— Сти… — голос Джесси сорвался.
Ребенок перестал ползти. Девочка медленно-медленно подняла голову, и Джесси увидела ее глаза: безжизненные, как у куклы.
Задрожав, Стиви с усилием, которое явно причиняло ей боль, подобрала под себя ногу и стала пробовать подняться.
— Назад, — услышала Джесси голос Роудса, но не двинулась с места, и полковник схватил ее за руку и оттащил.
Стиви подобрала под себя другую ногу. Она покачнулась и уронила каплю пота с подбородка. Лицо было бесстрастным, сосредоточенным, далеким, глаза — кукольными, но теперь Джесси разглядела, что в них зарницами вспыхивают горячность и громадная решимость, каких она прежде ни разу не видела. У нее мелькнула сумасшедшая мысль: «Это не Стиви».
Тело девчушки поднималось на ноги. Лицо оставалось далеким, но когда она, наконец, справилась со своей задачей и выпрямилась в полный рост, по губам скользнуло что-то вроде быстрой удовлетворенной улыбки.
Осторожно, словно девочка балансировала на проволоке, вперед выдвинулась ступня. Потом вторая, босая — и вдруг Стиви опять задрожала и повалилась вперед. Джесси не успела подхватить дочку. Дергая руками, словно разучившись ими пользоваться, Стиви упала лицом на ковер..
Она лежала, прерывисто дыша.
— Она… она недоразвитая? — спросил Ганнистон.
Джесси выдралась от полковника Роудса и нагнулась над дочкой. Тело девочки тряслось, на плечах и спине подергивались мышцы. Джесси коснулась руки Стиви повыше локтя, и ее встряхнуло; вверх по пальцам побежал разряд, от которого все нервы заныли и загудели, и она немедленно отдернула руку, чтобы ударная волна не добралась до плеча. Кожа Стиви оказалась влажной и неестественно холодной, почти такой же, какой была черная сфера. Девочка подняла голову, заглянув прямо в глаза Джесси неподвижными, широко открытыми глазами, не узнавая ее. Она увидела, что от удара об пол из ноздрей Стиви ползет кровь.
Этого Джесси не вынесла. Небытие замаячило совсем рядом, коридор вытянулся и заколыхался, как в комнате аттракционов… Потом кто-то помог Джесси подняться. Роудс, от него пахло табаком. На сей раз она не сопротивлялась. Она услышала, как он спросил: «Где сфера?» — и покачала головой. «Ей не до того, полковник, — сказал Ганнистон. — Господи, что с этой девочкой?»
— Проверь ее комнату. Может быть, сфера там — но, ради Бога, осторожно!
— Есть. — Ганнистон обошел тело Стиви и вошел в спальню.
У Джесси подкосились ноги.
— Позвоните в скорую… позвоните доктору Мак-Нилу.
— Позвоним. Ну, успокойтесь. Идемте. — Роудс помог Джесси перейти из коридора в маленькую комнату и подвел ее к стулу. Она опустилась на сиденье, чувствуя дурноту и головокружение. — Послушайте, доктор Хэммонд. — Роудс говорил тихо и спокойно. — Кроме сферы вы оттуда ничего не приносили?
— Нет.
— Что-то еще относительно сферы, о чем вы умолчали? Вы что-нибудь видели внутри нее?
— Нет. Ничего. О, Господи… мне надо позвонить мужу.
— Только посидите спокойно несколько минут. — Роудс не позволил ей встать, что было не слишком сложно, поскольку мышцы Джесси превратились в вареные макароны. — Кто и как нашел сферу?
— Тайлер Лукас. Он живет там неподалеку. Погодите. Погодите. — Все-таки кое-что она ему действительно не рассказала. — Стиви говорила… Она говорила, будто слышит, как сфера поет.
— Поет?
— Да. Только я ничего не слышала. Я думала… ну, что девочка в шоке после аварии, понимаете. — Джесси провела рукой по лбу. Ее трясло как в лихорадке, все кружилось и справиться с этим было невозможно. Она взглянула Роудсу в лицо и увидела, что полковник под загаром побледнел. — Что происходит? Значит, это не был русский вертолет? — Полковник промедлил лишнюю секунду, и Джесси сказала: — Да говорите же, черт возьми!
