Когда мальчишкой Вэнс жил с матерью в Эль Пасо, ему приходилось ходить из начальной школы через пыльный, жаркий, грязный Кортес-парк. Мать Вэнса днем работала в прачечной, их дом был всего в четырех кварталах от школы, но для него это путешествие превратилось в сплошную нервотрепку, в поход через жестокую ничейную землю. В Кортес-парке околачивались мальчишки-мексиканцы, и с ними — здоровый восьмиклассник Луис, у которого были такие же черные непроницаемые глаза, как у Рика Хурадо. Эдди Вэнс был жирным и медлительным, а дети-мексиканцы бегали, как пантеры, и наступил ужасный день, когда они окружили его, галдя и крича, а когда он заплакал, стало только хуже. Они швырнули его на землю и раскидали учебники. Другие ребята-гринго смотрели на это, но были слишком напуганы, чтобы вмешаться, и тот, которого звали Луис, потащил с Вэнса штаны — прямо с попки, с ног сопротивляющегося мальчугана, а остальные держали, пока Луис не стащил с Эдди трусы. Их напялили Вэнсу на голову, как надевают торбу с овсом лошади, и пока полуголый толстый мальчишка бежал домой, мексиканские ребята визжали от смеха, издевательски крича: «Бурро! Бурро! Бурро!»
1
С тех пор Эдди Вэнс делал по дороге домой больше мили крюку, чтобы не заходить в Кортес-парк, и мысленно тысячу раз убил того мальчишку-мексиканца, Луиса. И вот Луис появился опять, только теперь его звали Рик Хурадо. Теперь он стал старше, лучше говорил по английски, и, несомненно, много лучше соображал — но, хотя приближался пятьдесят четвертый день рождения Вэнса, толстый мальчишка внутри шерифа узнал бы эти хитрые глаза где угодно. Это был Луис, он самый; он просто надел другое лицо.
Истина заключалась в том, что Вэнс ни разу не встретил мексиканца, который бы так или иначе не напомнил ему мальчишек, издевавшихся над ним в Кортес-парке почти сорок лет назад.
— Чего уставился, дядя? — бросил Рик вызов. — У меня что, вторая башка выросла?
Оцепенение шерифа сломалось. На него накатила ярость.
— Ах ты засранец моченый, я тебе сейчас и первую оторву!
— Ни хрена. — Но паренек напрягся всем телом, готовый удрать или драться.
«Наплюй!» — предостерег себя Вэнс. К таким неприятностям он не был готов — только не здесь, не в центре Окраины. Он быстро надел очки и хрустнул пальцами.
— Твои ребята таскаются после захода солнца в Инферно. Так не пойдет, Рики.
— Последнее, что я слышал — тут свободная страна.
— Свободная для американцев. — Хотя Вэнс знал, что Хурадо родился в Инферно, в клинике на Селеста-стрит, то, что отец и мать парня были вне закона, тоже не было для него секретом. — Ты позволяешь своей шайке панков…
— Гремучие змеи — не шайка, дядя. Это клуб.
— Конечно-конечно. Ты позволяешь своему клубу панков, как стемнеет, ходить на тот берег. Будут неприятности. Я этого не потерплю. Я не желаю, чтобы всякие Гремучки ходили вечером через мост. Я понятно…
— Дерьмо! — перебил Рик. Он сердито махнул рукой в сторону Инферно. — Как насчет Щепов, дядя? Они хозяева в этом долбаном городе, так, что ли?
— Нет. Но твои ребята нарываются на драку, показываясь там, где их быть не должно. Я хочу, чтобы это прекратилось.
— Прекратится, — сказал Рик. — Когда Щепы перестанут наезжать сюда, бить людям окна и размалевывать краской их машины. Они устраивают на моих улицах черт-те что, а нам нельзя даже мост перейти без того, чтоб не получить трепку! Как насчет пожара? Как вышло, что Локетта еще не посадили?
— А так, что нет никаких доказательств, что поджег кто-то из Отщепенцев. Мы нашли только несколько кусков жженой тряпки.
— Дядя, ты знаешь, что подожгли они! — Рик с отвращением покачал головой. — Куриное ты дерьмо, Вэнс! Большой начальник, а? Ну так слушай! Мои люди держат улицы под наблюдением, и, клянусь Богом, мы отрежем яйца любому Щепу, какого поймаем! Компренде?
