– Ты умрешь, – молвила она с чувством превосходства. Ливия Друза затаила дыхание.
      – Глупости! – отрезала она.
      – Нет, умрешь! – настаивала десятилетняя мучительница. – Раз я этого пожелала, значит, это сбудется. Так же получилось с тетей Сервилией Цепион, когда я пожелала ей смерти.
      – Говорить такое – глупо и бесчеловечно, – ответила дочери мать с бешено бьющимся сердцем. – Одного желания мало, чтобы что-то произошло, Сервилия. Если что-то получается так, как ты пожелала, то это не больше, чем совпадение. Судьба и Фортуна определяют нашу участь, при чем тут ты? Ты еще слишком мала, чтобы они обращали на тебя внимание.
      – Все равно ты меня не переубедишь. У меня дурной глаз: когда я желаю людям смерти, они умирают, – радостно объяснила девочка и упорхнула.
      После ее ухода Ливия Друза закрыла глаза. Она плохо себя чувствовала с той самой минуты, как родился Катон-младший. И все же она не могла поверить, что в этом есть вина Сервилий. Во всяком случае, она убеждала себя в этом изо всех сил.
      Однако день за днем ей становилось все хуже. Для Катона-младшего пришлось найти кормилицу, и его забрали у матери. Маленький Цепион получил возможность хлопотать над братиком.
      – Я опасаюсь за ее жизнь, Марк Ливий, – предупредил Друза Аполлодор Сикул. – Кровотечение не слишком сильное, однако оно никак не останавливается. У нее жар, вместе с кровью из нее выходит гной.
      – О, что же такое творится с моей жизнью! – вскричал Друз, утирая слезы. – Почему все вокруг умирают?
      На этот вопрос он не получил ответа. Друз не поверил в дурной глаз Сервилий, о котором ему поведал ненавидящий девочку Кратипп. Тем временем состояние Ливий Друзы ухудшалось.
      Друз горестно подумал, что самое худшее – это то, что все остальные женщины в доме – рабыни. Катон Салониан проводил с женой почти все время, зато Сервилию приходилось не пускать к ней; Друзу и Катону казалось, что Ливия Друза ищет кого-то и не может найти. Уж не Сервилию ли Цепион? При этой мысли Друз снова разрыдался.
 
      На следующий день он отправился с визитом в дом, где не бывал никогда прежде: дом принадлежал Мамерку Эмилию Лепиду Ливиану, его брату. Правда, отец уверял Друза, что Мамерк ему не сын. Сколько лет минуло с тех пор! Примут ли его здесь?
      – Я хочу поговорить с Корнелией Сципион, – заявил он.
      Привратник, уже разинувший рот, чтобы сказать, что хозяин, отсутствует, не издал ни звука и только кивнул. Друз был проведен в атрий и приготовился ждать.
      Он не узнал пожилую женщину, появившуюся перед ним: ее седые волосы были связаны в небрежный пучок, одежда была подобрана без учета цветовой гаммы, тело обрюзгло, лицо показалось Друзу отталкивающим. Друз догадался, кого она ему напоминает: бюсты Сципиона Африканского, во множестве усеивающие форум. Удивляться не приходилось: она была ему близкой родственницей.
      – Марк Ливий? – спросила она глубоким, мелодичным голосом.
      – Да, – отозвался он, не зная, как продолжать.
      – Как ты похож на отца! – молвила она без тени неприязни. Присев на край ложа, она указала ему на кресло.
      – Присядь и ты, сын.
      – Наверное, ты недоумеваешь, что привело меня сюда, – проговорил он, борясь с комком в горле. Лицо его перекосилось, он отчаянно старался не разрыдаться в ее присутствии.
      – Что-то очень серьезное, – отвечала она, – в этом нет сомнений.
      – Сестра… Она умирает.
      Корнелия Сципион изменилась в лице и тут же встала.
      – Значит, нам нельзя терять времени, Марк Ливий. Дай только скажу невестке, что происходит, – и я в твоем распоряжении.
