Его корабль сильно трясло, а руки его были в крови…
      Джим резко сел. Темнота постепенно рассеивалась, каюта осветилась. Его каюта на «Энтерпрайзе».
      Кто- то стучал в дверь.
      – Что?… Минутку.
      Со слипающимися глазами, Джим Кирк кое-как сполз с кровати и стал
      шарить, ища халат. Найдя, он стал его натягивать, причем тяжелый шелк перекрутился, и рука долго не просовывалась в рукав.
      – Войдите.
      Дверь скользнула в сторону, открываясь. Молоденькая девушка – из команды – стояла на пороге. Ее глаза расширились.
      – Здравствуйте, – сказал он.
      – Здравствуйте, – Она смотрела куда угодно, только не на него.
      – В чем дело?
      – Э-э… ни в чем, сэр. Я… простите, сэр, квотермейстер велел мне прийти сюда сегодня утром, но я, должно быть, его не так поняла…
      Джим потер глаза и зевнул. Затем посмотрел на хронометр.
      – Господи боже, вы знаете, который час?
      – Да, сэр. Утро, сэр.
      – Это не утро, это едва рассвет!
      – Я вернусь позже, сэр…
      – Нет-нет, хорошо, входите. Мне просто нужно чашку кофе. – Этим утром синтезатор, похоже, работал как следует. – Это зелье кого угодно разбудит.
      – Я здесь, чтобы помочь вам с вашими бумагами? – Ее голос звучал неуверенно.
      – Вон там, – он указал ей на комм-монитор. Появилось кофе. Он отпил
      глоток и издал неодобрительный возглас. – Это скверно, даже когда синтезатор работает. Кто бы ни разработал образцы его вкуса, они, видно, взяли за основу третий ополос, найденный в забытом в кают-компании кофейнике.
      Она двинулась к монитору, обходя комнату по периметру, стараясь
      держаться от него как можно дальше и глядя строго себе под ноги.
      Первый рабочий день, подумал Джим. Всем действует на нервы.
      – О! – сказала она при первом взгляде на монитор. – Так неправильно!
      Он провел вчера полдня, стараясь хоть как-то упорядочить чертовы файлы.
      В награду он получил экранную схему с шестнадцатью налезающими друг на друга информационными блоками, связанными между собой линиями и стрелками, значение которых он уже позабыл; а теперь он слушал критику от желторотого члена своей команды.
      – Ну ладно, вот и разберитесь.
      Она уставилась на него, расширив глаза.
      – Я… – прошептала она, – я…
      И все в такую рань, подумал он, и сбежал в ванную.
      От сонарного душа и кофе, которое, хоть и имело ужасный вкус, было при этом очень крепким, он начал понемногу просыпаться.
      Что я, наехал на нее? – спросил он себя. Он попытался убедить себя, что
      нет, но ему это не удалось. Смущенный, он оделся и вернулся в каюту.
      Она сидела за монитором, спиной к нему и ссутулив плечи, будто она пыталась сделаться еще меньше, чем она была. Он попытался вспомнить, как она выглядит, но вспомнил только большие синие глаза и очень коротко подстриженные светлые волосы.
      Он кашлянул.
      Она вскочила на ноги, и повернулась к нему, глядя широко раскрытыми глазами.
      – Вольно, – сказал он. – Я не хотел вас испугать. – Он указал на монитор. – Уже выглядит лучше. Старшина, я ведь наехал на вас минуту назад?
      – О, нет, сэр, – прошептала она.
      – Думаю, что да. – Он улыбнулся. – Я извиняюсь. Я бываю не в себе, пока
      не проснусь. Давайте начнем сначала. Доброе утро. Меня зовут Джим Кирк.
      – Рэнд, сэр, – прошептала она.
      – Вы меня можете вытащить из этой ямы, которую я тут себе выкопал, или вам придется начать все заново?
      Она пробормотала несколько команд. Он пытался понять, что не так, ведь
      она, кажется, делала все правильно. Она замолчала, сунула руки под мышки и сжала пальцы.
      – Что, все так плохо, старшина? – Всякий раз, как он заговаривал с ней, она вздрагивала. Ему хотелось, чтоб она перестала это делать.
      – Простите, сэр, нужно немножко времени, чтобы… – Она умолкла, потом
      начала снова: – Простите, сэр, у меня не столько опыта, чтобы… – Ее голос угас.
