в Нью-Йорке? В Гейтхаузе большая библиотека, и в ней может отыскаться что-нибудь полезное. Но нужно быть осторожным. Хотя он и обмолвился о своей идее в разговоре с Кэсс в последний раз, когда был здесь, он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что он настроен серьезно.

— Хорошо, — согласился Рикс. — Но только на несколько дней — дольше я не могу остаться.

— Это все, о чем я прошу.

Рикс кивнул. Скелет на кровати болезненно дернулся. Что-то лежало на кровати позади него. Рикс посмотрел туда и тут же понял, что это трость Эшеров с серебряной головой льва, символ их патриархов. Клешня Уолена сомкнулась на ней.

— Теперь можешь идти, — коротко сказал ему Уолен.

Свидание окончено, подумал Рикс. Он резко встал с кровати, повернулся и на ощупь побрел к двери. Миссис Рейнольдс отложила книгу и встала, чтобы выпустить его.

Свет в коридоре резко ударил в глаза. Рикс сорвал маску с лица и бросил ее в стальной таз. От его одежды исходил гнилостный запах.

На дрожащих ногах он начал спускаться по лестнице, но на середине пролета ему стало дурно. Все завертелось у него перед глазами, и он вынужден был остановиться. На лице выступили холодные капельки пота, он боролся с приступом. Но на этот раз все обошлось, и он сделал несколько глубоких вздохов, чтобы в голове прояснилось.

Когда он опять был готов идти, он прошел по коридору и обнаружил там Эдвина. Эдвину не нужно было спрашивать о его впечатлениях от встречи с отцом: лицо Рикса напоминало мятый лист бумаги.

Эдвин кашлянул. — Вы уже видели вашу комнату?

— Нет. А что? — В последний раз, когда Рикс там спал, было удобно, но ничего особенного. Всю его старую мебель давно заменили новой: богатой кроватью, комодом, платяным шкафом красного дерева и мраморным столом, принесенным из Лоджии.

Эдвин открыл ему дверь.

Рикс застыл, как будто наткнулся на стеклянную стену.

Комната опять приняла прежний вид. Вся парадная мебель исчезла, а на ее месте стояла знакомая. На видавшем виды сосновом письменном столе стояла зеленая чернильница и побитая пишущая машинка «Ройял», его первая пишущая машинка, та самая, на которой он в десять лет отпечатал свой первый страшный рассказ. Его комод, украшенный сотнями переводных картинок. Кровать с резной спинкой, которая в его представлении была панелью управления на космическом корабле. Даже темно-зеленый ковер, похожий на лесной мох. Все было то же самое, вплоть до медных ламп на письменном столе и столике рядом с кроватью. Рикс был поражен. У него было жутковатое чувство, будто он шагнул в прошлое. Казалось, открыв дверь в стенной шкаф, он мог бы обнаружить там Буна, маленького, но плута ничуть не меньшего, ждущего, чтобы выпрыгнуть оттуда и крикнуть изо всех сил: «Страшила!»

— Боже мой, — сказал Рикс.

— Ваша мать настояла, чтобы все эти предметы были возвращены из хранилища в Лоджии, — сказал Эдвин, беспомощно пожав плечами.

— Я не могу в это поверить! Эта комната выглядит точно так же, как она выглядела, когда мне было десять лет!

— Миссис Эшер хотела быть уверена в том, что вам будет удобно. Все это было сделано вчера вечером.

Рикс вошел в комнату. Все было то же самое. Даже сине-зеленое покрывало в клетку.

— Как она вспомнила, где что было? Я не думаю, что она обращала много внимания на мою комнату.

— Мы с Кэсс помогали ей.

Рикс открыл нижний ящик комода, смутно надеясь найти там три кипы комиксов про Бэтмена, которые он собирал, а затем по дурости выкинул, считая, что вырос из них. Ящик был пуст, как и все остальные, зато в нем появился запах нафталина. На комоде стояла почти забытая Риксом маленькая резная деревянная шкатулка. Рикс открыл ее и опять почувствовал себя ребенком. Внутри лежали гладкие камешки, кусочки мрамора и старинные монеты. Все это время его коллекция оставалась нетронутой. Он нежно закрыл крышку «сокровищницы», как он ее называл, и заглянул в стенной шкаф. Там стоял его чемодан и сумка.

— Ваша мать хотела узнать, все ли в порядке?

— Полагаю, все отлично. Я до сих пор не могу поверить! Мне кажется, она немного переборщила.

— Таким образом она хотела показать вам, как рада вашему возвращению,

— сказал Эдвин. — И я тоже рад, Рикс. Кэсс и я скучали по вас больше, чем вы могли бы подумать. — Он нежно дотронулся до плеча Рикса.

— Кэсс на кухне? Я бы хотел ее увидеть.

— Нет, она уехала на рынок в Фокстон за свежими фруктами. Она хочет приготовить к вечеру для вас уэльский пирог. Э-э… Я полагаю, вы привезли с собой костюм и галстук?

Рикс слабо улыбнулся.

— Я знал, что если не привезу, меня не пустят к столу. — Его мать впускала в столовую только тех, кто был одет в ее понимании цивилизованно.

— Она ведь никогда не изменится, не так ли?

— Ваша мать была воспитана как настоящая леди, — дипломатично ответил Эдвин. — У нее есть определенные стандарты. Но, пожалуйста, Рикс, помните, что сейчас у нее сильное эмоциональное напряжение.

— Я буду себя вести образцово, — пообещал Рикс.

— Тогда мы поговорим об этом позже. Мне бы хотелось услышать о вашей новой книге. Как она называется? «Бедлам?»

— Совершенно верно. — С полгода назад он в длинном вечернем телефонном разговоре изложил Эдвину замысел «Бедлама». Рикс помнил молчание Эдвина, последовавшее за тем, как он пустился в деталях описывать расчлененные тела, висящие в подвале на крюках. Эдвин изо всех сил старался показать Риксу свою заинтересованность, но Рикс знал, что его пристрастия и интересы лежат в области американской истории и биографий различных исторических личностей.

Когда Эдвин ушел, Рикс положил чемодан на кровать и открыл его. Внутри, среди одежды, лежало около дюжины разных бутылочек с витаминами. Он начал их принимать более трех лет назад, когда, взглянув как-то в зеркало, обнаружил, что стареет неестественно быстро. Он думал, что сможет с их помощью вернуть аппетит. Однако до сих пор он ел как птичка. Но полагал, что какая-то польза от них все же была. Во всяком случае, его волосы перестали выпадать клочьями.

В ванной он набрал в стакан воды из-под крана и кинул туда несколько капсул из каждого флакончика.

— Добро пожаловать домой, — сказал он старику в зеркале.

4

Солнце садилось в оранжевую полосу, идущую вдоль горизонта. Холодный ветер, шелестевший в соснах, багряных дубах и густых зарослях колючего кустарника на горе Бриатоп, усилился.

Пятнадцатилетний мальчик с горы по имени Ньюлан Тарп стоял на покатом выпирающем валуне, известном ему под именем Язык Дьявола. В каждой руке он держал по пластиковой корзине, до краев наполненной ежевикой. Его пальцы, губы и подбородок были в ярко-синих пятнах. Живые темно-зеленые глаза смотрели на просеку, лежащую почти семьюстами футами ниже его.

Густой лес и черные озера Эшерленда были покрыты глубокой тенью, чередующейся с оранжевым светом, и напоминали пестрое одеяло, сотканное красками праздника Дня всех святых. На острове в центре самого большого озера стоял самый большой в мире дом. Он назывался Лоджией Эшеров. Нью когда-то считал, что весь Фокстон поместится там внутри и еще останется место для ранчо. Ма говорила, что даже сами Эшеры не смогли жить там и дом давно необитаем, не считая тех тварей, что бродят там в одиночестве и темноте.

Но что это за твари, она не сказала.

Сейчас заходящее солнце на несколько минут окрасило стены Лоджии в цвет огня. Нью видел искры света на дюжине флюгеров и на громоотводах, установленных на наклонной, покрытой шифером крыше. Гранитный выступ под крышей украшали статуи львов, одни из которых лежали, а другие стояли. Когда на них падало солнце, как сейчас, мраморные кошки, казалось, приходили в движение и потягивались, охраняя вверенную им территорию.

Нью заметил стаю из шести диких уток, щипавших траву на западном берегу озера. Даже в ярких лучах солнца озеро было глубоко черного цвета. Сколько Нью ни приходил сюда, он ни разу не видел, чтобы на поверхности плескалась рыба.

Лоджия занимала практически всю территорию острова, соединенного с одной из мощеных дорог Эшерленда каменным мостом. Однажды, после особенно сильного дождя, Нью пришел сюда и увидел, что вода плещется о фундамент Лоджии. Он позволил воображению перенестись за голубые горы, которые были границей его мира, и, как всегда, вернулся к одному вопросу: «Какова была бы моя жизнь, думал он, если бы ма носила фамилию Эшер вместо фамилии Тарп?» Что, если бы он мог бродить по тем лесам, скакать на лошадях по пологим зеленым холмам, увидеть эту здоровенную Лоджию изнутри? Иногда при виде, всадников, скачущих внизу по лесным дорогам, он испытывал сильную зависть. Хотя он жил на западном краю Эшерленда, он знал, что мог бы жить и ста милями восточнее. Лоджия снилась ему по ночам, и желание посетить ее становилось все сильнее. Но он никогда не говорил об этом матери. Она запретила ему и его десятилетнему брату Натану ходить по извивающимся тропинкам Бриатопа в глубь Эшерленда. «Это проклятое место, — говорила она. — Эшеры погрязли в пороке, и лучше их оставить в покое».

Помня о Страшиле, разгуливающем по лесам со своим черным приятелем, он сдерживал любопытство. Хотя он никогда не видел никого из них, он принимал истории о них близко к сердцу. В лесах жили существа, которые бродили по ночам, существа, которых надо избегать любой ценой. Однажды он обнаружил на земле перед домом большой отпечаток лапы, а как-то в холодную январскую ночь услышал, как что-то большое двигается по крыше. Он взял фонарь, ружье и вышел наружу. Потому что он был теперь главой семьи, и не важно, боялся он или нет. Он посветил на крышу, но там никого не было.

