Мейдин меня просто удивила. Она кричала на лету, пока с громким стуком не шлепнулась на крыльцо. И даже заботливо отстраняя от себя Пупсика, чтобы не придавить его при падении, она не забывала исторгать крик ужаса.
      К сожалению, она не видела ничего предосудительного в том, чтобы свалиться на меня. Приземлилась мне на лодыжки как пудовый мешок с гвоздями. Я сам чуть не завопил, но тут из дверей вылетела на крыльцо Джинни Сью, оглашая двор возгласами «Что…? Кто…? Как…?», как будто не могла решить, что же конкретно ей так не терпится выяснить. Она безумными глазами обвела нас, лежащих на дощатом полу крыльца, потом поглядела в ту сторону, откуда донесся выстрел.
      — Ложись! — заорал я.
      Одно могу сказать про Джинни Сью: дважды ей повторять не пришлось. Она рухнула, как подкошенная, — так падает с обрыва камень. Только камень не визжит на лету. Визжала Джинни Сью точно так же как Мейдин. Поразительное единодушие.
      Ее визг заразил и сестру. Теперь обе голосили в унисон, распластавшись по полу, как две оладьи. Если у стрелявшего и возникло подозрение, что его пуля нашла цель, то сестрички старательно убеждали его в обратном — что они живы, притом весьма.
      — Заткнитесь! — прошипел я сквозь зубы.
      Во внезапно наступившей тишине было слышно, как тихонько поскуливает Пупсик. Видимо, он тоже не переносил визг.
      Еще я услышал быстро удаляющиеся шаги и треск веток. Кто-то ломился сквозь чащу прямо напротив нас, по ту сторону шоссе. Я вскочил и побежал.
      За спиной у меня Мейдин причитала:
      — Пупсичек, любовь моя, ты в порядке, сладенький? В порядке, моя деточка?..
      Я набирал скорость. Продираясь через густую поросль, я кое-что сообразил. А именно — две вещи. Во-первых, что у меня немилосердно болят ноги. Падая, Мейдин, может, и не переломала мне кости, но какой-то ущерб все же нанесла. И во-вторых, что гонка через заросли может говорить только о том, что моя прежняя версия о временном умопомрачении не лишена оснований. Ну сами посудите. Допустим, догоню я злоумышленника — а дальше? У него-то ружье, а что у меня? Чековая книжка?
      Выписывая чеки можно, конечно, нанести серьезный вред — но разве что самому себе. Боюсь, для соперника это оружие не представляет ровным счетом никакой угрозы. Придя к этому заключению, я резко остановился, развернулся на сто восемьдесят градусов и побрел к дому Пакеттов. И вовремя. Забеги я чуть дальше — ноги меня обратно не вынесли бы, так болели. А стрелок, кто бы он ни был, наверняка давно удрал. Будь я антилопой, может, и смог бы тогда догнать его.
      Вернулся я ощутимо прихрамывая. Дамы уже поднялись и стояли на крыльце.
      — Куда это вы, интересно, смылись?
      — Да вот, захотелось вдруг по лесу пробежаться. Что может быть полезнее легких физических упражнений на свежем воздухе, — съязвил я.
      Джинни Сью однако сарказма моего не оценила.
      — После того, как вы удрали от двух совершенно беззащитных дам, мы обнаружили, что Мейдин ранена.
      — Что-о-о!? — только теперь я заметил, что Мейдин прижимает к правому плечу нечто наподобие компресса. Сразу я этого не заметил, потому что она так и не выпустила Пупсика. Пес сидел на руках и мигал на меня черными глазками-бусинками. Я, конечно, не врач, но мне показалось, что рана её не может быть очень серьезной, иначе она не смогла бы держать собаку.
      Мейдин яростно закивала. Этого она тоже не смогла бы делать при серьезном ранении.
      — Вот-вот, — обиженно заговорила она. — Только после того, как вы нас бросили на произвол судьбы, я заметила, что этот… этот… — она лихорадочно подыскивала подходящее слово. — … этот наемный убийца в меня попал! Хороший же из вас телохранитель получился!