      Он понял, что она пытается придумать, как сказать своему командующему
      офицеру, что он устроил жуткую неразбериху. Ему хотелось сказать ей, – так и говори, – но, учитывая его реакцию на почти что первое, что она произнесла, у нее вряд ли были причины полагать, что он хорошо принимает критику. И, честно говоря, это бывало правдой. Вероятно, лучшим решением было сейчас уйти, дать ей успокоиться, и вернуться позже.
      – Я уверен, вы прекрасно справитесь, старшина, – сказал он. – Лейтенант Ухура на мостике знает, как найти меня, если у вас будут вопросы.
      – Да, сэр, – сказала она с облегчением, – Спасибо, сэр.
      Когда корабельный компьютер вызвал его в лазарет и произнес при этом его имя с ошибкой, Хикару Сулу почувствовал себя несколько комфортнее. Он все еще чувствовал смущение из-за кривого вывода «Энтерпрайза» из космодока, и почувствовал радость от сознания, что он – не единственное на борту, что может ошибаться.
      – Мистер Сулу, здравствуйте. Я – доктор Маккой. – Они пожали руки и Маккой взглянул на файл Сулу.
      – Хикару, – сказал доктор Маккой, делая ту же ошибку в произношении, что компьютер. – Хм. Не думаю, что я хоть раз встречал кого-нибудь с именем Хикару.
      – Я тоже не встречал, – сказал Сулу. – Только, доктор, – оно произносится с ударением на втором слоге, не на первом. «Р» – очень мягкое. – Он произнес свое имя.
      Доктор Маккой повторил его, не сей раз правильнее. Вряд ли кто когда
      произносил его совершенно точно.
      – А что оно означает? – спросил Маккой.
      – Почему люди всегда думают, что имя из незнакомого языка должно
      непременно что-то означать? – сказал Сулу. Он почувствовал, что краснеет. Он превосходно знал, что оно означает. Оно означало «Сияющий», и его слишком часто дразнили по этому поводу. Надеясь отвлечь доктора Маккоя от его вопроса, он вежливо спросил: – Ну вот вы, – вы знаете, что означает ваше собственное имя?
      – Оно означает «львиное сердце», или что-то в этом роде, – сказал доктор.
      – Но я вас понял. – Он улыбнулся. – К делу. У вас просто превосходное здоровье, лейтенант, даже для вашего возраста.
      – Спасибо, сэр.
      – Не позволяйте этой сидячей работе на корабле совратить вас с пути истинного.
      – Постараюсь. Не думаю, что это случится: я становлюсь сам не свой без упражнений.
      Доктор Маккой взглянул на приборы, которые мигали и гудели над кушеткой Сулу.
      – У вас необычно низкий пульс, – вы что, жили на планете с высокой гравитацией?
      – Да, сэр, почти год.
      Доктор Маккой кивнул.
      – Я так и подумал, что это могло быть причиной. Сенсоры также отмечают шрамы у вас на спине и ногах. Могу я взглянуть?…
      – Их уже почти не видно, – Сулу стянул с себя верхнюю часть покрывала.
      На него произвело впечатление, что доктор Маккой установил связь. Немногие люди жили на планетах с большой гравитацией. Никто из земных врачей, включая врачей Академии, ни разу не спросил его о шрамах или низком пульсе.
      Доктор Маккой дотронулся до старой, побледневшей отметины под лопаткой Сулу.
      – У моей матери была постоянная работа на Хафджиане, – сказал Сулу. – У нас был антиграв в квартире, но, когда мы выходили из нее, мы должны были использовать экзоскелет Лейбера. – Одно это название пробудило память о том, как это было под конец, – носить эту сбрую часами, и иногда днями. Сделанный из сплава каркас поддерживал неадаптированное для высокой гравитации человеческое тело и передвигал его. Экзоскелет выполнял свою функцию, но в местах наибольшего давления он всегда повреждал кожу. И, конечно, он не предохранял от влияния гравитации кровеносную систему.
      – Сколько вам было лет? Тринадцать? Четырнадцать?
      – Именно столько, – сказал Сулу. – Мы уехали как раз перед моим четырнадцатым днем рождения. Как вы догадались?
