– Уходить? Леди, а куда, к черту, мне идти?

– Мне все равно. Мне на все это насрать. Мелким дерьмом.

Она наскребла пригоршню оплавленных стекляшек и золы и медленно просеяла ее сквозь пальцы. Какой смысл делать еще один шаг? Низкий толстяк прав. Идти некуда. Все пропало, сожжено и разрушено.

– Надежды нет, – прошептала она и глубоко зарылась рукой в золу рядом с собой. – Надежды нет.

Пальцы ее сжали еще несколько слитков стекла, и она вынула их, чтобы посмотреть, в какое барахло превратились ее мечты.

– Что это у вас, черт возьми? – спросил Арти.

В руке Сестры Ужас лежало большое стеклянное кольцо в форме пончика. Посередине было отверстие диаметром около пяти-шести дюймов. Толщина самого кольца была около двух дюймов, а диаметр – около семи дюймов. По окружности кольца через неодинаковые интервалы рельефно выступали пять стеклянных колосьев, один – тонкий, как сосулька, второй – шириной с лезвие ножа, третий – изогнутый крючком, а остальные два – просто прямые. Внутри стекла была заключена сотня темных овалов и квадратов различного размера, странная паучья сеть линий соединяла их в глубине.

– Барахло, – пробормотала она и хотела было бросить его обратно в золу, но тут снова сверкнула молния.

Стеклянное кольцо неожиданно брызнуло ярким светом, и на мгновение Сестра Ужас подумала, что оно воспламенилась в ее руке. Она взвизгнула и бросила его, а Арти заорал: «Господи!»

Свет исчез.

Рука Сестры Ужас тряслась. Она осмотрела ладонь и пальцы, чтобы убедиться, что не обожглась, но тепла не было, была только ослепительная вспышка света. Она все еще ощущала ее, пульсирующую под веками.

Она потянулась к кольцу, потом отдернула руку назад. Арти приблизился и присел на корточки в нескольких футах от нее.

Сестра Ужас притронулась к кольцу и опять отдернула руку. Стекло было гладким, как прохладный бархат. Она задержала на нем пальцы, потом сжала его в ладони и вытащила из золы.

Стеклянное кольцо оставалось темным.

Сестра Ужас стала глядеть на него и чувствовала, как бьется сердце.

В самой глубине стеклянного кольца притаился розовый свет. Он начал разгораться в пламя, распространяться по паутине к другим вкраплениям внутри кольца, пульсируя и пульсируя, с каждой секундой становясь сильнее и ярче.

Рубин величиной с ноготь большого пальца горел ярким красным цветом, другой рубин, поменьше, как горящая во тьме спичка. Третий рубин сиял, как комета, а затем и четвертый, и пятый, заделанные глубь прохладного стекла, начали подавать признаки жизни. Красный свет пульсировал и пульсировал, и Сестра Ужас почувствовала, что его ритм совпадет с биением ее сердца.

Другие рубины мерцали, вспыхивали, горели, как угольки. Внезапно чистым бело-голубым светом засветился алмаз, а сапфир в четыре карата засиял ослепительным ярко-синим огнем. Когда биение сердца Сестры Ужас участилось, убыстрилось и мерцание сотен камней, заключенных в стеклянном кольце. Изумруд светился прохладным зеленым светом, грушевидный алмаз горел раскаленной белизной, топаз – пульсирующим темным красно-коричневым. Рубины, сапфиры, алмазы и изумруды начали десятками пробуждаться к свету, свечение трепетало, пробегая по нитям паутины, пронизывавшей толщу стекла. Нити драгоценных металлов – золота, серебра и платины – заключенные в стекле, тоже светились и служили как бы бикфордовыми шнурами, от них еще сильнее становились вспышки изумрудов, топазов и глубокий пурпур аметистов.

Стеклянное кольцо рдело как многоцветный круг, и тем не менее под пальцами Сестры Ужас не чувствовалось тепла. Свечение пульсировало с такой же частотой, с какой билось сердце Сестры Ужас, мерцающие волшебные краски горели все ярче.

