Во время слушания сенат был заполнен. Когда комиссия Вария бездействовала, это сказывалось на объединении рядов сенаторов в стремлении к какому-нибудь драматическому зрелищу, которое могло бы заменить яркие впечатления от комиссии Вария.
      – Можно мне сказать? – спросил Гай Марий.
      – Если никто более старший не пожелает говорить, – холодно отвечал младший консул Публий Рутилий Лупус. Он получил фасции в феврале и не был сторонником Мария.
      Никто не вызвался выступать раньше Мария.
      – Если Нола держит под арестом своих римских и латинских граждан и подвергает их лишениям, то не может быть сомнений – Нола подняла восстание против Рима. Давайте разберемся: в июне прошлого года сенат направил двух своих преторов, чтобы они расследовали то, что наш уважаемый консулар Квинт Лутаций назвал «италийским вопросом». Около трех месяцев назад претор Квинт Сервилий был убит в Аскуле, как и все римские граждане города. Около двух месяцев назад претор Сервий Сульпиций был схвачен и подвергнут заключению в Ноле, как и все прочие римские граждане города.
      Два претора и два ужасных инцидента: один на севере, другой на юге. Вся Италия, даже в самых ее глухих уголках знает и понимает значение и важность римского претора! Хотя в одном случае, отцы сената, совершено убийство, а в другом случае – долговременный арест. Благополучный конец заключения Сервия Сульпиция целиком зависел от стечения обстоятельств, позволивших ему бежать. Однако, как мне кажется, Сервий Сульпиций также должен был умереть. Два римских претора – и оба с полномочиями proconsular imperium! И на них напали, не боясь ответных мер. О чем это свидетельствует? Только об одном, отцы сената! Аскул и Нола отважились на это, чувствуя свою защищенность от ответных мер!
      Палата сидела, стараясь не упустить ни одного слова, сказанного Марием. Делая паузы, он переводил взгляд с одного лица на другое, отыскивая отдельных слушателей, например, Луция Корнелия Суллу, глаза которого заблестели, или Квинта Лутация Катула Цезаря, на чьем лице запечатлелся забавный испуг.
      – Я был виновен в том же самом преступлении, что и все вы, отцы сената. После смерти Марка Ливия Друза ни один не сказал мне, что может разразиться война. Я начал плохо о нем думать. Когда ничего не произошло после марша Силона на Рим, я начал считать, что это еще одна уловка, чтобы добиться гражданства. Когда марсийский Делегат передал главе нашего сената объявление войны, я не обратил на это внимания, потому что оно исходило только от одного из италийских народов, хотя в делегации были представлены восемь народов. И я – честно признаюсь – не мог в глубине души поверить, что в наши дни какой-либо из италийских народов может начать войну против нас.
      Он сделал несколько шагов, пока не оказался у закрытых дверей, откуда мог видеть всю палату.
      – То, что рассказал Сервий Сульпиций, полностью меняет дело и проливает свет также на события в Аскуле. Аскул – город пиценов. Нола – город кампанских самнитов. Ни тот, ни другой не являются римской или латинской колонией. Я думаю, мы должны прийти к заключению, что марсы, пицены и самниты объединились против Рима. А может быть, и все восемь народов, приславших к нам депутацию некоторое время назад, участвуют в этом союзе. Я думаю, что, передавая главе сената формальное объявление войны, марсы предупреждали нас об этом событии, в то время как другие семь народов не позаботились о таком предупреждении. Марк Ливий Друз неоднократно говорил нам, что италийские союзники находятся на грани войны. Теперь я верю ему и, кроме того, думаю, что италийские союзники уже переступили эту грань.
      – Ты действительно веришь, что опасность войны существует? – спросил верховный понтифик Агенобарб.
      – Да, Гней Домиций.
      – Продолжай, Гай Марий, – сказал Скавр. – Я хотел бы выслушать тебя, прежде чем выступлю сам.