      – Вы носили экзоскелет в период наиболее активного рост организма. –
      небрежно сказал доктор. – Очертания шрамов характерны. – Он отстегнул покрывало и взглянул на отметины на ногах Сулу, сзади, чуть выше колен. – Они неплохо сгладились, – сказал он. – Они вас никогда не беспокоят?
      – Нет, сэр. Я о них и не вспоминаю.
      – Надо было сразу использовать фибропласт, – сказал доктор Маккой. – Новая кожа вместо шрамов.
      – Эта технология была недоступна. Не на Хафджиане. Не для такого пустяка.
      – Хмм-ф. Здесь это есть, и оно доступно. Хотите избавиться от них?
      – Нет, сэр, думаю, это не обязательно, – сказал Сулу, с удивлением
      почувствовав выраженное нежелание сгладить старые шрамы. Они были, подумал он, частью его жизни.
      – Ну ладно. Только еще одно. – Доктор Маккой снова взглянул на
      приборы. – Похоже, гравитационный стресс не причинил вам вреда. Но иногда это проявляется не сразу. В течение еще нескольких лет это возможно. Ничего серьезного, да и вообще это маловероятно. Просто вы должны об этом знать.
      – И что это за вред? – спросил Сулу испуганно. Об этом ни один доктор вообще ни разу не обмолвился. – И в течение скольких это лет?
      – В основном это проблемы с сердцем. Так что вам непременно надо будет проходить медосмотр не реже, чем три раза в год, после того, как вам исполнится семьдесят или около того.
      – Постараюсь это запомнить, доктор Маккой, – сказал Сулу, подумав: «Несколько лет»?…
      Полстолетия казались неизмеримо долгим промежутком времени.
      Коммандеру Споку и несколько минут начинали казаться неизмеримо
      долгим промежутком времени. Он прибыл в медотсек в точно назначенное для его медосмотра время. Новый главный офицер медслужбы выказывал явное пренебрежение к пунктуальности. Он даже еще не закончил с мистером Сулу, хотя Сулу должен был уже пять минут как быть на мостике.
      – Если вы переназначите мне время осмотра, доктор Маккой, – сказал
      Спок без вступления, – я приду позже, в более подходящее время.
      – Чего?… О, коммандер Спок, не городите чепухи. – Он сунул Споку
      медицинский комбинезон, – непрозрачный для глаза, но позволяющий проникать лучам диагностических сенсоров. И указал на один из кубикулов. – Я сейчас буду. – Он задернул занавеску.
      Спок переоделся в комбинезон. Если бы в кубикуле был блок связи, Спок мог бы заниматься делами, пока ждал. Однако блока связи не было.
      Делать медицинский осмотр того, кто контролировал свои биологические функции, и знал о процессах, происходящих внутри тела, как это было свойственно вулканцам, было пустой тратой сил. Однако правила Звездного Флота требовали, чтобы рутинный медосмотр на кораблях проходил весь персонал. Осмотр был скорее нужен не Споку, а врачу, который должен был ознакомиться со всеми на борту, на случай, если придется их лечить. Как бы врач не нуждался в ознакомлении, Спок при этом все же тратил время впустую. Неторопливость врача еще усугубляла эту растрату.
      Наконец, доктор Маккой вошел в кубикул.
      – Коммандер Спок, добро пожаловать в медотсек. Я уверен, что вы – единственный, кто прибыл или прибудет на осмотр вовремя.
      – Осмотр не проводится вовремя, – сказал Спок. – На данный момент
      опоздание составляет одиннадцать минут.
      – Ну, я хотел сказать… ладно, бог с ним, начнем.
      Спок лег на диагностический стол. Сенсоры заиграли звуком и светом, определяя именно ту картину, которую вулканец ожидал увидеть.
      – Как вы можете видеть, доктор, мое здоровье…
      – Не двигайтесь, – резковато сказал Маккой. – Что ж, мистер Спок, не
      думаю, чтобы я когда-нибудь встречался с такими показателями, как ваши.
      – Они все не выходят за показатели нормы для вулканца.
      – Только-только – некоторые из них. – Он снова посмотрел на показатели.
      – Я бы предположил наличие человеческих характеристик, что могут вылезти из этой смеси.
      – Вулканский геном доминантен, – сказал Спок.
      – Превосходящие гены, ага? Не засек ли я след вулканского шовинизма? –
      сказал Маккой. При этом он улыбнулся. Спок знал, что иногда люди улыбались, когда оскорбляли других людей, а иногда улыбались, когда говорили оскорбительные вещи, которые таковыми не были задуманы. К сожалению, делать различие между этими двумя возможными значениями было крайне трудно.