Она никогда не видела ничего подобного, никогда, даже на витринах магазинов Пятой авеню. Камни невиданных цветов и чистоты были заделаны внутрь стекла, некоторые до пяти-шести карат, другие крошечные, но тем не менее ярко светившиеся. Стеклянные кольцо пульсировало… пульсировало… пульсировало…

– Леди? – прошептал Арти, в его распухших глазах отражалась свечение. – Можно… мне подержать?

Сестре не хотелось отдавать кольцо, но он смотрел с таким изумлением и желанием, что она не смогла отказать.

Его обожженные пальцы сжали кольцо, и как только оно освободилось от руки Сестры Ужас, пульсация изменилась, подхватив биение сердца Арти Виско. Изменились и цвета: сильнее засветился голубой, а рубиновый цвет чуть-чуть пригас. Арти ласкал кольцо, бархатистая поверхность напоминала ему ласковое прикосновение кожи его жены, когда она была молода и они только начинали свою совместную жизнь. Он вспомнил, как сильно любил свою жену и желал ее. Он ошибся, понял он в это мгновение. Ему было куда идти. Домой, подумал он. Я должен добраться домой.

Через несколько минут он осторожно возвратил кольцо Сестре Ужас. Оно опять изменилось. Сестра Ужас сидела, держа его в ладонях и всматриваясь в прекрасные глубины.

– Домой, – прошептал Арти, и Сестра подняла взгляд. Мысли Арти не могли расстаться с воспоминанием о мягкой коже жены. – Я должен добраться домой, – сказал он, и голос его прозвучал уверенно. Он неожиданно быстро заморгал, будто получил пощечину, и Сестра Ужас увидела в его глазах слезы.

– Здесь… нигде нет телефона, а? – спросил он. – И полицейских тоже нет?

– Нет, – сказала она. – Я думаю, нет.

– О-хо-хо, – Арти кивнул, посмотрел на нее, потом вновь на пульсирующее свечение. – Вам… тоже нужно домой! – сказал он.

Сестра печально усмехнулась:

– Мне некуда идти.

– Тогда почему бы вам не проехаться вместе со мной?

Она рассмеялась.

– Проехаться с вами? Мистер, вы не заметили, что машины и автобусы сегодня слегка выбились из графика?

– У меня на ногах есть обувь. У вас тоже. Мои ноги еще ходят, и ваши тоже. – Арти отвел взгляд от яркого свечения и оглядел окружающую разруху, как будто впервые отчетливо увидел ее. – Господи, – сказал он. – О Господи, за что?

– Не думаю, что… что Бог имел какое-то отношение к тому, что произошло, – сказала Сестра Ужас. – Я помню, как молилась о Царствии Божием, молилась о Судном Дне, но я никогда не молилась о таком. Никогда.

Арти кивнул на стеклянное кольцо:

– Вам нужно сохранить эту вещь, леди. Вы нашли ее, поэтому я считаю, что она ваша. Она может кое-чего стоить. Когда-нибудь. – Он восхищенно потряс головой. – Такие вещи не бросают, леди! – сказал он. – Я не знаю, что это такое, но такие вещи не бросают, это уж точно. – Он неожиданно встал и поднял воротник своего норкового манто. – Ну, я думаю, вы сами прекрасно поняли это, леди. – И, бросив последний взгляд на желанное стеклянное кольцо, он повернулся и зашагал прочь.

– Эй, – Сестра Ужас тоже встала. – Куда вы собрались?

– Я говорил вам, – ответил он, не оборачиваясь. – Я собираюсь домой.

– Вы ненормальный? Детройт ведь не за углом!

Арти не остановился. Чокнутый, решила она. Безумнее, чем я! Она положила стеклянное кольцо в свою новую сумку «Гуччи», и как только отняла от него руку, пульсация прекратилась и свечение сразу же погасло, словно вещь снова заснула. Она поспешила за Арти. – Эй! Подождите! А как же насчет пищи и воды?

– Думаю, что найду, когда мне будет нужно! Если не найду, обойдусь. У меня ведь нет выбора, леди, а?

– Почти никакого, – согласилась она.

Он остановился, обернувшись к ней.

– Правильно. Черт возьми, я не знаю, дойду ли? Я даже не знаю, смогу ли выбраться с этой чертовой свалки! Но мой дом не здесь. Если кто-то умирает, он должен стремиться к дому, туда, где он кого-то любит, чтобы умереть там, вы так не считаете? – Он пожал плечами. – Может, я найду других людей. Может, найду автомобиль. Если хотите – оставайтесь здесь, это ваше дело, но у Арти Виско есть обувь на ногах, и Арти Виско способен шагать. – Он помахал рукой и зашагал опять.

