– Машина могла упасть в море, – успокаивающе заметил он.
      – Тогда на воде осталось бы масляное пятно. И потом по курсу больших глубин нет, машину было бы видно с воздуха. И облачность была незначительной, вертолеты же идут низко над землей, это не реактивный самолет, который легко может сбиться с курса. Перед тем, как отправиться с базы, Билли взял с собой все маршрутные карты. Вы же знаете его, сэр: самый опытный из пилотов…
      – Да.
      – Вертолет исчез, говорю я вам.
      Президент почел за лучшее отвлечь Карриол от мыслей о пропавшем вертолете. К тому же, он хотел поставить точку еще в одном деле.
      – Так значит, из-за доктора Магнуса, из-за его, так сказать, сердечного приступа, Кристиан был лишен своевременной медицинской помощи и погиб?
      Карриол подняла голову и взглянула на Ричи. Ее глаза странно блестели – но не от слез.
      – Доктор Джошуа Кристиан, – произнесла она торжественно, – был распят.
      – Что? Как распят?
      – Точнее, он сам себя распял. Президент побледнел. Его губы беззвучно шевелились. Он хотел задать сотни вопросов, но что-то случилось с голосовыми связками. Наконец он прошептал:
      – Во имя всего святого, объясните, как он смог это сделать?
      Она пожала плечами:
      – У него явно было психическое расстройство. Я поняла это еще в тот день, когда прибыла в лагерь, чтобы перевезти его на Покахонтас. Первые симптомы я заметила уже давно. Пожалуй, через месяц после выхода в свет его книги. Потом они стали проявляться все сильнее. Но я считала, что на острове он под наблюдением медиков, и оснований для беспокойства нет. Не хочу сказать, что он был психически ненормален, скорее всего, это было нервное расстройство, вызванное переутомлением, переохлаждением, воспалением легких… и так далее. При нормальном течении событий он, думаю, вскоре оправился бы от депрессии и восстановил здоровье. Все, что ему было нужно – это длительный отдых в теплом климате.
      – Но что же все-таки произошло?!
      – Прибыв на остров, он оказался в полном одиночестве. Он соорудил крест из стальных шпал – инструменты были раскиданы по всему двору. Такими шпалами вымощено все пространство перед домом. Мы нашли кучу щепок на том месте, где он подгонял балки друг к другу. Он не мог сам себя прибить, поэтому сам себя привязал: вдел голову и руки в веревочные петли и оттолкнул табурет, на котором стоял. Он умер от того, что воздух перестал поступать в легкие; кстати, от этого погибало большинство распятых в те времена, когда существовал такой вид казни.
      У Президента был вид глубоко потрясенного человека. Он действительно был ошеломлен: образ, который ему рисовала.
      Карриол, не имел ничего общего с тем Джошуа Кристианом, в обществе которого он провел один из приятнейших в своей жизни вечеров. С тем Кристианом, который остроумно шутил, с удовольствием пил коньяк, цитировал Киплинга, наслаждался сигарами – словом, вел себя как вполне нормальный человек.
      – Но это же святотатство! – воскликнул он возмущенно.
      – Да отнюдь нет, пожалуй, святотатство предполагает вполне осознанное желание поиздеваться. Доктор же был уже абсолютно невменяем. Воображать себя Иисусом Христом – весьма распространенная идея-фикс среди психически неуравновешенных людей. Само его имя – Джошуа Кристиан, что значит Иешуа – восторженное поклонение, которым он был окружен, – ведь некоторые и впрямь видели в нем Бога – все это естественно фиксировалось в его сознании, и когда психика его оказалась настолько нарушенной, что он утратил ощущение реальности, то вполне естественным образом соотнес себя с Христом. Непостижимо другое – как он сумел осуществить это… распять себя. Ведь он был на пределе сил. Он столько времени провел за Полярным Кругом… Ходил пешком, общался с людьми, как Иисус Христос. Он ведь и правда был добр, как Иисус.