      Видно, Мейдин забыла, нанимала частного детектива, а версию с телохранителем придумала на ходу исключительно для Верджила.
      — Позвольте взглянуть, — шагнул я к Мейдин.
      Пупсик ощерился и зарычал. Вот чертова собачонка!
      Я внял предупреждению и отступил.
      Мейдин чуть не плакала.
      — Это гигантская, просто гигантская зияющая рана!
      — Не волнуйтесь, Хаскелл, — всхлипнула Джинни Сью. — Я за вас сделала всю работу. Принесла Мейдин салфетку, чтобы прижать к огнестрельной ране. А также — вызвала скорую. А также — полицию. Все это мне пришлось делать самой, потому что вы подло сбежали в…
      Я смотрел на эту леди во все глаза. У меня крыша поехала, или Джинни Сью пытается представить дело в таком ракурсе, будто едва в воздухе засвистели пули, я драпанул в кусты, как перепуганный кролик?
      — Слушайте, — еле сдерживаясь, холодно сказал я. — Я погнался за типом с ружьем. Понятно? Этот тип бросился в…
      — Тип? — удивилась Джинни Сью. — С чего вы взяли, что стрелял мужик? Вы его успели рассмотреть?
      Я опять вздохнул. Обе ноги у меня болели, руки были расцарапаны в кровь, не говоря уж о множестве колючек, впивавшихся в мою плоть в результате гонки по зарослям. Колючки прошили насквозь куртку, носки, джинсы, в том числе там, где нельзя было даже почесать при дамах.
      Учитывая все вышеперечисленное, я вполне заслуживал медали за проявленное терпение, потому что процедил сквозь зубы:
      — Нет. Я не разглядел человека с ружьем. В лесу было слишком много деревьев.
      — Вы позволили убийце скрыться, — с отвращением произнесла Мейдин. По вашей милости мы теперь не знаем, кто это был. Ну и что вы за детектив после этого, черт бы вас подрал?
      Невооруженный, сказал бы я. Но ответил по-другому.
      — У него была фора.
      — У него? — поймала меня на слове подозрительная Джинни Сью.
      — У человека с ружьем, — мрачно поправился я.
      — Черт возьми, Хаскелл! — захныкала Мейдин. — Да это мог быть практически кто угодно!
      Вот-вот, подумал я. Если не ошибаюсь, стреляли именно в Мейдин, или в Джинни Сью, по ошибке перепутав её с сестрой. Честно говоря, в подозреваемые и в самом деле годился любой, кому пришлось пообщаться с этими дамочками более пяти минут. Дьявол, я бы и сам сейчас с удовольствием всадил по парочке пуль в обеих.
      — Больно, — надула губки Мейдин. — Где эта чертова скорая.
      На салфетке проступила маленькое красное пятнышко. К сожалению, Мейдин заметила его одновременно со мной. Глаза у неё округлились. Кровь отхлынула от щек. Оп-ля. Кажется, ещё мгновение — и на руках у меня окажется женщина без сознания. И её дрянная собачонка.
      — Мейдин, вам нужно сесть, — шагнул я к ней, чтобы поддержать под локоть, но Пупсик снова заворчал.
      — Ну-ка сядьте, Мейдин, сейчас же!
      Представьте себе, Мейдин покачала головой. Она и сама пошатывалась.
      — Не сяду, здесь грязно. На крыльце давно не метено…
      Ну это ж надо! Она только что валялась здесь, растянувшись во всю длину, а теперь не может присесть на ступеньку?
      — Тогда пойдемте в дом. Сядете в…
      Джинни Сью заговорила одновременно со мной.
      — Хаскелл, Мейдин — не тепличное растение, она и не такое способна выдержать.
      За нас все решила сама Мейдин. Она осела на дощатый пол, как надувная кукла, из которой в мгновение ока вышел весь воздух.
      Пупсик звериным чутьем уловил, что Мейдин падает, и заблаговременно вырвался из её объятий. Возвращаться он явно не спешил. Сидел футах в трех, радуясь возможности прикоснуться к матушке-земле, и осуждающе смотрел на хозяйку.