      – Я мало что могу добавить, Марк Эмилий, кроме того, что мы должны провести мобилизацию, причем очень быстро. К тому же необходимо приложить усилия, чтобы выяснить масштабы этого союза, созданного против нас. Мы должны двинуть все имеющиеся у нас сейчас войска на защиту наших дорог и доступа в Кампанию. Следует также разведать отношение к нам латинян и то, как наши колонии во враждебных регионах собираются выжить, если начнется война. Тебе ведь известно, что у меня большие земли в Этрурии, как и у Квинта Цецилия Метелла Пия и у многих других в семье Цецилиев. Квинт Сервилий Цепион также обладает большими участками земли в Умбрии, а Гней Помпей Страбон и Квинт Помпей Руф владеют Северным Пиценом. По этим соображениям мы должны удержать Этрурию, Умбрию и Северный Пицен в нашем лагере, если, конечно, немедленно начнем переговоры с их местными предводителями. Кстати, что касается Северного Пицена, то его местные предводители сидят здесь, в палате, – Марий слегка повернулся к главе сената Скавру. – Не говорю уже о том, что я должен лично командовать военными силами Рима.
      Скавр поднялся.
      – Я абсолютно согласен со всем, что сказал Гай Марий, отцы сената. Мы не можем больше терять время. И хотя сейчас только февраль, я предлагаю, чтобы фасции были переданы от младшего консула старшему консулу. Это главный консул, который должен руководить нами во всех делах, столь же серьезных, как это.
      Рутилий Лупус негодующе выпрямился, но популярность его в палате была невелика, и хотя он настаивал на формальном разделении власти, сенаторы высказались против него подавляющим большинством. Он уступил, кипя от злости, первую должность в Риме Луцию Юлию Цезарю, старшему консулу. Друг Лупуса Цепион присутствовал при этом, но двух других его приятелей, Филиппа и Вария, в зале не было.
      Довольный Луций Юлий Цезарь вскоре продемонстрировал, что доверие главы сената было оказано ему не напрасно; в течение того же дня он принял все главные решения. Оба консула отправятся на войну, оставив городского претора Луция Корнелия Цинну управлять Римом. В первую очередь нужно было уделить внимание провинциям, потому что новый кризис, хотя и не должен был, но все же изменил предпринятые ранее диспозиции. Как было уже раньше решено, Сентий оставался в Македонии, испанских губернаторов также не следовало трогать. Луцию Луцилию поручалось управлять провинцией Азия. Но чтобы не предоставлять царю Митридату новых возможностей, пока Рим вовлечен во внутренние беспорядки, в Киликию был немедленно послан Публий Сервилий Ватия с задачей обеспечить спокойствие в этой части Анатолии. И важнее всего – консулару Гаю Целию Кальду было поручено особое губернаторство в составе Цизальпийской и Италийской Галлии совместно.
      – Поскольку ясно, – сказал Луций Юлий Цезарь, – что в Италии вспыхнуло восстание, мы не найдем достаточно свежих войск, верных нам, среди тех, что находятся на полуострове. В Италийской Галлии много латинских и мало римских колоний. Гай Целий сам будет находиться в Италийской Галлии и руководить вербовкой и обучением солдат для нас.
      – Если бы я мог дать совет, – громогласно объявил Гай Марий, – то хотел бы, чтобы квестор Квинт Серторий отправился вместе с Гаем Целием. Его деятельность в этом году касается налогов, и он пока еще не является членом сената. Однако я уверен, что все мы, здесь присутствующие, хорошо знаем Квинта Сертория как настоящего военного. Дадим же ему возможность использовать там свой опыт как в налоговой, так и в военной области.
      – Согласен, – немедленно отозвался Луций Цезарь.
      Возникла необходимость в решении огромных финансовых проблем. Казначейство было платежеспособно, и обладало ресурсами, превышавшими обычные запросы, но…
      – Если эта война окажется более ожесточенной, чем мы сейчас думаем, или более затяжной, нам понадобится значительно больше средств, чем мы имеем на данный момент, – сказал Луций Цезарь. – И я хотел бы, чтобы мы начали действовать сейчас, а не позднее, и потому предлагаю установить прямое обложение налогом всех римских граждан и всех обладающих латинскими правами.