      Для него стало новостью, что у нее есть невестка; наверное, она в свою очередь не знает, что он овдовел. Брата Мамерка он знал в лицо, поскольку иногда видел его на форуме, однако они никогда не разговаривали. Разница в возрасте в десять лет означала, что Мамерк еще слишком молод для сенатора. Однако он вроде бы женат…
      – Значит, у тебя есть невестка, – сказал он матери, выходя из дому следом за ней.
      – С недавних пор, – ответила Корнелия Сципион неожиданно бесцветным голосом. – В прошлом году Мамерк женился на одной из дочерей Аппия Клавдия Пульхра.
      – У меня умерла жена, – резко сказал он.
      – Слыхала. Мне надо было тебя навестить – прости, что я не сделала этого. Просто я подумала, что меня вряд ли захотят увидеть в минуту скорби, а я – женщина гордая. Даже слишком.
      – Наверное, мне надо было прийти к тебе самому.
      – Может быть.
      – Мне это и в голову не пришло. Корнелия Сципион горько усмехнулась.
      – Тебя можно понять. Но забавно, что ты способен пасть ради сестры, но не ради самого себя.
      – Так принято. По крайней мере, в нашем кругу.
      – Как долго осталось жить моей дочери?
      – Мы ничего не знаем. Врачи говорят, что она протянет еще совсем немного, однако она не поддается. Но при этом ее обуревает страх. Не знаю, что ее так пугает. Ведь римляне не страшатся смерти.
      – Просто мы убеждаем себя в этом, Марк Ливий. Однако за показным бесстрашием всегда кроется ужас перед неведомым.
      – Разве смерть – неведомое?
      – А ты иного мнения? Тем более неведомое, чем слаще жизнь.
      – Наверное – иногда… Корнелия Сципион откашлялась.
      – Почему бы тебе не называть меня «мамой»?
      – Зачем? Ты оставила нас, когда мне было десять лет, а сестре – пять.
      – Потому что я больше ни минуты не могла жить с этим человеком.
      – Что неудивительно, – сухо отозвался Друз. – Он был не из тех, кому в гнездо можно подбросить кукушонка.
      – Ты имеешь в виду Мамерка?
      – А кого же еще?
      – Он – твой родной брат, Марк Ливий.
      – То же самое всегда твердит своей дочери о своем сыне моя сестра, – молвил Друз. – Но достаточно всего раз взглянуть на маленького Цепиона, чтобы даже круглый дурак сообразил, чей он отпрыск.
      – Тогда тебе стоит взглянуть на Мамерка повнимательнее. Он – настоящий Ливий Друз, а не Корнелий Сципион. – Помявшись, она добавила: – И не Эмилий Лепид.
      Перед ними вырос дом Друза. Войдя, Корнелия Сципион растерянно огляделась.
      – Никогда не видела этого дома. Твой отец и впрямь обладал безупречным вкусом.
      – Но ему недоставало безупречного человеческого тепла – а жаль, – горько ответил Друз.
      Мать искоса взглянула на сына, но промолчала.
 
      Повлияло ли проклятие Сервилий на планы судьбы и Фортуны или нет, но Ливия Друза поверила в злой глаз дочери. Она уже понимала, что умирает, и не могла найти иной причины, кроме проклятия. Она произвела на свет четырех детей без малейших затруднений, почему же пятое дитя должно ее погубить? Всякому известно, что каждый последующий плод вынашивается легче предыдущего.
      При появлении в дверях полной старухи Ливия Друза широко раскрыла глаза, недоумевая, кому пришло в голову заставлять ее расходовать угасающую энергию на общение с какой-то незнакомкой. Но незнакомка кинулась к ней, широко раскинув руки.
      – Я – твоя мать, Ливия Друза… – проговорила она и, присев на кровать, заключила свою девочку в жаркие объятия.
      Обе зарыдали, не вынеся неожиданности встречи и мысли о стольких потерянных годах; затем, устроив дочь поудобнее, Корнелия Сципион пересела в придвинутое к самой кровати кресло. Уже начавший туманиться взор дочери впился в простоватое лицо, свойственное всем Сципионам, старушечий наряд, неухоженную прическу. В этом взоре сквозило недоумение.
      – Я-то представляла тебя красавицей, мама, – призналась она.
      – Ты хочешь сказать, заправской погубительницей мужчин.
