Час волка

— Итак, Галатин проделал отличную работу в Северной Африке? — зубы Шеклтона сжимали сигару, и окурок ее был мокр от слюны. — Это было два года назад. Если он с тех пор ничем не занимался, что заставляет вас думать, что он может справиться с этой работой? Хьюмс-Тельбот незряче уставился на него своими голубыми глазами:

— Потому, — сказал он, — что майор Галатин — это профессионал.

— Я тоже, сынок, — Шеклтон был на десять лет старше британского капитана. — Но я вовсе не считаю себя способным высадиться с парашютом во Франции и сделать все это. Последние двадцать четыре месяца я ни разу не подставлял свой копчик. Я гаран… — черт побери, гарантирую вам, что это чертовски трудное задание.

— Да, сэр, — согласился англичанин, только потому что почувствовал, что это надо сделать, — но ваши…

Э…

Люди просили помощи в этом деле, и поскольку это выгодно нам обоим, мое руководство решило…

— Да, да, да, это все — вчерашние новости, — Шеклтон нетерпеливо махнул собеседнику рукой. — Я говорил своим людям, что я не подкупился послужным списком Галатина, извините, майора Галатина. У него недостаточно опыта работы полевых условиях, насколько я знаю, но мне предоставили возможность судить на основе личного знакомства. Что не соответствует нашим приемам работы в Штатах. Там мы ориентируемся по послужным спискам.

— Мы здесь ориентируемся по характеру, — холодно сказал Хьюмс-Тельбот, — сэр.

Шеклтон слабо улыбнулся. Ну, наконец-то он зацепил этого мальчишку с несгибаемой шеей.

— Ваша разведка вполне могла порекомендовать Галатина, но для меня это не стоит и лопаты дерьма, — он пыхнул дымом из ноздрей, и в глазах его появился яростный огонек. — Я понимаю, что Галатин — не настоящее его имя. Раньше он был Михаил Галатинов. Он русский. Правильно?

— Он родился в Санкт-Петербурге в 1910 году, — последовал осторожный ответ. — В 1934 году стал гражданином Великобритании.

— Да, но Россия у него в крови. Русским доверять нельзя. Они пьют слишком много водки. — Он стряхнул пепел в пепельницу позади водительского сиденья, но его действия были неточны, и большая часть пепла просыпалась на его начищенные до блеска ботинки. — Так почему он оставил Россию? Может, его там разыскивали за преступление?

— Отец майора Галатина был армейским генералом и другом царя Николая Второго, — сказал Хьюмс-Тельбот, глядя, как в желтом свете фар разворачивалась дорога. — В мае 1918 года генерала Федора Галатинова с женой и двенадцатилетней дочерью казнили советские партийные экстремисты. Юный Галатинов сбежал.

— И? — подтолкнул Шеклтон. — Кто провез его в Англию?

— Он приехал сам, устроившись матросом на грузовом судне, — сказал капитан, — в 1932 году.

Шеклтон курил сигару и обдумывал сказанное.

— Постойте, — спокойно сказал он, — вы говорите, что он скрывался от карательных органов России со времени, когда ему было восемь лет, до того, как ему стало двадцать два года? Как ему это удалось?

— Не знаю, — сознался Хьюмс-Тельбот.

— Вы не знаете? Ну, я-то думал, что вы, ребята…

Считается, что вы знаете о Галатине все. Или почти все. Разве у вас не ведется проверка личных дел?

— В его личном деле есть нечто вроде пробела, — он увидел впереди сквозь сосны смутное свечение. Дорога повернула, ведя их в сторону светящихся фонарей. — Часть информации засекречена, доступна только для управления разведки.

— Да? Ну, уже этого достаточно, чтобы я не хотел поручать ему эту работу.

— Полагаю, что этот период жизни майора Галатина связан с теми людьми, которые остались верны памяти царского окружения и помогли ему выжить. Раскрыть эти имена было бы…

Скажем, более чем неблагоразумно.

