Кровь выглядит так странно в невесомости…
      Джим Кирк вскрикнул и рванулся вперед, стремясь…
      «Гари, нет…»
      Когда Гари Митчелл упал, Джим дернулся вперед, пытаясь удержать гаснущее из-за шока сознание, пытаясь двигаться, несмотря на боль в разбитом колене и сломанных ребрах, пытаясь дышать через кровь в легких. Если ему это не удастся – его ближайший друг умрет.
      Алая сеть проплыла перед глазами, и он подумал, что слепнет.
      Джим, задохнувшись, проснулся. Ему снился сон. Снова снился.
      – Кэрол?… – Он хотел обнять ее, удостовериться в том, что он рядом с ней, а не снова там, посреди Гиогской катастрофы.
      И, словно просыпаясь от еще одного сна, вспомнил, что больше не живет в доме Кэрол Маркус, и больше не спит в ее постели. Он был один.
      Среагировав на движение, компьютер включил неяркий свет. Джим отер холодный пот с лица и дотронулся до шрама на лбу. На Гиоге, пока не исчезла гравитация, кровь из раны заливала ему глаза, мешая видеть.
      Ему хотелось снова заснуть, и хотелось спать без снов. Но он знал, что не сможет. Кроме того, из-за борьбы с возвращающимся кошмаром, все простыни были перекручены и промокли от пота. Он отбросил их и поднялся.
      Джим Кирк, только что получивший ранг капитана Звездного Флота, самый молодой офицер из всех, когда-либо получавших этот ранг, герой Аксанара и, – совсем недавно – Гиоги, теперь назначенный командующим звездолетом класса «Созвездие» «Энтерпрайзом», последние две недели жил в гостиничном кубикуле, одном из сотен одинаковых кубикулов, глядящих на другой такой же блок. Эти здания были почти неотличимы от по меньшей мере сотни таких же гостиничных комплексов, насаженных возле космопорта.
      В его теперешнем странном эмоциональном состоянии возбуждения по поводу предстоящего командования, беспокойства за Гари Митчелла и боли и смущения по поводу того, как закончились его отношения с Кэрол Маркус, Джим жил здесь, не замечая обшарпанности окружения. Не то чтобы его собственная мебель, которую он на время пребывания на Земле оставил на хранение на складе, представляла собой много больше, чем пластиковая встраиваемая койка. Джим так и не собрался сменить большую часть барахла, принадлежавшего ему со студенческих времен. Но у него была пара вещей из тяжелого старого дуба, – с фермы в Айове, и персидский ковер, который он как-то купил из прихоти, еще даже не поняв, как он ему нравится, и до того, как он понял, сколько ему это «нравится» будет стоить, если ему потакать.
      В кубикуле едва можно было встать в полный рост; еще там можно было лежать на кушетке, если не потягиваться. Он огляделся. Он мог бы заявить, что это место ему хорошо знакомо, но такое утверждение было бы обманом. Если б его попросили описать его, он бы не вспомнил ни одной детали. Внезапно его равнодушие превратилось в отвращение.
      Он вытащил свой маленький чемодан с крошечной полки и бросил в него свои немногочисленные пожитки: пару книг, включая одну, принадлежавшую его отцу; тонкую связку семейных фотографий; письмо от Кэрол. Он не мог решить, начнет ли его рана исцеляться, если он выбросит его, или станет еще глубже.
      – Компьютер.
      – Готов.
      – Закрыть мой счет.
      – Выполнено.
      Джим захлопнул чемодан и выскочил из кубикула, не оглянувшись.
      Снаружи, в предрассветной темноте, Джим почувствовал, что его кошмар по-прежнему маячит где-то рядом, на границе сознания. Он вновь и вновь видел один и тот же сон – нет, не о сбое сигналов, не о недопонимании, которое привело к сражению, не о самом сражении, и даже не о действиях, которые он предпринял, чтобы спасти большую часть своей команды, – оставив при этом свой корабль, «Лидию Сазерленд», мертвым, разбитым корпусом, дрейфующим в космосе. Вместо этого, сон снова и снова повторял те нескончаемые несколько минут в спасательной шлюпке, когда Гари Митчелл почти умер.
      Джим вскарабкался по лестнице к входу в Госпиталь Звездного Флота, стараясь беречь колено. Этим утром оно еще не доставило ему неприятностей. Он направился в отделение регенерации. Никто его не остановил. Он просил, приказывал, использовал свой ранг и нажимал все пружины, чтобы добиться официального позволения бывать здесь в любое время, не только в часы посещения. Наконец он просто стал игнорировать правила, и теперь все привыкли видеть его здесь.
      Как каждый день с тех пор, как он сам покинул регенерационную, Джим вошел в палату Гари. Гари Митчелл лежал в регенерационном боксе, спящий под действием лекарств, погруженный по шею в прозрачный зеленый реген-гель.
      Гари ненавидел болеть. Было больно видеть его таким. Все специалисты не переставали поздравлять друг друга с успехами. Но для Джима он выглядел осунувшимся и слабым, как будто гель вытягивал из него его молодость вместо того, чтобы восстанавливать его тело. Гари исполнилось тридцать лет сразу после того, как его поместили в реген. Джим был на полтора года моложе, сейчас ему только что исполнилось двадцать девять, и он очень нетерпеливо реагировал на последствия своих собственных ранений, и очень беспокоился о выздоровлении своего друга.
      Он сел рядом с Гари и заговорил с ним, как будто тот мог его слышать.
      – Они мне говорят, что ты скоро придешь в себя, – сказал Джим. –
      Надеюсь, это так. Ты здесь слишком долго пробыл, и это нечестно. Ты бы там, на Гиоге, ни единой царапины не получил, если бы не вернулся за мной. – Джим вытянул правую ногу, проверяя колено. Он только начал доверять восстановленному суставу; физтерапия вернула ему силу, так что он больше не отказывал в неподходящие моменты. Хотя Джим по прежнему должен был выполнять каждый день упражнения.
      – Они еще заявляют, что ты не можешь меня слышать из-за лекарств.
      Но они не правы. И мне наплевать, если они думают, что я спятил, что разговариваю с тобой. – Джим вспомнил последние несколько дней в регене, сумерки полусна, смятения и сновидений. – Я видел, что на Гиоге все идет не так. И по-прежнему не могу поверить, что Сиерен мог совершить такую ошибку. Я видел – пусть это странно звучит, Гари, я знаю, но я видел канву того, что там происходило. Я знал,что если все просто затихнут на тридцать секунд, если все коммандеры просто остановят огонь на минуту, то кризис минует. Но этого не случилось, Боже, я восхищался Сиереном. – Джим никак не мог поверить, что Сиерен ошибся, не мог поверить, что Сиерен и столь многие погибли. Он глубоко вздохнул. – Я видел, что происходит, я знал, как это остановить, но я ничего не мог сделать, и все пошло кувырком. Так ли это выглядело для Сиерена? Так ли это было бы для меня, если бы я командовал на Гиоге? Аксанар тоже ведь мог вылиться в такое, но этого не произошло. Там мы покрыли себя славой и не нарушили мирное соглашение. Что, это была просто удача?…
      Ему показалось, что веки Гари дрогнули. Но это просто был либо рефлекс, либо воображение Джима.
      – Ладно, – сказал он, – спи, поправляйся. Мне уже скоро нужно на
      «Энтерпрайз», но если кораблю придется обойтись без первого офицера в течение нескольких месяцев, так все переживут. Я выдвинул тебя на эту должность, мой друг, и ты займешь ее, как только поправишься.
      – Доброе утро, капитан.
      Темные волосы Гари свесились, закрывая лоб. Джим откинул их.
      – Капитан?…
      Джим поднял взгляд. Рядом стояла Кристина Чэпэл, из персонала отделения интенсивной терапии. Джим слышал ее, только не осознал, что она обращается к нему. Он еще не привык к новому рангу. Он получил его, когда все еще был в регене. Он потерял сознание, будучи коммандером, космокрейсер которого развалился вокруг него на куски; а очнулся капитаном с новой медалью и звездолетом класса «Созвездие», ожидающим, когда он примет командование.
      – Простите, мисс Чэпэл. Доброе утро.
      – Биотелеметрия коммандера Митчелла очень обнадеживает. Я
      подумала, вы захотите узнать. – Эффектная молодая женщина; ее светлые волосы были уложены в прическу, обрамляющую лицо.
      – Тогда почему он не просыпается? – сказал Джим.
      – Он проснется, – сказала Чэпэл. – Проснется, когда будет готов. – Она вручила ему распечатку.
      Проведя здесь столько времени, он научился разбираться в них. Он просмотрел распечатку. Данные действительно были неплохими. Тревожное смешение невроимпульсов в регенерируемом позвоночнике Гари обрело закономерность, а позвонки затвердели по сравнению с прежними призрачными тенями самих себя, когда они были только хрящевыми образованиями. Насколько Джим мог судить, разорванные внутренние органы Гари были теперь полностью восстановлены. Джим вернул распечатку.
      – Я смотрю, у него сердце восемнадцатилетнего, – сказал он.
      Она улыбнулась. В отделении регенерации бытовали шутки с бородой;
      одна из расхожих гласила: «Да, – в банке на ближайшей полке».
      – А доктор Маккой звонил, чтобы спросить, как его дела? – спросил
      Джим.
      – Нет.
      – Странно. Мы с ним должны вместе отправиться в космодок…
      позже. Я так надеялся, что и Гари будет с нами…
      – Наверное, доктор Маккой решил продлить свой отпуск.
      – Возможно. – Джим невесело усмехнулся. – Я, похоже, лучше
      справился, чем сам ожидал, когда выпихал его немного отдохнуть. Я даже не знаю, куда он подался.
      – Можно вас спросить?
      – Конечно.
      – Почему доктор Маккой называет коммандера Митчелла «Митч», в то время как вы зовете его «Гари»?
      – Все называют Гари «Митчем», кроме меня. Он получил это
      прозвище во время нашего первого кадетского тренировочного полета. Но я уже знал его год, и как-то так и не смог перенастроиться.
      – А он как вас называет?
      Джим почувствовал, что краснеет. Он подумал, что, может, отделаться тем,
      что сказать ей, что Гари зовет его Джим, как все. Хотя, как только Гари придет в себя, эта сказка разлетится в пух.
      – Он зовет меня «малыш», – сказал Джим. – Я немного моложе его, и он
      никогда не дает мне забыть об этом. – Он не сказал ей, что был младшим в своей группе более года. Он знал, что она скажет: «Скороспелка, а?…». Достаточно неприятно, когда тебя так называют в пятнадцать или двадцать лет. В двадцать девять это просто смешно.
      – Так, значит, вы давно знаете коммандера Митчелла?
      – Десять лет. Нет, одиннадцать. – Джим потерял в регене три месяца. Он
      вылетел на Гиогу весной, когда холмы к востоку от города зеленели после зимних дождей; когда он пришел в себя, – ему казалось, что прошло недели две, – холмы бледно золотились, опаленные летом. Теперь уже близилась осень, а Гари все еще был здесь.
      – С ним будетвсе в порядке, капитан. Я обещаю.
      – Спасибо, мисс Чэпэл. Мисс Чэпэл…
      – Да, капитан?
      – Не окажете мне любезность?
      – Если смогу.
      Он замолчал, спрашивая себя, можно ли просить ее сделать то, что все специалисты считают бесполезным.
      – Я знаю, считается, что смысла в этом нет, но я все вспоминаю то
      время, – перед тем, как я пришел в себя. Я мог слышать… или думал, что могу… но я не мог открыть глаза и не знал, где я, или что со мной случилось. Пока Гари все еще спит, не могли бы вы… говорить с ним. Говорить ему, что происходит, и что с ним все будет в порядке…
      – Конечно, могу, – сказала она.
      – Спасибо. – Он заколебался. – Я скоро должен прибыть в космодок.
      Я бы хотел оставить записку…
      – Вы можете написать ее в кабинете там, за дверью.
      Написать ее было непросто, но, наконец, ему удалось сочинить
      нечто, что, он надеялся, будет воодушевляющим.
      В дверном проеме он остановился. Кэрол Маркус стояла спиной к нему
      возле койки Гари, рядом с ней – доктор Энг, один из специалистов по регенерации. Они изучали показатели жизненных параметров Гари и сравнивали распечатки с прогнозами Кэрол. Кэрол не была врачом, как специалист по регенерации. Она была генетиком и составляла условия лечения для Гари и для Джима.
      Джим вспомнил, как он увидел ее в первый раз, вспомнил первые слова, что она сказала ему. Когда он начал проходить физиотерапию, в первый раз он продержался минут пять. Дрожа от изнеможения, весь мокрый от усилий и боли, он считал, что, будучи таким слабым, выглядит просто смешно, и тут он заметил, что она смотрит на него, а он не хотел, чтобы его кто-нибудь чужой видел таким. Хватало и Маккоя, который наседкой носился вокруг.
      Но Кэрол будто бы не заметила того, что Джим вымотан, шрама у него на лбу, слипшихся от пота волос. Она сказала: «Я еще не встречала человека, который бы так держался в подобном состоянии».
      Она была серьезна и элегантна, занятна и жизнерадостна. Она принадлежала к тем редким ученым, которые способны на интеллектуальные броски, что оборачиваются научными прорывами. Она была исключительно красива, с ее гладкими светлыми волосами и глубокими голубыми глазами. Джим немедленно почувствовал, что его влечет к ней, и хотя ее работа не требовала от нее посещения отделения интенсивной терапии, не говоря уже о физтерапии, она часто заглядывала к нему.
      В первый раз, когда он смог выйти из госпиталя, они вместе пошли гулять в ближайший парк. К тому времени, как его выписали, Джим и Кэрол влюбились друг в друга. Она позвала его поселиться в ее доме.
      Через три месяца он из него выселился. И теперь уже две недели ее не видел. Он испытал нерациональное побуждение отступить назад, в кабинет, и подождать, пока она уйдет.
      Не будь смешным, подумал он. Вы оба взрослые и в состоянии вести себя цивилизованно. И двинулся к ней.
      Доктор Энг откинула короткие темные волосы за ухо, сделала пометку на распечатке и, озабоченно нахмурившись, взглянула на Кэрол.
      – Что вы собираетесь делать?
      – Делать? Все, что полагается делать в подобных обстоятельствах, – ответила Кэрол. – Вы же не думаете, что это была случайность?
      – Нет, конечно нет, это просто… О, капитан Кирк! Как приятно видеть, что вы так хорошо выглядите.
      Кэрол повернулась, непривычно нервничая.
      – Джим!…
      – Привет, Кэрол. – Он остановился. Он хотел сказать ей все, или не говорить ничего. Он хотел любить ее… или никогда больше ее не видеть.
      – Ладно, увидимся, – сказала доктор Энг и дипломатично вышла.
      – Как ты себя чувствуешь, Джим?
      Он пропустил вопрос мимо ушей. Его сердце колотилось.
      – Это чудесно, что мы встретились. Я скоро уезжаю. Мы можем… Я бы хотел поговорить с тобой. Может, пойдем что-нибудь выпьем?
      – Я не в том настроении, чтобы пить, – сказала она. – Но я прогуляюсь с тобой.
      Джим задержался возле Гари, все еще надеясь, что он может очнуться. Но нет.
      – Поправляйся, мой друг, – сказал Джим и отдал мисс Чэпэл записку, с тем, чтобы отдать ее Гари, когда тот придет в сознание.
      Им не нужно было обсуждать, куда пойти. Джим и Кэрол направились
      к их парку.
      Почти не отдавая себе в этом отчета, Джим держался совсем близко к Кэрол. Его плечо касалось ее плеча, пальцы задевали ее руку. Сначала она просто отодвинулась.
      – О, – немного раздраженно сказала Кэрол, когда Джим задел ее в третий раз. Она взяла его за руку. – Мы ведь по-прежнему друзья, я надеюсь.
      – Я тоже надеюсь, – сказал Джим. Он попытался притвориться, что
      электрическая искра физического влечения больше не проскакивала между ними, но обнаружил, что настолько обмануть себя не удастся. Быть рядом с Кэрол означало быть пойманным вместе с ней в какую-то сеть, в которой обострялись все разделяемые чувства.
      – Ты теперь лучше спишь? – спросила Кэрол.
      Джим поколебался между правдой и ложью.
      – Я отлично сплю, – сказал он.
      Кэрол посмотрела на него с явным неверием, и он понял, что колебался
      слишком долго. Она слишком много раз обнимала его, когда он внезапно просыпался от кошмара в самые темные, предрассветные часы ночи.
      – Если ты хочешь поговорить об этом… – начала она.
      – Нет, не хочу, – резковато сказал он. – Разговоры на эту тему лишь
      предоставили бы ему извинение в излиянии своей тоски и сожаления. Это было ему нужно меньше всего, и Кэрол меньше всего нужно было об этом слушать. Кроме того, если бы он теперь сказал Кэрол, что по-прежнему просыпается с криком, запутавшись во влажной от пота постели, и в путах сна, принимая окружающую темноту за слепоту… Если бы он рассказал ей, как после снова пытался уснуть в этом обшарпанном, тесном кубикуле… Если бы он рассказал ей, как лежал там без сна, вымотанный, отчаянно желая, чтобы она по-прежнему была рядом с ним… было бы похоже на то, что он просит, чтобы она вернулась из жалости, вместо любви.
      – Нет, – снова, более мягко, сказал он. – Я не хочу говорить об этом.
      По- прежнему держась за руки, они дошли до маленького парка и ступили на дорожку, ведущую вокруг озера. Утки подплыли к ним, требуя подачки.
      – Мы всегда забываем принести им что-нибудь, – сказала Кэрол. –
      Сколько раз мы здесь гуляли, – и всегда собирались захватить с собой хлеб, но ни разу не захватили.
      – Мы… о другом думали.
      – Да.
      – Кэрол, должен быть какой-то способ!…
      Он оборвал себя, почувствовав, что она напряглась.
      – Например? – спросила она.
      – Мы могли… могли бы пожениться.
      Она взглянула на него; на какой-то миг он подумал, что она собирается
      расхохотаться.
      – Что? – сказала она.
      – Давай поженимся. Мы можем отправиться в космодок… Адмирал
      Ногучи мог бы провести церемонию.
      – Но почему пожениться, во имя неба?
      – У нас в семье так принято, – скованно сказал Джим.
      – Но не в моей, – сказала Кэрол. – Да и все равно это бы не помогло.
      – Это всем помогало в течение поколений, – сказал Джим, хотя, в
      случае с его собственными родителями, эта истина становилась несколько резиновой. – Кэрол, я люблю тебя. Ты любишь меня. Ты – тот человек, которого я хотел бы видеть рядом, если бы оказался один на пустынной планете. Нам было весело вместе – помнишь, как мы отправились в док и тайком пробрались на «Энтерпрайз», чтобы устроить себе свою личную экскурсию… – Выражение ее лица заставило его остановиться. – Это правда…
      – Да, – сказала она, – Это правда. И я скучаю по тебе. Дом стал ужасно
      тихим без тебя.
      – Значит, ты согласна?
      – Нет. Мы это уже столько раз обсуждали. Неважно, что бы мы не сделали, это ничего не изменит. Я не могу быть с тобой, а ты не можешь остаться со мной.
      – Но я мог бы. Я мог бы перевестись в штаб…
      – Джим… – она повернулась и посмотрела ему прямо в лицо. Она
      держала его за руки и смотрела ему в глаза. – Я помню, как ты отреагировал, когда стало известно, что ты примешь командование «Энтерпрайзом». Ты думаешь, тот, кто любит тебя, захочет отнять это у тебя? Ты думаешь, что сможешь любить того, кто попытается?
      – Я люблю тебя, – сказал он. – Я не хочу тебя потерять.
      – И я тоже не хочу тебя потерять. Только я тебя потеряла еще до того,
      как тебя встретила. Я смогу привыкнуть к тишине. Я не смогу привыкнуть к тому, что ты будешь возвращаться ко мне иногда на несколько недель и потом я буту терять тебя снова, и снова, и снова.
      Он все еще продолжал искать другое решение, но понял, что ходит по кругу и не видит, как его разорвать.
      – Я знаю, ты права, – несчастно сказал он. – Я просто…
      На синие глаза Кэрол навернулись слезы.
      Они поцеловали друг друга, – в последний раз. Она прижала его к себе.
      Он опусти голову к ней на плечо, отвернув лицо, потому что он тоже был на грани слез.
      – Я тоже люблю тебя, Джим, – сказала она. – но мы не живем на
      пустынной планете.
      В лагуне острова, где встречались и сливались берег и соленое мелководье, в черном иле разрослись мангровые деревья. Вода отступила с отливом, оставив после себя густой вязкий запах. Опустилась ночь и взошла земная луна, посеребрив темную воду и черный ил.
      Спок, коммандер Звездного Флота, офицер по науке звездолета «Энтерпрайз», гражданин планеты Вулкан, смотрел на лагуну, прислушиваясь к звукам и запахам. На необжитом берегу острова не было следов человеческого или чьего-нибудь еще присутствия. Богатая экосистема очаровывала его. Множественный звон москитов, то поднимавшихся, то опадавших волной вокруг, служил фоном для низкого уханья сов и резких, высоких звуков, которые издавали летучие мыши. Он мог отслеживать их полет по шелесту крыльев. Совы пролетали плавно, летучие мыши – внезапно меняя направление. В воду с берега скользнула змея, – звук ее плавного движения при этом почти не изменился. На обнажившемся или танцевали крабы. Когти большого енота негромко простучали по стволу мангрового дерева; затем его лапы шлепнули по илу; на его зубах что-то хрустнуло. К утру от пойманного краба не останется ничего, кроме горки из кусочков раскрошенного панциря.
      Местные жители утверждали, что здесь все еще водятся кугуары, но Спок подозревал, что это делалось в целях развития туризма.
      Голубая цапля упала с плеском на мелководье из темного неба. Она встала в воде, держа наготове клюв и ноги. Спок мельком подумал, на кого она охотится. Он снял ботинки, закатал брюки и ступил в илистую темную воду. Он мог чувствовать подошвами шевеление живых созданий, – словно постоянный электрический ток. Задев пальцами что-то твердое, он поднял это и сполоснул в воде, чтобы смыть ил. Это был одностворчатый моллюск, около полпальца длиной, расчерченный черно-белыми узорами. Его панцирь, закручиваясь спиралью, сходился в точку, с острыми отростками возле вершины. Создание отступило внутрь панциря, скрылись даже рожки. Спок стоял не шевелясь, пока моллюск показал постепенно усики, голову, тело и не пополз по его руке.
      Спок вернул «королевскую корону» в воду и направился обратно, в сторону конференц-центра, избрав долгий путь вокруг мыса. Болото вскоре сменилось океанским берегом: белый песок, поросшие травой дюны, пальмы. Когда горизонт высветлился солнцем, он достиг укромного пляжа. Он вошел в воду и поплыл, пробуя свои силы против волн и течений.
      Ребенком Спок не умел плавать. Его родная планета, Вулкан, вращалась, горячая и сухая, вокруг древнего алого солнца. Обширные водные поверхности были редки на Вулкане, на планете едва хватало воды, чтобы поддерживать ее экосистему. Первым же утром по прибытии на конференцию, пока все еще спали, он предпринял самостоятельную осторожную попытку научиться плавать. Сначала он не знал, как удержать свое длинное, худощавое тело на плаву, но, после некоторого барахтанья, ему это удалось. Как только он вычислил способ, как двигаться вперед, его навыки плаванья стали быстро совершенствоваться.
      Отплыв на несколько километров от берега, он остановился и завис в воде. Островной мыс смотрелся тонким белым прочерком пляжа и тонкой зеленой полоской растительности. Не закрывая глаз, он опустился с головой под воду. В метре от поверхности воды висела барракуда, уставившись на него каменным взглядом, ее торпедовидное тело было совершенно неподвижно, не считая подрагивания плавников. Спок знал, что она является опасным хищником. Он поискал в своем разуме чувство страха, но не нашел. Вулканцы приучали себя поддерживать безэмоциональное состояние абсолютного хладнокровия при любых обстоятельствах; Спок постоянно примерял себя к этому идеалу. Он успешно противостоял страху и боли; с той же решимостью он противостоял гордости и отчаянию, радости и скорби, и любви.
      Еще миг барракуда смотрела на Спока; в следующий они исчезла. Ее стремительное тело метнулось прочь одним движением, Спок снова был один. Возможно, барракуду не заинтересовала основанная на меди зеленая кровь чужака; или, может быть, она просто не была голодна.
      Он доплыл до берега, вытерся, пригладил короткие черные волосы, оделся и пересек пляж. Белый песок сменился травянистыми дюнами; дюны – деревьями и тенью. Несколько людей уже лежали на песке, на солнце. Людская раса эволюционировала под желтой звездой. В отличие от вулканцев, они имели некоторую природную защиту от ультрафиолетового излучения. Тем не менее, Спок считал, что они подвергают себя ненужному риску. На некоторых были купальные костюмы, что показалось ему глупым: неадекватная защита от солнца, с одной стороны, и помеха для плавания – с другой. Он не видел смысла в использовании одежды как украшения.
      Хотя был уже день, когда он достиг конференц-центра, в холле почти никого не было. Участники либо уже разъехались после вчерашних последних докладов, либо же они участвовали в вечеринке до поздней ночи и теперь все еще спали. В частности, дельтанцы выказали способность участвовать в дискуссиях целый день, после чего кутить всю ночь. Другие расы, включая людей, по-видимому, приняли это за вызов. Результатом этого явился беспорядок, который заставил Спока принять решение избегать этой дикой части конференции, и вместо этого проводить большинство ночей, исследуя дикие части острова.
      – Простите, – коммандер Спок? Вам посылка.
      Спок подошел к конторке. Кто-то предпринял значительные усилия и затраты, чтобы выслать ее, вместо того, чтобы заказать местное синтезирование; почтовые штампы покрывали обертку. Спок взял посылку. Адрес был написан рукой его матери.
      Он поднялся к себе в номер и с любопытством оглядел пакет, прежде чем вскрыть его. Хотя он провел на Земле и в доках на ее орбите несколько месяцев, а его родители в настоящее время проживали тоже на Земле, он не навещал их и не звонил им. Сарек, его отец, посол Вулкана, не одобрял его решение вступить в Звездный Флот. Разрыв между ними продолжался теперь уже несколько лет и, поскольку Спок не видел путей, как поправить дело, он принял это как неизбежное. С матерью он общался тоже нечасто. В отличие от отца, она могла согласиться с его правом принимать решения касательно своей жизни. Она никогда не пыталась склонить его к точке зрения Сарека. Но несогласие между ее мужем и сыном поставило ее в неловкое промежуточное положение. Хотя Спок не признавал, что может чувствовать сожаление по поводу их отчуждения, он не был равнодушен к чувствам своей матери.
      Люди, смотревшие на Спока со стороны, видели высокого, худощавого мужчину, отлично владеющего своим телом; зеленоватый оттенок лица, черные брови вразлет и глубоко посаженные темные глаза, аккуратно подстриженные черные волосы с короткой челкой, остроконечные уши: вулканец. Во всяком случае, так его воспринимало большинство. Но его кровь не было полностью чужой морям и земле этой планеты, поскольку его мать, Аманда Грейсон, была землянкой. Она обладала всеми чувствами и эмоциями человеческого существа. Желая, чтобы его мать не поддавалась своим чувствам, Спок тем не менее знал, что напряжение между ним и Сареком глубоко ее ранит. Единственным решением, каким бы неудовлетворительным оно ни было, было оставаться в стороне.
      Он открыл пакет. В нем была коротенькая записка, содержащая приветствия и пожелания благополучия, без упоминания о его молчании, без намека на силу эмоций, стоявших за письмом. Холодный тон письма нарушала лишь подпись:
      «С любовью, Аманда».
      Сама посылка представляла собой тунику из коричневого шелкового бархата, с золотой вышивкой по вороту и рукавам. Спок уставился на нее, гадая, отчего его матери пришла в голову мысль послать ее ему. Такую вещь можно было надеть разве что на вечеринку или прием, а Аманда, конечно, знала, что он посещал только те приемы, от которых не мог уклониться, и на которых был обязан носить парадную форму Звездного Флота. Будучи человеком, его мать была более импульсивна и куда менее логична, чем вулканец. Но это не означало, что ее действия были менее осмыслены или лишены значения, которое можно было бы понять. Спок понял, после минутного раздумья, что она надеется, что он найдет в жизни другие интересы, помимо работы. Она желала ему счастья.
      Он примерил тунику. Конечно, она ему подходила. Он вынужден был признать, что находит текстуру ткани эстетически приятной. Он сложил подарок, снова убрал его в пакет, и уложил его вместе с остальными своими вещами – между модулями памяти и тезисами доклада, который он делал.
      Его отпуск закончился; настало время возвращаться на «Энтерпрайз».
      Кадет Хикару Сулу уклонился, сделал выпад и отступил, до того, как его противник мог нанести укол, который принес бы ему победу. Он снова сделал выпад, сделал еще один – и табло засветилось, отмечая удар, завершающий финальный бой фехтовального турнира Внутренних Планет.
      Рефери подтвердил удар и победу в сабельном турнире кадета Хикару Зулу.
      Едва замечая реакцию зрителей, хватая ртом воздух и пытаясь унять колотящееся после длительного и напряженного фехтования сердце, Хикару поднял маску и отсалютовал противнику. Он фехтовал с ней на межконтинентальном чемпионате, когда стал первой саблей Академии Звездного Флота и занял место в сборной Земли. Фехтовальщики ее школы занимали большинство мест в сборной, а она была капитаном команды. Он никогда еще не побеждал ее прежде.
      Она стояла с опущенной головой, опустив саблю. Она выиграла этот турнир два раза. Чемпионство принадлежало ей, по праву, и по традиции, и по способностям тоже. Она принадлежала к одной из самых влиятельных семей Федерации, аристократии старых денег и заслуг. Фехтование было их фамильным спортом. Как осмелился фехтовальщик из Звездной Академии, какой-то провинциал, практически из колоний, появиться тут и отобрать ее победу?
      Когда она подняла маску, она выглядела такой злой, такой ошеломленной, что он даже испугался, что она покинет дорожку, презрев правила вежливости.
      Он протянул ей руку без перчатки. Ее движения всегда были легки и красивы, но сейчас она принудила себя пожать его руку, и у нее это вышло неловко.
      Хикару попытался придумать что-нибудь, чтобы сказать ей в утешение, но тут она швырнула маску, саблю и перчатку на пол, и сбросила успокаивающую руку тренера.
      Она гневно уставилась на Сулу.
      – Ты, безграмотный крестьянин! – рявкнула она. Сопровождаемая членами команды, поклонниками и тренером, она устремилась в раздевалку.
      – «Безграмотный крестьянин»?… – у Хикару появилось искушение
      процитировать что-нибудь из поэзии. Если у родителей его противника, чья семья только тем и занимались на людской памяти, что пыталась удержать свое положение, имелись претензии на литературную образованность, то, вероятно, на полках их библиотеки завалялась какая-нибудь из тех книг, что имелись у отца Сулу. «Застывший огонь», например. Или «Девять солнц».
      Возможно, и завалялась, мрачно подумал Хикару, – непрочитанная.
      Один из членов команды задержался возле него.
      – Ну что, горд и доволен?
      – Да, – сказал Хикару. – Именно. – При всем неумении проигрывать, его
      противница была лучшим саблистом, какого он когда-либо встречал. Он не ожидал, что победит ее.
      – А то она стала бы победителем чемпионата в течение трех лет.
      – И что я, по вашему, должен сделать? – сердито спросил Хикару. –
      Броситься на свой меч из угрызений совести?
      Член команды сощурился и ушел.
      А ведь Хикару верил, что если он достигнет этого, они примут его. Позабудут его положение, и его бедность, и будут уважать его за его достижения. Он был просто дурак, что так думал. У него не было шансов, что его признают за равного; ни единого шанса. Если бы его родители даже сделали блестящую карьеру, чего они не сделали, только старые деньги и старые положения и старые связи были в счет.
      Против воли, Хикару начал смеяться. Снобизм вдруг куда-то подевался, и он находил теперь членов команды смешными и, странным образом, жалкими.
      Сразу после церемонии награждения, он убрал оружие в чехол и вернулся в свою комнату в Академии, чтобы позаниматься.
      Поскольку его мать работала агрономом-консультантом, его семья переезжала с планеты на планету все его детство. Его образование было весьма основательным по одним дисциплинам и никаким – по другим. Занятия в Академии представляли собой постоянные попытки нагнать знания с периодическим обнаружением того, что он знает предмет лучше преподавателя.
      Звездный Флот одобрил то назначение, о котором он просил, но окончательное решение зависело от выпускного балла, а этот, в свою очередь, – от последних экзаменов его последнего курса. Он должен был сдать их лучше, чем как-нибудь.
      Чувствуя холод медали чемпиона в одной руке, тяжесть оружия – в другой, зная, что члены его команды оплакивают где-то поражение их чемпиона, вместо того, чтобы праздновать его победу, он спросил себя, не следовало бы ему выйти из команды еще несколько месяцев назад. У него было бы больше времени на учебу. Но правда заключалась в том, что он любил фехтовать, и энергия, которую давали ему тренировки, помогала ему с учебой. А, может, помогала не свихнуться. Еще совсем давно, когда он впервые понял, что совершенствуется в спорте для избранных, спорте людей совершенно иной социальной группы, он уже слишком любил фехтование, чтобы выйти из игры.
      Неделей спустя Хикару шел вдоль пляжа, отбрасывая воспоминания о выигранном чемпионате, как он отбрасывал ногой сырой песок. У самой воды набегающая волна лизала гладко обкатанную, безвозрастную гальку. Море, и песок, и ветер, и маленькие отполированные камни холодно, по осеннему поблескивали.
      Он выиграл чемпионат, и получил свою квалификацию, и звание, и назначение. Он закончил с фехтованием, и с экзаменами, и с Академией.
      Он вернулся к костру; запах дыма мешался с соленым запахом моря. Взметнулись искры, когда он бросил в огонь еще кусок плaвника.
      Он сел и прислонился к выброшенному штормом стволу дерева, – вырванному с корнями кедру, отполированному до серебристого блеска. Горизонт просветлел близким уже солнцем, которое поднималось в слишком прозрачный воздух и слишком чистое небо, чтобы взорваться красками восхода. Небо на востоке было светлым. Над головой оно было цвета яркого индиго. На западе все еще поблескивали звезды.
      У него оставалось лишь несколько часов увольнительной, несколько часов мира и одиночества и ознакомления с его родной планетой. Он родился на Земле, но вырос на дюжине чужих планет. Здесь он провел три года, но учеба и практика отнимала все время – до сих пор.
      Он решил провести свое свободное время на океане, не потому, что этого ему особенно хотелось, а просто потому, что у него не было ни денег, ни времени, чтобы отправиться куда-нибудь еще. К двадцати годам он уже повидал горы выше, чем Гималаи, пустыни шире, и суше, и безжизненней, чем Сахара, всевозможные чудеса, планетные и звездные. Истории о земных красотах никогда его не впечатляли.
      Но, проведя в одиночестве на морском побережье несколько дней, он почувствовал, как его захватила и привлекла спокойная красота незнакомой родной планеты.
      Я привык думать, что я могу чувствовать себя дома где угодно, подумал он. Но теперь я знаю, что никогда не был дома. Не чувствовал ничего похожего на то, что я чувствую теперь, сидя на берегу величайшего земного океана.
      Но ему скоро пора уезжать; скоро он будет на пути к границе, будет служить на «Ээрфене», под командованием капитана Хантера.
      Пригревшись в тепле огня, он задремал.
      Коронин шагала через темное посадочное поле, не глядя на обшарпанные корабли, увязшие в грязи. Лучшие годы кораблей, что посещали систему Арктура, остались в далеком прошлом, неважно, принадлежали ли они Федерации, Клингонской Империи, или были состряпаны из деталей различного происхождения и какого-то вторсырья.
      Но один корабль на поле отличался от прочих.
      Пронизывающий холодный ночной ветер мёл тонкую пыль по ботинкам Коронин и обжимал ее плащ вокруг ее тела. Он подхватывал ее длинные медного цвета волосы и отбрасывал их с ее высокого лба, открывая лобные складки. Он трепал ее поднятую вуаль, обвивая ее вокруг ее плеч.
      Она приостановилась в нескольких шагах от сияющего нового корабля. На его гладких боках мерцал звездный свет. Никто, – по крайней мере, никто в системе Арктура еще не видел ему подобного. Корпус с широко раскинутыми крыльями, длинная тонкая средняя секция и сферический нос выдавал принадлежность корабля Клингонскому военному флоту – это был их излюбленный дизайн. Но дизайн усовершенствованный, разработанный для одного только этого корабля.
      И теперь он принадлежал Коронин, которая была беглянкой вне закона.
      Он толкнула ключ в щель запертого люка. Ключ и корабль произвели обмен электронной информацией. Зная, что и ключ и корабль могут принести ей гибель, Коронин попыталась призвать на помощь свою философию фатализма. Но возможности, что предоставлял ей этот корабль, возбуждали ее сознание сверх всякой меры.
      Люк открылся, и она ступила внутрь. Командный жилой отсек мог подождать. При приближении Коронин открылся люк отделения охраны рабочего отсека.
      – Мой господин… – сержант оборвал себя, увидев Коронин. Его лобные складки шевельнулись, он свел кустистые брови.
      Коронин видела его замешательство. Она не сделала ничего, чтобы помочь
      ему, но, молча стоя перед ним, наблюдала, как замешательство усиливается.
      – Моя госпожа, – быстро сказал он. – Это рабочий отсек, неподходящее
      место для граждан вашего… вашего положения. Если вы позволите, я провожу вас в командный жилой отсек, где вы сможете с удобством подождать моего господина.
      Коронин улыбнулась. Ее забавляло, что он принял ее за любовницу прежнего владельца корабля. Она одобрила скорость, с какой сержант оправился от своего удивления – или скрыл его. Она увидела в нем ценного ассистента, – если его можно будет склонить на свою сторону.
      Она подняла тонкую золотую цепочку, что держала в руке. На ее конце крутился круг жизни, его цвета уже выцвели в ясность смерти.
      – Твой господин не вернется, – сказала она. – Этот корабль принадлежит мне.
      Другие члены команды едва взглянули на нее с поверхностным любопытством, когда подумали, что она новая фаворитка их господина. Теперь, когда она заявила, что сама является их госпожой, они все уставились на нее – кто изумленно, кто испуганно. Лишь немногие выказали радость и облегчение, поняв, как мало шансов у Коронин удержать корабль. Но они сразу приняли нейтральное выражение лица.
      Сержант, разинув рот, ошеломленный, попытался найти смысл в ее заявлении.
      – Вы убили моего господина – ограбили его?… – он замолчал. Никто не
      мог так просто украсть электронный ключ и использовать его, чтобы проникнуть на борт. Он содержал защиту на случай такой возможности.
      – Ваш господин передал мне права на свой корабль. Он потерял их в игре.
      Честной игре. Но впоследствии, он пожалел о том, что в нее ввязался.
      Она резко качнула цепочку, подбросив диск жизни. Затем поймала его и
      сжала ладонь, как будто не знала об острых краях. Прицепляя диск к длинной бахроме на ее поясе, она намеренно повернулась спиной к сержанту.
      Когда сержант бросился на нее, она резко крутанулась назад и блокировала
      удар. Она покачнулась, но ее сопротивление заставило его потерять равновесие. Он схватился за бластер на поясе. Коронин побрезговала использовать против него зарядное оружие. Она бросила дуэльный клинок и он располосовал руку сержанта. Тот пронзительно закричал. Бластер вылетел из его руки. Коронин подхватила его и засунула в карман.
      Сержант рухнул на пол, пытаясь остановить хлынувшую из руки кровь. Кровотечение было сильным но, в конце концов, не таким уж опасным. Коронин специально не повредила ему основные сосуды. Она не одобряла ненужных убийств.
      – Встань. – Она приставила кончик лезвия к его шее.
      Он застонал, напуганный. Его лобные складки побледнели и стянулись, –
      он был на грани шока. Он с трудом поднялся. Его взгляд застыл на лезвии. Пока он глядел, сверкающее оружие Коронин впитало кровь, блестевшую на лезвии. Цвет клинка крови изменился.
      – Корабль принадлежит мне, – повторила Коронин. – Команда – моя и ты
      тоже – мой. Я позволю тебе выбрать свою судьбу. Ты можешь поклясться мне в верности, или ты можешь умереть.
      Хозяин сержанта опозорил себя. Сержант мог принять его позор, или отвергнуть его и принять Коронин.
      Он принял верное решение.
      – Я клянусь, за себя и команду, пока она в моем подчинении, служить вам. – Он поколебался.
      – Меня зовут Коронин.
      – Я клянусь служить вам, Коронин.
      Она убрала лезвие и вытерла его. На шее сержанта показалась капля крови.
      – Мои вещи скоро прибудут. Как только вы проследите за их
      благополучной доставкой в жилой командный сектор и подготовите корабль к отправлению, вы можете заняться своими ранами.
      Он признал ее право требовать от него заняться сперва ее делами, несмотря на боль.
      – Благодарю вас, моя госпожа.
      – Меня зовут Коронин! – зло сказала она. Ее рука сжалась на рукоятке.
      Он поколебался. Он предложил ей титул как акт вежливости, а она
      отвергла его. Он не мог понять – почему. При его боли, и шоке, и страхе, он лихорадочно пытался понять, каким образом оскорбил ее.
      – Я не использую титулов, – сказала Коронин, резко, но уже не сердито. – Выполняй приказы.
      Он медленно опустился на колени перед ней.
      – Да, Коронин.
      Она повернулась спиной к нему и команде. Никто не двинулся, чтобы
      напасть. Она закрыла рабочий отсек, заблокировав членов экипажа у их консолей, но выпустив сержанта, и поспешила в командный отсек, чтобы ознакомиться с управлением.
      Она хотела быть далеко от системы Арктура, когда правители
      Клингонской империи осознают пропажу.
      С помощью их новейшего корабля она посмотрит, какую шутку можно
      сыграть с Федерацией Планет.
 

 
      Коммандер Спок остановился перед дверью в капитанскую каюту звездолета «Энтерпрайз». За одиннадцать лет он ни разу не переступил ее порог, хотя он работал с капитаном Пайком больше, чем с кем бы то ни было из людей. Пайк был скрытным на предмет частных дел человеком. Мистер Спок одобрял сдержанность капитана.
      Вулканец постучал в дверь. Он не ожидал ответа.
      – Войдите. – Дверь скользнула в сторону.
      Спок оказался на пороге. Он не придумал, что будет говорить. Пайк сидел, опершись локтями на стол и подперев кулаками подбородок и смотрел на кристаллы, покрывавшие поверхность стола. Они были различных размеров и цветов, одни содержали в себе статичные образы, другие – съемку. Острое зрение Спока различило знакомые образы и виды. Он не знал, что капитан Пайк записывает памятные кристаллы образами планет, на которых побывал корабль.
      Пайк вскинул глаза; его задумчивое настроение улетучилось. Он провел рукой над кристаллами. Образы исчезли. Кристаллы потемнели, затем прояснились до абсолютной прозрачности.
      – Добрый день, мистер Спок.
      – Коммодор Пайк.
      – Не «коммодор»! Пока нет. До сегодняшнего вечера я остаюсь
      капитаном. – Он смел кристаллы со стола в небольшую сумку, затягивающуюся ремнями. Они застучали друг о друга.
      – Хорошо, капитан Пайк, – сказал Спок.
      – Вы по делу?
      – Нет, сэр. «Энтерпрайз» готов к передаче командования.
      – Хорошо. – Он затянул сумку, завязал ее и бросил в ближайший пустой чемодан. – не слишком много за одиннадцать лет, а?
      – Капитан?
      – Ничего. Я просто ощущаю свой возраст.
      Спок подумал. Капитану Пайку еще не исполнилось пятидесяти. На Вулкане он все еще считался бы молодым. Без сомнения, он думал о наступающей зрелости.
      – Да, капитан. Поздравления, сэр.
      – Поздравления?…
      – Да, сэр. По поводу вашего повышения. И возросшей ответственности.
      – А-а. Ага. – Он сдержанно улыбнулся; улыбка, казалось, не была радостной.
      Спок не понимал этого.
      – Вы пришли о чем-то конкретном поговорить, Спок?