Щеки Вэнса покраснели от злости. Он снова стоял на поле битвы в Кортес-парке и смотрел в лицо Луису. Желудок свело от страха, но то был страх толстого пацана.
— Не думаю, чтобы твой тон мне нравился, парень! Об Отщепенцах я позабочусь сам. А ты просто держи своих панков по эту сторону моста, как стемнеет, усек?
Рик Хурадо вдруг отошел на несколько футов, нагнулся и что-то поднял. Вэнс увидел, что — рыжего петуха. Парнишка-мексиканец приблизился к машине, поднял петуха над ветровым стеклом и быстро, сильно сдавил птицу руками. Петух закудахтал, забил крыльями, из-под хвоста на ветровое стекло вывалилась бело-серая капля и потекла по нему вниз.
— Вот мой ответ, — вызывающе проговорил мальчик. — Куриному дерьму — куриное дерьмо.
Не успела белая линия доползти до капота, как Вэнс уже выскочил из машины. Рик сделал два широких шага назад, бросил петуха и напрягся, чтобы встретить надвигающуюся бурю. Петух, задушенно кудахча, опрометью кинулся под прикрытие куста юкки.
Вэнс, понимая, что подносит спичку к динамиту, все-таки потянулся сцапать парнишку за ворот, но Рик отскочил слишком шустро для шерифа и легко увернулся. Вэнс схватил пустоту, и вокруг него опять завихрилось видение Луиса и Кортес-парка. Он яростно взревел, занося кулак, чтобы ударить своего мучителя.
Но не успел он нанести удар, как где-то хлопнула дверь-ширма, и мальчишеский голос прокричал по-испански: «Эй, Рикардо! Помощь требуется?» За голосом немедленно последовал резкий щелчок, и кулак шерифа застыл в воздухе.
Он взглянул на противоположную сторону улицы, где на крыльце обветшалого дома стоял тощий парнишка-мексиканец в грубых хлопчатобумажных штанах, армейских ботинках и черной футболке. «Помочь, мужик?» — переспросил он, на сей раз по-английски, завел правую руку за спину и быстро выбросил вперед плавным, смазанным движением.
Кнут, который он держал в руке, резко щелкнул и кончиком взметнул из канавы окурок сигареты. Полетели ошметки табака.
Мгновение затянулось. Рик Хурадо, наблюдая за лицом Вэнса, где явственно боролись ярость и трусость, увидел, как Вэнс заморгал, и понял, кто победил. Шериф разжал кулак. Рука повисла вдоль тела, и он всплеснул ею, как сломанным крылом.
— Нет, Зарра, — откликнулся Рик, уже спокойным тоном. — Все нормально, мужик.
— Я так, проверить. — Карлос «Зарра» Альхамбра намотал кнут на правую руку и уселся на ступеньки крыльца, вытянув длинные ноги.
Вэнс увидел еще двух мексиканских парней, идущих к нему по Второй улице. Поодаль, там, где в неразберихе камней и полыни улица заканчивалась тупиком, у края тротуара стоял и наблюдал за шерифом еще один парнишка. У него в руке был ломик.
— У тебя есть, что еще сказать? — поторопил Рик.
Вэнс ощутил на себе сотни глаз, глядящих из окон дрянных домишек. Он знал: тут ему не выиграть никак, вся Окраина — это огромный Кортес-парк. Вэнс тревожно взглянул на панка с кнутом, понимая, что этой проклятой штуковиной Зарра Альхамбра способен выбить глаз ящерице. Он ткнул толстым пальцем Рику в лицо.
— Я тебя предупреждаю! Чтоб после захода солнца никаких Гремучек в Инферно не было, слышишь?
— Э? — Рик приложил руку к уху.
На другой стороне улицы расхохотался Зарра.
— Заруби себе на носу! — сказал Вэнс и сел в патрульную машину. — Заруби себе на носу, умник! — крикнул он, как только дверца закрылась. Полоска на ветровом стекле приводила шерифа в ярость, и он включил дворники. Ручеек превратился в грязное пятно. До него донесся их смех, и лицо Вэнса запылало. Он дал задний ход, быстро доехал по Второй улице до Республиканской дороги, резко развернул машину и с ревом помчался через мост в Инферно.