Неожиданно он увидел, как утки замахали крыльями и дружно взлетели с поверхности озера. Они построились буквой V и полетели через озеро мимо Лоджии.

Летите быстрей, думал Нью. Быстрей.

Утки набрали высоту.

Скорей, мысленно подгонял он их. Скорей, до того, как она проснется…

Внезапно строй уток, будто попав в вихрь, нарушился. Четыре из них, войдя в штопор, яростно замахали крыльями. Две другие упали ниже и заскользили по поверхности озера.

Скорей, подумал он и затаил дыхание.

Четыре утки отклонились от курса по направлению к западной стене Лоджии.

Одна за другой они врезались в стену и падали дождем из перьев вниз, где ложились среди гниющих трупов других пернатых.

Нью услышал вдалеке крик одной из спасшихся уток, а затем — только шелест ветра. В Лоджии не было окон, все они — сотни окон любых мыслимых размеров и форм — были заложены кирпичами. Нью догадался почему: за долгие годы птицы, вероятно, выбили все стекла, и Эшеры решили заложить их вовсе.

— Темнеет, — сказал Натан позади брата. Он нес одну корзину, доверху наполненную ежевикой, и держал ту чертову дудку, что ма купила ему в Фокстоне.

— Угу, — ответил Нью, но не сдвинулся с места. Он поддал ногой камешек, и тот полетел вниз. Всю лучшую часть дня они собирали ежевику. Ма клала ее в пироги, которые она пекла для фокстонского кафе «Широкий лист». Им не надо было проходить мимо Языка Дьявола, но Нью выбрал именно эту дорогу и уже десять минут стоял, уставившись вниз, на Лоджию. На многих балконах, как снег, лежали трупы птиц. Над Лоджией, между дымоходами и башенками, возвышалось что-то, похожее на огромный бесцветный фонарь, тусклый и грязный. Почему этот дом был так невероятно огромен, думал мальчик, и почему он день за днем чувствовал все более настойчивое желание попасть туда, усиливавшееся, к тому же, еще и снами, намекавшими ему это по ночам? Он увидел, что одна из уток все еще бьется у основания Лоджии, и отвернулся. Образ Лоджии, купающейся в лучах заходящего солнца, застыл в его сознании. — Хорошо, — сказал он. — Я думаю, нам лучше идти домой.

— Пойдем скорей. Уже темнеет.

Они покинули уступ. Нью бросил короткий взгляд назад, и мальчики пошли по узкой, каменистой тропинке, которая примерно через полторы мили должна была привести их к дому. Им следовало быть дома задолго до темноты, и они бы и были, думал Нью, если бы он не захотел остановиться на уступе. Хорош мужчина в семье, думал он.

Семьи, жившие на ветреных, грязных дорогах Бриатопа, обитали здесь многие поколения. Ютясь в укромных местах или на вырубках, стояло несколько сотен дощатых домиков, в одном из которых жила семья Тарпов. Бриатоп был массивной горой со скалистыми уступами, покрытыми джунглями колючего кустарника. Поговаривали, будто этот кустарник мог обвиться вокруг человека, пока он стоит к нему спиной, поймать, и тому никогда уже было не выбраться. Хорошо известно, что многие охотники, забредшие на Бриатоп в поисках оленей, были схвачены и похоронены кустарником, и даже их костей не осталось.

Бриатоп был частью Эшерленда и стоял на западном краю тридцатитысячеакрового имения. Семьи, населявшие его, были родом из Шотландии или Ирландии. Они держались за свои домишки и жили благодаря обилию оленей, зайцев и перепелов. Чужаков — всех, кто жил не на горе, — быстро прогоняли несколькими предупредительными выстрелами, да чужакам гора и не была нужна. Трудности жизни на горе были естественны и принимались как должное. Но люди сторонились нехоженых тропинок и крепко запирали двери после захода солнца.

— Я бы собрал ягод не меньше тебя, если бы у меня была еще одна корзина! — сказал Натан по дороге. — Я бы мог наполнить три корзины!

— Ты не можешь нести одну корзину, не опрокидывая другую, — сказал ему Нью. — Как в прошлый раз.

— А вот и могу!

— Не можешь.

— Могу!

— Не можешь.

Подаренная Натану дудка издала гневный свист.

Нью заметил, что тени стали длиннее. Темнота наверняка застанет их в пути. Нам надо было бы выйти на час раньше, подумал он, но они ели ежевику, которую собрали, а солнце так приятно грело спину, что они забыли про время. Стоял сезон сбора урожая, и это означало, что Страшила мог быть рядом.

Он выходит, когда вырастают тыквы, говорила мама. Он может нестись как ветер и просачиваться сквозь кустарник. Он нападает так быстро, что успеваешь это понять только тогда, когда уже поздно…

— Пойдем скорее, — сказал Нью.

— У тебя ноги длинней, чем мои!

— Прекрати свистеть в эту чертову дудку!

— Я скажу маме, что ты ругаешься! — предупредил Натан.

Поднялся сильный холодный ветер, он обдувал мальчиков и раскачивал кроны деревьев по обе стороны тропинки. Нью поежился, хотя он был одет в коричневый свитер, заплатанные джинсы и грубую куртку, которую раньше носил его отец. Она еще сохранила его запах, аромат лавра и сосны.

Нью был высок для своего возраста. Он был очень похож на отца, такой же худой и костлявый, с острым носом и подбородком, с веснушками, рассыпанными по щекам, и вьющимися рыжевато-каштановыми волосами. У него были большие и выразительные глаза, в которых светились одновременно любопытство и озабоченность. Он находился в переходном возрасте, и знал это. Стоя на пороге зрелости, он не знал, чего он хочет, то ли покоя, то ли бури. Натан, напротив, больше походил на мать. Он был маленьким, хилым, только щеки были пухлыми. Дети в школе на противоположном склоне горы дразнили его за это, и Нью не раз дрался, защищая младшего брата.

Нью остановился, чтобы подождать его.

— Боже! Давай скорей! — Он старался говорить спокойно, хотя на душе скребли кошки. Темнота начала окутывать Бриатоп. Ма говорила, что у Страшилы в темноте блестят глаза.

— Я не могу идти так быстро! — заныл Натан. — Если бы мы не стояли так долго на…

Раздался резкий пронзительный крик. Внезапно вокруг головы Натана замелькали неясные тени, метнувшиеся из кустов. Он издал сдавленный крик, прыгая по кругу. Что-то было в его волосах. С криком: «Летучие мыши!» — он в отчаянном испуге швырнул в них корзиной с ягодами. Тени рассыпались и взметнулись в небо.

Нью от страха едва не выскочил из штанов, но, приглядевшись, посмеялся над своими страхами. — Перепелки, — сказал он. — Ты испугался выводка перепелок.

— Это были летучие мыши! — возразил Натан. — Они залезли мне в волосы!

— Перепелки.

— Летучие мыши! — Он не собирался признавать, что несколько жалких перепелок заставили его сердце стучать словно дятел. — И здоровые! — Он все еще сжимал дудку в руках, но неожиданно понял, что закинул корзину в деревья. — Мои ягоды! — вскричал он.

— О, Боже. Должно быть, ты закинул их прямо в Эшвилл. — Ягоды были разбросаны по всей тропинке.

— Ма спустит с меня шкуру, если я не принесу обратно корзину! — Натан начал шарить в кустах, ойкая каждый раз, когда натыкался на шипы.

— Нет, не спустит. Давай, нам надо… — Он запнулся, когда Натан посмотрел на него. Брат был готов заплакать от огорчения: он работал не разгибаясь весь день, и теперь несколько перепелок все испортили. Жизнь, казалось, получала злобное наслаждение, мучая Натана. — Хорошо, — сказал Нью и поставил свои корзинки. — Я помогу тебе найти.

Темнота сгущалась. Нью полез в кусты, шипы цеплялись за его одежду.

— Зачем ты это сделал? — спросил он сердито. — Глупо так вести себя!

— Потому что это были летучие мыши и они запутались в моих волосах, вот почему!

— Перепелки, — веско сказал Нью. Он заметил что-то в нескольких футах от себя и приблизился. Выцветший клочок ткани, наколотый на шип. Похоже, раньше он был рубашкой. Нью поцарапал щеку о шип и тихо выругался. — Я не знаю, куда она улетела! Ты мог ее забросить на луну…

Он сделал еще шаг вперед, и земля ушла у него из-под ног.

Он падал, прорываясь сквозь вьюнок, густую траву и живую колючую проволоку.

Он слышал, как Натан выкрикивает его имя, а потом услышал свой собственный крик.

Я свалился с горы, подумал Нью, и сейчас разобьюсь насмерть.

Он катился и катился, его болтающиеся руки без конца натыкались на шипы. Он ударился затылком обо что-то твердое — О СКАЛУ… УДАРИЛСЯ О СКАЛУ… ПРОКЛЯТЬЕ, МОЯ ГОЛОВА! — и ничего не понимал, пока не услышал крики Натана наверху.

Нью лежал без движения. Он задыхался, и во рту была кровь.

— …слышишь меня, Нью? Ты меня слышишь? — кричал Натан обезумевшим голосом.

От боли по щекам Нью текли слезы. Он ничего не видел, и когда попытался протереть глаза, то не смог даже освободить руку. Он на чем-то висел. Сильно пахло землей, к этому запаху примешивался другой, еще более острый, сладковатый. Запах чего-то мертвого, прямо рядом с ним.

— Натан? — позвал он, не понимая, что говорит почти шепотом. — Натан? — крикнул он громче.

— С тобой все в порядке?

Отлично, подумал он, и едва не рассмеялся. Каждый кусочек его тела горел в огне. Он изо всех сил дернул правую руку и услышал треск одежды. Затем он вытер слезы и липкую грязь с глаз и увидел в слабом свете, где он.

Он не свалился с Бриатопа, а лишь упал в яму, скрытую кустарником. Нью увидел, что она была глубиной примерно тридцать пять футов, с крутыми, уходящими куда-то в темноту земляными стенами. Он угодил в тюрьму с колючей проволокой из шипов, обвившейся вокруг его ног и груди, сковавшей его левую руку. Вокруг него повсюду были уродливые, длиною в дюйм колючки, свившиеся в петли, кольца и узлы. Он с ужасом обнаружил, что если пошевельнется, они схватят его еще крепче.