      – Смена командования предоставляет мало возможностей для разговора, капитан. Я пришел к вам сейчас… просто пожелать вам всего хорошего.
      – Просто?
      – Да, – сказал Спок. – Такого рода пожелание, возможно, нелогично, оно основано на суеверии, желании удачной судьбы, но… – Он не знал, что еще сказать. – Я многому научился у вас, капитан.
      – Это честь для меня, мистер Спок. – сказал капитан Пайк. – Спасибо.
      – Возможно, у нас еще будет возможность совместной работы, когда-нибудь в будущем.
      – Это имеет для вас значение, мистер Спок?
      – Что, капитан?
      – Я вас так и не спросил, не хотите ли вы получить новое назначение и со
      мной вместе покинуть «Энтерпрайз» Я мог бы дать рекомендации. Если я это сделаю, вы сможете получить место моего помощника на звездной базе.
      – Мне известно, что так часто делается, – сказал Спок. – Капитан Кирк
      рекомендовал двух своих старших офицеров на должности на «Энтерпрайзе». Это его привилегия, как и ваша привилегия – подбирать себе офицеров.
      – Вероятно, я должен был поговорить об этом с вами, – сказал капитан
      Пайк. – Он переложил несколько вещей в чемодане и закрыл его. – но я сделал выбор за вас, поскольку я опасался, что, если сделаю вам это предложение, вы можете почувствовать себя обязанным принять его. И будете вынуждены покинуть «Энтерпрайз». Я сделал ошибку?
      – Сэр? – сказал Спок в замешательстве.
      – У вас высоко развито чувство ответственности, мистер Спок. Вы не
      обязательно выбираете то, что хорошо для вас.
      Спок воспринял замечание Пайка как критику; но он не понимал ее цели.
      – «Хорошо» – в высшей степени субъективный термин, капитан, – сказал
      он. – Вулканцы стараются исключать субъективные понятия из своих решений. Цель вулканца с моей подготовкой и образованием – увеличить объем знаний, доступный мыслящим существам.
      – Может, я, в конечном счете, и не сделал ошибки. – Капитан Пайк
      поколебался. – Когда люди с моей подготовкой и образованием прощаются, они пожимают друг другу руки. Но вулканцы…
      – Я пожму вашу руку, капитан Пайк, если вы этого хотите, – сказал Спок.
      Капитан и офицер по науке пожали руки – в первый и последний раз.
      Ухура прибыла на борт «Энтерпрайза» довольная и отдохнувшая; она была рада, что вернулась, и в то же время ей хотелось, чтобы фестиваль продолжался еще с неделю. Она сложила вещи в своей каюте и перенастроила устройство связи так, чтобы ее вызвали с мостика, если ее пакет прибудет, когда «Энтерпрайз» будет еще в порту. На это было не похоже, но мало ли. Затем она сменила костюм, что носила на фестивале – длинное темно-красное платье с кельтской вышивкой вокруг шеи и на запястьях – на униформу; – и превратилась из Ухуры, музыканта, представителя народа банту из Объединенной Африки, в лейтенанта Ухуру, офицера по связи звездолета «Энтерпрайз».
      Деятельность на мостике выглядела как бесконтрольный хаос для непосвященного. Ухура уже много раз прежде наблюдала такой хаос. Она понимала, как все делается, смысл всей этой круговерти. Все менялось, развивалась, и все еще раз существенно поменяется в течение этого полета.
      Ухура вернулась на борт.
      Капитан Пайк получил повышение. Этим вечером его сменит другой офицер. По всему кораблю ожидание, и любопытство, и опасения по поводу назначения нового капитана мешались с сожалением из-за ухода их уважаемого и почитаемого командующего офицера.
      Внезапно громкая речь на мостике прервалась.
      Появился коммандер Спок. Все примолкли, – не из-за страха, не от неприязни и не от нежелания быть услышанными, – но потому, что само присутствие мистера Спока настраивало на более серьезный лад.
      Он быстро оглядел мостик, затем занял место у научной консоли, как будто не заметив эффекта своего появления. Вообще, Ухура сомневалась, что мистеру Спок скучал по чему бы то ни было, связанному с «Энтерпрайзом».
      – Доброе утро, мистер Спок, – сказала Ухура.
      – Лейтенант Ухура.
      – Вы хорошо провели отпуск?
      – Это был интеллектуально стимулирующий период, – сказал он. Она не
      видела его около месяца; теперь он казался еще более собранным и контролирующим свое поведение, чем обычно.
      – Я купила ирландскую арфу, – сказала Ухура.
      – Прошу прощения?
      – Я была на Ирландском Фестивале по игре на арфе, в Манделе. И я
      заказала арфу. Сиобган, может, закончит ее до того, как мы отчалим, но скорее всего, мне придется подождать до нашей следующей стоянки.
      – Почему Ирландский Фестиваль по игре на арфе проходил в Манделе?
      Мандела находится не в Ирландии.
      – Они проводят такие фестивали по всему миру, мистер Спок. И
      подумывают, не провести ли вскоре один где-нибудь не на Земле. Вне Ирландии игроков на арфе больше, чем в ней. Можно даже не быть рыжим. – Она улыбнулась. – Правда, у Сиобган рыжие волосы, но кожа темнее моей. Она делает самые прекрасные арфы, какие я когда-либо видела.
      – Мне будет интересно посмотреть, как играют на этой арфе.
      – Мне тоже… надеюсь, ее все же пришлют до того, как мы отправимся. А
      что- нибудь известно, куда мы направляемся, и на сколько?.
      – Первым наши приказы получит, конечно, новый капитан, – сказал Спок. – Но…
      Ухура не помнила, чтобы Спок хоть раз заинтересовался пустыми сплетнями; но каким-то образом он всегда был в курсе изменений в планах и политике Звездного Флота.
      – Что, мистер Спок?
      – Корабль не готов для длительного путешествия технически и по запасам
      топлива, и у нас неполный научный персонал. Отсюда можно вывести высокую вероятность ограниченного по времени перелета.
      – Ясно. – Ухура была разочарована. Ходили слухи об исследовательских
      планах Федерации, и все на «Энтерпрайзе» надеялись принять в них участие.
      Двери лифта открылись, и на мостик ворвался главный инженер Монтгомери Скотт.
      – Я стал дядей! – восклицал он. – Вот, возьмите сигару, лейтенант Ухура! Мистер Спок, сигара по поводу!
      Пока Скотт обходил мостик, вручая сигары всем и каждому, Ухура спрашивала себя, что ей следует делать с закрученным в цилиндр табаком.
      – Поздравляю, мистер Скотт, – сказала она, когда он завершил круг и, сияя, гордо и воззрился на нее и Спока. – И спасибо. Все же, думаю, мне не стоит курить на мостике.
      – Какова функция этого объекта? – спросил Спок.
      – Эт’ сигара, мистер Спок. Эт’ традиция, вручать всем сигары, когда
      рождается ребенок. Моей маленькой племяннице – два дня. Даннан Стюарт, так ее зовут. Героическое имя! Я в первый раз стал дядей! Хотя, – сказал он, будто выдавая секрет, – крошка оч’нь… оч’нь маленькая.
      Ухура улыбнулась.
      – С этим она справится, мистер Скотт.
      – Я по-прежнему не понимаю, что это за объект. Эта сигара. – Спок
      прокатил сигару между своими изящными сильными пальцами. Табак захрустел.
      – Осторожно, мистер Спок! Ее надо зажечь, а не раздавить! Вы попортите табак!
      – Но это, похоже, сделано из сухих листьев, – сказал Спок. Как можно испортить… – Он поднес ее к носу, понюхал и быстро убрал от носа. – Это табак, мистер Скотт. Он содержит вредоносные вещества.
      – Ага, эт’ верно, – признал Скотт. –но эт’ же традиция, понимаете?
      Спок снова посмотрел на сигару.
      – Думаю, я понимаю, – сказал он. – Во времена критической
      перенаселенности, рождение ребенка требовало смерти взрослого. Взрослые прибегали к чему-то вроде лотереи, чтобы решить, кто должен уступить место. Ваши обычаи… очаровательны. Не эффективны, но очаровательны.
      – Ну, не совсем все так было, мистер Спок…
      Спок отдал ему сигару.
      – Я уверен, вы хотели оказать мне честь, но я бы предпочел не участвовать в вашей лотерее.
      Джим транспортировался в космодок. Зачем я сказал это Кэрол? – подумал он. Я же знал, что она скажет в ответ. Она это уже сказала раньше. И я это уже говорил. И я знаю, как это – быть частью семьи офицера Звездного Флота. Что это стряслось с моим непоколебимым решением не делать этого ни с кем?
      – Джеми? Джеми Кирк?
      Джим повернулся на знакомый голос.
      – Агован!
      Крупное существо схватило его за ноги коленными клешнями и крутануло
      вокруг, опираясь на центральную ногу. Джим ухватил его за гриву. Агованли поставил его на место, пыхтя, выдувая горячий воздух, обнимая его на свой манер.
      – Поздравляааю, – сказал Ванли. – От его голоса на стене что-то
      зазвенело. – Поздрааавляю с получением «Энтерпрайза»! Яаа весь в нетерпееении, что ты теперь будешь деелать с ним, когдааа его получииил.
      – Думаю, это комплимент, – сказал Джим.
      – Я угощу тебя ланчем и выыпивкой, чтоб отпраааздновать.
      Только сейчас Джиму пришло в голову, что это неплохая идея.
      Ванли повел Джима в свой любимый ресторан, интерьер которого был на
      три четверти тропическим ночным островом, на четверть – космической станцией. Они устроились в месте, которое в космодоке шло за видовой пузырь «на открытом воздухе», выступающий сбоку станции, с видом на звезды на 180 градусов по горизонтали и 90 по вертикали. Огромный флюоресцентно-оранжевый рододендрон склонился Джиму на левое плечо.
      – Джеми, я открыл для себя кое-что чудесное, на моем предыдущем
      рабочем месте. Некоторые люди – знаешь? – у вас такое разнообразие культур… некоторые люди смешивают между собой разные алкогольные составляющие, чтобы создать новые ощущения.
      – Я об этом слышал, – сказал Джим.
      – О, превосходно, тогда мы попробуем. – Он изучил меню, бывшее на
      столе, мигая своими большими оранжевыми глазами. – А-аа, вот это звучит интересно. – Он соединил вместе несколько усиков руки и нажал ими кнопку заказа. Крышка стола скользнула в сторону, уступив место платформе размером с поднос, на которой стояли два высоких бокала.
      Джим недоверчиво посмотрел на выбор Ванли. Слои янтарной и золотой жидкости различных форм заполняли бокалы. В них были соломинки и какой-то фрукт на краю.
      – А-аа, «тропический заамби»! Я правильно произношу?
      – Близко. «Зомби».
      – Прекрасное слово. Гладкое-сладкое. Ты не знаешь, что оно могло бы означать?
      – Я не знаю, из какого оно языка. Но знаю, что оно значит. Это мертвец, который по-прежнему бродит по земле и думает, что он жив.
      – Как эксцентрично. Ваши обычаи не устают меня восхищать. Но что такое «тропический»?
      – Должно быть, относится к фрукту.
      – Конечно, – даже зомби нужно есть.
      Джим опасливо поднял бокал.
      – Нет-нет-нет! – зарокотал Ванли. – Через соломинку! Ты оскорбишь его создателя, если смешаешь слои!
      – Ванли, у него нет «создателя». Они синтезируются прямо в этом столе.
      – Принцип остается. Он появился слоистым, его так и нужно пить.
      – Ладно, если тебе от этого станет хорошо. – Джим осторожно отпил из
      самого темного слоя напитка. Темно-янтарный ликер взорвался у него на языке, и огненным потоком устремился в горло. Это штука имела по меньшей мере 180 градусов. Он задохнулся и попытался сдержать кашель, отчего пары ликера ударили ему в нос и заполыхали там вместе с парами зомбиевского верхнего слоя, бросившегося ему в ноздри.
      – Как приятно, – сказал Ванли, не заметивший реакции Джима. – Я тут могу принимать только алкоголь, зато он-то здоровский. Что ты об этом думаешь?
      – «Здоровский» даже не начинает его описывать.
      Ванли отпил еще глоток.
      – Да, «здоровский» слишком невыразительный термин.
      – Извини, – сказал Джим, роняя фрукт со своего бокала на пол. – Я уронил фрукт. – Он наклонился и вылил девять десятых «Зомби» под рододендрон. Рододендрон склонился ближе, будто желая еще коктейля.
      Ванли громко высосал бокал до дна.
      – Это было превосходно, – сказал он. – Это был такой здоооровский эксперимент… думаю, мне нууужно поэкспериментировать еще. Выберешь что-нибудь, Джеми?
      – Как насчет «Кровавой Мэри»? – в доке, возможно, было уже время коктейлей, но для Джима все еще утро.
      Ванли понравилось предложение Джима.
      – Дразнишь меня?
      – Зомби очень сильны, – сказал Джим. – Зельцеровской водой их не
      перебить. Или томатным соком. – Он чувствовал спирт в желудке, – словно проглотил уголек. Он не позавтракал, и, хотя Ванли пригласил его на ланч, они еще ничего не ели. В состав интоксицирующих напитков теперь входили энизмы, которые свели на нет опасность долговременных повреждений. Но кратковременный эффект ничуть не пострадал, и Джим уже начинал его испытывать.
      – Джеми, Джеми, ты же знаешь, я их только пробую. Вот этот звучит восхитительно. «Чеерный сааамурай».
      – Нет, – сказал Джим, – я подвел черту под саке и соевым соусом. А эту штуку можно держать только в емкостях для позитронов.
      Ванли выпятил губу.
      – Ну, вот тут есть другой, называется «Фруктовый удар». Что может быть безобиднее?
      Он нажал кнопку, прежде чем Джим мог запротестовать. На этот раз
      появились два ананаса, точнее, две штуки, похожие на ананасы. Соломинки торчали из их боков. Синтезатор создал напиток внутри корки ананаса, вместо того, чтобы сотворить ананас и надрезать его по кругу.
      Джим подумал, как бы вылить эту смесь в рододендрон, затем сообразил, что Ванли вряд ли сможет узнать, что уровень жидкости в ананасе понизился, если не будет его трясти, жонглировать им или играть им в мяч. К сожалению, он был способен на все это.
      Ананас Ванли издавал приглушенные чмокающие звуки.
      – Ну как, нравится?
      Из духа эксперимента, Джим попробовал напиток. Он попытался ответить,
      но, хотя его губы двигались, огонь парализовал его язык и голосовые связки. Он заказал из меню первое, что показалось ему холодным и относительно невинным. Оно выскочило в центре стола. Он схватил его и глотнул. Перед превосходящими силами мяты, жжение немного отступило.
      Ванли заглянул в меню.
      – Что ты пьешь? «Цветущая весна»? Думаю, я тоже такой попробую. Такие изобретательные названия! – Ванли издал одобрительное гудение.
      Джим всмотрелся в меню. «Цветущая весна» состояла из водки с перечной мятой. «Фруктовый удар» содержал несколько ферментированных и очищенных фруктовых соков (ананасного, да и вообще земных не было), плюс немало имбиря. Когда перечная мята немного подвыдохлась, на языке опять начали тлеть угли. Неудивительно.
      При этом в голове звенело.
      Джим принялся вертеть какой-то предмет сервировки, уронил его, даже не стараясь это сделать, и использовал возможность, чтобы, наклонившись за ним, вылить остаток «Цветущей весны» в рододендрон. Джим надеялся, что у растения высокая переносимость алкоголя. Один побег склонился ему на плечо, как будто нуждаясь в поддержке, или, может, в ком-нибудь, кто доставит его домой.
      Лучше уж рододендрон, чем я, подумал он. Кроме того, вряд ли я первый, кто вносит в горшки местных растений октановые удобрения. Интересно, есть ли на свете общество предупреждения жестокости по отношению к рододендронам? Если да – у меня могут быть крупные неприятности.
      Поразмыслив над тем, что он только что обдумывал, он пришел к выводу, что у него в любом случае могут быть крупные неприятности.
      Хикару очнулся от холода. Костер погас. Изо рта в предрассветном холоде шел пар. Восходящее солнце бросало алые лучи через восточный горизонт. Хикару забросал влажным песком посеревшие угли и вскарабкался по травянистому откосу над пляжем.
      Он услышал писк коммуникатора, еще не открыв дверь маленькой комнатки. Он поспешно вошел и, порывшись в сумке, выкопал его с самого дна.
      – Сулу слушает.
      – Космодок. Мы уже несколько часов пытаемся с вами связаться.
      – Я в увольнительной.
      – У вас новые приказы. Приготовьтесь к транспортировке.
      – Мне нужно некоторое время, – переодеться и уложить вещи.
      – Не более пяти минут, лейтенант.
      Он торопливо натянул форму, упихал прочую одежду в сумку, и перекинул
      через плечо ремень ножен старинной сабли. Он возбужденно подумал, что, должно быть, Звездный Флот нашел транспорт, направляющийся на границу. Они уже сейчас посылают меня к капитану Хантеру на «Ээрфен»!
      – Вы готовы, лейтенант?
      – Готов. – Если нет, подумал он, то никогда и не буду.
      – Вы направляетесь на ваш новый корабль, лейтенант. Транспортировка на «Энтерпрайз».
      – «Энтерпрайз»? Подождите, это ошибка…
      Холодное покалывание транспортаторного луча охватило его, засветилось,
      выхватывая из физической формы…
      … и снова сформировало его на транспортационной платформе звездолета.
      – Добро пожаловать на «Энтерпрайз». Так вы и есть наш новый рулевой.
      Меня зовут Кайл. – Техник транспортатора пожал ему руку. Он был высок, его светлые волосы были зачесаны назад. От приветливой улыбки возле уголков глаз появились морщинки.
      – Кто здесь старший? – хорошее настроение Сулу испарилось.
      Кайл подумал.
      – Поскольку коммодора Пайка нет на борту, а капитан Кирк еще не
      прибыл, а смена командования только сегодня вечером, – задумчиво сказал он, – остается мистер Спок.
      – Где он?
      – То тут, то там, – сказал Кайл намеренно неопределенно. – Но вы
      можете попробовать мостик.
      Хикару бросил свой мешок и устремился из помещения.
      – Минутку, – сказал Кайл, – Вещички забыли!
      – Нет, не забыл, – сказал Хикару. Как только он во всем разберется, он отправится отсюда и заберет их с собой.
      Хикару прежде никогда не бывал на корабле класса «Созвездие». В
      тренировочных полетах он всегда старался усовершенствовать свои навыки пилотирования небольших, подвижных кораблей, на которых и собирался летать. Выскочив из транспортаторной, не спросив у Кайла дорогу, он упрямо продолжал шагать вниз по коридору, не имея понятия, куда он ведет. Он уперся в тупик. Это не улучшило его настроения. Он развернулся и зашагал обратно, разглядывая пометки на перекрестках, пока не отыскал путь к турболифту.
      – Назначение? – спросил контроль.
      – Мостик.
      Через миг двери открылись, и он вышел из лифта. Мостик был наводнен
      техниками, мичманами, и прочими членами экипажа всех званий. Каждый, казалось, занимался по крайней мере двумя делами сразу. Какая-то девушка, устремившись в лифт, чуть не налетела на него, поскольку читала что-то в электронном блокноте и делала в нем пометки, прокручивая текст.
      – Простите… – она попыталась обойти его.
      Он заступил ей дорогу. Она уставилась на него, моргая.
      – Кто здесь мистер Спок? – спросил он.
      Она указала в сторону научной консоли, где за компьютером сидел
      высокий офицер в голубой униформе. Он был так сосредоточен на чем-то, что его спина, казалось, отгораживала его от всего мира.
      – Мистер Спок? – Сулу подождал. – Мистер Спок!
      Спок повернулся и поднялся, выпрямляясь. Он посмотрел на него сверху
      вниз. Если он и был раздосадован, что его отвлекли, он не подал виду. Он был вулканцем.
      – Что такое?
      – Меня зовут Сулу…
      – Новый рулевой. Вот ваша консоль. – Коммандер Спок отвернулся.
      Хикару тронул его за рукав. Спок застыл. Не выказывая открыто
      неудовольствия, он подвинулся так, чтобы снова оказаться лицом к Сулу, и чтобы при этом Сулу его не касался.
      – Что-нибудь еще?
      – Произошла ошибка. Я не должен быть на «Энтерпрайзе».
      – Вы назначены на «Энтерпрайз».
      – Откуда вы знаете? Вы даже не взглянули на назначение! Вы даже не проверили!
      Спок молча пробежал пальцами по контролю компьютера. Имя Хикару
      засияло золотыми буквами с экрана. Хикару Сулу. Рулевой. Звездолет «Энтерпрайз».
      – Я… не понимаю, – сказал Хикару. – У меня был приказ. Я должен был отправится на границу. В подразделение капитана Хантера.
      – Значит, обстоятельства поменялись в вашу пользу, если произошли изменения в приказе.
      – Я не хотел, чтобы они произошли! Меня они устраивали! Я сам попросил этого назначения!
      – В самом деле? – сказал Спок. – Очаровательно.
      – Командование Звездного Флота обещало мне…
      Спок поднял бровь.
      – Командование Звездного Флота не делает обещаний в делах такого рода.
      – Но…
      – Командование Звездного Флота назначает свой персонал на те места,
      где он будет наиболее полезен. Запрос старших офицеров имеет бoльший вес, чем предпочтения персонала. Капитан Джеймс Кирк сделал запрос относительно вашего назначения на «Энтерпрайз».
      – Почему? – спросил Хикару в замешательстве.
      – Я, – сказал Спок, – этого не знаю.
      – У меня нет опыта пилотирования звездолета. Он перепутал меня с кем-то, или просто ошибся – это же смешно!
      – Если вы желаете информировать вашего командующего офицера, что
      считаете его дураком, это ваше личное дело, – сказал Спок. – Однако, мои наблюдения за человеческой природой мне подсказывают, что это заявление не будет воспринято благосклонно.
      – Я должен попасть на «Ээрфен»!
      – Вы бы предпочли служить в пограничном патруле, чем на «Энтерпрай-
      зе», который обладает возможностями расширять пределы исследований?
      – Да, – сказал Хикару. – Предпочел бы.
      – Не понимаю почему.
      – Значит, вы никогда не жили на Ганджитсу. – Хикару тут же пожалел,
      что сказал это. Он был зол и расстроен, и не хотел говорить ни о Ганджитсу, ни о «Ээрфене», ни о капитане Хантере. Сейчас этот офицер по науке вперит в него свой пристальный взгляд и потребует объяснений.
      К удивлению Сулу, Спок не сделал ничего подобного.
      – Ганджитсу, – сказал он задумчиво. – Это многое объясняет. Однако, в
      настоящий момент ничего нельзя сделать. «Энтерпрайз» отправляется завтра. Найти к этому времени другого рулевого невозможно. Вы должны подать рапорт о переводе.
      – И что потом?
      – И потом ждать.
      Хикару расстроено выдохнул.
      – Тем временем, – сказал Спок, – компьютер переслал на вашу станцию список ваших обязанностей на корабле.
      Хикару решил считать поражение временным отступлением.
      – Вам, очевидно, известно, – сказал Спок, – что капитан должен одобрить
      ваш рапорт, прежде, чем вы передадите его дальше.
      – Нет, – сказал Хикару. – Этого я не знал. – Но, вероятно, должен был
      догадаться, подумал он. Он прошел мимо пустого капитанского кресла к консоли рулевого.
      Список обязанностей включал участие в подготовке корабля к отправлению, номер его каюты, информацию о церемонии передачи командования и приказ явится на осмотр к корабельному врачу для прохождения полного обследования. Он скривился. Он терпеть не мог обследований. Он подумал, а не удастся ли как-нибудь устроить, чтобы он не подходил по здоровью, но сразу оставил эту мысль. Если бы он оказался слишком нездоров, чтобы остаться на борту «Энтерпрайза», на котором было превосходное медицинское оборудование, на границу, с ее медиками и полевой хирургией, его бы уже точно не послали.
      Сабля в ножнах стукнула о кресло, когда он занял место рулевого. Он стянул перевязь и сунул саблю под консоль.
      Он еще ни разу в жизни не управлял звездолетом класса «Созвездие». Но тренировался на достаточном количестве симуляторов, чтобы знать, на что они были похожи: неуклюжие, неподатливые и медленные.
      Ему пришло в голову, что он мог бы заявить о своей полной некомпетентности – и продемонстрировать ее – для того, чтобы его выгнали с этого корабля. Но это принесло бы ему пользы не больше, чем непрохождение обследования. Игра в некомпетентность подмочила бы его репутацию, не говоря уже об опасности, которой он подверг бы корабль. С другой стороны, он мог бы добиться перевода, если сделает это возможным для своего последователя заместить его без хлопот и неприятностей.
      Это означало, что он должен был показать себя с лучшей стороны. Он забыл о времени, погрузившись с головой в разбор особенностей корабля.
      Коронин потянулась в контрабандных шелках. Ей нравилось, как струились слои атласа, и какой гладкой была тонкая замша. Она наткнулась на транспорт олигархии, и застала его врасплох. Теперь командный отсек боевого корабля содержал кучу вещей, вытащенных из грузовых отсеков транспортника, и неважно, что она могла бы это все дорого продать в границах Клингонской Империи. Коронин уважала выгоду, но предпочитала роскошь.
      Командный отсек нависал по всей длине над рабочим. Люки в полу, наклонные панели из одностороннего стекла, специальные сенсоры шпионили за всем персоналом. Владелец корабля мог незаметно следить за любым из подчиненных. Коронин презирала тех, кто держал телохранителей. Потом, сержант поклялся ей в верности, и вряд ли кто из команды сильно сожалел о потере командующего офицера, от которого ей достался корабль.
      Без сомнения, он обращался со своей командой так же необдуманно, как со своими родственниками. Он проиграл будущее своей семьи в тот момент, когда проиграл Коронин, потому что правительство не пощадило бы его, – и всех его родственников, – чтобы возместить убытки. Он должен был бы хорошенько подумать, прежде чем предлагать ставкой то, что ему нельзя было терять. Чего он, конечно, не сделал.
      «Куундар», как она теперь назвала корабль, обладал хорошими скоростями и вооружением; а Коронин была превосходным пилотом. Если правительство захочет получить обратно корабль и команду, они должны сперва догнать ее.
      Если она сможет оставаться на свободе достаточно долго и совершит два-три дерзких рейда в пределы Федерации Планет, олигархия, возможно, занесет ее имя в список независимых капитанов, на деятельность которых они будут смотреть сквозь пальцы. Непрочные соглашения и договоры о ненападении не давали официальным силам олигархии как следует развернуться против Федерации. Тот, кто действовал на свой страх и риск, обладал большей свободой.
      Коронин презрительно рассмеялась. Она могла развлекаться, увеличивать свое богатство, заполнить свой отсек роскошью, близкой к декадансу, жить вне закона, и пожать плоды всего этого. Олигархи не могли ее остановить. Что они могли ей сделать? Убить ее? Задолго до того, как она легла на этот курс, она примирилась с тем, что может быть кем-нибудь когда-нибудь убита. Эта перспектива ее не пугала. Что же до их способов воздействия с помощью конфискаций и преследований: у Коронин ничем не владела за пределами этого корабля, и не имела семьи, чтобы они могли воздействовать через нее. Нет, у нее не было семьи: об этом позаботилась Федерация, а ее собственное правительств никак не ответило на оскорбление. Только Коронин и выжила тогда, еще почти ребенок, без друзей и покровителей, которые могли бы за нее просить. Теперь она выросла, и у нее были счета и к олигархии, и к Федерации.
      По ее команде на экране возникла звездная карта. Пространство, контролируемое Федераций, было окрашено в красный цвет, огромная расползшаяся масса, гигантская опухоль. Один длинный, уязвимый отросток втиснулся на Клингонскую территорию: Фаланга Федерации. Ее существование задевало ее; название – оскорбляло. А в системе Арктура, где отбросы обоих обществ встречались в условиях безразличного нейтралитета, те, кто был из Федерации, находили для себя крайне забавным повторять их возмутительные шутки достаточно громко, чтобы всякий мог их услышать. Комбуранйа недоставало гордости, чтобы находить эти насмешки оскорбительными, но Коронин, – Румайу, едва их выносила.
      Она ничего лучшего и не ждала от Комбуранйа. Они составляли основную группу Клингонской Империи; Комбуранйская знать составляла олигархию, контролирующую ресурсы и экспансию, и попустительствовала дискриминации по отношению к Румайу, меньшинству, к которому принадлежала Коронин.
      Коронин позволила шелку скользнуть на пол. Ей не нужно было следить за управлением корабля: у обитателей рабочего отсека не было способа узнать, когда она наблюдает за ними, а когда отдыхает, или когда она может засечь и наказать минутную отвлеченность. Она владела неограниченной властью над ними, поскольку олигархия, призывая их на службу, обращала их в законную принадлежность корабля и того, кто им владел. Она даже могла запрограммировать компьютер наказывать их за ошибки, на любом уровне жестокости, какой она выберет. Это, однако, уже путь к настоящему декадансу: не простое радование роскоши окружение, но расслабление ума, которое могло погубить ее, как погубило офицера, у которого она выиграла «Куундар».
      Она расчесала свои длинные медные волосы, взъерошила густые брови и завернулась в шелк и замшу. Она обернула вокруг бедер пояс, с удовольствием отметив длину трофейной бахромы, спускавшейся до колен. Она завязала длинную золотую ленту вокруг лба, так, чтобы она поддерживала перед вуали. Саму вуаль она оставила ниспадать от ленты на плечи. Как изгой, она не закрывала лицо. Положение ее семьи было достаточно высоким, чтобы все ее члены могли носить опущенную вуаль на публике, но ее семья больше не существует, и не будет существовать до тех пор, пока она не возродит ее.
      – Говорит коммандер Спок. Вниманию офицеров «Энтерпрайза».
      Сулу вздрогнул: объявление нарушило его сосредоточенность.
      – Церемония передачи командования состоится на рекреационной палубе
      ровно через тридцать минут. Форма одежды парадная. Ваше присутствие ожидается.
      Сулу задумался, в каком месте спектра между «Добро пожаловать» и
      «Приказано явиться» находится «Ваше присутствие ожидатся». Поскольку все на мостике торопливо начали выключать свое оборудование и компьютеры, он был вынужден заключить, что это скорее прямой приказ, чем дружеское приглашение. Но у него еще оставалось очень много работы. Кроме того, он не служил под командованием предыдущего капитана, и в глаза не видел своего будущего экс-командира. Церемония передачи командования между офицерами, которых он никогда не встречал, не имела ничего общего с ним и с его туманной позицией. Он вызвал на экран следующий блок данных и начал их просматривать.
      – Мистер Сулу.
      Он поднял глаза. Рядом стоял мистер Спок.
      – Да, сэр?
      – Ваша сосредоточенность достойна восхищения. Вы, по-видимому, не слышали объявления.
      – Я не думал, что это объявление относится ко мне, коммандер.
      – В самом деле. У вас… интересные взгляды в отношении приказов. Возможно, мы должны обсудить эту тему, – как-нибудь, когда время не будет поджимать.
      – Я не служил под командованием коммодора Пайка, и я… – Сулу умолк. Эти объяснения совершенно ни к чему не вели в случае с мистером Споком.
      – Если вы покинете мостик немедленно, вы сможете подготовится и прибыть на церемонию вовремя, – сказал Спок, как если бы Сулу ничего не говорил свою защиту.
      – Да, сэр. – Он перекинул перевязь ножен сабли через плечо.
      – Мистер Сулу.
      – Да, сэр.
      – Парадная форма Звездного Флота не включает саблю.
      Сулу вспыхнул.
      – Я знаю, сэр.
      Он покинул мостик, ощущая загадочный пристальный взгляд мистера Спока на своей спине где-то между лопаток.
      Операционная система корабля уже сняла его параметры. К тому времени,
      как он нашел свою каюту, дверь его узнала и открылась при его приближении. Он шагнул внутрь и стянул ремень ножен с плеча.
      Первым делом он заметил, что кто-то уже доставил его вещи в каюту.
      Затем он отметил, что, по сравнению с комнатой в Академии, каюта была
      огромной. В ней были койка, стол и кресло, коммуникаторный терминал, окно синтезатора, роскошно обширный блок хранения. На границу обычно прибывали с минимумом пожиток и отбывали так же. На истребителе хватало пространства только для самого необходимого, топливо было слишком ценным, чтобы тратить его на перенос лишней массы.
      Над столом в стену были вделаны крючки. Прекрасное место для его сабли…
      Минутку, подумал он. Я не собираюсь оставаться здесь настолько долго, чтоб начать чувствовать себя как дома.
      Он подошел к окну синтезатора и дотронулся до контроля. Прежде чем он успел задать какую-нибудь команду, из окошка ему в руки скользнула парадная форма.
      – Инструкции коммандера Спока, – сказал компьютер.
      Все здесь было слишком совершенным, на вкус Сулу.
      Он на минутку заскочил в душ, выскочил обратно и надел униформу и
      ботинки. У него уже не оставалось времени, чтобы выскрести мусор с морского берега из своих волос. Чувствуя озабоченность, он покинул каюту и пошел искать рекреационную палубу.
      Хотя Джим уже перестал даже пробовать напитки, которые заказывал Ванли, он никак не начинал трезветь. Ванли становился все более радостным, назойливым и интоксицированным.
      – Тост за капитана Кирка! Я всегда говорил, что ты станешь адмиралом, или сядешь за решетку, к тридцати.
      – Мне двадцать девять, Ванли. Мне бы пришлось потрудиться, чтоб достигнуть того или другого в отведенное тобой время.
      – А-а, но ты – капитан, а я только лейтенант-коммандер. Ты летел быстро и далеко.
      Прислушиваясь к влиянию слишком малого количества пищи и большого количества алкоголя на свой организм, Джим подумал, что его достижения явились скорее результатом сочетания удачи, хорошей интуиции и нужного выбора времени, чем намеренных соединенных усилий, интеллектуальных и физических. Возбуждение от успехов могло ненадолго заставить его поверить, что он действительно чего-то стоил, но это зазнайство быстро выветрилось и оставило его наедине с правдой.
      – Поэтому-то ты и пытаешься меня напоить, Ванли?
      – Что? Нет! Ты заслужил свои награды, а я заслужил то, что имею. Что,
      если подумать, не так уж и плохо, особенно если не сравнивать с тобой… не, о, нет… Я просто подумал, когда тебя увидел, как смешно Робби выглядел на церемонии, когда получил повышение… –Ванли упал на стол, – его щупальца свились кольцами и закрутились над глазами, – и начал трястись и задыхаться от смеха.
      Джим вспыхнул. Тогда подпоить Робби казалось ему хорошей шуткой. Он
      был решительно зеленого цвета на своей церемонии. Поскольку зеленый не был его природным цветом, его командующий офицер обратил на это внимание. К счастью, он списал это на нервы. Оглядываясь назад, Джим посчитал шутку детской и жестокой.
      – Ванли? – дыхание его приятеля выровнялось, он спал. – Эй, Ванли, пора идти.
      Когда Ванли спал, он казался сплошными щупальцами.
      Джим взглянул на время. И в ужасе вскочил. Если он не поспешит, он опоздает на смену командования.
      – Ванли! – он потряс Ванли за руку. Ванли что-то задушено промычал.
      Джим просунул руку ему под мышку и приподнял его. Поскольку его друг весил несколько стандартных тонн, Джим мог только вести его в нужном направлении. Ванли остановился, покачиваясь и пьяно улыбаясь.
      – Мы идем на другую вечериинку?
      – Мы возвращаемся на твой корабль, – сказал Джим.
      Ванли попытался снова сесть. Джим покачнулся. Боль предупреждающе кольнула его в колено.
      – Может, там и есть вечеринка. –Джим не знал, так ли это, так что он не соврал.
      – О-о, ну, хорошооо. – Вес, давивший на плечо Джима, изменился с невыносимого на просто тяжеленный. – Другая вечериинка?
      Джим нащупал регистратор счета и содрогнулся, увидев цифру. Он заплатил по счету одной рукой и, придерживая Ванли другой, повел его к выходу.
      – Идем.
      – О-кеей, Джеми, – Ванли начал издавать жужжаще-мурлыкающий звук,
      его эквивалент довольного напевания. Хотя он мог двигаться куда быстрее любого человека, если бы захотел, сейчас он переваливался с раздражающей медлительностью.
      – Ну же, Ванли. Если ты не поторопишься, я опоздаю. Черт побери твое так называемое чувство юмора.
      Ванли хихикнул.
      – Ты благодарить меня будешь, Джеми.
      – Благодарить тебя? За попытку подпоить меня перед сменой командования?
      – Некоторые церемонии лучше переносятся с поддержкой, – сказал Ванли.
      – Поддержка в виде костыля, – вот что мне понадобится, после того как я тебя доставлю на корабль. Может, сам пойдешь?
      Он вывернулся из под руки Ванли, выпутался из его щупалец и потер плечо.
      – Сааам пойду? Конееечно.
      Как высокое срубленное дерево, Ванли медленно, изысканно, с необыкновенным достоинством начал валиться вперед. Джим схватил его и потащил вперед изо всех своих сил, чтобы не дать упасть.
      – Видишь? – спросил Ванли. – Я вполне спосоообен на самостоятельную нааавигаацию. Ты мооожешь идтиии.
      – Вряд ли, – сказал Джим. – Что бы я делал без тебя?
      Они достигли дока, где находился корабль Ванли.
      Воспользовавшись очередным отклонением Ванли от вертикали, Джим
      потащил его в сторону от основной галереи, через пустые комнаты совещаний и склады. Если провести Ванли через кухню, которая должна быть пуста, они, окажутся возле самого швартовочного порта корабля Ванли. Оттуда Джим сможет дотащить его до каюты с минимальным шумом.
      Из кухни долетали какие-то звуки. Должно быть, персонал наводил порядок после собрания каких-нибудь VIP-гостей, слишком важного или особенного, чтобы обслуживать себя с помощью синтезаторов. Джиму стало любопытно, а что это было за празднование, и был ли он приглашен, но упустил это из виду, озабоченный проблемами с Кэрол и Гари, или, если он не был приглашен – то почему.
      Джим толкнул дверь.
      Пар и запахи деликатесов вырвались наружу. Он изумленно приостановился.
      Что происходит? – подумал он. Что это за высокое собрание в доке, о котором я ничего и не слышал? Обычно я в курсе дел Звездного Флота – по крайней мере, наиболее важных; по крайней мере, когда я в родном порту.
      Решив, что все же будет проще провести Ванли через кухню, чем тащить его назад, в обход, Джим провел его через дверь.
      – М-мм, обед, – сказал Ванли, озираясь и моргая огромными янтарными глазами. Он схватил одно из аккуратно уложенных на подносе пирожных.
      – Не трогай, Ванли!
      – Оно быыло слишком симметричным, – Ванли довольно зачавкал. – Неплооохо.
      Высокое существо с серебристой кожей, в традиционном белом поварском колпаке и со взбивалкой, с которой тек жидкий крем, в семипалой руке, преградил им дорогу.
      – Вам нельзя сюда.
      – Нельзя так нельзя,, – сказал Джим. – Мы вот через туда выйдем, ладно? – Он указал в сторону дальней двери и попытался провести Ванли мимо повара.
      Ванли развернул один усик и стер с взбивалки капельку крема. Онемев от
      возмущения, повар гневно уставился на свой венчик и снова на Ванли.
      Джим попытался потащить Ванли дальше, но Ванли приостановился,
      чтобы облизать крем с усика.
      – М-мм, –сказал он. – Мои поздравления шеф-повару. Шоколад. Мой любимый. Единственный значительный вклад Земли в культуру Галактики.
      – Уходите отсюда! – Повар замахнулся на них взбивалкой, капли
      шоколадного крема разлетелись в стороны, часть досталась Ванли и Джиму. Повар погнал их к ближайшему выходу. Джим пытался поддерживать Ванли и одновременно стереть шоколад с рубашки.
      Повар выставил их с кухни в коридор, захлопнул за ними дверь и запер ее.
      Джим приостановился. Они были как раз напротив причала «Энтерпрайза». Там уже начал собираться народ. Большинство, стоя спиной к Джиму, глазело в иллюминаторы на «Энтерпрайз» и доковую суматоху. Джим и Ванли пока еще никто не заметил. Джим услышал, что группа людей приближается из-за поворота, и он мог поклясться, что узнал голос адмирала Ногучи, поздравляющего Кристофера Пайка с производством в коммодоры.
      Подготовка к какой-то неизвестной церемонии, – ничего подобного! Шеф-повар, и все его помощники и прочий персонал трудились на празднование в честь офицера, которого он должен был заместить. Учитывая репутацию и заслуги Криса Пайка, Джим должен был догадаться, что церемония смены командования будет представлять из себя нечто большее, чем просто маленький, стандартный перевод.
      Ванли, мы должны уходить, – прошептал он, держась между Ванли и стеной.
      – Иду-иду, – голос Ванли рокотом прокатился по коридору.
      Джим пригнул голову, надеясь, что офицеры заметят только Ванли,
      который лениво продефилировал по коридору, несмотря на все попытки Джима поторопить его.
      Джим облегченно выдохнул. Проход, ведущий на корабль Ванли, был как раз перед ними.
      Дежурный офицер прикинулась, что не заметила состояния Ванли, и даже не приподняла брови при виде пятен шоколада.
      – Разрешите вступить на борт, лейтенант.
      – Разрешаю.
      Джим потащил Ванли в ближайший турболифт. Когда двери закрылись, ему показалось, что он услышал хихиканье, донесшееся со стороны дежурного офицера, но он не был уверен. Лифт доставил их к офицерским каютам. Джим разыскал каюту Ванли и наконец с облегчением свалил его на койку.
      – У меня в шкафуу бутылка сауурианского бренди, – сказал Ванли. –
      Поднимеем тост за твою новую миссию.
      – Никто из нас не нуждается в бренди, саурианском или еще каком, –
      сказал Джим. Он нажал контроль синтезатора. Стянув с себя гражданское, он бросился в душ. К тому времени, как сонарный поток вытряс крем для торта из его волос, синтезатор уже выдал униформу, а Ванли снова заснул. Джим торопливо натянул форму, – чертов парадный пояс! – затем ботинки и быстро пригладил волосы руками.
      У двери он обернулся к Ванли.
      – Сладких снов, Ванли.
      И бросился к турболифту.
      Он рысцой добежал до выхода, где еще раз миновал дежурного офицера.
      – Попутного ветра, капитан, – сказала она ему вслед.
 

 
      Джим тяжело пробежал по коридору дока по направлению к «Энтерпрайзу». Затем, скользнув ногами по полу, остановился. Он уже мог слышать говор толпы. Задыхаясь, он поправил китель. Попытался выровнять дыхание и принять подобающую выправку.
      Он завернул за угол. Проход был забит приглашенными. Офицеры Звездного Флота, почетные гражданские и репортеры из всевозможных СМИ Федерации, – все сосредоточили свое внимание на другом конце коридора.
      – Простите, – сказал Джим кому-то в задних рядах толпы. – Я должен
      быть там, спереди. – Продвигаясь через толпу, он остро чувствовал на себе взгляды, – пар обычных глаз, сетчатых глаз, объединенных глаз, – что обращались на него. Все они пришли поздравить Кристофера Пайка с повышением, но в данный момент почти все уставились на Джима.
      Капитан Джеймс Т. Кирк, внешне спокойный, делая вид, что он едва замечает собравшихся шишек Федерации, устремился по направлению и адмиралу Ногучи и коммодору Пайку.
      Когда он проходил мимо офицеров, одетых в голубые, красные и золотистые туники Звездного Флота, гражданских в черных или сияющих шелковых формальных одеждах, два неброско одетых человека привлекли его внимание. Он резко остановился. Его хладнокровие испарилось.
      – Мама! Сэм! – Он поспешил к ним, обнял мать, и пожал руку старшему
      брату. – Что вы здесь делаете? И когда приехали? Насколько останетесь?
      Его мать улыбнулась.
      – Мы приехали на передачу тебе командования «Энтерпрайзом», конечно, – сказала она.
      – Только, если ты не поспешишь, – сказал Сэм, – он достанется тому, кто поднимет ставку.
      Джим взглянул на Ногучи с Пайком. Вряд ли готовый отдать корабль кому-то, кроме Джима, Ногучи смотрел на него терпеливо и благосклонно. Любой, кто работал в космосе, понимал, что радость встречи с друзьями и родственниками после долгой разлуки была важнее протокола.