      Смысл того, о чем хотела сказать Карриол, вдруг дошел до Президента. Он почувствовал, как на лбу у него выступает холодный пот:
      – Что сделали с телом? – отрывисто спросил он.
      – Конечно, сняли с креста.
      – А сам крест?
      – Убрали под навес. Там сложен целый штабель таких же шпал. Доктор Кристиан оттуда их и брал. Мы просто положили их обратно.
      – Где сейчас тело?
      – Я приказала, чтобы его, соблюдая секретность, переправили в морг клиники. Доктор Марк Амплфорт, официально являющийся руководителем бригады медиков, ожидает ваших распоряжений.
      – Сколько человек видело его там? – выражение легкой брезгливости промелькнуло на его лице и исчезло. В конце концов, этот человек всегда вызывал у него симпатию и уважение. – Кто видел его на кресте? – повторил Президент.
      – Только члены медицинской бригады и я, господин Президент. К счастью, я успела до этого отослать пилота, чтобы он проверил генератор. После того, как мы обнаружили доктора Кристиана, я попросила летчика остаться возле машины.
      – Ему известно, что доктор Кристиан мертв, но он не знает точно, как тот умер.
      – Где сейчас члены медицинской бригады? И кто они такие?
      – Все они из правительственной клиники. Все занимают высокие должности. Все засекречены.
      – Что, по-вашему, следует предпринять?
      Доктор Карриол спокойно наблюдала за тем, как Президент мучительно ищет выхода. Она знала, что уничтожать всех медиков он не станет. Никто, будь он сам Президент Соединенных Штатов, не может безнаказанно умертвить десять видных специалистов. Как бы тонко ни была разработана подобная операция, в округе Коллумбия всегда найдутся люди, которые сразу почуют, что дело нечисто. К тому же многолетнее общение Карриол с чиновниками, близкими правительственным кругам, научило ее с известной долей скепсиса относить к слухам об убийствах, будто бы имеющих место в высоких сферах. Она не верила, что такое возможно – тем более среди политиков. Эти люди слишком боялись за свою собственную шкуру, за свою карьеру, чтобы идти на такой риск. А убийство – всегда риск. Нет, Тибор Ричи не думал об устранении нежелательных свидетелей – и тут она оказалась абсолютно права. Он размышлял о том, можно ли скрыть сам факт чудовищной смерти доктора Кристиана. И если можно, то как.
      Тибор принял решение избрать тактику полного умолчания об обстоятельствах смерти Джошуа. «Ну и прекрасно», – подумала Джудит с облегчением. Такая линия поведения была самой разумной. Ричи пригласит к себе в Белый дом всех участников полета – якобы для того, чтобы поблагодарить их за героические, хотя и оказавшиеся тщетными, усилия спасти жизнь доктора Кристиана, и во время беседы потребует от них сохранения строжайше тайны. Правда, она сомневалась, что время работает на них. Скорее всего, наоборот. Хотя рассказ о том, как умирал доктор, потряс Президента и, судя по всему, вызвал у него отвращение, он вряд ли ясно представил себе, как это все выглядело на самом деле. Ужас пройдет. Шоковое состояние – тоже. Но вряд ли кто-либо из свидетелей сможет забыть эту картину. Зрелище распятого Джошуа будет преследовать их всю жизнь, до последнего вздоха.
      К этому времени, когда Президент примет их у себя и призовет к молчанию, они наверняка уже проговорятся. Не начальству и не коллегам. Они наверняка захотят поделиться пережитым с близкими, с теми, кто им дорог, это неизбежно: человек не может долго носить в себе такое.
      Тибор Ричи уже сумел справиться с собственными эмоциями. Теперь он был в состоянии думать над тем, какие последствия смерть доктора Кристиана будет иметь для страны, для всего мира, наконец, для него самого, как Президента.
      – Прежде всего, давайте договоримся о главном, – мрачно сказал он. – Мы не можем позволить себе роскошь иметь в его лице мученика.