— Большой начальник! — гикнул Зарра. Он поднялся. — Надо было вмазать ему по толстому заду, а?
— В другой раз. — Сердце Рика колотилось уже не так сильно; во время стычки с Вэнсом оно стучало, как сумасшедшее, но парнишка не посмел выказать и тени страха. — В следующий раз можешь отстегать его по первому классу. Можешь разбить ему яйца.
— Ха-ррр-рашо! Круши, мужик! — Зарра, салютуя, выбросил левый кулак кверху в приветствии Гремучих Змей.
— Круши. — Рик неохотно вернул приветствие. Он увидел приближающихся Чико Магельяса и Пити Гомеса, выступавших задорно и важно, как если бы под ногами лежал не потрескавшийся бетон, а чистое золото. Они направлялись на угол, чтобы успеть на школьный автобус. — Потом, — сказал он Зарре, поднялся по ступенькам и вошел в коричневый дом.
Задернутые занавески не пропускали внутрь солнечный свет. Там, где на серые обои падало солнце, они выгорели и стали бежевыми, а на стенах висели в рамках изображения Иисуса на фоне черного бархата. В доме пахло луком, тортильей и бобами. Половицы под ногами Рика страдальчески застонали. Он прошел коротким коридором к двери возле кухни и легонько постучал. Ответа не было. Он несколько секунд подождал и постучал еще раз, гораздо громче.
— Я не сплю, Рикардо, — ответил по-испански слабый голос немолодой женщины.
Затаивший было дыхание Рик выпустил воздух из легких. Он знал: однажды утром он подойдет к этой двери, постучится и не получит ответа. Но не сегодня. Рик отворил дверь и заглянул в спаленку, где были задернуты занавески и электрический вентилятор месил тяжелый воздух. В комнате стоял запах, напоминающий фиалки на грани гниения.
На кровати под простыней лежала худенькая пожилая женщина. Седые волосы рассыпались по подушке кружевным веером, смуглое лицо сплошь покрывали глубокие трещинки и морщинки.
— Я ухожу в школу, Палома, — теперь Рик говорил нежно и внятно, совсем не так, как только что на улице. — Тебе что-нибудь принести?
— Нет, грасиас. — Старуха медленно села и сухощавой рукой попыталась поправить себе подушку, но Рик был тут как тут и помог. — Ты сегодня работаешь? — спросила она.
— Си. Буду дома около шести. — Три дня в неделю Рик после школы работал в магазине скобяных товаров и, позволь ему мистер Латтрелл, работал бы дольше. Но получить работу было трудно, да и за бабушкой требовался присмотр. Каждый день кто-нибудь из добровольного церковного комитета приносил ей ленч; соседка, миссис Рамирес, время от времени забегала взглянуть, как она, да и отец Ла-Прадо тоже часто заходил, но Рик не любил надолго оставлять бабушку одну. В школе он терзался страхом, что Палома может упасть, сломать бедро или спину и лежать, страдая, в этом жутком доме, пока он не придет домой. Но без денег, которые он получал в магазине, обойтись было нельзя, как ни крути.
— Что за шум я слышала? — спросила Палома. — Какая-то машина гудела. И разбудила меня.
— Ничего. Просто кто-то проезжал мимо.
— Я слышала, кричали. На этой улице слишком шумно. Слишком беспокойно. Когда-нибудь мы будем жить на тихой улице, правда?
— Правда, — ответил он и погладил тонкие седые волосы бабушки той же рукой, что взлетала вверх в салюте.
Она потянулась вверх, схватив Рика за руку.
— Будь сегодня хорошим мальчиком, Рикардо. Учись хорошо, си?
— Постараюсь. — Он заглянул бабушке в лицо. Бельма на глазах были бледно-серыми, и Палома почти ничего не видела. Ей был семьдесят один год, она перенесла два микроинсульта и до сих пор сохранила большую часть зубов. Паломой — голубкой — ее прозвали за то, что она рано поседела. Настоящее имя, имя мексиканской крестьянки, было практически непроизносимо даже для внука. — Я хочу, чтобы ты сегодня была осторожна, — сказал он. — Поднять занавески?
Она покачала головой.