«Он теперь не сумасшедший», – подумала она.

Стал накрапывать холодный дождь, капли его были черны и маслянисты. Сестра Ужас снова открыла сумку одним пальцем и коснулась бесформенного стеклянного кольца, чтобы посмотреть, что произойдет.

Один из сапфиров пробудился, и это напомнило ей вращающийся голубой луч, освещавший ее лицо. Картина из прошлого была близко, совсем рядом, но прежде чем она смогла поймать ее, она ускользнула. Это было что-то такое, что, знала Сестра, она еще не готова была вспомнить.

Она убрала палец, и сапфир потемнел.

Всего шаг, подумала она. Шаг, потом другой, и так постепенно ты дойдешь туда, куда нужно.

Но что, если ты не знаешь, куда идти?

– Эй, – крикнула она Арти. – Хотя бы поищите зонтик! Я постараюсь найти вам сумку, как у меня, чтобы вам было куда положить пищу и вещи! – Господи, подумала она. Этот парень не пройдет и мили! Надо идти с ним, решила она, хотя бы ради того, чтобы он не свернул себе шею. – Подождите меня! – закричала она. Потом прошла несколько ярдов к фонтану, возникшему из разбитого водопровода, и стала под струю, дав воде смыть с ее тела пыль, пепел и кровь. Затем открыла рот и пила до тех пор, пока у нее в животе не забулькало. Но жажду сменил голод. Может, удастся найти что-нибудь поесть, а может, и нет, рассуждала она. Но по крайней мере жажда теперь ее не мучает. Один шаг, подумала она. По одному шагу.

Арти ждал. По привычке Сестра Ужас подхватила несколько кусков стекла поменьше, куда вплавились камешки, завернула их в драный голубой шарф и положила в сумку «Гуччи». Она быстро прошлась по краю развала, рая для мусорщиков, таких, как она, и нашла нефритовую шкатулку, заигравшую мелодию, когда она открыла крышку. Нежная музыка среди такого обилия смертей слишком растрогала ее.

Она оставила шкатулку посреди кучи мусора и зашагала к Арти по холодному дождю, прочь от руин ее любимого волшебного уголка.

Глава 17

Пришел косец

– Суслик в норе! – бредил Поу-Поу Бриггс. – Господи наш, пришел косец…

Джош Хатчинс не имел представления, сколько прошло времени и сколько они тут пробыли. Он долго спал и видел ужасные сны про Рози и мальчиков, бегущих перед огненным смерчем. Он поражался, что все еще может дышать. Воздух был спертый, но казался терпимым. Джош ждал, что вскоре просто закроет глаза и не проснется. Боль от ожогов можно было терпеть, если не двигаться. Джош лежал, слушая бормотание старика, и думал, что не так уж плохо умереть от удушья, вроде как закашляешься во сне, не будешь даже по-настоящему знать, что легкие страдают от нехватки кислорода. Больше всего ему было жалко девочку. Такая маленькая, думал он. Такая маленькая. Даже не успела вырасти.

Ну ладно, решил он, усну-ка снова. Может, в последний раз. Он подумал о людях, ждавших его на борцовской площадке в Конкордии, и заинтересовался, сколько из них мертвы или умирают сейчас, в эту минуту. Бедный Джонни Ли Ричвайн! Сломать ногу, а на следующий день – такое! Дерьмо! Это несправедливо. Совсем не справедливо.

Что-то потянуло его за рубашку. На мгновение слабый испуг пробежал по нервам.

– Мистер? – спросила Свон. Она услышала его дыхание и во тьме подползла к нему. – Вы меня слышите, мистер? – Она опять для верности потянула за его рубашку.

– Да, слышу. Что у тебя?

– Мама заболела. Вы не поможете?

Джош сел.

– Что с ней?

– Она странно дышит. Пожалуйста, сходите, помогите ей.

Голос у девочки был напряженный, но слез в нем не было. Крепкая малышка, подумал он.

– Хорошо. Возьми мою руку и веди к ней. – Он вытянул руку, и через несколько секунд Свон в темноте нашла и стиснула его палец своими тремя.