      Оно и к лучшему. По крайней мере, я теперь мог приблизиться не напоровшись на острые оскаленные зубки. Склонившись над ней, я отнял от плеча салфетку. Вопреки популярному мнению, рана оказалась отнюдь не зияющей и даже не гигантской. Хотя, это была довольно глубокая царапина, и кровоточила. Я снова приложил салфетку.
      — Эй, Мейдин! Мейдин!
      Джинни Сью присела рядом со мной на ступеньку. Я решил, что она собирается присоединиться к моим воззваниям, но у неё были идеи поинтереснее. Она размахнулась и со всей силы шлепнула Мейдин по щеке. На лице её при этом читалось явное удовольствие, хотя, я мог и ошибаться. Так или иначе, но средство не сработало. Глаза Мейдин были закрыты.
      Джинни Сью снова размахнулась, но я поймал её за руку.
      — Лучше пойдите в дом и принесите мокрое полотенце.
      Несмотря на легкое разочарование оттого, что ей не дали двинуть сестрицу по челюсти, Джинни послушно удалилась.
      К счастью, Мейдин открыла глаза не дожидаясь, когда она вернется и продолжит эксперименты с мордобитием.
      Скорая приехала только через десять минут. Еще одно неудобство жизни в пригороде. Сколько ни объясняй, сразу тебя не найдут. Машина скорой помощи будет часами блуждать по окрестным лесам, пока родственники не сунут наконец пострадавшего в машину и не отвезут в больницу.
      К сожалению, Мейдин до приезда скорой оправилась настолько, чтобы возмутиться:
      — Разве я не говорила, что не хочу сидеть? Разве не говорила?
      Я тщетно пытался убедить Мейдин, что никто её насильно не усаживал, что она упала в обморок.
      — И почему Пупсичек так далеко от меня? Что вы с ним сделали?
      Разумеется, Мейдин настояла на том, чтобы Пупсика взяли в больницу вместе с ней.
      — Я без своего мальчика никуда не поеду.
      Естественно, после этих слов один из медбратьев направился прямиком к собачонке, чтобы взять его с собой. А Пупсик, разумеется, выступил в своем привычном амплуа, испустив грозное рычание, которому позавидовал бы средних размеров бульдог.
      Знаете, я не представлял, что человеческое существо может отпрыгнуть так быстро и на такое расстояние. После этого небольшого представления никто больше не делал попыток дотронуться до пуделька. Кроме Мейдин, которая протянула к нему здоровую руку и нежно загукала:
      — Ай молодец, смелый мальчик, мой маленький сладкий Пупсенок. Ну иди, иди к мамочке.
      И Пупсик, враг всего остального рода человеческого, потрусил к хозяйке и запрыгнул к ней на колени. Мейдин не просила Джинни Сью ехать с ней в больницу, но заботливая сестрица забралась в машину скорой помощи не спрашивая. Они включили сигнализацию и помчались, а я стоял, глядя вслед, и размышлял. Смерть Мейдин была выгодна одному человеку. Вы догадались, кому? Нолану. Без сомнения.
      На повестке вопрос — мог ли Нолан стрелять в Мейдин? Мог ли он хладнокровно и целенаправленно избавляться от каждого, кто стоял у него на пути к наследству? Сначала жертвой стал его брат Дуайт. Теперь Мейдин. Я нервно провел рукой по волосам. Нолан не был похож на человека, способного на такие зверства. Мог ли я так сильно в нем ошибаться?
      Поднялся ветер, на улице посвежело. Верджил не спешил. И я решил подождать в доме.
      Прошел через холл, даже не взглянув в сторону гостиной. Не слишком приятные воспоминания вызывала во мне эта комната, ведь прошло меньше двадцати четырех часов с момента обнаружения трупа. Быстрым шагом направился в столовую и уселся на тот же стул, на котором провел часть прошлой ночи. Вот тогда-то я его и заметил.
      Посреди антикварного серванта стоял большой букет цветов.
      Просто огромный. Оранжевые, красные и желтые хризантемы в плетеной корзинке, — яркий, броский букет. Радостный. Странное ощущение. Обычно родственникам покойного присылают белые розы или лилии, или другие печальные и торжественные цветы. Этот взрыв осеннего колорита казался просто неуважением по отношению к смерти.