      Это, разумеется, вызвало бурные возражения среди определенных кругов палаты, однако Антоний Оратор, а также глава сената Скавр произнесли прекрасные убедительные речи, и в конце концов эти меры были согласованы. Tributum никогда не налагался непрерывно, а только по мере необходимости. После победы великого Эмилия Павла над Персеем Македонским он был отменен и вместо него введен tributum, которым облагались люди неримского происхождения и гражданства.
      – Если нам потребуется для войны более шести легионов, зарубежных поступлений будет недостаточно, – сказал главный трибун казначейства. – Весь груз расходов на их вооружение, питание, жалование и поддержание боеспособности теперь ляжет на плечи Рима и римского казначейства.
      – Прощайте, италийские союзники! – жестоко пошутил Катул Цезарь.
      – Предположим, нам нужно будет содержать, скажем, пятнадцать легионов, – какой tributum следует в таком случае установить? – спросил Луций Цезарь, которому не нравилась эта часть его распоряжений.
      Главный трибун казначейства и его канцелярская команда некоторое время посовещались и, наконец, ответили:
      – Один процент дохода каждого человека по спискам.
      – Те, кого считают по головам (низшие слои), опять не войдут в это число! – выкрикнул Цепион.
      – Те, кого считают по головам, – заметил Марий с мрачной иронией, – по большей части будут участвовать в сражениях, Квинт Сервилий.
      – Если уж мы заговорили о финансовых вопросах, – сказал Луций Юлий Цезарь, не обращая внимания на этот обмен колкостями, – то нам хорошо было бы направить несколько старших членов сената для надзора за снабжением армии, особенно доспехами и оружием. Обычно этим занимается praefectus fabrum, но в настоящий момент мы не имеем понятия, как будут размещены наши легионы и сколько их нам понадобится. Я думаю, нужно, чтобы сенат контролировал снабжение армии, по крайней мере сейчас. У нас есть в Капуе четыре легиона ветеранов, готовые к бою, и еще два здесь комплектуются и обучаются. Они предназначались для службы в провинциях, но сейчас вопрос об этом даже и не ставится. Того количества войск, которые имеются в провинциях, должно хватить.
      – Луций Юлий, – сказал Цепион, – это же смешно. Не имея других доказательств, кроме двух инцидентов в двух городах, мы сидим здесь, налагаем tributum, говорим об отправке на войну пятнадцати легионов, выделяем сенаторов для закупки многих тысяч кольчуг и мечей и всего остального, посылаем людей управлять провинциями и не удосуживаемся даже созвать представителей провинций. Следующим вашим предложением будет мобилизация всех мужчин римлян и латинян до тридцати пяти лет!
      – Я это сделаю, – прочувствованно ответил Луций Цезарь. – Однако, дорогой мой Квинт Сервилий, тебе нечего опасаться – ты ведь старше тридцати пяти лет, – он сделал паузу и добавил: – По крайней мере, по годам.
      – Мне кажется, – заносчиво сказал Катул Цезарь, – что Квинт Сервилий может оказаться прав – я только говорю, может! – Действительно, мы могли бы ограничиться теми людьми, которые сейчас находятся в строю, и провести дальнейшие приготовления, как наметили, при условии, если сведения о крупном восстании подтвердятся или не подтвердятся.
      – Когда нам нужны солдаты, Квинт Лутаций, они должны быть готовы к сражениям и снабжены для этого всем необходимым, – раздраженно ответил Скавр. – Сейчас их нужно уже обучать. – Он повернулся к сидевшему справа. – Гай Марий, сколько потребуется времени для того, чтобы превратить новобранца в хорошего солдата?
      – Для того чтобы послать в битву – сто дней. Но это еще не будет хороший солдат. Таким его сделает только его первое сражение, – сказал Марий.
      – Можно ли уложиться в срок, меньший, чем сто дней?
      – Можно, имея хороший исходный материал и обучающих центурионов выше среднего уровня.