Свон вела его: они вдвоем продвигались через подвал к тому месту, где на земле лежала ее мать. Свон спала, свернувшись рядом с матерью, когда ее разбудил звук, похожий на скрип дверной петли. Тело матери было горячим и влажным, но Дарлин бил озноб.

– Мама, – прошептала Свон. – Я привела великана помочь тебе.

– Мне нужен только покой, родная. – Голос у нее был сонный. – У меня все хорошо. Не беспокойся обо мне.

– У вас ничего не болит? – спросил ее Джош.

– Идиотский вопрос. У меня болит все. Господи, не понимаю, что же меня так. Еще совсем недавно я чувствовал себя вполне хорошо, всего-то лишь – солнечный ожог. Но вот ведь гадство! Мой ожог сейчас усилился. – Она с трудом сглотнула. – Хорошо бы сейчас пивка.

– Может быть, здесь есть что-нибудь выпить! – Джош начал искать, вскрыл несколько смятых банок. Без света он не мог определить, что в них находится. Он был голоден и хотел пить и знал, что ребенок тоже должен хотеть есть. И Поу-Поу наверняка следовало попоить. Он нашел банку чего-то, что зашипело, когда открыли крышку, и потекло, и попробовал жидкость на вкус. Затем поднес банку ко рту женщины так, чтобы она могла пить. Дарлин отхлебнула, потом слабо оттолкнула от себя банку. – Что вы пытаетесь сделать со мной, отравить? Я сказала, что хочу пива!

– Извините. Это все, что я смог сейчас найти. – Он отдал банку Свон и сказал, чтобы она попила.

– За нами не идут, чтобы откопать нас из этого сортира?

– Не знаю. Может быть… – Он помолчал. – Может быть, скоро.

– О Боже. У меня один бок горит, будто его поджаривают, а другой мерзнет. Все это так неожиданно!

– Все будет хорошо, – сказал Джош. Смешно, но он не знал, что еще сказать. Он чувствовал, что девочка рядом с ним молчит и слушает. Она знает, подумал он. – Отдохните, и силы к вам вернутся.

– Вот видишь, Свон? Я же говорила тебе, что со мной все будет хорошо.

Больше Джошу делать тут было нечего. Он взял у Свон банку с персиковым соком и подполз к бредившему Поу-Поу. «Идет с косой, – бормотал Поу-Поу. – О Боже… Ты нашел ключ? Как же я теперь заведу грузовик без ключа?»

Джош положил руку на голову старика, приподнял ее и поднес вскрытую банку к его губам. Поу-Поу и трясся от холода и горел в жару.

– Попейте, – сказал Джош, и старик, послушный, как ребенок, припал к банке.

– Мистер? Мы собираемся выбраться отсюда?

Джош не думал, что девочка рядом. Голос у нее был все такой же спокойный, и говорила она шепотом, чтобы не услышала мать.

– Конечно, – ответил он. Ребенок замолчал, и опять у Джоша возникло ощущение, что даже в темноте она видела: он лгал.

– Я не знаю, – прибавил он. – Может быть. Может быть, нет. Это зависит…

– Зависит от чего?

«Да успокоишься ты? «– подумал он.

– Это зависит от того, что сейчас творится там, снаружи. Ты понимаешь, что произошло?

– Что-то взорвалось, – ответила она.

– Правильно. Но и во многих других местах тоже что-то взорвалось. Целые города. Там, может быть… – он поколебался. Давай, скажи все. Может, получится. – Возможно, миллионы людей погибли или завалены так же, как и мы. Поэтому, может быть, не осталось никого, чтобы вызволить нас.

Она помолчала с минуту. Потом ответила:

– Это не то, о чем я спрашивала. Я спросила: «Мы собираемся выбраться отсюда?»

Джош понял, что она спрашивает, собираются ли они сами попытаться выбраться отсюда вместо того, чтобы ждать, что кто-то придет их вызволять.

– Ну, – сказал он, – если бы у нас был под рукой бульдозер, я бы сказал «да». А так – я не думаю, что мы в ближайшее время что-нибудь сможем предпринять.

– Моя мама действительно больна, – сказала Свон, и на этот раз голос ее дрогнул. – Я боюсь.