      – Господин Президент, – ответила Карриол, – смерть доктора Кристиана – результат действия космических сил, не зависящих от нас. Он сам себе устанавливал нравственные законы, по которым жил. Будь он иным, он не справился бы с Миссией, которую мы возложили на него. Почему он должен считаться мучеником? Из людей делают мучеников, когда их подвергают преследованиям. А доктор Кристиан? Разве кто-то преследовал его? Никто и никогда. Правительство сотрудничало с ним, оказывало ему постоянную поддержку, выделило транспорт для проведения Марша. Это факты, о которых вы можете говорить вполне открыто и с гордостью. Они свидетельствуют о том, как высоко правительство ценило и ценит доктора Кристиана. Именно с таких позиций следует подойти к этой сложной проблеме. Уверяю вас, ореол мученика вокруг Кристиана вряд ли возникнет.
      Он пожевал губами, и глядя ей в глаза, сухо проговорил:
      – Есть два типа мучеников. Одни – те, кого преследуют, другие – те, которые сами себя обрекают на мучения. Вы, Джудит, лучше других должны знать об их существовании. По крайней мере, половина всех матерей земного шара – из их числа.
      – В таком случае, наша задача – сделать все возможное, чтобы его не вздумали относить к этой категории, – она поднялась. – Если я вам больше не нужна, господин Президент, я оставлю вас. Мне надо бы навестить доктора Магнуса.
      – О, да, конечно! – поспешно согласился Ричи. Похоже, он начисто забыл о существовании своего секретаря по вопросам окружающей среды. – Передавайте ему поклон и скажите, что я загляну в клинику. Возможно, завтра утром. – Его глаза опять насмешливо блеснули: Президент явно был осведомлен о том, что с Магнусом.
 
      Вечером, когда усталые, но счастливые люди начали возвращаться мыслями к заботам своей нелегкой повседневной жизни, по всем радиостанциям и телевизионным программам было объявлено, что будет выступать Президент. Было восемь часов – время открытия Бала, но Бал отменили.
      Одна, надежно отгороженная от мира стенами своей гостиной, взобравшись с ногами на диван и всем телом ощущая ласковое тепло домашнего платья, Джудит включила телевизор. Самый долгий в ее жизни день подходил к концу. Когда неожиданно лопается звено в цепи, на которой держалась вся твоя жизнь в течение нескольких месяцев, свобода радует и печалит. Был ли Джошуа Кристиан ее злым гением? Или наоборот – она была злым гением для него? Пожалуй, и то, и другое в какой-то степени верно. Ладно, как бы там ни было, обращение Тибора Ричи к нации обозначит конец той главы ее жизни, которая называлась Джошуа Кристиан.
      Когда она отправилась в клинику навестить доктора Магнуса, ощущение чудовищности случившегося еще не оставило ее. С трудом пробившись сквозь толпы, осаждавшие Белый дом, и войдя в клинику, она узнала, что к Магнусу посетителей не допускают. Ему как всегда, везло: оказывается, ему и вправду стало плохо с сердцем после ее ухода, черт бы его взял! Правда, она сумела повидать доктора Амплфорта и узнала, что Президент уже успел ему позвонить и принимаются меры, чтобы скрыть от общественности истинные обстоятельства смерти доктора Кристиана.
      Когда она развернулась, чтобы ехать к дому, то по радио ей передали распоряжение Президента: он поручал ей известить о гибели Кристиана членов ее семьи. Просил поехать к ним немедля, до того, как они узнают об этом из официального сообщения. И выразить им соболезнования от него лично и передать, что в семь вечера он пришлет за ними машину.