      Почему же тогда Крис Пайк уставился на него с таким мрачным неодобрением?
      Джим снова обнял мать, хлопнул Сэма по плечу, и присоединился к Ногучи и Пайку, заняв место слева от Пайка. Все трое пошли по галерее, ведущей на «Энтерпрайз». Остальные последовали за ними.
      В первый раз – официально – Джим приближался к «Энтерпрайзу». Он должен был держаться так, будто никогда не видел его раньше, не гулял рано утром по его пустынным коридорам, мостику, инженерному отсеку и лазарету, лабораториям и серверной, даже по саду и рекреационной палубе.
      Высокий, аскетически худощавый вулканец стоял у главного кессона «Энтерпрайза». На нем был парадный китель голубого цвета, – цвет научного отдела.
      Это, должно быть, и был коммандер Спок, офицер по науке «Энтерпрайза». Джим знал его репутацию, но почти ничего о самом вулканце.
      Джим недолюбливал офицеров по науке. Он вечно лезли с совершенно непрошеной информацией, – в любое время и по любому поводу. А всякий раз, когда он делал ошибку, действительно задавая офицеру по науке вопрос, это кончалось тем, что у него появлялось ощущение, что он снова учится в Академии и сидит на лекции.
      Но, возможно, ему не так часто придется иметь дело с коммандером Споком. Если повезет, вулканец окажется одним из этих совершенно ушедших в свою науку типов, которые предпочитали запереться со своими экспериментами где-нибудь в глубинах корабельных лабораторий.
      – Разрешите ступить на борт, коммандер Спок.
      – Разрешаю. – Вулканец говорил совершенно лишенным эмоций тоном.
      Он отступил в сторону, пропуская коммодора Пайка. – Корабль, сэр, – ваш.
      Не отвечая, Пайк ступил на борт «Энтерпрайза».
      Когда Джим проходил мимо коммандера Спока, вулканец холодно и мельком взглянул на него, будто бы едва его вообще заметив.
      … Мистер Спок смерил Джеймса Кирка взглядом, когда молодой капитан проследовал за коммодором Пайком на «Энтерпрайз». Офицер по науке посчитал своим долгом навести справки о капитане Кирке. Звездный Флот передавал корабль герою.
      Коммандер Спок недолюбливал героев. Какого бы самопожертвования ни требовалось для геройского поступка, какими бы похвальными или достойными восхищения эти поступки ни были, героем можно было стать лишь в окружении хаоса и разрушения. По мнению коммандера Спока, корректное прогнозирование и рационализм должны были предупредить развитие любого подобного окружения. Он спросил себя, выберет ли Джеймс Кирк в условиях кризиса рациональный подход, или подпадет под соблазн героизма.
      Рекреационная палуба превратилась в зал для приемов. На ней собрались все офицеры звездолета. На сцене в конце зала был устроен подиум и кафедра; столы вдоль одной из стен были уставлены подносами с деликатесами, рядами бутылок с шампанским и сверкающими бокалами.
      Коммодор Пайк провел адмирала Ногучи и Джеймса Кирка на сцену. Ногучи пригласил всех сесть, переждал, пока все умолкли, и начал речь.
      Хотя он был далек от пьяного состояния, Джим все же выпил достаточно, чтобы чувствовать, что он слегка отключен от самого себя и от окружения. Внимание его было достаточно рассеяно, Он выискивал в зале родных, думая о том, надолго ли они останутся, и сколько времени он сможет пробыть с ними. Изумленный и обрадованный их присутствием, он тем не менее желал, чтобы они приехали по какому-нибудь другому поводу, или просто без повода, в то время, когда он мог уйти в увольнительную и уделить им достаточно внимания.
      Мама неплохо выглядит, подумал он. Куда лучше, чем когда она решила отправится на Деневу навестить Орелан и Сэма. Папина смерть была ударом для всех нас, но ей пришлось хуже всех.
      Его взгляд затуманился. Тут все захлопали. Джим вздрогнул, возвращаясь в происходящее. Адмирал Ногучи закончил свою речь. Усиленно моргая, Джим вежливо начал хлопать, надеясь, что никто не заметит, что он сдерживает слезы. Он понятия не имел, о чем говорил Ногучи. Однако, насколько он знал Ногучи, он аплодировал комплиментам самому молодому капитану Звездного Флота.
      Ногучи уступил место Пайку. Тот выступил вперед, немного помолчал и заговорил, тщательно подбирая слова.
      Джим не был хорошо знаком с Пайком. Он с ним даже не встречался в течение нескольких лет. Но вид коммодора поразил его. Пайк был всего на пятнадцать лет старше Джим. Однако он выглядел таким старым. В темных волосах пробивалась седина, по щекам пролегли вертикальные борозды. Боль – или скорбь, или крайняя усталость – таилась в глазах.
      – … И я знаю, – сказал Пайк, – что капитан Кирк найдет «Энтерпрайз» и его команду такими же надежными и достойными доверия, какими я их считаю.
      Глаза Пайка тоже наполнились слезами. Джим представил себя не месте Пайка: почитаемый офицер, коммодор, который скоро будет командовать куда большим, чем одним судном.
      Куда большим, и куда меньшим. Без своего корабля, он будет прикован к планете и к рабочему столу, ответственный за всякую бюрократию, а не за поиск и исследования. При всех его наградах и чинах, Джим Кирк не поменялся бы с ним местами ни за что в мире.
      – Капитан, – сказал Пайк. – Звездолет «Энтерпрайз» – ваш. – Он пожал Джиму руку.
      После вежливых аплодисментов, аудитория примолкла. Они смотрели на Джима. На него смотрели его мать и его брат. Пайк смотрел на него. Ногучи смотрел на него. Джим много дней думал о том, что он скажет, но так и не собрался сделать какие-нибудь наброски своей речи. Он покрылся холодным потом.
      Он мог только надеяться, что его колебание будет воспринято как знак уважения или скромность, чем как ужас, которым оно на самом деле было. Он терпеть не мог выступлений на публике. Отец Джима Кирка, – тот был первым в дебатах; Джим однажды, в поисках деятельности, более эффективной, чем дебаты, пришел в группу дзюдо Академии. Но в нынешней ситуации приобретенные там навыки вряд ли были ему в помощь.
      Он сжал руками края кафедры так, что твердое дерево врезалось ему в ладони. Джим вообразил, что вся команда «Энтерпрайза» смотрит на него со скепсисом, сравнивает его с Крисом Пайком, и находит, что он никуда не годится; как шишки Звездного Флота спрашивают себя, как, черт возьми, объяснить продвижение этого взмокшего, онемевшего выскочки – будущего командира звездолета. Он и сам себя об этом спрашивал, и не в первый раз.
      В самый важный момент его карьеры, он не мог вымолвить ни слова. Жить согласно ожиданиям его наставников, его товарищей, его семьи, согласно его собственным ожиданиям, – требовало усилий, и самодисциплины, всех усилий, какие он только мог приложить, и, – возможно, даже большего.
      И это было последней вещью, в которой он признался бы вслух.
      – Я… – он замолк, ему отчаянно нужно было вдохновение. Он встретился
      взглядом с Сэмом. На лице Сэма было написано выражение глубочайшего внимания. Джим отвел взгляд. – Я приложу все усилия, чтобы продолжить традиции коммодора Пайка в отношении звездолета «Энтерпрайз» и его офицеров, и команды, – пробормотал он. Если бы он сейчас взглянул на Сэма, он, наверное, начал бы смеяться. Ему хотелось застонать от стыда. Что он сказал? Что это значило? Он должен был выступить с чем-нибудь лучшим, чем то, чего постыдился бы и только что принятый в бой-скауты бой-скаут.
      Однако аудитория зааплодировала ему так же вежливо, как Ногучи, если
      не с тем же уважением и восхищением, что было обращено к Пайку. Джим припомнил одно известное ему правило публичных выступлений: чем короче, тем лучше.
      Он украдкой вытер о брюки вспотевшие ладони, – как раз перед тем, как адмирал Ногучи протянул ему руку.
      Джим надеялся, что Ногучи вернется за кафедру и возгласит следующую миссию «Энтерпрайза». И он надеялся, что это будет то, о чем он думает. Федерация стояла на рубеже беспрецедентного расширения границ исследованного космоса. Джим хотел быть в авангарде открытия новых миров, контактов с новыми расами, новых научных исследований. Он знал, что Федерация планирует экспедицию в направлении к центру Галактики, в область звезд Джи-типа. Вокруг таких звезд жизнь на углеродной основе, «жизнь известного нам вида» имела наибольшие шансы на зарождение и развитие.
      Джим хотел получить эту миссию. Он так хотел получить ее, что просто иногда чувствовал ее у себя в руках. У него была надежда на ее получение, некий намек, что ее могут поручить ему. Звездный Флот должен был ему эту миссию!
      Против его кандидатуры у них могло быть только одно: он никогда не покидал пространства Федерации. И никогда не принимал участив в первых контактах.
      Но у Кристофера Пайка из всех офицеров Звездного Флота был самый богатый опыт первых контактов. И они не поручали эту миссию ему.
      Из этого, очевидно, следует, думал Джим, что они должны поручить ее мне.
      Однако Ногучи не сказал ничего по поводу планов относительно своего свежеиспеченного капитана. Гонг призвал всех к столам. Официанты уже откупоривали бутылки. В какой-то миг церемониальный настрой превратился в атмосферу вечеринки.
      – Поздравляю, капитан – Ногучи озорно улыбнулся. – У меня для вас сюрприз. Нет, и не проси. Он почти готов, просто потерпи немного.
      Джим почувствовал себя так, будто Ногучи уже сказал ему о его новом назначении: исследовательская экспедиция. Его возбуждение, и предвкушения, и радость были словно пенящееся шампанское.
      – Эй, Джим…
      Руки Сэма обняли его за плечи. Джим повернулся к брату. Сэм широко улыбался. Джим не стал более сдерживать смех.
      – Потрясная речь, – сказал Сэм.
      – Полностью согласна, – сказала их мать, улыбаясь.
      – Спасибо-спасибо, – Джим шутливо поклонился на три стороны.
      – Винона, – сказал адмирал Ногучи матери Джима. – Рад снова тебя видеть. Особенно сейчас.
      – Давно не виделись, Кимитэйк, верно?
      – Да. Давно. С тех пор, как… – Ногучи остановился. – Что же… Думаю, Джордж был бы очень горд.
      – Да. Был бы.
      Ногучи подал матери Джима руку.
      – Мы не должны оскорблять поваров, игнорируя плоды их многочасовой работы, – сказал он. – Я так понимаю, они сотворили для нас что-то совершенно необычное.
      – Совершенно верно, – сказал Джим, затем, быстро: – То есть… Я слышал об этом.
      Ногучи посмотрел на него в упор.
      – Мне сказали, что шоколадный торт – что-то особенное. Винона?
      – Спасибо, Кими.
      Они отошли рука об руку, оставив Джим без слов.
      – Джим, серьезно, поздравляю.
      Джим взял брата за плечи.
      – Боже, как я рад тебя видеть. Когда же вы приехали? Где Орелан? Как
      мой племянник? Почему вы не сказали мне, что приезжаете?
      – Мы только что приехали. Тут конференция по ксенобиологии, так что
      дорога у нас оплачена. Мы не были уверены, что успеем на церемонию. Мы просто подумали, что если да, это будет сюрпризом. Питер в полном порядке, – бьется с геометрией. Орелан… – Он нежно улыбнулся. – Она передает большой привет. Но у них там эксперимент в самом разгаре, и она не могла его оставить.
      – Ты прекрасно выглядишь, Сэм. Значит, все хорошо?
      – Как нельзя лучше.
      Его старший брат был на ладонь выше Джима, и на ладонь шире в плечах.
      Жизнь в солнечном климате пограничной планеты покрыла его лицо загаром, вокруг глаз и рта появились морщинки, – от смеха, от вглядывания в даль новой планеты. Его глаза были того же самого орехового цвета, что и у Джима, – как у их отца. Солнце Деневы высветлило темно-русые волосы Сэма в ясно-золотистый цвет.
      Возле стойки, Сэм вручил ему бокал с шампанским, взял другой себе, и поднял его.
      – За моего братишку и его корабль, – Он выпил.
      Джим был благодарен за тост, но последнее, чего ему хотелось – был бокал вина. Он поменял его на бокал сидра.
      – Как поживает Митч? – спросил Сэм – И где Лен Маккой?
      – Гари поправляется. Они так говорят. А Маккой – черт его знает. Я ждал,
      что он будет здесь. Слушай, Сэм, Звездный Флот еще не дал мне приказов относительно «Энтерпрайза». Если это то, что я думаю, – то, на что я надеюсь, – на подготовку уйдет порядочно времени. Так что у меня будет немного свободного времени, чтоб провести его с тобой и с мамой.
      – Это здорово. Но, Джим, – ты мечтал об этом корабле с четырнадцати
      лет. Мы не для того сюда явились, чтобы отрывать тебя от празднования. Если сейчас мы не можем как следует поговорить, так позже будет время.
      – Да… но я так давно вас не видел.
      – Мама возвращается на Землю, – сказал Сэм. – Денева ей помогла. И ей так нравится быть бабушкой. Я никогда не видел, чтоб она от чего-нибудь получала столько удовольствия, как от того, что баловала Питера. Джим, тебе бы неплохо… – он замолчал, вглядываясь в лицо Джима.
      Что бы мне неплохо сделать, подумал Джим, – это сказать Сэму, какого дурака я сегодня разыграл перед Кэрол.
      – Неплохо бы тебе проверить, нравится ли тебе быть дядей, – сказал Сэм.
      – Кстати, мама, – вместе со мной и Орелан – написала статью, – она выходит в «Джоксе». Она хочет провести еще кое-какие исследования. Дома, в Айове, в нашем старом доме.
      – Это хорошая новость, – сказал Джим. Если его мать способна была
      снова работать в области, которую она так любила, значит, она справилась с депрессией, в которой пребывала со дня смерти их отца. И, несмотря на небрежность, с какой Сэм рассказал новость, публикация в «Журнале Ксенобиологии» была очень престижна.
      Сэм ухватился за край куска торта.
      Джим, ты собираешься наслаждаться своим праздником, нет? Кимитэйк был прав – шоколадный торт – это что-то.
      – Капитан Кирк.
      Джим повернулся.
      – Коммодор Пайк. – Сказал он. – Мои поздравления, сэр. Это мой брат, Сэм Кирк.
      – Доктор Кирк. – Пайк едва кивнул. – Извините нас на минуту?
      – Конечно. – любезно сказал Сэм, как будто не заметив обращения Пайка. – Поговорим позже, Джим.
      Пайк отошел; У Джима не было выбора кроме как последовать за ним.
      – Это хороший корабль. – сказал Пайк. – Хорошая команда. – Пайк мог бы ослабить натянутость, перейдя на личные имена, но он выбрал более формальное общение. – Они о вас позаботятся, капитан. Окажите им ту же любезность.
      – Сделаю все, что в моих силах, коммодор.
      – Хорошо. Вы, без сомнения, хотите познакомится с вашими офицерами.
      Предыдущий первый офицер «Энтерпрайза» получила свой собственный корабль. Это место займет ваш офицер по науке.
      Джим был слишком огорчен и удивлен, чтобы соблюдать дипломатию.
      – Коммодор, мне жаль, если это нарушает планы коммандера Спока, но я
      выдвинул Гари Митчелла на должность первого офицера… – Когда он произносил это, шум голосов вокруг внезапно затих, как это странным образом случается иногда на вечеринках. Джим замолчал. В тот же момент тишину нарушил резкий голос, говоривший с шотландским акцентом.
      – И чего я не понимаю, так это с чего это Звездный Флот так жаждет
      вручить свой лучший корабль неопытному новичку… – Говорящий тоже услышал свой собственный голос и умолк.
      Пайк подвел Джима к группе из трех офицеров. Они повернулись, без сомнения, спрашивая себя, слышал ли он их разговор, так же, как он думал, расслышали ли они его бестактное замечание.
      – Капитан Кирк, – сказал Пайк, – Коммандер Спок.
      – Коммандер Спок, – сказал Джим. Он не протянул тому руку, – не
      потому, что не хотел, – потому, что вулканцы предпочитали, чтобы их не касались.
      – Капитан Кирк. – Коммандер Спок приветствовал его наклоном головы.
      По нему невозможно было понять, слышал ли он разговор Джима с Пайком.
      – Главный инженер Монтгомери Скотт.
      – Мистер Скотт.
      – Как п’живаете, сэр, – напряженно сказал инженер. Крепко сбитый,
      невысокий инженер взял бокал с шампанским левой рукой, чтобы подать правую Кирку. Его форменный китель дополняли килт и кожаная шотландская сумка с мехом. – У вас теперь лучший корабль Звездного Флота, капитан.
      – Я в этом уверен, мистер Скотт. – Джим попытался по-вулкански не
      подать виду, что знает, что именно Скотт думает о нем, и он решил также не замечать вызова в словах Скотта.
      – И лейтенант Ухура, ваш офицер связи.
      – Капитан Кирк, – сказала она, низким и музыкальным голосом.
      Его рука коснулась ее длинных, тонких пальцев. Он ожидал, что ее пожатие окажется мягким. Вместо этого он почувствовал силу и твердость. Он позабыл и свое чувство неуместности, и воинственность Скотта, и непроницаемое выражение лица Спока.
      Со времен, когда он в первый раз получил под свое начало команду, Джим приучил себя не поддаваться влечению к тем, кому он, возможно, стал бы отдавать приказы. Взаимодействие между командиром и подчиненными должно было всегда оставаться на формальном уровне. Что-нибудь большее, чем строгая вежливость, могло подорвать мораль куда быстрее и эффективнее, чем любая внешняя сила. Так что Джим научился, когда надо, не реагировать на красоту, – по крайней мере, не на борту корабля. Он добился того, что стал почти нечувствителен к любому шарму, и противостоял установлению слишком дружественных отношений с кем-либо из тех, кем он командовал, будь то мужчина или женщина.
      Встреча с лейтенантом Ухурой тут же заставила его пожалеть, что он не лейтенант по-прежнему, – свободный от ответственности, которую несет капитан, – тогда он мог бы сидеть у ее ног, глядя в ее глубокие темные глаза и слушая, как песню, ее голос.
      Она отняла руку. Джим понял, что откровенно глазел на нее, словно школьник.
      – … Э-э, да, лейтенант Ухура. Рад с вами познакомится.
      Три стоящих перед ним офицера составили за годы совместной работы формулу своих взаимодействий. Джеймс Кирк явился новой неизвестной в уравнении. Они измеряли его, исследовали, пытаясь понять, сумеет ли он стать центром вращения орбит, или, словно блуждающая звезда, войдет в их систему гиперболическим курсом, вызовет возмущения в их орбитах и оставит за собой хаос.
      Пайк начал было что-то говорить, затем, по-видимому, передумал.
      – У меня встреча, – сказал он. – Мне придется оставить вас теперь. Ухура, Скотти…
      – До свидания, сэр.
      – Всего вам лучшего, сэр.
      – И, мистер Спок…
      – Живите долго и процветайте, коммодор Пайк.
      – Спасибо.
      Он повернулся и ушел, прямой и напряженный.
      В другом конце рекреационной палубы стоял в одиночестве Хикару Сулу.
      Он держал бокал с шампанским, – взял его у официанта, – просто, чтобы иметь что-то в руке. Если бы он выпил хоть что-нибудь, он бы просто заснул. Не считая того, что он немного вздремнул на пляже, он не спал уже два дня.
      Если сравнить прием с вечеринками в Акадамии, – он был невыносимо нудным. Он полагал, что это, должно быть, справедливо по отношению ко всем официальным мероприятиям Звездного Флота. Хикару здесь никого не знал; все прочие гости разбились на тесные кучки, так что у него мало было шансов с кем-нибудь познакомится.
      Он сравнил этот опыт с одним случаем, случившимся пять лет назад, на Ганджитсу, когда он тайком пробрался на борт «Ээрфена», чтобы посмотреть на корабль. Конечно, его быстро обнаружили, но, вместо того, чтобы выставить пятнадцатилетнего колониста, первый помощник Хантера показал ему корабль. Там он чувствовал, что ему рады. На «Энтерпрайзе» он чувствовал себя чужим.
      Ну и ладно; если повезет, он его покинет прежде, чем успеет с кем-нибудь познакомится.
      Он невольно слышал разговоры. Они помогли ему разобраться в невеселом настроении. Офицеры «Энтерпрайза» сожалели, что Кристофер Пайк оставляет корабль. Они не были уверены, что следует ждать от нового капитана. Официальные сведения, поступавшие с Гиога, были противоречивы: Джеймс Кирк потерял в этой катастрофе корабль, но по ходу дела сумел спасти много жизней и чуть не расстался со своей собственной. В результате он получил медаль, повышение… и «Энтерпрайз». Им была известна его репутация: самый молодой абитуриент, поступивший в Академию, самый молодой капитан Звездного Флота. Но никто не знал, был ли Кирк выскочка – этакий космический жокей, который заставит свою команду вкалывать как автоматы, забирая себе всю славу, – или он включит своих людей в партнерство товарищей, достойных разделять с ним почести так же, как и риск.
      – Хикару?
      Удивленный тем, что его назвали по имени, Сулу повернулся.
      – Доктор Кирк! – сказал он.
      – Так я и подумал, что это ты, – сказал Сэм Кирк. – Как твои дела? Боже, ты был еще ребенком, когда я последний раз тебя видел. – Он широко улыбнулся и сокрушенно покачал головой. – И почему это люди всегда говорят эту фразу детям своих друзей?
      – Не знаю, доктор, – сказал Сулу.
      – Зови меня «Сэм». Когда тебе было двенадцать, – ладно, я был «доктор Кирк». Но ты теперь в Звездном Флоте… в Академии?
      – Я только что выпущен.
      – Поздравляю. Как твои?
      – Прекрасно, думаю. Иногда это сложно сказать по письмам. Я им звоню, когда могу.
      – Когда ты последний раз их видел?
      – Я не был дома с тех пор, как поступил в Академию. Это слишком
      далеко… слишком дорого. Я надеялся, что скоро там побываю, но… – Он остановился. Сейчас было слишком просто возродить всю ту тоску по дому, что он чувствовал в течение всего первого года в Академии, слишком просто опять испытать боль несбывшихся надежд. – Но это, похоже, не выйдет. – Он сменил тему. – Вы родственник капитана Кирка?
      – Джим мой младший братишка. Он следует семейным традициям. – Сэм
      сделал широкий жест, указывая на корабль вокруг, имея в виду Звездный Флот вообще. – Жаль, что твоя мать не участвует в ксено-конференции.
      – Она не может. Она в Орионском приграничье. Это десять недель пути
      пассажирским лайнером. Она не могла уехать на весь сезон.
      – А твой отец? Я только что приобрел его новый сборник. Он в самом де
      ле ухватил это чувство… жизни и работы на новой планете. – Сэм издал смешок. – В первый раз, когда я прочитал одно из его стихотворений, я подумал, ну, это выглядит таким легким, любой может стать поэтом. Так я и попытался. Это нелегко. У меня совсем ничего не вышло.
      – Немногие это могут, – сказал Хикару. Когда он был много моложе, он,
      бывало, задумывался, чем именно занимаетсяего отец. Иногда казалось, что ничем. Через несколько лет, когда Хикару сам попробовал себя в поэзии, он понял, сколько нужно работать, чтобы получилось творение. Даже то время, что уходило на «ничто», было серьезным трудом.
      – А сейчас он что-нибудь пишет?
      – Он только что окончил «Девять солнц», – мягко сказал Хикару. – Он сейчас отдыхает. – Люди все время спрашивали Хикару об этом.
      – О, конечно, понимаю, – небрежно сказал Сэм Кирк. – Как ты нашел «Энтерпрайз»?
      – Не знаю.
      – Да ладно, – я не собираюсь передавать неприятности моему братику.
      – Честно – не знаю. Я здесь всего с послеполудня. Я никогда не
      встречался с коммодором Пайком. И никогда не видел капитана Кирка. И вообще никого здесь не знаю. Я должен был быть направлен на границу.
      – Думаю, тебе здесь понравится. Это верно, что Джим довольно упрям… – Он остановился и невинно улыбнулся. – Но так-то он хороший парень.
      – Приятно слышать, – сказал Хикару, тщательно нейтральным голосом.
      Сэм глянул через комнату.
      – Похоже, Пайк от него отстал, – идем. Я тебя представлю.
      Хикару последовал за ним, нервничая и пытаясь придумать, как бы наилучшим образом преподнести капитану свой запрос о переводе.
      Джим потягивал фруктовый сок, думая, как бы нарушить неловкое молчание, которое оставил за собой Кристофер Пайк.
      – Закончил с официальными делами? – Сэм опустил руку Джиму на плечо.
      Джим вздрогнул. Он не слышал приближения Сэма.
      Сэм бросил взгляд вслед Пайку, который вышел через главный вход, ни с кем не заговорив и не обернувшись.
      – Чего хотел Пайк? – сухо спросил Сэм. – Преподать тебе урок Офицера-и-Джентльмена?
      Джим пихнул брата локтем в бок. Для одного вечера уже слишком много
      было сказано и услышано. Возможно, у Пайка были причины для его резкого обращения, а, может, и нет, но они вполне могли обсудить его где-нибудь без его бывших коллег.
      При комментарии Сэма коммандер Спок застыл.
      – Как и у коммодора Пайка, – ровно сказал он, – у меня есть дела, которыми следует заняться. Прошу меня извинить.
      – Я с вами пойду, – поспешно сказал Скотт. – Надо… надо проверить двигатели.
      – Очень хорошо, – сказал Джим.
      Они вышли.
      Ухура расслышала замечание Кирка, обращенное к коммодору Пайку; она знала, что, если расслышала она, то и мистер Спок не мог его пропустить. И она прекрасно знала, что Джеймс Кирк слышал комментарий Скотта. Она предпочла сделать вид, что ни одно из этих замечаний вообще не было произнесено.
      – Капитан, – сказала она, тщательно подбирая слова, – мы все долго
      служили с капитаном Пайком. Людям нужно время, чтобы привыкнуть к перемене.
      – Это ясно, – сказал он. – Причем некоторым – больше времени, чем другим.
      Тут вмешался ничего не знавший об инцидентах и натянутых отношениях Сэм.
      – Джим, познакомься с Хикару Сулу. Его родители – мои и Орелан старые друзья. Его мать – наша коллега.
      – Сэр, – сказал Хикару.
      – Мистер Сулу, здравствуйте, – Джеймс Кирк крепко пожал руку Сулу. – Вы встречались с лейтенантом Ухурой?
      – Мельком, сэр.
      – Я ценю, что вы подсократили свой отпуск, чтобы присоединиться к нам, – сказал Кирк.
      – Да, капитан, я бы хотел обсудить…
      – Как прошел ваш фехтовальный турнир?
      – Э-э… я победил, сэр, – сказал Хикару, удивленный, что Кирк вообще знает о турнире.
      – На чем фехтуете? Шпага? Сабля?
      – Сабля… и другое тоже, сэр.
      – И другое! Мои поздравления. Я немного занимался фехтованием в
      школе, – мы должны с вами как-нибудь немного пофехтовать.
      – Да, сэр, – сказал Хикару. Может, ему удастся добиться перевода до
      того, как он будет вынужден взять верх в фехтовании над своим командующим офицером. – Но, сэр…
      – Сэм, найди маму, и я вас веду на экскурсию.
      – Капитан… – снова сказал Хикару.
      – Конечно, – сказал Сэм. – Момент. Хикару, я как-то раз был в лаборатории. Мне понадобился стандартный образец человеческой крови…
      – Что? – сказал рассеянно Хикару. Его руки вспотели, а сердце колотилось: он собирался сказать капитану Звездного Флота, что капитан этот совершил ошибку, а это была непростая задача.
      – Ну, для контрольного образца, – сказал Сэм. – Так что я вызвал одного их аспирантов. Все, что мне было нужно – это капелька крови. Одноко он рванул от моего безобиднейшего гипо на половине скорости света и закричал «Нет, нет, вы не можете брать у меня кровь – у меня гемофилия!»
      Сэм выжидающе замолчал.
      Хикару уставился на него, затем внезапно рассмеялся.
      Джеймс Кирк смотрел на обоих так, словно они спятили.
      – Неплохо, – сказал Хикару. – Но, спорю, не так-то вы много найдете людей, чтобы рассказать им шутку.
      – Я подумал, что она может пригодится мне на конференции, но сначала я хотел испытать ее на ком-нибудь.
      – А ты не думал о том, чтобы раздать всем трансляторы прежде, чем начнешь ее рассказывать? – сухо спросил Джим.
      Сэм рассмеялся.
      – Извините нас, Хикару, лейтенант Ухура. Пошли, Джим, поглядим на твой корабль.
      Они выбрались из толпы и оказались возле их матери и адмирала Ногучи, которые говорили о старых временах и вспоминали Джоржда Сэмюэля Кирка Старшего. Ногучи и отец Джима вместе служили, но теперь, при адмиральском описании событий, о которых Джим даже никогда слыхом не слыхивал, он почувствовал внезапное негодование и горечь. Ногучи, вероятно, провел больше времени с Джорждем Кирком, чем Винона, Сэм и Джим вместе взятые. Это была жизнь, которую человек выбирал, становясь офицером Звездного Флота, и Винона знала об этом, когда выбрала его.
      Но их жизни, – жизни, которые родители выбрали для своих детей, делая свой выбор, – исключала возможность того, что Джордж будет оказывать влияние на Джима и Сэма. Они едва знали отца. Возможно, если бы он не умер, они в конце концов познакомились бы с ним ближе. Хотя лично Джим сомневался, что родитель и ребенок могли бы стать взрослыми друзьями, если они были чужими друг другу, когда ребенок был ребенком.
      Их отец так и не примирился с тем, что Сэм отказался от места в Академии Звездного Флота, уготованного ему, Джоржду Сэмюэлю Кирку Младшему, при его рождении. Джим оказался тем, кто пошел в Звездный Флот по стопам отца. Но, подумал Джим, он мог бы нарушить эту традицию так же, как и Сэм. Он был рад, что Кэрол не согласилась на предложение. Джим не оставит позади никого, кто будет ждать его редких визитов, – визитов почти чужого человека.
      Джим чувствовал, что пришел в себя после своего ланча с Ванли. Прошло уже порядочно времени, так что он смог позволить себе бокал шампанского. Повернувшись обратно, он обнаружил, что Винона и Сэм приветствуют какого-то старого знакомого из Звездного Флота, а он очутился один на один с Ногучи.
      Старший офицер лукаво улыбнулся.
      – Я был довольно краток, Джим, – сказал он. – Но, думаю, ты найдешь это интересным.
      – Адмирал, коммодор Пайк сообщил мне, что пост первого офицера передан коммандеру Споку.
      – Верно. Я лично утвердил его.
      – У меня было впечатление, что мое слово кое-что значит при подборе старших офицеров.
      – Вы были не при деле, когда был сделан этот выбор. А что? Вряд ли у вас имеется что-то против мистера Спока.
      – Спок тут совершенно ни при чем, адмирал. Я выдвинул на этот пост Гари Митчелла. И не слышал ни о каких возражениях на его счет.
      Ногучи покачал головой.
      – Нет, Джим. Это невозможно.
      – Адмирал, я надеялся, что вы меня в этом поддержите.
      – Мог бы, но не стану. Одна из сильных сторон Звездного Флота – его
      разнообразие. Вы с Митчем просто слишком похожи. Первый офицер должен компенсировать твои слабые места и контролировать твои порывы. Я хочу, чтобы ты работал с кем-то, кто может в паре с тобой создать эффективный союз.
      – Мне не было известно, – натянуто сказал Джим, – что вы считаете, что у
      меня есть слабые стороны, которые нужно компенсировать.
      – Не начинай, Джим, – сказал Ногучи. – Это было задумано как
      вечеринка.
      – Тогда я хотел бы обсудить этот предмет в более подходящей
      обстановке.
      – Но этот предмет не открыт для обсуждения, – сказал адмирал. И, чтобы
      подчеркнуть свои слова, отправился в поисках другого разговора, оставив Джима рассерженно дымиться.
      Через пару месяцев, по крайней мере, до того, как Гари будет в форме, подумал Джим. Может, к тому времени я смогу убедить адмирала… Он постарался справиться с огорчением, уверенный, что, в конце концов, сможет заставить Ногучи передумать.
      – Так как там насчет экскурсии? – весело спросил Сэм.
      – Конечно. – Даже спор с Звезднофлотской шишкой не мог испортить
      Джиму радости от свидания с матерью и братом. – Давай, выбираемся отсюда.
      Они вышли в тихий корабельный коридор, оставив позади шумную
      вечеринку.
      – Джим, – сказала Винона. – С тобой правда все в порядке?
      – Конечно, мама. Свеженький-новенький, как говорится. Не беспокойтесь обо мне.
      – При твоей работе это вряд ли возможно.
      – Ты нам ничего не говоришь, черт возьми, – сказал Сэм. –Как, ты
      думаешь, мы себя чувствовали, когда выяснилось, что ты был в госпитале и даже не сообщил нам?
      – А что вы могли сделать? Вернуться на Землю? К тому времени, как вы
      прибыли бы, я бы был уже в порядке или было б слишком поздно.
      – И какие же обстоятельства достаточно серьезны, чтоб дать знать твоей
      семье? – спросила Винона. – Твоя смерть?
      – Что-то вроде, мама. Я знаю, что вы чувствуете, но как тут по-другому?
      Я уверен, папа так же поступал.
      – Да, – сказала Винона. – Так же. Но я надеялась, что ты не будешь.
      Джим сдержался, чтобы не сказать то, о чем он впоследствии пожалеет. Он не хотел спорить с матерью, даже если чувствовал, что она ударила его ниже пояса.
      – Кстати, Джим, – веселость Сэма стала несколько натянутой. – У нас, биологов, хорошо работает цыганское радио.
      – В смысле?
      – Ты не знаешь?
      – А что я должен знать?
      – Ну, цыгане у нас в колонии болтают о разных других вещах, кроме теоретической биологии.
      – Иначе говоря, Кэрол Маркус и я – предмет сплетен.
      – Быстро сообразил, братец. И что и как?
      – Никак, – сказал Джим. – Горячая сплетня… из абсолютного нуля.
      – О, – сказал Сэм. – Черт. Я надеялся… Кэрол Маркус – хороший человек, Джим.
      – Мы забрались на опасную территорию, – Джим резко сменил тему: – Так
      тебе нужна экскурсия, нет? Тут есть что посмотреть. Мостик – это что-то невероятное. – Когда он начал расписывать корабль, его беспокойство о Гари и разочарование на предмет Кэрол Маркус отступили в сторону. Он не смог бы скрыть свой энтузиазм, даже если б попытался. – Мама, Сэм, почему бы вам не дать заявку на грант на исследование глубокого космоса? Когда вы увидите здешние лаборатории – не поверите. Но сначала я вам покажу обзорную палубу…
      Он провел по палубам «Энтерпрайза» в обычное на вид помещение в задней части блюдца.
      – Смотрите, – сказал он, – Открыть!
      Стеновой экран отошел, открывая взглядам 180-градусный обзор на
      внутренность космодока. Мимо за прозрачной стеной проплыл техник в скафандре.
      – Вы должны как-нибудь выйти с нами в космос и посмотреть его отсюда!
      – Да, хотелось бы, – сказала Винона. – Джим…
      – Да, мама?
      – Я возвращаюсь домой. Дом не открывался в течение пяти лет, и… – Она замолчала. – Джим, если ты сможешь… захочешь… заглянуть в гости… если захочешь побывать дома…
      – Я… – Он и думать не мог о возвращении на ферму в Айове. Он не был
      там с тех пор, как отпевали его отца. Фермерский дом хранил воспоминания, и хорошие, и плохие, – те, что он не смог бы больше держать запертыми внутри себя, если бы вернулся. При одной мысли о возвращении туда ему казалось, что он слышит запах сена, разложенного для просушки. Он покачал головой, пытаясь просто удивиться силе воспоминаний, но тем не менее он был ими взволнован.
      – Интересно, пережил ли тот шалаш последние пять зим, – сказал Сэм.
      – Я постараюсь приехать, мама, – Джим надеялся, что говорит правду. – Не знаю – когда. Это зависит от моих приказов.
      Он закрыл щит, скрывший стеклянную стену, огни и деятельность космодока. Ему хотелось, чтобы «Энтерпрайз» уже мчался среди звезд, в космосе без преград и границ. Там куда проще принимать трудные решения, а сложности жизни никогда не удваиваются и не множатся.
      – Идем, – сказал он. – Вы должны увидеть лаборатории.
      Сэм посмотрел на него с любопытством.
      – А я думал, ты никогда раньше не бывал на борту этого корабля.
      Джим вспыхнул.
      – Ну, я… О, дьявол. Я раз пробрался на борт… Кэрол и я пробрались на борт – несколько недель назад. Просто чтобы посмотреть. Я не мог удержаться. Только никому, – это не приветствуется. – Он покинул обзорную палубу и провел их в турболифт.
      – Когда-нибудь, Джим, – сказала Винона, более озабоченно, чем укоряюще, – ты переступишь черту, и кто-нибудь это заметит.
      – Мне нужно было б наткнуться на какого-нибудь совсем фрунтера, чтоб из моего визита вышли неприятности.
      – Звездный Флот не испытывает недостатка во фрунтерах.
      – Да ты ничего не достигнешь в Звездном Флоте, если не будешь лезть
      через черты и границы. Без этого ты закончишь свои дни замумифицированным вместе со своим письменным столом.
      – А если ты залезешь слишком далеко, – сказал Сэм, – ты закончишь свои дни точно так же. Как Крис Пайк.
      – Ты это о чем?
      – Ну, говорят, – Пайк слишком много времени посвятил игре в политику
      Звездного Флота, слишком достал не тех людей и несколько подзагонял своих.
      – Так что, в качестве наказания, его повысили до коммодора?
      – Да. И ты его поэтому жалеешь. – Турболифт замедлился и остановился.
      – Это просто смешно.
      – Не отмахивайся от советов своего брата, Джим, – сказала Винона. – Это
      так же смешно, как… – Двери лифта открылись и она замолчала на полуслове. – Что-то не припомню, чтобы на судах Звездного Флота пахло конюшней.
      Ностальгический запах сена и еще чего-то знакомого проникал с нижней палубы. Джим нахмурился.
      – Обычно нет. – Обеспокоенный, он вышел из турболифта. На звездолете странное или неизвестное могло означать опасность.
      Запах конюшни усилился. Если дело не в вентиляции, то единственным
      возможным источником запаха была палуба шаттлов в дальнем конце коридора.
      Двойные двери скользнули, расступаясь. Вглядываясь в плохо освещенное пространство, Джим ступил на галерею, шедшую над палубой.
      Шаттлы были сдвинуты в сторону, близко друг к другу, и отгорожены переносными перегородками, так что большая часть палубы оказалась свободна. Посередине находился временный загон. Пол устилала солома. Внутри маячила какая-то тень.
      – Что, во имя неба!… – Винона тоже вышла на галерею.
      – Свет. – На палубе включился свет.
      Переливающееся создание в загоне фыркнуло и взметнулось на ноги,
      напряженное и испуганное, вскинув маленькую голову, округлив глаза и раздувая ноздри. Его шкура переливалась черным, багровым и зеленым.
      – Да, скорее небо, чем земля, – сказал Сэм.
      Оно увидело их. Оно снова фыркнуло и с силой ударило ногой по палубе.
      Звон копыта о металл гулко разнесся по помещению. Оно закричало, – скорее крик птицы, чем ржание лошади.
      А затем выгнуло шею, отступило и снова ударило ногой.
      Со звуком, похожим на шум сильного ветра в старых деревьях, оно
      развернуло широкие черные крылья.
 

 
      Джим, Винона и Сэм уставились на него в изумлении.
      – Это только мне снится сон, или вам тоже?…
      – Фантастика, – сказал Сэм. – Понятия не имел, что кто-то так
      продвинулся в реструктурных комбинациях! Он же земной, да? Не инопланетный?
      – Откуда я знаю? – с раздражением спросил Джим. Все, что он хотел знать – как оно попало на его корабль, и зачем.
      – Боюсь, оно может повредить себе, – сказала Винона, – Я попробую его успокоить.
      Создание захлопало крыльями и снова закричало.
      – Мама, – оно может быть опасным!
      – Вы что это делаете?…
      Джим даже не успел обернуться на новый голос, как маленькая, одетая в
      черное фигурка промчалась мимо Виноны и махнула вниз по трапу, едва касаясь ступенек. Ее переливающиеся черные волосы развевались за ее спиной. Она пробежала по палубе к перепуганной лошади – лошади? Уронив ботинки, которые она держала в руках, она скользнула под ограждение корраля. Испугавшись, что она может пострадать, что животное может встать на дыбы и ударить ее копытами, Джим бросился за ней.
      Лошадь фыркнула и успокоилась. Крылья ее все еще были раскрыты и трепетали, словно она была ловчей птицей, держащей равновесие на руке у охотника. Спина ее блестела от нервного пота. Она опустила голову и засунула храп под мышку незнакомки.
      Та прошептала что-то животному, почесав ему уши и потрепав по голове и подув в ноздри. Животоное вздохнуло, – тихий, спокойный звук.
      Она погладила его по шее и запустила пальцы в гриву. Солома зашуршала, когда животное переступило, придвигаясь ближе. Оно поставило свое копыто на ширину ладони от босой ноги незнакомки.
      – Ради бога, будьте осторожны, – сказал Джим.
      – Не волнуйтесь, – ответила она низким, приятным голосом, не оборачиваясь.
      – Он наступит вам на ногу!
      – Не наступит, не беспокойтесь. Да она даже не подкована, – и легка на
      ногу, – Она улыбнулась собственной шутке, затем снова посерьезнела при виде выражения лица Джима. – Что вы сделали? Вы ее до смерти напугали!
      – Я включил свет, – ответил Джим с растущим раздражением. – Я хотел
      знать, кто и зачем перелопатил мою палубу шаттлов.
      – Вы здесь дежурный офицер? Адмирал Ногучи сказал, что у вас
      увольнительная до вечера, а затем вы будете заняты, он сказал, ей здесь будет хорошо, и никто ее не побеспокоит.
      – Адмирал Ногучи?…
      – Это единственное место, где ее можно устроить для долгого перелета.
      – Какого еще долгого перелета?
      Она скормила созданию кусок морковки, хотя Джим поклялся бы, что за
      секунду до этого в руках у нее ничего не было.
      – Она ничего не сделает вашей палубе, особенно если не будете ее снова пугать.
      – Я не дежурный офицер.
      – Да? Тогда из-за чего весь шум?
      – Я капитан, – сказал он. Он устремился вверх по трапу, шагая через три
      ступеньки, и далее к турболифту. Когда он к нему подошел, двери открылись. Из лифта торопливо вышел адмирал Ногучи, так сосредоточенный на электронном блокноте, который он держал в руке, что Джим был вынужден быстро отступить в сторону, чтобы не дать старшему офицеру налететь на него.
      – Сэр! Адмирал Ногучи!
      – Джим! – В голосе адмирала послышалось разочарование. – Что ты здесь
      делаешь? Я так понимаю, ты видел мой сюрприз… ты уже познакомился с мисс Лукариэн? Тогда мы можем сделать объявление вместе с ней.
      – Но я думал… кто это мисс Лукариэн? Вы… вы имеете в виду эту
      амазонку, что сейчас пытается удержать свою летающую лошадь от того, чтоб та не разнесла палубу шаттлов?…
      – Джим, держи себя в руках! Это чуть ли не истерика. Что с тобой?
      Выпил лишнего?
      – Нет, сэр. По крайней мере, я так не думаю. Адмирал, на моей палубе
      шаттлов вместо шаттлов находится какое-то животное.
      – Успокойся, Джим. Тебе не понадобятся шаттлы. Не в этой миссии.
      – В чем именно, – сказал Джим, подозревая, что ему больше не хочется
      услышать ответ, – эта миссия состоит?
      Ногучи вручил ему электронный блокнот.
      – Элегантное решение для кочующего торговца, как ты считаешь?
      Джим взглянул на блокнот. Какой еще кочующий торговец? Ногучи
      расписал для «Энтерпрайза» на следующие три месяца приказы, согласно которым корабль должен был провести по дню возле каждой из тридцати различных звездных баз, начиная со Звездной Базы 13.
