Глава 10

В половине восьмого в таверне Ван-Ганди кипела жизнь. Вечером любой пятницы в освещенном лампами и продымленном царстве питий было бы с полдюжины клиентов, в основном фермеры, желающие пообщаться с собратьями подальше от жен и детей. Но в эту пятницу, с ее духом празднества из-за прекрасной погоды и неминуемого конца Рэйчел Ховарт, собралось человек пятнадцать — поговорить или поорать, если случай выдастся, пожевать солонины и как следует выпить вина, рома и яблочного сидра. Для по-настоящему рисковых мужчин в таверне был собственный кукурузный самогон, гарантирующий подъем земли до уровня носа.

Ван-Ганди — сухопарый человек с румяным лицом, подстриженной бородкой и несколькими ростками седоватых волос, стоящих торчком на голове, — был вдохновлен таким оживлением. Взяв лиру, он устроился посреди гуляк и стал выть непристойные песенки, где участвовали молодые жены, пояса верности, подобранные ключи и странствующие купцы. Эти песнопения так подняли народный дух, что загремели хором заказы на крепкую выпивку, а тощая, кислого вида женщина, подававшая напитки, стала предметом таких взглядов налитых глаз, будто она была сама Елена Троянская.

— А вот песня! — заорал Ван-Ганди, разгоняя дыханием плавающий в воздухе табачный дым. — Сам сложил, только сегодня!

Он дернул струну, издав звук, который заставил бы устыдиться вопящую кошку, и начал:

Э-ге-гей, история для добрых людей.

Я в жалостной историей назвал ее скорей.

История про ведьму из Фаунта-Рояля

И ведьминскую шайку дьявольских чертей.

Назвать ее мерзавкою просится само,

Как будто бы навозом обозвано дерьмо-о-о!

Громкий смех и поднятые кружки встретили эти слова, разумеется, но и насчет музыки Ван-Ганди был мастер.

Э-ге-гей, история для добрых людей.

Печальнее история на свете есть едва ли

О том, как ведьму запалят из Фаунта-Рояла.

Покуда до седой золы огонь ее дожжёт,

Она и по дороге в ад у Сатаны сосё-о-от!

Мэтью подумал, как бы у таверны не сорвало крышу ураганом восторга, которым была встречена эта ода. Он мудро выбрал себе стол спиной к залу и как можно дальше от средоточия веселья, но даже две кружки вина и кружка яблочного сидра, которые он уговорил, не могли заглушить тошнотворную боль в ушах, изнасилованных пением Ван-Ганди. Эти идиоты невыносимы! Ржание и тяжелые потуги шутить вызывали просто судороги в животе. У него возникло чувство, что, если он еще останется в этом городе, то сделается законченным пьяницей и опустится в надир, обитаемый только червями, пирующими на собачьем дерьме.

А талант Ван-Ганди обратился к мелодиям, состряпанным на месте. Он показал на сидящего рядом джентльмена и задергал струны:

Жена у Дика Кашинга устала от долбежки

И, чтобы легче стало ей, налила смазку ложкой.

Но только наш Дик Кашинг — он крепкий старина:

Она спалила волосню, а больше ни хрена!

Хохот, веселье, тосты и крики в изобилии. Хозяин стал воспевать другого посетителя:

А кто с Хирамом встретится, жалею всех гуртом.

Его пчела ужалила, так померла при том.

Он в пьянке десять мужиков под стол отправит спать,

А ихним женам борозду успеет распахать!

Это была пытка! Мэтью отодвинул тарелку курятины с фасолью, служившую не слишком аппетитным ужином. И еще сильнее испортила ему аппетит грязь, метаемая в Рэйчел — Рэйчел, которая могла бы заставить замолчать эту банду шутов одним лишь царственным взглядом.

Он допил сидр и встал со скамьи. В этот момент Ван-Ганди запел еще одну песню без мелодии:

И Соломону Стайлзу наш общественный привет!

Такой охотник и ходок, какого больше нет.

Бредет в индейские леса и в чащу, где зверьё,

Выискивая где-то скво, чтоб засадить в неё!

Посмотрев на дверь, Мэтью увидел вошедшего. Будто в ответ на смех и крики, обращенные к нему, он снял треуголку и насмешливо поклонился собравшимся идиотам.