      – Отец, даже брат…
      Корнелия Сципион погладила ее худую руку и улыбнулась.
      – О, они – Ливий Друзы, что тут еще скажешь? А я люблю жизнь, девочка! И всегда любила. Люблю смеяться, не слишком серьезно отношусь ко всему окружающему.
      Среди моих друзей хватало и мужчин, и женщин. Но – друзей! Однако в Риме у женщины не может быть друзей-мужчин без того, чтобы полгорода не решило, что у нее на уме нечто иное, кроме простого общения. Как оказалось, того же мнения придерживался твой отец. Мой муж. А я все равно не хотела отказываться от друзей – и мужчин, и женщин. При этом я не могла смириться со сплетнями и с тем, что твой отец неизменно верил всему, что болтали о его жене. Он ни разу не принял мою сторону!
      – Значит, у тебя так и не было любовников? – спросила Ливия Друза.
      – Не было, когда я жила с твоим отцом. Я стала жертвой злых сплетен, сама же отнюдь не была злодейкой. И все-таки я поняла, что, оставшись с твоим отцом, я погибну. Поэтому после рождения Мамерка я не стала разубеждать его, когда он вообразил, будто мальчик приходится сыном старому Мамерку Эмилию Лепиду, одному из моих ближайших друзей. Однако и он не был моим любовником, как и все остальные. Когда старый Мамерк предложил усыновить мое дитя, твой отец немедленно согласился – при условии, что и я покину его дом. Однако он так и не развелся со мной – не странно ли? Старый Мамерк был вдовцом, поэтому он с радостью принял у себя мать усыновленного им ребенка. Я попала в гораздо более счастливый дом, Ливия Друза, где прожила со старым Мамерком как его жена, пока он не умер.
      Ливия Друза заставила себя приподнять голову от подушки.
      – А я была уверена, что ты потеряла счет любовникам!
      – Так оно и было, милое дитя, но уже после смерти старого Мамерка. Целые дюжины! Однако, да будет тебе известно, любовники надоедают. Они – всегда лишь способ изучения человеческой натуры в отсутствие сильной привязанности, как оно в большинстве случаев и бывает. Ищущий да обрящет. Однако наступает день просветления, и ты осознаешь, что любовная связь доставляет больше хлопот, чем она того стоит, что то неуловимое, чего тебе недостает, так и не найдено. С последним любовником я рассталась уже несколько лет назад. Я чувствую себя гораздо счастливее, просто живя со своим сыном Мамерком и наслаждаясь обществом друзей. Во всяком случае, так обстояло дело до его женитьбы. – Она скривилась. – Невестка мне не по нраву.
      – Мама, я умираю! Теперь я тебя никогда не узнаю!
      – Лучше что-то, чем совсем ничего, Ливия Друза. Не стоит во всем винить твоего брата, – Корнелия Сципион не испытывала колебаний, говоря чистую правду. – Оставив твоего отца, я не делала попыток увидеться с тобой или с твоим братом Марком. Могла бы, но не делала… – Она выпрямилась и ободряюще улыбнулась дочери. – Кто это сказал, что ты умираешь? С тех пор как ты родила своего ребеночка, минуло уже почти два месяца. Что-то долго он тебя убивает!
      – Я умираю не из-за него, – прошептала Ливия Друза. – Меня прокляли. Я стала жертвой дурного глаза.
      Корнелия Сципион разинула от удивления рот.
      – Дурной глаз? О, Ливия Друза, это же небылицы! Ничего подобного не существует.
      – Нет, существует.
      – Не существует, дитя мое! И кто способен так люто ненавидеть тебя? Уж не бывший ли твой муженек?
      – Нет, он обо мне даже не вспоминает.
      – Тогда кто же?
      Однако Ливия Друза затряслась, не желая отвечать.
      – Нет, скажи! – Повелительные нотки в голосе матери лучше всего остального выдавали в ней продолжительницу рода Сципионов.
      – Сервилия… – Больная скорее выдохнула, нежели произнесла вслух имя дочери.
      – Сервилия? – Корнелия Сципион усиленно соображала, сведя на переносице брови. – А-а, дочь от первого мужа?
      – Да.