      – Фаланга? – сказал джим. – Звездная База 13? Звездная База 13 – это потеря времени и ресурсов. Ее давно пора закрыть!
      – Звездная База 13 обладает огромным стратегическим значением. Боюсь,
      я задал расчетчикам задачки, когда настоял на том, чтобы вы начали оттуда. – Ногучи усмехнулся и принялся объяснять трудности определения наиболее эффективного пути между несколькими различными точками. – Они решили проблему в двух измерениях, но третье добавляет несколько уровней сложности…
      – Я… я не понимаю, – сказал Джим. – В чем состоит миссия?
      – Я рассмотрел три фактора, – сказал Ногучи. – Во-первых, нужно дать тебе время прийти в форму…
      – Со мной все в полном порядке! – рявкнул Джим. – Я совершенно здоров.
      – Во-вторых, – продолжил Ногучи, не обратив внимания на протест Джима, – дать тебе время познакомится с кораблем и командой.
      – Поэтому я и ожидал какой-нибудь сложной миссии, сэр…
      – И, в-третьих, нужно что-то делать с результатами инспекции звездных
      баз. Ты их видел, нет?
      – Нет, сэр, не видел. Я был не у дел… – сейчас я совершенно здоров! – но
      я был не в курсе всего этого в течение нескольких месяцев.
      – Результаты шокирующие, Джим. На каждой из баз, что мы
      инспектировали, уровень морали просто никакой. Особенно, – сказал он, – на Звездной базе 13. Мы берем людей и шлем их на дальние аванпосты, прочь от дома и семьи, и совершенно забываем об их нуждах. Я собираюсь это изменить. И я выбрал тебя себе в помощь.
      Они вышли на галерею, и Ногучи стал спускаться по трапу. Джим последовал за ним. Сэм и Винона по-прежнему были возле корраля, где мисс Лукариэн вытирала полотенцем спину животного. Винона чесала его за ушами, в то время как Сэм исследовал места соединения крыльев с корпусом.
      – Мисс Лукариэн, – сказал Ногучи.
      Она повернулась, улыбаясь. Когда она увидела Джима, не ее лицо набежала тень.
      – Адмирал, – сказала она, и, осторожно: – Капитан.
      – Джим, познакомься с Амелиндой Лукариэн, генеральным менеждером Ворп-скоростной Классической Водевильной Компании. Мисс Лукариэн, капитан Джеймс Ти Кирк.
      – Как поживаете, капитан.
      Ее пальцы, хотя и утонули в его ладони, были, однако, сильные, твердые, и со следами мозолей.
      – Водевиль? Какой еще водевиль? – Джим попытался было примирить это
      слово с царством физики высоких энергий, на которую, как видно, намекали слова «Вопр-скоростная», или же с царством сверхсветовой коммерции, о чем заявляло слово «компания», но у него ничего не вышло. И к тому же летающая лошадь, – ее куда вписать? Торговая марка? Рекламный фокус? И, если дело в этом, при чем тут Звездный Флот?
      – Водевиль – это такое выступление, – сказала Лукариэн.
      – Ты будешь в распоряжении этой компании в течение их турне.
      Потеряв дар речи, Джим уставился на Ногучи.
      – Животное просто невероятно, Джим, – сказал Сэм. – Анатомическая проблема крыла…
      – Адмирал, не хотите же вы сказать, что Звездный Флот направил «Энтерпрайз»…
      – Ш-шш, Афина, тише, – сказала Винона, пытаясь успокоить создание,
      которое вздрогнуло, когда Джим повысил голос. – Джим…
      – …Что Звездный Флот направил звездолет класса «Созвездие» с
      командой в четыреста тридцать человек, чтобы катать… лошадь-мутанта с ее дрессировщиком? – Джиму казалось, что даже его мать была здесь против него.
      – Не кричите, – сказала Лукариэн. – Она почти арабка, – очень чувствительная. Вы ее снова напугаете.
      – Я хочу сказать, – спокойно сказал адмирал, – что ядал вам задание
      благополучно и вовремя и без споров доставить Водевильную Компанию на все эти базы, чтобы она могли дать представления для их персонала. Также я поручил вам командование этим судном. Ни то, ни другое не вырублено в камне. Это понятно?
      Последнюю фразу он произнес довольно резким тоном. Джим встретился с ним взглядом. Глядя в твердые темные глаза адмирала, он понял, что верны легенды о темпераменте адмирала, утверждавшие, что лед сложно сломать, но если уж удалось – ждите бури.
      – Еще есть вопросы, капитанКирк?
      Джим поколебался секунду, – возможно, чересчур длинную секунду.
      – Нет, сэр, – сказал он.
      Адмирал повернулся к Джиму спиной.
      – Мисс Лукариан, ваши люди хорошо устроены? У вас есть все
      необходимое?
      – Некоторым было немного не по себе, – сказала она. Большинство
      никогда раньше не проходили через транспортатор. Мы с Афиной прибыли на курьере, так что она немного понервничала. Мы привыкли путешествовать экспрессом.
      – Я уверен, как только вы немного пообвыкнитесь, вы найдете, что это
      вполне терпимо. В космосе исключительно красиво. – Он фыркнул. – И вы обнаружите, что здесь гораздо больше места для разминки, чем в экспрессе. – Ногучи сжал маленькую руку Лукариэн. – Я признателен вам за вашу готовность помочь Звездному Флоту, несмотря на короткосрочный контракт. И мне не терпится сделать объявление. Вы готовы?
      – Как только один из рабочих придет сюда, чтобы побыть с Афиной. Вы
      уверены, что не хотите, чтобы мы дали представление?
      – Это очень великодушное предложение, – сказал адмирал Ногучи. – Но я
      решил, что сегодня вечером вы – гости. Не думаю, что гостям следует петь, чтобы получить ужин.
      – О’кей. Тогда я приведу всех наверх через минуту.
      – Хорошо. Пожалуйста, если что нужно, смело звоните мне в любое
      время. В моем департаменте всегда знают, как меня найти.
      Адмирал Ногучи вскарабкался вверх по трапу на галерею и исчез, оставив Джима и Лукариэн глядеть друг на друга.
      – Это невозможно, – сказал Джим. – Просто невозможно.
      – Я не могу себе позволить сорвать этот контракт, – сказала Лукариэн. – Мы не стронемся с места, – вы ничего с нами не сможете сделать.
      – Хотите поспорить?
      – Эй, Джим, – сказал Сэм.
      – Говорите на что, – сказала Лукариан. – Если я и проиграю, хуже уже не станет.
      – Не бросайте мне вызов на моем корабле, мисс Лукариэн, – сказал Джим. – Это очень глупо.
      – Совсем как выступать против адмиральского проекта, – сказала Винона, – не Лукариан, а Джиму.
      – Я не откажусьот контракта, – голос Лукариэн стал твердым. Крылатая
      лошадь за ее спиной почуяла напряжение между людьми. Она фыркнула, топнула ногой, и запрыгала туда-сюда по маленькому корралю.
      – Вы пугаете ее, – сказала Лукариэн. – Уйдите, а?
      – Джим, – сказала Винона, когда Джим готов был уже огрызнуться. Ее голос звучал одновременно сердито и разочарованно.
      –  Что,мама?
      – Умей проигрывать.
      Джим считал, что у него были все причины выйти из себя, – а, точнее, что, учитывая обстоятельства, он выказал просто-таки замечательное самообладание. Но верно и то, что виноват во всем был все-таки скорее адмирал Ногучи, чем Амелинда Лукариэн.
      Афина толкнула Лукариэн носом. Лукариэн обняла ее за шею, что-то прошептала в ухо и прижалась щекой к ее темному лбу. – Уходите, – сказала она.
      Винона дотронулась до руки Джима и указала на выход.
      – Постарайтесь держать ее под контролем, мисс Лукариэн, – сказал Джим.
      По пути обратно на рекреационную палубу, Джим, и его мать с братом
      хранили неловкое молчание. Когда был уже слышен шум вечеринки, Винона остановилась.
      – Думаю, я пойду спать, – сказала она. – Это был длинный день.
      – Хочешь, чтобы я проводил тебя до отеля? – спросил Сэм.
      – Не глупи. Займись вечеринкой, Сэм. Джим, я хочу поговорить с тобой.
      – Но я должен…
      – Это не займет много времени. – Она пошла вниз по коридору, к выходу в Космодок.
      Сэм сочувствующе пожал плечами. Оба они с ней не спорили, когда она
      говорила таким тоном.
      Сложив руки на груди и опустив голову, Винона задумчиво смотрела в пол.
      – В чем дело, мама? – спросил Джим.
      – У тебя интересный способ взаимодействия со Звездным Флотом, Джим. Не очень эффективный. Но интересный.
      – Но я думал… адмирал дал понять… я надеялся…
      – Кими никогда ничего не делает без веской причины. В этом нет никаких
      сомнений. Мы обсуждаем не его поведение, а твое. Он дал тебе приказ, а ты стал спорить, – просто потому, что приказ не совпал с твоей фантазией!
      – Он мог бы…
      –  Мы не о нем говорим!– сказала она сердито. – Ты что, ничего не
      помнишь из того, что говорил тебе отец? Ты не помнишь даже ошибок, которые он совершал? Чего ты достигнешь в Звездном Флоте со своей заносчивостью? Однажды тебе понадобится, – ты будешь вынужден, – ослушаться приказа вышестоящего офицера. Тебе нужно будет защищать свои действия. Если ты создашь себе репутацию твердолобого невежи, почва у тебя из-под ног вылетит, – опомниться не успеешь! Не говоря уже о твоей карьере.
      – Думаю, мои действия говорят сами за себя.
      – Да ну? И что именно они говорят? Например. Ты был невероятно груб с этим ребенком…
      – Ребенком? Он совершенно взрослая, – и к тому держит какого-то визжащего монстра на моей палубе шаттлов!
      – Ей не более двадцати, и она несет ответственность за целую компанию, не говоря уже о «визжащем монстре». Разве ты не видишь, что она просто борется за выживание.
      – Нет, не вижу. И не понимаю, как ты это видишь.
      – Это же очевидно. Похоже, что это последний шанс для ее компании удержаться на плаву!
      – Может, если они на краю пропасти, так и должно быть, чтобы они вышли из дела.
      Она непонимающе глядела на него секунду, затем покачала головой.
      – Как это скверно, капитан Кирк, что все не могут быть такими же совершенными и удачливыми, как вы.
      Не говоря больше ни слова, она повернулась и пошла прочь, с
      «Энтерпрайза», в Космодок. Он было шагнул за ней, потом остановился. Он понятия не имел, что ей сказать, а она была так рассержена, – и он был так рассержен, – что, если бы догнал ее, они бы только снова поспорили. Все же в одном Винона была неоспоримо права. Он был непростительно груб с Амелиндой Лукариэн.
      Он направился к рекреационной палубе, желая при этом идти куда угодно, только не обратно на вечеринку.
      Сэм ждал Джима все на том же месте, небрежно опершись на переборку и прижав к стене подошву одной ноги.
      – Живой?
      Джим пожал плечами.
      – Она не вполне мною довольна, – сказал он. – Но, черт возьми, Сэм, я
      ждал… я ожидалот Ногучи нормального назначения. Я его заслужил… я кое-что могу!…
      – Наверное, то, что покроет тебя еще большей славой?
      – Славой? – Он в ярости повернулся к брату. – Ты думаешь, я для этого пошел в Звездный Флот?! Ты думаешь, это все называется славой?
      – Нет. Но я начинаю думать, что так может быть.
      – Нет. Нет, поверь мне. Последние шесть месяцев не были развлечением.
      – Тогда почему бы не дать себе поблажку? Если ты сам не можешь, позволь Кими сделать это.
      – Мне не нужны поблажки – особенно от моего командующего!
      – Я не собирался тебя обижать. Слушай, он знаком с нашей семьей давным-давно…
      – Прекрасно, – сказал Джим. – Именно это мне и нужно: адмирал, который обращается со мной, будто мне все еще пятнадцать.
      Сэм осклабился.
      – Не-ет, это со мнойон обращается, как будто мне пятнадцать. Именно
      столько мне было, когда мы с ним познакомились. А с тобойон обращается как с восьмилетним.
      – Тебе кто-нибудь говорил, как здорово ты умеешь успокаивать? – с сарказмом сказал Джим.
      – Люди мне все время это говорят. Именно за этим все ко мне и идут. И я тебя заверяю, что Кимитэйк Ногучи делает тебе подарок. Попытайся принять его так же, как он был тебе предложен.
      – Когда он сделает это объявление, я стану посмешищем! Такое задание
      дают тому, кто больше ни на что не способен, кому больше не доверяют, кому-то, кто выработался и износился… – Он втянул воздух, внезапно испугавшись возвращения боли, – боли – и пустоты.
      – Джим! – Сэм схватил его за плечи.
      Джим высвободился, пристыженный.
      – Ты этогобоишься? – спросил Сэм.
      – Я не боюсь…
      – Перестань! Не морочь мне голову! Может, ты и можешь ее заморочить кому угодно, но только не мне!
      – Как я могу знать, – прошептал Джим, – если у меня будет задание, – такое, как последнее, – как я могу знать заранее, до самого дела, как я буду держаться? Я должен быть уверен, Сэм. Я должен знать, что я…
      – Что ты, как раньше, сможешь все выдержать?
      Джим не мог отвечать.
      – Ты не разбит, Джим. Черт, ты думаешь, я не почувствовал бы этого? Думаешь, не узнал бы, если б это было так?
      – Но яне знаю!
      – Думаю, Кими был прав, когда дал тебе передых. – сказал Сэм. – Думаю, он тебе нужен.
      – Нет! – и еще я не думаю, что мне нужны еще лекции от моей семьи!
      Он бросился в сторону вечеринки и исчез в толпе.
      Вскоре прибыла Водевильная Компания. Джим пытался слушать, когда
      адмирал Ногучи представлял их, но все его силы уходили на то, чтобы прикидываться, что ему нравится идея о проведении последующих трех месяцев в компании кучки циркачей, таскаясь с ними вокруг Фаланги.
      Коронин поискала зверушку глазами.
      – Звездный Флот! Сюда!
      Маленький розовый примат издал в ответ с лежки, которую он устраивал каждую ночь в ее ногах, тихий звук. Он слез с мехового одеяла, которое он привык считать своим, пропрыгал по кровати и вскочил ей на плечи.
      – Что, – сказала она, – Ты голоден? Будь хорошим мальчиком. Надень свой костюмчик, и, может, получишь завтрак.
      Звездный Флот понимал, возможно, одно слово из ста, но «голоден»,
      «костюмчик» и «завтрак» были главными словами его словаря. Он слез по ее ноге и побежал по кровати, ища свою одежду: маленькие черные брючки и золотистую велюровую рубашку.
      Коронин забавляло, что создание выглядело так похоже на человеческое существо, поскольку, из множества рас Федерации, людей она больше всего не терпела. Ее развлекало одевать животное в униформу и знаки различия офицера Звездного Флота. Ей не нравилось, что создание яростно взбунтовалось против ботинок. Коронин могла заставить Звездный Флот носить их, но примат в них спотыкался, когда пробовал ходить, скользил и падал, когда пробовал лазить, садился на пол и жевал кожу на носках, когда совсем выходил из себя, затем съеживался жалобным калачиком и хныкал, пока Коронин не освобождала его от обуви.
      Пока Звездный Флот разыскивал свою одежду, сделавшись при этом похожим на недоразвитого ребенка, Коронин проверяла контроль за судном. Золотая инкрустация складывалась в филигранный узор на панелях из прозрачного розового жадеита. Правительственный офицер потратил большие суммы на отделку командной палубы. Коронин предположила, что офицер задабривал совесть, говорившую о таких растратах, холодной строгостью отделки своей личной каюты. Это ей подходило; он расточил деньги или кредиты на вещи, о которых Коронин не позаботилась бы, оставив ей удовольствие устлать его жесткую койку вещами по ее вкусу.
      Она подумала, как много верноподданных граждан империи имели представление, на что олигархия тратила их десятины. Она подумала, а сколько вообще верноподданных граждан знали, что есть такая – олигархия. Коронин воспитали в почитании императрицы, но среди высшего класса было всем известным секретом, что олигархи полностью контролировали своего бессильного, беззубого, лишенного потомства суверена. Отпрыски знали этот секрет и вполне доверяли слухам: Коронин слышала, из разных источников, что олигархия намеренно позволила мозгу императрицы деградировать до растительного состояния, и затем поддерживали ее тело в живом состоянии, с помощью машин и протезов. Когда Коронин была моложе, она могла в это не верить; но теперь она верила.
      – Звездный Флот!
      Животное взвизгнуло в страхе, подбежало к ней и присело на корточки у ее ног.
      – Так, – сказала она. – Сегодня ты правильно надел рубашку. Так что можешь получить завтрак.
      Животное заскулило и заерзало от удовольствия. Коронин держала кусочек фрукта почти в пределах его досягаемости, и засмеялась, когда он подпрыгнул за ее рукой.
      – Тихо!
      Звездный Флот присел, дрожа и не сводя с пищи жалобного взгляда.
      – Хорошо, – сказала она, и дала ему фрукт.
      Он быстро проглотил его и стал озираться в поисках нового.
      Коронин забыла о животном. Она изучала голографическую звездную
      карту, чтобы решить, как лучше приступить к грабежу кораблей, идущих в Фалангу. Слишком близко подойти к основному пространству Федерации означало привлечь внимание патрулей; слишком близко к окончанию Фаланги, – и «Куундар» наткнулся ба на защиту Федерационной звездной базы. Но вот середина, – да, середина казалась вполне уязвимой.
      – Сержант.
      – Да, Коронин.
      Он отвечал с похвальной почтительностью и использовал верное
      обращение, более не называя ее «моя госпожа». Произносимый членом бандитской команды, титул звучал как оскорбление.
      Она относилась к титулу более серьезно, она не будет использовать его снова до тех пор, как он снова будет ее в глазах признаком высшего класса ее общества. И он будет ее.
      – Проложите курс к Фаланге Федерации.
      Стюарды Звездного Флота не позволяли скапливаться остаткам; полупустые бокалы и грязные тарелки, замусоренные подносы и пустые бутылки исчезали, не успев появиться. Когда почти все, кроме нескольких гостей, отбыли по направлению к своим кроватям, только на одном столе осталось несколько бутылок охлажденного шампанского, – поднос с бутылками и поднос с закусками, – будто подготовленные для еще одной, только маленькой, вечеринки.
      Джим сидел у наблюдательного порта, изредка бросая взгляд на космодок. Он слишком устал и слишком был взвинчен, даже чтобы хотеть спать. Ему хотелось попытаться объяснить матери, почему он так разозлился; хотелось поговорить с Сэмом и извиниться за то, что нагрубил в ответ на заботу. Но Винона уже, конечно, спала, а Сэм, хоть и был здесь, завладел гитарой музыкантов, когда те закончили играть. Он негромко наигрывал на ней, аккомпанируя Ухуре, которая тренькала на маленькой арфе, напевая живую ирландскую песенку. Пара сотрудников Водевильной Компании еще оставались здесь, но Амелинда Лукариэн испарилась.
      Будь он в лучшем настроении, Джим бы подсел ближе к певцам и с счастливо слушал бы лейтенанта Ухуру всю ночь напролет. Вместо этого, он встал и вышел из зала, задержавшись на миг возле стола, чтобы захватить два бокала и полную бутылку шампанского.
      – Джим, подожди!
      Сэм догнал его возле турболифта. Он держал третий бокал и маленький пищевой контейнер.
      – Я все гадал, как скоро ты придешь к этому, – сказал Сэм.
      – Может, я просто пошел напиться. В одиночестве, – Турболифт прибыл, Джим вошел внутрь.
      Сэм взглянул на бокалы.
      – Мой брат пьет в две руки.
      Джим открыто улыбнулся и впустил Сэма в лифт.
      – Что ж, я определено ценю моральную поддержку.
      Сэм подбросил контейнер в воздух и поймал его. Нарезанные овощи
      застучали о прозрачный пластик.
      – А я собираюсь подружиться с лошадью.
      Они задержались на галерее. Лукариэн принесла к корралю раскладушку и
      устроилась так, чтобы можно было спать, просунув одну руку в ограждение. Крылатая лошадь стояла возле нее; она дремала, уткнувшись носом в пальцы Лукариэн. Глянцевитый черный цвет ее шкуры отливал глубоким пурпурным и петушье-синим на ее ушах, ногах, в пятнах на ее спине и боках. Ее грива и хвост ниспадали случайными прядями, переливаясь от черного к ярко-синему, пурпурному и радужно-зеленому. Она сложила свои широкие крылья, и цвет перьев смешался с тенями ее шкуры.
      – Лучше нам потом зайти, – сказал Джим.
      При звуке его голоса, Афина подняла голову и фыркнула. Лукариэн села, часто моргая.
      – Что вы хотите? – Она откинула одеяло. Она сменила черное трико на штаны с завязками снизу и мешковатую свободную рубашку.
      Джим полез вниз по трапу, держа бутылку и бокалы в одной руке.
      – Я хочу извиниться, – сказал он.
      – Мы насчет мирного договора, – Сэм открыл контейнер и зачерпнул пригоршню нарезанных овощей. – Афина любит морковные розочки?
      – Да. Во всяком случае, морковь любит. Она никогда не имела дела такой изысканностью, как морковные розочки.
      Пока Джим открывал шампанское, Сэм предложил Афине морковь. Она,
      трепеща крыльями, опасливо приблизилась. При всей ее кажущейся дикости, у нее были спокойные, кроткие серые глаза. Она потянулась к нему, словно искушенный старый пони, подозревающий уздечку, припрятанную где-нибудь, – например, за Сэмовой спиной. И взяла кусочек губами.
      – Это адмирал вам приказал сюда прийти? – сказала Лукариэн. –
      Неважно, извинитесь вы или нет. Я отсюда не снимусь, хоть что там. Конечно, хорошо быть там, где вам рады, но компания не может позволить себе такую роскошь, как излишняя разборчивость.
      – Он не заставлял меня извиняться, – сказал Джим. – И вам вовсе нет
      нужды расторгать контракт. – Он засмеялся, – невесело, но с ироничным пониманием. – Да это ничего бы и не изменило, если вы так и поступите. Адмирал все твердо решил. Если вы откажетесь, он просто найдет кого-нибудь еще.
      – А если вы откажетесь? – спросила Лукариэн.
      – Мне не позволено отказываться, – сказал Джим. Он вытащил пробку, – осторожно, – чтобы она не хлопнула и не напугала снова крылатую лошадь.
      Лукариэн задумчиво пожевала ноготь.
      – Это не совсем то, что вы ожидали, да? – сказала она.
      – Это… мягко сказано.
      – Мир? – спросила Лукариэн.
      – Мир.
      Они пожали друг другу руки, на сей раз более вежливо.
      Крылатая лошадь дожевала розочку, которую дал ей Сэм, потянулась через
      ограждение корраля, толкнула Лукариэн, которая протянула руку и позволила ей что-то взять с ладони. Лошадь снова захрустела морковкой, в то время как Джим пытался припомнить, когда именно Сэм дал ей что-то из контейнера или когда она успела сунуть руку в карман. За момент до этого в ее руке ничего не было. Он пожал плечами и разлил шампанское, – ей, Сэму, себе.
      – За…мир, – сказал он.
      Их бокалы стукнулись с высоким, легким звоном.
      – Как вы стали капитаном? – Лукариэн отсутствующе чесала лошадь между ушей.
      Джим слегка покраснел.
      – Просто повезло, наверное.
      Лукариэн тоже вспыхнула.
      – Я не так выразилась. Я хотела спросить, не слишком ли вы молоды для того, чтобы быть капитаном?
      – Мне двадцать девять, – сказал он. – Я уже давно вырос из коротких штанишек. А вот вы – не слишком ли вы молоды, чтобы управлять… Водевильной компанией?
      – Это другое дело, – сказала она. – Я вроде как унаследовала работу от отца.
      – Джим тоже, – сказал Сэм, широко улыбаясь.
      – Я не знала, что в Звездном Флоте такое бывает, – сказала она.
      – Не бывает, – сказал Джим. – Как познакомитесь поближе с моим братом, – узнаете, что у него необычное чувство юмора.
      – О, – она лукаво взглянула на них.
      – А зачем корраль? – спросил Джим. – Разве она не может перелететь через ограду?
      – Джим, взгляни на пропорцию крыльев, – сказал Сэм. – Ей невозможно оторваться от земли при обычной гравитации.
      – Взлететь она не может, – сказала Лукариэн – Но может выпрыгнуть, если сильно испугается.
      – Не здорово, если она будет свободно бегать по палубе, – сказал Джим.
      – Кто-нибудь всегда с ней. Прошлой ночью я просто вышла на минутку.
      Я хотела переодеться, и подготовиться к вечеринке, и… ну, просто не повезло, что вы именно тут и пришли.
      – А зачем вам летающая лошадь, если она не летает?
      – Мой отец приобрел ее, когда она была еще жеребенком. Тогда я не
      думала, что нам она нужна. У нас есть представления с животными, но Афина… я знала, что, если мы начнем показывать крылатую, но нелетающую лошадь, аудитории это не понравится. И ведь я была права. К тому же экирапторы все страшно нервные. Но, конечно, как только она у нас появилась, я в нее просто влюбилась. Возраст был подходящий.
      – Экираптор? – спросил Джим. – Не пегас?
      – Нет. Пегас – это миф. Афина – вот она. Да и потом, «экираптор» – так
      точнее. У нее какие-то гены от хищной птицы, – она может есть мясо. Не думаю, что вы принесли креветок? Она любит креветки.
      – Я в следующий раз принесу.
      – А сколько их таких? – спросил Сэм. – И кто их комбинировал? И почему я об этом не слышал?
      – Есть один парень… на Северо-Западе. У него их целое стадо… – или
      стая? Он не публикуется никогда, – настоящие генетики сразу выкатывают против него артиллерию. – Она неодобрительно сморщилась. – Они всегда готовы покупать у него соевый протеин с мясным запахом. От этого их счета становятся куда меньше, и ничего, что скрещиваются формы куда более далекие друг от друга, чем птицы и млекопитающие. Но стоит вам сказать, – Эй, девочки и мальчики, давайте сделаем кино, создадим летающего коня, они начинают кричать «языческое колдовство!»
      Сэм, узнав типаж, усмехнулся.
      – Вы сказали, летающие лошади, – экирапторы, – очень нервные. Это оттого, что они не могут летать?
      – Не то, что они не могут летать, нет, – просто они сами считают, что должны уметь летать. Если вы видите разницу.
      – А в какой гравитации они могут летать?
      – По теории, – в одной десятой «же». Но такого никто не делал. Это
      слишком дорого, – задействовать гравитационное поле на такой объем, который для этого нужен.
      – Это не должно быть так дорого, – сказал Джим, озирая помещение
      палубы, и чувствуя неоправданное разочарование, потому что и пятнадцатиметровый потолок вряд ли мог предоставить крылатой лошади достаточно пространства для полета.
      – Это слишком дорого, если вам нужно сделать это, имея на руках бюджет Водевильной Компании, – сказала Лукариэн. – Но зрелище было бы что надо, верно?
      – Да, верно, – сказал Джим.
      – Мои друзья зовут меня Линди, – сказала она.
      – Его друзья зовут его Джим, – сказал Сэм.
      Она немного растерянно перевела взгляд с одного брата на другого.
      – Да, – сказал Джим. – Мои друзья зовут меня Джим.
 

 
      Сидя на мостике звездолета «Энтерпрайз», Джим Кирк изо всех сил сдерживался, чтобы не начать нервно барабанить пальцами по ручке капитанского кресла. Последнее, что ему хотелось, – это чтобы все узнали, насколько он чувствовал себя нервным, раздраженным и расстроенным.
      С утра он имел такое долгое прощание с матерью и братом, что, когда они наконец ушли, они ушли с облегчением. Он едва ли мог порицать их за это. Он был слишком обеспокоен, чтобы поддерживать приличный разговор, или даже просто обмен репликами на семейные темы, да и, в конце концов, способов прощаться было не так уж много.
      Он провел полную инспекцию по кораблю, совещание с лейтенантом Ухурой о коммуникационной сети и с коммандером Споком – на предмет систем анализа данных. Мистер Спок ответил на вопросы Джима, без каких бы то ни было эмоций, в деталях и используя термины, которые Джим по большей части никогда не слышал, не говоря уже о понимании. Несмотря на свой совершенно невозмутимый вид, мистер Спок, похоже, подозревал, что Джим проверяет его компетентность, что Джим ищет предлога, чтобы сместить его с позиции первого офицера.
      Джим даже спросил Амелинду Лукариэн, не нуждается ли ее компания в каком-нибудь дополнительном оборудовании или припасах.
      – Джим, все, что мне нужно – это хороший жонглер, – сказала она. – Не думаю, что вы умеете жонглировать, а?
      Он, вообще-то, умел, раз уж на то пошло, но уж конечно не собирался в
      этом признаваться и оказаться на сцене в зале ближайшей звездной базы, с двумя факелами в руках и третьим в воздухе.
      Амелинда же была слишком взбудоражена заданием Звездного Флота, слишком возбуждена, отправляясь в первый раз в космос, чтобы ответить на его намек, что ему нужен предлог, чтобы задержаться в порту еще на день.
      Поразмыслив, он пришел к выводу, что вряд ли может порицать ее за это. Ее можно было вовлечь в заговор и убедить помочь задержать «Энтерпрайз», но она сделала бы это неохотно, вероятно, пытаясь примирить допущение, – неоправданное, надеялся Джим, – что отказ помочь Джиму повредит их непрочному миру, – с допущением, – полностью оправданным, чувствовал Джим, – что ее настояние на том, чтобы отложить отлет, будет не в копилку компании, в плане ее отношенияй с адмиралом Ногучи. Адмирал уже раз вызвал Джима, и спросил его, – в нарочито небрежной манере, – когда Джим намерен отправляться.
      Короче, Джим продержал «Энтерпрайз» в доке так долго, как только смог, и куда как дольше, чем ему хотелось. Больше откладывать вылет он не мог.
      Но он не хотел уходить без доктора Леонарда Маккоя, а доктора Леонарда Маккоя на корабле не имелось.
      Последние несколько месяцев были для Маккоя нелегкими. Хотя он смог спасти Джима и Гари и других выживших на Гиоге; – после того, как их доставили на Землю, доктор опять же только ими и занимался. Здесь нужны специалисты, – сказали ему специалисты.
      Так что, когда Джим пришел в себя после регена и всех лекарств настолько, чтобы заметить, что Маккою тоже нужен отдых, он уговорил его взять отпуск. Я подбил его на это, подумал Джим, признаю. Но куда же он отправился?
      Маккой никому ничего не сказал о намеченном маршруте; если у него был с собой коммуникатор, он его игнорировал.
      «Энтерпрайз» не может обойтись без главного врача. Покинуть док без врача было непредусмотрительно и нечестно по отношению к команде; это было бы опасным. Если Маккой не появится в ближайшее время, Джим будет вынужден сделать запрос на назначение другого врача. Может, надо одновременно отрядить группу поиска?
      – Капитан Кирк, – сказала лейтенант Ухура, – Диспетчерская Космодока шлет нам привет и спрашивает… не хочется ли вам назначить время выхода из дока.
      Джим узнал руку адмирала Ногучи.
      – Пошлите мой привет Диспетчерской… – поправка, – привет адмиралу
      Ногучи, что сидит в Диспетчерской Космодока, и запросите время выхода… шестнадцать-сто.
      – Есть, капитан.
      Ухура отправила сообщение. Джим специально запросил такое время
      отправки. Если в Космодоке вообще был час пик, то время шестнадцать-сто им и являлось. Невозможность пропустить их в это время, – вот предлог, чтобы задержаться еще немного.
      Джим прорепетировал про себя возможную перебранку: «Что же, если Космодок не может справиться с траффиком настолько, что мы даже не можем выйти в приличное время… «Энтерпрайз» отправится в два-сто.» Он прикинул, сможет ли выдержать тот тон холодного презрения, которого требовала эта фраза.
      – Диспетчерская передает, что они назначили шестнадцать-сто как час отправки для «Энтерпрайза», – сказала Ухура.
      Черт! – подумал Джим.
      – Прекрасно, лейтенант Ухура, – сказал он. – Спасибо. – Он поднялся. – Я буду у себя в каюте.
      Он покинул мостик, злясь на себя за то, что дал себя подловить на своей собственной хитрости. Он мог бы запросить восемнадцать-сто, даже двадцать, и все бы прошло, но он рискнул – и проиграл. Теперь, если он не вычислит Маккоя за час, он вынужден будет доложить о его неприбытии, сделать запрос на другого врача и объясняться с адмиралом Ногучи.
      В своей каюте он открыл частную коммуникационную линию. Джим позвонил в квартиру Маккоя в Мэйконе, Джорджия, но ответа не получил. Не ответил даже автоконсьерж, поскольку доктор терпеть не мог роботов и всякого рода компьютерный контроль в своем жилье. Он даже сам мыл посуду, в тех редких случаях, когда питался дома, вместо того, чтобы куда-нибудь сходить. Его клуб понятия не имел, где он может быть.
      Джим немного подумал и позвонил старому Маккоевскому другу, консультанту из медицинской школы.
      Доктор Чхэй, хоть и лет на тридцать старше Маккоя, не имела старомодных возражений против роботов-прислужников. Отчетливо электронный голос современного консьержа ответил Джиму:
      – Пожалуйста, одну минуту. Я посмотрю, сможет ли доктор Чхэй вам ответить.
      Появилось изображение доктора. Джим встречался с ментором Маккоя
      только раз, но вряд ли мог забыть необычное смешение черт, составлявших ее лицо: золотые азиатские глаза, волосы коричнево-золотистого оттенка с восточноевропейской кудрявостью, кожа цвета кофе с молоком, – ближе к кофе. Она, должно быть, была умопомрачительно красива в молодости, а зрелость придала ей изящество и стать, которая по первому разу просто поразила Джима, а позже заставила его чувствовать, странным образом лишая при ней речи, что будто он находился в обществе королевской особы, – настоящей, а не той, что реклама выдает за таковую в течение последних пары сотен лет.
      – Привет, – сказала она. – Это… коммандер Кирк, верно? Друг Леонарда.
      – Да, мэм, – сказал Джим. – Только теперь капитан.
      – Поздравляю.
      – Спасибо. – Он вспыхнул. И зачем это я похвастался капитанством? –
      спросил он себя. Он в замешательстве откашлялся. – Извините, что вас беспокою. Я только хотел узнать, не виделись ли вы с ним недавно.
      – Нет. Последний раз я его видела, когда мы все вместе ужинали. Кажется, больше года назад?
      Единственным приятным воспоминанием Джима о том ужине была доктор
      Чхэй. Натянутая вежливость между Леонардом и его женой была хуже, чем открытый конфликт. Через несколько недель они приняли окончательное решение о том, чтобы разъехаться.
      – Да, мэм, почти два года назад.
      – С ним все в порядке?
      – Да, мэм, уверен. Он просто… куда-то сейчас подевался.
      Удивление в ее взгляде смешалось с легкой насмешкой.
      – Конечно, Джослин знает, где он.
      – Не думаю… то есть, – быстро сказал он, – Я ей еще не звонил. –
      Маккой, должно быть, так и не сказал доктору Чхэй про его развод с Джослин. Может, и надо бы сказать, подумал Джим, хотя, вряд ли это мое дело – посвящать друзей Маккоя в детали его личной жизни; и, наконец, теперь уже в любом случае слишком поздно.
      – Передавайте ему большой привет, как увидитесь с ним, капитан, – сказала доктор Чхэй. – Мы должны как-нибудь еще раз все собраться.
      – Да, – сказал Джим, – передам. Хорошая мысль. Спасибо.
      – До свидания, капитан, – сказала она.
      – До свидания, доктор… – Голос его замер, так как ее образ уже исчез с экрана.
      И зачем я выставил себя таким дураком, – поинтересовался он про себя. Он
      вздохнул, и попытался утешить себя мыслью, что вряд ли он был первым, кто обратился в бормочущего идиота, попытавшись говорить с доктором Чхэй.
      Джим снова задумался. Доктор Бойс, главный офицер медслужбы «Энтерпрайза» в течение большей части времени командования Пайка, теперь возглавлял медицинскую службу Звездной Базы 32. Вряд ли он, находясь так далеко, сможет быть чем-нибудь полезен в данном случае. Но заменивший его Марк Пайпер потом вышел в отставку и поселился на Земле. Джим позвонил ему. Может, Пайпера удастся убедить вернуться к работе – пока не объявится Маккой.
      Образ доктора Пайпера появился на экране. Спасибо, доктор Пайпер, подумал Джим, признательный человеку, который самолично отвечает на звонки.
      – Говорит Марк Пайпер, – сказал образ. Джим начал было отвечать, но
      образ продолжал говорить. – Если вы оставите свое имя, я, может, вам перезвоню. Хотя, может, и нет.
      Джим негромко выругался, когда образ проинформировал его, как
      серьезно относится к проживанию в нормальном доме.
      План Джима провалился.
      Это, вероятно, все равно бы не сработало, подумал Джим. По Пайперу уж
      никак не скажешь, что он готов вернуться из резерва.
      И все же Джим оставил свое имя. Маккой собирался встретиться с Пайпером, чтобы обсудить корабль и команду. Может, где-нибудь в разговоре он упомянул, куда собирался отправиться на каникулы. Но если Пайпер не перезвонил ему практически немедленно, это информация прибудет слишком поздно.
      Джим начал признаваться себе, насколько серьезно он был обеспокоен. Он неохотно сделал еще один, последний звонок.
      Экран показал ему узор, линии которого, должно быть, были задуманы как успокаивающие. По электронным шумам он мог понять, что звонок переадресовывается через несколько номеров. Из Нью-Йорка – куда? Джослин могла быть гда угодно на планете, – или вне ее.
      Экран посветлел и дал изображение.
      – О, – сказала Джослин, – Джим. Привет.
      Она выглядела практически так же, как в последний раз, когда он ее
      видел: яркая, худощавая женщина, черные волосы схвачены в модный шиньон. Она походила на Маккоя неприятием некоторых современных достижений. Она не заботилась о том, чтобы скрыть седину в волосах.
      – Привет, Джослин. Давно не виделись, и вообще…
      – Ты из-за Леонарда звонишь? – Она сидела за столом в одном из своих
      офисов; за ее спиной был вид на Сингапур. Она немного времени проводила в Мэйконе, даже когда они с Маккоем были вместе. Когда Джим думал о ней, она представлялась в Нью-Йорке, или в Лондоне.
      – Да, – сказал он. Если она знала, где Маккой, если он был с ней, тогда
      они, должно быть, передумали. Должно быть, они снова вернулись друг к другу. Это бы его удивило, но, в конце концов, Маккой не раз удивлял Джима за годы знакомства.
      – Скажи ему, это ни к чему, – сказала Джослин. – Джим, пожалуйста, я
      не хочу больше его ранить, и сама тоже не хочу причинять себе боль.
      – Э… – Он не понял ее; она спрашивала не о том, хочет ли он поговорить
      с Маккоем, а о том, не хочет ли он говорить за него. – Я знаю, Джослин, и уверен, что и он этого не хочет тоже. – Он спросил себя, как бы закончить этот разговор, не задевая ее, не заставляя беспокоиться за того, кого она не могла больше любить.
      –  Чегоон хочет?
      – Чего? Э… ничего. Я позвонил, чтобы… Я был на Земле, но скоро улетаю, и я только хотел сказать привет, и – до встречи, и все такое.
      – Тогда зачем ты сказал, что звонишь из-за Леонарда?
      – Я не… то есть, извини, я тебя не расслышал, когда ты спросила. Статика на этой частоте…
      – Ясно, – сказала она. Она ждала, но Джим не мог придумать, что еще сказать.
      – Что ж, рад, что поговорил с тобой, – сказал он, выдавив улыбку. – Всего тебе хорошего.
      – До свиданья, Джим, – сказала Джослин. Изображение побледнело и пропало.
      Джим упал в кресло, побежденный. Он не мог придумать, куда еще позвонить, кого спросить про Маккоя, что еще придумать. Кроме того, час прошел десять минут назад.
      Песок захрустел под днищем рафта для экстремального сплава. Леонард Маккой спрыгнул с его дутого резинового бока, радостно вскрикнув от неожиданности, от того, как у него перехватило дыхание от ледяной воды Колорадо, в которой он оказался по колено. Хотя его ноги уже достаточно долго пробыли в этой воде, чтобы онеметь до того, что он позабыл, насколько она холодная. @
      Маккой и другие схватились за тросы, вытащила рафт на песчаный пляж и сбросили спасжилеты.
      А затем бросились друг другу в объятия, смеясь и крича, полные энергии, хотя вымотанные; в восторге, что они это сделали, и в печали, что настал конец похода.
      Они начали стаскивать мокрую одежду. Горячий крупный песок постепенно согревал ноги. Они полезли в мешок, закрепленный на плоту, – за парусиновыми кедами, изношенными в лохмотья всего за пару недель.
      Архаические шнурки на мокрой одежде Маккоя казались странными только в начале сплава. Через день или два они стали удобны и привычны, как матросская форма моряку.
      Но теперь он путался в завязках, потому что на глаза наворачивались слезы. Он наслаждался последними несколькими днями, как ничем за годы. Даже, когда уже стало ясно, что он опоздает, он все равно радовался каждому дню. К нему снова вернулась способность не беспокоиться о вещах, на которые он не мог повлиять.
      Он стащил с себя мокрую одежду, словно неохотно сбрасываемую кожу, – улыбнувшись на метафору, о которой ему при этом подумалось. Под ней была тонкая рубашка и жеваные драные шорты. И то и другое было новым, когда он отправлялся в путь. Теперь вряд ли стоило где-нибудь в них появляться, кроме как здесь.
      – Жан-Поль, – позвал он.
      Инструктор тепло обнял его.
      – Ладно, – сказал он, – Догоняй свой корабль. Только не думай, что так
      легко отделаешься в следующий раз! В следующий раз ты останешься и научишься собирать лодку. – Он осклабился. – Я еще сделаю из тебя инструктора.
      Маккой поколебался, затем поднял руку в знак прощания, повернулся и пустился бегом к офису.
      Менеджер поднял на него глаза, когда он вошел.
      – А, – сказал он, – Вы немного припозднились. Все прошли?
      – Совершенно. – Если менеджер может быть спокойным при
      возможности потери лодки вместе с кучей народу, так Маккой тем более. – Ваш комм, – можно?
      Менеджер кивнул на устройство у него на столе.
      Маккой вызвал «Энтерпрайз». Он не мог дождаться, пока дадут соединение Земля-космос. Почему он не взял с собой коммуникатор?
      Тут же он поправил себя. Ты не взял с собой коммуникатор специально. Во-первых, это против правил. Потом, если он запищит, уже невозможно не ответить. Не позволяй Вселенной затащить тебя обратно в современное состояние гиперактивности.
      Он улыбнулся своим мыслям и стал ждать.
      – «Энтерпрайз», лейтенант Ухура.
      – Это Леонард Маккой, главный офицер медслужбы. Как там с планами?
      – Доктор Маккой! Какие ваши координаты?
      – Не имею ни малейшего понятия, – сказал он.
      Менеджер продиктовал ряд цифр.
      – Приготовьтесь к транспортировке на борт, – сказала лейтенант Ухура.
      Холодное покалывание транспортации охватило его и повлекло на «Энтерпрайз».
      Турболифт нес Джима Кирка к мостику. Может, лифт сломается, и он застрянет с ним во внутренностях судна. Он представил, как он сидит здесь весь остаток дня, надежно огражденный от нежеланной обязанности докладывать о друге в самоволке, от нежеланной миссии, от гражданских, слоняющихся по судну, от адмирала, так и ждущего от него признака слабости или расшатанных нервов.
      Лифт остановился. Джим расправил плечи и шагнул на мостик, – напряженно и невесело.
      – Лейтенант Ухура, свяжитесь с Командованием Звездного Флота.
      – Да, капитан, – сказала она. – Сэр, доктор Маккой объявился. Он должен быть уже в транспортаторной.
      Прежде чем Джим успел почувствовать облегчение, им завладели злость и
      возмущение. Поскольку, очевидно, никто не хряпнул Маккоя по голове в темной аллее, оставив без памяти бродить по оной, тогда почему он не явился вовремя на борт и вообще не дал знать?