      – Вовсе нет, – сказал Спок. – Это экспериментально доказанный факт.
      Если бы мы говорили по-вулкански, слова «доминантный» и «рецессивный» не подразумевали бы ни превосходства, ни более низкого положения. Можно также усмотреть человеческий шовинизм в вашем желании того, чтобы именно черты вашей расы превалировали, несмотря на доказательства обратного. Вы закончили, доктор?
      – Нет, подождите, не двигайтесь. У меня было немного случаев поизучать
      вулканцев. – Он широко улыбнулся. – Не хотите ли пополнить мое образование?
      – Я выполнил мои обязательства по отношению к правилам, прибыв на
      осмотр. Не вижу, почему я должен оставаться лишь для того, чтобы вы смогли удовлетворить тривиальное любопытство.
      – Вы своих обязательств не выполнили, пока я не сказал, что осмотр окончен. Вы, должно быть, будете рады услышать, что у вас прекрасное физическое здоровье.
      – Этот факт мне уже известен.
      – А что насчет вашего психологического здоровья? Вашего эмоционального состояния? Может, у вас есть какие-нибудь сложности, которые вы хотели бы обсудить?
      – У вулканцев не бывает эмоционального состояния.
      – Даже невозмутимость – эмоциональное состояние! – сказал Маккой. –
      кроме того, ваши физические характеристики действительно могут определяться вашими генами, а вот психологические – нет. Ваше положение обусловило влияние на вас комплекса культурных взаимодействий, конфликтующих философий…
      – Мы все – продукт нашего окружения, – сказал Спок. – Иначе мы бы не
      были разумными существами, способными к развитию. Однако, мы не бессознательный продукт: мы можем выбирать и контролировать наши влияния. Я не в конфликте с моим положением. Вулканская философия дает мне возможность жизни, лишенной эмоций.
      – Можно многое сказать в защиту эмоций.
      – В самом деле? По моим наблюдениям, они приносят только несчастье.
      – Ах, правда? Например?
      – Например. Капитан Кирк.
      – И что вас заставляет думать, что Джим Кирк несчастлив?
      – Он выказал свои чувства, когда его выбор первого офицера был отклонен.
      – В вашу пользу.
      – Этот факт не имеет отношения к нашему обсуждению.
      – Нет? Вы не испытываете чувства… гордости по поводу продвижения?
      – Гордости? Гордость мне неизвестна.
      – И, я полагаю, вы сейчас заявите, что не возражали бы, если бы Митча назначили бы на вашу должность вместо вас.
      – Ни в коей мере. У коммандера Митчелла репутация компетентного офицера. Не мое эмоциональное состояние должно вас заботить, а состояние капитана Кирка.
      – А у вас нет ни чувств, ни желаний…
      – Вулканцы не имеют желаний, доктор Маккой. Однако, если бы я
      обладал человеческими чувствами, я сказал бы, что это… не ваше дело.
      – Все, что оказывает влияние на команду этого корабля – мое дело.
      Например, вы служили под командованием капитана Пайка долгое время. У вас отсутствует всякая реакция на его перевод с корабля?
      Если Спок и сожалел о переводе Пайка, он подавил эту реакцию. И не
      было причин поверять свою слабость чужому человеку.
      – Вы не почувствовали огорчения? – спросил Маккой. – Ни намека на
      человеческую реакцию на фоне вулканской невозмутимости?
      Споку надоел спор.
      – Вы полагаете, доктор Маккой, что до вас никто ни разу не обратил
      внимания на наследственные противоречия в обстоятельствах моего существования?
      – О чем вы, коммандер?
      – Хотя я не был обязан объяснять вам мой выбор философии, я это
      сделал. Однако вы отказались принять мое объяснение; вместо этого, вы принялись оспаривать мое право на этот выбор. Я не навязывался вам с предложениями объяснить вам, как вам стать более рациональным, – хотя я мог бы вам это объяснить.
      – Вау! Знаете, мистер Спок, а мне кажется, что вы рассердились.
      – Нет, доктор, я не рассердился. Но я не вижу резона тратить мое время на бесплодные дискуссии.
      – Хорошо, мистер Спок, если вы так чувствуете…
      – Я так думаю, – сказал Спок. – Хотя вы предпочитаете не замечать разницу.