Но хуже всего было содержимое ямы.

Здесь лежали трупы, находящиеся на разных стадиях разложения, начиная от вздувшейся плоти и заканчивая пожелтевшими костями. Стоял безнадежно запутавшийся скелет оленя, задрав в небо рога. Повсюду валялись кости енотов, скунсов, лис, змей и птиц. Справа стоял свежий труп еще недавно бившейся лани. Нью повернул голову налево, и шипы поцарапали его шею.

Менее чем в шести футах от него стоял оплетенный зарослями скелет человека. На нем были обрывки красной фланелевой рубашки, украшенные бахромой кожаные штаны и ботинки. Вдоль позвоночника торчали шипы, а сквозь череп пророс вьюнок. Правая рука скелета была вывернута за спину под острым углом, кости явно были сломаны. В нескольких футах от скелета лежало проржавевшее ружье, а на поясе висели пустые ножны.

Нью яростно боролся за свободу, но колючие кольца еще крепче обвились вокруг его груди.

— Помогите! — крикнул он. — Натан! Беги за помощью! — У него страшно болела голова.

Натан несколько секунд не отвечал. Затем сказал:

— Нью, я боюсь. Мне кажется, я сейчас что-то слышал. Чьи-то шаги.

— Беги за помощью! Беги к маме! Скорей, Натан! — Шип глубоко вонзился ему в щеку.

— Я что-то слышу, Нью! — Голос мальчика дрожал. — Оно приближается!

Взошла луна. Как тыква, подумал Нью, и похолодел.

— Беги, — прошептал он, а затем закричал: — Беги домой, Натан! Давай! Бегидомой!

Когда голос Натана донесся до него, в нем опять была уверенность.

— Я бегу к ма! Я спасу тебя! Вот увидишь! — Послышался треск, будто Натан продирается сквозь кустарник, затем слабый крик: «Вот увидишь!», и наступила тишина.

Подул ветер, и в яму полетели увядшие листья. Нью слышал свое прерывистое дыхание. Вокруг сгустился запах смерти.

Он не знал, сколько прошло времени, но он внезапно задрожал, как будто ужасный болезненный холод пронизал его до костей. Что-то смотрело на него. Он чувствовал это так же ясно, как борзая чует кровавый след лисицы. Он взглянул наверх, на край ямы, и его сердце учащенно забилось.

На краю ямы, тридцатью пятью футами выше его в лунном свете стояла фигура. Она была закутана в черное и держала под правой рукой что-то, похожее на мешок.

Нью хотел было заговорить, но кровь застыла у него в жилах, и он понял, на что смотрит.

Фигура не шевелилась. Нью не мог сказать, что это было, но она как будто бы смутно напоминала человека. То, что было у нее под рукой, также не двигалось, но Нью на короткое ужасное мгновение заметил, как в лунном свете блеснуло белое перевернутое лицо. Лицо маленького ребенка.

Нью моргнул.

Фигура исчезла. Если вообще была. Она пропала бесшумно, в стуке его сердца.

— Натан! — закричал он. Он продолжал звать своего брата до тех пор, пока его голос не превратился в усталый шепот. Его душу окутывало то же черное отчаяние, что и тогда, когда он видел, как гроб с отцом опускается в землю.

БЕГИ, БЕГИ, ЛЕТИ СТРЕЛОЙ И ДОМА ДВЕРЬ ПЛОТНЕЙ ЗАКРОЙ — В ЛЕСУ СТРАШИЛА РЫЩЕТ, ДЕТЕЙ НА УЖИН ИЩЕТ…

С его губ сорвался дрожащий крик боли. Но вокруг него лишь гремели на ветру кости.

5

Рикс одевался к обеду. Когда он завязывал галстук, его внимание привлек порыв ветра, разметавший кроваво-красные листья напротив его окна, выходящего на запад. Деревья на мгновение раздвинулись, как бушующее море, и Рикс увидел вдали дымоходы и высокую крышу Лоджии Эшеров, окрашенную в оранжевые и багряные цвета заходящим солнцем. Деревья опять сомкнулись.

Он был вынужден заново перевязать галстук. Его пальцы сделали неправильное движение.

Когда ему было всего девять лет, он попал в Лоджию в первый и последний раз. Бун заманил его туда играть в прятки. Рикс должен был искать первым. Там было темно, но у них были фонарики. Бун установил следующие правила: прятаться только на первом этаже и не заходить в восточное и западное крыло. Теперь закрой глаза и сосчитай до пятидесяти. Рикс начал искать, досчитав до тридцати. В Лоджии не было электричества, так как с 1945 года в ней никто не жил, и там было тихо. И холодно, как зимой. Чем дальше он заходил в глубь Лоджии, тем холодней становилось. Это было странно, потому что стоял октябрь и снаружи было еще тепло. Но Лоджия, теперь он был в этом уверен, не принимала тепло. Там всегда царил январь, мир льда и чуждого величия.

Мракобесие, подумал Рикс. Это было слово, которое он думал когда-нибудь использовать в качестве заглавия своей книги. Означало это что-то, имеющее отношение ко злу, имеющее самые злые намерения. Лоджия, построенная на доходы от разрушений и предназначенная давать кров поколениям убийц, как Рикс называл своих предков, была исчадием ада. Если сравнивать Эшерленд с телом, то Лоджия — это его злобное сердце, теперь тихое, но не остановившееся. Как Уолен Эшер, Лоджия слушает, размышляет и выжидает.

Когда ему было девять лет, она поглотила его своей пастью почти на сорок восемь часов и по-звериному терпеливо пыталась переварить. Иногда, когда сознание Рикса дает сбои, он возвращается в то время, обратно в темноту Лоджии, навалившуюся на него после того, как слабые батарейки, которые Бун подсунул в его фонарик, сели. Он не помнил хорошо все, что там происходило, но он не забыл темноту, кромешную и пугающую, ее ужасную, тихую силу, которая сначала бросила его на колени, а затем заставила ползти. Тогда он не знал, что в Лоджии около двух сотен комнат, и что, в соответствии с безумными — а может, и проницательными — планами этажей, в Лоджии были безоконные пространства, к которым не вел ни один из доселе известных коридоров. Ему казалось, что он припоминал падение с длинной лестницы, сбитые коленки, но все это все эти воспоминания для него были окутаны мраком. Всего лишь тени, которые он старался держать за закрытой дверью.

Он проснулся в своей постели несколько дней спустя. Кэсс позже рассказала ему, что Эдвин пошел внутрь и нашел его, бродившего по второму этажу восточного крыла. Рикс слепо ходил по Лоджии, натыкаясь на стены и двери, как заводной игрушечный робот. Бог знает, как он не свернул там себе шею. С тех пор он не переступал порога Лоджии.

Образ висящего на крюке скелета с кровоточащими глазницами медленно проник в его сознание. Он быстро отогнал его. Голова тупо болела. Бун намеренно заманил его тогда в Лоджию и сделал так, чтобы он заблудился.

Рикса казалось забавным, что Уолен и близко не подпускал Буна к «Эшер армаментс». Бун даже ни разу не был на заводе, а у Рикса такое желание и не возникало. Хотя скачки, казалось, были его главным занятием, Бун владел агентством по найму артистов с офисами в Хьюстоне, Майами и Новом Орлеане. Он помалкивал о своем бизнесе, но как-то похвастался Риксу контрактами «примерно с дюжиной таких симпатичных голливудских актрис, что у тебя слюнки потекут».

Если так, размышлял Рикс, то почему у Буна нет офиса в Калифорнии? Рикс никогда не бывал ни в одном из офисов брата, не был даже приглашен, но Бун, вероятно, прилично зарабатывал на этом. Во всяком случае, он одевался и вел себя как удачливый бизнесмен.

Лишь профессия писателя оказалась для Рикса относительно удачной в финансовом отношении. У него было несколько тысяч долларов сбережений, но он знал, что они скоро кончатся. Что тогда? Найти другую, плохо оплачиваемую работу, чтобы оставались свободными четыре, максимум пять месяцев? Если он не сможет написать новую книгу, бестселлер, все, что наговорил Уолен о его невезении, окажется верным. И он будет вынужден приползти в Эшерленд.

Рикс попытался прогнать из сознания чувство неуверенности. Он надел твидовый пиджак и осмотрел прореху на правом рукаве, след его падения на тротуаре в Нью-Йорке. Шов немного разошелся, но он решил, что мать не заметит. Готовый настолько, насколько возможно, он пошел вниз.

По пути в гостиную он остановился и осмотрел игровую комнату. В ней стояло два больших бильярда и висели прозрачные античные лампы. Ничего не изменилось, только появились два новых игровых автомата: «Поиск колдуна» и «Защитник». Они стояли в самом углу, по-видимому, для развлечения Буна. Рикс прошел дальше, в курительную — обшитый дубом, с высоким потолком салон, еще хранящий слабый запах дорогих сигар. Стены украшали картины, изображавшие сцены охоты, а также головы оленей, баранов и медведей. В углу стояло семифутовое чучело медведя-гризли, которого по преданию застрелил в имении Тедди Рузвельт. Высокие напольные часы с красивым медным маятником мягко пробили семь раз.

На другой стороне комнаты была раздвижная дубовая дверь. Рикс подошел к ней. За дверью была библиотека отца.

Но дверь была крепко заперта.

— Ты не видел брата?

Рикс подпрыгнул, как ребенок, застигнутый с куском пирога в руке. Он обернулся и увидел мать, одетую в блестящее вечернее платье. Ее макияж и прическа были безукоризненны.

— Нет, — ответил он с облегчением.

— Тогда, полагаю, он опять отправился в конюшни. — Она неодобрительно нахмурилась. — Если он не тратит время на лошадей, так играет в покер со своими дружками из местного клуба. Я ему без конца повторяю, что они грабят его, но разве он слушает? Нет, конечно. — Ее рассеянный взгляд стал острее. — Ищешь что-нибудь почитать?