      Джим откинулся назад и положил руки на подлокотники капитанского кресла.
      – Последний приказ отменен, – небрежно сказал он старательно спокойным голосом, – Доктор Маккой пусть поднимется на мостик.
      – Да, капитан, – Она послала сообщение. – Он говорит, что поднимется сюда, после того, как заглянет к себе в каюту, сэр.
      – Скажите доктору Маккою, – сказал Джим, – что на мостик он явится немедленно.
      По репликам Ухуры было ясно, что Маккой принялся спорить с приказом,
      но Джим не мог его отменить, даже если бы хотел. Только этого ему не хватало, – чтобы члены его новой команды посчитали, что он начинает разводить фаворитов. Он твердо уставился на темный главный экран.
      Когда двери турболифта открылись, Джим услышал, как Ухура издала тихий возглас удивления. Сулу оглянулся, попробовал сдержать улыбку, и снова отвернулся.
      Джим повернулся.
      Одетый в мокрые лохмотья и какую-то древнюю незашнурованную обувь, с лицом, шеей и руками, обгоревшими на солнце, и голыми ногами, – белыми, кроме левого бедра, где кожа вокруг неприятной на вид ссадины цвела черным, багровым и зеленоватым, с взлохмаченными отросшими волосами и двухдневной щетиной, Леонард Маккой, сама невинность, сказал:
      – Вы хотели меня видеть, капитан?
      Джим вскочил.
      – Господи, Боунз!
      Джим остановился, осознав, что на мостике воцарилось изумленное
      молчание. Он также различил в глазах Маккоя веселую искорку.
      – Пожалуйста, пройдите со мной, доктор Маккой. Мы должны обсудить
      неотложные дела. Мистер Спок, примите командование. Подготовьтесь к вылету в шестнадцать-сто.
      Джим устремился вслед за Маккоем. Он ожидал, что все на мостике вот-
      вот разразятся смехом. Может, так бы они и сделали, как только за его спиной закрылись двери лифта. Но он почему-то подумал, что если они даже могли бы смеяться ему в лицо, они не станут смеяться над ним, когда за старшего коммандер Спок.
      Коммандер Спок с отстраненным интересом наблюдал, как новый капитан выпихивает своего растрепанного офицера с мостика в турболифт.
      – Это был доктор Маккой? – спросила лейтенант Ухура, как только двери лифта закрылись.
      – Это был доктор Маккой, – подтвердил Спок. – Наш новый главный
      офицер по медицине. – В течение всего утра Спок был в курсе тайных попыток капитана Кирка вычислить доктора. Он думал о том, чтобы предложить свою помощь, каковую он полагал потенциально значительной, но воздержался, именно по причине явного желания Кирка, чтобы никто не заметил, чем он занят. Возможно, капитан и держал это в секрете потому, что ожидал найти доктора Маккоя в таком дискредитирующем виде. Но, если так, почему тогда он настоял на том, чтобы доктор поднялся на мостик? Спок спросил себя, начнет ли он хотя бы когда-нибудь понимать мотивы человеческих поступков.
      – Надеюсь, с ним все будет в порядке, – сказала Ухура. – Он выглядит так, будто попал в аварию.
      В аварию, со времени которой уже прошло некоторое время, судя по виду
      травмы, подумал Спок.
      – Хотелось бы также верить, – сказал вулканец, – что он лучше заботится о своих пациентах, чем о себе.
      В турболифте Джим уставился на Маккоя со смешанным чувством облегчения и злости.
      – Боунз, что с тобой случилось?
      – Ничего. – Маккой оглядел себя, будто в первый раз заметив, во что он одет. – А что? Тебе не нравится новая мода?
      – Это… – Джим смерил Маккоя взглядом, – Не вполне… как бы это выразится? – идет к звездолету.
      – Ты мне сам не дал переодеться. Я вообще-то, знаешь, пытался. – Он нагнулся и стянул драную туфлю. Пригоршня песка высыпалась из нее и рассыпалась по полу. – Он стянул второй башмак и принялся стряхивать песок с голых ног. – Как там Митч?
      – Он… все еще в регене. Говорят, что ему лучше.
      – А Кэрол?
      – Думаю, прекрасно.
      – Ты думаешь?
      – Ничего из этого не вышло! – сердито сказал Джим. – Забудем.
      – Но…
      – Я не хочу говорить о Кэрол Маркус!
      Маккой нахмурился.
      – Ты в порядке?
      –  Да!Я в порядке! Почему меня все спрашивают, в порядке я или нет?
      Боунз, где, черт тебя возьми, ты был? Что у тебя с ногой? Я чуть не отрядил поисковую группу! Ты должен был должиться два дня назад!
      – Да, знаю. И я пропустил твой праздник. – Он запустил пальцы в
      спутанную шевелюру, заглаживая ее назад. Местами она выгорела на солнце до медного цвета, которое, к тому же, наложив темный загар на его лицо, оставило кожу белой в морщинках вокруг глаз.
      – Где ты был? Я чуть не доложил, что ты не прибыл на борт!
      – Расслабься, Джим, я же здесь, так? Я был в отпуске. По твоему настоянию, как мне припоминается.
      – Знаю.
      – Я был на сплаве. Как только мы достигли границы, я примчался сюда так быстро, что даже не стал складывать лодку.
      –  Складывать лодку?
      – Ну. Она резиновая; ее надо помыть, сдуть и уложить, как приедешь.
      – Ты плыл по реке в резиновой лодке?
      – Ты ухватил самую суть.
      – Тебе, должно быть, напекло голову.
      – Я поехал в Большой Каньон, – сказал Маккой. Его энтузиазм
      переплескивал через край и делал затруднительной задуманную Джимом ругань. – Сплав по горной реке. Пробовал когда-нибудь?
      – Нет.
      – Это невероятно. Это изумительно. Мы таскаемся куда-то на края
      Галактики, когда на нашей собственной планете есть такие потрясные места, которые мы в жизни не видели. Джим, ты просто обязан это попробовать!
      – Ты то же говорил про мятный джулеп, – сказал Джим. – Что ты сделал
      со своей ногой? И, кстати, ты мне так и не объяснил, почему не дал мне знать, что опаздываешь. Ты бы мог избавить меня от необходимости давать всем вокруг кучу уклончивых ответов.
      – Каньон – исторический заповедник. Все коммы запрещены, даже
      примитивные, вроде рации или браслетов-телефонов.
      – Это какое-то варварство, – сказал Джим. – Ты еще, поди, за это заплатил?
      – И еще как! – сказал Маккой. – Ты не можешь просто так взять и
      отправиться туда. Страховка составляет немалую сумму, и еще ты должен поклясться мотоциклом своей бабушки, что не подашь в суд на компанию, если упадешь в воду и потонешь.
      – Не вижу, в чем тут прелесть, – сказал Джим.
      – Это чуть не самое классное, что было в моей жизни. Джим, у тебя зависимость от всех этих высоких технологий.
      – Без «всех этих технологий» у нас бы были крупные проблемы. А с ними
      твоя нога так не выглядела бы, – От одного взгляда на ногу Маккоя колено Джима снова начинало ныть.
      Маккой радостно улыбнулся.
      – Нас выбросило из лодки. Меня протащило по камню. Мы потеряли кое-
      что из снаряжения; мы еще думали, что к тому же потеряли пару людей, но мы их позже подобрали. Поэтому я и опоздал. – Он нежно улыбнулся при этом воспоминании. – И кое-что из еды тоже пропало, так что последние два дня мы подсократили рацион…
      – Почему же вы не попросили, чтобы вам переправили… – Джим
      замолчал. Маккой же сказал ему, что каньон – исторический заповедник, а он знал, что в парках такого назначения транспортация запрещена. Однако же транспортер был настолько привычным явлением, что он с трудом мог представить, что не может связаться с кем-нибудь и тут же получить то, что ему необходимо. Транспортер отказывал гораздо реже, чем, скажем, система вентиляции.
      Лифт остановился в секторе, где были офицерские каюты. Маккой вышел.
      – Это был потрясный отпуск, Джим.
      – Мне это что-то не показалось потрясным. Мне так показалось, что тебе
      нужен отпуск, чтобы прийти в себя после этого отпуска. Мог бы хоть сказать… – Лифт попытался закрыться, Джим сунул руку в поле сенсоров.
      – Я не хотел, чтоб меня отслеживали! – сказал Маккой, немного
      резковато. Из-за темного загара его голубые глаза казались более глубокими и яркими. Белые черточки вокруг глаз исчезли, когда он прищурил глаза. – Я не хотел, чтобы можно было в любой момент позвонить и вызвать помощь. Я хотел посмотреть, могу я сделать что-нибудь самостоятельно, или нет, – без этой вечной страховки. Что ты, не понимаешь, что ли, Джим?
      Джим, пораженный, почувствовал себя неуверенно.
      – Да, – сказал он. – Да, конечно, понимаю. Извини, если встал тебе на горло. Я просто беспокоился. Очень беспокоился.
      – Ладно, ничего. У меня есть время принять душ и переодеться, прежде чем я приступлю к работе?
      – Нет, но, думаю, тебе в любом случае лучше и принять душ, и переодеться. И сделать что-нибудь с этой щетиной.
      – А я хотел отрастить бороду.
      Маккой явно его дразнил. Джим улыбнулся.
      – Глупость даже Звездный Флот не в силах запретить.
      – Пожалуйста, соблюдайте правила пользования турболифтом, – сказал компьютер. – Пожалуйста, освободите двери лифта.
      – Хорошо бы они запретили говорящие лифты.
      – Ну, пока.
      Маккой, уже пошедший вниз по коридору, махнул в ответ рукой, затем вдруг внезапно повернул обратно.
      – Джим…
      Джим снова сунул руку в двери лифта. Они нехотя раздвинулись. Сигнал
      предупреждения издал пару отрывистых гудков. Следующим действием будет закладывающий уши визг.
      – Только скажи, как далеко ты зашел, пытаясь меня выследить?
      Джим убрал руку из зоны сенсоров в тот миг, когда сигнал завелся по-серьезному.
      – Ты не захочешь это узнать, – сказал он, и двери лифта закрылись между ними.
      Сулу нервно сжал руки. Он представлял себе все те вещи, которые можно сделать неправильно, управляя звездолетом класса «Созвездие». Без сомнения, вывод «Энтерпрайза» из космодока обеспечит ему перевод, беда только, что вряд ли это будет тот перевод, которого ему хотелось бы. Скорее всего, это будет транспортник, перевозящий руду для сплавов, которые понадобятся, чтобы отремонтировать док и корабль после его управления.
      Он, конечно, мог наделать и менее значительных ошибок, и все равно выглядеть дураком. С другой стороны, принимая в расчет вещи, которые он уже видел на этом корабле, Сулу решил, что напортачить надо по-серьезному, чтобы это вообще кто-то заметил. Он улыбнулся, вспомнив реакцию капитана при появлении главного офицера медслужбы.
      Жаль, что Джеймса Кирка не было на борту, когда я тут появился с моей саблей, подумал Сулу. Может, я бы тогда получил перевод, даже не прося об этом.
      Шум компьютеров и реплики членов экипажа обтекали его, как океанская волна. Капитан дал приказ убрать крепления. Сулу почувствовал изменение в положении судна. Чувство, которое он не мог бы никак назвать, сказало ему, что «Энтерпрайз» ничто не держит. Его удивило, что эту свободу можно почувствовать на корабле такого размера, который, разумеется, управлялся приводом антиматерии, – огромная неуклюжая масса с громадными двигателями, чтобы перебрасывать его с места на место.
      Пора брать управление. Он коснулся контроля. Корабль вздрогнул и нырнул, как раненая птица.
      – Мистер Сулу! – заорал капитан.
      Сулу резко дернул корабль к воротам, дал перекомпенсацию и вынужден
      был тут же что-то делать с угрозой того, что корабль закрутится и кувыркнется. Корабль трепетал в его руках, чувствительный, словно шлюпка на солярной энергии. Он сглотнул.
      Интерком взорвался репликами, – все отделения корабля требовали объяснить, что происходит.
      – Мистер Спок! Возьмите управление.
      – Мое внимание полностью занято, сэр, – сказал Спок.
      – Я могу вывести нас из Космодока, сэр! – сказал Сулу. Его лица пылало
      от унижения.
      – Уверен, что можете, мистер Сулу. В чем я не уверен – останется ли после этого что-нибудь от Космодока.
      Сулу запротестовал, но инженерный, самый настойчивый среди всех, кто хотел знать, что происходит, отвлек внимание капитана Кирка. Мистер Скотт возражал против подобного обращения с двигателями так возмущенно, словно пострадал он сам. Кирку пришлось употребить все усилия, чтобы его успокоить.
      Сулу по-прежнему управлял кораблем, который в этот момент дрейфовал куда-то в сторону наблюдательных окон Космодока. Осторожно, – крайне осторожно – он направил «Энтерпрайз» на верный путь.
      – Мистер Скотт! – воззвал Кирк в третий раз.
      Скотт умолк.
      – Да, капитан?
      – Доложите о повреждениях, мистер Скотт.
      – Двигатели, и их корпус – они не предусмотрены для такого использования…
      Сулу вызвал импульсные. Они слегка подтолкнули корабль, – достаточное ускорение, чтобы он подался к воротам Космодока.
      – Какие повреждения, мистер Скотт? – снова сказал Кирк.
      – Ну, сэр, если вы об этом, так повреждений нет, но…
      – Тогда зачем вы вызываете мостик? Вам там что, заняться нечем?
      После секундной паузы, Скотт отозвался:
      – Я, конечно, приложу все усилия, чтобы придумать себе занятие, капитан.
      – Очень хорошо, мистер Скотт. Так и сделайте.
      «Энтерпрайз» вышел из дока. Перед ним распахнулся космос.
      Сулу почувствовал легкое головокружение. Он перевел дух, спрашивая себя, как давно он задержал дыхание.
      – Мистер Сулу, – сказал капитан Кирк.
      Сулу притворился, что слишком занят, чтобы обернуться. Последнее, что ему хотелось бы увидеть – выражение лица Кирка.
      – Да, капитан.
      – Космодок, похоже, все еще на месте.
      – Да, сэр.
      – Никакого ущерба.
      – Да, сэр.
      – И никакого вреда кораблю, по поводу чего я испытываю облегчение.
      – Я тоже, капитан. – Облегчение вряд ли было адекватным словом.
      – Навигатор, проложите курс на Звездную Базу 13…
      Сулу дал обратное ускорение на «Энтерпрайз», так, что он почти перестал
      двигаться относительно Космодока.
      Кирк оборвал себя. Воцарилась тишина.
      Зазвучал сигнал угрозы столкновения. Сулу дал подтверждение и выключил его.
      – Шлюпка, капитан, – Сулу дал увеличение на экране. Мимо их борта
      проходила солярная шлюпка. Парус, в сотню раз больше по размеру, чем капсула, был черным и почти невидим. Шлюпка поменяла курс. Гладкая скользящая поверхность паруса выгнулась ярким полумесяцем, считываемым сенсорами «Энтерпрайза».
      Видовой экран немного приглушил изображение.
      – Вижу, мистер Сулу, – сказал капитан Кирк. – Отлично. Нервы шкипера лучше, чем его голова.
      – А в секторах под контролем землян, таких, как этот, – сказал мистер Спок, – у шкипера еще и преимущество прохода.
      – Это традиция, коммандер Спок, – сказал Кирк. – Я думал, вулканцы уважают традиции.
      – Это так, сэр. Однако же вулканские традиции имеют смысл.
      Кирк глянул скептически, но напряжение на мостике ослабло. Шлюпка прошла прямо перед ними. Как только путь был свободен, Сулу подал «Энтерпрайз» вперед.
      – Курс на Звездную базу 13 проложен, капитан, – сказал навигатор.
      – Путь «Энтерпрайза» свободен, мы можем уходить в ворп, капитан, – сказал Сулу.
      – Ворп фактор один, мистер Сулу.
      – Ворп фактор один, сэр.
      «Энтерпрайз» величественно устремился к звездам.
      Жаль, что я собираюсь просить перевод, подумал Сулу. Я мог бы
      полюбить этот корабль.
      Когда директор надзорного комитета Клингонской Империи – иными
      словами, глава секретной полиции олигархии – попытался связаться с командиром новейшего боевого корабля флота, прототипа и опытного судна, на которое все так надеялись, он не получил ответа. Он повысил интенсивность попыток, но корабль так и не отозвался.
      От этого директор впал в глубокую задумчивость. Если командующий офицер потерял корабль – из-за бунта, аварии или прохода слишком близко от Федерации – ему не было извинений. А если он оказался таким дураком, что позволил захватить корабль прежде, чем смог его разрушить, – если он просто передал его в руки Звездного Флота, – в первый раз директор почувствовал, что рад, что Федерация заботится возвращать пленников живыми и здоровыми. В том неправдоподобном случае, что офицер оказался пленником, директор никому бы не доверил его воспитание.
      Директор чувствовал, что слишком зол, чтобы испытывать скорбь. Когда другая эмоция все же пробилась через его гнев, это была не печаль, а страх. Если правительство определит просчет, если посчитает, что офицер проявил некомпетентность или совершил должностное преступление, тогда родные офицера будут ответственны за огромную стоимость корабля.
      Директор надзорного комитета немало потрудился, чтобы командование этим кораблем получил этот конкретный офицер. И также немало поработал, чтобы самому приобрести большую власть и средства. Теперь, казалось, вся его власть, плоды его трудов, его средства должны исчезнуть из-за правил олигархии и ошибок офицера.
      Он направил всех своих сотрудников на поиски нового корабля, – корабля, которым командовал его сын.
      Джим пригласил Линди с компанией пообедать за капитанским столом этим вечером; он взглянул на груду бумажной работы, уже скопившейся и поджидающей его и решил, что это может подождать; он лучше продолжит свое изучение «Энтерпрайза».
      Большая часть научного отсека пустовала. Персонал здесь появится после этого рейса, – Звездный Флот не видел резона держать сотню ученых на корабле, не отправляющемся в область, где что-то можно исследовать. Джим спросил себя, как он выдержит следующие три месяца.
      Он задержался перед инженерным отсеком.
      Ну же, сказал он себе. Твой главный инженер может, и думает, что ты только что вылупился и считает желторотиком, но вряд ли он скажет тебе это в лицо.
      Они вошел.
      – Добрый день, мистер Скотт.
      – Э-э… капитан Кирк.
      – Я подумал, что мне нужно лучше познакомиться с кораблем.
      – Оч’нь хорошо, капитан. – Он остался стоять где стоял, не предлагая Джиму показать ему тут все, но и не возвращаясь к работе.
      Джим обошел его.
      Отсек был просто вылизан. Не удивительно, что «Энтерпрайз» и
      лейтенант-коммандер Скотт заслужили такую высокую репутацию в Звездном Флоте. Джима не радовала неприветливость инженера, но он видел, что его репутация заслужена.
      – Я очень впечатлен, мистер Скотт.
      – Тогда… вы, может, сделаете пару-тройку испытаний скорости, да, капитан? – сказал Скотт с надеждой в голосе.
      Джим было загорелся идеей, – но, ничего не сказав, тут же призадумался. Если корабль пойдет до Звездной базы 13 на полной скорости, – он не только должен будет там задержаться лишние несколько дней, – не говоря о том, как отреагирует на это Клингонское правительство, не говоря о том, что остановка будет скучной, – но он к тому же израсходует запасы топлива на то, чтобы на такой скорости пройти путь до конца Фаланги и обратно. Он не хотел заправляться на 13-й, потому что на 13-ю все завозилось издалека.
      – Не теперь, мистер Скотт. Может быть, позже в этом полете.
      – Но, капитан…
      Джим знал, что, если позволит Скотту уговаривать себя, соблазн может
      оказаться слишком велик.
      – Позже, мистер Скотт, – сказал он кратко.
      Скотт замолчал. Джим вышел из инженерного, недовольный собой, за то,
      что чуть не позволил своим личным предпочтениям возобладать над интересами корабля и команды.
      Он решил, что все же пойдет в свою каюту и выполнит часть бумажной
      работы.
      Войдя в столовую и быстро оценив обстановку, Спок перешел от быстро
      подавленного чувства удивления при виде представшей глазам сцены к побуждению уйти в свою каюту, и затем, – к решимости не позволить переменам нарушить его заведенный распорядок.
      «Энтерпрайз» нечасто перевозил гражданских, по крайней мере, не в таком
      количестве. Их костюмы, – некоторые из них были все же одеты скорее в обычные костюмы, чем в модного или этнического стиля одеяния, – резко выделялись среди униформ Звездного Флота. Гражданские говорили и смеялись в несдержанной манере, – без сомнения, оттого, что у них не было старшего офицера, которому они бы подчинялись, – только генеральный менеджер. Менеджер сидела за центральным столиком, – в компании своих сотрудников и офицера Звездного Флота, – нового корабельного хирурга, внезапно понял Спок. Подстриженный, свежевыбритый и одетый в приличную одежду, доктор Маккой выглядел теперь вполне презентабельно. Немного ранее, Спок не захотел бы поклясться, что такой подвиг возможен.
      Стул во главе стола оставался пустым.
      Менеджер обняла одного из своих циркачей. Спок сомневался, что такое поведение могло бы иметь отношение к дисциплине.
      Два человека в мешковатых черно-белых одеяниях поправили розочки в петлицах. Сначала один, потом другой, стали выполнять странные движения ногами, сопровождаемые звуком, который Спок идентифицировал со звуком ударов металла на их подошвах об пол. Их товарищи подбадривали их возгласами и выкриками. Спок подумал, не является ли он свидетелем перебранки, которую должен остановить. Нет, похоже, они просто были вовлечены в своеобразное соревнование, пытаясь по очереди изобразить серию движений, которую другой должен был повторить, – или проиграть. После третьей комбинации пара завладела вниманием всех, находившихся в столовой. Крики и восклицания приблизились к какофонии.
      Возле синтезатора Спок заказал свой обычный салат. И прошел к своему обычному месту.
      Там сидело несколько новых офицеров, – Сулу, навигатор коммандер Чеунг, Хазарстеннай, лейтенант из инженерного, – они смотрели представление, оживленно разговаривали, смеялись, шутили друг с другом. Спок заколебался, но за столом оставалось несколько свободных стульев, и Спок не мог придумать логичную причину не занять один из них.
      Два артиста закончили представление преувеличенными поклонами своей спонтанной аудитории, и друг другу. Помещение взорвалось финальными аплодисментами. Спок поставил поднос на стол.
      Три младших офицера прекратили говорить, выкрикивать одобрения, и замолчали. Спок кивнул им. Они уставились на него. Он сел.
      – Э-э… мистер Спок, – сказала навигатор.
      – Да, коммандер?
      – Ничего. Я хотела сказать, – здравствуйте, сэр.
      Спок подцепил немного салата, и его запах ударил ему в ноздри. Он опустил вилку обратно и уставился на салат. Хотя Спок предпочитал, чтобы в овощах имелась значительная доля хлорофилла, без примеси гемоглобина, или миоглобина, или любого другого животного белка, он мог существовать на пище достаточно скудного состава. Однако он давно заметил, что состояние морали команды в большой степени зависело от качества пищи. Он был – в настоящий момент – первым офицером; он должен был обращать внимание на факторы, к которым сам он был индифферентен.
      Овощи пахли так, словно аналог мяса был включен в их состав, скорее, чем примешался случайно. Вообще-то, они пахли в точности, как блюдо – предмет большого предпочтения капитана Пайка, – говядина по-бургундски, – отвратительная мешанина из животного протеина и перебродивших ягод. Спок уважал капитана Пайка так, как он уважал немногих людей, но у Пайка тоже были человеческие недостатки. Говядина по-бургундски была одним из них.
      Он взглянул на тарелки своих соседей. Сулу выбрал вареную рыбу, навигатор – вариацию глазированной птицы, а лейтенант из Инженерного – стейк. Поскольку лейтенант принадлежала к плотоядной фелиноидной расе, ее стейк был сырым. Заметив это, Спок пожалел, что не выбрал другой стол. Странно, что запах сырого мяса ускользнул от него.
      Никто из них не съел много.
      – Ваша еде синтезирована удовлетворительно? – спросил он.
      Они переглянулись. Навигатор хихикнула.
      – Ошибочный синтез – серьезная проблема, – сказал Спок. – Я не имел в виду никакого легкомыслия.
      – Я знаю, мистер Спок, – сказала Чеунг. – Просто мы как раз говорили о пище. Она ухудшалась в течение всего дня.
      – Что, еда на звездолетах всегда такая противная? – спросил Сулу.
      – Ситнезатор нужно перепрограммировать. Подозреваю, что ремонтная бригада в Космодоке что-то с ним сделала.
      – После свежего лосося все – разочарование, – сказал Сулу. – Но у этого вкус… как у цыпленка.
      – А я, думаю, бросила вызов синтезатору, – сказала Чеунг, – так что, полагаю, это я и просила.
      Спок попытался выявить значение ее фразы, но не смог.
      – Прошу прощения, коммандер, но вы получили то блюдо, которое заказали, или вы его не получили?
      Чеунг широко улыбнулась.
      – Ни то ни другое. И все вместе. Я заказывала утку лу-се-те. Это вариант
      утки в апельсинах, но лу-се – с моей родной планеты, это овощ. Я и не ожидала, что синтезатор знает, чего я прошу. Он не завернул просьбу, но и не выполнил ее. Это по вкусу как… древесная стружка под сахарным сиропом.
      Название блюда звучало отвратительно, но многие блюда, которые люди ели, звучали для Спока подобным образом.
      – Верно ли мое предположение, что это – не то, что вы хотели есть?
      – Верно, – сказала она.
      – Древесная стружка под сахарным сиропом – прекрасное блюдо по
      сравнению с этим! – Хазарстеннай зарычала и сунула кусок мяса с кровью под нос Спока. – Попробуйте это!
      Спок едва удержался от того, чтобы не отшатнуться.
      – Вашего заверения о том, что оно неприемлемо – вполне достаточно.
      – Нет, вы должны попробовать, чтобы понять, – воскликнула
      Хазарстеннай. – Это по вкусу как… – она оскалилась. Ее длинные рубиновые зубы блеснули из-под черного и серебристого, – полосами, – меха. – Это по вкусу как овощи.
      Спок поднял бровь. Он взял кусок из длинных, тонких пальцев
      Хазарстеннай, понюхал его, затем осторожно откусил и прожевал.
      Если проигнорировать внешний вид, оно было вполне приемлемо. Оно выглядело как мясо, но по вкусу было как авокадо, – земной фрукт, к которому Спок испытывал пристрастие, обуздываемое ввиду самоконтроля.
      Спок отделил немного своего салата и предложил его Хазарстеннай.
      – Возможно, это придется вам по вкусу.
      Хазарстеннай зарычала.
      – Вы хотите, чтобы я ела – листья?
      – Хазард никогда этого не переживет, если поест салата, мистер Спок, – сказала коммандер Чеунг.
      – Салат может быть ее единственным выбором, если ей на обед нужен животный белок.
      Негромко порыкивая, Хазард сорвала лист с вилки Спока. Она опасливо положила кусочек в рот, готовая выплюнуть его при малейшем подозрении. Она закрыла глаза и проглотила его.
      – Оно вареное,– сказала она.
      – Это так, – ответил Спок.
      Она моргнула, посмотрела на свой стейк и его салат, и поменяла тарелки местами.
      – Лучше, чем ничего, – сказала она. – Меняемся.
      – Прекрасно. – Спок стал нарезать авокадо с неприятным видом стейка. –
      Коммандер Чеунг, лейтенант Сулу, не хотите? По вкусу это – уверяю вас, – более приемлемо, чем древесина или сахарный сироп. – Кроме того, на тарелке перед ним лежал добрый килограмм этого блюда, – и было бы недостатком поведения, – не говоря уже о самоограничении, – съесть его целиком.
      – Спасибо.
      Спок, Чеунг и Сулу разделили блюдо Хазарстеннай; Хазарстеннай, которая
      питалась раз в день, проглотила салат и заказала еще один. Она с аппетитом быстро съела большую часть салата, затем закрутила хвост вокруг задних лап и тихонько доела остаток, пока ее сотрапезники приканчивали ее обед.
      Другой, принадлежащий к виду Хазарстеннай, приблизился к столу. Спок и Хазарстеннай заметили его одновременно. Но это был не тот, другой фелиноид, из службы охраны «Энтерпрайза», а незнакомый. Его лоснящаяся черная с серебряным крапом шкура переливалась по крепким мышцам, когда он двигался.
      – Им даже не нужно маскировать свои овощи, чтобы заставить тебя есть
      их, – сказал он Хазарстеннай, с презрением зарычав. – Может, они тебе и когти подрезали?
      Хазарстеннай плавно двинулась, выгнувшись ленивой дугой, и оказалась перед новопришедшим. Она прижала уши к голове, ее плечи напряглись. Ее томная поза сменилась угрожающей.
      – Невежливость не становится нами, – сказала она.
      – Овощи тоже!
      С диком визгом Хазарстеннай кинулась на другого фелиноида. Сулу
      вскочил на ноги, собираясь бросится растаскивать покатившихся по полу с рычанием и криками созданий.
      – Сядьте, мистер Сулу, – сказал Спок.
      Молодой офицер его не слышал. Превозмогая нежелательность контакта, Спок схватил его за руку.
      – Мистер Сулу, сядьте.
      – Но, сэр, – они поранят друг друга!
      – Сядьте, – сказал Спок в третий раз. Он потянул его за руку, стараясь не
      наделать Сулу синяков; у Сулу не было выбора кроме как уступить.
      – Они поубивают друг друга!
      – Делайте что вам сказано.
      Спок подумал было, что Сулу может попытаться вырваться, что было еще
      более бесперспективной затеей, чем попытаться разнять Хазарстеннай и ее нового знакомого. Но визг сменился глухим ворчанием, затем перешел в мурлыканье. Два фелиноида поднялись, невредимые, скребя друг у друга под подбородком в знак приветствия. Сулу изумленно сел.
      – Как тебя зовут? Ты знакомо пахнешь.
      – Хазарстеннай.
      – Я – Чеснашстеннай!
      Они перешли на свой родной язык, из которого Спок мог разобрать
      несколько слов. Сходство их имен указывало на то, что в прошлом, таком отдаленном, что они уже почти ничего о нем не знали, их предки вышли из одного племени. А, может, они в это просто верили; так заявляли мифы их народа.
      Сулу смотрел, заинтригованный.
      – Они приветствовали друг друга, – сказал Спок, объясняя ритуал оскорбления и условного сражения.
      – О.
      Хазарстеннай отщипнула лист салата с тарелки и предложила его
      Чеснашстеннай. Чеснашстеннай с неприязнью отдернул назад усы, но, поскольку отклонить предложение было бы непростительно грубо, он принял лист и съел его. Усы распрямились.
      – Вы держите на корабле странных мясных животных, – сказал он.
      Хазарстеннай медленно и довольно моргнула.
      – Садись, – сказала она. – Присоединяйся.
      Чеснашстеннай скользнул рядом с ней на сиденье. Они вместе расправились с остатками салата.
      – Ты выступаешь? – спросил Чеснашстеннай.
      – Нет, уже много лет. Достаточно сложно собрать достаточно публики.
      – Выступай с нами, – сказал Чеснашстеннай.
      – Буду. И есть еще другие на борту.
      – Превосходно. У нас маленькая группа, желательно иметь больше народу. Пойдем, познакомишься с остальными.
      Возле стола оказался главный инженер Скотт.
      – Лейтенант Хазарстеннай!
      – «Хазарстеннай», – сказала лейтенант. Спок различил разницу, но спросил себя, может ли это расслышать человеческое ухо.
      – Лейтенант, вы мне нужны в инженерном. У нашего капитана не хватает храбрости для настоящей скорости, так нам лучше позаботится, чтоб надраить все платы двигателя… – Он замолчал. Он смотрел на салат. – Вы начали есть овощи?
      Уши Чеснашстеннай скрутились от раздражения.
      – Я не приемлю оскорблений от чужаков, – сказала Хазарстеннай. – Даже от чужаков, что являются командующими офицерами.
      Спок знал, что слова «чужаки» буквально переводились на Стандартный
      язык с языка Хазарстеннай как «нелюди». В духе межрасового сотрудничества, ее народ смягчал значение слова.
      Затем Скотт заметил разоренные остатки стейка на тарелке Спок. Выражение его лица сменилось с удивления на шок.
      – Вы в порядке, мистер Скотт? – спросила Чеунг.
      – Да, прекрасно, но… – Он потряс головой. – Мистер Спок, что случилось?
      – Ничего, коммандер Скотт.
      – Да, но… Он снова остановился, снова потряс головой и начал было что-
      то говорить, но тут увидел Сулу, который тихо надеялся, что останется незамеченным.
      – Сулу! Вы же Сулу, да?
      – Да, сэр.
      – Я больше не потерплю таких представлений, как сегодня утром! – Рявкнул Скотт. – Да что это за позор, эти новенькие выпускнички Академии!
      Щеки Сулу горели от унижения и злости. Он ничего не сказал, поскольку в глазах Скотта объяснения были бы слабым оправданием. Что еще хуже, он был прав.
      – Мистер Скотт, – сказал Спок.
      – Вот ведь денек!…
      – Капитан считает инцидент забытым. Я думаю, с нашей стороны будет проявлением вежливости, если вы и я поступим также.
      Скотт пробормотал что-то еще про новеньких офицеров Звездного Флота, но почти неслышно, так что Спок предпочел этого не заметить.
      – Лейтенант, – снова сказал Скотт Хазарстеннай, – Вы мне нужны в инженерном. – Он кинул на Сулу многозначительный взгляд. – Возможно, от наших двигателей потребуется больше, чем мы рассчитывали.
      – Спасибо за прекрасный ланч, мистер Спок, – сказала Хазарстеннай.
      Под недоверчивым взглядом Скотта, Хазарстеннай прикончила последний
      лист салата. Сопровождаемая Чеснашстеннай, она поднялась и отнесла свой поднос к утилизационной ячейке. Скотт вышел из столовой. Хазарстеннай и Чеснашстеннай прыжками, плечом к плечу, последовали за ним.
      Безуспешно пытаясь справиться с душившим ее хихиканьем, коммандер Чеунг собрала свою тарелку и поднос.
      – Я должна бежать, – опаздываю на встречу.
      Чеунг торопливо вышла из столовой. Спок тоже поставил тарелку на поднос и встал, но Сулу оставался сидеть.
      – Коммандер Спок… – сказал Сулу.
      – Да, мистер Сулу?
      – Почему вы это сделали?
      – Потому что мой организм нуждается в пище, чтобы функционировать,
      мистер Сулу. Иногда не стоит обращать много внимания на внешний вид.
      – Да я не это имел в виду.
      – Пожалуйста, объясните, что вы имели в виду.
      – Почему вы заступились за меня перед мистером Скоттом? Почему дали мне второй шанс там, на мостике?
      – Как я сказал капитану Кирку: другие дела полностью занимали мое внимание.
      – Да вы бы могли вывести «Энтерпрайз» из дока с закрытыми глазами и одной рукой! Я достаточно слышал о вас, чтобы знать это.
      – «Энтерпрайз» уникален. Это обычное дело, что новым пилотам, – даже
      пилотам, привыкших к этому классу кораблей, а не к версии симулятора…
      Сулу снова вспыхнул. Спок взглянул на его записи и разгадал значение его
      действий на мостике.
      – … требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к управлению им. Я
      должен был обсудить это с вами, но, поскольку я действительно был занят перед отлетом, такая возможность не представилась.
      – Спасибо, – сказал Сулу.
      Спок смотрел на него совершенно без выражения.
      – Я нахожу это странным до крайности, что вы благодарите меня за то, что я пренебрег частью моих обязанностей.
      – Тем не менее, я у вас в долгу, – сказал Сулу.
      – Вулканцы не собирают долгов, – сказал Спок.
      Спок поднял свой поднос и удалился, оставив Сулу в недоумении
      относительно того, кто не принимает признательности, и отклоняет даже «спасибо» за спасение карьеры чужого человека.
      С вулканцами, должно быть, еще сложнее иметь дело, чем утверждают слухи.
      Леонард Маккой, сидя за капитанским столиком, пытался придумать извинения за отсутствие Джима. Вообще-то, это была идея Джима – пригласить компанию пообедать с ним вечером.
      – Извините, я на минутку, – сказал он. – Сейчас вернусь.
      Минутой спустя, лифт выпустил его в офицерский жилой сектор. Он направился к каюте Джима. Маккой чувствовал, что он сейчас в лучшей физической форме за последние несколько лет. Даже боль в разбитой мышце напоминала о моменте острого, смешанного со страхом, восторга.
      Он постучал в дверь каюты Джима.
      – Войдите. – Голос вряд ли был похож на голос Джима: усталый,
      озабоченный, нетерпеливый. Прежде настроение Джима всегда взлетало к небесам, когда он возвращался в Пространство.
      – Твои гости ждут, – сказал Маккой.
      Джим, оторвавшись от экрана, непонимающе уставился на него.
      Пластинки передач, электронные блокноты и несколько смятых пластиковых стаканчиков из-под кофе усеивали его стол.
      – Мои гости?
      – Твои гости. Компания. Обед.
      – Боже! – Он вскочил. – Из головы вылетело. Не могу поверить – я все еще по уши в этой бумаге.
      – А чего это такое?
      – Это, знаешь ли… – Он махнул руками, пытаясь изобразить. – Бумажная работа.
      – А почему ты ее делаешь?
      – Потому что ее надо сделать, – сказал он, и, затем, будто оправдываясь, –
      Я ее всегда делаю. Но столько ее никогда не было.
      – А где твой старшина?
      – У меня нет старшины.
      –  Нетстаршины? – спросил Маккой недоверчиво.
      – Да у меня никогда не было старшины.
      – И ты никогда раньше не был капитаном «Энтерпрайза».
      – Не хочу я никаких старшин. Я не хочу, чтоб вокруг меня все время кто-
      то суетился, подсовывал мне под нос бумажки на подпись и следил, чтоб синтезатор справился с полосками на моей форме.
      Маккой подтащил к себе стул и сел на него верхом.
      – Джим, позволь твоему старому дядюшке Боунзу дать тебе один
      дружеский совет. Под твоим началом теперь по меньшей мере вдвое большее количество народу, чем когда-либо было. Количество бумажек в Звездном Флоте растет в геометрической, – если не в логарифмической – пропорции по отношению к размеру команды.
      – Все будет в норме, как только я подгоню вот это.
      – Ты это никогдано подгонишь. Более того, – ты знаешь,что ты это никогда не подгонишь. Это больше не твоя работа.
      – Я так понимаю, у тебя наготове волшебное решение.
      – Мог бы перепоручить дело газетчикам… – Заметив, как изменилось
      выражение лица Джима, Маккой умолк. Если он хочет, чтобы Джим последовал его совету, ему лучше прекратить дразнить его. Иначе Джим этого никогда не сделает, неважно, насколько разумен будет совет. – Джим, спустись в офис квотермейстера, выбери подходящего клерка, и продвинь его.
      – У меня больше времени уйдет на то, чтобы научить его всему, чем на то, чтоб самому все сделать.
      – Это ненадолго. Если ты только подберешь кого-нибудь хотя бы с половиной стандартных мозгов.
      – Не успел я ступить на борт этого судна, как люди начали говорить мне, что надо уметь проигрывать.
      – Что? – сказал Маккой.
      Джим вздохнул.
      – Я сказал – я попробую. На временнойоснове.
      – Хорошо. А теперь пойдем. Если ты думаешь, что слабенькое извинение о работе спасет тебя от того, что наш синтезатор сегодня в шутку считает «обедом», тебе придется поразмыслить получше.
      Джим прошел за Маккоем в столовую.
      – Линди, я ужасно виноват, – сказал он. – Корабельные дела… надеюсь, вы и ваша компания извините мое непростительное опоздание…
      Средних лет человек, худощавый и темноволосый, одетый в безукоризненно сшитый костюм, вмешался прежде, чем Линди смогла ответить.
      – Если ваше опоздание непростительно, как же, вы думаете, мы сможем вас простить? – Его черные усы круто завивались на концах.
      – Конечно, я прощаю вас, Джим, не глупите, – Линди уставилась на старшего человека. – Мистер Кокспер просто шутит.
      – Вы, молодежь, так запросто жонглируете языком, – сказал мистер Кокспер. – Мы все должны стремиться к точной речи.
      – Позволь, я представлю тебя, Джим, – сказала Линди. – Несколько людей должны были уйти. Вы уже встречались с мистером Кокспером, нашим нео-шекспировским актером.
      Холодность между Линди и мистером Кокспером явно объяснялась не
      только неостроумными шутками. Джим понадеялся, что актеры смогут сохранить мир между собой в течение перелета.
      Линди представила Филомелу Тетис, высокую, элегантную, крупного сложения женщину, – певца компании; команду чечеточников, – Грега и Мариса, которые пришли в своих черно-белых костюмах; Марцеллина, мима, – гибкого, стройного, темноволосого, двигающегося с уверенностью хорошо владеющего своим телом человека.
      Джиму эта группа показалась слишком маленькой и тихой, чтобы покорить тридцать звездных баз. Все они приветствовали его в дружественной манере. Джим отправился за своим ужином, но обнаружил синтезатор с закрытым окошком и моргающей надписью: «Закрыт на ремонт».
      – Считай, что тебе повезло, – сказал Маккой. – Тебе бы это не понравилось, чем бы оно ни было. Если бы ты смог определить, что это.
      Джим вернулся к актерам, – к Линди, в частности.
      – Кстати, Линди, – сказал он, – нам привет от… – Он остановился, осознав, что мистер Кокспер смотрит на него с негодованием.
      – Я рассказывал о моих гастролях в Лиссабоне, – сказал мистер Кокспер.
      – Конечно, продолжайте, – сказал Джим, стараясь быть вежливым.
      – Как я уже сказал, это представление было настоящим триумфом…
      И он продолжил. За весь вечер Джиму так и не представился шанс поговорить с Линди.
 

 
      Его корабль сильно трясло, а руки его были в крови…
      Джим резко сел. Темнота постепенно рассеивалась, каюта осветилась. Его каюта на «Энтерпрайзе».
      Кто- то стучал в дверь.
      – Что?… Минутку.
      Со слипающимися глазами, Джим Кирк кое-как сполз с кровати и стал
      шарить, ища халат. Найдя, он стал его натягивать, причем тяжелый шелк перекрутился, и рука долго не просовывалась в рукав.
      – Войдите.
      Дверь скользнула в сторону, открываясь. Молоденькая девушка – из команды – стояла на пороге. Ее глаза расширились.
      – Здравствуйте, – сказал он.
      – Здравствуйте, – Она смотрела куда угодно, только не на него.
      – В чем дело?
      – Э-э… ни в чем, сэр. Я… простите, сэр, квотермейстер велел мне прийти сюда сегодня утром, но я, должно быть, его не так поняла…
      Джим потер глаза и зевнул. Затем посмотрел на хронометр.
      – Господи боже, вы знаете, который час?
      – Да, сэр. Утро, сэр.
      – Это не утро, это едва рассвет!
      – Я вернусь позже, сэр…
      – Нет-нет, хорошо, входите. Мне просто нужно чашку кофе. – Этим утром синтезатор, похоже, работал как следует. – Это зелье кого угодно разбудит.
      – Я здесь, чтобы помочь вам с вашими бумагами? – Ее голос звучал неуверенно.
      – Вон там, – он указал ей на комм-монитор. Появилось кофе. Он отпил
      глоток и издал неодобрительный возглас. – Это скверно, даже когда синтезатор работает. Кто бы ни разработал образцы его вкуса, они, видно, взяли за основу третий ополос, найденный в забытом в кают-компании кофейнике.
      Она двинулась к монитору, обходя комнату по периметру, стараясь
      держаться от него как можно дальше и глядя строго себе под ноги.
      Первый рабочий день, подумал Джим. Всем действует на нервы.
      – О! – сказала она при первом взгляде на монитор. – Так неправильно!
      Он провел вчера полдня, стараясь хоть как-то упорядочить чертовы файлы.
      В награду он получил экранную схему с шестнадцатью налезающими друг на друга информационными блоками, связанными между собой линиями и стрелками, значение которых он уже позабыл; а теперь он слушал критику от желторотого члена своей команды.
      – Ну ладно, вот и разберитесь.