      Маккой взял гипо.
      – Я вас отпускаю отсюда вместе со всеми вашими мыслями, – как только возьму образец крови.
      – Образец крови излишен. Сенсоры записали все показатели стандартного осмотра.
      – Я знаю, но я хочу сделать несколько дополнительных тестов…
      Спок поднялся. Впервые за долгое время эмоции, на подавление которых
      он тратил столько сил, возмутились в нем, грозя нарушить его абсолютный контроль, но он снова безжалостно подавил их. Доктор Маккой никогда не узнает, насколько его небрежное замечание ранило вулканца.
      – Человек или вулканец, – я вам не подопытное животное.
      – Подождите, Спок, ради всего святого!… Я не имел в виду…
      Спок двинулся из лазарета, все еще в комбинезоне для осмотра. Он
      предпочитал переодеться, вернувшись к себе в каюту. Он не мог придумать логической причины, по которой ему следовало остаться и терпеть докторские шпильки, буквальные ли, или фигуральные, но все – в слишком человеческой манере.
      Однако, оказавшись за пределами лазарета, Спок приостановился. Он снова взял эмоции под контроль, осадив возмущение, которое доктор Маккой заставил его почувствовать. Это чувство, даже оправданное испытанным унижением, означало потворство себе и было недопустимо.
      Он задумался о просьбе доктора, развернулся и без колебаний снова вошел в лазарет.
      Доктор Маккой занимался какими-то файлами. Он поднял глаза.
      – Да, мистер Спок? – холодно сказал он, – Что еще?
      – Если вы полагаете, что в ваши обязанности входит взять образец крови,
      то моя обязанность – выполнить ваш запрос, – сказал Спок.
      Выражение лица доктора Маккоя оставалось нелюбезным.
      – Так, да? Я вам благодарен за вашу снисходительность, коммандер Спок.
      Я вам назначу время приема, в какое-нибудь другое время. Как вы можете видеть, сейчас я занят.
      Спок посмотрел на него, подняв бровь, но ничего не спросил.
      – Очень хорошо, доктор, – сказал он ровным голосом. – Как вам будет удобно. – И вышел.
      Маккой посмотрел вслед офицеру по науке. Вулканец не выказал ни следа своей произошедшей ранее потери самообладания, не подал виду, что при отпоре Маккоя он почувствовал раздражение. Походка его была совершенно обычной, – размеренной и почти неслышной.
      Маккой хмуро уставился на файлы.
      Чертов твой кельтский нрав, сказал он себе. Это не было признанием твоей власти, это было попыткой помириться. Которую ты швырнул ему в лицо.
      На миг Маккой задумался, а не пойти ли за Споком. Но решил, что лучше ему немного остыть. Обвинения коммандера Спока в ненужных медицинских пробах задели Маккоя, – возможно, потому, что не были полностью неверны. По большому счету, – да, но не совсем. Уникальные индивидуумы требовали уникального медицинского подхода, и подготовка к возможным кризисам была первой мотивацией Маккоя. Даже если и не следовало ожидать кризисов в течение этого полета.
      Но он не мог отрицать и того, что в нем, кроме того, канючил исследователь, которому ой как хотелось взглянуть на клеточную структуру получеловеческого – полувулканского существа.
      Маккой ухмыльнулся. Коммандер Спок, подумал он, да вам просто повезло, что я не запросил анализ ткани. Как бы вы отреагировали в этом случае?
      Маккой подготовился к новому обследованию. Когда представится такая возможность, он помирится с коммандером Споком. Доктор был уверен, что ему удастся организовать улучшение настроения вулканца так же легко, как он спровоцировал нехарактерную вспышку обиды.
      Задействуем его человеческую сторону, подумал Маккой. Это сработает.
      Линди оперла локти на ограждение галереи и съехала вниз по трапу.
      – Линди, ты так ноги переломаешь, – Марцеллин, мим, поднялся со сту
      ла, стоявшего рядом с корралем Афины. Даже когда он не был в гриме и позволял себе говорить, он все равно двигался как на сцене. Линди нравилось смотреть на него.
      – Нет, не переломаю, но спасибо за заботу. Как она?
      – Беспокойна, разумеется. Не думаю, что у них тут есть манеж, в этом ковшике, а?
      – Нет, боюсь, нету.