Маленькие домики и жмущиеся друг к другу деревенские строения вынырнули из мороси. Маленький белый указатель гласил: «Эндорс Рилл». — Если мне будет позволено, я поведаю вам анекдотичное предание, — сказал Хьюмс-Тельбот, мечтая запустить в этого мрачного американца дымящуюся гранату. — Насколько я понял, был в Санкт-Петербурге легендарный Распутин, который наслаждался…

Любовными связями с различными дамами, несколько из которых в 1909 и 1910 годах родили детей. Одной их этих дам была Елена Галатинова, — он взглянул Шеклтону в лицо. — Распутин мог бы быть настоящим отцом Михаила Галатинова.

Из горла Шеклтона вырвался слабый кашель от сигарного дыма.

Послышался звук мягкого барабанного постукивания пальцами. Мэллори, водитель, слегка постучал по стеклу и нажал на педаль тормоза «Форда». Автомобиль замедлил ход, дворники счищали со стекол дождь и лед. Хьюмс-Тельбот опустил стеклянную перегородку, и Мэллори сказал с заметным оксфордским выговором:

— Прошу прощения, сэр, но я думаю, нам нужно остановиться, чтобы спросить дорогу. Может быть, лучше здесь, — он указал на освещенную фонарем таверну, приближавшуюся справа.

— Действительно, стоит, — согласился молодой человек и вновь поднял стекло, в то время как Мэллори подвел высокий автомобиль к стоянке перед дверью таверны.

— Я вернусь через минуту, — сказал Хьюмс-Тельбот, поднимая воротник шинели и открывая дверцу.

— Подождите меня, — сказал ему Шеклтон. — Я бы не отказался выпить виски, чтобы согреть кровь.

Они оставили Мэллори в автомобиле и поднялись по ступенькам. Над дверью на цепи висела вывеска, и Шеклтон, глянув на нее, увидел нарисованного барана и надпись «Бараньи отбивные». Внутри топилась чугунная печка, распространявшая приятный острый запах болотного торфа, и на деревянных стенах с крюков свисали керосиновые лампы. Трое мужчин, сидевших за дальним столом, тихо разговаривая и прикладываясь к кружкам с элем, прервали разговор, разглядывая офицеров в форме.

— Приветствуем вас, джентльмены, — с сильным шотландским акцентом проговорила из-за стойки привлекательная черноволосая женщина. Глаза у нее были ярко-голубыми, они быстро оглядели гостей с хорошо скрытой проницательностью. — Чем могу служить?

— Виски, детка, — сказал Шеклтон с улыбкой, не выпуская сигары из зубов, — лучшую отраву, какая у вас есть.

Она откупорила кувшин и налила ему темный мерный стакан до краев.

— Единственное пойло, какое у нас есть, кроме эля и горького пива, — она слабо улыбнулась, улыбка была недоброй, в ней сквозил вызов. — Мне ничего не наливайте, но я хотел бы получить некоторые сведения, — Хьюмс-Тельбот грел руки над печкой. — Мы ищем человека, живущего где-то здесь. Его зовут Майкл Галатин. Вы не…

— О, да, — сказала она и глаза ее просияли, — конечно, я знаю Майкла.

— Где он живет? — Шеклтон дунул на виски, и ему показалось, что брови его опалило.

— Недалеко. Он не жалует посетителей, — она обтерла тряпкой кувшин. — Очень не жалует.

— Он ждет нас, детка. Официальное дело.

Она на момент задумалась, глядя на его начищенные пуговицы.

— Езжайте по этой дороге, которая проходит через Рилл. Миль восемь будет нормальная дорога, а потом она перейдет в проселочную дорогу или в топь — как уж получится. Там она раздваивается. Дорога налево хуже другой. Она и ведет к его воротам. Будут они открыты или нет, зависит от него.

— Мы откроем, если они закрыты, — сказал Шеклтон. Он вынул изо рта сигару и с улыбкой в сторону барменши проглотил стакан местного виски.

— До дна, — сказала она ему.

Колени у него дрогнули, когда виски опалило ему глотку, как поток лавы. На мгновение ему показалось, что он глотнул толченое стекло или ломанные бритвенные лезвия. Он почувствовал, как его прошибает пот, и едва удержал в груди кашель, потому что барменша наблюдала за ним, хитро улыбаясь, а он проклял бы себя, если бы ударил лицом в грязь перед женщиной.