      Она уставилась на него, расширив глаза.
      – Я… – прошептала она, – я…
      И все в такую рань, подумал он, и сбежал в ванную.
      От сонарного душа и кофе, которое, хоть и имело ужасный вкус, было при этом очень крепким, он начал понемногу просыпаться.
      Что я, наехал на нее? – спросил он себя. Он попытался убедить себя, что
      нет, но ему это не удалось. Смущенный, он оделся и вернулся в каюту.
      Она сидела за монитором, спиной к нему и ссутулив плечи, будто она пыталась сделаться еще меньше, чем она была. Он попытался вспомнить, как она выглядит, но вспомнил только большие синие глаза и очень коротко подстриженные светлые волосы.
      Он кашлянул.
      Она вскочила на ноги, и повернулась к нему, глядя широко раскрытыми глазами.
      – Вольно, – сказал он. – Я не хотел вас испугать. – Он указал на монитор. – Уже выглядит лучше. Старшина, я ведь наехал на вас минуту назад?
      – О, нет, сэр, – прошептала она.
      – Думаю, что да. – Он улыбнулся. – Я извиняюсь. Я бываю не в себе, пока
      не проснусь. Давайте начнем сначала. Доброе утро. Меня зовут Джим Кирк.
      – Рэнд, сэр, – прошептала она.
      – Вы меня можете вытащить из этой ямы, которую я тут себе выкопал, или вам придется начать все заново?
      Она пробормотала несколько команд. Он пытался понять, что не так, ведь
      она, кажется, делала все правильно. Она замолчала, сунула руки под мышки и сжала пальцы.
      – Что, все так плохо, старшина? – Всякий раз, как он заговаривал с ней, она вздрагивала. Ему хотелось, чтоб она перестала это делать.
      – Простите, сэр, нужно немножко времени, чтобы… – Она умолкла, потом
      начала снова: – Простите, сэр, у меня не столько опыта, чтобы… – Ее голос угас.
      Он понял, что она пытается придумать, как сказать своему командующему
      офицеру, что он устроил жуткую неразбериху. Ему хотелось сказать ей, – так и говори, – но, учитывая его реакцию на почти что первое, что она произнесла, у нее вряд ли были причины полагать, что он хорошо принимает критику. И, честно говоря, это бывало правдой. Вероятно, лучшим решением было сейчас уйти, дать ей успокоиться, и вернуться позже.
      – Я уверен, вы прекрасно справитесь, старшина, – сказал он. – Лейтенант Ухура на мостике знает, как найти меня, если у вас будут вопросы.
      – Да, сэр, – сказала она с облегчением, – Спасибо, сэр.
      Когда корабельный компьютер вызвал его в лазарет и произнес при этом его имя с ошибкой, Хикару Сулу почувствовал себя несколько комфортнее. Он все еще чувствовал смущение из-за кривого вывода «Энтерпрайза» из космодока, и почувствовал радость от сознания, что он – не единственное на борту, что может ошибаться.
      – Мистер Сулу, здравствуйте. Я – доктор Маккой. – Они пожали руки и Маккой взглянул на файл Сулу.
      – Хикару, – сказал доктор Маккой, делая ту же ошибку в произношении, что компьютер. – Хм. Не думаю, что я хоть раз встречал кого-нибудь с именем Хикару.
      – Я тоже не встречал, – сказал Сулу. – Только, доктор, – оно произносится с ударением на втором слоге, не на первом. «Р» – очень мягкое. – Он произнес свое имя.
      Доктор Маккой повторил его, не сей раз правильнее. Вряд ли кто когда
      произносил его совершенно точно.
      – А что оно означает? – спросил Маккой.
      – Почему люди всегда думают, что имя из незнакомого языка должно
      непременно что-то означать? – сказал Сулу. Он почувствовал, что краснеет. Он превосходно знал, что оно означает. Оно означало «Сияющий», и его слишком часто дразнили по этому поводу. Надеясь отвлечь доктора Маккоя от его вопроса, он вежливо спросил: – Ну вот вы, – вы знаете, что означает ваше собственное имя?
      – Оно означает «львиное сердце», или что-то в этом роде, – сказал доктор.
      – Но я вас понял. – Он улыбнулся. – К делу. У вас просто превосходное здоровье, лейтенант, даже для вашего возраста.
      – Спасибо, сэр.
      – Не позволяйте этой сидячей работе на корабле совратить вас с пути истинного.
      – Постараюсь. Не думаю, что это случится: я становлюсь сам не свой без упражнений.
      Доктор Маккой взглянул на приборы, которые мигали и гудели над кушеткой Сулу.
      – У вас необычно низкий пульс, – вы что, жили на планете с высокой гравитацией?
      – Да, сэр, почти год.
      Доктор Маккой кивнул.
      – Я так и подумал, что это могло быть причиной. Сенсоры также отмечают шрамы у вас на спине и ногах. Могу я взглянуть?…
      – Их уже почти не видно, – Сулу стянул с себя верхнюю часть покрывала.
      На него произвело впечатление, что доктор Маккой установил связь. Немногие люди жили на планетах с большой гравитацией. Никто из земных врачей, включая врачей Академии, ни разу не спросил его о шрамах или низком пульсе.
      Доктор Маккой дотронулся до старой, побледневшей отметины под лопаткой Сулу.
      – У моей матери была постоянная работа на Хафджиане, – сказал Сулу. – У нас был антиграв в квартире, но, когда мы выходили из нее, мы должны были использовать экзоскелет Лейбера. – Одно это название пробудило память о том, как это было под конец, – носить эту сбрую часами, и иногда днями. Сделанный из сплава каркас поддерживал неадаптированное для высокой гравитации человеческое тело и передвигал его. Экзоскелет выполнял свою функцию, но в местах наибольшего давления он всегда повреждал кожу. И, конечно, он не предохранял от влияния гравитации кровеносную систему.
      – Сколько вам было лет? Тринадцать? Четырнадцать?
      – Именно столько, – сказал Сулу. – Мы уехали как раз перед моим четырнадцатым днем рождения. Как вы догадались?
      – Вы носили экзоскелет в период наиболее активного рост организма. –
      небрежно сказал доктор. – Очертания шрамов характерны. – Он отстегнул покрывало и взглянул на отметины на ногах Сулу, сзади, чуть выше колен. – Они неплохо сгладились, – сказал он. – Они вас никогда не беспокоят?
      – Нет, сэр. Я о них и не вспоминаю.
      – Надо было сразу использовать фибропласт, – сказал доктор Маккой. – Новая кожа вместо шрамов.
      – Эта технология была недоступна. Не на Хафджиане. Не для такого пустяка.
      – Хмм-ф. Здесь это есть, и оно доступно. Хотите избавиться от них?
      – Нет, сэр, думаю, это не обязательно, – сказал Сулу, с удивлением
      почувствовав выраженное нежелание сгладить старые шрамы. Они были, подумал он, частью его жизни.
      – Ну ладно. Только еще одно. – Доктор Маккой снова взглянул на
      приборы. – Похоже, гравитационный стресс не причинил вам вреда. Но иногда это проявляется не сразу. В течение еще нескольких лет это возможно. Ничего серьезного, да и вообще это маловероятно. Просто вы должны об этом знать.
      – И что это за вред? – спросил Сулу испуганно. Об этом ни один доктор вообще ни разу не обмолвился. – И в течение скольких это лет?
      – В основном это проблемы с сердцем. Так что вам непременно надо будет проходить медосмотр не реже, чем три раза в год, после того, как вам исполнится семьдесят или около того.
      – Постараюсь это запомнить, доктор Маккой, – сказал Сулу, подумав: «Несколько лет»?…
      Полстолетия казались неизмеримо долгим промежутком времени.
      Коммандеру Споку и несколько минут начинали казаться неизмеримо
      долгим промежутком времени. Он прибыл в медотсек в точно назначенное для его медосмотра время. Новый главный офицер медслужбы выказывал явное пренебрежение к пунктуальности. Он даже еще не закончил с мистером Сулу, хотя Сулу должен был уже пять минут как быть на мостике.
      – Если вы переназначите мне время осмотра, доктор Маккой, – сказал
      Спок без вступления, – я приду позже, в более подходящее время.
      – Чего?… О, коммандер Спок, не городите чепухи. – Он сунул Споку
      медицинский комбинезон, – непрозрачный для глаза, но позволяющий проникать лучам диагностических сенсоров. И указал на один из кубикулов. – Я сейчас буду. – Он задернул занавеску.
      Спок переоделся в комбинезон. Если бы в кубикуле был блок связи, Спок мог бы заниматься делами, пока ждал. Однако блока связи не было.
      Делать медицинский осмотр того, кто контролировал свои биологические функции, и знал о процессах, происходящих внутри тела, как это было свойственно вулканцам, было пустой тратой сил. Однако правила Звездного Флота требовали, чтобы рутинный медосмотр на кораблях проходил весь персонал. Осмотр был скорее нужен не Споку, а врачу, который должен был ознакомиться со всеми на борту, на случай, если придется их лечить. Как бы врач не нуждался в ознакомлении, Спок при этом все же тратил время впустую. Неторопливость врача еще усугубляла эту растрату.
      Наконец, доктор Маккой вошел в кубикул.
      – Коммандер Спок, добро пожаловать в медотсек. Я уверен, что вы – единственный, кто прибыл или прибудет на осмотр вовремя.
      – Осмотр не проводится вовремя, – сказал Спок. – На данный момент
      опоздание составляет одиннадцать минут.
      – Ну, я хотел сказать… ладно, бог с ним, начнем.
      Спок лег на диагностический стол. Сенсоры заиграли звуком и светом, определяя именно ту картину, которую вулканец ожидал увидеть.
      – Как вы можете видеть, доктор, мое здоровье…
      – Не двигайтесь, – резковато сказал Маккой. – Что ж, мистер Спок, не
      думаю, чтобы я когда-нибудь встречался с такими показателями, как ваши.
      – Они все не выходят за показатели нормы для вулканца.
      – Только-только – некоторые из них. – Он снова посмотрел на показатели.
      – Я бы предположил наличие человеческих характеристик, что могут вылезти из этой смеси.
      – Вулканский геном доминантен, – сказал Спок.
      – Превосходящие гены, ага? Не засек ли я след вулканского шовинизма? –
      сказал Маккой. При этом он улыбнулся. Спок знал, что иногда люди улыбались, когда оскорбляли других людей, а иногда улыбались, когда говорили оскорбительные вещи, которые таковыми не были задуманы. К сожалению, делать различие между этими двумя возможными значениями было крайне трудно.
      – Вовсе нет, – сказал Спок. – Это экспериментально доказанный факт.
      Если бы мы говорили по-вулкански, слова «доминантный» и «рецессивный» не подразумевали бы ни превосходства, ни более низкого положения. Можно также усмотреть человеческий шовинизм в вашем желании того, чтобы именно черты вашей расы превалировали, несмотря на доказательства обратного. Вы закончили, доктор?
      – Нет, подождите, не двигайтесь. У меня было немного случаев поизучать
      вулканцев. – Он широко улыбнулся. – Не хотите ли пополнить мое образование?
      – Я выполнил мои обязательства по отношению к правилам, прибыв на
      осмотр. Не вижу, почему я должен оставаться лишь для того, чтобы вы смогли удовлетворить тривиальное любопытство.
      – Вы своих обязательств не выполнили, пока я не сказал, что осмотр окончен. Вы, должно быть, будете рады услышать, что у вас прекрасное физическое здоровье.
      – Этот факт мне уже известен.
      – А что насчет вашего психологического здоровья? Вашего эмоционального состояния? Может, у вас есть какие-нибудь сложности, которые вы хотели бы обсудить?
      – У вулканцев не бывает эмоционального состояния.
      – Даже невозмутимость – эмоциональное состояние! – сказал Маккой. –
      кроме того, ваши физические характеристики действительно могут определяться вашими генами, а вот психологические – нет. Ваше положение обусловило влияние на вас комплекса культурных взаимодействий, конфликтующих философий…
      – Мы все – продукт нашего окружения, – сказал Спок. – Иначе мы бы не
      были разумными существами, способными к развитию. Однако, мы не бессознательный продукт: мы можем выбирать и контролировать наши влияния. Я не в конфликте с моим положением. Вулканская философия дает мне возможность жизни, лишенной эмоций.
      – Можно многое сказать в защиту эмоций.
      – В самом деле? По моим наблюдениям, они приносят только несчастье.
      – Ах, правда? Например?
      – Например. Капитан Кирк.
      – И что вас заставляет думать, что Джим Кирк несчастлив?
      – Он выказал свои чувства, когда его выбор первого офицера был отклонен.
      – В вашу пользу.
      – Этот факт не имеет отношения к нашему обсуждению.
      – Нет? Вы не испытываете чувства… гордости по поводу продвижения?
      – Гордости? Гордость мне неизвестна.
      – И, я полагаю, вы сейчас заявите, что не возражали бы, если бы Митча назначили бы на вашу должность вместо вас.
      – Ни в коей мере. У коммандера Митчелла репутация компетентного офицера. Не мое эмоциональное состояние должно вас заботить, а состояние капитана Кирка.
      – А у вас нет ни чувств, ни желаний…
      – Вулканцы не имеют желаний, доктор Маккой. Однако, если бы я
      обладал человеческими чувствами, я сказал бы, что это… не ваше дело.
      – Все, что оказывает влияние на команду этого корабля – мое дело.
      Например, вы служили под командованием капитана Пайка долгое время. У вас отсутствует всякая реакция на его перевод с корабля?
      Если Спок и сожалел о переводе Пайка, он подавил эту реакцию. И не
      было причин поверять свою слабость чужому человеку.
      – Вы не почувствовали огорчения? – спросил Маккой. – Ни намека на
      человеческую реакцию на фоне вулканской невозмутимости?
      Споку надоел спор.
      – Вы полагаете, доктор Маккой, что до вас никто ни разу не обратил
      внимания на наследственные противоречия в обстоятельствах моего существования?
      – О чем вы, коммандер?
      – Хотя я не был обязан объяснять вам мой выбор философии, я это
      сделал. Однако вы отказались принять мое объяснение; вместо этого, вы принялись оспаривать мое право на этот выбор. Я не навязывался вам с предложениями объяснить вам, как вам стать более рациональным, – хотя я мог бы вам это объяснить.
      – Вау! Знаете, мистер Спок, а мне кажется, что вы рассердились.
      – Нет, доктор, я не рассердился. Но я не вижу резона тратить мое время на бесплодные дискуссии.
      – Хорошо, мистер Спок, если вы так чувствуете…
      – Я так думаю, – сказал Спок. – Хотя вы предпочитаете не замечать разницу.
      Маккой взял гипо.
      – Я вас отпускаю отсюда вместе со всеми вашими мыслями, – как только возьму образец крови.
      – Образец крови излишен. Сенсоры записали все показатели стандартного осмотра.
      – Я знаю, но я хочу сделать несколько дополнительных тестов…
      Спок поднялся. Впервые за долгое время эмоции, на подавление которых
      он тратил столько сил, возмутились в нем, грозя нарушить его абсолютный контроль, но он снова безжалостно подавил их. Доктор Маккой никогда не узнает, насколько его небрежное замечание ранило вулканца.
      – Человек или вулканец, – я вам не подопытное животное.
      – Подождите, Спок, ради всего святого!… Я не имел в виду…
      Спок двинулся из лазарета, все еще в комбинезоне для осмотра. Он
      предпочитал переодеться, вернувшись к себе в каюту. Он не мог придумать логической причины, по которой ему следовало остаться и терпеть докторские шпильки, буквальные ли, или фигуральные, но все – в слишком человеческой манере.
      Однако, оказавшись за пределами лазарета, Спок приостановился. Он снова взял эмоции под контроль, осадив возмущение, которое доктор Маккой заставил его почувствовать. Это чувство, даже оправданное испытанным унижением, означало потворство себе и было недопустимо.
      Он задумался о просьбе доктора, развернулся и без колебаний снова вошел в лазарет.
      Доктор Маккой занимался какими-то файлами. Он поднял глаза.
      – Да, мистер Спок? – холодно сказал он, – Что еще?
      – Если вы полагаете, что в ваши обязанности входит взять образец крови,
      то моя обязанность – выполнить ваш запрос, – сказал Спок.
      Выражение лица доктора Маккоя оставалось нелюбезным.
      – Так, да? Я вам благодарен за вашу снисходительность, коммандер Спок.
      Я вам назначу время приема, в какое-нибудь другое время. Как вы можете видеть, сейчас я занят.
      Спок посмотрел на него, подняв бровь, но ничего не спросил.
      – Очень хорошо, доктор, – сказал он ровным голосом. – Как вам будет удобно. – И вышел.
      Маккой посмотрел вслед офицеру по науке. Вулканец не выказал ни следа своей произошедшей ранее потери самообладания, не подал виду, что при отпоре Маккоя он почувствовал раздражение. Походка его была совершенно обычной, – размеренной и почти неслышной.
      Маккой хмуро уставился на файлы.
      Чертов твой кельтский нрав, сказал он себе. Это не было признанием твоей власти, это было попыткой помириться. Которую ты швырнул ему в лицо.
      На миг Маккой задумался, а не пойти ли за Споком. Но решил, что лучше ему немного остыть. Обвинения коммандера Спока в ненужных медицинских пробах задели Маккоя, – возможно, потому, что не были полностью неверны. По большому счету, – да, но не совсем. Уникальные индивидуумы требовали уникального медицинского подхода, и подготовка к возможным кризисам была первой мотивацией Маккоя. Даже если и не следовало ожидать кризисов в течение этого полета.
      Но он не мог отрицать и того, что в нем, кроме того, канючил исследователь, которому ой как хотелось взглянуть на клеточную структуру получеловеческого – полувулканского существа.
      Маккой ухмыльнулся. Коммандер Спок, подумал он, да вам просто повезло, что я не запросил анализ ткани. Как бы вы отреагировали в этом случае?
      Маккой подготовился к новому обследованию. Когда представится такая возможность, он помирится с коммандером Споком. Доктор был уверен, что ему удастся организовать улучшение настроения вулканца так же легко, как он спровоцировал нехарактерную вспышку обиды.
      Задействуем его человеческую сторону, подумал Маккой. Это сработает.
      Линди оперла локти на ограждение галереи и съехала вниз по трапу.
      – Линди, ты так ноги переломаешь, – Марцеллин, мим, поднялся со сту
      ла, стоявшего рядом с корралем Афины. Даже когда он не был в гриме и позволял себе говорить, он все равно двигался как на сцене. Линди нравилось смотреть на него.
      – Нет, не переломаю, но спасибо за заботу. Как она?
      – Беспокойна, разумеется. Не думаю, что у них тут есть манеж, в этом ковшике, а?
      – Нет, боюсь, нету.
      – А надо бы. Тут полно места.
      – Спасибо, что приглядел за ней. Увидимся на репетиции.
      – Ладно.
      Она проследила за ним взглядом, восхищенная его изящной походкой и стройной фигурой.
      Афина фыркнула и потянулась через ограждение корраля, ища лакомства. Линди дала ей протеиновый шарик и почесала за ушами, под челюстью, по широкому лбу.
      – Ты думаешь, эти маленькие подарочки всегда будут так же появляться,
      а? Что ты будешь делать, если я утрачу свое мастерство? – Она вытащила из воздуха еще один, взявшийся в ее руке словно по волшебству, кусочек. Афина зашелестела крыльями и привстала на дыбы. Ей нужно было размять ноги и крылья. Палуба шаттлов была достаточно велика, но Афина не могла скакать по металлическому покрытию палубы. Она могла поскользнуться и повредить копыта или ноги.
      – Я знаю, что трудно стоять столько времени неподвижно, но потерпи
      еще немножко, и, может, кое-что у нас будет, хорошо? – Афина попыталась засунуть нос в один из ее карманов. – Нет, больше пока ничего нету.
      Чистя корраль Афины, она замечталась о будущем компании. У нее были
      свои амбиции. Она представила, как покупает небольшой звездолет и они гастролируют по всей Федерации. Она представила культурный обмен с Клингонской Империей, который поможет установить хорошие добрососедские отношения не только между простыми людьми, но и между правительствами.
      Но сначала ей нужно справиться с этим контрактом. У нее были опасения, что культурный реликт с Земли не сработает в случае с инопланетной публикой. Но номера были достаточно зрелищными. Некоторые люди смотрели на них как на устаревшие уже триста лет назад. Ей же, прежде всего, думалось, что эти номера обладали – по крайней мере, некоторые из них, – тысячелетней историей.
      Ей хотелось, чтобы у нее было больше информации о водевиле. По сути, в основу компании легли какие-то обрывки и мечты. Лазерных записей, как и записей на пленке, настоящих водевильных представлений, не сохранилось, фильмы были редки, информация отрывочна, книг очень мало. Она наведывалась в библиотеки всех городов, где они останавливались, выискивая информацию, так никогда и не попавшую в компьютерные банки данных. Она находила старинные бумажные книги, статьи, афиши, заезженные микрофильмы и или газетные объявления, возвещающие то, что никто не видел уже в течение столетий. После того, как она взяла дело своего отца в свои руки, она внесла некоторые изменения. Он был более осторожен.
      Иногда Линди включала в программу анахронические номера, вроде охотничьего танца, но она знала, что делает. И при необходимости признала бы это.
      Иногда, думала она, нужно принести аутентичность в жертву развлекательности и зрелищности. Если бы устроители настоящего водевиля имели понятие об охотничьем танце, они бы обязательно включили в шоу и его тоже.
      Закончив с загоном, она занялась экираптором. Щетка легко скользила по гладкой шкуре Афины. Потом Линди привела в порядок крылья, – действуя только руками. Как многие создания генной инженерии, даже такие, которые были основаны на тщательном селективном отборе, проведенном перед тем, как вмешаться в гены, Афина нуждалась в помощи в некоторых навыках, которое естественно эволюционировавшее существо развило бы естественным путем. Культура кукурузы уже в течение тысячелетия не обладала возможностью самостоятельно обсеменяться; Афина могла осуществлять грубый уход за собой с помощью острых передних зубов, но у нее не было ни клюва, ни когтей. Руки Линди годились лучше для того, чтобы встопорщить перья, вызвать выделение естественной смазки, и снова их расправить.
      В последнюю очередь она обычно чистила копыта Афины. Приступив к этому сегодня, она почувствовала слабый затхловатый запах начинающегося грибкового воспаления копыта. Она негромко выругалась.
      Она встала и похлопала Афину по плечу.
      – Не волнуйся, лапочка. Я что-нибудь придумаю с этой палубой. Не знаю
      что. Но что-нибудь.
      Афина потыкалась ей в бок, пытаясь определить, в каком секретном
      кармане морковка спрятана на этот раз.
      Решение проблемы пришлось пока отложить. Следующий час Линди
      провела, пытаясь состряпать эскиз афиши для этого тура.
      Ухура подняла глаза. Новенькая член команды, – Ухура мельком видела ее раз или два, – боязливо шагнула вперед, как если бы единственное, что побуждало ее к этому, было осознание того, что ее накажут, если она останется где была.
      Ухура подумала, и не в первый раз, что девушка была бы очень хорошенькой, если бы не выглядела всегда такой испуганной, – и, если бы не стригла свои волосы так коротко и некрасиво. Ей бы очень пошло, если бы она отпустила волосы, было бы даже лучше, если б она полностью их обрила, но это неопрятное что-то-между ее только портило.
      Внезапно, как будто звездный свет растворил ее страхи, девушка зачарованно уставилась на главный экран. Маленькие видовые окна и экраны давали только слабый намек на могущественную красоту Пространства в ворпе. Увиденная на экране, эта красота ошеломила молоденькую новенькую, полностью приковала ее внимание. Ее взгляд заставил Ухуру заново взглянуть на сияющий разбег звезд всех цветов мира.
      Ухура пересекла мостик.
      – Вы заблудились?
      Девушка подпрыгнула. Пропала маленькая зачарованная звездным небом
      девочка, и снова появилась перепуганная молодая женщина.
      – Я не кусаюсь, – Ухура улыбнулась ей. – Вы заблудились?
      – Я… Я старшина. Я… должна встретиться с капитаном…
      – Добро пожаловать на мостик. Я – лейтенант Ухура. – Она сделала паузу, чтобы старшина представилась.
      Старшина смотрела в пол. Крышка кружки, которую она держала в руках, постукивала, – у этого ребенка дрожали руки!
      – То есть… Я не совсем еще старшина, но они сказали… – Ее голос угас.
      – Как вас зовут? – мягко спросила Ухура.
      – Дженис Рэнд.
      – Идемте со мной, Дженис. Я вас представлю всем.
      – Я не хочу никого беспокоить…
      – Это не беспокойство. Они будут рады шансу перестать на миг заботиться о том, чтобы выглядеть занятыми. – Ухура указала на кружку. – Не поставите это пока?
      – Это… это для капитана.
      – Он вернется через минуту. Его место вот здесь, внизу.
      Ухура поставила кружку на подлокотник капитанского кресла и взяла
      Дженис за руку. При этом ее изумили жесткие мозоли на руке этой девочки. Она подвела старшину сперва к мистеру Споку.
      – Мистер Спок, это старшина капитана Кирка, Дженис Рэнд. Дженис, это коммандер Спок. Он офицер по науке и первый помощник капитана.
      Дженис держалась на расстоянии, как будто Спок пугал ее еще больше,
      чем все остальное.
      – Здравствуйте, старшина. – Он отвернулся к своей консоли.
      Ухура провела Дженис на нижний уровень.
      – Мистер Спок не очень общителен, – прошептала Ухура, – Не принимайте это на свой счет.
      – А правда… правда, что он может читать мысли?
      – Да, в каком-то смысле, – тихо сказала Ухура, затем, заметив реакцию
      Дженис, поспешила добавить: – Но он должен при этом касаться вас, и это непросто, и я не думаю, что ему нравится это делать. И, конечно, он не станет этого делать без вашего разрешения. Он только один раз это сделал, потому что это был вопрос жизни и смерти. – Капитан Пайк опустил этот случай, составляя официальный рапорт, и не внес его в капитанский журнал, из-за нежелания мистера Спока огласить этот случай. Но все, кто были тогда на борту, знали, что произошло, и на что он способен.
      Ухуре не показалось, что она развеяла страхи Дженис.
      В общении с Хикару Сулу, рулевым, и Мариеттой Чеунг, навигатором, Дженис почувствовала себя свободнее. Они показали ей дисплеи своих сложных консолей, и они были ближе к ней по возрасту, – но сколько ей было лет? – подумала Ухура. Она не выглядела даже на восемнадцать.
      – Конечно, сейчас ничего интересного не происходит, – говорила комма
      ндер Чеунг. – Это довольно однообразно, перелет с одной базы на другую.
      Дженис взглянула на главный экран.
      – Но это так прекрасно, – сказала она. – И вы все время это видите. – Разбег звезд приковывал ее взгляд.
      Как немного раньше Ухура, Сулу и Чеунг проследили за ее взглядом.
      Внезапно спохватившись, что совершила оплошность, Дженис оторвалась от экрана.
      – Я… Простите, я… – Она залилась краской.
      – Но все в порядке, Дженис, – сказала Ухура. – Это в самом деле прекрас
      но. Мы как-то привыкли к этому, и забыли, как смотреть на это вашими глазами. Это хорошо, что вы нам напомнили. – Она сжала руку Дженис.
      – А, старшина Рэнд, вы здесь.
      Дженис, испуганная, вырвала свою руку из руки Ухуры. Капитан Кирк шагнул на мостик.
      – Лейтенант Ухура уже представила вас всем? Спасибо, лейтенант. Старшина, позвольте, я расскажу вам, что мне нужно чтобы вы сделали.
      Дженис взглянула на Ухуру глазами человека, которого отдают на съедение львам.
      – Не беспокойтесь, – все будет прекрасно.
      Ухура вернулась на свое место. Она не завидовала Дженис Рэнд, которой
      предстояло разобраться во всей этой бюрократии, упорядочить расписание дня капитана, потом напоминать ему обо всех встречах и переменах, и иметь дело со всеми этими проблемами, передавая их в нужный отдел, пока они не выползут оттуда снова, требуя авторизации капитана, – опять через нее. Список обязанностей старшины не выглядел чем-то особенным. Но Ухура раз служила на корабле с бестолковым старшиной. Деятельность капитана там была просто каким-то хаосом, и все и каждый считали, что у них некомпетентные подчиненные. Старшина, заваленный обязанностями, мало что получал взамен: его обычно не замечали, лишь изредка хвалили.
      Джим указал Дженис Рэнд на рабочую консоль в передней части мостика.
      – Обычно старшина использует консоль контроля систем окружения, – сказал он.
      Она вгляделась в обескураживающие панели дисплея.
      – Не обращайте внимания на сложность, – быстро сказал Джим, надеясь
      рассеять сомнение и страх в ее глазах. – Компьютер контролирует все системы окружения. Но вы можете использовать эту консоль просто как ваше рабочее место на мостике.
      – Да, сэр.
      – Как можно скорее организуйте мое расписание встреч. Я хочу,
      чтобы я смог уделить по крайней мере полчаса каждому на борту. Распределите встречи по времени перелета между звездными базами. Не сваливайте их в кучу в одну или две недели. Постарайтесь организовать их так, чтобы ни одна встреча не оказалась посреди времени сна соответствующего члена команды, – или моего. От встреч не должны пострадать совещания или инспекции. Ясно укажите на то, что они неформальны, что это просто беседа. Но не принимайте отказов. Ясно?
      – Да, капитан.
      Он кивнул.
      – Ознакомьтесь с консолью. Через минуту вы мне понадобитесь, – одна из
      ваших обязанностей, – регистрировать журнал и приносить мне его на подпись. Только, – сказал он, затосковав, – вспомнив, что придется вести журнал перелета, в котором ничего не будет происходить, – вряд ли журнал отнимет много времени.
      – Да, сэр.
      Вместо того чтобы пройти к своему креслу, Джим уставился на видовой
      экран. Он попытался придумать что-нибудь, что можно было бы занести в журнал. «Час времени и все в порядке»?… Это правда, – но сомнительно, что Звездный Флот это оценит.
      Ему показалось, что он почуял запах кофе, – хорошего кофе, кстати. Интересно, подумал он, откуда этот запах?
      Двери турболифта открылись и выпустили Линди. В одной руке она несла бумажный рулон, а под мышкой – папку. Она была одета в костюм из мягкой белой кожи. Ее переливающиеся черные волосы развевались за ее спиной, длинные и распущенные, без особой прически.
      – Джим, у вас есть минутка?
      Джим понял, что он глуповато улыбается ей. Он взял себя в руки.
      – Я к вашим услугам.
      – Мне нужна помощь с этим постером, – Она показала ему, над чем
      работает.
      У него не было ни опыта, ни способностей дизайнера; при всем желании, он не мог предложить ей свои услуги. Он решил, что передаст эту работу Рэнд, чтобы посмотреть, как она справляется с чем-то самостоятельно.
      – Старшина Рэнд, – сказал он.
      Она вздрогнула при звуке своего имени.
      – Да, капитан?
      Слегка раздраженный страхом Рэнд, Джим отпустил конец постера, так, что он закрутился в трубку в его руке.
      – Линди, старшина Рэнд поможет вам во всем, что вам понадобится.
      Старшина, у вас есть мое позволение задействовать в разумных пределах возможности внутренней сети, для того, чтобы помочь мисс Лукариэн. Для начала найдите ком-юнит с графическими возможностями. Понятно?
      – Да, сэр, – прошептала она.
      – Спасибо, Джим, – сказала Линди.
      Линди и Рэнд ушли искать графический терминал. Джим смотрел им
      вслед, гадая, что же он такое сделал, чтобы до такой степени напугать Рэнд. Он не мог понять ее ужаса. Еще ему хотелось знать способ, как рассеять его. И хотелось придумать хороший предлог проводить время вместе с Линди. А еще интересно, откуда же все-таки этот запах кофе.
      Заняв свое место, он заметил кружку. Она слегка дымилась через отверстие в крышке.
      – Что это?
      – Старшина Рэнд сказала, это ваше, – сказала Ухура.
      Джим снял крышку и был вознагражден запахом кофе. Он отпил глоток.
      Кофе в закрытой кружке не остыло, и, к его изумлению, вкус его был в точности таким, каким он и должен быть у хорошего кофе.
      Джим в смущенном недоумении снова посмотрел вслед Дженис Рэнд.
      Дженис Рэнд нашла комнату с дизайнерскими терминалами. В ней светились огромные графические экраны.
      – Пожалуйста, расскажите, что вы хотите, мисс Лукариэн.
      – Что я хочу, мэм, – это что-нибудь привлекающее внимание.
      – Вы не должны звать меня «мэм», – сказала старшина. – Я всего лишь незначительный младший офицер, и это даже еще не зарегистрировано.
      – Как же мне вас звать?
      – Э-э… старшина, если хотите. Или Рэнд.
      – Как насчет Дженис, а вы зовите меня просто Линди?
      – Если вы хотите.
      – Это же проще, как вы думаете?
      – Хорошо… просто Линди.
      Линди хихикнула.
      – Давайте займемся вашим постером, – сказала Дженис серьезно.
      Линди открыла папку. Ей нравилось показывать яркие постеры. Кто бы их ни нарисовал – этим людям нравилась их работа.
      – Это афиши, – то есть, их репродукции, – классических водевильных компаний. – Она развернула свой новый постер и расправила загнувшиеся уголки бумаги. – А этот мне не нравится…
      Она придумывала афиши в течение почти двух лет, и никогда они ей не
      нравились.
      – Она должна сработать, это лучшее, что я смогла сделать. Мой папа придумывал каждый раз новую для каждого нового города. Они все были разные, но и за сотню метров можно было сказать, что они – нашей компании. К несчастью, – сказала она, – это тот талант, который я не унаследовала. – Она снова сощурилась на свою работу. – Может, с помощью компьютера можно как-то ее улучшить?
      Дженис быстро сосканировала афишу Линди.
      Линди застонала, когда она появилась на экране, большего размера, чем оригинал.
      – Я хотела, чтоб она выглядела классической и современной одновремен
      но, но вышло просто ужасно.
      – Нет, не так уж плохо, – сказала Дженис. Она задействовала тактильную
      панель. Буквы афиши выпрямились и стали походить на выполненные в стиле нео-деко.
      – Оно никогда не получается так, как я ее себе сначала представляю.
      – Мы могли бы что-нибудь взять за образец и подправить. Может, один из постеров вашего отца?
      – Нет! – Линди сама смутилась собственной горячности. – Он должен быть другим. У нас другие представления.
      Дженис снова взглянула на репродукцию рисунка Линди.
      – Я уверена, с ней и так все прекрасно, – сказала она. – Но если вы переместите это вот отсюда вот сюда, а это – вот в этот в угол… – Она сделала все, как говорила. – И сделаете фон в виде мазков кисти, и немного подчистите вот эту линию…
      Линди молча смотрела на новый вариант.
      – Простите, – испуганно сказала Дженис. – Я все сейчас поправлю обратно… – Она потянулась к управлению, чтобы убрать изменения.
      – Нет, подождите! – сказала Линди. – Дженис, это прекрасно. Как вы это сделали?
      – У вас уже все это было. Только еще одно… Я не хочу лезть со своим мнением…
      – Нет, давай.
      – Разные существа видят цвета по-разному. Так что, если вы расширите цветовую палитру… – Она сделала изменения.
      – Она теперь такая темная, – сказала Линди с сомнением.
      – Она не была бы такой, если бы вы видели ультрафиолет или инфракрасные лучи. Но я могу высветлить средний спектр, – Так она и сделала. Если бы вы были, скажем, с Кореллиана, прежний вариант выглядел бы для вас так… – Компьютер выполнил перестройку цвета. Постер потемнел почти до черного. А теперь будет смотреться так, – Картинка посветлела, но отличалась теперь от оригинала.
      – Я бы об этом даже не подумала, – сказала Линди. – Откуда вы все это знаете?
      – Я жила в разных местах. Это не то чтобы я специально училась…
      – Вам нужна работа? – спросила Линди.
      – Что?
      – Мне нужен дизайнер. Вы могли бы работать у нас в компании. Вы ведь, я думаю, не умеете жонглировать?
      Дженис молчала так долго, что Линди даже подумала, что она может и в самом деле согласиться.
      – Я думала, это вы дизайнер, – сказала Линди дрожащим голосом.
      – Нет, я менеджер, – помимо всего прочего. Так что вы скажете? Вам нужна эта работа?
      Дженис смотрела в пол.
      – Я не умею жонглировать.
      – Ну и хорошо! То есть, это шутка была. Так вы хотите у нас работать?
      – Нет, – Ее тон изменился, она выглядела подавленной и испуганной. –
      У меня контракт со Звездным Флотом на два года.
      – О, – сказала Линди разочарованно. – Предложение остается в силе, если
      вы передумаете. – Она любовалось постером Дженис. – Послушайте, вы обедали? Идемте перекусим, не хотите?
      – Нет… то есть… извините, я не могу, я там оставила бумаги на столе капитана Кирка, простите, мне нужно идти.
      – Ладно, – сказала Линди, в то время как Дженис поспешила к выходу. Наверное, я не слишком хорошо знаю Джима, подумала Линди. Я бы
      никогда не подумала, что он выйдет из себя, если она прервется на обед.
      Дженис Рэнд вернулась в каюту капитана. И вздохнула. Помощь мисс Лукариэн с ее постером на время перенесла ее далеко отсюда. Она призналась себе, что ей нравилась эта работа, до тех пор, когда она вдруг осознала, что разговаривает с менеджером так, будто была ей ровней. Лукариэн, правда, не казалась оскорбленной, но иногда люди скрывали свой гнев, – какое-то время, – чтобы потом дать ему волю и излить его на вас.
      Дженис завидовала свободе Лукариэн, – свободе выбирать, что ей делать, и что носить, и как выглядеть, – нестесненной уставами, законами, предписаниями и правилами. Дженис на какой-то миг задумалась, что она могла бы, теперь, когда она была в Звездном Флоте, – далеко от мира, с которого она сбежала, – немного отрастить волосы. Потом покачала головой из-за своей собственной дерзости.
      Она снова приступила к работе над файлами. Капитан Кирк в самом деле сильно напортачил, – она задумалась, а зачем он пытался проделать сам всю эту работу, – но, с помощью компьютера, ей удалось привести их в порядок, а информацию, ранее случайно рассортированную, – в такой вид, что ее можно было понять и сравнить.
      Здесь, за капитанским коммом, у нее был доступ к куда большим возможностям, чем в офисе квотермейстера. Она свободно могла организовать свою работу как ей было удобно, она могла давать компьютеру голосовые команды. Квотермейстер позволял своим подчиненным работать только в тех узких рамках, которые он для них устанавливал. Ему не нравилось, когда кто-нибудь пытался предложить более быстрый или эффективный метод.
      Однако она все же не использовала систему слишком свободно, боясь наткнуться на что-нибудь, что ей не положены было видеть или знать, и задействовать сигнализацию.
      Она потянулась и потерла глаза.
      – Старшина, все в порядке?
      Дженис испуганно подскочила от неожиданности.
      – Старшина! Это всего лишь я, – Капитан Кирк смотрел на нее немного растерянно.
      – Простите, вы меня испугали, я вас не слышала!… – Она вцепилась в
      край стола. – Извините, сэр, я… – Она замечталась, у нее не было извинений. – Простите, я виновата…
      – Вы работаете так поздно, – должно быть, в файлах полный бардак.
      – О, нет, сэр! – Вряд ли она могла сказать ему правду в лицо. К счастью,
      она уже знала, как негативно он воспринимает критику. Другие, – опасные, – заставляли вас сказать правду, а затем наказывали за честность.
      – Вы достаточно сделали на сегодня. Идите. Приходите снова завтра.
      – Я… простите, я еще не закончила, сэр, но, правда, мне нужно только
      всего еще несколько минут. Сэр. – Она вернулась к работе, желая, чтобы он не смотрел ей через плечо. Вскоре он отошел. Кожаное кресло скрипнуло и вздохнуло, когда он сел; зашелестели страницы книги, которую он перелистывал в поисках своей страницы.
      – Старшина, я не помню, чтобы звал кого-то из клинеров, – вы тут немного прибрались?
      Она подняла голову, чувствуя, как бледнеет от страха, затем краснеет от
      от стыда. Ее цвет лица просто выкрикивал ее эмоции всему миру, она ненавидела это.
      Этого я и боялась, подумала она. Ему не нравится, когда люди трогают его вещи… или, может, он не может что-нибудь найти и думает, что я это украла. Я так и знала, что надо положить все обратно, как оно было.
      Но она и не помнила, где что было. Если он заметил разницу, он, должно быть, подумал, что она совала нос в его личные бумаги…
      – Извините, сэр, я не думала…
      – Старшина, перестаньте извиняться за все подряд!
      – Простите, сэр, то есть, да, сэр.
      Он нахмурился.
      – Я и не думал наводить критику. Это не ваша обязанность – прибирать в моей каюте, это работа клинера, но все равно спасибо.
      – Да, сэр. Пожалуйста, сэр.
      Она попыталась снова взяться за работу, но он заерзал в своем кресле, кашлянул, зашелестел страницами. Это действовало ей на нервы. Если бы он только оставил ее одну…
      – Старшина…
      – Я почти закончила, сэр, честное слово!
      – Это не аврал, – нет никакой необходимости закончить именно сегодня.
      – Нет… нет? – сказала она изумленно. – Сэр?…
      – Нет. По-моему, я это уже говорил. Выключите все и отправляйтесь
      пораньше ужинать. Дайте отдых глазам. Вообще отдохните. Поплавайте, сыграйте в джай алай или займитесь, чем вам там нравиться заниматься вечером. Закончите все завтра.
      – Хорошо, сэр, если вам так угодно. – Он, должно быть, хотел проверить
      ее работу, чтобы можно было назначить на ее место кого-то другого, если выяснится, что она устроила в файлах неразбериху. Ей оставалось только надеяться, что он не заметит, что она едва начала составлять распорядок встреч.
      Она выключила юнит. Она предпочла бы работу. Плавать она не умела. Ее соседи по каюте играли в джай алай во внутренней лиге, но Дженис пугала опасная игра. На корабле люди обычно начинали чему-то учиться, но, если бы она присоединилась к какому-нибудь кружку, всем бы вскоре захотелось, чтобы она ушла. Что же до раннего ужина, – она предпочитала есть как можно позже, чтобы никого не было поблизости. Она надеялась, что теперь уже знает, как вести себя за столом, но все же она могла снова допустить ошибку. Тогда бы все снова стали смеяться над ней.
      Ранний ужин означал долгий одинокий вечер в ее каюте. Если девушка, с которой она делила комнату, будет там с друзьями, они все равно не станут с ней разговаривать. Она уклонялась от ответов на вопросы, так что они думали, что она недотрога и себе на уме. Она поняла, хоть и поздно, что, чтобы отвлечь внимание людей от твоего прошлого, нужно заставлять их рассказывать о своем.
      – Старшина, сколько вам лет? – спросил капитан Кирк.
      – Что? Сэр?… – ее колени задрожали. Она бросилась к комму,
      притворяясь, что забыла что-то закончить с документами. Она лихорадочно думала, – а может, это он, а вовсе не офицер по науке, может читать мысли. Если да, то он знает ее секрет. Она должна перестать молчать и во всем сознаться. Но, если она так сделает, они, конечно, проявят снисхождение и отправят ее назад. Она бы предпочла исправительный лагерь или любую тюрьму. Они ведь даже позволяют зарабатывать там, в лагере? Немножко? Она могла бы прикинуться, что она грубая, и скупая, и не раскаивается, и они бы решили, что она не стоит того, чтобы ее возвращать.
      – Сколько вам лет?
      – Мне… мне почти двадцать, сэр, я точно не помню, мне всегда надо переводить в стандартные земные.
      – Вы не выглядите на двадцать, – сказал он.
      Не стоит доверять его улыбке. Она попыталась засмеяться. Смех вышел слабым и фальшивым.
      – Мне так все всегда говорят, сэр.
      – Рано решили пойти работать в космос, а? Я тоже. Семейная традиция? Или вы сами так решили?
      Она старательно пыталась придумать детали, но от страха у нее все вылетело из головы.
      – Я сама решила, сэр, – сказала она, надеясь только, что еще никому не рассказала обратного. Прежде, чем он мог задать ей новый вопрос, она сама бросилась в атаку. – А вы, сэр?