– Я тоже, – признался Джош.

Девочка всхлипнула, но тут же перестала, словно огромным усилием воли взяла себя в руки. Джош потянулся и нашел ее руку. На ней лопнул волдырь. Джош вздрогнул и убрал руку.

– А ты как? – спросил он ее. – У тебя болит что-нибудь?

– Кожу больно. Как будто ее колет и царапает. И в животе у меня болит. Мне пришлось недавно сходить по-большому, но я сделала это там, в углу.

– Да, у меня тоже живот схватывает.

Ему и самому хотелось облегчиться, и он уже подумывал, как бы устроить какую-нибудь систему санитарии. У них была масса консервированных продуктов, фруктовых соков и трудно сказать чего еще, заваленного землей.

«Прекрати!» – приказал он себе, потому что этим оставлял себе капельку надежды.

Воздух скоро закончится! В их положении нет никакого способа выжить!

Но он понимал, что они находятся в единственном месте, где можно было бы укрыться от взрыва. Из-за огромной толщи земли, наваленной сверху, радиация не могла сюда проникнуть. Джош устал, у него ломило суставы, но он больше не чувствовал желания лежать и умирать; если он сдастся, то девочке придется остаться здесь замурованной. Если же он поборет изнурение и станет действовать, наведет порядок в банках с едой, он сможет добиться того, что они проживут еще… сколько? Ему было интересно. Еще один день? Неделю?

– Сколько тебе лет? – спросил он.

– Девять, – ответила девочка.

– Девять, – нежно повторил Джош и покачал головой.

Гнев и печаль боролись в его душе. Девятилетний ребенок должен играть на летнем солнышке. Девятилетний ребенок не должен сидеть в темном подвале, одной ногой в могиле. Это несправедливо! К чертям собачьим, как это несправедливо!

– Как тебя зовут?

– Сью Вонда. Но мама зовет меня Свон. Как это вы стали великаном?

У него на глазах были слезы, но ему удалось улыбнуться.

– Наверно, потому, что в детстве я хорошо ел кашку, когда был примерно в твоем возрасте.

– И от каши вы стали великаном?

– Ну, я всегда был большим. Раньше я играл в футбол, сначала в университете в Оберне, затем за новоорлеанских «Святых».

– А сейчас?

– Сейчас – нет. Я… я борец, – сказал он. – Профессиональная борьба. Выступаю в роли плохого парня.

– Ох, – Свон задумалась. Она вспомнила, что один из ее многочисленных дядей, дядя Чак, раньше ходил на борцовские матчи в Уичито, а также смотрел их по телевизору.

– Вам это нравилось? Я имею в виду, быть плохим парнем?

– По правде говоря, это как бы игра. Я просто изображал плохого. И я не знаю, нравилось мне это или нет. Просто я умел это делать.

– Суслик в норе! – сказал Поу-Поу. – Господи, пусть он уйдет!

– Почему он все время говорит про суслика? – спросила Свон.

– Его мучает боль. Он не понимает, что говорит.

Поу-Поу бредил о тапочках, о том, что злакам нужен дождь, потом опять умолк. От тела старика несло жаром как из открытой печки, и Джош понял, что долго тот не протянет. Одному Богу было известно, что произошло в его мозгу, когда он смотрел на взрыв.

– Мама говорила, что мы едем в Блейкмен, – сказала Свон, отвлекая его внимание от старика. Она поняла, что тот умрет. – Она говорила, что мы едем домой. А вы куда едете?

– В Гарден-сити. Я должен был там выступать.

– Там ваш дом?

– Нет. Мой дом в Алабаме, далеко-далеко отсюда.

– Мама говорила, что мы едем к дедушке. Он живет в Блейкмене. А ваша семья живет в Алабаме?

Он подумал о Рози и сыновьях. Но теперь они – часть чьей-то другой жизни, если, конечно, еще живы.

– У меня нет никакой семьи, – сказал Джош.

– Разве у вас нет никого, кто вас любит? – спросила Свон.

– Нет, – ответил он. – Думаю, нет.

Он услышал стон Дарлин и сказал:

– Лучше бы тебе посмотреть за матерью, а?