      И Карриол, как ненавистна ни была ей эта миссия, заставила себя поехать в отель, где остановились родные Джошуа. Она застала их в растерянности. После приема под открытым небом все разошлись кто куда, и никто не мог им сказать, где Джошуа, как он себя чувствует. Разумеется, прием был просто великолепен, а заключительная церемония Марша очень впечатляющая, но для них она тянулась мучительно долго – ведь с ними не было Джошуа. Разумеется, это лестно – запросто поговорить с самим королем Австралии и Новой Зеландии, очень милым человеком с безукоризненными манерами и приятным собеседником; разумеется, приятно было обмениваться любезностями с премьер-министрами, послами, губернаторами и конгрессменами. Но Джошуа не было! Джошуа болен, тяжко болен. Единственное, чего им хотелось – увидеться с ним, все как будто говорились не допускать их к нему.
      Поэтому, когда около шести часов доктор Джудит Карриол приехала к ним, она была встречена как член семьи, вернувшийся в родной дом после долгих скитаний. Она, которая, как они считали, вскоре станет женой Джошуа, была единственным связующим звеном между ними и Кристианом. Они тревожились все больше. И хотя Эндрю резко оборвал жену, когда та стала наседать на Джудит, слова Марты заставили Маму глубоко задуматься. Она желала знать правду.
      «Интересно, – проносилось тем временем в голове Карриол, – пришлось ли Иуде говорить с Марией и другими близкими Иисусу людьми перед тем, как повеситься? Там – Иуда, здесь – Джудит. Как похоже звучат их имена! Иуда! Ну, разумеется, на каждого Христа полагается один Иуда. Если бы не было таких как он, то человечество и не нуждалось бы в спасении. Только существование Иуды оправдывает страдания, с которыми появляется на свет человек и смертельные его муки, и всю ту боль, которую суждено испытать человеку между рождением и смертью. Иуда – он или она, не важно – тот или та, кто, претендуя на многое, использует других, чтобы добиться своего, Иуда – это тот, или та, кто эксплуатирует способности других. Иуда – это прибыль и разорение, шантаж и азартная игра чужими жизнями; отчаяние и убежденность в собственной непогрешимости; это когда из лучших побуждений в ход идут любые средства; это отпущение всех грехов самому себе. Иуда – это не обязательно предательство! Многим Иудам не пришлось никого предавать. Иуда – это не изверг, не урод. Это норма, один из парадоксов закона бытия».
      – Джошуа умер, – сказала она, прежде чем кто либо из семейства Кристиана успел раскрыть рот.
      Они ждали этого. Они знали, чувствовали, что так и будет. Джеймс подошел к Мириам, Эндрю – к Маме. И все они смотрели на Иуду Карриол. Никто из них не вскрикнул, никто не зарыдал, никто не запротестовал. Но их глаза, о, эти глаза! Она крепко сомкнула веки, чтобы не видеть.
      – Он умер, – продолжала она, голос ее звучал спокойно и ровно. – Сегодня утром. Около десяти. Не думаю, что он очень мучился. Не знаю. Меня там не было. Тело в клинике. Похороны через пять дней. С высшими гражданскими почестями. Если вы не против, его похоронят на Арлингтонском национальном кладбище. Белый дом все хлопоты и расходы берет на себя. Президент пришлет за вами машину. Он хочет видеть вас.
      К своему изумлению она поняла, что самое трудное ей еще только предстоит: открыть глаза и заставить себя взглянуть в их лица. Она должна, должна сделать это во что бы то ни стало. Должна быть уверена, что они приняли ее версию. Они могут думать, что Президент скажет больше, но она знала, что этого не произойдет. Никто никогда не посмеет сказать им, как и почему умер их Джошуа-Иешуа.
      И она открыла глаза. В их ответных взглядах она не прочла ничего – ни подозрения, ни возмущения. Это не честно, так не может быть! – подумалось ей.
      – Спасибо тебе, Джудит, – сказала Мама. И Джеймс:
      – Спасибо тебе, Джудит. И Эндрю:
      – Спасибо тебе, Джудит.
      – Спасибо тебе, Джудит, – сказала Мириам.
      Иуда Карриол с легкой печальной улыбкой поднялась с места и ушла. И не виделась с ними больше никогда.