      – А надо бы. Тут полно места.
      – Спасибо, что приглядел за ней. Увидимся на репетиции.
      – Ладно.
      Она проследила за ним взглядом, восхищенная его изящной походкой и стройной фигурой.
      Афина фыркнула и потянулась через ограждение корраля, ища лакомства. Линди дала ей протеиновый шарик и почесала за ушами, под челюстью, по широкому лбу.
      – Ты думаешь, эти маленькие подарочки всегда будут так же появляться,
      а? Что ты будешь делать, если я утрачу свое мастерство? – Она вытащила из воздуха еще один, взявшийся в ее руке словно по волшебству, кусочек. Афина зашелестела крыльями и привстала на дыбы. Ей нужно было размять ноги и крылья. Палуба шаттлов была достаточно велика, но Афина не могла скакать по металлическому покрытию палубы. Она могла поскользнуться и повредить копыта или ноги.
      – Я знаю, что трудно стоять столько времени неподвижно, но потерпи
      еще немножко, и, может, кое-что у нас будет, хорошо? – Афина попыталась засунуть нос в один из ее карманов. – Нет, больше пока ничего нету.
      Чистя корраль Афины, она замечталась о будущем компании. У нее были
      свои амбиции. Она представила, как покупает небольшой звездолет и они гастролируют по всей Федерации. Она представила культурный обмен с Клингонской Империей, который поможет установить хорошие добрососедские отношения не только между простыми людьми, но и между правительствами.
      Но сначала ей нужно справиться с этим контрактом. У нее были опасения, что культурный реликт с Земли не сработает в случае с инопланетной публикой. Но номера были достаточно зрелищными. Некоторые люди смотрели на них как на устаревшие уже триста лет назад. Ей же, прежде всего, думалось, что эти номера обладали – по крайней мере, некоторые из них, – тысячелетней историей.
      Ей хотелось, чтобы у нее было больше информации о водевиле. По сути, в основу компании легли какие-то обрывки и мечты. Лазерных записей, как и записей на пленке, настоящих водевильных представлений, не сохранилось, фильмы были редки, информация отрывочна, книг очень мало. Она наведывалась в библиотеки всех городов, где они останавливались, выискивая информацию, так никогда и не попавшую в компьютерные банки данных. Она находила старинные бумажные книги, статьи, афиши, заезженные микрофильмы и или газетные объявления, возвещающие то, что никто не видел уже в течение столетий. После того, как она взяла дело своего отца в свои руки, она внесла некоторые изменения. Он был более осторожен.
      Иногда Линди включала в программу анахронические номера, вроде охотничьего танца, но она знала, что делает. И при необходимости признала бы это.
      Иногда, думала она, нужно принести аутентичность в жертву развлекательности и зрелищности. Если бы устроители настоящего водевиля имели понятие об охотничьем танце, они бы обязательно включили в шоу и его тоже.
      Закончив с загоном, она занялась экираптором. Щетка легко скользила по гладкой шкуре Афины. Потом Линди привела в порядок крылья, – действуя только руками. Как многие создания генной инженерии, даже такие, которые были основаны на тщательном селективном отборе, проведенном перед тем, как вмешаться в гены, Афина нуждалась в помощи в некоторых навыках, которое естественно эволюционировавшее существо развило бы естественным путем. Культура кукурузы уже в течение тысячелетия не обладала возможностью самостоятельно обсеменяться; Афина могла осуществлять грубый уход за собой с помощью острых передних зубов, но у нее не было ни клюва, ни когтей. Руки Линди годились лучше для того, чтобы встопорщить перья, вызвать выделение естественной смазки, и снова их расправить.
      В последнюю очередь она обычно чистила копыта Афины. Приступив к этому сегодня, она почувствовала слабый затхловатый запах начинающегося грибкового воспаления копыта. Она негромко выругалась.
      Она встала и похлопала Афину по плечу.
      – Не волнуйся, лапочка. Я что-нибудь придумаю с этой палубой. Не знаю
      что. Но что-нибудь.
      Афина потыкалась ей в бок, пытаясь определить, в каком секретном
      кармане морковка спрятана на этот раз.
      Решение проблемы пришлось пока отложить. Следующий час Линди
      провела, пытаясь состряпать эскиз афиши для этого тура.
