3

— Не возражаете? — спросил Палатазин у молодой женщины с блестящими веками, которая сидела напротив него по другую сторону его служебного стола. Он держал в руке пенковую трубку, которая когда-то была совершенно белой, а теперь стала черной, как уголь.

— Что? Ах, нет, все нормально.

Акцент выдавал в ней уроженку средне-западных штатов.

Он кивнул, чиркнув спичкой и поднес пламя к трубке. Эту трубку ему подарила Джоанна в первую годовщину свадьбы, почти десять лет назад. Она была вырезана в виде мадьярского князя, конника-воина, из тех, что ворвались в Венгрию в десятом веке, сея смерть и разрушение. Большая часть носа и один глаз успели уже сколоться. Теперь вырезанное на трубке лицо больше напоминало борца-нигерийца. Палатазин убедился, что дым не попадает девушке в лицо.

— Ну что же, мисс Халсетт, — сказал он, бросив быстрый взгляд на лист блокнота перед собой. Чтобы выделить для блокнота место, ему пришлось сдвинуть в сторону целую гору газетных вырезок и желтых папок-бумагодержателей. — Значит, это ваша подруга вышла на работу на Голливудский бульвар во вторник вечером. К повороту подъехала машина. И что было потом?

— В машине сидел какой-то тип, странного вида. — Девушка нервно улыбнулась, сжав маленькую пурпурного цвета сумочку, которую пристроила у себя на коленях. Ногти у нее были обкусаны почти до самых корней. В другом конце кабинета сидел детектив Салливан Рис, мужчина модного сложения и черный, как трубка Палатазина. Он сидел, скрестив на груди руки, и наблюдал за девушкой, время от времени взглядывая на Энди.

— Сколько этому человеку могло быть лет, как по-вашему, мисс Халсетт?

Она пожала плечами:

— Не знаю. Меньше, чем вам. Трудно сказать, потому что сами знаете, ночью на бульваре свет такой яркий и цветной, ничего нельзя сказать о человеке, если он не стоит у тебя прямо перед носом.

Палатазин кивнул:

— Черный, белый, чикано?

— Белый. На нем, на лице то есть, у него были такие очки с толстыми стеклами, и от этого глаза у него казались очень большими и таким смешными. Парень этот… так Шейла сказала… плотный. Не очень здоровый, но мускулистый, хотя и не высокий. Волосы черные или темно-каштановые. Очень коротко подстриженные. И побриться ему тоже, кажется, не мешало бы.

— Как он был одет? — спросил Рис. Голос его звучал мощно и серьезно. Когда он учился в школе Дюка Эллингтона, то пел басовую партию в хоре, и пол в аудитории вибрировал.

— Э… голубая штормовка. Светлые брюки.

— На штормовке были какие-то надписи? Фирменная этикетка?

— Нет, кажется, не было.

Девушка снова посмотрела на Палатазина, внутренне содрогаясь. Близкое соседство с двумя полицейскими ее нервировало. Патт и Линн сказали, что она дура, если согласилась идти в Паркер-центр давать сведения копам. Что она от них видела хорошего, кроме двух задержаний по обвинению в проституции? Но она подумала, что если попадется опять, то этот коп с печальным выражением на лице может вспомнить ее, и дело обойдется легко. Приглушенные звуки телефонных звонков, голоса, шаги за стенами кабинета начали уже действовать ей на нервы, потому что она была вынуждена явиться в копам в «чистом» виде — ни кокаина, ни «травы», ни таблеток сегодня утром. Теперь она едва сдерживалась.

— Ну, хорошо, Эми, — спокойно сказал Палатазин, чувствуя напряжение девушки. У нее был вид оленя, который почуял запах оружейного металла. — А машина? Какой она была марки?

— Жук, «фольксваген». Серый или серо-зеленый, кажется.

Палатазин записал оба цвета на листке блокнота.

— И что случилось… с вашей подругой?

— Этот парень открыл дверцу, высунулся и спросил: «Продаешь?» — Она нервно передернула плечами. — Сами понимаете.

— Он попытался подцепить вашу подружку?

— Ага. И он помахал пятидесятидолларовой бумажкой. Потом сказал что-то вроде «Уолли кое-что припас для тебя, крошка».

— Уолли? — Рис слегка подался вперед, в потоке солнечного света его лицо с высокими скулами горело, словно опаленное красное дерево.