 
      Теперь, оставшись наедине с собою, свободная от необходимости следить за тем, какое впечатление она производит, Джудит Карриол наблюдала за тем, что происходит на телевизионном экране. Сначала показали фасад Белого дома, потом – Овальный кабинет, теперь – личную гостиную Президента. Он сидел на краю диванчика. Справа от него – мать Джошуа. Вся в белом, с голубым соболем на плечах, она была безжизненно тиха и прекрасна, – особой, щемящей красотой. Правее – Джеймс и Мириам: она – в кресле, тоже в белом платье; он – стоя за нею и положив руку ей на плечо. Слева и чуть поодаль от остальных, до странности одинокий, стоял Эндрю. На всех трех мужчинах были одинаковые темно-синие свитера и брюки. Тот, кто инсценировал все действо, знал свое дело: неповторимый эффект, торжественность момента была достигнута. Теперь в кадре осталось только лицо Президента: осунувшееся и трагическое, оно и вправду очень напоминало лицо Линкольна, но, может быть, уже завтра станут говорить, что оно напоминало лицо доктора Кристиана?!
      – Сегодня в десять часов утра, – начал Тибор Ричи, – скончался доктор Джошуа Кристиан. Он был тяжело болен уже довольно долгое время, но отказался лечь в клинику до окончания Марша Тысячелетия, хотя, будучи врачом, сознавал всю серьезность своей болезни. – Президент выдержал короткую паузу и продолжал: – С вашего разрешения я хотел бы процитировать отрывок из речи доктора Кристиана, с которой он выступил в Филадельфии. Это его последнее публичное выступление, и, мне думается, самое замечательное.
      Направление взгляда проницательных, глубоко посаженных глаз Президента слегка изменилось. Карриол догадалась, что он читает текст, помещенный перед ним, но невидного телезрителями.
      – Не злобствуй. Сохраняй спокойствие. Живи с надеждой на будущее. Залог надежды – в сознании того, что ты не брошен на произвол судьбы, ты не один, ты принадлежишь к единому духовному братству, которое зовется Человечеством. И, что еще более важно, к братству народов, населяющих Америку. Залог надежды – в сознании того, что тебе Господь доверил великую миссию: сохранить и осветить радостью эту планету во имя Человека. Нет, не во имя Господа Бога, – во имя Человека, ради него. Уповай на день грядущий, ибо он стоит того. Если ты, человек, приложишь все силы, чтобы не погас свет, исходящий от тебя, последний час человечества не грянет никогда. Ибо если этот свет и есть дар божий, то лишь человеку дано сохранить его, не дать ему угаснуть. Так помни же, всегда помни: ты – Человек, – Президент снова остановился. Потом продолжал: – Я предлагаю вам Завет Третьего Тысячелетия. Завет, древний, как само учение Христа. Завет, заключенный всего в трех словах: Вера, Надежда, Любовь. Поверьте в себя! В этом ваша надежда и источник стойкости. Поверьте, что Завтра будет светлее и лучше, чем Вчера, поверьте ради ваших детей и их потомков. А Любовь? Что нового я могу сказать о ней вам, людям? Относитесь с любовью к себе. Относитесь с любовью и к тем, кто окружает вас, и к тем, кого вы никогда не видели. Не тратьте свою любовь на Господа Бога. Он не нуждается в ней и не ждет ее от вас, ибо он вечен и совершенен. Каждый из вас – Человек, и любовь свою вы должны отдать Человеку. Любовь отгоняет одиночество. Любовь греет душу даже когда ваше тело испытывает холод. Любовь – это свет!
      По лицу Президента бежали слезы, и он не скрывал Их. Никто из родственников Кристиана не плакал, хотя каждый зритель чувствовал, что они убиты горем.