Потом подошел к столу и сел, а Ван-Ганди обратил свой слоновый юмор на следующую ухмыляющуюся жертву, чье имя оказалось Джетро Садракер.

Мэтью снова опустился на стул. Он оценил, что открывается интересная возможность, если правильно ею воспользоваться. Не тот ли это Соломон Стайлз, про которого Бидвелл говорил, что он охотник, и который возглавил отряд, отправленный в погоню за сбежавшими рабами?

Тем временем Стайлз — худой и жилистый человек лет пятидесяти — подозвал служанку. Мэтью встал и подошел к его столу.

Не успел он представиться, как Ван-Ганди ударил по струнам и заревел:

Корбетту молодому мы сочувствуем все вместе:

Есть слух, что он покусан был в одном изрядном месте

Пирожницей-гадючкою, какая пышет злобой,

Чья дочка испечёт батон горячею утробой!

Мэтью покраснел до корней волос еще раньше, чем его шибануло волной животного смеха, и покраснел еще сильнее, когда волна прокатилась дальше. Он увидел, что Соломон Стайлз отреагировал только рассеянной улыбкой на выветренном, как надгробный камень, лице с квадратной челюстью. Волосы у него были очень коротко подстрижены, на висках седоватые. От левой брови вверх через лоб вился рваный шрам от удара ножа или рапиры. Нос имел форму индейского томагавка, темно-карие внимательные глаза тщательно осматривали стоявшего перед ними молодого человека. Одет Стайлз был просто: в серые бриджи и белую рубашку.

— Мистер Стайлз? — спросил Мэтью, все еще красный. Ван-Ганди уже насаживал кого-то другого на колки своей лиры. — Мое имя...

— Мне известно ваше имя, мистер Корбетт. Вы знамениты.

— О... да. Этот... сегодняшний инцидент — печальное недоразумение.

— Я имел в виду ваши трения с Сетом Хейзелтоном. И присутствовал на вашей порке.

— Понимаю. — Он помолчал, но Стайлз не предложил ему места. — Можно к вам подсесть?

Стайлз показал рукой на противоположную скамью, и Мэтью сел.

— Как себя чувствует магистрат? — спросил Стайлз. — Все еще плохо?

— Нет, на самом деле ему намного лучше. У меня есть надежда, что скоро он будет на ногах.

— Успеет к казни, быть может?

— Быть может, — ответил Мэтью.

— Мне кажется только подобающим, чтобы он был свидетелем и удостоверил, что правосудие свершилось. Знаете, это я выбрал дерево, из которого вырезали столб.

— О! — Мэтью очень внимательно стряхнул с рукава воображаемую пыль. — Нет, я этого не знал.

— Ганнибал Грин, я и еще два человека притащили его и поставили. Вы уже на него смотрели?

— Да, видел.

— И как, по-вашему? Подходит он для этой цели?

— Я думаю, что да.

Стайлз достал из кармана кисет, трубочку черного дерева и спичечницу слоновой кости, собираясь набить себе трубку.

— Мне эта работа досталась по наследству от Николаса. Сукин сын небось выпросил это у Бидвелла на коленях.

— Простите?

— Я про Николаса Пейна. Мне Уинстон сказал, что Бидвелл сегодня утром отослал его в Чарльз-Таун. За какими-то припасами, на побережье самой Виргинии. Чего только этот негодяй не сделает, чтобы увильнуть от честной работы!

Он зажег спичку от фонаря на столе и закурил трубку.

Мэтью подумал, что Уинстону пришлось проделать какой-нибудь трюк, чтобы создать у утреннего часового впечатление, будто Пейн уехал. Очевидно, ему удалось достичь соглашения, благоприятного для его карманов и статуса.

— Он мертвец. — Стайлз выдохнул клуб дыма.

У Мэтью сжалось горло.

— Простите?

— Мертвец, — повторил Стайлз. — По крайней мере для меня. Сто раз я ему помогал, когда он меня просил, и теперь он сбегает, когда надо попотеть! Я вам так скажу: он просто дурак, что поехал один по этой дороге. А ведь понимает. Наверное, Бидвелл затеял какую-то интригу, как обычно. — Стайлз склонил голову набок, выпуская дым между зубов. — А вы не знаете, часом, в чем тут дело?

Мэтью сложил руки и несколько секунд просидел в раздумье.

— Ладно, — сказал он, — случайно кое-что знаю. Забавно, как много можно случайно услышать в этом особняке. Естественно, не намеренно.

— Естественно.

— Не сомневаюсь, что и мистер Бидвелл, и мистер Уинстон станут это отрицать, — начал Мэтью, склоняясь к Стайлзу в позе заговорщика, — но я случайно мог услышать — а мог и не услышать, вы же понимаете, — разговор о мушкетах.

— О мушкетах, — повторил за ним Стайлз и приложился к трубке.

— Да, сэр. Может ли речь идти о поставке партии мушкетов? И не на эту ли тему поехал договариваться мистер Пейн?

Стайлз хмыкнул и раскурил трубку сильнее. Служанка подошла с дымящейся миской куриного жаркого, ложкой и стаканом рома. Мэтью заказал еще кружку сидра.

— Я подумал, — сказал Мэтью, выдержав паузу, а тем временем Стайлз отложил трубку и начал есть, — не опасается ли мистер Бидвелл нападения индейцев.

— Нет, это нет. Он бы мне сказал, если бы боялся, что краснокожие нанесли боевую раскраску.

— Я полагаю, вблизи Фаунт-Рояла есть индейцы?

— Вблизи. Вдали. Где-то там. Я видел их знаки, но самих краснокожих не видел ни разу.

— То есть они не воинственной природы?

— Трудно сказать, какой они природы. — Стайлз сделал паузу ради глотка рома. — Вы хотите спросить, нападут ли они на нас? Нет. Вы хотите спросить, не соберу ли я отряд и не нападу ли на них? Нет. Даже если бы знал, где они, а я не знаю.

— Но они знают, где мы?

Стайлз засмеялся:

— А вот это отлично сказано, молодой человек! Я вам говорил, что не видал краснокожих в этих лесах, но видал их подальше к северу. Они ходят по листьям, как муха летает по воздуху. Они проваливаются под землю, когда смотришь на них в упор, и возникают у тебя за спиной. О да, они о нас все знают. Наблюдают за нами с большим интересом, не сомневаюсь, но мы их не увидим, пока они сами не захотят. А они определенно не хотят.

— Тогда, по вашему мнению, путешественнику, скажем, нет нужды опасаться потерять свой скальп?

— Я лично не боюсь, — сказал Стайлз, отправляя в рот ложку. — Да только я умею держать мушкет и нож и всегда знаю, куда бежать. И я бы не сунулся туда один. Не краснокожих я больше всего боюсь, а диких зверей.

Мэтью принесли заказанный сидр. Он отпил и подождал перед тем, как сделать следующий ход.

— Если дело не в индейцах, — сказал он задумчиво, — то может быть иная причина для возможной поставки мушкетов.

— Какая же?

— Ну... у нас с миссис Неттльз завязался разговор, и она вспомнила про раба, который в прошлом году сбежал. Со своей женщиной. Кажется, его звали Моргантас Криспин.

— Да, Криспин. Помню этот случай.

— Они хотели добраться до Флориды, как я понимаю?

— Да. Их убили и наполовину сожрали, пока они еще двух лиг от города не прошли.

— Гм... — сказал Мэтью. Значит, это все-таки правда. — Ну да, только я думал, что возможно — нет, только возможно... что мистер Бидвелл озабочен, как бы прочие рабы не последовали примеру Криспина, и хочет, чтобы мушкеты показали, что мы... как бы это сказать... храним свои ценности. Особенно это понадобится, когда он привезет рабов помоложе и посильнее осушать болото. — Мэтью глотнул крепкого напитка и поставил кружку. — А знаете, что мне любопытно, мистер Стайлз? По вашему мнению, может кто-нибудь — ну, в смысле раб — на самом деле добраться до Флориды?

— Двое почти добрались, — ответил Стайлз, и Мэтью застыл почти неподвижно. — В первый год после основания Фаунт-Рояла. Двое рабов сбежали — брат с сестрой, и меня за ними послали с отрядом еще в три человека. Мы нагнали их едва ли не в полудюжине лиг до испанской границы. Да и поймали, я думаю, только потому, что они сигнальный огонь зажгли. Брат свалился в лощину и сломал ногу.

— И вы их привели обратно?

— Да. Бидвелл тут же велел их заковать в цепи и отправить на север на продажу. Не годится, чтобы кто-то из рабов мог описать территорию или нарисовать карту. — Стайлз зажег погасшую трубку второй спичкой из спичечницы. — А теперь вы мне скажите, если сообразите, — сказал он, втягивая пламя в чашечку трубки. — Когда миссис Неттльз вам про это сказала, в каком контексте это было? Я хочу спросить, вы заметили какие-нибудь признаки, что Бидвелл тревожится насчет рабов?

Мэтью снова потребовалось несколько секунд, чтобы сформулировать ответ:

— Мистер Бидвелл действительно выражал некоторую озабоченность, чтобы я не ходил в невольничий квартал. У меня создалось впечатление, что это может быть... гм... вредно для моего здоровья.

— Я бы туда ходить не стал, — сказал Стайлз, и глаза его сузились. — Но мне кажется, что он может бояться восстания. Такие вещи случались — в других городах. Неудивительно, что он старается держать эти опасения втайне! Сразу после ведьмы — восстание рабов! Это наверняка погубит Фаунт-Роял.

— В точности моя мысль. Почему лучше вообще ни с кем на эту тему не говорить.

— Это да. Не хочу разговоров, будто я создаю панику.

— И я тоже. Только... снова мое любопытство, сэр, и простите мне незнание того, что знает такой опытный охотник, как вы... но я бы сказал, что легко сбиться с пути на такой долгой дороге, как отсюда до Флориды. Насколько она далеко на самом-то деле?

— Я бы сказал, сто сорок семь миль по самому прямому пути.

— Самому прямому? — спросил Мэтью и отпил еще глоток. — Знаете, я опять восхищен, сэр. У вас, должно быть, невероятное чувство направления.

— Я горжусь своими лесными умениями. — Стайлз сделал затяжку, чуть запрокинул голову и выпустил дым в потолок. — Но должен признать, что пользовался картой.

— А! — сказал Мэтью. — Вашей картой?

— Не моей. Бидвелла. Он ее купил у торговца в Чарльз-Тауне. Составитель надписывал ее по-французски — сами можете судить, насколько она древняя, — но оказалось, что она точная.

— Случайно вышло так, что я пишу и читаю по-французски. Если вам нужен будет перевод, готов служить.

— Можете спросить Бидвелла. Карта у него.

— А, — сказал Мэтью.

— Ван-Ганди, старый ты козел! — заорал Стайлз на трактирщика не без дружеского добродушия. — Тащи сюда еще рому! И кружку для молодого человека!

— Нет, спасибо, не надо. Я уже свою порцию сегодня получил. — Мэтью встал. — Мне пора.

— Чушь! Оставайтесь, повеселимся! Ван-Ганди снова скоро заиграет на лире.

— Чертовски жаль будет это пропустить, но мне еще надо многое прочитать.

— Вот в этом и беда с вами, законниками, — сказал Стайлз, улыбаясь. — Слишком вы много думаете!

— Спасибо за компанию, — улыбнулся в ответ Мэтью. — Надеюсь, еще увидимся.

— Приятно было с вами познакомиться, сэр. Да... и спасибо за информацию. Можете не сомневаться, что я сохраню ее при себе.

— Не сомневаюсь, — сказал Мэтью и выбрался из задымленного зала наружу раньше, чем смертоносная лира снова вышла из ножен.

По дороге к особняку он перебирал то, что сейчас узнал, как пригоршню необработанных алмазов. Действительно, при удаче и крепости духа он сможет добраться до Флориды. Планирование бегства — набрать провизии, спичек и так далее — будет существенным моментом, и обязательно надо найти и изучить карту. Вряд ли она в библиотеке. Скорее всего она где-то у Бидвелла в кабинете наверху.

Но о чем он думает? Лишиться прав англичанина? Пуститься в путь, чтобы жить в чужой стране? Пусть он знает французский и латынь, но испанский к его сильным сторонам не относится. Даже если он выведет Рэйчел из тюрьмы — первая проблема — и из города — вторая проблема — и доставит во Флориду — третья и самая головоломная проблема, — готов ли он на деле никогда больше не ступить на английскую землю?

И никогда не увидеть магистрата?

Вот еще одно препятствие. Если он действительно преодолеет первые два и уйдет с Рэйчел, то осознание того, что он сделал, может свести магистрата в могилу. Он выпустит из клетки свою ночную птицу ценой жизни человека, который открыл его клетку мрачного отчаяния.