      – В таком случае нам легче найти хороших центурионов для выучки солдат, – сурово сказал Скавр.
      – Я предлагаю вернуться к более насущным делам, – напомнил Луций Цезарь. – Мы говорили о сенатском надзоре за организацией снабжения и экипировки легионов, которых у нас пока еще нет. Мне кажется, нам надо назначить несколько сенаторов на руководящие посты, и пусть каждый из них наберет свою команду – я имею в виду сенаторскую группу. Видимо, следует подбирать только таких людей, которые по той или иной причине не пригодны для участия в боях. Прошу предлагать кандидатуры.
      Речь зашла о сыне старшего легата Гая Кассия, умершего в Бургудалии в плену у германцев – Луцие Кальпурнии Пизоне Цезонине. В результате неизвестной болезни, которая поражала детей летом, у него усохла левая нога, и он был признан негодным к военной службе. Он был женат на дочери Публия Рутилия Руфа, ныне находившегося в изгнании. Пизон был умен и очень страдал по поводу преждевременной смерти своего отца, а особенно из-за денег, к которым тот имел отношение. Когда он узнал, что на него возлагаются обязанности по всем военным закупкам, глаза его заблестели. Теперь он мог одновременно сослужить хорошую службу Риму и наполнить свой кошелек вместо того, чтобы пропадать в безвестности! Улыбаясь, он сидел в полной уверенности, что справится с обеими этими задачами.
      – Ну а сейчас перейдем к распоряжениям и диспозиции, – сказал Луций Цезарь; он уже утомился, но не собирался заканчивать заседание, пока не будет рассмотрен последний вопрос. – Так как же нам лучше всего организовать наши действия? – спросил он.
      Согласно правилам он должен был адресовать этот вопрос непосредственно Гаю Марию. Но он не был поклонником Мария и, вместе с тем, чувствовал, что Марий не тот человек. К тому же Марий уже выступал и сказал свое слово. Глаза Луция Цезаря испытующе перебегали с одного лица на другое. Затем он резко повернулся к тому, первому, кто мог ответить вместо Мария:
      – Луций Корнелий, именуемый Сулла, я хотел бы выслушать твое мнение, – произнес старший консул, стараясь говорить как можно внятнее, потому что городским претором был также Луций Корнелий, именуемый Цинна.
      Неожиданно названный Сулла вздрогнул, тем не менее был готов к ответу:
      – Если нашими врагами являются те восемь народов, которые прислали к нам депутацию, то, возможно, нам придется воевать на два фронта: на востоке – по Соляной и Валериевой дорогам и на юге, где самнитское влияние простирается от Адриатики до Тускана в заливе Кратер. Сначала взглянем на юг: если апулийцы, луканы и венусины присоединятся к самнитам, так же как гирпины и френтаны, юг станет самым решающим и опасным театром военных действий. Мы должны выделить еще две зоны: северную, включающую территории к северу и востоку от Рима, и центральную, расположенную к северу и западу от Рима. На центральном театре военных действий против нас будут действовать марсы, пелигны, марруцины, вестины и пицены. Заметьте, что я не принимаю во внимание в данный момент Этрурию, Умбрию и Северный Пицен.
      Сулла перевел дух, он спешил, потому что все кристально ясно виделось уже его мысленному взору.
      – На юге наши противники будут стараться отрезать нас от Брундизия, Тарента и Регия. В центре или на севере они предпримут попытку отрезать нас от Италийской Галлии, очевидно, вдоль Фламминиевой дороги, а может быть, вдоль Кассиевой. Если им это удастся, то единственным путем, связывающим нас с Италийской Галлией станут Аврелиева дорога и дорога Эмилия Скавра до Дертоны, а далее до Плаценции.
      – Сойди на ораторское место, Луций Корнелий, именуемый Сулла, – прервал его Луций Цезарь.