— Нет, — быстро ответил он. — Не был.
Она подумала, что сейчас ее вырвет, и прижала ладонь ко лбу в предвидении очередного потрясения.
— Сфера. Что это такое?
— Не знаю. — Роудс поднял руку раньше, чем Джесси успела запротестовать. — Бог свидетель, не знаю. Но… — Лицо полковника затвердело. Он боролся с собой, чтобы не проговориться, но послал циркуляры к черту. Джесси должна была знать. — Думаю, вы принесли в дом обломок космолета. Внеземного космического корабля. Вот что упало сегодня утром. Вот за чем мы гнались.
Джесси не сводила с него глаз.
— В атмосфере он загорелся, — продолжал Роудс. — Наши радары засекли его, и мы рассчитали точку падения. А он возьми да сверни к Инферно, словно… пилот хотел перед катастрофой оказаться поближе к городу. Космолет начал разваливаться на куски. Осталось немного — изуродованные останки, к которым не подберешься, потому что они слишком горячие. Так или иначе, сфера — часть этого аппарата, и я хочу точно выяснить, что она такое и почему не сгорела вместе с прочим.
Джесси лишилась дара речи. Но по лицу полковника было видно: он говорит правду.
— Вы не ответили на вопрос Ганни, — сказал Роудс. — Ваша девчушка отстает в развитии? У нее эпилепсия? Или дело обстоит иначе?
«Дело обстоит иначе», подумала Джесси. Какой дипломатичный способ поинтересоваться, в своем ли Стиви уме.
— Нет. У нее никогда не было ничего… — Джесси осеклась, потому что из коридора, шатаясь на ватных ногах, появилась Стиви. Руки безвольно свисали вдоль тела, голова медленно моталась из стороны в сторону. Девочка молча вошла в комнату. Джесси поднялась, готовая подхватить дочку, если та опять споткнется, но теперь ноги слушались Стиви лучше. Тем не менее, двигалась она странно, ставя одну ступню точно перед другой, будто шла по карнизу небоскреба. Джесси встала, и Стиви замерла посреди шага.
— Где черный шарик, киска? Что ты с ним сделала?
Стиви уставилась на нее, чуть склонив голову набок. Потом медленно и грациозно опустила ногу на пол и двинулась дальше, скорее скользя, чем шагая. Она добралась до стены и остановилась, с виду поглощенная пятнами света и тени на краске.
— Там нет, полковник, — в комнатушку вошел Ганнистон. — Я проверил шкаф, комод, заглянул под кровать и в ящик с игрушками — везде. — Он неловко взглянул на девчушку. — Э… что теперь, сэр?
Стиви обернулась резким, четким и отточенным движением танцовщицы. Взгляд девочки сосредоточился на Ганнистоне, замер, потом перекочевал на Роудса и, наконец, уперся в Джесси. Сердце у Джесси затрепыхалось: в глазах дочери светилось только бесстрастное любопытство — ни эмоций, ни узнавания. Так ветеринар разглядывает незнакомое животное. Стиви на подламывающихся ногах снова двинулась своим странным скользящим шагом к фотографиям в рамочках, которые рядком стояли на книжной полке, и пересмотрела все по очереди: Джесси с Томом; вся семья на отдыхе в Гэлвистоне пару лет назад; Рэй и она сама верхом на лошади на ярмарке; еще две фотографии — родители Тома и Джесси. Пальцы девочки дернулись, но воспользоваться руками она не попыталась. Она прошла мимо книжного шкафа и телевизора, еще раз задержалась, чтобы вглядеться во взгроможденный на стену пустынный пейзаж, написанный Бесс Лукас («Она сто раз видела эту картину», — подумала Джесси), а потом сделала еще несколько шагов к дверям, отделявшим комнатушку от кухни. Там девочка остановилась, подняла правую руку, словно сражаясь с силой тяжести, и локтем ощупала косяк.
— Не знаю, — наконец сказал Роудс таким голосом, словно ему здорово врезали под дых. — Ей-Богу, не знаю.