      Он заговорил о своей семье, своем прошлом, своих родителях и брате, о
      своем лучшем друге, который был очень болен и в госпитале. Сначала ее страх оглушил ее. Но уловка сработала, так что она немного успокоилась, и стала его слушать. Он занимался потрясающими вещами и бывал в потрясающих местах, и рассказывал он об этом остроумно и очаровательно.
      Вот такие, очаровательные, были даже опаснее, чем бездумные и жестокие.
      Он замолчал.
      – Я, право, не собирался так много всего рассказывать, старшина. Идите.
      Увидимся завтра.
      Дженис исчезла.
      Как только дверь закрылась за его странной пугливой старшиной, Джим запросил частный канал подпространственной связи с Землей.
      Скоро связь станет делом непростым. Фаланга была невозможно длинным щупальцем пространства Федерации, протянувшимся к Звездной базе 13 в самом ее конце. В ней не хватало подпространственных передающих станций. Любой клингонский патруль, который случился бы поблизости, попытался бы заглушить сигналы. Это мог быть последний шанс Джима получить нормальную связь с Землей, до того, как корабль достигнет звездной базы и ее мощных усилителей связи.
      Фаланга очень беспокоила Джима, – как само ее существование, так и идея вести туда корабль и команду. Звездная база 13 стояла на страже малоценного пространства Федерации с небольшим населением, охраняла планетарную систему, которая по несчастливой случайности была присоединена к Федерации. Лично Джим считал, что перевозка людей на более гостеприимные планеты и закрытие 13-й стоило бы меньше, чем содержать на базе персонал, доставлять туда необходимые материалы и защищать ее в течение одного года.
      Он с нетерпением ждал, когда придет ответ на его звонок.
      Что хуже всего, Фаланга заставила олигархию Клингонской Империи впасть в паранойю. И Джим вряд ли мог порицать их за их реакцию. Ему бы тоже вряд ли понравилось, если бы они протянули узкий длинный палец своего пространства в несколько световых лет длиной в пространство Федерации.
      Он должен быть очень осторожным, чтобы оставаться в пределах Фаланги. Нарушение границ Клингонской Империи кончилось бы трибуналом и стоило бы ему карьеры. Если бы корабль пережил встречу с патрулями Империи.
      Экран комма мигнул. На нем появился геометрический узор консьержа.
      – Госпиталь Звездного Флота. Несчастный случай?
      – Нет, но это капитан…
      – Пожалуйста, подождите.
      Образ растворился в пастельных тонах и мягкой музыке.
      Джим знал аргументы против закрытия Звездной Базы 13 и эвакуации
      людей из системы. Это было бы воспринято как отступление. Но Джим полагал, что консолидация была бы куда менее провокационна, чем вот так скрести нос Империи, особенно если Клингонам были известны шутки, которые провоцировало название «Фаланга», или если они, при своих обычаях, просто подозревали сходный грубый юмор.
      – Спасибо, что подождали, – сказал консьерж госпиталя. – Пожалуйста, ваше имя?
      – Капитан Джеймс Ти Кирк, звездолет «Энтерпрайз».
      – Могу я вам помочь?
      – Можно поговорить с коммандером Гари Митчеллом?
      – Вы родственник коммандера Митчелла?
      – Я его командующий офицер. – Джим сомневался, что слова «лучший друг» подействуют на госпитальную бюрократию.
      На экране появилось изображение госпитальной палаты.
      – Гари?
      Гари Митчелл по-прежнему лежал в регенерационном геле. Его глаза были
      закрыты; темные волосы падали на лоб. Если бы он был в сознании и знал об этом, он бы откинул их в сторону, мотнув головой; он бы, верно, сказал, что неплохо бы сделать стрижку; а затем бы засмеялся, а его волосы снова упали бы ему на лоб.
      Гари выглядел слабым и больным. Черты лица утончились, глаза запали и были обведены темными кругами. Джим моргнул, – и Гиога вернулась, вернулась боль в сломанных ребрах и поврежденном колене, алая дымка, заволакивавшая глаза, когда кровь из глубокого пореза на лбу стала заливать глаза. Другие существа истекали кровью в тот день: Джим помнил кровь. Она сделала скользкой палубу, она разлетелась пузырями и плыла в воздухе, словно детские надувные шары, – везде, где отказала гравитация. Красная кровь и желтая смешивалась в ярко-оранжевые шары; голубая кровь, густая и ни с чем не смешивавшаяся, извивалась отдельными ручейками, разделяясь на границе алых луж, расползаясь по полу и блестя.
      Джим задержал дыхание, и стряхнул воспоминание. Он думал, что он покончил со всем этим.
      Веки Гари дрогнули.
      – Гари?…
      Гари резко дернулся. Он пришел в себя сразу, резко вдохнув и открыв глаза. Джим вспомнил, как это было, – когда он очнулся в регене, закрепленный в нем – мягко, но надежно. В те последние несколько дней, когда действие лекарств начало ослабевать, он пытался двигаться, пытался повернуться или подвинуться во сне, пытался вырваться из крепежа. Это изматывало и бесило его, – свобода была недосягаема.
      – Джим?… – Голос Гари был слаб, как и его тело. – Привет, малыш… Мы справились на этот раз?
      – Точно, Гари. Благодаря тебе.
      – Только чтоб они не решали проблемы снова так же, – сказал Гари. – Пусть найдут другой способ.
      – Это мне подходит, – сказал Джим. – Гари, я просто хотел знать, как ты.
      – Он не решался сказать Гари, что его выбор первого офицера отклонили. Гари хотел этого назначения так же, как Джим хотел себе в помощники того, кого он знал и кому мог доверять. Плохие новости могли подождать, пока Гари не окрепнет. – Хорошо, что ты вернулся, мой друг, – сказал Джим. – Теперь спи. Я знаю, как это бывает. Засыпай снова.
      – Как можно спать, – сказал Гари, – в этой зеленой жиже? – Он попытался
      засмеяться.
      – Ты сможешь. – Джим чувствовал и боль, и облегчение; он постарался
      взять себя в руки.
      Веки Гари опустились, но он снова с усилием открыл глаза.
      – Только не улетай без меня, малыш. Покинь пространство Федерации без
      меня, – и у тебя будет куча неприятностей. – Он боролся со сном, но сон все же одолел его.
      – Не бойся, мой друг, – сказал Джим. – Все будет готово, когда ты будешь готов.
      Он прервал связь.
      Джим упал в кресло в кабинете доктора Маккоя, и закинул ноги на стол, услышав с удовольствием, как каблуки с глухим стуком ударились о столешницу.
      – Входи, – сказал Маккой. – Присаживайся. Не стесняйся, устраивайся поудобнее.
      – Хорошая новость в том, что Гари очнулся.
      – Ну!… Это и в самом делехорошая новость, Джим.
      – Только что с ним говорил. Он все еще страшно слаб, – но с ним все будет в порядке, Боунз.
      – Я ни минуты в этом не сомневался, – сказал Маккой. – А плохая новость?
      – Плохая новость – я последовал твоему совету…
      – И пришел на медосмотр без моего тебя вылавливания по всему кораблю! Аллилуйя, ребята! – Он встал. – Помочь тебе надеть комбинезон?
      – Нет-нет, у меня нет времени на осмотр. Я хотел сказать, я последовал твоему совету насчет старшины.
      – И?…
      – И всякий раз, когда я с ней заговариваю, она пугается. Что-то с ней не в порядке. Она извиняется безостановочно.
      – Часто извиняется? – спросил Маккой.
      – Да нет же, черт, безостановочно. Всякий раз, когда она что-нибудь говорит, она начинает с «Простите меня».
      – Да, выглядит достаточно невротично, это правда.
      – Если так, как же она попала в Звездный Флот?
      Маккой засмеялся.
      – Шутишь, Джим? Если б Звездный Флот забраковывал людей по
      причине неврозов, они бы едва наскребли персонала на… может быть, прогулочную яхту. На маленькуюпрогулочную яхту.
      – Но…
      – У нас всех неврозы. У меня, у тебя. У всех.
      – За исключением, конечно, мистера Спока.
      – Спока! Да Спок хуже всех! Он подавляет половину своей наследствен-
      ности и большую часть всего остального. Худший невроз вулканцев – это то, что они свято верят, что у них нет неврозов!
      – Что ты имеешь в виду, – половину своей наследственности?
      – Его человеческую половину, разумеется. Со стороны матери, полагаю.
      – А я думал, он вулканец.
      – Вот и он так думает, – сухо сказал Маккой.
      – Да? А что ты еще о нем знаешь?
      – Ну, он не слишком любит чесать языком. Хотя я о нем, конечно,
      слыхал. Потом, есть что-то в медицинских записях, – обычная информация. Самое потрясающее образование, какое только можно получить, и он всегда использовал свои возможности, – он работал с людьми, с которыми большинство из нас были бы счастливы хотя бы раз повстречаться.
      – Что ты имеешь в виду, Боунз? Что у него хорошие связи или что у него
      светлая голова?
      – «Светлая голова»? Это выражение даже и не начинает его описывать.
      Он блестящий ученый, Джим. Что до остального… если ты имеешь в виду родственников-дипломатов высшего уровня или ученых мирового масштаба, тогда да, у него хорошие связи. – Маккой осклабился. – Сказать тебе правду, я никогда не слышал о вулканце, чья семья не имела бы хороших связей.
      Джим был не в настроении шутить.
      – Так это поэтому он получил продвижение вперед Гари?
      – Потому что у него связи, а у Гари нет? Не знаю. Почему бы тебе не спросить его самого?
      – Ага, я это прямо так и вижу: «Скажите, коммандер Спок, вашим
      успехом вы обязаны кумовству?» – Джим покачал головой. – Я и так-то не слишком беспристрастен. Я знаю. Я и так к нему отношусь не как… – Он сменил тему. – Так что мне делать со старшиной Рэнд?
      – Она плохо работает?
      – Вовсе нет. Она подняла шум про свой недостаток опыта, потом нажала две кнопки и файлы сразу стали иметь смысл.
      – Ты не ищешь ли благовидного предлога, чтобы ее опять понизить и вернуть в квотермейстерскую?
      – Нет, я только хочу, чтоб она перестала вздрагивать, когда я с ней
      заговариваю! И хочу надеяться, что она не заявится больше в мою каюту, горя от служебного рвения, за два часа до завтрака. Столько энтузиазма непросто вынести на заре.
      – Хм-м, – сказал Маккой.
      – Ей для работы нужен комм-юнит, – сказал Джим, оправдываясь.
      – Зачем это он ей нужен?
      – Ей надо где-то работать, – она не может развести всю эту бумагу на мостике.
      – А что, комм для старшины сломался?
      – Какой еще комм для старшины?
      Маккой вздохнул и завел глаза к потолку.
      – Джим, ты все еще мыслишь в масштабах истребителя, – тебе нужна
      большая экскурсия по твоему кораблю. В числе прочего пусть гид покажет тебе каюту старшины, которая чуть дальше по коридору от твоей. – Он умолк. – Джим, что ты, не любимчика же продвинул? – чего ж оставлять ее в старой каюте?
      – Кого мне прислал квотермейстер – того я и продвинул, а об остальном я
      не думал.
      – Это сказывается на морали. Пусть она переедет. Тогда одна из твоих
      проблем решена. А, может, и две, – может, она вздрагивает оттого, что у нее нелады с соседями по каюте из-за ее нового назначения.
      – Не знаю, не думаю. Она с самого начала такая.
      – Да, тогда вздрагивание может продлиться долго. Ладно, я поговорю с
      ней по ходу осмотра, – посмотрим, смогу ли я выяснить, что с ней не так.
      – Слушай, если она действительно так разволновалась…
      – Джим! Очень часто именно наши неврозы заставляют нас действовать
      в тех или иных обстоятельствах так, как надо. Я мог бы привести примеры, в том числе на примере здесь присутствующих, но сегодня у меня нет времени, чтобы проводить тебе сеанс психоанализа. Хотя на медосмотр у меня бы хватиловремени, если б я начал, когда ты сюда пришел.
      Джим широко улыбнулся.
      – Да, это точно.
      – Но теперь нету. Так что давай, вали отсюда, у меня назначено через десять минут.
      – «Вали отсюда»? Это так теперь обращаются к командующим офицерам?
      – Валите отсюда, сэр.
      Мистер Спок, сидя в алькове офицерской комнаты для отдыха, занимался задачей 3-х-мерных шахмат.
      Обычно Спок мог настолько сконцентрироваться, что он переставал слышать голоса и звуки вокруг. Но этим вечером монотонный шум проникал в его тщательное одиночество.
      За соседним столом сидело несколько младших офицеров, доктор Маккой и главный инженер Скотт. Мистер Скотт, казалось, нашел в докторе Маккое родственную душу. Спок уважал способности мистера Скотта, но полагал его приверженность к напиткам, являвшимся продуктом дистилляции и перегонки, по меньшей мере неблагоприятной. Спок мысленно занес взаимопонимание, которое мистер Скотт обнаружил в общении с Маккоем, в список его менее безукоризненных качеств.
      Скотт часто проводил свое свободное время в офицерской, рассказывая неправдоподобные истории младшим офицерам, которые неизменно слушали его без малейшего намека на недоверие. Споку пришлось прослушать каждую историю раз по двенадцать. Верил ли он им или нет, он редко испытывал сложности с тем, чтобы пропускать их мимо ушей, и они проплывали, как речная вода мимо недвижного валуна.
      Но сегодня в кружке мистера Скотта появился новый человек. Мистер Кокспер, член Водевильной компании, был старше всех за столиком; его темные густые волосы средней длины были тщательно уложены; его усы закручивались к каждой стороны в полуспираль.
      Мистер Кокспер занял место рассказчика вместо мистера Скотта. Спок, естественно, не усматривал развлекательной ценности в историях мистера Скотта, содержавших значительный элемент фантастики, но он был способен оценить эстетику представления. Голос мистера Кокспера не обладал модуляциями голоса Скотта. Он вообще не обладал модуляциями. Громкий монотонный звук заполнил офицерскую; Спок нашел мало интересного в истории. Все же остальные слушали с явными признаками всецелой поглощенности рассказом.
      Спок не испытывал особых иллюзий насчет своей способности понимать людей. Он провел большую часть детства на Вулкане. То время, что он провел на Земле, он посвятил научным изысканиям, а не изучению людей и их замысловатой природы. Несмотря на свое происхождение, он находил, что люди в большинстве случаев малообъяснимы.
      Это был один из таких случаев.
      Непостижимое развлечение людей на этот раз состояло в том, что они прилежно слушали названия всех театров, в которых когда-либо выступал мистер Кокспер, и всех пьес, в которых он играл. Споку пришла на ум аналогия. Большинство современных читателей произведений древнего земного поэта Гомера находили перечень кораблей из «Илиады» мучительно нудным, тогда как древние греки, как говорилось, платили рапсодам* и чтецам огромные суммы, чтобы те произнесли список на празднестве. Гражданин греческого города-государства завоевывал положение, если мог проследить свое происхождение до какого-нибудь капитана какого-нибудь корабля высокочтимых ахейцев. Возможно, слушатели мистера Кокспера слышали о пьесах, в которых он играл, или о театрах, в которых он выступал; возможно, они испытывали какой-то трепет, когда он оглашал знакомое им название. Это казалось странным способом провести вечер, но, в конце концов, люди часто проводили время в занятиях, которые казались Споку странными.
      Усилием воли Спок сконцентрировался на шахматной проблеме и обратил все свое внимание на расставленные фигуры.
      – Нужен противник?
      – Нет, капитан, – сказал Спок, не поднимая глаз. Он слышал приближение
      и узнал шаги, несмотря на недолгое знакомство. Капитан Кирк смотрел через его плечо на не лишенную изящества конструкцию трехмерных шахмат.
      – Почему вы играете один?
      – Потому что, капитан, никто на корабле не играет на моем уровне.
      – А вы скромны, ага? – сказал капитан.
      – Я не скромен и не нескромен; и то и другое – черты характера за
      пределами способностей вулканцев. Я констатирую факт. – Он пожалел о нарушенном уединении, но тут же твердо напомнил себе, что сожалению нет места в психологическом состоянии вулканца.
      – Вы играете черными или белыми?
      – Разумеется, и теми и другими, капитан, – сказал Спок.
      – Но ходят черные? – сказал капитан. – Разумеется? – Слышалась ли в голосе капитана ирония или сарказм? Или «воинственность» была лучшим определением эмоции?
      Спок издал уклончивый звук. Если капитан Кирк смог из довольно необычной расстановки определить, что ходят черные, тогда он, может быть, действительно адекватный противник… Но у капитана был шанс пятьдесят на пятьдесят, если он гадал, – и это была более вероятная их двух возможностей.
      ____________________
      * рапсод – древнегреческий странствующий исполнитель эпических поэм (прим. перев.)
      Спок снова сконцентрировался на задаче. Взять ферзем королевскую пешку, угрожая белому королю? Он переставил фигуру и в раздумье отнял руку.
      – Мат черным в три хода, – сказал капитан. Спок недоверчиво поднял гла
      за. Капитан Кирк повернулся, лениво оглядел комнату и направился прочь.
      Джим увидел Маккоя за столом неподалеку и направился к нему. Затем –
      слишком поздно – он заметил, что речь держит мистер Кокспер.
      – А годом спустя, когда я вернулся, – что ж, вы можете быть уверены, что они считали меня не менее как звездой…
      – Привет, Джим, – сказал Маккой, перебивая выступление мистера
      Кокспера, – прежде, чем Джим смог притвориться, что он просто проходит мимо. Офицеры поднялись.
      – Вольно.
      Маккой подтащил к столу еще один стул.
      – Почему бы тебе не присоединиться к нам? – Он быстро подавил усмешку.
      Все за столом смотрели на Джима с жалобным выражением.
      – Джим, – снова начал Маккой, – Садись же.
      – Да, – сказал Кокспер, – Садитесь, а я продолжу.
      – Благодарю вас, – Джим следил, чтоб его голос звучал правдоподобно. –
      Но, слушая вашу историю с середины, я не смогу как следует оценить ее…
      – Нет, конечно, полного эффекта ты не получишь, – сказал Маккой, – Но
      все равно, не лишай себя удовольствия.
      Маккой прилагал страшные усилия, чтобы выглядеть серьезным. Джим вспомнил, что сказала ему Винона, – неужели это было всего два дня назад? – зато подходило к ситуации, – умей проигрывать. Он обещающе посмотрел на Маккоя и сел к столу.
      Кокспер возобновил свой рассказ.
      – Я сейчас рассказывал вашему экипажу, как я выступил в Кэмпбелле. –
      Его голос падал на вас словно стена, – похоже, он никогда не умерял его с уровня полной сценической силы. Он приступил к описанию, – в мельчайших деталях –пьесы, которую он давал на Луне. Заявив при этом, что сам и написал ее. Сюжет показался Джиму смутно знакомым, но он был уверен, что, если бы он хоть раз лицезрел мистера Кокспера на сцене, он бы его запомнил. Если бы, конечно, не заснул, что могло случиться с ним и сейчас. Почувствовав это, Джим мотнул головой.
      – Моя маленькая пьеса шла в течение шести недель на темной стороне
      Луны. Огромный успех. Как вы можете видеть, у меня совершенно нет опыта путешествия в ваших космолетах.
      Джим спросил себя, как мог Кокспер провести больше двух недель, –
      длины лунной ночи, – на дальней стороне земной Луны и по-прежнему называть ее темной; и как его офицеры отнеслись к тому, что их назвали экипажем. Еще Джим был не в восторге оттого, что «Энтерпрайз» назвали космолетом.
      – «Энтерпрайз» – это звездолет, мистер Кокспер, – мягко сказал Джим.
      – Именно, – сказал Кокспер.
      – То есть, я хочу сказать…
      Кокспер перебил его.
      – И довольно-таки обширный и дорогой космолет, по правде говоря,
      чтобы его использовать в качестве транспортного судна, – он прочистил горло, – для водевильной труппы – или для того, чтобы нести какое-либо иное искусство, – к пределам Вселенной.
      Хотя Джим и думал то же самое, он оказался в странной позиции, когда он
      предпочел бы не согласиться.
      – Ну, к пределам Вселенной и вообще так далеко мы пока не собираемся, – сказал он.
      – Тем не менее, ваше время и ваш корабль нашли бы лучшее применение в сражениях с врагами Федерации.
      Джим постарался сдержаться перед этим никогда не видевшим дальше
      Земли, с которой он и не вылазил, дурачком, который полагал, что все, чем занимались корабли Звездного Флота, – это палили направо-налево по кораблям и планетам.
      – Мы ни с кем не воюем, мистер Кокспер.
      – А, но впереди миры, зовущие к победе…
      – Вы когда-нибудь были на войне?
      – Не имел этой чести.
      – Чести?!… А я-то думал, – сказал Джим, – что теперь, в наше время,
      цивилизованные существа ушли в своем развитии за пределы мыслей о насильственной колонизации и введении геноцида.
      – Капитан, вы принимаете это слишком близко к сердцу.
      – Да, принимаю. И по причине того, что я видел собственными глазами, и
      потому, что в жилах моей матери течет кровь сиу. История ее рода…
      – Капитан, капитан! Вы говорите о событиях, которые имели место сотни лет назад! Какое, в самом деле, отношение они могут иметь к нам, здесь, сейчас?
      – Прямое отношение. – Как это он ввязался в этот спор? Джим подумал, а
      нельзя ли сослаться на должностные обязанности и сбежать, не показавшись таким грубым, каким ему хотелось бы сейчас быть? И так уже все чувствовали себя не в своей тарелке, за исключением мистера Кокспера. Мистер Кокспер начал читать Джиму лекцию о колонизации.
      Поперек стола упала тень. Джим поднял глаза. Рядом, молча, сложив руки за спиной, стоял коммандер Спок.
      Присутствие вулканца заметил даже Кокспер. Он замолк и уставился на него так, будто Спок был мальчишкой, из озорства сорвавшим лучшее в истории театра представление.
      – Не окажет ли мне капитан любезность, – сказал Спок, – ответив на один вопрос?
      – Конечно, мистер Спок. Прошу прощения, – сказал он Коксперу, скрывая облегчение. – Дела службы.
      – Простите меня, капитан, – сказал Спок. – Возможно, я неясно выразился…
      – Нет-нет, вовсе нет, – сказал Джим. – Я не могу ставить свои развлечения
      превыше совещания с моим первым офицером.
      Он чуть не ухватил коммандера Спока за локоть, чтобы оттащить его от стола и удержать от изничтожения Джимова предлога, позволявшего ему ускользнуть. Но сдержался, памятуя, что вулканца не следует касаться. Они со Споком отошли от стола с пленной аудиторией Кокспера.
      – Мне нужна всего минута, – сказал Спок. – В мои намерения не входило лишить вас вашего… развлечения.
      – Моего развлечения, мистер Спок? – Джим засмеялся. – Я слышал, что у вулканцев странные представления о развлечениях.
      – Оценив ситуацию таким образом, что белые могут поставить мат в три
      хода…
      – Извините, что вмешался.
      Спок поднял бровь.
      – Значит… белые не могут поставить мат в три хода?
      – Почему? могут. Вы подумали, я пошутил?
      – Никогда нельзя быть совершенно уверенным, – сказал Спок, – шутит человек или нет.
      – Обычно мы при этом смеемся, – сказал Джим.
      – Не всегда.
      – Да. Не всегда. Но все же я не шутил.
      – Если капитан сделает мне одолжение… ваше замечание возбудило мое любопытство.
      – В этом случае, конечно, я рассмотрю с вами этот случай. – Шахматы в
      алькове находились все в той же расстановке. – Коммандер Спок, я думал, вулканцы не испытывают эмоций. Однако же вы сознались в любопытстве.
      – Любопытство не эмоция, капитан, – сказал Спок, садясь, – но движущая
      сила в поисках знания, которая отличает мыслящие существа. Ваш ход, капитан.
      Джим сделал ход королевской ладьей.
      Спок оглядел доску. Его черная бровь слегка приподнялась. Он осматривал расстановку так, будто производил компьютерный расчет в голове, словно рассчитывал последствия всех возможных ходов на доске. Джим увидел мат в три хода во вспышке озарения. Теперь, внезапно засомневавшись, он тоже стал шарить глазами по доске в поисках какого-то хода, который он проглядел, какой-нибудь глупой, школьной ошибки.
      Спок протянул руку. В ожидании его хода, – хода, который, очевидно, интуиция Джима не приняла в расчет, – Джим изо всех сил старался держаться так же хладнокровно, как держатся вулканцы.
      Спок слегка толкнул своего короля, опрокидывая его.
      – Я сдаюсь, – сказал Спок.
      Джим попытался заметить хотя бы намек на хмурый вид, или на легчайшее выражение смущения, на лице вулканца.
      – Ваш ход, – сказал Спок, – поставил под угрозу вашего ферзя и ладей. Он был… нелогичен.
      – Но эффективен, – сказал Джим.
      – В самом деле, – мягко сказал Спок. – Какой способ вычисления вы используете? Метод Синхока? Или метод вашего собственного изобретения?
      – Моего изобретения? Можно и так сказать. Я не вычислял это, Спок. Я это увидел.Назовите это интуицией, если хотите. Или удачей.
      – Я не верю в удачу, – сказал Спок. – И у меня нет опыта… интуиции.
      – Тем не менее, это мой способ вычисления.
      Спок очистил доску.
      – Не хотите ли, – сказал он, – полную игру?
 

 
      Когда Джим Кирк прибыл на следующее утро на мостик, он был в прекрасном расположении духа. Он проспал всю ночь без малейшего намека на возвращение кошмара о Гиоге. Гари Митчелл был на пути к выздоровлению, «Энтерпрайз» уверенно двигался вперед, и Джим одержал шахматную победу, в процессе даже чуть было не разговорив коммандера Спока.
      Джим был доволен собой. Еще ему хотелось спать. Он подумал, – а интересно, где это Дженис раздобыла тот невероятный кофе, который принесла ему вчера. Еще интересно, – может, там, где бы это ни было, есть еще?…
      На этот раз в том, что он не выспался, была виновата не Дженис Рэнд. Совет Маккоя, похоже, сработал. Джим ее и в глаза не видел этим утром.
      Нет, в этом был виноват он сам, и вообще его это не заботило. Он посвятил полночи нелегкому сражению в шахматы с коммандером Споком. И выиграл, – с помощью блестящей, можно сказать, даже безрассудной, серии ходов. Мистер Спок выигрывал до того, как Джим предпринял свой финальное, вдохновенное наступление.
      По мистеру Споку, который уже был за своей рабочей станцией, вовсе нельзя было сказать, что он лег поздно.
      – Доброе утро, коммандер Спок.
      – Доброе утро, капитан.
      – Я получил большое удовольствие от нашей вчерашней игры.
      – Это было… – Спок поколебался, – Весьма поучительно.
      Джим предположил, что это была самая откровенная форма признания
      вулканцем того, что он хорошо провел время.
      Джим задумался, пытаясь припомнить такой момент, когда он был бы на мостике, а коммандер Спок – нет. Офицер по науке приходил рано и оставался допоздна. Может, он хотел продемонстрировать свою преданность должности как офицера по науке, так и старшего помощника, чтобы доказать, что адмирал Ногучи принял верное решение.
      А может, подумал Джим, две работы – слишком много для одного. Может, Ногучи все же должен был позволить мне самому сделать выбор. И, хорошо бы, чтоб коммандер Спок не напоминал себе постоянно о том факте, что мне этого не позволили.
      Джим выслушал рапорты с рабочих станций, которые все сводились к «рапортовать не о чем». Двигатели и все системы функционировали нормально. Без отклонений от курсов и графиков. Никаких срочных сообщений из штаба Звездного Флота. Никаких происшествий.
      Если так будет дальше, можно и заскучать. Ему даже захотелось, чтобы что-нибудь произошло.
      Интересно, начала ли уже Рэнд собирать его расписание встреч? И где она вообще? С утра она должна была сразу доложиться здесь, но он ей об этом как-то забыл сказать.
      Он попытался найти ее в каюте старшины. Хотя он приказал ей переехать туда немедленно, компьютер отметил, что каюта в настоящий момент необитаема.
      Он полез в расписание. Компьютер показал одну встречу, назначенную на сегодня, и ничего после. Он вздохнул, подумав, а не связался ли он со старшиной, который делает все суматошным нахрапом в последний момент.
      Потом он заметил, с кем у него было назначена первая встреча: с Леонардом Маккоем.
      Дверь турболифта открылась. Старшина Рэнд скользнула к контроли систем окружения и приступила к работе.
      – Старшина Рэнд, – натянуто сказал Джим.
      – Да, капитан? – прошептала она.
      – Насчет моего расписания.
      – Да, сэр, оно здесь, сэр.
      – Но вы назначили мне встречу с Леонардом Маккоем, – сказал он. –
      Доктор Маккой и я годы служили вместе. Вы что, не заметили, что мы оба перешли на «Энтерпрайз» с одного и того же корабля?
      – Нет, сэр. Он не сказал… простите, сэр.
      Черт, она снова начала вздрагивать и извиняться.
      Он начал что-то говорить, но внезапно осознал, как она выглядит.
      Ее униформа была минимум на два размера ей велика, волосы всклокочены, – как это можно было исхитриться всклокочить такие короткие волосы? – а глаза явно на мокром месте, и она сгорбилась в кресле, словно могла таким образом съежиться и совсем исчезнуть.
      – Старшина Рэнд, с вами все в порядке?
      – Да, капитан, – сказала она тоненьким голосом.
      – Как вы объясните свой растрепанный вид?
      – Никак, сэр.
      – Вы получили сообщение о том, что вам следует переехать в каюту старшины?
      – Да, сэр, несколько часов назад.
      – Почему вы не переехали?
      – Простите, сэр, я… я просто не переехала.
      – Сделайте это сейчас. И никогда больше, – повторяю, – никогда, – не по
      казывайтесь на моем мостике в виде, хотя бы отдаленно напоминающем ваш теперешний расхлябанный вид.
      Она ошеломленно подняла на него глаза, стараясь сдержать слезы. Затем вскочила и бросилась в лифт.
      Ухура посмотрела на капитана Кирка. Она едва могла поверить, что кто-нибудь, при каких бы то ни было обстоятельствах, мог таким жестким тоном говорить с таким ребенком, как Дженис Рэнд. Она перевела свою консоль в режим ожидания.
      – Простите, – холодно сказала она. – Я ненадолго прервусь. – Она двину
      лась к турболифту, не ожидая позволения капитана Кирка. Двери лифта закрылись. – Доставить туда же, куда отправился последний пассажир, – сказала Ухура.
      Лифт выпустил ее в пустынный коридор, далеко от любых кают, в том
      числе офицерского сектора. Ухура задумалась, что Дженис собирается делать. В ее теперешнем состоянии, может, она и не собиралась ничего. Может, она просто хотела побыть где-нибудь, – где угодно, только подальше от мостика.
      Ухура обнаружила Дженис во второй комнате совещаний, – уткнув лицо в ладони, та плакала навзрыд.
      – Дженис, не плачь. Ну, ну, все хорошо, – Ухура села рядом и обняла Дженис за плечи.
      Дженис отпрянула, съежилась, пытаясь перестать плакать, но вышло только хуже.
      – Все в порядке. Все будет хорошо, – Ухура похлопала ее по плечу, и откинула непокорную прядь своих волос.
      – Я ничего не могла поделать! – прошептала Дженис, дрожащим и над
      ломленным голосом. – Я понимаю, почему Розвинд ненавидит меня теперь, но она же и раньше ко мне цеплялась, даже когда у нее не было на это причин, а я же не виновата!…
      – Конечно, нет, – сказала Ухура. Она понятия не имела, о чем говорит
      Дженис, она просто пыталась подбодрить ее, заставить девочку успокоиться.
      Минут через десять или около того, Дженис наконец выплакалась. Ее лицо
      было красным, а глаза полны слез, и время от времени она шмыгала носом. С ее взъерошенными короткими волосами и в мешковатой униформе она выглядела ужасно. Ухура достала полотенце из шкафчика в углу и подала ей.
      – Теперь лучше? – сказала Ухура. Вытри глаза. Высморкайся. Вот так. Глубоко вдохни. Хорошо. А теперь расскажи мне, что случилось.
      Дженис заговорила – быстро и путано. Похоже было, что она
      представления не имела об обычае разыгрывать новичков. И еще в какой-то момент своей жизни она решила, – сама ли, или же познакомившись с каким-то примером, – что постоять за себя было опаснее, чем униженно смолчать. Это обеспокоило Ухуру; она спросила себя, – неужели дух Дженис был безвозвратно сломлен.
      – А потом, сегодня утром, – сказала Дженис, – я пошла в мою каюту,
      чтобы забрать вещи и переехать, и я только на секунду прилегла, только я так устала, что сразу заснула, а, когда проснулась, я уже опоздала, и я надела форму, только это была не моя, – я помню, что заказала свой размер, но эта не та, которую я оставила, когда прилегла, и я не знала, заказать ли другую и подождать, или надеть эту и идти на работу, а Розвинд до того смеялась, что я и соображать уже не могла… – Она скривила губы. Она снова была на грани слез. – Она такая красивая, и я ею так сперва восхищалась, но только она только и делала, что забавлялась надо мной и смеялась.
      – Почему же ты тоже не посмеялась?
      Дженис непонимающе уставилась на нее.
      – Мне… нужно было идти работать.
      – Она тебя просто дразнила, Дженис. Может, она и зашла дальше, чем
      намеревалась, – надеюсь, что так оно и было, – или, может, она из тех людей, которым интересно посмотреть, насколько далеко можно тебя подтолкнуть. Обычно все, что тебе нужно сделать – дать ей отпор.
      Дженис ничего не ответила. Она просто тихо сидела, не выражая ни согласия, ни несогласия, слушая все, что говорила ей Ухура, с видимым вниманием. Но в глазах ее застыло отстраненное, безнадежное выражение.
      – Откуда ты, Дженис?
      – Что? Простите, то есть…
      – Где твоя родная планета?
      – О, – ее голос забрался на фальшиво-беззаботные ноты. – Да везде, мы все переезжали с места на место…
      – Кто «мы»? Твоя семья, сообщество? И куда вы переезжали?
      – Зачем вы меня все это спрашиваете? – закричала Дженис. – Какое вам дело, зачем вам это знать?
      – Мне до этого такое дело, что я не могу видеть, когда кто-то так испуган,
      как вы. Меня это заботит, потому что нам работать вместе, а это не получится, если вы будете вести себя как напуганная шестнадцатилетняя девочка.
      Дженис ахнула и побледнела. Ухура даже испугалась, что она может
      упасть в обморок. Дженис бросилась перед ней на колени.
      – Как вы узнали? О, пожалуйста, пожалуйста, не говорите, только никому не говорите…
      – Дженис!…
      – Пожалуйста, я все сделаю! Только не говорите!
      – Дженис, встань! – Ухура, сбитая с толку, слегка испуганная,
      практически силой подняла Дженис на ноги. – Прекрати это сейчас же, прекрати!
      Дженис рванулась из рук Ухуры.
      – Как вы это узнали? – закричала она.
      Ухура наконец поняла, о чем говорила Дженис. «Как напуганная шестнадцатилетняя девочка» – сказала она. Совершенно ни о чем не подозревая, Ухура раскрыла секрет Дженис.
      – Это неважно, – сказала Ухура.
      – Если вы скажете, я убью себя! Я вас убью! Я…
      Ухура не смогла сдержать улыбку. Она крепко обняла испуганного
      ребенка.
      – Никто никого не убьет. Не будь глупышкой.
      Через некоторое время, Дженис перестала всхлипывать. Она прижалась к
      Ухуре, словно ища защиты.
      – Как же ты попала в Звездный Флот в шестнадцать? У них на этот счет
      строгие правила. – Звездный Флот посылал в космос и более молодых кадетов, будущих офицеров, – под серьезным присмотром на стажерских кораблях, но правила не позволяли людям младше семнадцати служить в качестве члена команды. Определенные предосторожности и тщательные проверки делали невозможным для детей любой расы побег за приключениями с планеты на звездолет.
      Но, каковы бы ни были мотивы Дженис, она явно погналась не за
      приключениями.
      – Когда я была маленькой, моя семья переезжала, – прошептала Дженис. –
      Ворп- двигатели взорвались, и нам пришлось лететь через нормальное пространство. Мы ускорились почти до световой скорости, так что прошло только несколько недель субъективного времени. Но объективного прошло три года.
      – И никто так и не исправил записи?
      Дженис покачала головой.
      – И все равно не понимаю, как тебе это удалось. – На взгляд Ухуры, Дже
      нис даже близко не выглядела как двадцатилетняя. Она выглядела точно на свои шестнадцать лет. Но никто об этом не подумал, и никто не спросил.
      – Я лгала, – сказала Дженис. – Я боюсь это делать, потому что, когда это
      выясняется, люди… им это не нравится. Но мне пришлось. Люди верят достаточно большой лжи. Они воображают, что ты бы никогда не осмелилась это сказать, если б это не было правдой.
      Ухура засмеялась, затем посерьезнела.
      – И что же нам с тобой делать?
      Глаза Дженис расширились.
      – Вы скажете!
      Испугавшись, что Дженис снова начнет падать на колени, Ухура попыта
      лась успокоить ее. Но ей не хотелось давать обещание не посылать ее домой.
      – Не пугайся так. Нам нужно поговорить. Неужели вернуться домой – это так плохо? Ты же ребенок, Дженис. Ты должна ходить в школу, быть с твоей семьей…
      – Нет! Я никогда не вернусь! Вы не сможете меня заставить!
      – Ты не думаешь, что они беспокоятся о тебе? Неужели им не захочется
      узнать, что с тобой все в порядке, независимо от того, что случилось, что ты сделала?
      – Я ничего не сделала! – сказала Дженис. – Но сделаю, – сделаю так, что вам придется посадить меня в тюрьму, но я не вернусь на Соэур!
      – Я не собираюсь никого сажать в тюрьму, Дженис, и я никогда не слышала о Соэуре.
      – Мы там оказались после того, как корабль лишился ворп-привода. У нас
      не хватало денег, чтобы его починить. Мы должны были его продать и остаться там. Но вы не можете там просто оставаться, если у вас нет денег. Вам надо быть под чьей-нибудь протекцией. – Довольно спокойно Дженис рассказала ей остальное.
      Когда она закончила, Ухура почувствовала, что и ей на глаза навернулись слезы.
      – Дженис… – Он глубоко вздохнула. – То, что ты описала, это же просто
      рабство! Как они позволяют, чтобы это продолжалось! Что, никто не пытался это прекратить?
      Голос Дженис стал горьким.
      – Откуда мне знать? Может, Федерации проще думать, что все в порядке. Может, всем нравится все как есть, так что все держится в секрете.
      Ухура обрадовалась горечи и злости Дженис, – это доказывало, что она еще не сломлена.
      – Как же ты оттуда выбралась?
      – Я забралась с моими братьями на борт грузового шаттла. Мы и знать
      не знали, что это невозможно… Когда шаттл вернулся на свой корабль, мы все скрывались. Это было несложно. Потом мы спрятались в отсеке с грузом гуманитарной помощи, а, когда мы приземлились, мы пробрались в Файенский лагерь беженцев…
      – Вы пробрались в Файенс?… – Об управлении лагерем и злоупотреблениях в нем рассказывали ужасные истории, – да и вообще это место находилось в центре планетной системы, которая и сама по себе была сущим несчастьем, и многие там погибали.
      Дженис пожала плечами. Ухура почувствовала некоторый страх, видя, как хладнокровно Дженис относится к своему прошлому, если не к своему настоящему.
      – Там было лучше, чем где мы были прежде. – сказала Дженис. – Затем
      нас перевезли оттуда на кораблях Звездного Флота, и тогда-то я и обнаружила, что по метрике я на три года старше, чем я есть. У меня нет никаких документов, кроме свидетельства о рождении.
      – А твои братья?
      – У них даже не было свидетельств. Эти, из управления Файенсом потре
      пали нас по головке и сказали «Ах вы бедные детки», и зарегистрировали Бена и Сирри. Поскольку по возрасту я подходила, я получила опекунство над ними. Я им нашла хорошую школу, а сама пошла в Звездный Флот, чтобы платить за нее.
      Ухура, в изумлении о того, что кто-то мог пройти через все, через что прошла Дженис, и пережить это, попыталась придумать какие-нибудь слова в поддержку.
      Через несколько минут молчания твердость молодой старшины испарилась: она ожидала от старшей по званию и положению решения своей судьбы.
      – Мне почти семнадцать, – прошептала Дженис. – То есть, мне действительно почти семнадцать, я думаю, – насколько могу высчитать. Я делаю свою работу, Ухура. – Она поколебалась. – Хотя, конечно, по сегодняшнему дню вы так не скажете…
      – Думаю, тебе нужно все рассказать, – сказала Ухура.
      – Нет!
      – Я думаю, тебе следует дать показания перед Федеративной комиссией по правам человека. Думаю, ты должна попытаться остановить то, что там происходит.
      –  Я не могу.
      – Дженис…
      – Ухура, вы не понимаете! Я совершила преступление, пробравшись на борт грузового корабля.
      – Препятствовать свободному перемещению граждан – противозаконно.
      – Но брать с них много денег за перелет из одного места в другое – не
      противозаконно, а я не платила за билет. А проехать без билета – на Соэуре это почти то же, что угон. Если я дам показания, власти назовут меня преступницей, и лгуньей, и воровкой. И они смогут доказать все, в чем меня обвинят. Я все это действительно сделала. Пожалуйста, не говорите никому. Пожалуйста.
      –  Тыдолжна сказать, – ты должна рассказать властям все, что рассказала
      мне.
      – Властям? – сердито сказала Дженис. – Это кому, например? Таким, как
      капитан Кирк? Он меня и слушать не станет. Он подумает, что я сочиняю.
      Ухура поколебалась. Если б это все обнаружилось, когда «Энтерпрайзом» еще командовал капитан Пайк, она бы, не колеблясь, заставила Дженис довериться ему. Но Кирка она знала недостаточно хорошо, и не могла представить, как он может отреагировать на историю Дженис. У Дженис, конечно, мало причин быть уверенной в его добром расположении. Особенно после того, что только что произошло.
      – Пожалуйста, Ухура, – снова сказала Дженис. – Пожалуйста, не говорите.
      – Хорошо, – с большой неохотой отозвалась Ухура. – Я обещаю. Мое
      слово кое-что для меня значит. Я его не нарушу.
      – Спасибо, Ухура.
      – Но я по-прежнему думаю, что тебе стоит подумать о том, чтобы погово
      рить с Комиссией по правам, – сказала Ухура. Прежде, чем Дженис снова смогла испугаться, Ухура сменила тему. – Ну, теперь приведи себя в порядок и возвращайся на мостик. Чем скорее ты забудешь это утро, тем лучше.
      – Мне нужно… вернуться в мою каюту. Я оставила мои вещи на койке. Розвинд… наверное, сейчас там.
      – Забудь о ней. Иди в каюту старшины. Умойся. Надень другую униформу. Я принесу твои вещи.
      – О, Ухура, правда?
      – Не беспокойся, – сказала Ухура.
      Джим, сидел на мостике, скрестив руки; он чувствовал себя не в своей тарелке и злился. Черт побери эту Рэнд, она испортила ему хорошее настроение. Все притворялись, что не заметили ни замешательства Рэнд, ни того, что Ухура разозлилась. Без сомнения, они все думали, что он был с ней слишком жестким.
      Они могли думать все, что им заблагорассудится. Он мог быть таким же приятным в общении, как любой другой, но, если люди начинают этим пользоваться, это меняет дело. Он терпеть не мог, когда кто-нибудь пытался сыграть на его расположении, особенно с помощью слез.
      Лифт вернулся. Оттуда выскочила Линди. Отчего, подумал Джим, Дженис Рэнд не возьмет за пример ее или Ухуру; и как все-таки, интересно, Рэнд удалось убедить синтезатор выдать ей форму не ее размера? Это просто талант.
      – Привет, Джим, я принесла…
      Невероятный шум заглушил голос Линди. Свора мелких животных вырва-
      лась мимо нее из лифта, тявкая, подвывая и лая, прыгая друг через друга, и наводнила мостик, заполонив все свободное пространство. Сначала Джим подумал, что это были инопланетные существа, затем на какой-то миг ему пришла в голову странная фантазия, что на «Энтерпрайзе» завелись крысы, и, наконец, он признал в них собак. Двадцать или тридцать миниатюрных, пастельного цвета, кудрявых, одетых в свитерочки, с ленточками вокруг шеи, собак.