      Сулла спустился вниз, незаметно подмигнув Марию; ему было приятно вот так украсть этот анализ у старого хозяина. То, что он вообще так поступил, имело сложные причины – это было сочетание горькой обиды за то, что сын Мария жив, а его сын умер, за то, что когда он вернулся из Киликии, никто в палате, включая Мария, не пригласил его сделать полный доклад о его деятельности на Востоке, и мгновенное осознание того, что самим фактом своего выступления именно в этот момент он, наверное заходит слишком далеко. «Плохо дело, Гай Марий, – подумал он, – я не хотел причинять тебе боль, но так уж выходит».
      – Я считаю, – продолжал он с ораторского места, – что нам понадобятся на поле боя оба консула, как уже говорил Луций Юлий. Один консул направится на юг, поскольку Капуя жизненно важна для нас. Если бы мы потеряли Капую, то лишились бы наших лучших учебных лагерей, равно как и города, прекрасно приспособленного для снабжения и обучения солдат. В Капуе, разумеется, должен находиться главный консулар по рекрутскому набору и подготовке вместе с консулом, командующим войсками. Кто бы из консулов ни пошел на юг, ему придется сдерживать все силы, которые бросят на него самниты и их союзники. Что могут предпринять самниты – это двинуться на запад по своим излюбленным путям, в обход Ацерры и Нолы к морским портам на южной стороне залива Кратер – Стабии, Салернию, Помпеям и Геркулануму. Если они захватят один из них или же все, то получат на Тусканском море преимущества гораздо большие, чем от захвата любого порта на Адриатике к северу от Брундизия. И таким образом они отрежут нас от крайнего юга.
      Сулла не был великим оратором, познания в риторике он получил минимальные, и его карьера в палате продвигалась от одной войны до другой. Но это не было выступлением напоказ. Все, что от него требовалось – это говорить откровенно.
      – Северный или центральный театр военных действий более сложен. Нам следует полагать, что все земли между Северным Пиценом и Апулией, включая горную часть Апеннин, находятся в руках противника. Здесь сами Апеннины являются для нас главнейшим препятствием. Если мы будем держаться за Этрурию и Умбрию, то с самого начала нашей кампании следует произвести хорошее впечатление на их италийское население. Если мы этого не сделаем, Этрурия и Умбрия переметнутся к противнику, и мы потеряем наши дороги и Италийскую Галлию. Один из консулов будет командовать на этом театре военных действий.
      – Но, конечно же, нам нужен верховный командующий, – вмешался Скавр.
      – Из этого ничего не выйдет, глава сената. Наши собственные земли разделяют два театра военных действий, как я уже описал, – твердо сказал Сулла. – Лаций длинен, он протянулся до Северной Кампании, поэтому в этой части Кампании мы с большей вероятностью можем ожидать лояльного к нам отношения. Сомневаюсь, что Южная Кампания будет к нам лояльна, если восставшие выиграют хотя бы одну битву. Это маловероятно в отношении самнитов и гирпинов. Стоит припомнить пример с Нолой. Восточнее Лация Апеннины непроходимы, а рядом с ними находятся помптинские болота. Один верховный командующий должен был бы отчаянно метаться между двумя далеко отстоящими друг от друга зонами конфликта и не смог бы соответствующим образом держать их под контролем. Да, мы будем сражаться на двух отдельных фронтах! Если не на трех. На юге, возможно, будет проходить одна кампания, поскольку Апеннины ниже всего там, где смыкаются Самний, Апулия и Кампания. Однако на северном и центральном театрах военных действий горы настолько высоки, что здесь образуются две зоны: северная и центральная. Земли марсов, пелигнов и, возможно, марруцинов составят отдельный театр, отдельный от пиценов и вестинов. Я не представляю себе, как мы сможем сдерживать всех италиков, сражаясь только в центре. Вероятно, окажется необходимым направить армию в восставшую часть Пицена через Умбрию и Северный Пицен, проведя ее по адриатическому склону гор. В то же самое время мы должны продвинуться восточнее Рима в земли марсов и пелигнов.
      Сулла сделал паузу. Он не мог уже ничего исправить и ненавидел себя за эту слабость. Что ощущает Гай Марий? Если ему не нравится то, что сказал Сулла, то сейчас самое время высказать это. И Гай Марий заговорил. Сулла напрягся.