— Я знаю! — крикнула Джесси. — Моей дочери необходим врач! — Она двинулась к телефону. Клиника здоровья Инферно представляла собой небольшое белокаменное здание в паре кварталов от их дома, где без малого сорок лет работал бессменным городским терапевтом доктор Эрл Ли (Эрли) Мак-Нил. Он был раздражительным, скандальным, курил черные сигары, водил красный покатый багги и пил в клубе «Колючая проволока» неразбавленную текилу, однако свое дело знал и сообразил бы, как помочь Стиви. Джесси подняла трубку и начала набирать номер.
Палец полковника нажал на рычаги.
— Давайте подождем минутку, доктор Хэммонд, — сказал Роудс. — Идет? Давай те поговорим о…
— Уберите руку с телефона. Сейчас же, чтоб вас!
— Полковник? — сказал Ганнистон.
— Пожалуйста. — Роудс схватился за трубку. — Давайте не будем вводить в курс дела новых людей, пока не выясним, с чем столкнулись…
— Я сказала, что звоню доктору Мак-Нилу! — Взбешенная Джесси готова была не то расплакаться, не то влепить полковнику пощечину.
— Полковник, она опять пошла, — сообщил Ганнистон, и на этот раз Роудс с Джесси оборвали спор.
Стиви скользила к противоположной стене, где скрещивались солнечные пятна. Остановившись перед ней, она постояла, неподвижно глядя на стену. Потом подняла правую руку, вертя ею так, будто видела впервые в жизни и пошевелила пальцами. Коснувшись большим пальцем окровавленного носа, девочка несколько секунд рассматривала кровь, потом опять посмотрела на стену. Она вытянула руку и большим пальцем, кровью, провела на светлой стене вертикальную линию. Потом снова поднесла палец к носу, обмакнула в кровь и начертила в нескольких дюймах от первой вертикали вторую.
Еще крови. Обе вертикали перерезала горизонталь.
— Что за черт… — выдохнул Роудс, делая шаг вперед.
Вторая горизонталь завершила на стене аккуратную решетку. Измазанный кровью палец Стиви вписал в центральную клетку небольшой аккуратный нолик.
Девочка повернула голову. Она посмотрела на Роудса и, ставя одну ногу позади другой, отошла от стены.
— Ручку, — сказал Роудс Ганнистону. — Дай ручку. Скорее!
Капитан подал ручку. Роудс щелкнул кнопкой и подошел к стене. Внизу справа он вписал крестик.
Стиви сунула палец в ноздрю и в левой клетке среднего ряда нарисовала красное О.
Джесси наблюдала за крестиками-ноликами в мучительном молчании. В животе кипело, о стиснутые зубы колотился крик. Это тело с кровоточащим носом принадлежало Стиви, но существо, нарядившееся в него, не было Стиви. А если так, что стало с ее дочерью? Куда девалось сознание Стиви, ее голос, ее душа? Джесси сжала кулаки. На одну страшную секунду ей показалось, что крик сейчас прорвется, и тогда все кончится. Она дрожала, молясь, чтобы этот кошмар лопнул, развеялся, как наведенные сильной жарой чары, и она очутилась бы в постели, а Том кричал бы, что завтрак готов… Господи, Господи, Господи…
Стиви — или принявшее обличье Стиви существо — закрыло полковнику путь к выигрышу. Следующим ходом полковник отрезал Стиви путь к победе.
Стиви пристально взглянула на Роудса, опять посмотрела на клетки, потом еще раз на полковника. Личико мелко задергалось — работали незнакомые мышцы. Рот тронула улыбка, но одеревенелые губы не отозвались. Она рассмеялась — хха! вытолкнутого голосовыми связками воздуха. Улыбка стала шире, раздвинула губы. Просиявшее от радости личико снова стало почти детским.
Роудс осторожно улыбнулся в ответ и кивнул. Стиви тоже кивнула, более осторожно и с усилием. Продолжая улыбаться, она повернулась и медленным шагом канатоходца заскользила в коридор.
У Роудса потели ладони.
— Ну, — сказал он охрипшим напряженным голосом, — по-моему, мы влипли. А, Ганни?
— Я бы сказал, да, сэр. — Ослепительный лоск Ганнистона дал трещину. Сердце капитана бухало, колени тряслись, потому что он понял то же, что и полковник Роудс: или девочка полный выродок, или это действительно уже не ребенок. Но постичь, как и почему такое могло случиться, прямолинейный логический ум капитана не мог.