— Вы уверены, что он назвал именно это имя?

— Нет, не уверена. Слушайте, все это произошло с моей подружкой, Шейлой. Как я могу что-то знать наверняка, а?

Палатазин записал в блокнот «Уолли», ниже добавил «Уолтер»?

— А потом? — спросил он.

— Он сказал: «Тебе не придется много стараться. Садись, мы поговорим».

Она сделала паузу, глядя на здание, видневшееся в окно за спиной Палатазина. — Она почти согласилась. Пятьдесят долларов, верно?

— Верно, — согласился Палатазин. Он смотрел в обеспокоенные глаза девушки и подумал: «Малютка, как тебе удается выжить?» Если девушке было больше шестнадцати, он был готов сплясать чардаш перед всеми отделениями расследования убийств. — Продолжайте, продолжайте.

— Она почти согласилась, но когда начала садится в машину, то почувствовала какой-то непонятный запах. Что-то, напоминающее лекарство вроде той жидкости, которой… э… папа Шейлы мыл руки. Он у нее был доктор.

Палатазин записал «врач?», затем «Работник больницы?»

— Тогда Шейла перетрусила и вылезла из машины и отошла. Когда обернулась, этот парень уже отъезжал. Вот и все.

— А когда ваша подружка начала подозревать, что это мог быть Таракан? — спросил Рис.

— Я сама все время читаю газеты. Все читают, я хочу сказать. Все на бульваре только об этом и говорят, поэтому я подумала, прежде в полиции должны узнать.

— Если это случилось во вторник, то почему вы так долго ждали, прежде чем пришли к нам?

Она пожала плечами и начала грызть ноготь большого пальца:

— Я испугалась. И Шейла испугалась. Чем больше я думала, что это мог быть ОН, тем больше я боялась.

— А ваша подружка не заметила номер машины? — спросил Палатазин, занеся над блокнотом ручку. — Или еще какие-нибудь особенности внешнего вида машины?

Она покачала головой:

— Нет, все произошло слишком быстро.

Она взглянула в спокойные серые глаза этого немолодого, плотно сбитого полицейского, который так напоминал ей одного полицейского офицера по делам несовершеннолетних из Холта в Айдахо. Только у этого копа был смешной акцент, он был почти совсем лысым и на ярко-красном с голубыми горошинами галстуке у него было кофейное пятно.

— Но на самом деле это был не он, как вы думаете?

Палатазин откинулся на спинку своего поворачивающегося кресла. Вокруг его головы вились струйки сизого табачного дыма. Эта молоденькая проститутка была в точности такой же, как и любая их десятка тех, кого он опросил за последние несколько недель: поблекшая, напуганная, с достаточным количеством сообразительности, чтобы выжить на панели, но недостаточно сильная, чтобы порвать с такой жизнью. Выражение глаз у всех проституток было одним и тем же: острое, мерцающее презрение, которое маскировало глубоко спрятанную в душе печальную усталость. Все эти последние недели он сдерживался, чтобы не взять этих обитательниц мрачных улиц за плечи, встряхнуть и прокричать в лицо: «Разве вы не знаете, что вас ждет там? Убийцы, насильники, садисты и хуже. Многие вещи еще хуже, чем эти, о которых вы не осмеливались даже думать, потому что иначе эти мысли сведут вас с ума. Мысль о том, что скрывается в темных тайниках человечества, ждет вас в краю кошмаров, чтобы к удобный момент нанести удар. Самое фундаментальное ЗЛО, которое распространяется вокруг себя новое ЗЛО и пожирает иное ЗЛО, чтобы выжить..».

«Хватит», — сказал он сам себе. Внутри у него все стянулось в тошнотворный узел, он понимал, что близок к пределу.

— Да, — сказал он Эми, — это мог быть и он.

— О, Боже, — выдохнула она, и кровь отхлынула от ее лица, пока она не стала похожа на восковую кукла, одна краска снаружи и пустота внутри. — В смысле… я раньше имела свидания со странными типами… но никто никогда не пытался… — Она коснулась пальцем своего горла, в воображении ее уже нарисовалась картина — как ухмылялся этот тип, когда она села к нему в машину, этот, в очках, жуткий…

— Эми, — сказал Палатазин, решив, что надо кончать с игрой в прятки. — У нас есть художник, который может составить портрет этого мужчины, который пытался подцепить тебя, по твоему описанию. Я не говорю, что это наверняка был Таракан — нет. Но возможность все-таки существует. Я хочу, чтобы ты сейчас пошла с детективом Рисом и дала информацию нашему художнику. Все, что сможешь припомнить: глаза, волосы, рот, нос. Договорились? — Он встал с кресла. Рис уже стоял рядом с девушкой. — Кроме того, припомните, припомните все подробности, касающиеся вида машины. Так, чтобы я смог бы сам увидеть ее в моем воображении, так же, как ее видели вы. Особенно обратите внимание на номер. Возможно, вы видели и запомнили хотя бы частично, но только сами сейчас этого не сознаете. Спасибо, что пришли к нам, Эми. Салли, ты проводишь Эми к Маку?

— Конечно. Пойдемте, мисс Халсетт.

Он открыл дверь кабинета перед девушкой, и разнообразные шумы полицейского отдела по борьбе с преступлениями, по расследованию убийств ворвались в комнату — резкие телефонные звонки, цоканье немилосердно эксплуатируемых пишущих машинок, щелканье выдвигаемых и задвигаемых на место картотечных ящиков, монотонное бормотание телетайпа. Девушка остановилась на пороге и посмотрела назад, на Палатазина.

— Я еще кое-что вспомнила, — сказала она. — Руки у него… Ладони! Они были очень большие, понимаете? Я их хорошо видела, потому что он сжимал руль.

— Он не носил каких-либо колец, перстней?

— Я… нет, кажется, не было.

— Отлично, превосходно. Салли, как только составите фоторобот, принеси его мне, ладно?

Салливан кивнул и вслед за девушкой вышел в широкий, покрытый линолеумом коридор. Палатазин, в висках которого стучал пульс надежды, вышел в другую обширную комнату, заставленную ящиками и письменными столами, и пробрался к столу, за которым сидела детектив Брашер, ожидая звонков от информаторов. Брашер, молодая женщина с волосами цвета песка и глубоко посаженными зелеными глазами, в которых уже начала появляться какая — то жестокость, трудилась над кроссвордом в утреннем выпуске «Таймс». Она быстро спрятала газету, когда заметила, что к столу направляется капитан.

— Брашер, — сказал Палатазин. — Вы, кажется, не очень заняты. Мне нужно поработать с картотекой. Все, кто связан с делом Таракана и одновременно владеет «фольксвагенами», кроме того, все, кто может проходить под именем Уолли или Уолтер, или использовать эти имена как прозвища и т.д… Кроме того, посмотрите картотеки по нападениям и изнасилованиям, по тем же параметрам. Срок давности — до трех месяцев.

— Слушаюсь, сэр. — Она сделала несколько пометок в блокноте и поднялась из-за стола. — Я ждала звонка от одного сводника…

— Пусть ваше место займет Хайден. — Палатазин сделал знак рукой мужчине за ближайшим столом. — Мне эти данные необходимы как можно скорее.

Он отвернулся от Брашер как раз вовремя, чтобы увидеть Гейл Кларк, входящую в комнату отделения. Палатазин почувствовал острый прилив раздражения и злости. Она опоздала больше чем на час, и именно в данный момент Палатазин чувствовал, что ему будет очень трудно выдержать обстрел пустыми и ненужными вопросами. Он несколько раз под различными предлогами отказывался встретиться с ней, отсылая журналистку в отдел печати и связи с прессой. В ответ газетенка «Тэтлер» опубликовала несколько на скорую руку сварганенных передовиц, касающихся недопустимого промедления, с которым капитан Палатазин ведет дело по поимке Таракана. В любое другое время Энди не обратил бы особого внимания, но именно сейчас все газеты города давили на мэра, который в свою очередь оказывал давление на полицейского комиссара, который обеими ногами надавил на шефа Гарнетта, который явился в кабинет Палатазина, жуя зубочистку, и потребовал ответа — почему это пустяковое дело до сих пор не раскрыто? Палатазину оставалось жевать собственные ногти и слоняться по отделу, словно опасно раздраженному медведю. Он знал, что его люди работают с полной отдачей. Но политиканы наверху теряли терпение. Поэтому указание комиссара было недвусмысленным: оказывать любые содействия прессе.