— Ну как, понравилось, детка? — спросила она, сама наивность.

Он побоялся сунуть сигару в рот, чтобы от сигары глотка не воспламенилась и ему взрывом не оторвало голову. Слезы жгли глаза, но он стиснул зубы и стукнул дном стакана о стойку.

— Маловато…

Крепости, — удалось проворчать ему, и лицо его покраснело, когда он услышал, как засмеялись люди за дальним столиком. — Действительно, надо бы добавить, — согласилась она, и ее тихий смешок был похож на шуршание шелковой занавески.

Шеклтон было полез за бумажником, но она сказала:

— За счет заведения. Вы — хороший парень.

Он улыбнулся, скорее вяло, чем бодро, а Хьюмс-Тельбот прокашлялся и сказал:

— Мы благодарны вам за сведения и гостеприимство, мадам. Мы едем, майор?

Шеклтон издал нечленораздельное хмыканье в знак согласия и последовал за Хьюмс-Тельботом к двери на свинцово-тяжелых ногах.

— Майор, дорогой? — позвала барменша, прежде чем он вышел. Он оглянулся, желая выбраться из этого удушливого тепла, — вы можете поблагодарить Майкла за выпивку, когда увидите его. Это его личный запас. Никто другой не касается этой штуки.

Шеклтон вывалился из дверей «Бараньих отбивных», ощущая себя отбитой бараниной.

Когда Мэллори вывез их из Эндрос Рилла между исхлестанными ветром деревьями и скалами, выщербленными пальцами времени, наступила кромешная тьма. Шеклтон, чье лицо побледнело, тщился курить сигару, но потом выбросил ее из окна. Она оставила искристый след, подобно падавшей комете.

Мэллори свернул с основной дороги — залитой грязью тележной колеи — влево, на еще более ухабистую. Скрипели оси, когда колеса «Форда» пропахивали колдобины, и пружинное сиденье стонало как паровые клапана, когда Шеклтона подбрасывало и швыряло. Молодой британский капитан был привычен к неудобным дорогам и уцепился рукой за дверь, на дюйм-другой приподнявшись с сиденья.

— Этот человек…

Явно не хочет…

Чтобы его беспокоили, — все, что мог сказать Шеклтон, когда «Форд» трясло сильнее, чем танк, какой он когда-то водил. Господи! Пожалей мой больной копчик, — подумал он. Дорога продолжалась, тропа мучений через густой зеленый лес. Наконец еще через две-три мили бесчеловечной дороги фары уткнулись в высокие железные ворота. Они были широко распахнуты, и «Форд» въехал во владения, не останавливаясь.

Грязная дорога стала чуть ровнее, но ненамного. Не раз они попадали на колдобину, и зубы Шеклтона лязгали с такой силой, что, он знал, он бы откусил себе язык, если бы не держал его поджатым. Ветер из леса пронизывал с обеих сторон, в стекла сыпало льдинками, и вдруг Шеклтон осознал, как далеко он забрался от Арканзаса.

Мэллори нажал на тормоз.

— Тут! Что такое? — сказал Хьюмс-Тельбот, глядя вдоль светового конуса фар. На дороге стояли три большие собаки, ветер ерошил шерсть. — Боже мой! — Хьюмс-Тельбот сдернул очки, поспешно протер стекла и снова надел их. — Мне кажется… Это же волки!

— Черт! Закройте все стекла! — завопил Шеклтон.

Форд сбавил ход до предела. Когда кулак Шеклтона ударил по замку двери с его стороны, три зверя ощетинились на запах горячего металла и моторного масла и скрылись в стене деревьев, черневшей с левой стороны. «Форд» опять набрал скорость, веснушчатые от возраста руки Мэллори твердо держали руль. Они проделали большую дугу по лесу и вынырнули на дорогу, вымощенную булыжником.

Тут и стоял дом Майкла Галатина.

Он был похож на церковь, построенную из темно-красных камней, скрепленных белой известью. Шеклтон понял, что раньше это, должно быть, и была церковь, потому что наверху была узкая башня, завершавшаяся белым шпилем и ограждением вокруг нее. Но действительно изумительным в этом сооружении было то, что оно снабжалось электричеством. Свет лился из окон первого этажа, а вверху на башне из окошек с витражами мерцало темно-синим и розовым. Справа было каменное строение поменьше, вероятно, мастерская или гараж.

Дорожка делала круг перед домом, Мэллори остановил «Форд» и потянул ручной тормоз. Он постучал в стекло и, когда Хьюмс-Тельбот опустил его, водитель спросил с некоторой неуверенностью:

— Мне оставаться здесь, сэр?

— Да, пока что, — Хьюмс-Тельбот знал, что старый шофер — один из штатных сотрудников британской разведки, но ему не стоит знать больше, чем абсолютно необходимо. Мэллори кивнул — послушный слуга — и выключил мотор и фары.

— Майор? — Хьюмс-Тельбот двинулся к дому.

Два офицера пошли от автомобиля сквозь колючие снежинки, подняв под шинель плечи. Над тремя каменными ступеньками возвышалась обитая дубовая дверь с позеленевшим бронзовым молоточком: какое-то животное, в зубах которого была зажата кость. Хьюмс-Тельбот поднял кость — и вместе с ней поднялась нижняя клыкастая челюсть зверя. Он стукнул по двери и стал ждать, чувствуя, как его пробирает озноб.

Задвижка откинулась. Шеклтон чувствовал, как у него в желудке бурчит от ведьминого пойла в «Бараньих отбивных». А затем дверь по — вернулась на смазанных петлях, и в ее освещенном проеме показался силуэт черноволосого мужчины.

— Входите, — сказал Майкл Галатин.

Глава 3

В доме было тепло. В нем был натертый воском дубовый паркетный пол, и в зале с высоким потолком в очаге из грубо отесанного белого камня жарко играло пламя. После того как капитан Хьюмс-Тельбот предъявил Майклу верительное письмо, подписанное полковником Валентином Вивьеном из Лондонского управления паспортного контроля, Шеклтон прошел прямо к камину — греть свои покрасневшие руки.

— Чертовски трудно добираться сюда, — прохрипел Шеклтон, шевеля пальцами. — Наверное, трудно найти более безлюдную местность, не так ли?

— Мне другой найти не удалось, — спокойно сказал Майкл, читая письмо. — Если бы я имел желание развлекать незваных гостей, я бы купил дом в Лондоне.

Шеклтон почувствовал, как пальцы заныли, отогревшись, и повернулся, чтобы получше рассмотреть человека, с которым, как бы то ни было, приехал познакомиться.

На Майкле Галатине был черный свитер с закатанными до локтей рукавами и выцветшие изрядно поношенные брюки цвета хаки. На ногах были стертые коричневые мокасины. Его густые черные волосы, подбитые сединой на висках, были острижены по-военному, коротко с боков и сзади. На подбородке была темная-темная щетина, которой два-три дня не касалась бритва. На левой щеке был шрам, начинавшийся от глаза и уходивший назад, к краю волос. Шрам от лезвия, подумал Шеклтон. Знакомое такое напоминание. Ну, значит, у Галатина есть опыт рукопашного боя. И что же? Шеклтон прикинул, что рост этого человека около шести футов двух дюймов, плюс-минус четверть дюйма, и вес около ста девяноста — ста девяносто пяти фунтов. На вид Галатин был мужчиной сильного, широкоплечего атлетического типа, может быть футболиста или регбиста или как там это у англичан называется. Он производил впечатление спокойной силы, как мощная пружина, сильно стянутая и готовая вот-вот сорваться. И все же этого было недостаточно, чтобы считать его способным к выполнению задания в оккупированной нацистами Франции. Галатину явно было необходимо побыть на солнце: он был бледен, словно после зимней спячки, наверное, ни разу не видел яркого солнца за все шесть месяцев. Черт возьми, в этой проклятой стране всю зиму не бывает ничего, кроме сумрака. Но сейчас зима уходила, и всего лишь через два дня наступит весеннее равноденствие.

— Вам известно, что в округе водятся волки? — спросил его Шеклтон.

— Да, — сказал Майкл и сложил письмо, которое прочитал. Последний раз он работал с полковником Вивьеном уже давно. Должно быть, дело важное.

— Я бы на вашем месте не ходил на прогулки, — продолжал Шеклтон. Он полез во внутренний карман шинели, вытащил сигару и обрезал у нее кончик маленькими ножничками. Потом чиркнул спичкой о белый камень очага, — эти здоровые зверюги любят мясо.

— Это волчицы, — Майкл опустил письмо в карман.

— Какая разница, — Шеклтон зажег сигару, глубоко затянулся и выпустил струю голубого дыма, — вам надо немного размяться, достать ружье и поохотиться на волков. Вы уж точно знаете, как обходиться с ружьем, не… — он оборвал разговор, потому что Майкл Галатин внезапно оказался прямо перед ним, и его светло-зеленые глаза сковали льдом его душу.

Рука Майкла поднялась, схватила сигару и выдернула ее из зубов майора. Он сломал ее пополам и швырнул в огонь.

— Майор Шеклтон, — сказал он с налетом русского акцента, сглаженного холодной британской аристократичностью, — здесь мой дом. Чтобы курить здесь, нужно просить разрешения. Но если вы попросите, я его не дам. Мы поняли друг друга?

Шеклтон прошипел, покраснев лицом:

— Это была…

Это была полудолларовая сигара!

— Дыму она дает ровно на полцента, — сказал ему Майкл, еще несколько мгновений глядя в глаза человека, чтобы убедиться, что его вызов ясен, а затем повернулся к молодому капитану. — Я в отставке. Таков мой ответ.

— Но…

Сэр…

Вы еще даже не выслушали, для чего мы приехали!

— Могу догадаться, — Майкл прошел к окну и поглядел на черный лес. Он учуял запах старого виски из неприкосновенного запаса, шедший от кожи Шеклтона, и слегка улыбнулся, догадываясь, как американец мог на него отреагировать. К удовольствию Морин из «Бараньих отбивных».

— Существует план совместной операции союзников. Если бы он не был важен для американцев, майор не приехал бы сюда. Я сам слушал радиопередачи через пролив по своему коротковолновому приемнику. Все эти цифры, вещи насчет цветов для Руди и скрипок, которые нужно настроить. Я не могу понять всех этих переговоров, но я понимаю тон этих голосов: большое волнение и много страха. Скажу, что это значительно приближает неизбежное возведение Атлантической стены, — он взглянул на Хьюмс-Тельбота, который так и не сдвинулся с места и не снял свою мокрую шинель, — думаю, не позже, чем через три-четыре месяца. Когда пролив летом успокоится. Уверен, что ни Черчилль, ни Рузвельт не хотят высаживать на побережья Гитлера армии солдат, опухших от морской болезни. Итак, что-нибудь в июне-июле будет более верным. В августе будет слишком поздно; американцам придется пробиваться на восток в самое плохое время зимы. Если они захватят места для высадки в июне, они будут в состоянии наладить линии снабжения и закопаться на оборонительных рубежах у самих границ Германии до первого снега, он поднял брови. — Я правильно рассуждаю?

Шеклтон прошипел сквозь зубы:

— Вы уверены, что парень на нашей стороне? — спросил он Хьюмс-Тельбота.

— Позвольте мне погадать еще немного, — сказал Майкл, взгляд его переместился к молодому капитану, потом вернулся к Шеклтону. — Для успеха вторжению через пролив должно предшествовать разрушение немецких коммуникаций, взрывы складов боеприпасов и топлива и общая атмосфера земного Ада. Но спокойного ада, с холодным жаром. Я предполагаю, что заработают партизанские сети, которые будут трудиться ночами, подрывая железные дороги и, может быть, здесь найдется место и для деятельности американцев. Парашютные десанты могут посеять своего рода беспорядки в тылах, что может заставить немцев бежать куда глаза глядят, — Майкл подошел к камину рядом с майором и подставил ладони огню. — Я полагаю, что то, что вы хотите от меня, имеет отношение к вторжению. Конечно, я не знаю, где это произойдет или когда точно, и мне эти сведения не нужны. Вы должны понять другую вещь, а именно — то, что высшее командование нацистов определенно готовится к попытке вторжения в течение ближайших пяти месяцев. Имея с Востока наступающие Советы, немцы знают, что приближается подходящий момент — подходящий с точки зрения союзников — для наступления с запада, — он потер руки. — Надеюсь, мои выводы не слишком далеки от ваших замыслов?

— Нет, сэр, — сознался Хьюмс-Тельбот, — они попали в точку.

Майкл кивнул, а Шеклтон сказал:

— У вас есть кто-то, работающий на вас в Лондоне?

— У меня мои личные глаза, уши и мозг. Этого вполне достаточно.

— Сэр? — Хьюмс-Тельбот, стоявший почти навытяжку, теперь позволил себе расслабить спину и сделать шаг. — Можно нам…

Хотя бы вкратце информировать вас о том, в чем заключается задание?

— Вы бы даром потратили ваше время и время майора. Я уже сказал, что я в отставке.

— В отставке? И это — всего лишь после одного паршивого задания в Северной Африке? — Шеклтон издал губами презрительный звук. — Ведь вы стали героем в сражении за Эль-Элемейн, правильно? — он прочел послужной список Галатина по пути из Вашингтона. — Вы проникли на командный пункт нацистов и стащили фронтовые карты? Чертовски громкая кража! Если вы не отстали от жизни, война все еще идет. И если мы не ступим ногой в Европу летом сорок четвертого, наши задницы окажутся капитально выполосканными в море, прежде чем мы сможем предпринять новую попытку.

— Майор Шеклтон? — Майкл обернулся к нему, и напряжение в его взгляде заставило майора подумать, что он видит сквозь защищенные зелеными стеклами очки топку домны. — Вы больше не станете упоминать Северную Африку, — спокойно, но с угрозой сказал он. — Я там потерял…

Друга, — он моргнул, пылающая домна на миг притухла, потом опять набрала полную силу. — Северная Африка — это закрытая тема.

Что за проклятый человек! — подумал Шеклтон. Если бы можно было, он бы припечатал Галатина к полу.

— Я просто имел в виду…

— Мне все равно, что вы имели в виду, — Майкл посмотрел на Хьюмс-Тельбота. Капитан рвался начать изложение, и тут Майкл вздохнул и сказал:

— Хорошо. Послушаем.

— Да, сэр. Я могу?.. — он запнулся и жестом показал желание сбросить шинель.

Майкл кивком разрешил ему сделать это, и когда оба офицера сняли шинели, он прошел к кожаному креслу с высокой спинкой и сел лицом к огню.

— Это дело службы безопасности, конечно же, — сказал Хьюмс-Тельбот, подойдя так, чтобы видеть выражение лица майора Галатина. Оно было совершенно лишено интереса. — Конечно, вы правы, оно действительно связано с планом вторжения. Мы и американцы пытаемся до первого июня вытащить обратно тех агентов, чье положение ненадежно. Возвращаем из Франции и Голландии агентов, чья безопасность может оказаться под вопросом. В Париже есть американский агент…

— По кличке Адам, — вмешался Шеклтон.

— Париж теперь уже не райские сады Эдема, — сказал Майкл, сплетая пальцы, — из-за нацистских змеев, ползающих там повсюду.

— Точно, — продолжил майор, беря бразды беседы, — как бы там ни было, парни из вашей разведки чуть больше двух недель назад получили шифровку от Адама. В ней он сообщил про какие-то перемены в обстановке, что-то такое, о чем он еще не во всех подробностях разобрался. Но он сообщил, что, чем бы это ни было, оно сильнейшим образом засекречено. Он получил наводку от берлинского художника, парня по имени Тео фон Франкевиц.

— Погодите-ка, — Майкл подался вперед, и Хьюмс-Тельбот увидел в его глазах блеск заинтересованности, похожий на сверкание клинка. — От художника? Почему от художника?

— Не знаю. Мы не смогли раскопать никаких сведений о Франкевице. Итак, как бы то ни было, восемь дней назад Адам передал вторую шифровку. В ней была только пара строчек. Он сообщил, что находится под колпаком и у него есть сведения, которые нужно доставить из Франции через курьера. Ему пришлось оборвать передачу до того, как он смог дать подробности.

— Гестапо? — Майкл глянул на Хьюмс-Тельбота.

— Наши осведомители обнаружили, что Адам не в гестапо, — сказал молодой человек. — Мы предполагаем, что они знают, что Адам наш человек, и держат его под постоянным наблюдением. Они, вероятно, надеются, что он выведет их на других агентов.

— Итак, нет никого другого, чтобы выяснить, что представляют собой эти сведения, и доставить их оттуда.

— Нет, сэр. Туда должен проникнуть кто-то извне.

— И, конечно, они пеленгуют его радиопередатчик. Или, может, они нашли его и вывели из строя, — Майкл нахмурился, глядя, как горят дубовые поленья. — Почему художник? — спросил он опять. — Что мог узнать художник о военных секретах?

— Не имеем ни малейшего представления, — сказал Хьюмс-Тельбот. — Вы понимаете наше затруднительное положение?

— Мы должны выяснить, что же, черт возьми, происходит, — высказался Шеклтон. — Первая волна вторжения должна включать почти двести тысяч солдат. К девяностому дню после даты начала операции мы планируем ввести туда больше миллиона парней, чтобы надрать Гитлеру задницу. Мы рискуем в один прекрасный день стать просто мишенью для стрельбы, словно бы просто произойдет поворот карты, и нам бы лучше наверняка знать, что на уме у нацистов.

— Конечно же, смерть, — сказал Майкл, и никто из присутствующих не сказал ни слова.

Костер трескнул и выплюнул сноп искр. Майкл ждал окончания рассказа.

— Вас самолетом доставят во Францию и выбросят с парашютом около деревни Безанкур, примерно в шести милях от Парижа, — сказал Хьюмс-Тельбот. — Один из наших будет в месте приземления, чтобы встретить вас. Оттуда вас доставят в Париж и окажут любую помощь, какая вам потребуется, чтобы попасть к Адаму. Это в высшей степени ответственное задание, майор Галатин. Чтобы вторжение имело какой-то шанс, мы должны знать, чего нам ожидать.

Майкл понаблюдал, как горел огонь. Затем сказал:

— Я сожалею. Найдите кого-нибудь другого.

— Но, сэр…

Пожалуйста, не принимайте поспешного…

— Я сказал, что я в отставке. На этом и закончим.

— Ну, это просто глупо! — взорвался Шеклтон. — Мы разбивали свои задницы, добираясь сюда, потому что некоторые ослы указали на вас как на лучшего в своем деле, а вы говорите, что вы в «отставке», — он прошипел это слово. — Там, откуда я, по-другому говорят о человеке, у которого изнеженные нервы.

Майкл слегка улыбнулся, что привело Шеклтона в еще большую ярость, но он ничего не ответил.

— Майор Галатин, — попытался опять Хьюмс-Тельбот. — Пожалуйста, не говорите сейчас последнего слова. Хотя бы обдумайте наше предложение, а? Может, мы бы остались на ночь, а затем снова обсудили это утром? Майкл вслушивался в падание мокрого снега, стучавшего по окнам.

Шеклтон подумал о долгом пути домой, и его копчик заныл.

— Можете оставаться на ночь, — согласился Майкл. — Но в Париж я не отправлюсь.

Хьюмс-Тельбот хотел было опять заговорить, но решил дать всему этому устояться. Шеклтон проворчал:

— Какого черта, мы что, напрасно перлись в такую даль?

Но Майкл только пошуровал в камине.

— С нами еще водитель, — сказал Хьюмс-Тельбот. — Не найдете ли вы и для него место?

— Я поставлю раскладушку у камина, — он встал и пошел в чулан за раскладушкой, а Хьюмс-Тельбот вышел наружу, чтобы позвать Мэллори. Когда двое мужчин вышли, Шеклтон стал осматриваться в зале. Он увидел антикварный патефон из розового дерева фирмы «Виктрола», на его диске лежала пластинка. Название пластинки было «Весна священная» какого-то Стравинского. Ну, с русским водиться — значит любить русскую музыку. Наверное, всякая славянская чепуха. В такую ночь, как эта, ему бы послушать бодрую вещь Бинга Кросби. Галатин любил читать, в этом нельзя было сомневаться. Тома вроде «О происхождении человека», «Плотоядные», «История григорианской поэзии», «Мир Шекспира» и другие книги с русскими, немецкими и французскими названиями заполняли полки книжных шкафов.

— Вам нравится мой дом?

Шеклтон чуть не подпрыгнул. Майкл подошел сзади тихо, как туман. Он принес раскладную кровать, развернул и поместил около камина.

— Столетие назад этот дом был лютеранской церковью. Ее построили спасшиеся от кораблекрушения; подводные скалы всего лишь в сотне ярдов отсюда. Они выстроили здесь поселок, но через восемь лет после этого их скосила бубонная чума.

— О, — сказал Шеклтон и вытер руки о штаны.

— Развалины до сих пор прочные. Я решил попробовать восстановить их. У меня ушло на это целых четыре года, и мне еще много нужно сделать. Если вам интересно, у меня за домом есть генератор, который работает на бензине.

— Я сразу так и подумал, что к вам не могли провести линию электропередачи в такую даль.

— Конечно же. Слишком далеко. Вы будете спать в башенном помещении, где когда-то жил пастор. Это не очень большое помещение, но для двоих места там достаточно.

Открылась и закрылась дверь, и Майкл оглянулся на Хьюмс-Тельбота и шофера. Майкл несколько секунд смотрел, не мигая, как шофер снимал шляпу и куртку.

— Вы можете спать здесь, — сказал он, указывая рукой на раскладушку. — Кухня за той дверью, если хотите кофе и чего-нибудь поесть, — сказал он всем троим. — Я бодрствую во время, которое вам может показаться необычным. Если среди ночи услышите, что я на ногах…

Не выходите из вашей комнаты, — сказал он, глянув так, что у Шеклтона по затылку пробежали мурашки.

— Я иду отдыхать, — Майкл направился к лестнице. Он остановился и выбрал книгу. — Да…

Ванная и душ за домом. Надеюсь, вы не будете в претензии, что вода только холодная. Спокойной ночи, джентльмены.

Он поднялся по ступенькам, и скоро они услышали, как мягко затворилась дверь.

— Проклятый колдун, — пробормотал Шеклтон и поплелся в кухню, чтобы чем-нибудь перекусить.

Глава 4

Майкл сел на постели и зажег керосиновую лампу. Он не спал, а ждал. Он взял с маленькой тумбочки наручные часы, хотя его чувство времени уже сказало ему, что было три часа. Часы показали три часа семь минут.

Он потянул носом воздух, и глаза его сузились. Запах табачного дыма. «Беркли и Латакия», дорогой сорт. Он знал этот аромат и откликнулся на него.

Он был еще в одежде, в брюках цвета хаки и черном свитере. Он влез в мокасины, взял лампу и, следуя за ее желтым светом, спустился по винтовой лестнице.

В очаге прибавилась пара дополнительных поленьев, и мягкий огонь потрескивал в нем. Майкл увидел поднимающийся вверх табачный дым из трубки, которую держал человек, сидевший в кожаном кресле, повернутом к огню. Раскладушка пустовала.

— Поговорим, Майкл, — сказал человек, называвшийся Мэллори.

— Да, сэр, — он пододвинул стул и сел, поставив лампу на столик между ними.

Мэллори — не настоящее его имя, а одно из многих — рассмеялся, кончик трубки был зажат у него в зубах. Пламя камина отражалось в его глазах, и сейчас он ничем не напоминал того пожилого и слабого джентльмена, который недавно вошел в этот дом.

— Не выходите из вашей комнаты, — сказал он и опять засмеялся. Его настоящий голос, неизмененный, обладал явной жесткостью. — Это было здорово, Майкл. Ты запудрил мозги этому бедному янки.