      Но все же собак. Если, конечно, можно распространить это определение на пуделей.
      – Фифи! Тото! Сиси! Сюда! Сидеть! Стой!
      Огромный детина стоял возле лифта, выкрикивая команды громогласным голосом.
      Игнорируя его совершенно, куча пуделей закрутилась у ног Джима.
      Крошечные создания взвизгивали и рычали друг на друга, и хватали Джима за ботинки. Один ухватился зубами за штанину на своей правой лапе, затем зарычал и замотал головой, трепля ткань.
      – Прочь! Эй, вы… о! Черт! – Он отдернул руку. Маленькое подлое
      существо попыталось его укусить! На его пальце красовались отметины зубов.
      – Не обращайте внимания, он не со зла, – компаньон Линди подхватил
      зловредное животное. – Фифи, нехороший мальчик! Ты же знаешь, что кусаться нельзя!
      Джим встал.
      – Уберите – этих – животных… – Джим отказывался почтить их словом «собаки» –… с – моего – мостика!
      – Не беспокойтесь, капитан, они ничего не сделают. Они просто никогда раньше не были на звездолете. Они просто немножко возбуждены. – Фифи, розоватый миниатюрный пудель, одетый в синий с блестками свитер, почти исчез в массивной руке.
      – Джим, – сказала Линди, – Это мой друг Ньюланд Янагимачи Рифт. Так получилось, что вы с ним не встретились за ужином прошлым вечером.
      Пудели теперь все собрались вокруг Джима, Линди, и Рифта, лая, подвывая, подпрыгивая и оставляя свою шерсть на форменных брюках Джима. Он был окружен водоворотом пастельной шерсти, блесток, острых маленьких белых зубов, коричневых бусинками глаз. Он мог только постараться не замечать их.
      – Как поживаете, капитан, – сказал Рифт.
      Джим посмотрел на Линди, которая старалась не рассмеяться.
      – А чем вы занимаетесь в водевильной компании, мистер Рифт? – спросил Джим. Говорить сквозь сжатые зубы было непросто. – Вы поете?
      – Что вы, нет, капитан. Поет у нас Филомела. Я работаю с моими щеноч-
      ками. Они никогда не перестают изумлять меня, – надеюсь, вам удастся посмотреть на наш номер. – Он опустил Фифи на палубу. – Фифи, сидеть! Стоять!
      Фифи проскочил между Сулу и Чеунг и исчез под навигационной консолью.
      Сулу сунул голову под консоль.
      – Эй, вылезай оттуда.
      – Они просто перевозбудились от перемены обстановки, – с нежностью в голосе сказал Рифт. – На сцене, это будто другие собаки. @
      Рифт был изумительным образчиком рода человеческого. Кроме того, что
      ростом он был два метра и, похоже, полстолько в ширину, у него были голубые глаза с крупной складкой века, кожа – более золотистого цвета, чем у Сулу, и курчавые огненно-рыжие волосы. Почему его прическа, – сложный хохол на макушке, – выглядела такой странной, хотя и такой знакомой? Джим наконец сообразил, что это традиционный способ зачесывать волосы у борцов сумо, – мода, которой и надеяться нельзя было привести в порядок такие, как у Рифта, волосы.
      Традиционный спорт по-прежнему, как и тысячелетие назад, процветал в Японии. Интересно, подумал Джим, каким боком это относится к Рифту. Может, он и в самом деле борец сумо? То, что Джим никогда прежде не слыхал о рыжеволосых борцах сумо, не означало, что таких не бывает.
      – Извините меня на минутку, капитан.
      Рифт помог Сулу и Чеунг извлечь Фифи из-под опор консоли. @ И вернулся, баюкая Фифи на огромной ладони.
      – Плохой мальчик, – сказал он. – Скажи, что виноват. – Он поднял розового пуделя на ладони к лицу Джима. Пудель заворчал, показывая зубы, едва ли больше, чем пшеничные зерна. – Фифи!
      – Мистер Рифт, – сказал Джим. – Уберите этих животных с моего мостика.
      Рифт выглядел одновременно ошеломленным и оскорбленным.
      – Ладно, капитан, если вы вот так…так хотите. – Он свистнул и позвал
      пуделей, которые ответили новой серией суматошного бега и лая. Но, когда Рифт покинул мостик, они собрались в лохматую, подпрыгивающую свору и последовали за ним; последний кругленький хвост исчез за закрывшейся дверью лифта.
      Линди перестала старательно держать серьезное выражение лица.
      Джим слышал со всех сторон подавленные смешки.
      – У вас у всех есть чем заняться? – спросил он.
      Спок посмотрел на него.
      – Да, капитан. Но если что-то требует особого внимания…
      – Нет, ничего, коммандер Спок. У вас какое дело на мостике, мисс Лукариэн? – холодно спросил он смеющуюся девушку.
      – Я пришла, чтобы представить Ньюланда.
      – Вы это сделали.
      – И чтобы передать Дженис первую распечатку постера. – Она подавила
      душившее ее хихиканье и развернула рулон. – Она проделала грандиозную работу. У вас есть такое сокровище, Джим. Пусть даже она не умеет жонглировать. Как вы думаете, Звездный Флот станет меня преследовать, если я переманю одного из его людей?
      Джим удержался от того, чтобы сказать ей, что она может забирать старшину Дженис Рэнд прямо сейчас. Он взглянул на постер.
      – Да, он привлекает внимание, – признал он.
      – Дженис сотворила его практически из наброска, – сказала Линди. – Я один и вам принесла, но первый – для нее. Где она?
      – Она… э –э… у нее работа в другом отсеке. Она скоро вернется. – Хотелось бы верить, подумал он.
      – Ладно, я подожду. И я хочу попросить об еще одном маленьком одолжении. Дело в Афине, Джим. Палуба слишком твердая…
      Интересно, кто я, подумал Джим, – капитан межзвездного ковчега? Если
      мне придется заниматься еще хотя бы одним животным…
      Старшина Рэнд вернулась. Она переодела форму и причесала волосы; она
      выглядела маленькой и несчастной, но уже не на грани слез. Не говоря ни слова, она заняла свое место.
      – Обращайтесь к моей старшине по поводу любых проблем, которые возникнут у вашей компании, мисс Лукариэн, – сказал Джим. – И насчет животных тоже. Мне сейчас действительноесть чем заняться, – даже если всем остальным нечем.
      Линди улыбнулась ему и легко вспрыгнула на верхний уровень, оказав-
      шись рядом со старшиной Рэнд. Джим подумал, – а просто шаги она хоть когда-нибудь использует? И еще подумал, что бы такое сделать, чтобы она снова ему улыбнулась.
      – Капитан, простите меня, – старшина Рэнд говорила так тихо, что он едва мог ее расслышать.
      – Что только не потребуется мисс Лукариэн – в пределах разумного, – пожалуйста, позаботьтесь об этом.
      – Хорошо, сэр. Но вы еще сказали мне упорядочить ваше расписание. Оно теперь в компьютере, если вы хотите взглянуть и сказать мне, нужно ли что-нибудь изменить. – Она поколебалась. – Простите за это недоразумение с доктором Маккоем. Он ожидает вас через десять минут. Я должна позвонить ему и сказать, что встреча отменена?
      – Нет, старшина, не нужно.
      Делая вид, что занят, он перенес расписание в электронный блокнот и стал его просматривать.
      По крайней мере, на этот раз Рэнд сделала все, как он просил. Встречи были расписаны на последующие три месяца. Он считал, что важно переговорить каждым на борту.
      Он встал.
      – В течение получаса я буду в лазарете, – сказал он, ни к кому в особенности не обращаясь.
      Никто и не ответил.
      Хаос на мостике на этот раз пока что был ликвидирован, но Спок чувствовал, что пережитый опыт не будет единственным. Когда «Энтерпрайзом» командовал капитан Пайк, такого никогда не случалось.
      Он открыл новый файл в компьютере и начал составлять рапорт о переводе на другой корабль. Любой другой корабль.
      Когда Ухура вошла в старую каюту Дженис Рэнд, девушка в форме, заметив ее, сперва взглянула на нее без интереса, затем, заметив офицерские полоски на рукавах, вскочила.
      – Лейтенант! – сказала она, – Э-э… – Она была очень высокой и исключительно красивой, и Ухуре стало понятно, почему Дженис чувствовала ее превосходство.
      – Вы?… – спросила Ухура, решив пока оставить ее стоять.
      – Э-э, Розвинд, мэм.
      – Розвинд, полагаю, старшина Рэнд, переезжая, оставила здесь некоторые из своих вещей.
      – М-м, да, мэм. Они вот здесь.
      – Благодарю вас. – Она собрала вещи, размышляя. Что ж, Розвинд, вы не такая уж бойкая с теми, кто превосходит вас рангом, а?
      – Как дела Дженис, мэм?
      – Она определенно произвела на капитана Кирка впечатление, – сказала Ухура, подумав, что, в каком-то смысле, это правда. – О, кстати, Розвинд, у вас не бывает аллергии? Сенная лихорадка, например?
      – Нет, мэм, насколько мне известно. Сенной лихорадки не бывает.
      – Превосходно. – Не торопясь, она переложила вещи Дженис и связала их шарфом. Она критически оглядела связку, подняла ее и направилась к двери.
      – Э-э… мэм?
      – Да, Розвинд?
      – А что такое, мэм?
      – То есть?
      – Почему вы спросили, нет ли у меня аллергии, мэм?
      – Из-за вашей новой соседки по каюте.
      – Не понимаю, мэм.
      – Некоторые люди дают неблагоприятную реакцию на членов ее расы, но в почти ста процентах случаев дело ограничивается сенной лихорадкой. Так что вам не стоит волноваться.
      – А что это за раса, мэм?
      – А что? – Ухура понизила голос. – Вы ведь не страдаете ксенофобией?
      Поскольку ксенофобия могла послужить причиной позорного увольнения
      из Звездного Флота, Розвинд отреагировала должным образом.
      – Нет, мэм, конечно нет! Я с кем угодно полажу! Мне просто… интересно.
      – Понятно. Я уверена, что и с ней вы тоже поладите. Существа ее расы умны и нешумливы. Только еще одно.
      – Да, мэм?
      – Ее планета делает оборот за шесть часов, так что ее суточный ритм от
      личен от нашего. Она дольше остается без сна, чем вы, и спать тоже будет дольше. Известно, что существа ее расы плохо реагируют, когда их будят, так что просто будьте осторожны.
      – Что значит «плохо», мэм? Вы хотите сказать, она подпрыгнет и ударит вас?
      – Нет-нет, она вам никогда ничего не сделает. Существа ее вида очень робкие. Но шок может заставить впасть ее в спячку. Если это случится, она проспит несколько недель. Это явно не будет способствовать ее карьере.
      – О, – сказала Розвинд. – Понимаю. Я уверена, что неприятностей не будет, мэм.
      – Хорошо. Что же, Розвинд, спасибо за помощь. – Она снова повернулась к двери.
      – Лейтенант?
      – В чем дело, Розвинд?
      – А как выглядит моя новая соседка? Ну, то есть, чтобы я могла узнать ее.
      – У вас с этим проблем не будет, – сказала Ухура. – Она зеленая.
      Джим вошел в кабинет Маккоя.
      – Здравствуйте, доктор Маккой. Меня зовут Джеймс Ти Кирк, я ваш
      капитан. Приятно с вами познакомиться, и какой сюрприз. У вас все в порядке? Снабжение осуществляется вовремя? Что вы думаете о корабле?
      – Здравствуйте, капитан, – сказал Маккой. – Все прекрасно, просто прекрасно. – Маккой протянул ему комбинезон.
      – Что это?
      – Комбинезон для осмотра,…
      – Это я знаю…
      – … проницаемый для диагностических лучей…
      – Да знаю я…
      – И у тебя свободных полчаса…
      Джим нахмурился.
      – Это заговор, да? Между тобой и Дженис Рэнд.
      – Да, заговор, только она не имеет к нему отношения. Она сказала, что ты хочешь поболтать с каждым на борту «Энтерпраза»…
      – И ты предусмотрительно забыл упомянуть, что знаешь меня с тех пор, когда я был лейтенантом.
      – Если ты не хотел ознакомительной встречи со мной, мог бы ей сказать.
      – Она могла бы заметить, что мы раньше вместе служили.
      – О, понимаю, – преувеличенно серьезно кивнул Маккой. – Помимо
      ознакомления с новой работой, разгребанием этого бардака в твоем компе и недели, посвященной составлению расписания встреч, предполагается, что она должна заучить наизусть учетные записи всего персонала «Энтерпрайза». В свободное от работы время.
      – Нет, конечно, нет. А все же было бы неплохо, если б она это заметила. –
      Затем до него дошло кое-что, сказанное Маккоем. Он быстро развернул к себе экран Маккоевского комма.
      – Чувствуй себя как дома, – сухо сказал Маккой.
      Джим вздрогнул, прочитав написанное на экране: Маккой заполнял заявку
      на контейнер регенерационной культуры.
      Джим попытался прикинуться, что не заметил, на что составлена заявка.
      Он вызвал из сети свое собственное расписание. Пролистав его, он отметил существенный прогресс. За последние двадцать четыре часа или около того Рэнд расписала для него несколько сотен встреч; она их сгруппировала по несколько в день, и, хотя многие члены команды работали в среднюю или ночную смену, и спали в самое разное время суток, а некоторые работали по расписанию, не имевшему ничего общего с двадцатичетырехчасовым суточным ритмом человеческого большинства на «Энтерпрайзе», Рэнд каким-то образом удалось сохранить его утренние часы свободными.
      – Ей неделя не понадобилась, – сказал он.
      – Ты о чем?
      – Я и не подумал, сколько времени может уйти на такое сложное распи-
      сание, – пока ты об этом не заговорил. Она каким-то образом уже закончила. Она, должно быть, вернулась на мостик и работала весь вечер. А, может, и всю ночь.
      Маккой заглянул ему через плечо.
      – Знаешь, Джим, не надо заставлять старшин работать так, что у них нет времени поспать. Думаю, это против правил или чего-нибудь там еще.
      – Я был действительно груб с ней этим утром, – Джим бросил комбинезон
      для осмотра на стол Маккоя. – Увидимся позже, – Он направился к двери.
      – Джим, подожди. Ты должен пройти осмотр. – Маккой последовал за Джимом в коридор. – Если ты разделаешься с ним сейчас, тебе больше не надо будет о нем беспокоиться.
      – А кто беспокоится? – сказал Джим, твердо настроенный не дать Маккою осмотреть его колено так долго, как только сможет.
      – И почему это люди ненавидят осмотры? – жалобно спросил Маккой у закрывшейся перед ним двери турболифта.
      Качая головой, Маккой сложил комбинезон и сунул его на полку. Джим Кирк мог вывести из себя, но зато уж с ним не соскучишься. Маккой вспомнил то время, – несколько лет назад, – когда Джим был лейтенантом. Он был дерзким, самонадеянным, нетерпеливым с любым, кто был менее способным, чем он. Включая свое командование. Маккой знал с того дня, когда познакомился с Джеймсом Кирком, что этот молодой офицер либо станет выдающимся командиром, либо загремит за нарушение субординации. И часто нельзя было сказать, на что было больше похоже.
      Лейтенантом Джеймс Кирк напоминал жеребенка с чересчур затянутой уздой. Назначение его коммандером на «Лидию Сазерленд» сделало его одновременно мягче и сильнее. Ответственность и командная должность умерили его самонадеянность и нетерпеливость.
      Маккой не мог не чувствовать немного покровительственную гордость за достижения Джеймса Кирка.
      Вот если бы еще удалось затащить его на осмотр…
      Ухуре удалось удержаться от того, чтобы не рассмеяться в лицо Розвинд, но, как только она оказалась за надежной преградой закрывшихся дверей турболифта, она начала хихикать и не могла остановиться.
      На полпути к офицерскому сектору лифт остановился.
      В него вошел капитан Кирк.
      – Я тоже неплохо умею смеяться, лейтенант, – сказал он. – Не поделитесь со мной шуткой?
      – Нет, сэр, – холодно сказала она, все еще сердясь на него за то, как он обошелся с Дженис. – Капитан, у людей иногда проблемы, о которых вы не знаете.
      Он поднял руки, будто защищая голову от удара. На какой-то ужасный миг
      Ухура испугалась, – а вдруг и он сейчас упадет на колени к ее ногам.
      Признаюсь! Mea culpa*! – голос капитана Кирка казался частично ____________________
      * Mea culpa – Моя вина (лат. яз.) (прим. перев.)
      – насмешливым, но частично был серьезен. Он опустил руки. – Доктор Маккой уже сделал мне выговор по поводу старшины Рэнд, и не могу сказать, что я буду вас порицать, если вы сделаете мне другой. Если я пообещаю извиниться, вы меня пощадите?
      – Думаю, вам следует извиниться при всех, – сказала Ухура.
      Он вскинулся; потом помолчал, обдумывая ее слова, и кивнул.
      – Вы правы, – сказал он. – Я наорал на нее публично, так что это будет только справедливо. А теперь вы меня простите?
      – Да, сэр, – сказала она. – С радостью.
      – И расскажете мне вашу шутку? – Он был похож на маленького мальчи-
      ка, который в первый раз понял, что его озорство причинило боль и огорчение. И теперь ему нужно заверение, что все в порядке. Был бы он кем угодно, кроме капитана корабля, она бы посвятила его в свои планы относительно Розвинд.
      – Нет, сэр, – сказала она. – Я не могу. Это личное.
      Лейтенант Ухура вышла в офицерском секторе. Джим вернулся на мостик один. Старшина Рэнд, разговаривавшая с Линди, вскинула глаза, затем отвела глаза, боясь встретиться с ним взглядом.
      – Линди, извините нас на минутку? – сказал Джим. Он говорил достаточно громко для того, чтобы его слышали все на мостике. – Старшина Рэнд, сегодня утром я говорил с вами в непростительной манере. Я раскритиковал вас, в то время, как я должен был благодарить вас за вашу самоотверженность. Я извиняюсь.
      Она молча глазела на него.
      – Пожалуйста, пройдите со мной. – Он не знал, куда, собственно,
      направляется, так что просто остановился в коридоре, где они могли поговорить. – Старшина, когда вы последний раз спали?
      – Я… я… – Она глубоко вдохнула. – Простите, сэр, я проспала. Поэтому я опоздала.
      – Может, надо спросить по другому, – как долго вы работали? – Она по-
      прежнему молчала. – Всю ночь?
      – Извините, сэр. Я пыталась закончить…
      – Старшина, я ценю ваш энтузиазм, но от вас просто не будет толка, если
      вы слишком устаете, чтобы заказать синтезацию униформы нужного размера…
      – Я не…
      Он услышал в ее голосе протест и гнев, но она резко оборвала себя.
      – Вы не… – что, старшина?
      – Ничего, сэр.
      Он вздохнул. Она по-прежнему вздрагивала.
      – Есть такая вещь, как чрезмерная сознательность. Тогда может получиться так, что, вы просто измотаете себя прежде, чем вы вообще начнете толком работать.
      – Простите… – сказала она.
      Он внутренне скривился. Он никак не мог понять, как с ней следует разговаривать.
      – Вам не нужно извиняться за свою сознательность. Не думаю, что я
      такой прямо тиран, – во всяком случае, я к этому не стремлюсь. Но в будущем может так случиться, что вам придется проработать две смены. Может, даже проработать сутки напролет. Я не буду извиняться, когда я этого от вас потребую. Я дам вам трудоемкую работу, и буду ожидать от вас, что после вы не станете мне этого напоминать, и также я могу не поблагодарить вас за работу, поскольку я забуду, что дал вам ее. Это ясно?
      – Да, сэр, – сказала она, очень тихо.
      – Может случиться, что вам придется работать тяжелее, чем вы когда-
      либо в жизни работали. – Он заметил ее ироничную улыбку, но она почти мгновенно исчезла. – Но в любое другое время вам придется полагаться на свое собственное суждение.
      – Я и полагалась! – сказала она, заметно волнуясь.
      – И ваше суждение велело вам не спать всю ночь, чтобы выполнить работу, которой вы могли заниматься месяца три?
      – Вы сказали: «Так скоро, как только сможете, составьте мне расписание
      встреч». Мое суждение сказало мне, что у меня обязанность перед вашим суждением. Верное ли оно или… то есть, я не так хорошо знакома с вашими суждениями.
      – Ясно. – Они дошли до наблюдательной палубы. Джим автоматически поднял экран, чтобы открыть звезды.
      Дженис ахнула.
      – Вот это вид, да? – сказал Джим. – Сядьте, поговорим несколько минут. – Он указал на кресло, с которого она могла видеть звезды.
      – Но ваше расписание…
      – У меня все еще пятнадцать минут, оставшихся от встречи с доктором
      Маккоем. И за это мне тоже не следовала на вас рявкать. – Он усмехнулся. – Он вообразил, что изобрел умный способ заполучить меня в свои лапы на достаточное время, чтобы провести мне осмотр. Садитесь.
      Она послушалась.
      – Я вчера не подумал, – сказал Джим. – И я был… неоправданно груб с вами сегодня утром. Я извиняюсь, и надеюсь, что вы меня простите.
      – Но мне нечего прощать, капитан.
      – Думаю, что есть, – и еще я думаю, что вы должны убедить себя, что у вас есть право требовать, чтобы с вами обращались как с разумным существом. Ваши чувства тоже имеют значение.
      – Я попытаюсь, сэр, – быстро и твердо ответила она: в его голову немедленно закралось подозрение, что она сказала то, что, как она думала, он хотел услышать.
      – А вы назначили встречу самой себе – чтобы поговорить со мной?
      Ее бледное лицо вспыхнуло.
      – Нет, сэр. Я… забыла.
      – Расскажите мне немного о себе.
      Она в упор, настороженно, уставилась на него. Затем посмотрела в сторону и быстро сказала:
      – Мне нечего рассказывать, сэр. Я закончила школу, пошла в Звездный Флот.
      – Ваша семья?…
      – Они обычные люди, сэр, с обычными профессиями.
      – Сестры? Братья?
      Она ничего не сказала.
      – Любимая золотая рыбка?
      Она почти улыбнулась.
      – Уже лучше. Что ж, старшина, вы загадка. Жаль, что Иностранный Легион уже распущен.
      – Я не понимаю, что это значит, – прошептала она.
      – Это была военная организация, несколько столетий назад. В нее вступали люди, которые… не хотели, чтобы им задавали вопросы.
      Она смотрела в сторону, – частично чтобы избежать его взгляда, частично, – чтобы видеть звезды. Курс «Энтерпрайза» обратил галактику в диагональный росчерк, необычно выглядящий на фоне черноты.
      – Неважно, старшина, – сказал он. – Вы взрослая; у вас есть право на личное и частное. Но если вам когда-нибудь просто захочется поговорить с кем-нибудь… – Она не ответила, и Джим поднялся. – Нам, пожалуй, надо вернуться на мостик.
      Она последовала за ним, приостановившись, чтобы бросить еще один взгляд назад. Экран закрыл видовое окно.
      – Кстати, – сказал Джим. – Линди очень сильно хвалила вашу работу. Где вы научились дизайну?
      – Да нигде особенно… Насчет мисс Лукариэн, сэр…
      – Чего она хочет на сей раз?
      – Грязь, капитан.
      – Грязь?…
      – Мостик вызывает капитан Кирка.
      Джим обернулся к ближайшему интеркому.
      – Кирк слушает.
      – Сэр, мы получаем подпространственное сообщение…
      – Звездный Флот? – Уровень адреналина в его крови подпрыгнул. Что-нибудь случилось?… Что ему делать с гражданскими? А, может, это сообщение насчет Гари…
      – Это не Звездный Флот, сэр. Это частное судно. Он говорит… что он жонглер, сэр.
      Джим уставился на интерком.
      – Жонглер? – Он рассмеялся. – Мисс Лукариэн все еще на мостике?
      – Да, сэр.
      – Думаю, следует предположить, что это к ней. Пусть она переговорит. Я
      буду через минуту. – Все еще посмеиваясь, он вошел в ближайший турболифт; Рэнд последовала за ним. – Что вы сказали, старшина, – «грязь»?…
      – Да, сэр. Палуба слишком твердая для копыт лошади, а в коррале для Афины недостаточно места для движения. Она хотела бы, чтобы на палубе для шаттлов устроили слой грунта…
      – Но у нас нет грунта! – воскликнул Джим. – Что она хочет, чтобы я сделал – испортил молекулярный синтезатор в попытках получить грязь? Нет, об этом не может быть и речи. Слой грунта – на палубе шаттлов? Это просто смешно!
      – Я поговорила с мистером Сулу и мистером Споком и лейтенантом Ухурой. Мы можем это устроить. – Она в общих чертах рассказала о своем проекте, пока они поднимались на мостик.
      – Нет, – сказал Джим. – Я хочу, чтоб мы остались в ворпе.
      – Но Афина…
      – Афине придется подождать. Звездолет не то место, где животные – прежде всего! – Двери турболифта открылись. Его голос был слышен по всему мостику.
      Линди, сидевшая в его кресле, обернулась.
      – Линди, – сказал он. Э-э…
      – Джим, я нашла жонглера.
      На видовом экране, заслоняя жонглера, вертелось пять горящих факелов.
      Он поймал один, второй, третий, четвертый, забросил последний факел за
      пределы видимости, и схватил его, когда тот, крутясь, вернулся. Загасил пламя. Затем повернул голову и стянул с волос на затылке синюю ленту. Поклонился, тряхнув золотистыми волосами.
      – Вы приняты! – сказала Линди.
      На его длинном, аскетическом лице появилась сверкающая улыбка. Он
      опустил факелы на пол. Волосы его придерживались лентой и закручивались кольцами у воротника. Голубые глаза были настолько бледного цвета, что казались почти серыми.
      – Вы можете присоединиться к нам у Звездной Базы 13? – спросила Линди.
      Он нахмурился.
      – Это неблизкий путь для моего кораблика. Почему бы вам не притормозить и не подобрать меня?
      Линди обернулась.
      – Джим?…
      – Знаю я эти «кораблики», – сказал Джим досадливо. – Он просто не хочет платить за топливо.
      Жонглер, не обидевшись, улыбнулся.
      – А еще я не хочу платить выкуп клингонам, если они заглянул в Фалангу, когда я тут буду пролетать. Я бы, наверное, выкрутился, но корабль вернуть уже не удастся. – Он поднял бледного цвета бровь. Ее кончик загибался вверх – очень похоже на вулканскую. – Разве это не часть вашей работы – защищать гражданских?
      Джим по-прежнему не хотел останавливаться, но жонглер был прав.
      Заходить в Фалангу невооруженным и без сопровождения было рискованно.
      – Очень хорошо, – сказал Джим. – Дайте моему навигатору ваши координаты.
      – Спасибо, – сказал он. – Вы?…
      – Джеймс Кирк. Капитан.
      – Вы можете звать меня Стивен. – Он мотнул головой, отбрасывая назад волосы, и Джим смог ясно увидеть его уши.
      Стивен был вулканцем.
      Повинуясь какому-то импульсу, Джим быстро обернулся и взглянул на
      Спока.
      Офицер по науке молча глядел на экран. Выражение его лица было
      холодным, но на сей раз не от невозмутимости, а от потрясения и яростно подавляемого гнева.
 

 
      Спок быстро взял себя в руки после своего несчастливого обнаружения эмоций. Джеймс Кирк отвел глаза, но Спок знал, что капитан заметил его реакцию.
      Деятельность на мостике продолжала кипеть вокруг Спока. Лукариэн и Рэнд совещались с капитаном Кирком по поводу грунта. Несмотря на заинтересованность в выполнении проекта, Спок сейчас был занят внутренним спором.
      У капитана уже возникло сильное подозрение, возможно, даже адекватное, по поводу нового рекрута Водевильной компании. Возможно, Споку лучше промолчать. Немногие люди могли разобраться в политических и общественных установках его родной планеты; попытки объяснений только еще больше их запутывали.
      Спок попытался убедить себя в верности своей оценки, но не смог справиться с подозрением, что он позволил своему желанию промолчать – по поводу в какой-то мере личного вопроса – взять верх над его ответственностью.
      Он выключил аппаратуру своей консоли, встал и покинул мостик.
      Когда он вошел в свою каюту, закрывшаяся дверь отрезала его от холодного, желтого, сырого окружения, предпочитаемого большинством людей. Оказавшись в горячем, сухом, залитом алым светом воздухе, напоминающем о Вулкане, Спок лег на камень для медитации. Он расслабил мышцы в нужной последовательности и позволил своему сознанию скользить в углубленное размышление.
      Когда мистер Спок покинул мостик, не сказав при этом ни слова в объяснение, Джим тоже ничего не сказал. Но, когда прошло несколько минут, а офицер по науке не вернулся, Джим начал чувствовать раздражение.
      Сначала лейтенант Ухура, теперь коммандер Спок, подумал Джим. Может, при капитане Пайке это было такой традицией – гордо удаляться с мостика всякий раз, как вы что-нибудь не одобряете? Если так, этому будет положен конец.
      Старшина Рэнд закончила с деталировкой их плана. Он должен был сработать – ничто в нем не превосходило обычных технических возможностей. Но он все равно был им недоволен. Ему просто-напросто не казалось прекрасной идеей завалить палубу для шаттлов грунтом. Он бы, пожалуй, даже испытал некоторое удовлетворение, завалив проект. Мелочное удовлетворение. Он это знал, и знал, что ему этого захотелось оттого, что все в этот день пошло криво.
      – Мистер Сулу, проложите курс к точке встречи. С минимальным
      перерасходом энергии. Когда мы вернемся в нормальное пространство, я решу, можем ли мы приступить к выполнению этого опрометчивого плана.
      Он покинул мостик.
      Он подошел к к каюте коммандера Спока, постучал и стал нетерпеливо ждать.
      Дверь скользнула в сторону. Джим моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд на высокой, стройной фигуре, видневшейся в неярком красном свете.
      – Я могу войти, коммандер Спок?
      – Большинство людей находят мою каюту некомфортной, – сказал Спок.
      – Думаю, я смогу это выдержать, – сказал Джим.
      – Гравитация…
      Джим шагнул вперед, прежде чем сообразил, что Спок имел в виду. Он
      споткнулся на ровной поверхности, словно налетев на ступеньку. Гравитационный градиент сменился с нормального земного на нечто значительно большее. Он потянул его вниз, подгибая больное колено. Ему удалось удержаться на ногах, и он, нахмурившись, неприязненно посмотрел на палубу, прежде, чем снова поднял взгляд на Спока.
      Длинная плита полированного серого гранита лежала возле одной из стен каюты, освещенной жестким, скудным, тусклым красным светом. Джим задумался, а что именно в вулканской философии требовало спать на камне.
      Спок бесстрастно смотрел на него.
      – Не хотите ли объяснить ваше поведение на мостике?
      – Нет, капитан.
      Получив отпор, Джим понял, что Спок избрал уклончивый путь
      буквальных ответов. Тогда он решил нападать еще более открыто.
      – Новый жонглер Линди – вы его знаете?
      Прежде чем ответить, Спок поколебался.
      – Да, капитан.
      – Расскажите мне о нем.
      – Немногое можно о нем рассказать – кроме очевидного. Он вулканец.
      – Это не так уж очевидно, если учесть, как он себя ведет. Вулканец – жонглер?
      – Жонглирование – превосходный метод улучшения координации движений, капитан Кирк, – сказал Спок.
      Джим почти готов был побиться об заклад, что уловил в голосе Спока досадливую ноту.
      – Это требует серьезной концентрации, терпения и практики.
      – Вы говорите как знаток, – сказал Джим.
      – Я вряд ли единственный среди вулканцев, кто развил эту способность, – сказал Спок.
      – Может, тогда нам этот парень не так уж и нужен? Почему бы вам не помочь Линди вместо него?
      – Она меня не просила, капитан.
      Джима уводили от основной темы – намеренно или случайно, но довольно эффективно. Ему захотелось, чтобы в каюте не было так жарко.
      – Расскажите мне о вашем вулканском друге.
      – Он мне, – сказал Спок, – не друг. – Он смотрел в упор на Джима, но
      глаза его, казалось, сфокусировались на чем-то отдаленном, находившимся где-то за этим тусклым светом, и чего никто, кроме него, не видел. – Он родом из безупречной семьи. Он получил превосходное образование и множество прочих преимуществ. Эти преимущества он использовал почти впустую. Его достижения крайне незначительны. Он не ставит себе запретов и не следует дисциплинам. Он… делает то, что ему нравится.
      Джим нахмурился.
      – Не понимаю, в чем тут проблема, коммандер. Вы так отреагировали на его появление, будто он закоренелый преступник. Но так… он выглядит… «безупречно». – Он перенес вес тела на левую ногу. Высокая гравитация и жара тоже не улучшали его настроение.
      – Известно, что он поддерживал всякого рода возмущения… и следует также подозревать обратное. Он… ценит свою выгоду. Однако, вы это уже определили из своей с ним встречи; не вижу причин повторять то, что вы уже знаете.
      – А теперь скажите мне, что есть в нем еще такого, о чем вы умалчиваете. – На лице Джима выступил пот; он вытер его рукавом.
      – Он… – Спок поколебался. – Он ищет эмоций.
      Джим готов был поклясться, что коммандер Спок находится в
      замешательстве – если бы ему не говорили слишком часто, что вулканцы не могут иметь такой реакции. Он подождал, что Спок скажет дальше. Спок не сказал ничего.
      – И это все?
      – Да, капитан.
      – Великий боже! По вашей реакции можно было подумать, что он бегал по улицам с секирой и уложил кучу народу!
      Спок задумался.
      – Аналогия имеет право на существование. Он… отступник.
      Джим ничего не мог с собой поделать. Он засмеялся.
      – Спасибо за предостережение, коммандер Спок. Я это запомню на
      будущее, ввиду общения с новым рекрутом Линди. – Правое колено Джима начало болеть – чересчур для «совсем как новенького», – а от тусклого света и его голова намекнула, что не прочь разболеться. – Не окажете ли нам честь вашим присутствием на мостике? В скором времени?
      – Хорошо, капитан.
      Джим заставил себя выйти из каюты не хромая.
      «Энтерпрайз» вышел из ворпа и продолжал свой путь в нормальном
      пространстве на импульсных двигателях. Сулу начал сканирование, чтобы засечь корабль Стивена; Ухура дала вид на экран.
      Рассмотрев «Дионис», Джим понял, почему Стивен предпочел, чтобы его
      подобрал «Энтерпрайз», вместо того, чтобы самостоятельно путешествовать по Фаланге. Списанная адмиральская яхта видала лучшие дни.
      – «Энтерпрайз» вызывает «Дионис».
      – Слышу вас.
      – Мы выбрасываем причальный модуль напротив палубы шаттлов, – сказал Джим. – Мы можем дать транспортный луч…
      – Не беспокойтесь.
      – Я встречу вас, – сказала Линди.
      – Я пойду с вами. – Джиму не терпелось познакомиться с нетипичным
      вулканцем. Неодобрение коммандера Спока только подогрело его интерес. Возле двери турболифта Джим обернулся и сказал:
      – Коммандер Спок, не хотите ли присоединиться к нам и приветствовать старого знакомого?
      – Я бы предпочел, – ответил мистер Спок, – отклонить это предложение.
      Джим и Линди направились на корму судна.
      – Джим, я очень ценю всю эту твою помощь, – сказала Линди.
      –  Моюпомощь? – сказал он. – Вряд ли это я организовал это невероятное совпадение, что мы с ним одновременно оказались в облаке Оорта.
      Линди широко улыбнулась.
      – Ну, где-нибудь мы должны были подобрать Стивена, так он и предложил выйти на край этой Звездной системы.
      Лифт остановился. Джим шагнул наружу. Его колено внезапно стрельнуло болью – вниз, в щиколотку и вверх, по бедру, и подвернулось.
      – Джим! Джим, что…
      Он лежал на палубе, сжав колено обеими руками. Он сжал зубы, смутно
      чувствуя, как его лоб покрывается потом, ощущая холодный металл палубы, зная, что рядом стоит Линди. Но в основном он чувствовал боль.
      – Я за кем-нибудь сбегаю.
      Он схватил ее за рукав, прежде, чем она могла отправиться выполнять свое намерение.
      – Нет, все в порядке. – Он потер колено. Боль немного стихла.
      – По тебе не похоже.
      – Я его просто подвернул. – Он с трудом поднялся на ноги. – У мистера
      Спока в его каюте вулканское окружение. Я шагнул в гравитационную полку, не зная, что она там есть. – Это было правдой. Неполной, но правдой. Он опасливо перенес вес на правую ногу. Колено держало; это было скорее больно, чем опасно.
      – Ладно, – сказала она. – Ты большой мальчик, твое здоровье – твое личное дело.
      Джим прилагал все усилия, чтобы не хромать, пока они шли по галерее и спускались вниз по трапу. Афина в коррале нервничала, переступала ногами. Два фелиноида, один – сотрудник компании, другой – инженер «Энтерпрайза», – сидели неподалеку на палубе.
      – Привет, Гнэш. Привет, Хазард, – сказала Линди. – Экираптор затих, когда она приласкала его.
      – Афина обрадуется грунту, – сказал Чеснашстеннай. – Это для нее неподходящее место. – Он подлез головой под подбородок Хазарстеннай. Их мех зашуршал, как статическое электричество, и Хазарстеннай замурлыкала.
      – Я знаю, – сказала Линди. – Уже скоро.
      Джим пересек палубу, подойдя к причальному модулю, и открыл наблюдательный порт.
      Линди тоже подошла.
      – Что такое гравитационная полка? – спросила она.
      – Это разрыв между двумя гравитационными полями, которые не соединены между собой через градиент, – сказал Джим. – Когда ты переходишь, скажем, из поля в один g в поле в два g, это воспринимается как ступенька. Только пол по-прежнему ровный.
      Корабль Стивена еще не появился в поле зрения. Должно быть, это займет
      полдня, – завести старый корабль в док. Все же мне надо было зацепить «Дионис» транспортным лучом, подумал Джим, и втащить его внутрь силой.
      – Так вы можете менять гравитацию как хотите?
      – Мы ее создаем, – иначе мы бы были в свободном падении, или нас раздавило бы ускорение. Мы можем ее менять. Это довольно проблематично, – сбалансировать все это. – Джим открыл канал связи с мостиком. – Лейтенант Ухура, где наш гость?
      – Говорит, что сейчас будет, сэр.
      Джим снова уставился в видовой порт, но, очевидно, он давал слишком ограниченный вид, чтобы в него попал «Дионис».
      – Как бы то ни было, – продолжил Джим свои объяснения, – на
      «Энтерпрайзе» несколько отдельных гравитационных полей, взаимодействующих друг с другом. Почти на каждом звездолете есть пара-тройка зеро-g узлов. Полагаю, что для «Энтерпрайза» это тоже верно. – В Академии, подумал он, когда мы выходили в космос, первым делом мы выискивали именно нуль-грав точки.
      – Хм-м.
      Джим забыл о нуль-грав точках, что могли бы найтись на «Энтерпрайзе», и взглянул на Линди.
      Она пристально смотрела в космос, – смотрела на что-то более далекое,
      чем любой корабль, или звезда, – на какую-то свою фантазию. Ее переливающиеся волосы свесились вперед, затеняя ее лицо.
      Джим внезапно почувствовал себя охваченным странной завистью: он завидовал тени, лежащей на ее щеке, он завидовал летучей лошади, которая могла тыкаться носом в ее шею, завидовал сотрудникам ее компании, которые могли запросто обнимать ее. Ему хотелось знать – а были ли там такие, которые значили для нее что-то особенное, или же она решила, – так, как это сделал он, когда впервые получил людей под свое командование, – что не должна выделять никого из ее подчиненных.
      – Капитан!
      При этом восклицании Ухуры Линди вздрогнула от неожиданности. Она
      вскинула голову. На какую-то долю секунды, они с Джимом смотрели прямо в глаза друг другу.
      Затем резкий тон голоса Ухуры достиг сознания Джима. Какое-то движение за бортом корабля привлекло внимание Линдм.
      – Смотри! – она прижалась к стеклу и сложила ладони чашечкой вокруг лица, чтобы ей не мешали отражения.
      Странно бесшумно в вакууме пространства, «Дионис» шел прямо на «Энтерпрайз».
      Джим резко выругался и в бешенстве ударил кулаком по холодному
      стеклу. Щит уже начал формироваться, но было поздно – точно как на Гиоге: внезапный нырок, удар…
      «Дионис задействовал передние двигатели и резко сбросил скорость. Хотя видовой порт сразу потемнел, чтобы защитить внутренность корабля от света и энергии, сверкающая энергия наполовину ослепила Джима.
      Но порт снова посветлел, щит сбросил мощность, а «Дионис» оказался спокойно парящим возле борта «Энтерпрайза». Струи плазмы вырывались из сопел и растворялись в черноте космоса. «Дионис» причалил с едва ли намеком на толчок или звук стыковки.
      – Вау, – сказала Линди. – А ты говорил – он не хочет использовать свое топливо.
      Со злостью, едва ли смягченной неохотным восхищением дерзостью и
      стилем пилота, Джим рванул на себя люк в ту же секунду, как сенсоры подтвердили герметичность стыковки между «Энтерпрайзом» и «Дионисом». Пилот «Диониса» шагнул на палубу «Энтерпрайза».
      – Что вы о себе возомнили, что кидаетесь очертя голову на мой корабль? – заорал Джим.
      – Я думал, вы спешите, – Стивен улыбнулся ему. На его плече устроился полосатый кот. – Рад с вами познакомится, капитан Кирк. – Стивен протянул руку.
      Джим автоматически протянул руку в ответ – настолько привычный,
      укоренившийся жест, что он заслонил первое его поползновение – дать Стивену в челюсть.
      Кот тяжело спрыгнул на него и полез вверх по его руке. Джим коротко вскрикнул от неожиданности.
      – Здравствуйте, мисс Лукариэн, – сказал Стивен.
      – Пожалуйста, зовите меня Линди.
      Пока они знакомились друг с другом, не обращая внимания на Джима,
      Джим пытался справиться со второй за день угрозой имиджу. Зловредное животное шипело, урчало, впивалось когтями ему в руку и плечо и, по-видимому, намеревалось выцарапать ему глаза. Джим схватил чудовище свободной рукой и попытался отодрать его от себя.
      – Илья! – сказал Стивен – Угомонись, иди сюда.
      Животное, от души оттолкнувшись когтями от руки Джима, перепрыгнуло
      на Стивена, разорвав рукав велюровой туники Джима. Оно приземлилось Стивену на плечо, и устроило свое гибкое тело на его шее. Его необычно длинный хвост оно обвило вокруг руки Стивена.
      Джим сжал кулак, – частью из-за того, что именно так и хотелось
      поступить, частично – чтобы проверить, действует ли рука вообще. Предплечье и тыльную сторону руки жгло от глубоких царапин.
      – Вы ему нравитесь, капитан, – сказал Стивен. – Не думаю, что я когда-нибудь видел, чтобы он так вот сразу проникся к кому-нибудь.
      – Нравлюсь! Интересно, что он делает с людьми, которые ему не нравятся?…
      Стивен покачал головой.
      – Есть некоторые вещи, о которых людям лучше не знать.
      – Он – то, что я подумала? –спросила Линди.
      А что тут думать, подумал Джим: кот – только и всего. Ему не нравилось,
      что его опять отодвинули в перебранке. Он пригляделся к коту попристальнее. Он был вполовину больше размера самого крупного кота, которого Джим когда-либо видел, и расчерчен полосами горчичного и черного цветов, и от этого казался еще больше; глаза его были светло-зелеными. Его покрытые коротким мехом уши дергались вперед и тут же прижимались к голове. Его лапы, непропорционально большие, были покрыты мехом даже возле подушечек. Его хвост был необычно длинным и цепким.
      – Самый обычный полосатый кот, – Стивен осклабился. – Да нет, вы правы. Это сибирский лесной кот.
      – Никогда ни одного не видела. Он что-нибудь умеет? – Она опасливо протянула руку к коту, он обнюхал кончики ее пальцев и потерся лбом о ее ладонь.
      – Жонглировать, например?
      Линди засмеялась.
      – Вы целая команда?
      Стивен покачал головой.
      – Он много что умеет. