Глава 8

Влажный воздух и пасмурный свет за пределами тюрьмы показались дыханием и сиянием рая. Вудворд пренебрег каретой, где сидел на козлах Гуд, ковыряя ножичком кусочек дерева, и направился в сторону источника. Мэтью шел чуть сзади.

— Наглость этого человека не знает пределов, — пожаловался Вудворд. — Я слуга закона, а не его раб, и ты тоже!

— Нет, сэр. То есть да, сэр, — ответил Мэтью. Он поравнялся с магистратом и пристроился к его темпу. — Но, как ни раздражают его манеры, я понимаю его озабоченность.

— Ну, ты у нас благородная душа!

— Я, быть может, тоже бы так торопил казнь, если бы вложил столько денег в Фаунт-Роял и видел, как мои инвестиции превращаются в ничто.

— К дьяволу его инвестиции!

— Да, сэр, — согласился Мэтью. — Я думаю, именно этого он и боится.

Вудворд замедлил шаг, потом остановился. Рукавом смахнул пот со лба, посмотрел на зловещее небо, потом на своего клерка.

— Вот почему ты так для меня бесценен, — сказал он, чувствуя, как проходит злость. — Ты с одного взгляда видишь картину, раму, гвоздь и стену, на которой она висит.

— Я вижу только то, что можно здесь увидеть.

— Да; и сегодня мы точно слишком много видели. Мадам Ховарт, она оказалась... моложе, чем я думал. И намного красивее. Ее можно было бы назвать прекрасной — в других обстоятельствах. Когда она разделась, я... видишь ли, мне не много приходилось судить обвиняемых женского пола. Никогда я не видел, чтобы женщина по своей воле разделась перед незнакомцами.

— Не по своей воле, — возразил Мэтью. — Она знала, что одежду у нее все равно отберут, и решила отдать ее сама.

— Да. И что это говорит нам об этой женщине?

— То, что она хочет сохранить как можно больше власти над собой. Или, во всяком случае, не дать эту власть Бидвеллу.

— Гм! — Вудворд снова шагал на запад по улице Истины, и Мэтью рядом с ним. Деревня казалась очень тихой, но кое-кто из жителей шел по своим будничным делам. Две женщины переходили впереди дорогу, одна из них несла большую корзину. Прошел мужчина, ведя под уздцы вола, запряженного в телегу, на которой лежали тюки сена и несколько бочек. — Хотел бы я знать, — сказал магистрат, — что у тебя за интриги с миссис Неттльз?

— Простите, сэр?

— Это выражение невинного удивления можешь кому угодно другому показывать. А я тебя слишком хорошо знаю. Сегодня, как и в любой другой день, ты не стал залеживаться в постели. Я даже подозреваю, что ты встал рано от нетерпения. Почему же миссис Неттльз сказала такое Бидвеллу?

— Я... я ей обещал, что не обману ее доверия.

Вудворд резко остановился и на этот раз посмотрел на Мэтью более проницательным взглядом.

— Если это имеет отношение к мадам Ховарт, я должен быть поставлен в известность. Более того, твоя обязанность как моего клерка — меня информировать.

— Да, сэр, я знаю. Но...

— Обещай ей все, что ты хочешь, — договорил Вудворд, — но сообщи мне то, что я должен знать.

— Она просила меня ни слова не говорить мистеру Бидвеллу.

— Хорошо, я тоже не скажу. Говори.

— В сущности, она просила, чтобы мы с вами оба подошли к этому делу непредвзято. Она считает, что мадам Ховарт обвинена ложно.

— И она тебе сказала, почему она так считает?

— Нет, сэр. Она лишь высказала опасение, что наш ум будет отравлен.

Вудворд поднял глаза на луг на той стороне улицы Истины, где паслись несколько коров. В гороховом поле стояла на коленях женщина в соломенной шляпе, а ее муж тем временем прибивал кровельную дранку на крышу дома. Неподалеку, по другую сторону дощатого забора, виднелся фермерский Дом, явно оставленный его прежними обитателями, и поле при нем превратилось в болотистую пустошь. Три коровы влезли на крышу брошенного дома и уставились на Вудворда, как троица магистратов в черных мантиях. Наверное, подумалось ему, они ждут, пока и соседи на той стороне ограды покинут местность.

— Ты знаешь, — сказал он спокойно, — что, если Рэйчел Ховарт действительно ведьма, то у нее есть возможности воздействия, далеко выходящие на пределы нашего понимания.

— Миссис Неттльз просила меня не упоминать о нашем разговоре Бидвеллу по той причине, что он сочтет ее подверженной чарам.

— Гм... — задумчиво сказал Вудворд. — Яд могут подать в разных чашах, Мэтью. Я бы осторожнее выбирал, из которой стану пить. Пойдем дальше. — Они двинулись в путь. — А что ты думаешь о рассказе Ноулза?

— Вранье. Он хочет выбраться из камеры.

— А метки Дьявола на теле женщины?

— Неубедительно, — ответил Мэтью. — Такие отметины у многих и часто бывают.

Он не стал говорить о пигментных пятнах на лысине Вудворда.

— Согласен. А что ты скажешь о куклах?

— Я думаю, что вам следует самому на них посмотреть.

— Согласен. Прискорбно, что мадам Грюнвальд вне пределов досягаемости.

— Вам следует попросить у Бидвелла список свидетелей, которые есть в пределах досягаемости, — предложил Мэтью. — И потом организовать место для допросов, где Бидвелл не сможет вмешиваться.

— Да. — Вудворд кивнул и бросил на Мэтью косой взгляд. — Разумеется, мы должны будем еще раз побеседовать с мадам Ховарт. Со временем. Похоже, что она готова была принимать твои вопросы, но глуха ко всем остальным. Почему это, как ты думаешь?

— Не знаю, сэр.

Вудворд прошел еще несколько шагов и только потом продолжил:

— Не считаешь ли ты возможным, что она заранее знала о твоем сегодняшнем разговоре с миссис Неттльз? Знала, что он состоится? И тогда это поведение — отвечать только на твои вопросы — могло бы... как бы это сформулировать? — дать ей некоторое твое расположение.

— Я ведь только клерк. У меня нет...

— ...никакого влияния? — перебил Вудворд. — Значит, ты понял смысл моих слов?

— Да, сэр, — вынужден был признать Мэтью. — Я вас понял.

— И ее нежелание или неспособность произнести молитву Господню в особенности ее изобличает. Если она хотела или могла бы ее произнести, почему она этого не сделает? У тебя есть какие-нибудь теории?

— Никаких.

— Кроме очевидной — той, что — по словам Пейна — у нее обуглился бы язык от упоминания Отца Небесного. Это уже случалось на процессах о колдовстве, когда обвиняемый пытался произнести молитву и падал в судорогах боли на пол в зале суда.

— Случалось ли когда-нибудь, чтобы обвиненный в колдовстве произносил молитву и был освобожден?

— Об этом я ничего не могу сказать — я далеко не специалист в таких вопросах. Знаю, что некоторые ведьмы способны произнести имя Божие без вредных последствий, будучи как-то защищены своим хозяином. Такие случаи мне известны из судебных отчетов. Но если бы мадам Ховарт произнесла молитву — целиком и полностью, благочестиво — и не потеряла сознание и не упала, крича от боли, это был бы огромный шаг в ее деле. — Магистрат нахмурился, глядя на кружащую вверху ворону. Ему пришла мысль, что Дьявол умеет принимать множество обличий и следует быть весьма осторожным с тем, что он говорит и где говорит. — Но ты заметил ведь, что сегодня мадам Ховарт сделала своего рода признание?

— Да, сэр. — Мэтью знал, о чем он говорит. — Когда она разделась, то сказала: "Вот она, ведьма".

— Верно. Если это не признание, то я никогда в жизни признаний не слышал. Я мог бы сегодня уже приказать вытесать столб и разложить костер, если бы так решил. — Он на секунду замолчал, не сбавляя шага, и они уже подходили к перекрестку улиц Фаунт-Рояла. — Расскажи мне, почему я не должен этого делать.

— Потому что следует выслушать свидетелей. Потому что мадам Ховарт заслуживает права говорить без давления со стороны Бидвелла. И еще потому, что... — Мэтью замялся, — я хотел бы знать, зачем она убила своего мужа.

— И я...

"Тоже", — хотел сказать Вудворд, но не успел, потому что его перебил пронзительный женский голос:

— Магистрат! Магистрат Вудворд!

Голос прозвучал так неожиданно и резко, что Вудворду показалось, будто его имя выкрикнула та самая ворона, и если поднять глаза, то он увидит птицу зла, готовую вонзить когти ему в темя. Но вот эта женщина появилась перед глазами, спеша через площадь, где сходились улицы Фаунт-Рояла. Она была одета в простое синее платье, передник в синюю клетку и белый чепчик, а в руках держала корзинку с такими обыденными домашними принадлежностями, как свечи и куски мыла. Магистрат и Мэтью остановились, поджидая ее.

— Да, мадам? — спросил Вудворд.

Она расцвела солнечной улыбкой и сделала реверанс.

— Простите меня, но я увидела, как вы идете, и должна была подойти и представиться. Я — Лукреция Воган. Мой муж — Стюарт, владелец плотницкой мастерской. — Она кивнула в сторону улицы Трудолюбия.

— Очень приятно. Это мой клерк Мэтью...

— ...Корбетт, я знаю. О, вы, джентльмены, здесь стали просто притчей во языцех. Как вы сражались с этим сумасшедшим трактирщиком и разбили его выводок убийц одной шпагой! У нас легенды уже ходят о такой храбрости!

Мэтью пришлось сдержать смех. Кажется, ночное бегство из таверны Шоукомба превратилось у жителей Фаунт-Рояла в нечто вроде титанической битвы Улисса с Циклопом.

— Ну, — ответил Вудворд, невольно выпячивая грудь, — от нас потребовалось все присутствие духа, чтобы спастись от этой банды убийц.

Мэтью пришлось опустить голову и внимательно разглядывать землю.

— Но как это было, наверное, увлекательно! — продолжала женщина, почти задыхаясь. От внимания Вудворда не ускользнуло, что у нее весьма хорошее телосложение, лет ей чуть за тридцать, ясные синие глаза и дружелюбная, располагающая внешность. Каштановые локоны выбивались из-под чепчика, а лицо — хотя на нем оставили складки годы и испытания приграничной жизни — было приятным и теплым фонарем в холодную темную ночь. — И еще найти такое сокровище!

Улыбка Вудворда погасла.

— Сокровище?

— Да, мешок золотых монет, который вы обнаружили! Испанское золото, правда ведь? Ну, сэр, не надо интриговать сельскую простушку!

Сердце Мэтью билось где-то в районе адамова яблока.

— Можно мне спросить? — сказал и дождался кивка миссис Воган. — Кто вам рассказал об этом мешке золота?

— Ну, я слышала от Сесилии Симмз, а она от Джоан Балтур. Но ведь все знают, мистер Корбетт! Ой! — Глаза у нее округлились, и она приложила палец к губам. — Это надо было хранить в тайне?

— Боюсь, что вас дезинформировали, — сказал Вудворд. — Мой клерк нашел единственную монету испанского золота, но никак не мешок монет.

— Но Сесилия клялась мне Богом, что это правда! А Сесилия не из тех, кто станет распускать слухи, если они не правдивы!

— В таком случае вашу подругу ввели в заблуждение. Прискорбное заблуждение, — добавил Вудворд.

— Но я тогда не могу понять, почему... — Она остановилась, и понимающая улыбка разошлась по ее лицу. Глаза ее сияли от восторга. — А-а-а-а, поняла! Кто-то проболтался?

— Простите?

— Мне можно верить, сэр! Могила!

— Боюсь, что могила здесь ни при чем. Если вы думаете, что у нас есть мешок золота, который мы держим в тайне, вы глубоко ошибаетесь.

Монета лежала в кармане штанов Мэтью, и он мог бы ее достать и показать, но сомневался, что это остановит разошедшиеся языки.

— Я только одну и нашел, — сказал он женщине.

— Ну да! — Улыбка не сходила с ее лица. — Конечно, только одну. Именно так я и буду говорить любому, кто меня спросит... — Она посмотрела на магистрата с надеждой: — А когда повесят ведьму, сэр?

— Видите ли, я...

— Я хотела бы знать заранее, я бы пирожков напекла на продажу. Очень много людей соберется посмотреть, можно не сомневаться. Весь город скорее всего. А где построят виселицу?

Вудворду понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя после довольно-таки бесцеремонных вопросов женщины.

— Я действительно не знаю, миссис Воган. В настоящее время строить эшафот не планируется.

— Да? — Улыбка ее начала гаснуть, морщины стали собираться по краям губ в виде лука амура. — Я полагала, вы приехали провести казнь.

— Не только вы, но, очевидно, и многие другие. Я здесь — чтобы удовлетворить правосудие.

— Понимаю. То есть казнь будет, но может на несколько дней задержаться?

Теперь настала очередь Вудворда рассматривать землю.

— Ведьму надо повесить, — гнула свое миссис Воган. Весь сахар ее облика сменился какой-то кислотой. — Ради нашего города и всех его жителей ее необходимо как можно скорее казнить. То есть, я хочу сказать, как только правосудие будет удовлетворено. Вы не знаете, когда это может быть?

— Не знаю.

— Но... но вы же главный? Вы распоряжаетесь? Не оставите же вы ведьму в живых надолго, чтобы она продолжала навлекать на нас проклятие?

— Магистрат! — Вудворд и Мэтью увидели, как карета Бидвелла остановилась, не успев свернуть на улицу Мира. Бидвелл снял треуголку и держал ее в руках — жест, который Вудворд счел жестом раскаяния. — Добрый день, миссис Воган! Надеюсь, вы и ваши родные в добром здравии?

— Я сразу вся разболелась, как узнала, что Рэйчел Ховарт в ближайшее время не повесят! — отозвалась женщина, и ее приятное лицо перекосилось от омерзения. — Что такое с этим магистратом? Ведьма его уже заколдовала?

Бидвелл решил в эту взрывчатую минуту убрать пламя от пороха.

— Магистрат Вудворд владеет ситуацией должным образом, сударыня. Он действует во взвешенной и уместной юридической манере. Магистрат, могу я перемолвиться с вами словечком?

— Всего хорошего, миссис Воган, — произнес Вудворд.

Женщина возмущенно фыркнула, задрала курносый носик к небу и решительно зашагала в ту сторону, откуда пришла. Магистрат подошел к карете:

— Да?

Бидвелл уставился на треуголку, перебирая пальцами загнутые поля.

— Я... я должен принести свои самые искренние извинения, сэр. Иногда мое нетерпение прорывается в слова помимо моей воли. — Он быстро поднял глаза, проверяя реакцию магистрата, и опустил их снова. — Я весьма сожалею, что огорчил вас. Я знаю, что эта ситуация трудна для всех нас. Но вы же понимаете, какая здесь на мне ответственность?

— Понимаю. Надеюсь, что и вы проявите понимание и уважение по отношению к моей.

— Абсолютное.

— В таком случае я принимаю ваши извинения. Я также хотел бы сообщить вам, что сделаю все, чтобы разрешить ваши трудности как можно скорее в рамках и с соблюдением всех требований закона.

— Я ничего иного не прошу, — сказал Бидвелл и с этими словами снова надел треуголку и издал заметный вздох облегчения, когда это неприятное дело извинений закончилось. — Могу я предложить вам и вашему клерку подвезти вас?

— Да, с удовольствием приму ваше предложение. Сегодня утром ужасно сыро, вы не находите?

Вудворд был рад, что положение разрядилось, потому что любые трудности с этим человеком сложно было бы выносить. Он шагнул на подножку кареты, а Бидвелл открыл ему дверцу, потом Вудворд опустился на сиденье лицом к хозяину. И тогда заметил, что Мэтью не сдвинулся ни на дюйм.

— Мэтью, ты не идешь?

— Нет, сэр, не иду.

— Мои извинения, — сказал Бидвелл так, будто это слово имело вкус прогорклого сыра, — предназначались в равной мере вашему клерку.

Он смотрел на Вудворда, даже не дав себе труда глянуть на юношу.

— Я лучше пройдусь, — ответил Мэтью раньше, чем магистрат мог бы оказаться в положении дипломата, передающего жесткие высказывания воюющих сторон. — Я бы хотел немного подумать. И город посмотреть.

— Если ваш клерк желает идти пешком, пусть идет. — Бидвелл возвысил голос: — Гуд, трогай!

Как только Гуд чуть тронул вожжи, упряжка отозвалась и карета удалилась от Мэтью. Она свернула налево, на улицу Мира, проехала мимо двух облезлого вида собак, которые грызлись над грязной костью. Мэтью с интересом наблюдал, как третий пес — намного меньше этих двух — бросился прямо из-за колес кареты, схватил кость и умчался со всех ног, пока его соперники глазели друг на друга с отвисшими челюстями и лишь потом бросились вдогонку.

Мэтью остался один. Он зашагал прочь, никуда особо не стремясь и уж точно не спеша. Миновав перекресток, он направился на запад по улице Трудолюбия. Проходя мимо полей и фермерских домов, штакетных изгородей и сараев, он обменялся приветствиями с несколькими жителями, которые либо занимались своим ежедневным трудом ради хлеба насущного, либо шли куда-нибудь. Там и тут стояли купы дубов — массивных силуэтов, раскинувших ветви над крышами и дворами. Многочисленные пни красноречиво свидетельствовали, что это была работка до седьмого пота — расчистить землю до возможности использования. Впрочем, сваленные деревья пошли в дело — на стены, защищающие Фаунт-Роял. Нелегкая была задача — выстроить этот город таким, каков он теперь. Самая сила воли людей, решивших поселиться здесь, где еще совсем недавно были густые леса прибрежных болот, потрясала Мэтью, и дома с распаханными полями, зеленеющие пастбища и сады говорили ему о надеждах жителей приручить этот дикий край.

— Доброе утро! — окликнул его человек, занимавшийся починкой изгороди.

— Доброе утро, — ответил Мэтью.

— Ваш магистрат собирается нас избавить от ведьмы, как я слышал, — сказал человек, выпрямляя спину.

— Проблема находится в стадии изучения. — Ничего другого Мэтью не имел права сказать.

— Надеюсь, он не ограничится этим изучением! Чем скорее повесят ведьму, тем скорее можно будет спать по ночам, ничего не опасаясь!

— Да, сэр. Я обязательно передам это магистрату.

Мэтью пошел дальше, продолжая держать на запад. Он ожидал очередной реплики, но человек вернулся к прерванному занятию.

"Они готовы ее повесить, — говорила миссис Неттльз. — Они бы ее прямо сейчас повесили, если бы могли".

Ему вспомнилась фигура в серой мешковине, скорчившаяся на сене.

"Что ей нужно — так это защитник, боец за правду".

Он вспомнил, как она вставала — медленное волнообразное движение, от которого у него сердце забилось сильнее.

"Кто-то, кто докажет ее невиновность... — вспомнилось, как распахнулась мешковина и что было под ней; он увидел это худое изможденное тело, волосы цвета воронова крыла, сердцевидное лицо и странные глаза с золотым отливом... — когда все на нее ополчились".

Надо перестать вспоминать — от воспоминаний перед глазами плыло.

Послышался глухой рокот далекой грозы, и Мэтью, усмехнувшись, сообразил, что у него вырос собственный громоотвод. Это было грешно, это было стыдно. В конце концов, эта женщина — вдова. Но все же она женщина, а он мужчина, и хотя у него иногда появлялся этот громоотвод, когда проходила мимо женщина, он выработал для себя способы борьбы. Прочитать на память стихи из Библии по-латыни, в уме решить сложную математическую задачу либо наблюдать явления природы — все это помогало. В данном случае, однако, ни Второзаконие, ни геометрия никакого воздействия не возымели. Поэтому Мэтью направил стопы к ближайшему дубу и сел под ним, чтобы утишить свою страсть созерцанием травы, облаков и всего, что стоит созерцания.

Приближался очередной дождь — дар жизни, без которого жители Фаунт-Рояла наверняка могли бы какое-то время обойтись. Мэтью смотрел на угольно-серые облака на более светлом сером фоне и ощущал в воздухе запах воды. Вскоре дождь окажется над городом, и Мэтью ждал его, потому что дождь мог бы вымыть из него малость этой бессмыслицы. А это действительно была бессмыслица — позволить так взволновать себя, так выбить себя из колеи видом женской наготы. Он клерк — доверенный клерк — важного магистрата, и такие должность и ответственность должны поставить его выше подобных блужданий мысли.

Он смотрел на быстро приближающиеся грозовые тучи. Неподалеку на пастбище замычали коровы. Проехал конный, лошадь нервничала и закусывала удила. Запах дождя стал сильнее, и следующий раскат грома был как грохот литавр. И все же Мэтью остался там, где сидел, хотя и мелькнула мысль найти укрытие получше. Тут налетел ветер, и ветви дуба зашелестели над головой. Мэтью встал и направился на восток по улице Трудолюбия.

Через все небо полыхнула молния. Почти сразу крупные капли дождя стали полосовать Мэтью спину. Он прибавил шагу, сообразив, что ему предстоит промокнуть до нитки. Дождь вдруг припустил сильнее, как и суровый ветер. Мэтью еще не дошел до перекрестка, как из небесного ведра с грохотом и треском вышибло днище, и дождь хлынул водяной стеной, так что ничего почти не стало видно. Ветер рассвирепел, чуть не бросив Мэтью головой в грязь. Он огляделся в отчаянии, дождь хлестал по лицу, и сквозь эту пелену Мэтью заметил водянистый темный контур открытой двери. Не было времени спрашивать приглашения — он побежал к укрытию, которое оказалось сарайчиком, и Мэтью, очутившись внутри, встряхнулся от воды, как одна из этих дворняжек, что грызлись над костью.

Он сообразил, что на некоторое время окажется здесь пленником. На стенном крюке висел фонарь, и под его колоколом теплился огонек. Мэтью понял, что здесь недавно кто-то был, но куда этот кто-то мог деваться, он понятия не имел. В сарае имелись четыре узких стойла, в двух из них стояли лошади. Обе лошади смотрели на него внимательно, а одна издала будто приветственный звук из глубины горла. Мокрой рукой Мэтью провел по щетине собственных мокрых волос и стал с приличного расстояния от двери смотреть на внешний потоп.

Сарай был хорошо сколочен. Кое-где с крыши капала вода, но не столько, чтобы об этом беспокоиться. Мэтью огляделся, где бы отдохнуть, и заметил груду сена у дальней стены. Подойдя к ней, он сел и вытянул ноги, чтобы переждать бурю. Одна из лошадей заржала, будто спрашивая, что он здесь делает. Мэтью надеялся, что владелец сарая не будет слишком недоволен его присутствием, но в любом случае не хотел тонуть по дороге к дому Бидвелла. От вспышек молний и ударов грома лошади метались и взвизгивали. Дождь все еще лил — даже сильнее, чем раньше, — и Мэтью подумал, что ему здесь, увы, придется пробыть дольше, чем он рассчитывал.

Кайля дождя стукнула в темя. Мэтью поднял голову, и следующая угодила между глаз. Да, он сидел точно под протечкой кровли. Сдвинувшись на два фута вдоль стены, Мэтью снова вытянул ноги.

Но тут он ощутил новое неудобство — что-то вжималось в хребет. Он сунул назад руку, пошарил в сене — и пальцы наткнулись на грубую мешковину. Какой-то мешок, подумал он, продолжая его ощупывать. Мешок, закопанный в сено.

Он убрал руку. Что там в этом мешке — не его дело. В конце концов, это частная собственность. И хотя бы из чувства благодарности не следует рыться в чужом сене.

Он посидел минуту, глядя на дождь: то ли немного стих, то ли кажется. Из дырки, от которой он отодвинулся, все еще капало. Мэтью почти бессознательно сунул руку назад, в сено, и снова ощупал поверхность мешка. И снова убрал руку. "Частная собственность, — напомнил он себе. — Не трогай".

Но тут ему на ум пришел вопрос. Да, это частное владение, но что за нужда у владельца прятать мешок под грудой сена? И следующий вопрос: что же может быть в мешке, что заслуживает такого тщательного сокрытия?

— Не мое это дело, — вслух сказал он, будто таким образом мог себя убедить.

И вспомнились еще слова миссис Неттльз: "Сатана действительно ходит по улицам Фаунт-Рояла, но Рэйчел Ховарт не из тех, что с ним. Однако есть здесь много такого, что сильно боится света, и вот это вам святая правда".

Мэтью поймал себя на мысли, не принадлежит ли этот мешок к таким вещам, которые, по словам миссис Неттльз, боятся света.