— Нет. Так, хожу из угла в угол.

— Теперь твой отец держит библиотеку на замке.

— Когда я был здесь в последний раз, она не была заперта.

— Теперь она заперта, — повторила мать.

— Почему?

— Твой отец проводил некоторые исследования… перед тем как заболел, естественно. — В ее глазах блеснула и погасла искорка огорчения. — Он велел принести какие-то книги из библиотеки в Лоджии. И, естественно, он не хочет, чтобы с ними что-нибудь случилось.

— Какие исследования?

Она пожала плечами.

— Не имею ни малейшего представления. Известно ли твоему брату, что в этом доме садятся за стол строго в семь тридцать? Я не желаю, чтобы за моим столом пахло лошадиным потом!

— Уверен, что куда сильнее будет пахнуть им самим.

— Сарказм никогда не бывает в споре хорошим аргументом, сын, — твердо сказала Маргарет. — Да, но я хотела бы знать, присоединится ли к нам вечером его супруга. Целую неделю она ест в постели.

— Почему бы тебе не послать к ней слугу, чтобы спросить ее?

— Потому что, — кисло сказала Маргарет, — Паддинг — это его личное дело. Я не хочу, чтобы мои слуги кланялись ей, как принцессе. Мне наплевать, если ей лень вылезти из постели и одеться, но Кэсс хотела бы знать, на сколько персон накрывать.

— Ничем не могу помочь. — Он еще раз взглянул на медные ручки дверей библиотеки, а затем переключил внимание на голову лося, висящую над камином.

— Надеюсь, ты будешь за столом вовремя. Судя по твоему виду, тебе надо побольше питаться хорошим мясом. А иголка и нитка могут сотворить чудо с твоим ветхим пиджаком. Сними его после еды, я приведу его в порядок.

— Спасибо.

— Приходи, когда будешь готов. В этом доме едят в семь тридцать.

Оставшись один, Рикс еще поразмышлял у закрытой двери, а затем пошел обратно к главному коридору тем же путем, каким шел сюда. Минуя гостиную и столовую, он направился в подсобные помещения дома.

Рикс остановился на пороге большой кухни Гейтхауза. Вдоль чистых побеленных стен в определенном порядке висели котлы и прочая кухонная утварь. Он смотрел на невысокую, крепкую седую женщину, проверявшую кипящие котлы, стоявшие в ряд, и спокойным, но твердым голосом отдававшею команды двум подчиненным ей поварихам, сновавшим по кухне. На душе у него стало удивительно тепло, и он сразу понял, как сильно ему недоставало Кэсс Бодейн. Одна из поварих взглянула на него через плечо и не узнала, но Кэсс повернулась и замерла.

Рикс приготовился. Только несколько секунд на ее овальном, румяном лице было потрясенное выражение, а затем все вокруг озарила улыбка. Рикс был уверен, что Эдвин рассказал ей, как плохо он выглядит.

— О, Рикс! — сказала Кэсс и обняла его. Ее макушка едва доходила ему до подбородка. Ее тепло было таким же доброжелательным и приятным, как веселый огонь в камине в студеную зимнюю ночь, и Рикс почувствовал, как жар разливается по его телу. Рикс знал, что без этой женщины и ее мужа его жизнь в Эшерленде была бы намного тусклее. Они жили в белом доме за садом и гаражом, и много раз мальчишкой Рикс мечтал, что будет жить вместе с ними. Несмотря на то, что на них лежала громадная ответственность, они никогда не были слишком заняты, чтобы выслушать или подбодрить его.

— Так здорово, что вы опять дома! — Она отстранилась от него, чтобы разглядеть. В ее чистых голубых глазах лишь на мгновение мелькнула тревога.

— Если ты скажешь, что я прекрасно выгляжу, я буду знать, что ты выпила шерри, — сказал он с улыбкой.

— Хватит дразнить меня! — Она любя толкнула его в грудь, а затем взяла за руку. — Пойдем посидим. Луиза, принеси, пожалуйста, две чашечки кофе в наш закуток. Одну с сахаром и сливками, другую только с сахаром.

— Да, мэм, — ответила одна из поварих.

Кэсс провела его из кухни в маленькую комнатку для отдыха прислуги. Там стояли стулья и стол, а окно выходило в освещаемый фонарями сад. Они сели, и Луиза принесла им кофе.

— Эдвин сказал мне, что вы наверху, — сказала Кэсс. — Но я думала, вам нужно отдохнуть. Как в Нью-Йорке?

— Нормально. Слишком шумно.

— Вы были там по делу? Исследования для новой книги?

— Нет, мне… нужно было утрясти кое-что с моим агентом.

Когда Кэсс улыбалась, к ее глазам сбегалось много морщинок. Она и в шестьдесят один год была симпатичной, а в юности, Рикс знал, была настоящей красоткой. Он видел старую фотографию, которую Эдвин хранил в своем бумажнике: Кэсс в двадцать лет — длинные светлые волосе, безупречное сложение и глаза, которые смогли остановить время. — Рикс, так здорово! — сказала она и погладила его по руке. — Я хочу знать все о вашей новой книге!

«Бедлам» был мертв, и он знал это. Не было смысла поднимать его из могилы. — Я бы… хотел рассказать тебе о своей следующей работе, — сказал он.

Глаза Кэсс заблестели. — Новый триллер? Потрясающе!

— Мы говорили об этом и раньше, когда я был здесь в прошлый раз. — Он собрался с духом, так как помнил ее тогдашнюю реакцию. — Я хочу написать историю дома Эшеров.

Улыбка на лице Кэсс потухла. Она отвела взгляд и сидела молча, вертя в руках чашечку кофе.

— Я долго думал об этом, — продолжал Рикс, — и даже начал исследования.

— О? И как?

— Закончив «Огненные пальцы», я отправился в Уэльс. Я помнил, как папа мне рассказывал, что Малькольм Эшер владел там в начале прошлого века угольной шахтой. Это заняло у меня две недели, но я отыскал то, что от нее осталось неподалеку от деревеньки Госгэрри. Документы были в беспорядке, но местный клерк откопал для меня кое-что об Угольной компании Эшеров. Примерно в 1830 году в шахте произошел взрыв и обвал. В это время там были Малькольм, Хадсон и Родерик. — Он ожидал, что Кэсс взглянет на него, но этого не произошло. — Хадсона и Родерика спасли, а труп их отца так и не обнаружили. Ясно, что они были так расстроены, что решили переселиться вместе с Маделейн в Америку.

Кэсс все еще молчала.

— Я хочу знать, какими были мои предки, — настаивал Рикс. — Что побуждало их создавать оружие? Почему они осели здесь и продолжали отстраивать Лоджию? Эдвин рассказывал мне кое-что про дедушку Эрика, а остальные? — Их портреты висели в библиотеке, и он знал их имена — Лудлоу, отец Эрика, Арам, отец Лудлоу и сын Хадсона, — но ничего об их жизни он не знал. — Что представляли собой женщины клана Эшеров? — не унимался Рикс. — Я знаю, что работа над книгой будет нелегкой. Многие вещи мне, вероятно, придется домысливать, но я думаю, что смогу это сделать.

Кэсс отпила кофе, держа чашечку между ладонями.

— Твой отец тебя за это повесит, — мягко сказала она.

— Как ты думаешь, людям интересно будет узнать о семье Эшеров? Это будет также и история американской военной индустрии. Смогу ли я это сделать, как ты думаешь?

— Не в этом дело. Мистер Эшер имеет право сохранять в тайне свою личную жизнь. Вся ваша семья обладает таким правом, включая ваших почивших предков. Вы уверены, что действительно хотите, чтобы посторонние знали все, что происходило в Эшерленде?

Рикс знал, что Кэсс намекала на его дедушку Эрика. Эрик имел склонность устраивать буйные вечеринки, на которых прислуживали голые женщины. Эдвин рассказал ему, что на одной вечеринке все гости скакали на лошадях по Лоджии, а слуг Эрик заставил надеть боевые доспехи и сражаться для потехи на берегу озера.

— Простите меня, если я не права, — сказала Кэсс, поднимая в конце концов на него глаза, — но мне кажется, вы хотите написать историю семьи потому, что знаете, как это будет болезненно для вашего отца и всего семейного бизнеса. Вы уже дали ему понять, что вы думаете по этому поводу. Неужели вы не видите, как сильно он вас уважает за то, что вы осмелились порвать с семьей?

— Уважает?

— Он гордец и никогда не признает, что ошибался. Он завидует твоей независимости. Мистер Эшер никогда бы не смог порвать с Эриком. Кто-то после смерти Эрика должен был принять семейное дело. Вы не должны его ненавидеть из-за этого. Да… делайте как пожелаете. Все равно вы поступите по-своему. Но я советую не будить спящего льва.

— Я мог бы написать эту книгу, — твердо сказал Рикс. — Я знаю, что смогу.

Кэсс с отсутствующим видом кивнула. Было ясно, что она хочет что-то сказать, но не знает, как начать. Ее рот сжался в тонкую линию.

— Рикс, — сказала она, — вы должны кое-что узнать. О, боже, как мне это сказать? — Она рассеяно посмотрела в сад. — Сейчас так много перемен, Рикс, так много вещей меняется. О, дьявол! Я никогда не умела говорить. — Кэсс посмотрела прямо на него. — Для нас с Эдвином это последний год в Эшерленде.

Первым побуждением Рикса было рассмеяться. Конечно, она шутит! Но смех застрял у него в горле, так как лицо Кэсс оставалось серьезным.

— Нам пора уходить в отставку. — Она пыталась улыбнуться, но у нее не выходило. — Давно пора, на самом деле. Мы хотели уйти два года назад, но мистер Эшер отговорил Эдвина. Теперь мы скопили достаточно денег, чтобы купить дом в Пенсаколе. Я всегда мечтала жить во Флориде.

— Не верю своим ушам! Боже мой! Вы были здесь всю мою жизнь!