      – Он умер, – продолжал Президент, – но умер, сознавая, что прожил свою жизнь достойней многих других. Многие ли из нас могут сказать это о себе? Я выбрал отрывок из его речи, потому что нет у меня других слов, чтобы так полно выразить все то, ради чего жил доктор Кристиан. Он сам олицетворял собою Веру, Надежду и Любовь. Он подарил нам Завет Тысячелетия, – Завет, который утверждает могущество духа Женщин и Мужчин; Завет, который дает нам силы существовать в этом суровом, беспощадном третьем тысячелетии. Так помните же о человеке, который сложил эти слова. И знайте: пока вы помните о нем, он, который всегда повторял, что он всего лишь человек – как вы и я, – никогда не уйдет из этой жизни. Он не умрет никогда.
      Президент кончил говорить, и Карриол выключила телевизор прежде, чем началась наспех составленная двухчасовая передача, посвященная жизни и деяниям доктора Кристиана.
      Джудит встала, прошла через кухню и открыла дверь во внутренний дворик. Специальный прожектор, освещавший дворик, она включала редко, но это была отнюдь не лишняя предосторожность для женщины, которая живет одна. Она зажгла свет и вышла на крыльцо. Все тут было в полном порядке. Дворик окружен высокой каменной стеной. Калитка в переулок надежно заперта; каменная плитка, которой вымощен двор, сверкает как новая. Никаких клумб, но много декоративного кустарника и три крупных дерева: вишня, с поникших веток которой уже осыпались бледно-розовые лепестки; береза с нежными, только развертывающимися листочками и огромное кизиловое дерево в полном цвету. Его ветви в почти белых, нежных цветах чернели на фоне неба – изящные, как японская икебана. Словно вырезанные из кости рукой великого мастера белые цветы отрешенно и безмятежно смотрели прямо в небо. Говорят, Иуда повесился как раз на кизиловом дереве. Оно тоже было в цвету. Как чудно, наверное, умереть в окружении столь совершенной красоты!
      Из соседнего дома доносились рыдания: кто-то оплакивал доктора Джошуа Кристиана, который приходил, чтобы спасти Человечество, и умер, как умирают великие: в апогее своего дела, принеся жертвоприношение, дабы умилостивить богов и спасти людей.
      – Напрасно ты будешь ожидать меня там, Джошуа Кристиан! – громко сказала она, обращаясь к кизиловому дереву. – Я хочу и буду жить еще долго-долго.
      Она выключила прожектор, пошла в кухню и захлопнула за собою дверь.
      Серебристый свет луны пролился с холодной высоты на замершие в сладкой дреме цветы кизилового дерева.
 
      Как ни странно, горше других оплакивал Джошуа доктор Моше Чейзен. При первых же словах Тибора Ричи он пал на колени и зарыдал, раздирая на себе одежды. Он стонал и причитал, и жена ничего не могла с ним поделать.
      – Это несправедливо, этого не должно было случиться! Я не желал ему зла! Зачем? Зачем? – все повторял и повторял он, рыдая.
 
      Президент отправил Кристианов в Холломан на вертолете, пообещав в следующий вторник, в день похорон прислать за ними. Из аэропорта их доставили на машине к дому № 1047 по Оук-стрит. Было раннее утро, суббота. Джеймс открыл дверь, и они вошли в залитую ясным светом гостиную, где по-весеннему пышно цвели и зеленели домашние растения. В отсутствии Марии они нисколько не пострадали – Маргарет Кэлли, соседка, вызвалась следить за ними и обещание выполнила. На Кристианов повеяло теплом и ароматом их сада.
      – Вряд ли Марта прибудет раньше завтрашнего утра.
      – Бедные! Подумать только, что они услышат об этом вдали от нас и мы ничем не сможем им помочь, – сказала Мама. Она не плакала.
      – Я сварю кофе, – предложила Мириам и выскользнула на кухню.
      – Как нам жить дальше? – спросила Мама. Она обратилась не к Джеймсу, но к Эндрю, который обнимал ее за плечи.
      – Мы продолжим его дело. Это ведь всего лишь начало.
      Джеймс содрогнулся:
      – Боже мой, Дрю! Без него? Будет еще тяжелее!
      – Нам будет легче.
      – Да, – помедлив, согласился Джеймс, – пожалуй, ты прав.