«Мало быть просто полицейским — кисло думал Палатазин, направляясь навстречу Гейл Кларк, — в наше время приходится быть еще и общественным деятелем, психологом, политиком и специалистом по чтению мыслей — и все это одновременно!»

— Вы опоздали, — сухо сказал он Гейл. — Что вам угодно?

— Извините, — сказала она, хотя видом своим ничего подобного не выражала. — Меня задержали. Мы могли бы поговорить в вашем кабинете?

— Где же еще? Но прошу вас, постарайтесь побыстрее. У меня много работы. — Он провел ее в кабинет, закрыл дверь и уселся за свой стол. Имя «Уолли» жужжало в его мозгу, как шершень.

— Скажу вам то же самое, что сказал людям из «Таймс» и «Леджера» сегодняшним утром: у нас до сих пор нет непосредственных подозреваемых, но несколько людей мы держим под наблюдением. И никаких сходных черт между Тараканом и Джеком-Потрошителем я не нахожу. Нет. Мы выпустили на панель несколько «подсадных уток», но эти сведения, если можно, не для печати. Буду очень вам признателен. Договорились?

— Разве я обязана? — Она приподняла одну бровь, доставая из сумочки ручку.

— Мисс Кларк, — спокойно сказал Палатазин, резко отодвигая в сторону трубку и укладывая сцепленные ладони перед собой на крышке стола. «Спокойней, — сказал он сам себе, — не давай ей вывести тебя, она это умеет», — последние несколько дней я имел несчастья работать в некотором контакте с вами. Я знаю, вы меня не любите, и меня это абсолютно не волнует. О вашей газете я самого низкого мнения, какое только возможно.

Повернувшись, он порылся в кипе газет, отыскал выпуск «Тэтлера» за прошлую неделю и подтолкнул к Кларк. Заголовок на первой полосе кричал кроваво-красными буквами самого крупного шрифта: «Где скрывается Таракан? Кто умрет следующим?»

Улыбка Гейл слегка поблекла, но удержалась на ее губах.

— Если вы приложите небольшое усилие, то припомните, что две недели назад на улице были выведены женщины-полицейские, чтобы в виде проституток сыграть роль приманки для убийцы. Об этом я сказал всем корреспондентам всех газет в городе, и попросил всех вас не давать эту информацию в номер. Припоминаете? Отчего же тогда, едва я взял вашу газету, чтобы ознакомится с вашим репортажем, как в глаза мне немедленно бросился заголовок: «Удастся ли женщинам — полицейским поймать Таракана в ловушку?» С тех пор, как вы напечатали эту статью, Таракан затаился, не совершил с тех пор ни одного нападения. Хотя я не предполагаю, что он безумен до такой степени, что станет читать ваш листок, я предполагаю все же, что он узнал о ловушке с «подсадными утками» и решил уйти в «подполье». Теперь могут потребоваться месяцы, прежде чем он выплывет обратно на поверхность, и к тому времени след его остынет полностью.

— Я старалась, что эти сведения не прошли в номер, — сказала Гейл. — Но мой редактор сказал, что это хорошая новость, и должна быть в статье.

— Неужели? Тогда вашему редактору следует сидеть в моем кресле, ведь он, кажется, так хорошо знаком с работой полиции?

Он пошарил в стопке газет, выудил еще один номер «Тэтлера» и подтолкнул в сторону Гейл, словно кусок протухшего мяса. Заголовок возвещал: «Разгул массовых убийств». Имелась фотография со всеми кровавыми деталями, описывающая доставку жертвы в морг. Другие заголовки пытались перекричать друг друга: «Неужели рядом с Лос-Анжелесом приземлилось НЛО?», «Вечная юность — удивительная морская водоросль», «Как выйти замуж за Рок-звезду».

Палатазин с отвращением фыркнул:

— Неужели люди в самом деле подписываются на такую газету?

— Три сотни тысяч подписчиков, по данным прошлого года, — хладнокровно сообщила ему Гейл. — Я хотела бы извиниться перед вами за этот случай с просочившейся информацией, но боюсь, что это ничем уже не поможет.