— Слишком светло. Но после операции мне будет хорошо. Тогда я все буду видеть — даже лучше, чем ты!
— Ты и так видишь все лучше меня, — Рик нагнулся и поцеловал ее в лоб. И опять почувствовал запах умирающих фиалок.
Ее пальцы наткнулись на один из кожаных браслетов.
— Опять эти штуки? Почему ты их носишь?
— Просто так. Мода такая, вот и все. — Он отнял руку.
— Мода. Си. — Палома слабо улыбнулась. — А кто завел такую моду, Рикардо? Может, кто-то, кого ты не знаешь и кто тебе совсем не понравился бы. — Она постукала себя по голове. — Вот чем пользуйся. Живи по своей моде, не по чужой.
— Легко сказать.
— Я знаю. Но только так можно стать мужчиной, а не чужим эхом. — Палома повернула голову к окну. По краю занавесок просачивался резкий свет, от которого заболела голова. — Твоя мать… Она стала модницей, — тихо сказала Палома.
Этим она застала Рика врасплох — о матери Палома не упоминала давным-давно. Он ждал, но старуха больше ничего не сказала.
— Почти восемь. Я лучше пойду.
— Да. Лучше иди. Ты же не хочешь опоздать, мистер Старшеклассник.
— Приду в шесть, — сказал Рик и пошел к двери, но прежде, чем выйти из комнаты, быстро оглянулся на хрупкий силуэт в кровати и сказал, как делал каждое утро перед уходом в школу:
— Я тебя люблю.
И она ответила, как отвечала всякий раз:
— А я тебя — в два раза сильнее.
Рик закрыл за собой дверь спальни. Возвращаясь коридором, он сообразил, что слов бабушки «в два раза сильнее» хватало ему, когда он был ребенком; но за стенами этого дома, в мире, где солнце стучит кузнечным молотом, а словом «пощада» пользуются только трусы, удвоенная любовь умирающей старухи его не защитит.
С каждым шагом, который делал Рик, его лицо неуловимо менялось. Глаза утратили мягкость и заблестели жестко и холодно. Сжатый рот превратился в резкую, неумолимую черту. Не доходя до двери Рик остановился, сдернул с вбитого в стену крючка белую мягкую фетровую шляпу с лентой из змеиной кожи и надел ее перед потемневшим зеркалом набекрень, под подобающим дерзкому человеку углом. Потом рука Рика скользнула в карман джинсов и нащупала там серебряный выкидной нож. На сделанной из зеленой яшмы ручке был вырезан Иисус, и Рик вспомнил день, когда выхватил этот нож — Клык Иисуса — из ящика, где лежала, свернувшись, гремучая змея.
Теперь глаза Рика смотрели недобро, с обещанием трепки. Можно было отправляться.
Стоит ему ступить за порог, и пекущийся о своей Паломе Рик Хурадо будет забыт; появится Рик Хурадо — президент «Гремучих Змей». Бабушка никогда не видела этого его лица, и иногда он бывал благодарен, что у нее катаракта, но если ему хотелось выжить в войне с Локеттом и Отщепенцами, иначе быть не могло. Он не смел допустить, чтобы маска свалилась, но временами забывал, где — маска, а где — он сам.
Глубоко втянув воздух, Рик вышел из дома. Зарра, поджидавший у машины, кинул ему только что скатанную сигарету с травкой. Рик поймал ее и припрятал на потом. Ходить под кайфом (или, по крайней мере, притворяться) — другого способа прожить день не было.
Рик втиснулся за руль. Зарра устроился рядом. Поворот ключа — и мотор «камаро» взревел. Хурадо надел темные очки в черной оправе и, завершив свое превращение, тронулся в путь.
6. ЧЕРНАЯ СФЕРА
В десятом часу возле разбитой машины Джесси Хэммонд затормозил коричневый грузовик-пикап. Из него вылезла Джесси, за ней — Бесс Лукас, жилистая седая женщина пятидесяти восьми лет. С привлекательного треугольного лица смотрели ярко-голубые глаза. На ней были джинсы, бледно-зеленая блузка и соломенная ковбойская шляпа. Заглянув в искромсанный мотор, Бесс скривилась.
— Господи! — сказала она. — Все в клочья! — Мотор уже остыл и затих. Позади грузовичка испарялась лужа бензина. — Кой черт его так разворотил?
— Не знаю. Я же сказала, мимо нас что-то пролетело, от него оторвался кусок и угодил в капот. Кусок был вроде вон тех. — Джесси направилась к сине-зеленым обломкам, которые уже перестали дымиться. Но в воздухе все равно держалась резкая вонь расплавленной пластмассы.
Бесс с Тайлером тоже слышали шум, а мебель в их доме исполнила короткий танец, но когда они вышли наружу, то увидели только висящую в воздухе тучу пыли. Никаких признаков вертолетов или чего-нибудь, похожего на то, что описала Джесси, не было. Цокая языком, Бесс покачала над мотором головой — в двигателе была дыра размером с детский кулак — и вслед за Джесси отошла от пикапа.
— Говоришь, эта штука просто пронеслась мимо без предупреждения? И куда она подевалась?
— Туда, — Джесси показала на юго-запад. Хотя обзор им загораживал кряж, Джесси заметила в небе несколько новых следов, оставленных реактивными самолетами. Она потянулась к зарывшемуся в песок, покрытому странными значками обломку. Он все еще излучал тепло, да такое, что щекам Джесси стало горячо.
— По-каковски же тут написано? — спросила Бесс. — По-гречески?
— Не думаю. — Джесси стала на колени, подобравшись к непонятной штуке так близко, как смела. Там, где объект зарылся в землю, песок спекся в стекляшки, а вокруг лежали куски обуглившегося кактуса.
— Ну и видок, скажу я вам! — Бесси тоже увидела стекло. — Крепко, должно быть, припекло-то, а?
Джесси кивнула и встала.
— Черт знает что — занимаешься своим делом, и вдруг средь бела дня — нате, тебе разбивают машину. — Бесс оглядела безлюдную степь. — Может, тут становится слишком много народу, а?
Джесси едва ли слышала ее. Она не сводила глаз с сине-зеленой штуки. Та, вне всяких сомнений, не была частью ни метеорита, ни какого-либо из тех средств воздушного сообщения, какие ей приходилось видеть. Может быть, обломок спутника? Но обозначения были, несомненно, не английскими, да и не русскими. У каких еще стран есть спутники на орбите? Джесси вспомнила, что какой-то космический драндулет несколько лет назад упал над Северной Канадой, а не так давно — на окраине Австралии. И как после заявления НАСА о том, что падает вышедший из строя спутник, народ с шутками и прибаутками — как бы, дескать, не огрести обломком по башке, — взял моду носить твердые шляпы, чтобы отбить несколько тонн металла.
Но, если находящийся перед ней материал был металлом, такого престранного металла Джесси еще не видела.
— Вон они, — сказала Бесс. Джесси подняла глаза и увидела приближающуюся лошадь с двумя седоками. За спиной Тайлера, который пустил Душистого Горошка легким галопом, сидела Стиви.
Джесси вернулась к грузовику, наклонилась и заглянула в отверстие, пропахавшее двигатель насквозь. Что именно пробило мотор, в замасленной неразберихе мятого металла и проводов было не разобрать. Прошло ли оно насквозь, или же застряло где-то внутри? Она представила, какое лицо будет у Тома, когда она скажет, что падающий космический корабль перерезал им дорогу и размозжил к чертовой матери…
Джесси остановилась. Космический корабль. Вот что за слово крутилось у нее в голове. Космический корабль. Но спутник ведь тоже космический корабль, разве не так? Однако одурачить себя ей не удалось; она-то знала, что имеет в виду. Космический корабль — например, из далекого космоса. Из далекого-далекого космоса.
«О Господи! — подумала она и чуть не расхохоталась. — Надо сходить за шапочкой, пока мозги не сварились!» Но взгляд Джесси снова метнулся к сине-зеленой штуке в песке и к другим кускам, лежавшим неподалеку. «Прекрати! — велела она себе. — Господи, если тут нет ничего, знакомого тебе, это вовсе не значит, что оно из космоса! Надо было меньше до ночи смотреть через блюдце фантастику!»