      – Понятно. – Она потрепала Ливию Друзу по руке. – Не стану наносить тебе оскорбление, обвиняя в этой беде единственно твое воображение, однако тебе следует побороть страх. Зачем доставлять девчонке столько удовольствия?
      Заметив на полу тень, Корнелия Сципион обернулась и, узрев в дверях высокого рыжеволосого мужчину, одарила его приветливой улыбкой.
      – Ты, наверное, Марк Порций, – сказала она, вставая. – Я – мать Ливий Друзы. Только что мы беседовали с твоей женой по душам. Пригляди-ка за ней, а я схожу за ее братом.
      Проходя между колонн, она, наконец, наткнулась на старшего сына, который сидел, пригорюнившись, у фонтанчика.
      – Марк Ливий! – решительно окликнула она его. – Знал ли ты, что твоя сестра считает себя жертвой сглаза?
      – Не может быть! – Друз был потрясен.
      – Еще как может! Будто бы ее сглазила ее собственная дочь по имени Сервилия…
      Он поджал губы.
      – Понимаю…
      – Ты как будто не удивлен, сын мой?
      – Уже нет. Этот ребенок представляет нешуточную опасность. Держать ее в этом доме – все равно, что оказывать гостеприимство Сфинксу – чудовищу, способному осуществить самые зловредные замыслы.
      – Неужели Ливия Друза и впрямь может умереть, поверив, что ее прокляли?
      Друз покачал головой.
      – Мама, – произнес он, сам не замечая, как с его губ сорвалось это слово, – Ливия Друза умирает от повреждения, нанесенного ее внутренностям во время рождения последнего ребенка. Таково мнение лекарей, которым я верю. Повреждение не зажило, а разрастается. Ты не почувствовала, какой запах стоит в ее комнате?
      – Конечно, заметила. Однако она, по-моему, относит все на счет проклятия.
      – Сейчас приведу девчонку, – решил Друз и встал.
      – Признаюсь, мне хочется на нее взглянуть, – молвила Корнелия Сципион, усаживаясь на место сына. Ей было о чем подумать в ожидании внучки: нечаянно сорвавшееся с губ сына слово «мама» занимало сейчас все ее мысли.
      Маленькая, очень смуглая, красивая какой-то загадочной красотой, при этом горящая таким огнем, наполненная такой силой, что бабушка сравнила ее с домиком, построенном на жерле огнедышащего вулкана… В один прекрасный день раздастся взрыв, крыша взовьется в воздух, и она предстанет миру во всей своей истинной красе. Яд и ураган! Что же послужило причиной ее несчастья?
      – Сервилия, познакомься со своей бабушкой, Корнелией Сципион, – сказал Друз, не отпуская плечо племянницы.
      Сервилия фыркнула и ничего не ответила.
      – Я только что побывала у твоей матери, – сказала бабушка. – Ты знаешь, что она воображает, будто ты ее прокляла?
      – Да? Вот и хорошо, – ответила Сервилия. – Я ее действительно прокляла.
      – Так. Спасибо, – ответила бабушка и махнула рукой без всякого выражения на лице. – Возвращайся в детскую!
      Отведя племянницу и вернувшись к теще, Друз не смог скрыть удовлетворения.
      – Блестяще! – сказал он, садясь. – Ты раздавила ее!
      – Сервилию никогда никто не сможет раздавить, – в задумчивости откликнулась Корнелия Сципион. – Разве что мужчина…
      – Это уже получилось у ее отца.
      – А, понимаю… Я слыхала, что он отказался признавать своих детей.
      – Так и есть. Остальные были еще слишком малы, чтобы это на них повлияло. Зато для Сервилий это стало ударом – во всяком случае, так мне кажется. С ней никогда ничего не знаешь наверняка, мама: она так же скрытна, как и опасна.
      – Бедненькая! – посочувствовала бабушка.
      – Ха! – отозвался Друз.
      В этот момент перед ними предстал Кратипп, объявивший о визите Мамерка Эмилия Лепида Ливиана.