— Верно, к тому же у меня ощущение, что если мы переиграем все заново, результат будет тот же самый. Вы сами сознаете, какой вред приносят все эти дикие истории про Таракана и прочих? Они пугают людей, люди начинают с подозрением относится друг к другу, боятся выйти из квартиры после наступления темноты. И они не слишком стремятся помогать следствию. — Он взял трубку и сунул в рот, сжал мундштук зубами с такой силой, что едва не прокусил его, — Я думал, что могу доверять вашему профессионализму. Вижу, что ошибся.

— Проклятье! — внезапно воскликнула Гейл и с такой энергией, что Палатазину показалось, будто она намерена перепрыгнуть через стол и броситься на него. Она подалась вперед, зло глядя в глаза капитану полиции:

— Я пишу хорошие статьи! Отличные! Я не могу ставить свои заголовки, не могу указывать своему редактору, что печатать, а что нет! Да, наша газетка спешит выдоить из заварушки с Тараканом все, что возможно. Но так поступает любая другая газета в городе! Капитан, в основе всего лежат наличные. Количество проданных экземпляров! И если кто-то говорит иначе, он или лжец, или дурак. Но если вы прочтете мои статьи, то увидите, я пишу отлично, и говорю людям правду так, как вижу ее!

Некоторое время Палатазин сидел в молчании. Он раскурил трубку и рассматривал Кларк через завесу дыма.

— Зачем тогда тратить время в «Тэтлере»? — спросил он наконец. — Она недостойна вас. Разве вы не могли найти работу в другом месте?

— Я должна сделать себе имя, — сказала Гейл. Румянец постепенно покидал ее щеки. — Это средство для жизни. Большая часть женщин, два года назад закончивших лос-анджелесский институт журналистики сидят в отделах коррекции или редактируют чужие работы, или бегают в ближайший бар за кофе и бутербродами с ветчиной для настоящих журналистов. Конечно, работа в «Тэтлере» — это не золотая мечта, но по крайней мере, у меня появились читатели, которые покупают газету, чтобы прочесть МОЮ статью.

— Хорошенькие читатели. Люди, которым нравится наблюдать за автоавариями.

— Но их деньги ничем не хуже. И получше чем у многих. И не надо относиться к ним с таким презрением, капитан. Это великий средний класс Америки. Те самые люди, за счет которых вам платят жалование, между прочим.

Палатазин задумчиво кивнул. В темно-карих глазах Гейл все еще мерцала злая искра, они блестели, как глубокий пруд, внезапно растревоженный брошенным камнем.

— Ладно, — сказал он, — я тогда займусь делом, чтобы отработать это жалование. О чем именно вы хотели со мной говорить?

— Неважно. вы уже ответили на мои вопросы. Я собиралась спросить, почему, по вашему мнению, Таракан ушел со сцены. — Она надела колпачок на ручку и бросила ее обратно в сумку. — Возможно, вам интересно будет узнать, что на следующей неделе у нас будет уже другая сенсация.

— Испытываю огромное облегчение.

Она встала, перебросив сумочку через плечо.

— Ладно, — сказала она. — Но скажите мне только — неофициально — вы сейчас ближе к обнаружению убийцы, чем были на прошлой неделе?

— Неофициально? Нет. Но, возможно: у нас появится новый след.

— Например?

— Говорить слишком рано. Вам придется подождать. Там посмотрим.

Она сложила губы в улыбку:

— Больше не доверяете мне?

— Частично, да. Частично, дело в том, что мы обрабатываем новые сведения, которые мы получили буквально сегодня прямо с панели. И вы, как никто другой, должны знать, какова степень достоверности такой информации.

Он поднялся и поводил журналистку до двери.

Положив руку на ручку замка, Гейл остановилась:

— Я… я не хотела горячиться, но сегодня мне пришлось стать свидетелем очень неприятной вещи. Что-то очень странное. Наверное, вам кажется, что я слишком нажимаю, да, капитан?

— Гм, да, кажется.

— Это потому, что я не хочу работать в «Тэтлере» всю жизнь. Я должна быть на месте, когда вы возьмете его. Довести эту историю до конца — единственный мой шанс выйти наверх. Да, я честолюбива, я оппортунист, но я также и реалистка. Такой шанс выпадает репортеру очень редко, один шанс из тысячи. И я не хочу упустить такую возможность.

— А вдруг мы его никогда не найдем?

— Могу я вас процитировать?

Глаза капитана слегка расширились. Он не мог определить, шутит ли она. Потому что лицо Гейл было совершенно серьезно, глаза смотрели ясно и проницательно.