– Да, сэр. – Свон поползла было от него, но потом оглянулась на великана. – Я знала, что должно было случиться что-то ужасное, – сказала она. – Я поняла это в ту ночь, когда мы покинули трейлер дяди Томми. Я пыталась объяснить это маме, но она не поняла.

– Как же ты узнала?

– Мне сказали светлячки, – ответила она. – Я поняла это по их свечению.

– Сью Вонда, – слабым голосом позвала Дарлин. – Свон? Где ты?

Свон ответила:

– Тут, мама, – и поползла назад к матери.

Светлячки ей сказали, подумал Джош. Правильно. По меньшей мере, у девочки развито воображение. Это хорошо: иногда воображение может стать самым лучшим укрытием, когда дела идут совсем неважно. Но вдруг он вспомнил стаи саранчи, в которые попал его автомобиль. Они летели из полей тысячами в последние два-три дня, говорил Поу-Поу. Странно.

Может, саранча как-то узнала про то, что должно будет случиться в этих полях? – удивился Джош. Наверное, насекомые умели ощущать несчастье. Улавливали запах беды в воздухе? Или в самой земле?

Мысли его перешли к более важным вопросам. Сначала ему нужно найти место, чтобы помочиться, иначе его мочевой пузырь лопнет. Прежде ему не приходилось мочиться на четвереньках. Но, если с воздухом будет хорошо и они еще сколько-нибудь протянут, то с их добром что-то надо будет делать. Ему не улыбалось ползать по своему добру, как, впрочем, и по чужому. Пол был из бетона, но он весь растрескался от толчков… и тут Джош вспомнил про мотыгу, на которую наткнулся где-то в завале. Можно было бы выкопать отхожее место.

Он решил, что на четвереньках обследует подвал, собирая банки и прочее, что попадется в руки. Здесь явно много припасов, а в банках может быть достаточно воды и соков, чтобы им продержаться какое-то время. Нужнее всего был свет, но Джош не знал, сколько им придется быть без электричества.

Он отполз в дальний угол, чтобы помочиться. Долго придется ждать до следующей ванны, подумал он. Зато в ближайшее время не понадобятся солнечные очки.

Его передернуло. Моча, вытекая из него, жгла, как аккумуляторная кислота.

Однако я жив! – подбодрил он себя. Может быть, не так уж много в мире того, ради чего стоит жить, но я жив. Завтра, может, я и умру, но сегодня я жив и мочусь, стоя на коленках.

И в первый раз после взрыва он позволил себе подумать, что когда-нибудь, каким-нибудь образом он еще сумеет снова увидеть наружный мир.

Глава 18

Сделать первый шаг, чтобы начать

Темнота спустилась внезапно. В июльском воздухе стоял декабрьский холод, черный ледяной дождь продолжал поливать руины Манхеттена.

Сестра Ужас и Арти Виско стояли на гребне гряды, образованной развалившимися зданиями, и смотрели на запад. На другом берегу реки Гудзон все еще полыхали пожары на нефтеперегонных заводах Хоубокона и Джерси-Сити, бушевало оранжевое пламя. На западе же пожаров не было. Капли дождя стучали по сморщенному пестрому зонтику, который Арти нашел в руинах магазина спортивных товаров. Магазин этот снабдил их и другими сокровищами: ярко-оранжевым рюкзаком «Дей-Гло», висевшим за спиной Арти, и новой парой кроссовок на ногах Сестры Ужас. В сумке «Гуччи» у нее на плече лежали: обгоревшая буханка черного хлеба, две банки анчоусов с ключиками на крышках, пакет жареных ломтиков ветчины и чудом уцелевшая, пережившая катастрофу бутыль имбирного пива. Им потребовалась несколько часов, чтобы пересечь пространство между началом Пятой авеню и их первым пунктом назначения – Туннелем Линкольна. Однако туннель обрушился, и река затопила его до самых ворот для сбора пошлины, возле которых горой лежали раздавленные автомобили, бетонные плиты и трупы.

Они молча отвернулись. Сестра Ужас повела Арти на юг, к Голландскому туннелю и другим путям под рекой. Прежде чем они дошли, стемнело, и нужно было ждать утра, чтобы выяснить, не обрушился ли и Голландский туннель. Последний указатель, найденный Сестрой Ужас, гласил «Двадцать вторая Западная улица», но он валялся на боку в золе и мог быть заброшен взрывом далеко от самой улицы.