— Я понимаю. Не нужно говорить, что вы были для нас как сын. — В глазах Кэсс была боль, и ей потребовалось время, чтобы собраться с мыслями. — Эдвин уже не может как прежде следить за поместьем. Эшерленду нужен управляющий помоложе. Мы хотим наслаждаться солнцем, а Эдвин мечтает о морской рыбалке. И я хочу носить шляпки от солнца. — Она грустно улыбнулась. — Если мне это надоест, Эдвин сказал, что я смогу открыть маленький магазинчик. Нам пора на покой, Рикс. Правда пора.

Рикс был настолько ошарашен, что едва мог соображать. Эшерленд останется без Эдвина и Кэсс?

— Флорида… так далеко.

— Не так уж и далеко. К тому же там есть телефоны, как вы понимаете.

— Но кто займет ваше место, да и кто сможет? — Рикс знал, что еще со времен Хадсона существовала традиция, согласно которой управляющий Эшерленда должен быть Бодейном. Но так как у Кэсс и Эдвина не было детей, их преемником будет посторонний.

— Я знаю, почему вы удивляетесь, — ответила Кэсс. — За Эшерленд всегда отвечали Бодейны. И Эдвин хочет сохранить традицию. Вы, наверное, слышали от него, что у него есть брат Роберт?

— Пару раз. — Брат Эдвина оставил имение в молодости и поселился на другом краю Фокстона. Рикс знал, что Эдвин изредка навещал его.

— У Роберта есть внук по имени Логан. Ему девятнадцать, и он уже два года работает на военном заводе. Эдвин верит, что у него есть определенные способности, чтобы занять это место.

— Девятнадцатилетний управляющий? Это безумие!

— Эдвину было двадцать три, когда он заменил своего отца, — напомнила ему Кэсс. — Он говорил об этом с Логаном, и он верит, что Логан справится. Мистер Эшер дал свое согласие. Эдвин собирается завтра или послезавтра привезти Логана сюда и начать его обучать. Конечно, если Логан не захочет остаться, нам придется объявить конкурс. И если возникнут какие-нибудь проблемы, он уедет.

— Ты встречала этого парня?

— Однажды. Он выглядит толковым и на хорошем счету на заводе.

Рикс заметил неуверенность в ее голосе.

— Ты не в восторге от него?

— Честно? Нет, не в восторге. Он немного неотесан. Я думаю, ему будет тяжеловато в первое время. Но он согласился попробовать, и я думаю, что у него есть шанс.

На кухне зазвонил звонок. Было почти семь тридцать, и Маргарет вызывала слуг в столовую.

— Мне надо идти. — Кэсс быстро встала. Рикс сидел, уставившись в сад, и Кэсс дотронулась до его плеча. — Мне жаль, если эта новость расстроила вас, Рикс, но все к лучшему. Такова жизнь. Вам лучше сейчас идти. У меня для вас стоит в печке отличный уэльский пирог.

Рикс оставил Кэсс хлопотать на кухне и побрел в столовую. Там за длинным блестящим столом из красного дерева в одиночестве сидела его мать.

Как только одни из многочисленных часов пробили семь тридцать и остальные тотчас откликнулись эхом, в дверях показался Бун. Его лицо горело, а на бровях осела дорожная пыль, признак недавней верховой езды, но на нем был темно-синий костюм и узкий галстук.

— Ты выглядишь как карточный шулер, Рикси, — сказал Бун, садясь напротив него.

— Оба моих мальчика дома, — сказала Маргарет с наигранным весельем и склонила голову. — Давайте же вознесем благодарность за пищу, которую собираемся принять.

6

По лесу брел Страшила.

На нем был траурный костюм из черного бархата и черный цилиндр. Лицо было желтое, как прокисшее молоко. Он нес косу, блестевшую при луне синим электрическим светом. Одним взмахом костлявой руки он скашивал перед собой кустарник. Те, кто его видели и уцелели, рассказывали, что его глаза сверкают как зеленые фонари, лицо расколото хитрой ухмылкой, а зубы заострены так, что можно порезаться.

Страшила умел ждать. Все время в мире принадлежало ему. Рано или поздно ребенок сойдет со знакомой тропинки или погоня за зайцем приведет его туда, где тени нависают, как могильные камни. И тогда он никогда больше не вернется домой.

Легко удерживая свое оружие, он нюхал ночной ветер в поисках запаха человека. Мелкие зверюшки в страхе убегали еще дальше в лес. Страшила стоял как статуя, и только его взгляд медленно скользил в темноте.

Он смотрел в сторону Гейтхауза, где спал мальчик Эшер. Мальчик Эшер опять приехал домой. Если мальчик Эшер и не выйдет играть завтра, то выйдет послезавтра. Или послепослезавтра. Он стоял под окном ребенка и смотрел наверх. Выходи, выходи поиграть, шептал он, как ветер в мертвых деревьях. Ты тот, кто мне нужен, маленький Эшер.

Когда Рикс заставил себя проснуться, его нервы были натянуты как струны. Он сел на кровати. Стены его комнаты были испещрены тенями деревьев, очерченных лунным светом. Он никогда раньше не видал такого яркого кошмара о Страшиле. Страшила в нем походил на Лона Чейни в фильме «Лондон после полуночи» — те же гипнотические глаза и зубы вампира. Пора кончать с этим ночным «созданием образов», сказал он себе. Это не способствует хорошему сну. Скрипнула половица.

У его кровати кто-то стоял, наблюдая за ним.

Прежде чем Рикс среагировал, а он был готов закричать, как ребенок, прокуренный женский голос сладко прошептал: «Ш-ш-ш! Это я!»

Пошарив, он нащупал выключатель и включил свет. Щурясь, посмотрел наверх, на Паддинг, жену своего брата.

На ней был прозрачный розовый пеньюар, облегавший ее тело так, словно она в нем искупалась. Сквозь материл просвечивали темные круги сосков и черный треугольник между бедрами. Она выглядела практически голой, как может быть голой женщина, не снимая одежды. Тяжелые светлые космы спадали на обнаженные плечи. На лице был толстый слой косметики, в том числе ярко-красная помада на губах и тени под глазами. У нее были темно-карие глаза, непроницаемые, как озера Эшерленда. С тех пор, как Рикс видел ее в последний раз, она прибавила в весе примерно десять фунтов, но все еще сохраняла дикое, грубое очарование. Ее фигура, затянутая в купальный костюм на размер меньше, чем нужно, принесла ей несколько лет назад титул «Мисс Западная Каролина». В Атлантик-сити она крутила бедрами на местном конкурсе, но не прошла даже в финал. Со своим эротичным ротиком, с полными губами она всегда выглядела так, будто умоляла, чтобы ее поцеловали, чем крепче, тем лучше. Но сейчас ее рот кривился в горькой усмешке, а на лице было мрачное выражение. Глаза были пустыми и встревоженными. Рикс почувствовал аромат духов, возможно «Шанель номер 5», исходивший от нее, но тот не мог перебить резкого запаха бурбона и ее тела. Паддинг воняла так, будто не мылась целую неделю, а то и больше.

— Что ты здесь делаешь? Где Бун?

— Бун сказал «бай-бай», — сказала она, и ее рот опять скривился в улыбке, — и уехал до утра играть в покер в этот свой чертов клуб.

Рикс посмотрел на свои наручные часы, лежавшие рядом на столике. Четверть третьего. Он протер глаза.

— Что случилось? Вы поссорились?

Она пожала плечами.

— Мы с Буном ссоримся время от времени. — Она говорила с сильным южным акцентом. — Он уехал около полуночи. Когда он проиграет все деньги и так напьется, что будет не в состоянии ехать домой, его положат там спать.

— У тебя что, вошло в привычку ломиться в чужие комнаты? Ты жутко напугала меня.

— Я не ломилась. Ломиться — это когда дверь заперта. — Ни у Рикса, ни у Буна, ни у Кэт в спальнях замков не было. Паддинг посмотрела на него и нахмурилась. — Ты выглядишь каким-то исхудавшим. Ты болел или как?

— Или как. Почему бы тебе не пойти спать в свою комнату?

— Я хочу поговорить. Я должна с кем-то поговорить, иначе у меня крыша поедет! — она грязно выругалась.

Все та же прежняя Паддинг, подумал Рикс. Если она пьяна, то может и шофера вогнать в краску.

— В чем дело? — спросил он.

— Если бы ты был джентльменом, то предложил бы мне сесть.

Рикс неохотно махнул в сторону кресла, но Паддинг предпочла сесть на край кровати. Пеньюар задрался, и Рикс заметил родинку в форме сердечка на ее левом колене. Проклятье, подумал Рикс. Его тело реагировало, и он согнул ноги в коленях, чтобы образовать из простыни тент между ногами. Паддинг нервно грызла ногти.

— Мне не с кем здесь поговорить, — захныкала она. — Они меня не любят.

— Я думал, ты дружишь с Кэт.

— Кэт слишком занята для дружбы. Либо она носится по поместью, либо сидит на телефоне. Один раз она проговорила с каким-то парнем из журнала целых два часа! Как вообще можно столько говорить по телефону?

— Ты еще и телефонные разговоры подслушиваешь?

Она гневно качнула головой.

— Мне скучно. Здесь абсолютно нечего делать, понимаешь? Бун своим чертовым лошадям уделяет больше времени, чем мне. — Она хихикнула. — Может, если мне надеть на спину седло, он возбудится, а?

— Паддинг, — устало произнес Рикс, — к чему все это?

— Ты… я ведь всегда тебе нравилась, а?

— Мы едва знали друг друга.

— Но то, что ты знал, тебе нравилось, не так ли? — Она прикоснулась к его руке.

— Думаю, да. — Он не отдернул руку, хотя знал, что надо бы. Он все более чувствовал себя мужчиной.

Паддинг улыбнулась.

— Я так и знала. Женщина всегда понимает. Ты знаешь, блеск в глазах мужчин и все такое. Ты бы видел тех мужиков в Атлантик-сити, когда я вышла на сцену. Ты бы услышал как у них затрещали штаны. Старые педерасты, вот кто голосовал против меня.

— Я думаю, тебе лучше вернуться к себе. — Он сморщил нос. — Когда ты в последний раз принимала ванну?

— Мыло вызывает рак, — ответила она. — Я слышала это в новостях. В мыле есть что-то такое, что вызывает рак. Знаешь, что лучше всего для кожи? Желатин. Знаешь, что это такое? Это такое желе. Я кладу его в ванну и жду, пока оно не затвердеет. Затем лезу туда и кручусь. Оранжевое самое лучшее, потому что в нем еще есть витамин С.