Тайлер со Стиви, ехавшие верхом на большом золотистом паломино, были уже совсем рядом. Тайлер, мужчина на седьмом десятке — крупная кость, продубленное морщинистое лицо, заткнутая под потрепанное армейское кепи седая грива — спешился и легко снял Стиви со спины Душистого Горошка. Он подошел к грузовику посмотреть, и тут же резко присвистнул.
— Мотор можешь выкинуть, — сказал он. — Боюсь, эту дыру не залатает даже Мендоса.
До того, как выехать из дома, они позвонили на станцию «Тексако» Ксавье Мендосе, и тот пообещал через полчаса поехать и отбуксировать грузовик к себе.
— Тут везде лежат какие-то обломки, — сказала Бесс. Она повела рукой вокруг. — Видел ты когда-нибудь такое?
— М-м, ни разу. — Тайлер, уйдя от дел из Техасской энергокомпании, вполне успешно писал повести-вестерны про зверолова по имени Барт Джастис. Бесс довольствовалась тем, что проводила время за зарисовками пустынных цветов и растений, и оба возились с Душистым Горошком, как со щенком-переростком.
— И я тоже, — призналась Джесси. Она увидела, что Стиви подходит поближе. Глаза девчушки опять стали большими и завороженными, хотя у Лукасов Джесси тщательно осмотрела дочку и не нашла никаких повреждений. — Стиви? — тихо сказала она.
Девочку притягивал перезвон ветряных курантов. Чудесная музыка успокаивала. Следовало выяснить, откуда она раздается. Стиви хотела пройти мимо матери, но Джесси ухватила дочку за плечо раньше, чем та успела дойти до грузовика.
— Не влезь в масло, — тревожно сказала Джесси. — Погубишь одежду.
Тайлер был в рабочих брюках и не боялся испачкаться. Его разбирало любопытство, что же проделало в капоте и моторе пикапа дыру такого размера, поэтому он засунул руку в месиво и начал ощупывать.
— Осторожно, Тай, не порежься! — предостерегла Бесс, но муж только крякнул и продолжал свое дело. — Док, есть фонарик? — спросил он.
— Да. Минуточку. — В ветеринарной сумке Джесси лежал маленький фонарик. — Не мешай мистеру Лукасу, — велела она Стиви, которая безучастно кивнула. Джесси извлекла сумку из грузовичка, отыскала фонарик и подала Тайлеру. Щелкнув выключателем, он направил луч в отверстие.
— Батюшки, что за неразбериха! — сказал он. — Что бы это ни было, оно прошло прямо сквозь мотор. Все клапана сорвало.
— А не видно, что бы это могло быть?
Тайлер поводил фонариком.
— М-м. Оно должно было быть твердым, как пушечное ядро, и лететь, словно его черти гнали! — Он взглянул на Стиви. — Ах ты. Пардон за выражение, лапушка. — Он снова сосредоточился на снопе света. — По-моему, оно рассыпалось где-то там на мелкие кусочки. Док, тебе крупно повезло, что эта штука не протаранила бензобак.
— Я знаю.
Тайлер распрямился и выключил фонарь.
— Машину-то застраховала? Небось, у Хитрюги?
— Правильно. — Хитрюге Кричу принадлежала компания «Гордость Техаса», занимавшаяся страхованием автомобилей и жизни горожан. Ее офис располагался на втором этаже городского банка. — Правда, я не знаю, как толком описать ему, что произошло. По-моему, ничего такого моя страховка не предусматривает.
— Хитрюга найдет выход. Старый хрыч и камень может разжалобить до слез.
— Мам, оно еще там, — тихонько сказала Стиви. — Я слышу, как оно поет.
Тайлер с Бесс посмотрели на девочку, потом переглянулись.
— Думаю, Стиви немножечко взбудоражена, — объяснила Джесси. — Ничего страшного, киска. Мы поедем домой, как только мистер Мендоса…
— Оно еще тут, — повторила девочка, на этот раз решительно. — Разве ты не слышишь?
— Нет, — ответила Джесси. — И ты не слышишь. Ну-ка прекрати притворяться, сию же минуту.
Стиви не ответила — она просто не сводила глаз с грузовичка, пытаясь сообразить, откуда именно доносится музыка.