– Ну, – сказал спокойно Арти, глядя за реку, – не похоже на то, что кто-нибудь там живет, правда?

– Нет.

Сестра Ужас вздрогнула и поплотнее запахнула норковое манто.

– Холодает. Нужно найти какое-нибудь укрытие.

Она поглядела на смутно вырисовывавшиеся в сумерках уцелевшие дома. Любой из них мог обрушиться на их головы, но Сестре Ужас куда больше не нравилось то, как быстро падает температура.

– Пошли, – сказала она и зашагала к одному из сооружений.

Арти молча последовал за ней.

За время путешествия они встретили лишь четверых, кого не убило при обвале, и трое из них были так изувечены, что жизнь в них едва теплилась. Четвертый – страшно обгоревший человек в полосатом костюме строгого покроя – взвыл как собака, когда они подошли к нему, и нырнул в расщелину. Сестра Ужас и Арти шли буквально по трупам, и ужасный лик смерти перестал их пугать; теперь они пугались, заслышав в завалах чей-то стон, а один раз их испугали хохот и визг вдалеке. Они пошли на голоса, но так и не увидели никого живого. Безумный смех преследовал Сестру Ужас; он напомнил ей о смехе, который она слышала в кинотеатре, о смехе человека с горящей рукой.

«Думаю, что там, снаружи, есть и другие уцелевшие, – сказал он. – Вероятно, прячутся где-нибудь. В ожидании смерти. Хотя долго им ждать не придется. Вам тоже».

– Это мы еще посмотрим, гаденыш, – вслух сказала Сестра Ужас.

– Что? – спросил Арти.

– А, ничего. Я просто… думала.

Думала, дошло до нее. Думать – этим она не привыкла заниматься. Последние несколько лет прошли для нее в каком-то угаре, а до них была тьма, нарушаемая только вспышками синего света и демоном в желтом дождевике. «Мое настоящее имя не Сестра Ужас! – вдруг подумала она. – Мое настоящее имя…» Но она не знала его, не знала, кто она и откуда появилась. Как я попала сюда? – спрашивала она себя, но не могла найти ответа.

Они вошли в останки здания из серого камня. Для этого им пришлось вскарабкаться на кучу обломков и проползти через дыру в стене. Внутри было черным-черно, а воздух был пропитан запахом тины и дымом, но, по крайней мере, они укрылись от ветра. Они на ощупь шли по наклонному полу, пока не нашли угол. Когда они устроились, Сестра Ужас полезла в сумку за буханкой хлеба и бутылью с имбирным пивом. Ее пальцы коснулись стеклянного кольца, завернутого в смятую полосатую рубашку, снятую ею с манекена. Другие куски стекла, завернутые в голубой шарф, лежали на дне сумки.

– Вот.

Она отломила хлеба и дала Арти, потом отломила ломоть себе. Вкус был как у горелого, но это все же было лучше, чем ничего. Она сковырнула крышку с бутылки имбирного пива, которое сразу же запенилось и полезло наружу. Она тут же приложила горлышко ко рту, сделала несколько глотков и передала бутылку Арти.

– Терпеть не могу имбирное пиво, – сказал Арти, когда утолил жажду. – Но это лучшее из того, что я когда-либо пил в своей жизни.

– А я и вовсе не пила ничего подобного.

Она задумалась, стоит ли открывать ли анчоусы, ведь они соленые и пить захочется еще сильнее. Ломтики ветчины были слишком большой роскошью, чтобы съесть их сейчас. Она отломила ему еще один кусок хлеба, затем такой же себе, и убрала буханку.

– Знаете, что было у меня на обед вечером перед тем, как это случилось? – спросил Арти. – Бифштекс. Большое такое ребрышко в одном заведении на Пятидесятой Восточной. Потом я и еще несколько парней пошли по барам. Это был вечерок, скажу я вам! Чертовски здорово провели времечко!

– Хорошо вы живете.

– Ага. А что вы делали в ту ночь?

– Ничего особенного, – сказала она. – Просто болталась.