      Я отодвинул стул. Еще кое-что показалось мне странным. Ведь обычно букеты присылают в похоронную контору, а не в дом покойного. По крайней мере, так было, когда умер мой отец. В доме цветы появились только после похорон. Да, помню, белые цветы.
      Мне стало очень любопытно, что же это за человек в моем городе, который об этикете заботится меньше, чем я сам. Я выглянул в окно убедиться, что Верджил не подобрался к дому тайком и не следит за мной, — и принялся копаться в букете в поисках сопроводительной записки. Обычно карточку прикалывали к штырю, воткнутому в губку, которая удерживала цветы в нужном положении. Штырь торчал, но карточки на нем не было. Где же она? Я перебирал хризантемы, весь перепачкался в пыльце, и только потом сообразил приподнять корзинку.
      Вот она, маленькая белая карточка, с надписью от руки красными чернилами.
      Почерк показался страшно знакомым. Где же я его видел? Потом я прочел слова, и до меня дошло.
      «Дорогая Мейдин, ты — цветок в саду моей жизни».
      И маленькое красное сердечко внизу.

      Я не мог оторвать глаз от записки.
      Вот вам и де жа вю.
      Послание точь-в-точь совпадало с теми, которые этот гнусный прилипала Рэнди Харнед подкладывал в свои отвратные букеты Имоджин. Как же так?
      Неужто и это — послание Рэнди Харнеда? Я уставился на разноцветные хризантемы. Вид у них был какой-то не натуральный. Но карточка написана той же рукой, с таким же сердечком. Только на записке к Имоджин Рэнди подписался своим именем.
      Впрочем, легко понять, почему он не стал подписываться на этот раз. Посылая такой разбукетище вдове, чей муж ещё не нашел успокоения в земле, любой на его месте предпочел бы скрыть свое имя от излишне любознательных сограждан. Понятно, почему и Мейдин не хотела афишировать имя отправителя букета и спрятала карточку. Плохо, правда, спрятала, но спрятала же.
      Именно эта секретность и настораживала. Напрашивался вопрос, уж не кроется ли за этим нечто большее, чем дружественные чувства неизвестного сострадателя к веселой вдове. Типа любовной связи, например.
      Я пожирал карточку глазами. Возможно ли, что Рэнди Харнед и есть загадочный любовник Мейдин? А ежели так, то чего ради он клеился к моей Имоджин?
      Ни черта не понимаю. Может, Рэнди — из тех любвеобильных мужчин, которые готовы приударить за каждой, кто попадает в их поле зрения? Может, Имоджин показалась ему ещё одной легко доступной женщиной? Гнев ослепил меня, и я забегал по комнате.
      Похоже, прав я в своих предположениях. Вряд ли найдется в одном крошечном городке два таких идиота, приправляющих свои букеты одинаково кретинскими записочками.
      Или все это чушь собачья? Может, я сам задаю себе программу, и потом принимаю пустые домыслы за истину? Разумеется, я был бы только рад, если бы Рэнди оказался тем самым тайным воздыхателем Мейдин, — ведь у него тогда появлялся мотив для убийства. И я с удовольствием засадил бы его за решетку. Надолго.
      Я перестал вышагивать и снова взглянул на послание. С другой стороны, все-таки оставалась хоть и ничтожная, но возможность, что двое разных людей написали одни и те же слова. Может, кто-то подглядел в карточку Имоджин, и содержание сего незабвенного опуса настолько покорило воображение поклонника напыщенных выражений, что он недолго думая слямзил идею. Или ещё того проще, этот загадочный писака вычитал фразу в той же книжонке, что и сам Рэнди Харнед. А что, тоже вариант.
      Я хмыкнул. Да, вариантов море. Но какой из них верен? Помните, я говорил, что зачастую правда кроется в самом простом объяснении. В нашем случае, простейшее объяснение — что обе записки написал Рэнди — красными чернилами, с сердечком внизу.