      Мамерк очень походил внешностью на Друза, однако ему недоставало властности, которую все замечали в Друзе. Ему исполнилось всего двадцать семь лет, в отличие от тридцатисемилетнего Друза; за его плечами не было блестящей адвокатской карьеры, ему не предсказывали громкого политического будущего. Зато в нем была притягательная флегматичность, которая отсутствовала в старшем брате. То, что бедняге Друзу пришлось постигать без посторонней помощи после битвы при Араузионе, было при Мамерке с самого его рождения благодаря его матери, истинной Корнелии из ветви Сципионов – незашоренной, образованной, пытливой.
      Корнелия Сципион подвинулась, освобождая местечко для Мамерка, который поник, видя, что Друз не обращается к нему с приветствием, а только испытующе смотрит на него.
      – Не хмурься, Марк Ливий, – обратилась к Друзу мать. – Вы – родные братья. Поэтому вам суждено стать хорошими друзьями.
      – Я никогда не сомневался в степени нашего родства, – проговорил Мамерк.
      – Зато я сомневался, – мрачно бросил Друз. – Где же правда, мама? В твоих сегодняшних словах или в уверениях отца?
      – В моих сегодняшних словах. Я ввела вашего отца в заблуждение, чтобы обрести свободу. Я не оправдываю своего поведения: наверное, я была именно такой, какой ты меня считал, Марк Ливий, если не хуже, хотя ты не видел истинных причин этого. – Она пожала плечами. – У меня нет привычки роптать, я живу в настоящем и в будущем, в прошлом же – никогда.
      Друз протянул брату правую руку и улыбнулся.
      – Добро пожаловать в мой дом, Мамерк Эмилий. Мамерк стиснул его руку, а потом поцеловал брата в губы.
      – Мамерк, – проговорил он срывающимся голосом, – просто Мамерк… Я – единственный римлянин, носящий это имя, так что зови меня просто Мамерком.
      – Наша сестра умирает, – молвил Друз, не отпуская руки брата и усаживая его рядом с собой.
      – О, какое несчастье… Я ничего не знал!
      – Разве Клавдия тебе ничего не говорила? – взвилась мать. – А ведь я все подробно ей растолковала.
      – Нет, просто сказала, что ты убежала с Марком Ливием.
      У Корнелии Сципион созрело важное решение: она понимала, что необходимо новое бегство.
      – Марк Ливий, – заговорила она, не обращая внимания на наворачивающиеся на ее глаза слезы, – все последние двадцать семь лет я целиком отдавала себя твоему брату. Мне не суждено было знать свою дочь. Теперь я вижу, что ты и Марк Порций остаетесь с шестью детьми и без единой женщины в доме – разве что ты замыслил новую женитьбу…
      Друз выразительно покрутил головой.
      – Нет, мама, ничего подобного я не замышляю.
      – Тогда, если ты этого хочешь, я переберусь сюда, чтобы присматривать за детьми!
      – Хочу! – ответил Друз и снова улыбнулся брату. – Я рад прибавлению в семействе.
 
      Ливия Друза умерла в тот день, когда Катону-младшему исполнилось два месяца. В некотором смысле это была безмятежная кончина, ибо, зная о приближающейся смерти, она делала все, что было в ее убывающих силах, чтобы ее уход не был трагедией для остающихся жить. Присутствие матери стало для нее огромным успокоением, так как она знала, что ее дети будут расти, окруженные любовью и заботой. Черпая у Корнелии Сципион силы (та не давала Сервилий попадаться на глаза матери), она смирилась с неминуемой кончиной и больше не думала о проклятии и сглазе. Куда важнее была судьба обреченных на жизнь.
      Она непрестанно осыпала Катона Салониана словами любви и утешения, поручениями и пожеланиями. Его лицо она видела перед собой в последние минуты жизни, его руку она сжимала из последних сил, его любовью успокаивалась навеки ее душа. Не забыла она проститься и с братом Друзом, которому также адресовала слова любви и ободрения. Из детей она захотела взглянуть перед смертью только на маленького Цепиона.
      – Позаботься о своем братике Катоне, – прошептала она и поцеловала мальчугана пылающими губами.
      – Позаботься о моих детях, – попросила она напоследок мать.
      Катону же Салониану она сказала:
      – Я только сейчас поняла, что Пенелопа умерла прежде Одиссея.
      Это были ее последние слова.

Часть III