      Ухура подняла глаза. Новенькая член команды, – Ухура мельком видела ее раз или два, – боязливо шагнула вперед, как если бы единственное, что побуждало ее к этому, было осознание того, что ее накажут, если она останется где была.
      Ухура подумала, и не в первый раз, что девушка была бы очень хорошенькой, если бы не выглядела всегда такой испуганной, – и, если бы не стригла свои волосы так коротко и некрасиво. Ей бы очень пошло, если бы она отпустила волосы, было бы даже лучше, если б она полностью их обрила, но это неопрятное что-то-между ее только портило.
      Внезапно, как будто звездный свет растворил ее страхи, девушка зачарованно уставилась на главный экран. Маленькие видовые окна и экраны давали только слабый намек на могущественную красоту Пространства в ворпе. Увиденная на экране, эта красота ошеломила молоденькую новенькую, полностью приковала ее внимание. Ее взгляд заставил Ухуру заново взглянуть на сияющий разбег звезд всех цветов мира.
      Ухура пересекла мостик.
      – Вы заблудились?
      Девушка подпрыгнула. Пропала маленькая зачарованная звездным небом
      девочка, и снова появилась перепуганная молодая женщина.
      – Я не кусаюсь, – Ухура улыбнулась ей. – Вы заблудились?
      – Я… Я старшина. Я… должна встретиться с капитаном…
      – Добро пожаловать на мостик. Я – лейтенант Ухура. – Она сделала паузу, чтобы старшина представилась.
      Старшина смотрела в пол. Крышка кружки, которую она держала в руках, постукивала, – у этого ребенка дрожали руки!
      – То есть… Я не совсем еще старшина, но они сказали… – Ее голос угас.
      – Как вас зовут? – мягко спросила Ухура.
      – Дженис Рэнд.
      – Идемте со мной, Дженис. Я вас представлю всем.
      – Я не хочу никого беспокоить…
      – Это не беспокойство. Они будут рады шансу перестать на миг заботиться о том, чтобы выглядеть занятыми. – Ухура указала на кружку. – Не поставите это пока?
      – Это… это для капитана.
      – Он вернется через минуту. Его место вот здесь, внизу.
      Ухура поставила кружку на подлокотник капитанского кресла и взяла
      Дженис за руку. При этом ее изумили жесткие мозоли на руке этой девочки. Она подвела старшину сперва к мистеру Споку.
      – Мистер Спок, это старшина капитана Кирка, Дженис Рэнд. Дженис, это коммандер Спок. Он офицер по науке и первый помощник капитана.
      Дженис держалась на расстоянии, как будто Спок пугал ее еще больше,
      чем все остальное.
      – Здравствуйте, старшина. – Он отвернулся к своей консоли.
      Ухура провела Дженис на нижний уровень.
      – Мистер Спок не очень общителен, – прошептала Ухура, – Не принимайте это на свой счет.
      – А правда… правда, что он может читать мысли?
      – Да, в каком-то смысле, – тихо сказала Ухура, затем, заметив реакцию
      Дженис, поспешила добавить: – Но он должен при этом касаться вас, и это непросто, и я не думаю, что ему нравится это делать. И, конечно, он не станет этого делать без вашего разрешения. Он только один раз это сделал, потому что это был вопрос жизни и смерти. – Капитан Пайк опустил этот случай, составляя официальный рапорт, и не внес его в капитанский журнал, из-за нежелания мистера Спока огласить этот случай. Но все, кто были тогда на борту, знали, что произошло, и на что он способен.
      Ухуре не показалось, что она развеяла страхи Дженис.
      В общении с Хикару Сулу, рулевым, и Мариеттой Чеунг, навигатором, Дженис почувствовала себя свободнее. Они показали ей дисплеи своих сложных консолей, и они были ближе к ней по возрасту, – но сколько ей было лет? – подумала Ухура. Она не выглядела даже на восемнадцать.
      – Конечно, сейчас ничего интересного не происходит, – говорила комма
      ндер Чеунг. – Это довольно однообразно, перелет с одной базы на другую.
      Дженис взглянула на главный экран.
      – Но это так прекрасно, – сказала она. – И вы все время это видите. – Разбег звезд приковывал ее взгляд.
      Как немного раньше Ухура, Сулу и Чеунг проследили за ее взглядом.
      Внезапно спохватившись, что совершила оплошность, Дженис оторвалась от экрана.
      – Я… Простите, я… – Она залилась краской.