Они услышали голос — нет, скорее выдох, странный шорох, похожий на шелест ветра в камышах: «Аххх. Аххх. Аххх».
Первой в комнате Стиви очутилась Джесси. Стиви — не-Стиви — стояла перед доской объявлений, вытянув правую руку. Палец девочки — существа — указывал на вырезанные из чертежной бумаги буквы алфавита. «Ааахх. Ахххх». — выговаривал голос, пытаясь ухватить отложившийся в памяти звук. Лицо исказилось от напряжения. Потом: «АхххА. А.А». Палец передвинулся к следующей букве. «Бэээ. Вэээ. Гэээ. Дэээ. Еее». Следующая буква вызвала заминку.
— Ж, — тихо подсказала Джесси.
— Тшш. Шшш. Ж. — Голова повернулась, в глазах читался вопрос.
«Боже милостивый, — подумала Джесси и схватилась за косяк, чтобы не упасть. — Пришелец с техасским выговором, облекшийся в тело и одежду моей дочурки». Подавившись криком, она выговорила:
— Где моя дочь? — Глаза наполнились слезами. — Верни мне ее.
То, что казалось маленькой девочкой, ждало, указывая на следующую букву.
— Верни мне ее, — повторила Джесси. Она рванулась вперед, и Роудс не успел остановить ее. — Верни! — крикнула Джесси, а потом ухватила маленькую фигурку за холодную руку и рывком развернула, чтобы заглянуть в лицо, которое когда-то было лицом ее дочери. — Верни! — Джесси размахнулась и сильно ударила существо по щеке.
Потеряв равновесие, ненастоящая Стиви отшатнулась и чуть не рухнула на колени. Спину она держала прямо и жестко, но голова несколько раз мотнулась из стороны в сторону, как у одной из тех нелепых куколок, что кивают с задних стекол автомобилей. Существо заморгало, возможно, отмечая болевое ощущение, а Джесси, снова ужаснувшись, наблюдала, как на коже Стиви проступает красный отпечаток ее ладони.
Ведь это тело все равно оставалось телом ее дочери, пусть даже в него вползло что-то еще. Все равно лицо, волосы и тело были дочкины. Потрогав красный отпечаток ладони у себя на щеке, не-Стиви опять развернулась к алфавиту. Она настойчиво указала на следующую букву.
— З, — помог полковник Роудс.
— Зэ, — выговорило существо. Палец передвинулся.
— И. — Когда букву с трудом повторили, Роудс быстро взглянул на Ганнистона. — Я думаю, оно сообразило, что звуки — основа нашего языка. Господи, Ганни! Что тут у нас?
Капитан покачал головой.
— Не хотелось бы догадываться, сэр.
Джесси не сводила глаз с затылка Стиви. Волосы были такими же, как всегда, только мокрыми от пота. А в них виднелись крошечные пятнышки… чего? Коснувшись волос, она вынула небольшой кусочек чего-то розового, напоминающего сахарную вату. Изоляция, поняла Джесси. Что кусочки розовой изоляции делают в волосах у Стиви? Она уронила кусочек, и тот спланировал на пол. Голова Джесси отказалась работать, мысли беспорядочно заметались. Лицо посерело от потрясения.
— Уведи ее, Ганни, — скомандовал Роудс, и Ганнистон вывел готовую потерять сознание Джесси из спальни.
— К, — продолжил Роудс, отвечая движению пальца.
— Ках. К, — удалось сказать существу.
За стенами дома с Республиканской дороги свернули два грузовика, один с краном, другой с надписью «ОБЪЕДИНЕННЫЕ ПЕРЕВОЗКИ». Миновав Престон-парк, они свернули на Кобре-роуд, направляясь в ту точку пустыни, где то, что некогда было механизмом, сгорело, превратившись в сине-зеленую вязкую жижу.
12. ЧТО ВРАЩАЕТ ВСЕ КОЛЕСА
В три прозвонил звонок.
— Локетт и Хурадо! — вызвал Том Хэммонд. — Вы двое остаетесь на местах. Остальные могут идти.
— Эй, дядя! — Рик Хурадо, который уже успел натянуть белую шляпу, начал выбираться из-за своей парты на камчатке, в левом углу невыносимо душного класса. — Я ничего не сделал!