— Стиви? — сказала Бесс. — Поди-ка сюда, давай дадим Душистому Горошку сахару, идет? — Она полезла в карман, вытащила несколько кусочков сахара, и паломино шагнул к ней в ожидании лакомства. — Сладкому — сладкое, — сказала Бесс, скармливая коню парочку кубиков. — Ну, Стиви! Дай-ка ему кусочек, ладно?
В обычной обстановке Стиви мигом ухватилась бы за возможность покормить Душистого Горошка сахаром — но она покачала головой, не желая отрываться от мелодичного перезвона ветряных курантов. Джесси не успела остановить дочку, и та сделала еще один шаг к грузовику.
— Глянь-кась, — сказал Тайлер. Он нагнулся к спущенной правой передней шине. В крыле над колесом вздулся металлический волдырь. Тайлер опять включил фонарик и посветил снизу вверх за колесо. — Там что-то застряло. Похоже, оно приварилось к железу.
— Что это? — спросила Джесси. Потом: — Стиви! Не подходи слишком близко!
— Не очень большое. Есть молоток? — Когда Джесси покачала головой, Тайлер стукнул по волдырю кулаком, но штуковина не отвалилась. Он полез под крыло, и Бесс сказала: «Осторожнее, Тай!»
— Эта штука вся скользкая от масла. И крепко же она засела, скажу я вам. — Тайлер ухватился за непонятный предмет и дернул, но руки сорвались. Он вытер ладонь о штаны и попробовал еще раз.
— Этот кусок масла никогда не вылезет! — раздраженно сказала Бесс, но подошла поближе, посмотреть.
Мышцы на плечах Тайлера напряглись от усилий. Он продолжал тянуть.
— Вроде пошло, — сказал он. — Держитесь, сейчас я поднапру. — Он покрепче ухватил непонятный предмет и снова рванул изо всех сил.
Предмет сопротивлялся еще несколько секунд — а потом выскочил из своего гнезда в крыле и решительно лег Тайлеру в ладонь, оказавшись идеально круглым. Словно Тайлер извлек на свет божий жемчужину, уютно устроившуюся в раковине устрицы.
— Вот. — Лукас поднялся. Рука была по плечо черной от смазки. — По-моему, оно и набедокурило, док.
Это в самом деле было пушечное ядро, только размером с кулачок Стиви и с виду гладкое, без маркировки.
— И покрышку, небось, тоже оно пробило, — сказал Тайлер. Он нахмурился. — Провалиться мне на этом месте, большей чертовщины я не видел! — На этот раз он не потрудился добавить «пардон за выражение». — Подходящие габариты, чтоб проделать такую дыру, только…
— Только что? — спросила Джесси.
Он подкинул шар на ладони.
— Оно почти ничего не весит. Как мыльный пузырь, ей-богу. — Он принялся обтирать масло и грязь с поверхности шара о штаны, но под чернотой опять оказалась чернота. — Хочешь посмотреть? — Он протянул шар Джесси.
Она замялась. Это был всего лишь маленький черный шар, но Джесси вдруг почувствовала, что он ей абсолютно ни к чему. Ей захотелось уговорить Тайлера засунуть шар обратно или просто забросить как можно дальше и забыть о нем.
— Возьми его, мама, — сказала Стиви. Она улыбалась. — Это он поет.
Джесси почувствовала, что у нее начинает медленно кружиться голова, как перед обмороком. Немилосердно пекущее солнце медленно, но верно добиралось до нее. Но Джесси протянула руку, и Тайлер положил черный шар ей на ладонь.
Сфера оказалась такой холодной, словно ее только что вынули из холодильника. Пальцы Джесси пронизал потрясающий холод. Но по-настоящему изумлял вес шара. Около трех унций, решила она. Стекло? Пластик? Она сказала:
— Быть не может! Этот шар не мог пробить грузовик! Он слишком хрупкий!
— Вот и я говорю, — согласился Тайлер. — Только можешь не сомневаться: он достаточно крепкий, чтобы набить на железе шишку и не разлететься на кусочки.
Джесси попыталась сдавить предмет, но он не поддавался. «Тверже, чем кажется, — подумала она. — Черт знает, насколько тверже. Похож на идеальную сферу, выточенную автоматом, который не оставил никаких следов. А почему он такой холодный? Влетел в разогретый мотор, теперь попал на прямое солнце, и все равно холодный».