Арти на время затих, жуя хлеб. Потом сказал:

– Я позвонил жене перед тем, как выйти из отеля. Кажется, я наврал ей, потому что сказал, что пойду прогуляюсь, хорошо покушаю и вернусь спать. Она велела, чтобы я был осторожен, и сказала, что любит меня. Я сказал, что люблю ее и что через пару дней вернусь.

Арти умолк, и когда он вздохнул, Сестра Ужас заметила, что во вздохе его чувствовалась дрожь.

– Боже, – прошептал он. – Я рад, что позвонил ей. Рад, что услышал ее голос до того, как это случилось. Эй, леди, а что, если в Детройт тоже попали?

– Попали? Что значит – попали?

– Ядерной бомбой, – сказал он. – Что еще, вы думаете, могло сотворить такое? Ядерная бомба! Может, даже не одна. Они, возможно, сброшены по всей стране! Вероятно, попали во все города, и в Детройт тоже!

В голосе Арти зазвучали истерические нотки, и он заставил себя остановиться и успокоиться.

– Нас бомбили сволочи русские, леди. Вы что, не читали газет?

– Нет, не читала.

– А что же вы делали? Жили на Марсе? Любой, кто читает газеты и смотрит телик, мог сообразить, что это свинство не за горами! Русские разбомбили нас к чертовой матери… и я думаю, что мы тоже разбомбили их к чертовой матери.

«Ядерная бомба?» – подумала Сестра. Она едва вспомнила, что это такое. Ядерная бомба – уж о ней-то она беспокоилась меньше всего!

– Надеюсь, если попали в Детройт, то она умерла быстро. Я имею в виду, что надо бы надеяться на такое, а? Что она умерла быстро, без страданий?

– Да. Думаю, это правильно.

– Хорошо ли… правильно ли, что я солгал ей? Но это была «белая» ложь. Я не хотел, чтобы она беспокоилась обо мне. Она беспокоится, что я много выпиваю и делаю глупости. Я не умею пить. Правильно ли, что я сказал ей «белую» ложь вчера вечером?

Сестра поняла: он умолял ее подтвердить, что он поступил правильно.

– Конечно, – сказала она ему. – Многие в тот вечер поступали хуже. А она легла спать, не волнуясь о…

Что-то острое укололо Сестру Ужас в левую щеку.

– Не двигайтесь, – предупредил женский голос. – А лучше не дышите.

Голос дрожал: тот, кто говорил, сам был испуган до смерти.

– Кто здесь? – спросил Арти, у которого душа ушла в пятки. – Эй, леди! Как вы?

– В порядке, – ответила Сестра Ужас.

Она ощупала щеку и почувствовала нажим похожего на нож куска стекла.

– Я сказала, не двигаться, – стекло уперлось в нее. – Сколько еще ваших?

– Только один.

– Арти Виско. Меня зовут Арти Виско. Где вы?

Последовала длинная пауза. Затем женщина сказала:

– У вас есть еда?

– Да.

– Вода?

На этот раз спрашивал мужской голос откуда-то слева.

– У вас есть вода?

– Не вода. Имбирное пиво.

– Давай посмотрим, на что они похожи, Бет, – сказал мужчина.

Вспыхнуло пламя зажигалки, такое яркое во тьме, что Сестре Ужас пришлось на несколько секунд зажмурить глаза.

Женщина поднесла зажигалку к лицу Сестры Ужас, потом к лицу Арти.

– Думаю, с ними все в порядке, – сказала она мужчине, который вышел на свет.

Сестра Ужас смогла разглядеть женщину, согнувшуюся около нее. Лицо у нее было распухшее, а на переносице – рана, но все же она казалась молодой, может, чуть старше двадцати пяти лет. На покрытой волдырями голове осталось несколько свисающих колечек от кудрявых светло-каштановых волос. Брови выжгло, темно-голубые глаза опухли и покраснели; женщина была стройной, одета в голубое в полоску платье в пятнах крови. Длинные тонкие руки сплошь в волдырях. На ее плечи было накинуто что-то вроде куска шитого золотом занавеса.

На мужчине были лохмотья полицейской формы. Он был старше – вероятно, к сорока, и его темные, коротко стриженные волосы сохранились только на правой стороне головы, на левой стороне они были сожжены до мяса. Это был крупный грузный мужчина, а его левая рука была забинтована и висела на перевязи, сделанном из той же грубой, с золотистыми прошивками, материи.