— Не думаю, — сказал он открыв перед ней дверь. — Уверен, мы еще встретимся. Кстати, что же заменит Таракана на вашей первой полосе? Что-нибудь о престарелой леди, которая обнаружила на своем чердаке завещание Говарда Хьюза?

— Нет. — По спине Гейл пробежала ледяная дрожь. Она все еще чувствовала запах разлагающихся мертвецов, словно одежда ее насквозь пропиталась этим запахом. — Похищение из могил на Голливудском мемориальном. Вот почему я и опоздала. Нужно было обеспечить материал и поговорить с полицией в Голливуде.

— Кладбищенские грабители? — тихо переспросил Палатазин.

— Да, скорее, похитители гробов. Оставившие все остальное валяться снаружи.

Палатазин вынул трубку изо рта и молча смотрел на Гейл. В горле его тупо пульсировало.

— Что? — сказал он странно хриплым голосом, больше похожим на карканье или кваканье.

— Да, какие-то невероятные извращенцы.

Она уже хотела покинуть кабинет, как вдруг рука Палатазина крепко сжала ее запястье, едва не вызвав боль. Она недоуменно посмотрела на него, моргая. Лицо его вдруг стало словно восковым, губы шевелились, не произнося не звука.

— Что вы имеете в виду? — с трудом спросил он. — О чем вы говорите? Когда это все произошло?

— Где-то ночью, я думаю… Эй, послушайте, вы… вы делаете мне больно.

Он опустил глаза, увидел, что сжимает ее руку, и медленно выпустил ее.

— Извините. Голливудский мемориал? Кто первым обнаружил?

— Я. И фотограф и «Тэтлера»… Джек Кидд. Почему вас это интересует, кто? Вандализм — это не ваш отдел, разве не так?

— Но, но…

У Палатазина был усталый и ошеломленный вид, словно в любую секунду он мог свалиться на пол в обмороке. Выражение его стеклянно поблескивающих глаз так напугало Гейл, что она на миг почувствовала дрожь, волной пошедшую по спине.

— С вами все в порядке? — с тревогой спросила она.

Некоторое время он не отвечал.

— Да, — сказал наконец капитан, кивнул. — Да, все нормально. Я в порядке, простите, но теперь я хотел бы вернуться в своей работе, мисс Кларк. У меня много дел.

Он широко открыл дверь, и она вышла из кабинета. Повернувшись, она хотела попросить Палатазина не забывать о ней, если им удастся взять надежный след Таракана. Дверь закрылась прямо перед ее носом.

«Вот дерьмо! — подумала Гейл. — В чем дело? Возможно, слухи оправдались? Давление оказалось чересчур высоким, и бедняга постепенно сходит с рельсов. Если так, то получится очень сочная и трогательная историйка». — Она отвернулась и покинула помещение отдела.

Закрыв кабинет, капитан Палатазин побелевшими пальцами сжал трубку телефона. Ответил полицейский телефонист.

— Говорит Палатазин, — сказал капитан. — Соедините меня с лейтенантом Киркландом из голливудского отдела.

Голос Палатазина был полон ужаса.

4

Мозг Рико Эстебана был обуглен пылающим неоном вывесок. Вокруг грохотали автомобили, воздух пронизывали жесткие ноты электрической музыки. Он чувствовал, что что-то должен сказать этой темноволосой девушке, сидевшей на одном с ним сиденье машины, прижавшись к противоположной дверце, но он так же чувствовал, что единственная вещь, которую он мог сейчас сказать — «Вот дерьмо!» — была не к месту. Кроме этого грубого суммирования чувств Рико, его перегруженный мозг выдавал лишь шумовое гудение напряженно работающих контуров. Все.

«Пренадо? — думал Рико. — Она сказала, что забеременела?» Всего несколько минут назад он затормозил свою «пожарку» — огненно-красный спортивный «шевроле» перед домом, где жила Мерида Сантос. Это была улица Лос Террос, в мрачном районе восточного Лос-Анжелеса. Мерида почти немедленно выбежала из подъезда, где единственная голая лампочка бросала неверный свет на скрипучие степени и стены, покрытые слоями надписей, сделанных из распылителей-баллончиков. Она быстро скользнула в машину.