— А я не говорил ничего такого. Просто посиди.
Остальные ребята собирали книжки и уходили. Вдруг из-за парты в правом дальнем углу кабинета поднялся Коди Локетт.
— Черта с два! Я ухожу.
— Сядь, Локетт! — Том и сам поднялся из-за стола. — Я просто хочу поговорить с вами обоими, только и всего.
— Ладно, я пойду на север, а вы можете поговорить с моим южным полюсом, — ответил Коди, и группка Отщепенцев, которые сидели вокруг него, образуя прикрытие, зашлась от смеха. — Урок кончился, и я сваливаю. — Он широким шагом направился к двери, остальные последовали за ним.
Том загородил ему дорогу. Парнишка не останавливался, словно собираясь пройти насквозь. Учитель не сходил с места, приготовившись к столкновению, и, не доходя три фута, Коди остановился. Прямо у него за спиной возвышался громадный двухсотфунтовый старшеклассник, который всегда ходил в видавшем виды футбольном шлеме, раскрашенном пятнами камуфляжа. Звали его Джо Тейлор, но Том ни разу не слышал, чтобы к нему обращались иначе, чем «Танк». Сейчас Танк сверлил учителя глубоко посаженными черными глазами, глядевшими с грубо вылепленной скуластой и носатой физиономии, которая могла вызывать теплые чувства только у матери — у сумасшедшей матери, если уж на то пошло. Коди сказал:
— Ну, даем дорогу?
Том медлил. Рик Хурадо, тонко улыбаясь, снова устроился на стуле. Вокруг него сидело несколько ребят латиноамериканского и индейского происхождения из команды «Гремучих Змей». Те старшеклассники, кто не тусовался ни с одним из «клубов», уже поспешили уйти, и Том остался со скотами один на один. Сам начал, по думал он, самому и заканчивать придется. Он посмотрел прямо в надменные серые глаза Коди Локетта и сказал:
— Нет.
Коди кусал нижнюю губу. По лицу учителя нельзя было догадаться, в чем дело, но парнишка знал, что натворить ничего не успел. За последнее время.
— Срезать меня не получится. Я уже все сдал.
— Просто сядь и выслушай меня. Ладно?
— Эй, дядя, я выслушаю! — крикнул Рик. Он подтащил к себе пустую парту, взгромоздил на нее ноги, скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула. — Мистер Хэммонд, Локетт инглески никак не понимай, — добавил он, нарочно усилив свой акцент.
— Закрой пасть, слюнтяй! — рявкнул Танк.
Вскочили одновременно несколько Гремучих Змей. Вперед выскочил тощий, кудрявый парнишка, который сидел рядом с Риком. Он был низко повязан красным платком, а с шеи на цепочках свисали не то пять, не то шесть маленьких распятий.
— Пошел на хер, жиртрест! — крикнул он тонким высоким голосом.
— Сам пошел, — Танк показал ему средний палец.
Мальчишка-испанец изготовился перелететь через ряды парт, чтобы наброситься на Танка, который был тяжелее по крайней мере на семьдесят фунтов — но Рик мгновенно схватил его за запястье.
— Легче, легче, — спокойно сказал он, не переставая улыбаться и не спуская с Коди глаз. — Остыньте, мучачос. Пекин! Спокуха, мужик.
Пекин, которого по-настоящему звали Педро Эскимелас, дрожал от ярости, но позволил удержать себя. Он сел, бормоча непристойности на площадном испанском, остальные Гремучки (среди них Крис Торрес, Диего Монтана и Лен Редфезер) не садились, готовые к неприятностям. Том уже слышал, как беда стучит у дверей; если он не справится с ситуацией, классная комната может взорваться, превратившись в поле боя. Но Пекин, по крайней мере, унялся. Том знал, что из-за своего неистового темперамента мальчик чуть не каждый день влезает в драку, да и кличка у парня была подходящей, ведь пекин — это мелкий перец-чили, от которого и сам Сатана схватится за желудочные таблетки.
— Ну, так что же? — спросил Том у Коди.
Парень пожал плечами. У него в шкафчике лежала вешалка для галстуков, которую он, наконец, закончил. Хотелось занести ее домой, а потом поработать пару часов у мистера Мендосы… но, с другой стороны, он не спешил.