Рикс хотел было спросить ее, не сошла ли она с ума, но передумал. Может, она действительно сошла с ума. Жизнь в этом доме определенно способствует этому.

— Я знаю, что нравлюсь тебе, — сказала Паддинг. — И ты мне тоже нравишься. Правда. Я всегда думала, что ты умный и все такое. Ты не то, что Бун. Ты… э-э, джентльмен. — Она склонилась к Риксу, и ее грудь открылась ему. Пары бурбона ударили в его лицо. — Возьми меня с собой, когда уедешь, хорошо? — прошептала она.

Захваченный врасплох Рикс не нашелся что ответить, и Паддинг продолжала:

— Меня здесь все ненавидят! Особенно эта драконовская леди! У вашей мамочки есть глаз на спине! Она просто обожает плести про меня небылицы! Кэт помешана на том, что она модель, знаменитость и все такое. Эдвин и Кэсс следят за мной. Я даже не могу одна съездить в Эшвилл и пройтись по магазинам!

— Я этому не верю.

— Это правда, черт возьми! Они не выпускают меня за ворота! Я даже пыталась убежать в августе! Осточертело это гнусное место, и я сбежала на «Мазерати». Они послали за мной легавых, Рикс! Полиция штата задержала меня прямо рядом с Эшвиллом и отвезла в тюрьму по обвинению в краже автомобиля! Я сидела там всю ночь, пока Бун меня не забрал! — Она горько нахмурилась. — Он врал мне, чтобы я вышла за него замуж. Сказал, что будет путешественником и миллиардером в придачу. Я не знала, что буду пленницей здесь и что у него не будет ни одного своего цента!

— У Буна есть свое агентство.

— Да. То самое. — Паддинг резко рассмеялась. — Это все куплено на деньги Уолена. Бун до сих пор расплачивается с ним, платит проценты. У Буна нет и горшка своего, чтобы помочиться!

— Он будет богатым, — сказал Рикс. — После того, как наш отец умрет, — он только сейчас понял это, — семейное дело перейдет к Буну.

— О, нет. Ты ошибаешься. Бун хочет этого, но того же добивается и Кэт. И Бун безумно боится, что старик все отдаст ей, все, до последнего цента!

Рикс ненадолго задумался над этим. Все дети Эшеров учились в Гарвардской школе бизнеса с условием проводить каждый уик-энд дома. Бун вылетел через год, Рикс уехал изучать английскую литературу в Университет Западной Каролины, а Кэтрин закончила школу с отличием. Она всегда интересовалась модой и моделями одежды и в двадцать два года открыла собственное агентство в Нью-Йорке. Спустя два года она продала агентство за три с лишним миллиона долларов и решила работать моделью по контрактам, две тысячи долларов в час. Ее цветущий, здоровый вид был чрезвычайно популярен в Европе, где ее лицо рекламировало все, начиная от мехов и заканчивая автомобилями «Феррари».

— Кэт счастлива, — сказал Рикс. — Ее не интересует семейное дело.

— Бун знает, что она хочет принять дела. Он сказал, что папа говорил с ней по секрету. И потом, старик Уолен никогда не подпускал Буна к семейному делу.

— Это ничего не значит. Он не подпускает никого из нас. — Он улыбнулся. — Поэтому Бун и хочет все заполучить, не так ли?

— Конечно. Как и ты.

— Прости, но я не хочу об это мараться.

— Бун так не считает. Он говорит, что ты притворяешься, будто тебе ничего не надо. Он говорит, что ты ждешь смерти старика, как и все остальные. Знаешь, что Бун говорил мне, когда мы поженились? — Она моргнула тяжелыми веками. — Он сказал, что дело стоит около десяти миллиардов долларов, и что если где-то хотя бы думают о войне, то грузовики едва успевают отходить от заводов. Потому что, сказал он, никто в мире, даже немцы, не делают оружие лучше, чем Эшеры. Теперь посмотри мне в глаза и скажи, неужели ты не хочешь получить свой кусок?

— Нет, — сказал он твердо. — Не хочу.

— Дерьмо. — Ее груди были готовы вывалиться из пеньюара, а соски смотрели на него укоризненно, как коричневые глаза. — Только полный идиот может не хотеть оттяпать кусок от десяти миллиардов баксов! Это же просто немыслимые деньги! Слушай, я знаю, ты протестовал против Вьетнама, когда учился в колледже, но теперь ты уже не хиппи. Ты взрослый человек. — Ее голос сбился, казалось, она вот-вот опрокинется. Она вцепилась в его руку.

— Я больше не могу находиться здесь, Рикс. Здесь жутко, особенно по ночам. Когда стемнеет, поднимается сильный ветер, Бун уезжает и оставляет меня одну. Теперь, со стариком в этой комнате над моей головой… я не могу выносить его запах, Рикс! Я хочу быть среди людей, которые меня любят!

— Ты пробовала говорить с Буном о…

— Да, я пробовала, — огрызнулась Паддинг, и ее лицо покраснело. — Он не хочет слушать! Он только смеется! Бун… больше не хочет быть со мной.

— В ее глазах появились слезы, но Рикс не знал, притворные ли они. — Он сказал, что он… не будет больше спать со мной. Со мной! На всех парадах в высшей школе Даниела Уэбстера я маршировала первой! Победительница конкурса красоты! Дьявол, я раньше заставляла футболистов мечтать лишь понюхать мои трусики! А у Буна в штанах просто какая-то мокрая штучка!

До Рикса не сразу дошли эти слова.

— Бун… импотент? — спросил он. В последний раз, когда он здесь был, Бун взял его в клуб под названием «Важный петух», где кружились голые по пояс танцовщицы, а пиво отдавало шваброй. Бун тогда страшно выпендривался, называл всех танцовщиц по именам и хвастался, что всех их имел. Рикс вспомнил, как Бун ухмылялся и его зубы блестели в мигающем свете.

— Я тебе нравлюсь, не правда ли? — Она вытерла один глаз, размазав по лицу тушь. — Я могла бы поехать вместе с тобой в Атланту. Они дадут тебе забрать меня, не попытаются остановить. Бун боится тебя. Он мне сам говорил. Тебе действительно будет хорошо со мной, Рикс. Тебе нужна женщина, и я не буду поступать, как та. Я не сойду с ума и не перережу себе…

— Возвращайся в свою комнату, — сказал он. Воспоминание о Сандре, лежащей в ванной в крови, встряхнуло Рикса. Бритва на кафеле. Кровь на стенах. Вьющиеся пепельные волосы, плавающие в воде.

Паддинг выпростала груди из пеньюара. Они висели в дюйме от его лица.

— Возьми их. Ты можешь, если захочешь. — Она попыталась направить его руку.

Он сжал пальцы в кулак. — Нет, — сказал он, чувствуя себя самым большим дураком в мире.

— Только прикоснись, прикоснись.

— Нет.

В одно мгновение ее лицо смялось, как мокрый картон. Она выпятила нижнюю губу.

— Я… думала, что нравлюсь тебе.

— Нравишься, но ты жена моего брата.

— У тебя что, недомогание по этой части? — В ее голосе был обидный намек.

— Нет, но я не распутник. У тебя с Буном есть проблемы, и я не хочу вставать между вами.

Ее глаза сузились и превратились в тоненькие щелочки. Спала маска совершенства, и под ней оказалась настоящая Паддинг.

— Ты точно такой же, как и они! Ты не беспокоишься ни о ком, кроме самого себя! — Она встала, пьяно, неловкими движениями, поправляя свою одежду. — О, ты строишь из себя такого надменного и сильного, а на самом деле ты такой же проклятый Эшер, во всех отношениях!

— Говори тише. — Уолен, должно быть, получал сейчас от этого дьявольское наслаждение.

— Я буду орать, если захочу! — Но она все же была недостаточно пьяна, чтобы ей хотелось разбудить Маргарет Эшер. Она прошагала к двери и обернулась. — Спасибо за помощь, мистер Эшер! Я ее никогда не забуду! — Она покинула комнату в праведном гневе, но дверью хлопнула не слишком сильно.

Рикс лежал на спине и ухмылялся. Значит, Бун просто пускал пыль в глаза, рассказывая о своих сексуальных подвигах. Вот так штука! Бун меня боится, думал он. Невероятно!

И он будет боятся меня до тех пор, пока я не покончу с ним.

Десять миллиардов долларов, размышлял он, постепенно отходя ко сну. С такими деньгами можно делать все что угодно. Он бы обладал немыслимой властью. Тогда не нужно будет просиживать за пишущей машинкой, разыгрывая из себя то Бога, то Сатану.

…БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ ПОСТОЯННЫХ ЗАБОТ, КНИГ И КОСЫХ ВЗГЛЯДОВ АГЕНТОВ…

Странный монотонный голос неожиданно возник в его голове, шепча тихо и искушающе из самых глубин мозга. На мгновение Рикс был убаюкан им и увидел, как выходит из лимузина и направляется к открытым дверям оружейного завода, за которыми военные, симпатичные секретарши и подхалимы поджидали его, чтобы поприветствовать.

Нет, подумал он, и образы померкли. Нет. Все эти деньги до последнего цента испачканы кровью. Я должен идти в этом мире своим путем и рассчитывать на собственные силы. Мне не нужны эти кровавые деньги.

Но когда он потушил лампу и опять погрузился в сон, его последней мыслью было:

…ДЕСЯТЬ МИЛЛИАРДОВ ДОЛЛАРОВ…

Спустя примерно час шум сильного ветра пробудил Паддинг от тяжелого сна. Она взглянула на дверь и увидела силуэт, отбрасывающий в комнату тень из коридора. Она затаила дыхание, выжидая. Силуэт помедлил и прошел. Паддинг вцепилась в шелковую простыню. По каким-то причинам она не осмелилась открыть дверь и посмотреть, кто это разгуливает по Гейтхаузу среди ночи, но она почувствовала в комнате запах Уолена.

Она крепко зажмурилась и в темноте хриплым шепотом позвала маму.