      И они замолчали. Мать и два оставшихся сына понимали друг друга с полуслова.
      Мэри и Марта услышали сообщение в поезде. Сначала Марию возмутило то, как Эндрю, не посоветовавшись, решил все за нее, но пока она торопилась на поезд, у нее было время одуматься, да и Марта доставила ей немало хлопот. Теперь она считала, что Дрю поступил верно.
      Поезд еле тащился, застревая на каждом полустанке. В тот день завершался Марш, и поезд был почти пустой. В девять они прибыли в Филадельфию, и поезд остановился в очередной раз. На платформе было абсолютно безлюдно. На стене зала ожидания красовалась огромная надпись: ее сделал какой-то бедняга, которому сам доктор Джошуа уже не в силах был помочь. Она гласила: «Земное притяжение засасывает!»
      «Несчастная, потерянная душа! – с болью подумала Мэри. – Вот и тебя засосало…» Голос диктора передавал новости. Громкоговоритель был рядом на платформе, и они ясно слышали каждое слово.
      Одни в длинном пустом вагоне, Мэри и Марта услышали, как голос из репродуктора объявил о смерти Джошуа Кристиана. Марта покачнулась и бессильно припала к плечу Мэри. Мэри обняла ее. Сама она даже не удивилась. Поезд сразу же тронулся, будто напуганный вестью.
      «Я знала, – подумала Мэри. – Еще утром знала, что больше не увижу его никогда. И не хотела быть вместе со всеми, когда они услышат об этом. Пускай там Джеймс и Эндрю утешают Маму. Без меня. Меня нет. Я больше не могу и не хочу так. Больше всего на свете я хотела путешествовать, но они не дали. Вернее, он. Единственный, кого я любила, не любил и никогда уже не полюбит меня. А взял он с собой ту, которую даже и не желал никогда».
      – Мэри, как мне жить дальше? – простонала Марта, уткнувшись в ее плоскую грудь.
      – Так же, как и всем нам, – отозвалась Мэри. – Всегда под крылом его памяти.
 
      – Я говорю тебе, он распял сам себя, – повторял жене хирург-пластик перед тем, как лечь спать. – И не перестаю спрашивать себя: неужели это мы довели его до этого? Неужели мы сами заставили его совершить это? И он должен был умереть ради нас? О, Господи!
 
      – Мне кажется, что меня теперь всю жизнь будет бить дрожь, – заявила О'Брайен своему возлюбленному в их общей квартире в Арлингтоне, – Сначала мне даже показалось, что он еще жив, – такая горечь и такое великое знание были в его взгляде. Уверяю тебя, мне до сих пор кажется, что его глаза жили и после его смерти.
 
      – По крайней мере, Ида, на сей раз они не смогут обвинить в его смерти евреев, – говорил терапевт Самуэль Финштейн своей высохшей секретарше. – Будь я христианином, я, наверное, смог бы разобраться в том, что совершил доктор Кристиан – святотатство или самопожертвование. Но я не христианин и я никогда им не стану. Но знаешь, что меня ужаснуло больше всего? Эта Карриол, она улыбнулась – можешь себе представить? Она улыбнулась и сказала что-то вроде «Здорово сделано! Я и сама не придумала бы лучшего финала операции «Мессия». Ида, как ты думаешь, может он и вправду был Мессия?
 
      – Послушай, Сюзи, – говорил Марк Эплфорд своей восемнадцатилетней невесте во время очередного свидания, – когда я взбудоражен, я часто говорю во сне. Если услышишь, не верь ни одному слову, поняла?
 
      – Это было отвратительно, – признавался психиатр Гораций Перси во время сеанса со своим аналитиком. – Этот зануда из Холломана был похож на набитое соломой чучело. Слышали сегодня речь нашего великого лидера? Завет Третьего Тысячелетия, – не больше и не меньше! Какой там Завет – скорее очередная порция опиума для народа!