— Если я остаюсь, они тоже остаются. — Он кивнул на свое сопровождение, шестерку крепких Щепов: Уилл Латэм, Майк Фрэкнер, Бобби Клэй Клеммонс, Дэйви Саммерс и Танк.
— Лады. Только сядь.
Коди снова плюхнулся за парту. Остальные последовали примеру вожака. Танк привалился массивным плечом к блочной стене и стал чистить ногти разогнутой клипсой с фальшивым камешком.
— Амиго, я утомился ждать, — объявил Рик.
Том прошел к своему столу и присел на край. На доске за его спиной красовался план Говардовского «Конана», которого он просил прочесть для обсуждения законов варварской культуры. Задание почти никто не выполнил.
— Завтра у вас последний день занятий, — начал он. — Я хотел…
— О, мадре! — простонал Рик и надвинул шляпу на глаза. Пекин положил голову на парту и шумно захрапел. Щепы ждали в мертвой тишине.
Отсыревшая рубашка Тома липла к плечам и спине. Вентилятор без толку гонял по кругу горячий воздух. Танк вдруг рыгнул, словно выстрелила гаубица. Щепы загоготали, Гремучки хранили молчание. Том попытался еще раз:
— Я хотел сказать вам, что… — но замялся. Никто даже не смотрел на него. Всем было до фени, они уже снова укрылись за скучающими минами. «Да пошли вы все к черту! — подумал Том. — Заставлять их слушать — все равно, что пытаться набросить лассо на луну!» Но он уже разозлился — бесили их скучающие позы, бесил тот, кто должен был починить сдохшие кондиционеры, бесило то, что сам он свалял такого дурака. Ему показалось, будто стены класса двинулись на него. Вниз по шее побежал ручеек пота. Волна гнева росла, разбухала, сильно забилась, а потом порвала свои путы и хлынула наружу.
Первыми отреагировали руки. Схватив со стола учебник «Правительства в переходный период», Том что было силы швырнул его через весь класс.
Книга звонко шмякнулась о стену. Пекин вздрогнул и поднял голову. Рик Хурадо медленно поправил шляпу так, что снова стали видны глаза. Танк перестал чистить ногти, а пристальный взгляд Коди Локетта стал острее.
Лицо Тома залила краска.
— А, так вот чем можно привлечь ваше внимание? Громким шумом и мелкими разрушениями? Вот что вращает колесики?
— Ага, — ответил Коди. — Надо было запустить в стену этой фиговой книжкой в первый же день занятий.
— Крутые парни… и девица, — сказал Том, взглянув на сидевшую вместе с Гремучками Марию Наварре. — Круче некуда. Локетт, у вас с Хурадо очень много общего…
Рик издевательски фыркнул.
— Много, — продолжал Том. — Стараясь переплюнуть друг друга, вы оба ведете себя жестоко и глупо, чтобы произвести впечатление на дураков, которые сейчас сидят вокруг вас. Я просмотрел ваши контрольные. Мне ничего не стоит отличить ученика, который просто притворяется, от настоящего болвана. Вы оба могли справиться черт знает насколько лучше, если бы…
— Дядя, да у тебя словесный понос, — перебил Коди.
— Может быть. — Из-под мышек у Тома ручьями тек пот, но останавливаться было нельзя. — Я знаю, что вы оба могли справиться значительно лучше. Но вы притворяетесь, что не то у вас котелки не варят, не то вам скучно, не то вы… просто затрахались. — Последнее использованное Томом слово усилило внимание ребят. — Вот что я вам скажу: оба вы — трусы.
Наступило долгое молчание. Лица Локетта и Хурадо ничего не выражали.
— Ну? — понукнул Том. — Давайте! Не поверю, чтобы такие крутые ребята не смогли выступить по-умному…
— Да, у меня есть, что сказать, — Коди встал. — Урок окончен.
— Прекрасно, вали! Выкатывайся! У Хурадо, по крайней мере, хватает духу остаться и выслушать.
Коди холодно улыбнулся.
— Вы, мистер, идете по жутко тонкой проволоке, — сказал он. — На уроках я буду сидеть и слушать вашу фигню, но после звонка начинается м о е время. — Он тряхнул головой, и сережка-череп красной искрой сверкнула на солнце. — Ты кем себя воображаешь, дядя? Думаешь, узнал все на свете и можешь распинаться почем зря? Мистер, да про меня-то ты ни хера не знаешь!