      – Пожалуйста, продолжай, Луций Корнелий, – сказал старый хозяин. – Я сам не смог бы сказать лучше.
      Светлые глаза Суллы блеснули, легкая улыбка тронула уголки губ и пропала. Он пожал плечами:
      – Я закончил. Но прошу учесть, что мои слова основаны на том факте, что в восстание вовлечены, по крайней мере, восемь италийских народов. Не думаю, что в мои обязанности входит определять, кто из консулов куда пойдет. Однако я хотел бы заметить, что у того, кто будет послан на северо-центральный театр действий, должно быть много клиентов в этой зоне. Если, к примеру, Гней Помпей Страбон будет маневрировать в Пицене, то там у него есть база и тысячи его клиентов. То же самое можно сказать и о Квинте Помпее Руфе, хотя и в меньшей степени, как мне известно. В Этрурии Гай Марий является крупнейшим землевладельцем, имея тысячи клиентов, так же, как и Цецилии Метеллы. В Умбрии главенствует Квинт Сервилий Цепион. Если эти люди свяжутся с северными и центральными регионами, это даст нам дополнительную поддержку.
      Сулла склонил голову в сторону сидевшего в кресле Луция Юлия Цезаря и вернулся на свое место под ропот, как ему представлялось, во всяком случае, одобрения. Его попросили высказать свое мнение раньше кого бы то ни было в палате, и в такой обстановке это был крупный шаг к видному положению. Невероятно! Возможно ли, что он наконец нашел свой путь?
      – Мы все должны поблагодарить Луция Корнелия Суллу за его блестящее и продуманное освещение фактов, – сказал Луций Цезарь; его улыбка, адресованная Сулле, обещала дальнейшие отличия. – Что касается меня, я согласен с ним. Но что скажет палата? Есть у кого-нибудь другие соображения?
      Оказалось, что таковых нет.
      Глава сената Скавр хрипло прокашлялся.
      – Ты можешь разрабатывать свою диспозицию, Луций Юлий, – сказал он. – Если это не вызовет неудовольствия отцов сената, я хотел бы только сказать, что сам я предпочитаю оставаться в Риме.
      – Я думаю, ты будешь необходим в Риме, когда оба его консула будут отсутствовать, – благосклонно сказал Луций Цезарь. – Глава сената окажет неоценимую помощь нашему городскому претору Луцию Корнелию, именуемому Цинной, – он бросил взгляд на своего коллегу Лупуса. – Публий Рутилий Лупус, не пожелал бы ты взять на себя бремя командования на северном и центральном театрах военных действий? – спросил он. – Как старший консул, я считаю необходимым командовать на том театре, где находится Капуя.
      Лупус, вспыхнув, поднялся.
      – Я приму на себя это бремя с большим удовольствием, Луций Цезарь.
      – Тогда, если у палаты не будет возражений, я возьму на себя командование в Кампании. В качестве главного легата я хочу видеть Луция Корнелия, именуемого Суллой. Командовать в самой Капуе и осуществлять надзор за всей деятельностью, проводимой там, будет консулар Квинт Лутаций Катул Цезарь. Другими моими старшими легатами я назначаю Публия Лициния Красса, Тита Дидия и Сервия Сульпиция Гальбу, – объявил Луций Цезарь. – Коллега Публий Рутилий Лупус, кого хочешь назначить ты?
      – Гнея Помпея Страбона, Секста Юлия Цезаря, Квинта Сервилия Сципиона, а также Луция Порция Катона Лициниана, – громко сказал Лупус.
      Наступило тягостное молчание, которое никто из присутствующих не решался прервать. Тогда подал голос Сулла:
      – А как же Гай Марий? – спросил он. Луций Цезарь моргнул.
      – Я должен признаться, что не выбрал Гая Мария по одной причине: если иметь в виду то, что ты говорил, Луций Сулла, то мне вполне естественным представлялось, что Гая Мария выберет мой коллега Публий Рутилий.