Едва он успел поцеловать Мериду, как сразу почувствовал — что-то случилось.

Глаза у нее были немного печальные, под ними залегли темные круги. Он завел двигатель «шевроле», от грохота задрожали стекла в домах на узкой захудалой улочке, потом вырулил к бульвару. Мерида, длинные черные волосы которой волнами падали на плечи, сидела, отодвинувшись от него и смотрела на свои руки, На ней было голубое платье и серебряное распятье на цепочке, которое Рико купил на день рождения неделю назад.

— Эй, — сказал он и наклонился к Мериде, стараясь приподнять ее голову одним пальцем за подбородок. — Что такое? Ты плакала? Эта ненормальная Перра опять тебя била?

— Нет, — ответил она, и ее тихий голос слегка дрожал. Она все еще казалась больше девочкой, чем женщиной. В шестнадцать лет она была худощавой и стройной, как жеребенок. Обычно глаза ее сверкали застенчивой веселой невинностью, но сегодня что-то было не так, и Рико не мог определить, в чем дело. Если старая ненормальная мать не била ее, то что же тогда?

— Что, Луис опять убежал из дому? — спросил он ее. Она покачала головой. Он откинулся на спинку, удобно покачиваясь на мягком красном сиденье, откинув со лба прядь густых черных волос.

— Этому Луису лучше бы поостеречься, — тихо сказал он, объезжая пару пьяных, танцевавших посреди улицы. — Он еще слишком маленький, чтобы якшаться с «Убийцами». Я ему говорил, сто раз говорил — не путайся ты с этими подонками. Они его до добра не доведут. Где бы ты хотела сегодня поужинать?

— Неважно, — сказала Мерида.

Рико пожал плечами и выехал на бульвар, где над порнокинотеатрами, барами, дискотеками, винными магазинами пульсировал радужный неон. Хотя было всего половина седьмого, но по бульвару уже мчался поток спортивных машин, словно десятки обтекаемых локомотивов. Они были раскрашены во все цвета радуги, от кричаще-голубого до флюоресцентного оранжевого, и оснащены или полосатыми, как зебра, крышами кузовов, или леопардовой внутренней обивкой, или радиоантенной высотой с башню. Машины мчались вдоль бульвара, словно стадо диких лошадей. Тротуары были усеяны ордами подростков-чикано, вышедших поискать увеселения в субботний вечерок. Воздух сотрясала музыка из транзисторов и автомобильных приемников, сумасшедшая смесь рока и диско, перекрываемая лишь вздохами бас-гитар из открытых дверей баров. В горячем воздухе пахло бензиновым перегаром выхлопа, дешевыми духами и марихуаной. Рико протянул руку и включил радио своего «шевроле» на полную громкость, ухмылка, словно щель, рассекла его смуглое лицо. Рычание могучего Калы Тигра Эдди перешло в гипнотический речитатив:

— … Разгоним город сегодня вечером, потому что больше делать нечего, и лучше вас никому не разжечь его в Этот Субботний Вечер! К вам снова возвращается могучий Кала, и «Волки» — «РОЖДЕННЫЙ БЫТЬ ПЛОХИМ».

Мерида выключила радио. Но завывание «Волков» все равно доносились из десятка других динамиков.

— Рико, — сказала она, на этот раз глядя ему прямо в глаза. — Кажется… — Ее губы дрожали. — Кажется, я забеременела.

«Вот дерьмо» — подумал он. — Забеременела? Она сказала, что забеременела?» Он едва не спросил» от кого?», но успел остановить себя. Он знал, что последние три месяца она спала только с ним, исключительно, даже после того, как он снял квартиру в бедном конце Закатного бульвара. Она всегда была приличной верной женщиной». Женщиной? — подумал он. — Едва ли шестнадцать. Но во многих отношениях она женщина. Во многих?»

Рико был просто ошарашен, чтобы найти в себе силы сказать что-то. Волны спортивных приземистых машин впереди казались ему то накатывающимися, то уползающими обратно волнами бесконечного металлического океана. Он каждый раз пользовался» резиной «, и ему казалось, что он осторожен, но вот теперь..». Что делать? — спросил он себя. — Твой большой мачете сделал неприятность для этой малютки, и что ты теперь думаешь делать?»

— Ты уверена? — спросил он наконец. — В смысле… Откуда знаешь?