7

Нью Тарп не прекращал бороться до тех пор, пока восходящее солнце не обагрило небеса.

Каждый раз, когда он в течение ночи пытался вырваться, колючки захватывали его еще крепче. В нескольких местах они вошли в его тело. Пару раз он принимался плакать, но когда понял, что это истощает его силы, а без них он умрет, он тотчас умолк, словно ему дали пощечину.

В яму понемногу начал проникать свет. Ветер, такой яростный ночью, стих до едва слышного шепота. Изо рта Нью еще шел пар, но кости уже начали леденеть. Он за всю жизнь никогда так не замерзал.

Дважды за ночь ему чудилось, что его зовут издалека. Он пытался звать на помощь, но его голос был слабым и хриплым, а голова сильно болела. Когда луна начала заходить, он услышал, как что-то движется по краю ямы. Он задрал голову, насколько позволяли обвившие его шею колючки, но ничего не увидел. Судя по треску ломающихся кустов, там было что-то большое. Нью казалось, что он слышит прерывистое дыхание. Но лес оставался тихим. Один из порывов ветра донес до него мускусный запах зверя на охоте.

Жадный Желудок, подумал Нью, оставаясь совершенно спокойным. Жадный Желудок ходила по краю ямы. Жадный Желудок чуяла его и хотела этот вкусный кусок мяса, но даже ужасная черная пантера не решалась спуститься в эти колючки.

Через некоторое время звуки стихли. Зверь ушел на поиски более легкой добычи.

Каждый раз, закрывая глаза, Нью видел фигуру, стоящую на краю с чем-то безвольно висящим под мышкой. Он ничего не мог сказать об этой фигуре. Мужчина или женщина, какого возраста, человек ли вообще? Но он знал, кто это был. У него зашлось сердце и по коже поползли мурашки. Это было то, о чем предупреждала его мама всю жизнь, то, что унесло девочку Парнеллов в третью неделю сентября и маленького Вернона Симмонса прошлой осенью.

Иногда он думал, что все это лишь сказки, придуманные родителями детей, живущих на горе Бриатоп, чтобы те не уходили далеко в лес.

Но теперь, благодаря лунному свету, он знал другое.

«Я должен выбраться отсюда!» — мысленно крикнул Нью. Он снова рванулся, пытаясь вырвать у колючих веток левую руку и освободить правую ногу. Шипы вонзились ему в горло, и на коже выступили капельки крови. Маленькие коготки рвали его грудь.

Успокойся. Тише, не дергайся. Шипы задушат тебя. Нужно обдумать, как отсюда выбраться.

Он аккуратно повернул голову. Скелет охотника позади него, казалось, слегка светился. Нью увидел, что на нем все еще висит сгнивший охотничий рожок. Мертвец пробыл здесь очень, очень долго.

Его взгляд перешел на вьюнок, оплетавший изломанную правую руку скелета. Зеленые кости пальцев показывали, как стрелка, на кучу поблекших листьев у правой ноги мертвеца.

Нью уставился на пустые ножны от охотничьего ножа.

А где же сам нож?

Выпал во время падения? Нью опять посмотрел на скрюченные кости пальцев. Затем на кучу листьев.

Он вытянул левую ногу и стал ворошить эту кучу носком ботинка. Из-под листьев бросилось врассыпную множество черных жуков. В воздухе повис сырой могильный запах. Колючки вонзились в него, как только он попытался дотянуться еще левее. Он сдвинул ногу и попробовал рыть в другом месте, но раскопал лишь белые листья, червей и слизней.

Шипя от боли, когда шипы вонзались ему в горло, Нью раскапывал носком ботинка листья прямо под рукой скелета. Он орудовал ногой как лопатой, двигая ею вверх и вниз. Из потревоженного гнезда во все стороны поползли пауки.

Один из них вскарабкался на торчащую из сырой земли рукоятку охотничьего ножа, сделанную из оленьего рога.

ОХОТНИК ПЕРЕД СМЕРТЬЮ ДОЛЖЕН БЫЛ ТЯНУТЬСЯ ЗА СВОИМ НОЖОМ.

Наверху каркнула ворона — словно бы прозвучал жестокий смех. Нож с таким же успехом мог быть и в миле отсюда. С одной свободной рукой и свободной ногу Нью никак не мог до него дотянуться.

— Помогите! — крикнул он в отчаянии. Его голос прозвучал как предсмертный хрип. Мать, должно быть, уже ищет его. И другие люди тоже. Они должны в конце концов его найти. Какже, мрачно подумал он. Кто-то должен был найти и этого охотника.

Нью подавил стон и пристально уставился на нож. Нужно дотянуться до него, сказал он себе. Как-нибудь. Не то я так и умру здесь.

Теперь я глава семьи, подумал он. Мама всегда говорила ему об этом. Его папа погиб в феврале в Фокстоне в гараже, где он работал — по словам шерифа Кемпа, в результате несчастного случая. Бобби Тарп накачивал шину грузовика, и она взорвалась прямо перед его лицом. Шериф сказал, что отец ничего не почувствовал и скончался там же, на месте.

САМ В БЕДУ ПОПАДАЕШЬ, говорила его мама, САМ ИЗ НЕЕ И ВЫПУТЫВАЙСЯ.

Нью очень любил отца. Бобби Тарп женился на Майре Саттервайт поздно, когда ему было уже за тридцать. Когда он умер, ему было сорок два. Как и у Нью, глаза у него были изумрудного цвета. Он был тихим, мирным человеком, но иногда Нью видел, что отец чем-то обеспокоен, и не знал, почему. Отец Нью был очень замкнутым человеком.

ДОСТАТЬ НОЖ. КАК-НИБУДЬ.

Он представил, как нож лежит в его руке. Он попытался вытащить его ботинком, но только загнал его еще глубже в землю. Мысленно он обхватил рукоять ножа из оленьего рога и почувствовал каждую выемку на ней. Нож оттягивал его руку.

СТРАШИЛА ЗАБРАЛ ЕГО МЛАДШЕГО БРАТА. ЕГО ПЛОТЬ И КРОВЬ. СТОЯЛ НА КРАЮ ЯМЫ И ВСЕ ВРЕМЯ УХМЫЛЯЛСЯ.

Гнев, как молния, блеснул в глазах Нью. Он пристально смотрел на охотничий нож.

Если ты чего-нибудь хочешь достаточно сильно, однажды сказал ему отец, ты можешь этого добиться. Но только если ты хочешь этого умом и сердцем, хочешь каждой порой кожи и каждым волоском на голове и убежден, что это правильно…

СТРАШИЛА УХМЫЛЯЛСЯ. СМЕЯЛСЯ НАД НИМ, СМЕЯЛСЯ, УКРАВ НАТАНА И УНЕСЯ ЕГО В ГЛУБИНУ ЛЕСА…

Сердце Нью сильно забилось. Красным заволокло глаза. Он изо всех сил потянулся к ножу. Шипы безжалостно рвали его кожу и не собирались его выпускать.

СТРАШИЛА СХВАТИЛ ЕГО БРАТА И ПОСМЕЯЛСЯ ЗАТЕМ НАД НИМ ИЗ ТЕМНОТЫ.

Волна ярости прошла сквозь него и наполнила его горьким гневом. Это был гнев, неведомый ему доселе. Гнев не только на Страшилу, но и на дешевый сосновый гроб, принявший тело отца, на шину грузовика, которая взорвалась вдруг ни с того, ни с сего, на колючки и на гору Бриатоп, на старенький домик, в котором его молчаливая мать пекла пироги с ежевикой. Все это Нью почувствовал каждой порой кожи, и его прошиб пот.

«Я ЕГО ХОЧУ», — мысленно закричал он.

Охотничий нож затрепетал и с легким шорохом вышел из земли. Он завис в трех дюймах над землей, затем упал обратно в листья.

Нью изумленно вскрикнул.

На секунду он почувствовал, действительно почувствовал нож, зажатый в правой руке, которая теперь сильно горела.

Мальчик посмотрел на нож, не подпрыгнет ли он опять, но этого не произошло. Однако теперь он свободно лежал на земле. Нью вытянул ногу и придвинул его ближе. Пауки поползли по его ботинку.

«Я хочу его… сейчас», — сказал он мысленно и сконцентрировался на ощущении ножа в своей руке. На том, как он сжимает рукоятку пальцами, чувствует его тяжесть.

Нож подпрыгнул, как рыба, и снова лег на землю.

Все было как во сне. Там, где Нью ушиб голову о скалу во время падения, она сильно болела. Его виски, казалось, были зажаты в железных тисках. У него было ощущение, прежде ему незнакомое, будто его мозг отделен от тела и, разъединившись, работает по-другому. Сердце у мальчика сильно билось, и на мгновение боль в голове стала настолько невыносимой, что ему показалось, будто он теряет сознание.

Но этого не произошло. Нож лежал без движения на земле возле его ноги. Его лезвие было покрыто ржавчиной, но режущая кромка казалась ослепительно красной.

Нью ощутил остроту этого ножа. Импульс энергии возник между ними, связав их словно бы электричеством.

И Нью понял, что это такое.

Магия.

В этом ноже была магия. Он так долго лежал в земле Бриатопа, что впитал в себя часть магии горы. В нем есть магия, и эта магия должна помочь Нью спастись.

Я хочу его, скомандовал он.

Нож не шелохнулся.

Ну же. Я хочу его. Он представил, как нож поднимается с земли, медленно-медленно, плывет по воздуху к его раскрытой руке. Он ощутил холод рукоятки из оленьего рога и сжал ее. Ну. Я хочу этот нож, сейчас же.

Нож подпрыгнул, еще подпрыгнул.

Ну, ну же, черт возьми! Нью опять пронизал гнев.

Будто подчиняясь ему, нож высоко подпрыгнул и повис, вращаясь, в трех футах над землей. Он начал было двигаться к его руке, но опять упал на землю. В следующий раз было проще, но нож опять упал. Теперь он лежал на земле прямо под правой рукой мальчика.

Поднимайся, командовал Нью. Поднимайся и иди ко мне в руку. Он едва не хихикнул. Что скажет об этом Натан! Но воспоминание о Натане пришло и ушло. Он видел белый лунный свет на бесчувственном лице Натана и мысленно вскрикнул.