— Эта штука похожа на большое яйцо канюка, — заметила Бесс. — Я бы за него не дала и пары центов.
Джесси взглянула на Стиви. Девочка не сводила глаз со сферы, и Джесси пришлось задать вопрос:
— Ты еще слышишь, как она поет?
Та кивнула, сделала шаг вперед и протянула вверх обе руки.
— Мам, можно, я подержу?
Тайлер и Бесс смотрели на них. Джесси помедлила, вертя шар в руках. На нем нигде не было никаких отметин — ни трещинки, ни даже неровности. Она поднесла его к свету, пытаясь заглянуть внутрь, но предмет был совершенно непрозрачным. «Должно быть, когда эта штука в нас попала, она летела чертовски быстро, — подумала Джесси… — но из чего она? И что она такое?»
— Мам, ну пожалуйста! — Стиви нетерпеливо подпрыгивала на месте.
Предмет казался не особенно угрожающим. Да, он оставался странно холодным, но руке не было неприятно.
— Не урони, — предостерегла Джесси. — Будь очень-очень осторожна. Ладно?
— Да, мэм.
Джесси неохотно отдала дочке сферу. Стиви приняла ее в ладони. Теперь она не только слышала музыку ветряных курантов, но и чувствовала ее; мелодия вздыхала в самой девочке, словно косточки Стиви превратились в некий музыкальный инструмент — звук прекрасный, но и немного печальный. Как песенка об утраченном. Эта музыка заставила Стиви понять, каково папе, словно сердце девочки превратилось в слезу, и все, что она знала и любила, скоро должно было исчезнуть, остаться далеко-далеко позади; так далеко, что не разглядишь, даже если заберешься на вершину самой высокой горы в мире. Печаль проникла глубоко, но красота мелодии зачаровала Стиви. Лицо малышки стало таким, будто она совсем уже собралась расплакаться и вдруг чему-то удивилась.
Джесси заметила это.
— Что такое?
Стиви тряхнула головой. Говорить не хотелось, хотелось только слушать. Звуки музыки взмывали по ее косточкам и разноцветными искорками рассыпались в голове. Таких красок Стиви еще никогда не видела.
И вдруг музыка смолкла. Раз — и все.
— Вон Мендоса едет, — Тайлер махнул в сторону подъезжавшей по Кобре-роуд ярко-синей машины техпомощи.
Стиви встряхнула сферу. Музыка не возвращалась.
— Дай-ка сюда, киска. Я позабочусь о ней. — Джесси протянула руку, но Стиви попятилась. — Стиви! Дай сюда, ну! — Девчушка повернулась и, не выпуская черную сферу из рук, отбежала примерно на тридцать футов. Подавив злость, Джесси решила разобраться с дочкой дома. Сейчас хлопот хватало и без этого.
Ксавье Мендоса, дюжий седой мужчина с пышными белыми усами, съехал с Кобре-роуд и поставил машину техпомощи так, чтобы подцепить пикап Джесси. Он вылез из кабины, чтобы посмотреть на повреждения, и его первой реакцией было: «Ай! Каррамба!»
Стиви отошла еще немного, продолжая встряхивать черный шар в попытках разбудить музыку. Ей пришло в голову, что шар, может быть, сломался и, если тряхнуть его достаточно сильно, ветряные куранты внутри снова заработают. Она еще раз встряхнула сферу и подумала, что слышит слабый плеск, как если бы шар был заполнен водой. А еще он казался не таким холодным, как минуту назад. Может быть, начал нагреваться, а может, дело было в солнце.
Стиви покатала шар в ладошках. «Проснись, проснись!» — твердила она.
Вдруг девочку как ударило — она поняла, что шар изменился. На нем явственно отпечатались электрически-синие контуры ее пальцев и ладошек. Она прижала к черному шару указательный палец. Отпечаток некоторое время держался, потом начал медленно исчезать, словно его утягивало вглубь сферы. Стиви ногтем нарисовала на шаре улыбающуюся рожицу; ошеломляюще синяя — в сто раз синее неба — рожица тоже осталась на поверхности. Стиви нарисовала сердечко, потом домик с четырьмя человечками из палочек. Все картинки, продержавшись пять или шесть секунд, таяли. Она оторвалась от рисования и начала звать маму, чтобы та посмотрела.