— Я знаю, что на уроках ты слушаешь — хочешь ты, чтобы об этом знали, или нет, все равно. Я знаю, что ты куда сообразительнее, чем показываешь…
— Подумаешь! Забудь про это! Окажешься в моей шкуре, тогда и будешь мне проповеди читать! А пока пошел к черту!
Среди Отщепенцев возник согласный ропот. Кто-то зааплодировал. Том перевел взгляд на Рика Хурадо, который медленно хлопал в ладоши.
— Эй, Локетт! — насмешливо сказал он. — В артисты собрался, мужик? Не миновать тебе премии!
— А тебе не нравится? — Тон Коди был холодным, но глаза горели. — Тогда ты знаешь, что делать, козел.
Рик прекратил хлопать. Ноги изготовились выстрелить напрягшееся тело из-за парты.
— Может, и сделаю, Локетт. Может быть, я приеду и спалю твой сраный дом — так, как твои люди пожгли наши дома.
— А ну хватит угроз, — сказал Том.
— Ну, насмешил! — издевательски выкрикнул Коди, игнорируя учителя. — Никаких домов мы не жгли. Черт, да ты сам их спалил, чтобы можно было поорать, будто это наших рук дело!
— Приходи вечерком на наш берег, хомбре, — спокойно отозвался Рик, — устроим тебе по-настоящему горяченькую фиесту. — На губах парнишки зависла жестокая ухмылка. — Понял, говнотряс?
— Дрожу-дрожу! — На самом деле, насколько было известно Коди, никто из Щепов дома на Окраине не поджигал.
— Ладно, хватит! — потребовал Том. — Почему бы вам не забыть про свои дерьмовые разборки?
Они сверкнули на учителя глазами так, словно он был самым бесполезным насекомым, какому случалось выползти на свет божий.
— Дядя, — сказал Рик, — ты сильно ошибаешься. И со своей школьной фигней тоже. — Он утомленно взглянул на Тома. — По крайней мере, я старался и закончил. Но у меня полно знакомых, кто плюнул на это дело.
— Что же с ними стало?
— Кое-кто занялся кокаином и разбогател. Кое-кто дал дуба. — Рик пожал плечами. — А кое-кто нашел себе другие дела.
— Например, работу у Мэка Кейда? Это не слишком блестящее будущее. Тюрьма — тоже.
— А ползти каждый день на работу, которую ненавидишь, и лизать начальству жопу, чтоб с нее не вылететь, лучше? — У Рика лопнуло терпение, и он поднялся. — Люди в этом городе почти пятьдесят лет лизали старого Престона во все места. И что вышло?
Том хотел было ответить, но колесики логики у него в мозгу застыли. Крыть было нечем.
— Так ты знаешь не все на свете? — продолжил Рик. — Понимаешь, ты живешь в хорошем доме, на хорошей улице, и не должен выслушивать, где тебе можно ходить, а где — нельзя, словно ты собака на коротком поводке. Ты не знаешь, что такое с боем добывать все, что у тебя есть или когда-нибудь будет.
— Суть не в этом. Я говорю о вашем образо…
— В этом, едрена мать! — заорал Рик, и Том от изумления замолчал. Парнишку затрясло. Сжав кулаки, он переждал гнев. — Суть в этом, — взвинченно повторил он. — Не в школе. Не в книжках, написанных покойниками. Не в том, чтоб каждый день лизать жопу, пока не научишься любить ее вкус. Суть в том, чтобы бороться, пока не получишь то, чего хочешь.
— Тогда скажи, чего ты хочешь.
— Чего я хочу? — Рик горько улыбнулся. — Уважения. Я хочу ходить по любой улице, где мне понравится — даже по вашей, мистер Хэммонд. А если приспичит, то и среди ночи, без того, чтобы шериф ставил меня мордой к своей машине. Я хочу такого будущего, где никто не будет стоять над душой с утра до вечера. Я хочу знать, что завтра будет лучше, чем сегодня. Вы можете дать мне это?