Волшебный нож, вращаясь, поднялся с земли, кружась вокруг своей оси, и скользнул Нью прямо в руку, где сидел как влитой.

Нью начал быстро рубить держащие его ветки. Колючие веревки, обхватившие его грудь, рвались с резким звуком, и из них сочилась желтоватая жидкость. Он освободил левую руку и увидел, что все запястье опоясано ранками. Труднее всего было резать колючки вокруг шеи, так как некоторые из них довольно глубоко вошли в нее, а ему вовсе не хотелось перерезать себе горло.

К тому времени, как он полностью освободился, лучи солнца, пробивающиеся сквозь листву, стали теплыми и золотыми. Выковыривая в земляной стене отверстия для ног, он стал карабкаться наверх, цепляясь за кусты и корни. Наверху, все еще сжимая в руке волшебный нож, он повернул к яме мрачное исцарапанное лицо и прокричал: «Умрите, проклятые!» Его голос напоминал слабый хрип, но был пропитан злостью.

Затем он вернулся на тропинку, где стояли его корзины, содержимое которых было расклевано воронами, и побежал домой.

Нью не увидел, как колючки в яме начали чернеть и вянуть, погибая.

8

— О чем задумался? — весело спросила Маргарет Эшер.

Рикс очнулся от задумчивости. — Так, ни о чем, — ответил он и вновь принялся за колбасу, лежащую у него на тарелке. На самом деле он думал о том, какое замечательное стоит утро. Они сидели на застекленной веранде позади Гейтхауза, откуда открывался вид на сад и горные пики на западе. Сейчас сад представлял собой настоящее буйство расцветок. Хотя было только восемь часов, чернокожий садовник в соломенной шляпе уже вовсю трудился, подметая опавшие листья с мощеных дорожек, пересекавших сад. Мраморные амуры, фавны и сатиры важно стояли в цветах.

Небо было голубым и чистым. По нему пролетела стая диких уток. Завтрак был отличный, кофе крепкий, и Рикс прекрасно выспался после ухода Паддинг. Когда он принимал этим утром витамины, то взглянул в зеркало и заметил, что мешки под глазами стали как будто поменьше. Или ему только показалось? Как бы то ни было, он чувствовал себя прекрасно и даже обрел аппетит, так как прикончил весь завтрак. За год своего отсутствия он соскучился по стряпне Кэсс.

— Я слышала, как утром приехал Бун, — сказала Маргарет. Сегодня на ее лице был лишь тонкий слой косметики, чтобы оттенить скулы. — Думаю, это было где-то около пяти. Ты удивишься, узнав, что я могу слышать, когда в доме тишина.

— Да? — Рикс быстро насторожился. Она имеет в виду, что слышала его разговор с Паддинг? Вряд ли. Ее комната находится в другом конце коридора и между ними много комнат.

— Я отчетливо слышала, как Бун и та женщина ссорились как кошка с собакой. — Она покачала головой и презрительно сжала губы. — О, говорила я ему — «не женись на ней»! Говорила, что он пожалеет, и, видишь, я ничуть не ошиблась. Да, он очень жалеет об этом.

— Почему же тогда он не разведется с ней, как с двумя предыдущими, если он так несчастлив?

Она аккуратно сложила свою салфетку и положила ее за тарелкой. Вошла горничная и принялась убирать грязную посуду.

— Потому что, — сказала Маргарет после того, как горничная ушла, — можно не сомневаться в том, что эта шлюха нарассказывает про нас, если ее выпустить из имения. Она всего лишь маленькая пьющая дура, но она носила фамилию Эшер в течение двух лет, четырех месяцев и двенадцати дней, на два года дольше, чем ее предшественницы. Она знает про нас… некоторые вещи, которые могут просочиться в печать, если она сорвется с цепи.

— Ты имеешь в виду Недуг?

Глаза Маргарет затуманились.

— Да, его. И не только. Например, сколько у нас денег, какой недвижимостью мы владеем. Она знает о нашем острове в Карибском море, о казино в Монте-Карло, о банках и других компаниях. У Буна язык без костей. Представь себе заголовки газет в случае развода. Эта маленькая шлюха не удовлетворится соглашением без суда, как две другие. Она пойдет прямо в «Нэшенл Инквайр» и наговорит про нас всякую зловещую ложь.

— И зловещую правду? — спросил Рикс.

— Ты очень плохого мнения о своей семье, Рикс. Ты должен гордиться тем, кто ты есть, и тем вкладом, который внесли твои предки в выживание страны.

— Верно. Да, я всегда был белой вороной, не так ли? Думаю, мне слишком поздно разыгрывать из себя звездно-полосатого барабанщика.

— Пожалуйста, не надо о флагах, — холодно сказала Маргарет. Рикс знал, что мать помнит о фотографии, появившейся в нескольких газетах Западной Каролины. На ней Рикс в тенниске размахивал черным флагом. Его волосы доставали до плеч, и он шагал в первом ряду толпы демонстрантов из Университета Западной Каролины, протестовавших против войны во Вьетнаме. Снимок был сделан за минуту до того, как полиция стала их разгонять. Еще до того, как сражение было окончено, у девятерых были сломаны кости, а Рикс сидел посреди дороги, с шишкой величиной с куриное яйцо на голове, и наблюдал море ног вокруг себя.

Эта фотография появилась и на первой странице еженедельника «Фокстонский демократ», с кружком вокруг головы Рикса. Уолен был вне себя.

— Тебе бы следовало изучить достижения твоих предков, — посоветовала Маргарет. Рикс вежливо слушал, не показывая удивления. — Они бы преподали тебе пару уроков фамильной гордости.

— Но как, скажи на милость, я могу это сделать?

Она пожала плечами.

— Ты мог бы для начала прочитать некоторые из тех книг, что Уолен принес из библиотеки Лоджии. Последние три месяца он изучает семейные документы.

— Что? — сердце Рикса забилось.

— Семейные документы. Это их Уолен велел слугам принести из Лоджии. Дюжина старых бухгалтерских книг, дневников и других бумаг из фамильного архива. В библиотеке Лоджии их тысячи. Я их, естественно, никогда не видела, но Эдвин мне рассказывал.

Рикс был поражен. Семейные документы? Прямо здесь, в Гейтхаузе?

— Я думал, ты не знаешь, что это за книги.

— Да, я не знаю точно, какие это книги и почему Уолен их читает. Но я определенно знаю, что они из библиотеки Лоджии.

— Ты видела их? — Спокойно, сказал он себе, не выдавай свою заинтересованность!

— Конечно, видела. Я была там в то утро, когда их принесли. Некоторые из них так заплесневели, что воняли, как дохлая рыба.

Боже мой, подумал Рикс. Он подпер подбородок рукой, чтобы удержаться от ухмылки. Фамильные документы в библиотеке Гейтхауза! Он надеялся, что сможет найти что-нибудь стоящее, но это был дар свыше! Нет, подожди-ка. В бочке с медом есть ложка дегтя.

— Библиотека ведь заперта, — напомнил он матери. — Даже если бы я и захотел заглянуть в эти книги, я бы не смог войти, не так ли?

— Да, Уолен настаивал, чтобы библиотека была закрыта. Но, естественно, у Эдвина есть связка запасных ключей. Мы должны проветривать там и вытирать пыль. Если этого не делать, весь дом пропахнет плесенью. — Она внезапно моргнула, и Рикс понял, что она подумала о запахе Уолена. — Прекрасный завтрак, не правда ли? — спросила она, быстро овладев собой. — Бун пожалеет, что пропустил его.

Рикс собрался еще порасспросить ее о библиотеке в Лоджии, но тут он услышал тихое завывание. Птицы поспешно взлетели с дерева. Звук становился все громче. Он посмотрел на небо и увидел серебристый вертолет, промчавшийся над Гейтхаузом. Он сделал круг и медленно опустился на вертолетную площадку.

— О, это, наверное, твоя сестра! — Маргарет поднялась со стула, желая посмотреть. — Кэтрин вернулась! — обрадовалась она.

Но вместо Кэт на дорожке появились двое мужчин, один в военной форме, а другой в темном деловом костюме, солнечных очках и с дипломатом.

— Опять они, — сказала Маргарет, садясь. Она тихо вздохнула. — Это к Уолену.

— Кто это? — спросил Рикс.

— Один из Пентагона. Думаю, ты видел его раньше, а может и нет. Генерал Маквайр. А другой — мистер Меридит с военного завода. Доктор Фрэнсис говорил твоему отцу, что он должен соблюдать абсолютный покой, но Уолен ничего не слушает. — Она улыбнулась Риксу, но ее глаза оставались пустыми. — Когда твой отец поправится, мы уедем в отпуск. Возможно, в Акапулько. Там, должно быть, замечательно в январе, как ты думаешь?

— Да, — ответил он, внимательно глядя на нее, — наверное.

— В Акапулько все время солнечно. Твоему отцу нужен хороший отпуск. Ему нужно уехать туда, где солнце и смех.

— Извини. — Рикс встал. — Я бы хотел прогуляться. Подышать свежим воздухом.

— Сегодня прекрасный день для прогулки, не правда ли? Если хочешь, можешь прогуляться верхом.

— Я найду, чем заняться. Спасибо за завтрак. — Он вышел, оставив мать на террасе. Ему было невыносимо сознавать, что она живет в смутном мире фальшивых надежд и мечтаний, ожидая, что ее муж отбросит саван и спустится вниз по лестнице, пританцовывая как Фред Астер. Следующее ее путешествие будет на фамильное кладбище Эшеров, расположенное на востоке поместья.

Но сейчас он хотел найти Эдвина. Ему хотелось получить запасной ключ и самому заглянуть в библиотеку. Но нужно быть очень осторожным. Он не хотел, чтобы кто-либо узнал о его намерениях, и теперь даже жалел, что посвятил Кэсс в свои планы. Если у Уолена возникнет хоть малейшее подозрение, что он собирается поворошить старые гробы Эшеров, документы моментально окажутся снова в Лоджии. Он остановил горничную и спросил, не видела ли она Эдвина, но она ответила отрицательно.