      – Да, я не хотел выбирать его! – сказал Лупус. – Я также не хочу, чтобы он навязывался ко мне! Пусть останется в Риме вместе с немощными людьми его возраста. Он слишком стар и болен для ведения войны.
      В этот момент с места поднялся Секст Юлий Цезарь.
      – Можно мне сказать, старший консул, – спросил он.
      – Пожалуйста, говори, Секст Юлий.
      – Я не стар, – хрипло произнес Секст Цезарь, – но я болен, и об этом знают все в палате. У меня одышка. У меня был более чем достаточный военный опыт в молодые годы, главным образом, в Африке с Гаем Марием и в Галлии против германцев. Я также был при Араузионе, где мое нездоровье спасло мне жизнь. Однако с приходом зимы я могу пригодиться в Апеннинской кампании. Я не молод, у меня слабая грудь, но я, разумеется, смогу нести свою службу. Я римлянин из славной семьи. Никто из нас пока не упомянул кавалерию, а нам нужны конные войска. Я просил бы палату временно освободить меня от командования в горах, а вместо этого разрешить мне собрать флот и привести привычную к холодным горам кавалерию из Нумидии, Цизальпинской Галлии и Фракии. Я мог бы также вербовать римских граждан, живущих там, в нашу пехоту. С этим делом я бы справился. А после возвращения я буду счастлив принять любой командный пост, который вы решите мне доверить, – он прокашлялся, задыхаясь: – Мое место легата я прошу палату передать Гаю Марию.
      – Эй, свояки! – выкрикнул, вскакивая, Лупус. – Я так не буду работать, Секст Юлий, так не годится! Слушая тебя в течение многих лет я подумал, что ты будешь для меня самой подходящей поддержкой. Все приходят и уходят в свое время. Послушай, я тоже могу так поступить! – Лупус шумно задышал.
      – Тебе, может быть, надоело слушать мою одышку, Публий Лупус. Но меня ты вовсе не слушал, – мягко сказал Секст Цезарь. – Я не делаю шума, когда вдыхаю. Я издаю шум, лишь когда выдыхаю.
      – Для меня не имеет значения, когда ты производишь свои несчастные шумы, – закричал Лупус. – Ты не должен уклоняться от службы со мной, и тем более я не должен брать на твое место Гая Мария!
      – Одну минуту, погодите! – сказал глава сената Скавр, вставая. – Я хочу кое-что сказать по этому вопросу, – он посмотрел на Лупуса почти с таким же выражением лица, какое было у него, когда Варий обвинил его в измене. – Ты не из тех людей, которых я люблю, Публий Лупус! И меня глубоко огорчает, что ты носишь то же имя, что и мой дорогой друг Публий Рутилий, именуемый Руф. Что ж, может быть, вы и родственники, но между вами нет никакого сходства. Рыжий Руф был украшением этой палаты, и мы скучаем и сожалеем о нем. Лупус – Волк – это одна из зловреднейших язв нашей палаты, к великому моему сожалению!
      – Ты оскорбляешь меня! – Лупус задохнулся. – Как ты можешь? Я консул!
      – Я глава сената, Публий Человек-Волк, и считаю, что в моем возрасте я уже доказал без тени сомнения, что могу делать то, что хочу, поскольку когда я делаю что-либо, я всем сердцем стремлюсь к добру и к соблюдению интересов Рима! А теперь, жалкий, ничтожный червь, сядь на место и не высовывай голову. Потому что я не считаю, что эта часть твоего организма хорошо прикреплена к твоей шее! Кем ты себя вообразил? Ты сидишь здесь на особом кресле только потому, что у тебя есть деньги, чтобы подкупить выборщиков!
      Красный от гнева, Лупус попытался было открыть рот.
      – Не делай этого, Лупус! – прорычал Скавр. – Сиди тихо!
      Затем Скавр повернулся к Гаю Марию, который сидел выпрямившись на своей скамье; никто не мог бы сказать, что он чувствовал, когда его имя было обойдено.