 
      – Бедняга! – говорил за ужином анестезиолог Барни Виллиамс своей жене. – Один, совсем один в этом богом забытом месте! Какое надо было мужество, чтобы решиться… Не думаю, что он умер быстро. А его лицо…
      Старшая медсестра Эмилия Массимо, стараясь объяснить своему парню, почему она сегодня не в состоянии заниматься любовью, говорила:
      – Пойми, Чарли, это невозможно забыть. Знаешь, есть такие изображения Иисуса, когда кажется, что его глаза смотрят на тебя, куда бы ты ни повернулся? Ну вот – с доктором Кристианом то же самое. Мне пришлось прибирать тело, и куда бы я не повернулась, я всюду чувствовала на себе его взгляд. Он следовал за мною повсюду. Да, да, повсюду!
 
      Миссис Лурлайн Браун, майор медицинской службы, шептала своему исповеднику:
      – Святой отец, мне было предначертано присутствовать там. Я родом из тех мест и всякий раз, когда я там, у меня бывают видения. Теперь я знаю, почему! Я велела своим братьям и мужу отправиться на этот остров и взять оттуда Его крест. Ибо это – новое пришествие Спасителя. Аллилуйя, да святится имя его!
 
      Прошло целых два дня, пока Тибор Ричи спохватился, что забыл кое о чем распорядиться. После чего два пожилых и вполне надежных моряка были откомандированы на остров Покахонтас. Им велели по прибытии на остров найти навес, где свалены старые шпалы и балки, сложить их посередине двора, облить бензином и сжечь. Почему, зачем – им объяснять не стали: их дело – выполнить приказ. Что они и постарались осуществить. Приземлились, нашли указанное место, все, что сыскали – пять балок – сожгли посередине двора, как было приказано. Утомленное долгой жизнью и долгой службой человеку сухое дерево горело хорошо, и через полчаса от балок остался лишь пепел в круге выжженной травы.
      Вернувшись на базу, моряки отрапортовали начальству, что задание выполнено. Начальство, в свою очередь, связалось с генералом, а тот – с Белым домом. «Задание выполнено, сэр», – доложили Президенту. И поскольку никому, а прежде всего самому Тибору Ричи, не пришло в голову осведомиться о числе сожженных балок и узнать, были ли среди них две сколоченные буквой «Т», никто и не догадался, что именно они – они не сгорели. Нет, не сгорели: не было их уже на острове.
 
      На следующей неделе в Департаменте окружающей среды раздался телефонный звонок и владелец одной из старейших в Северной Калифорнии табачных компаний извиняющимся тоном поставил в известность Управление Флоры и Фауны, что члены его семьи решили взять обратно свое предложение. Они собирались бесплатно передать в государственную собственность остров Покахонтас, как уединенное, но достаточно близко расположенное к столице место отдыха для Президента.
      – К нам поступило очень выгодное предложение, от которого мы не можем себе позволить отказаться. Оплата наличными, – добавил он. – Деликатность ситуации усугубляется тем, что предложение исходит от очень влиятельной чернокожей религиозной общины. Они предполагают использовать Покахонтас как религиозный центр. Поскольку они, к тому же готовы предать ему статус природного заповедника, мы просто не в праве ответить отказом. И потом, нам очень нужны деньги…
      В Департаменте огорчились, но не очень. Там сознавали, что теперь на острове никак нельзя устраивать президентскую резиденцию. Что же касается дикой природы, то с точки зрения Управления Флоры и Фауны, ничего особенного остров из себя не представлял.
      Однако, глава Управления не смог доложить доктору Магнусу, что остров Покахонтас потерян для Департамента. Не смог по той простой причине, что Магнус внезапно был смещен со своего поста. Официально было сообщено, что он ушел в отставку по болезни, однако по всему Департаменту ходили слухи, что никто иной, как Магнус был каким-то образом повинен в гибели Джошуа Кристиана. Новая кандидатура на этот пост, выдвинутая самим Президентом, обрадовала всех: это была доктор Джудит Карриол. Наконец-то – и профессионал высокого класса, и блестящий администратор!