      Не стану кривить душой, эти логические изыскания привели меня в полный восторг. Даже более того. Сердце мое колотилось от радости, как колокол. Может, от этого в мозг стало поступать слишком много крови, и в голове помутилось. Иначе, мне снова придется прибегнуть к понятию временное умопомрачение, описывая то, что я сотворил в следующую минуту.
      Я держал злополучную карточку в руке, и тут услышал стук в дверь. И пошел открывать.
      На пороге стоял, понятное дело, Верджил. Близнецы Гантерманы маячили у него за спиной.
      — Хаскелл, — сказал Верджил.
      Я должен был по идее ответить «Верджил». И ничего более. Вместо этого я выдал:
      — Глядите, что я нашел! — и с дурацкой улыбкой на физиономии протянул ему записку.
      На Верджила, надо вам сказать, это никакого впечатления не произвело. Он медленно прочел надпись и вернул записку мне.
      — Какое это имеет отношение к тому, что в Мейдин Пакетт стреляли?
      Я объяснил. Про записку в букете Имоджин. Про записку в букете Мейдин. Про то, что Харнед, скорее всего, и есть загадочный любовник Мейдин, и что у него в этом случае появляется мотив для убийства Дуайта.
      Пока я тараторил, Верджил на глазах мрачнел.
      — Хаскелл, Хаскелл, Хаскелл, — произнес он после того, как я замолчал.
      Да, только это он и сказал, ничего более.
      Меня так и подмывало ответить «Да, да, да», но я сдержался. Зачем дразнить старикана. Так что я промолчал, терпеливо ожидая продолжения.
      Но прежде Верджил должен был повздыхать как следует. От души. Этот процесс занял порядочно времени, ну как же, он ведь чемпион по горестным вздохам, и относится к этому делу серьезно. Наконец, он заговорил.
      — Повторю вопрос: какое все это имеет отношение к тому, что в Мейдин стреляли?
      Ах ты батюшки.
      — В каком смысле? — тупо спросил я.
      Верджил ещё разок как следует вздохнул.
      — В том смысле, что если Рэнди Харнед любит Мейдин, за каким чертом он пытался её убить?
      Гениально, правда?
      — Ну, м-м, — глубокомысленно начал я, — может, Рэнди в меня целился, м-м, а попал в нее, м-м, по чистой случайности?
      Очередной вздох. Вздох-победитель.
      — Ты знаешь, я уже слышал про Рэнди и Имоджин, — трагически сообщил Верджил.
      Я заметил, как Гантерманы за спиной Верджила обменялись взглядами и печально покачали массивными головами.
      У меня перехватило дыхание. Конечно, мне следовало этого ожидать. И Верджил, и Гантерманы, и Бог знает кто ещё наверняка уже все знают. В конце концов, Харнед ведь облобызал мою Имоджин прямо на центральной улице города, среди бела дня. Черт подери, Пиджин-Форкский Центр Сплетен даром время не теряет.
      — Верджил, — сказал я, поднимая руки. — Это не имеет к делу никакого отношения. Записки совершенно идентичны! Разве ты не видишь, что…
      Верджил тоже поднял руки — наверное, за компанию.
      — Послушай, Хаскелл, тебе не кажется странным, что из списка возможных подозреваемых, куда можно занести всех жителей нашего города, ты почему-то выбрал именно Рэнди Харнеда? — он почесал лысину и громко прочистил горло. — Я понимаю, Хаскелл, это ужасная новость.
      На какой-то момент мне в голову взбрела шальная мысль, что Рэнди и это спланировал. Что, если он обхаживал Имоджин, отлично зная, что она — моя девушка? С расчетом на то, что если я возьмусь его в чем-то обвинять, все решат, что я возвожу на него напраслину из ревности. Может, он просто наглым образом использовал Имоджин? Кровь ударила мне в голову.
      Верджил смотрел на меня с жалостью. Я кашлянул.
      — Вы правы, — сказал я. — Может, я действительно делаю слишком поспешные выводы.
      Жалость в глазах Верджила все нарастала.
      — Ага, — сказал он. И с облегчением переключился на подстреленную вдову и мою скачку по чащобе.
      Пока я давал Верджилу показания, Гантерманы отправились в лес искать улики. И разумеется, ничегошеньки не нашли. Странно, что они мимо леса не прошли.
      Когда Верджил закончил расспросы и отправился восвояси, я запер дом Пакеттов и поехал к себе в контору, чтобы сделать междугородний телефонный звонок в Луисвиль одному моему приятелю, полицейскому. Не будем называть его по имени. Этот, скажем так, Один Человек однажды задолжал мне. Вообще-то, я столько раз прикрывал его задницу, когда в ходе моей бесславной карьеры нам случалось попадать в передряги, что это самое «однажды» сильно стремится к бесконечности.
      И Один Человек об этом знал. Ибо бросил все текущие дела ради того, чтобы оказать мне услугу, и вскоре перезвонил.
      — Хаскелл, — сказал Один Человек, — Рэнди Харнед — личность малоприятная, чтоб ты знал.
      Я постарался скрыть самодовольную ухмылку и как можно равнодушнее сказал:
      — Неужели?
      — Образно говоря, змеи по сравнению с ним очень симпатичные ребята.
      Один Человек поведал мне, что деньги, которые Рэнди разбрасывает горстями по всему Пиджин-Форку, достались ему по страховке в результате весьма подозрительного пожара.
      — Дом Харнеда в Кэролтоне, штат Кентукки, сгорел дотла, — продолжал радовать меня Один Человек. — Его соседка сообщила, что видела пламя в окне кухни за полчаса до того, как он вызвал пожарных. Более того, в доме к тому времени не осталось практически ничего мало-мальски ценного.
      — Почему же Харнеда не арестовали?
      — Ну, компьютер не выявил достоверных фактов, указывающих на то, что это было подстроено. Пожар действительно начался в кухне, на сковороде загорелся жир.
      Я поблагодарил приятеля и собрался ехать прямиком к Верджилу докладывать о новых обстоятельствах, да слава Богу, остановился на середине лестницы во двор. Сами посудите, какие у меня есть конкретные обвинения? Ну, сгорел у него дом, и что с того?
      Никто даже не смог доказать, что это его рук дело. А если и его рук, то какое это имеет отношение к смерти Дуайта Пакетта? Даже если бы я смог ухитриться доказать, отбросив собственные сомнения, что Харнед обманул закон, это вовсе не значит, что он ещё и убийца. Мне позарез нужны были вещественные доказательства.
      Я вернулся к телефону и набрал: 733-ВОД.
      Трубку взяли на третьем гудке.
      — Водоснабжение Харнеда, Рэнди Харнед у телефона.
      Деловой — жуть. Ну, ничего, я тебе покажу делового.
      — Рэнди, это Хаскелл Блевинс. Есть разговор.
      Рэнди сразу заволновался.
      — О чем?
      — Я кое-что выяснил об одной леди и о том, что ты сделал с её мужем, и теперь мне нужна очень весомая причина, чтобы держать рот закрытым.
      — Слушай, если ты об Имоджин, то с ней и разговаривай, а я ни при чем.
      Я скрипнул зубами.
      — Рэнди, речь не об Имоджин. Речь идет о некоей вдовствующей даме. С собачкой.
      Я шел ва-банк и понимал это. Долгое время из трубки доносилось только еле слышное потрескивание, потом Рэнди сказал:
      — Где ты хочешь встретиться?
      — Думаю, не стоит показываться на публике, так что приходи ко мне домой. После семи, пойдет?
      Вряд ли Рэнди был в восторге от моей выдумки, но тем не менее, согласился. Я назначил свидание на вечер, чтобы успеть смотаться в Луисвиль и обратно.
      Один Человек снова оказался на высоте. Он одолжил мне все специальное оборудование для слежки, которое я просил, и я поспешил обратно. Дома я все это втащил на второй этаж, чтобы сделать кое-какие приготовления перед зеркалом в спальне. Рип, надо думать, не отставал ни на шаг, следя за каждым моим движением. Иногда кажется, что пес мне ни на грамм не доверяет.
      Пока я готовился, он подозрительно наблюдал за моими манипуляциями. Прежде чем спуститься вниз, я внимательно оглядел себя в зеркало со всех сторон.