      – Вот перед вами великий человек, – сказал Скавр. – Одни боги знают, сколько раз за мою жизнь я ругал и проклинал его! Только боги знают, сколько раз я желал, чтобы его никогда не было! Только боги знают, сколько раз за мою жизнь я был его злейшим врагом! Но время бежит все быстрее и быстрее, и нить моей жизни становится все более тонкой и непрочной. И я обнаружил, что вспоминаю с привязанностью все меньше и меньше людей. Это не только фактор, связанный с возрастающим ощущением присутствия смерти и угасанием жизни. Это и результат накопленного опыта, который говорит мне, кого стоит вспомнить с привязанностью и любовью, а кого – нет. Кого-то я любил больше всего, теперь я этого не ощущаю. Кого-то я ненавидел больше всего – я чувствую это до сих пор.
      Прекрасно зная, что Марий сейчас смотрит на него и глаза его блестят, Скавр намеренно не смотрел назад, он знал, что если сделает это, то рассмеется. А эта речь должна была прозвучать от всей его души и от всего сердца. Острое восприятие юмора могло привести к ужасной обиде!
      – Гай Марий и я всегда оказывались вместе, – произнес он, в упор глядя на обозленного Лупуса. – Я и он сидели в этой палате бок о бок еще задолго до того, как ты, Человек-Волк, надел свою взрослую тогу. Мы боролись и скандалили, таскали и толкали друг друга. Но мы также вместе сражались против врагов Республики. Мы видели трупы тех, кто хотел разрушить Рим. Мы стояли тогда плечом к плечу. Мы смеялись и плакали вместе. Я повторяю. Перед вами великий человек. Великий римлянин!
      Скавр спустился и стал перед дверьми.
      – Как Гай Марий, как Луций Юлий, как Луций Корнелий Сулла, я теперь убежден, что нам предстоит ужасная война. Еще вчера я не был в этом уверен. В чем причина перемены? Одним богам известно. Когда установленный порядок вещей говорит нам, что дела складываются определенным образом потому, что так они и шли в течение долгого времени, нам трудно изменить свои ощущения, и наши ощущения затемняют наш разум. Но затем в малейшую долю времени пелена спадает с наших глаз, и мы начинаем видеть все ясно. Так случилось и со мной сегодня. И с Гаем Марием тоже. Возможно, это произошло и со многими из нас, сидящими в палате. Сделались видимыми тысячи мелких знаков, которых мы не замечали вчера.
      Я решил остаться в Риме, поскольку знаю, что буду более всего полезен внутри его главного политического органа. Но это не было бы верно для Гая Мария. Если – как и я! – вы были не согласны с ним гораздо чаще, чем соглашались, или же – как Секст Юлий! – связаны с ним семейно-родственными отношениями и чувствами, все вы должны признать – как и я признаю! – в Гае Марии исключительный военный талант и то, что его опыт в этой области значительно богаче, чем у нас всех вместе взятых. Я не был бы обеспокоен, если бы Гаю Марию сейчас было бы девяносто лет, и он перенес бы три удара. Я бы точно так же стоял здесь и говорил то же самое, что говорю сейчас. – Если человек может сопоставлять слова и идеи так, как это делает он, то мы должны использовать его там, где он проявил себя во всем блеске – на театре военных действий! Сдержите вашу нетерпимость, отцы сената, Гай Марий находится в том же возрасте, что и я, и единственный удар, который он перенес, случился с ним десять лет назад. Как ваш глава сената, я твердо заявляю вам, что Гай Марий может служить старшим легатом при Публии Лупусе и найти своим многочисленным талантам достойное применение.
      Никто ничего не сказал в ответ. Все затаили дыхание, даже Секст Цезарь. Скавр сел между Марием и Катулом Цезарем. Луций Цезарь взглянул на эту троицу, затем прошел вдоль того же ряда к дверям, возле которых сидел Сулла. Их глаза встретились. Луций Цезарь почувствовал, как часто забилось его сердце. О чем говорили глаза Суллы? Столь многих вещей невозможно передать словами.