— Я не могу, — сказал Том. — Ты сам — можешь. Главное, не отказываться работать головой. Попробуй, и потеряешь все, неважно, каким крутым ты себя считаешь.
— Опять слова, — фыркнул Рик. — Которые ни фига не значат. Ладно, читайте свои книжки, написанные покойниками. Учите по ним, если охота. Только не прикидывайтесь, будто они действительно что-то значат, потому что важно только это. — Он поднял сжатый кулак, испещренный шрамами в давнишних драках, и повернулся к Коди Локетту. — Ты! Слушай! Сегодня твоя шлюха обидела моего человека. Сильно обидела. А утром ко мне приходила другая шлюха, со звездой. Ты спелся с Вэнсом? Платишь ему, чтоб не мешал вам жечь наши дома?
— Совсем спятил. — Шериф Вэнс был нужен Коди, как рыбке зонтик.
— Я задолжал тебе, Коди. За Пако Ле Гранде, — говорил Рик. — Вот что я тебе скажу: если кто из моих перейдет через этот хренов мост, лучше их не трогай.
— Тот, кто таскается сюда по ночам, сам напрашивается на трепку. С радостью сделаем вам такое одолжение.
— Ишь, какой король выискался, мать твою! — крикнул Рик. Не успел он сообразить, что делает, как поднял парту и отшвырнул ее в сторону. Все Гремучки и Отщепенцы в мгновение ока очутились на ногах, разделенные лишь воображаемой линией, которая пролегла через класс. — Мы будем ходить, где захотим!
— А через мост вечером не будете, — предостерег Коди. — На территорию Щепов не соваться.
— Ладно, угомонитесь. — Том стал между ними. Он чувствовал себя полным идиотом — угораздило же его вообразить, будто из такой затеи выйдет толк. — Драка ничего не…
— Заткнись! — фыркнул Рик. — Это не твое дело, дядя! — Он не спускал глаз с Коди. — Войны захотел? Нарываешься!
— Эй! — О, Господи, подумал Том. — Я не желаю слышать ничего о…
Танк дернулся было к Рику Хурадо, но Коди ухватил его за руку. Он догадывался, что Гремучки, как все моченые, ходят с ножами. Все равно сейчас было не время и не место, да и шансы Отщепенцев не устраивали Коди.
— Какой мужик! — сказал Коди. — Как разговаривает!
— Сейчас мой башмак поговорит с твоей жопой! — пригрозил Рик. Он сохранял маску крутого парня, но в глубине души еще не хотел развязки. Ему не нравились шансы Гремучек. Вдобавок он сообразил, что Щепы при ножах. Его собственный нож лежал в шкафчике, а остальным носить в школу ножи он не позволял.
— Давайте разберемся прямо сейчас! — выкрикнул Пекин. Рик подавил сильное желание заехать ему по зубам. Пекин любил затевать драки, но редко их заканчивал.
— Объявляй, Хурадо, — вызывающе сказал Коди и едва не скривился, когда Танк закудахтал, чтобы подстрекнуть Гремучек.
— Здесь никакой драки не будет! — крикнул Том, понимая, что его не слушают. — Слышите вы? И если я увижу какую-нибудь свару на стоянке, я тут же иду в канцелярию и звоню шерифу! Понятно?
— К едрене-фене твоего шерифа! — рявкнул Бобби Клэй Клеммонс. — Мы и ему навешаем!
Сцена затянулась. Коди, готовый к тому, что первый ход сделают Гремучки, примеривался ударить Хурадо в солнечное сплетение, но Рик стоял как скала, ожидая нападения, в котором не сомневался.
В дверном проеме, хромая, появилась какая-то фигура. Остановилась, как вкопанная.
— О! Красный свет — хода нет!
Уже догадавшись по тонкому детскому голоску, кто это, Коди обернулся. Мужчина, который остановился в дверном проеме, был одет в серую форму, держал в руках швабру и толкал перед собой что-то среднее между корзиной для мусора и машиной для отжимания белья. Ему шел седьмой десяток. Круглое, как луна, лицо портили глубокие морщины и коричневые старческие пятна, а седые волосы были подстрижены так коротко, что голова казалась припорошенной тонким слоем песка. На левом виске виднелась отчетливая вмятина. Прикрепленный к форме сторожа ярлычок с именем гласил «Сержант».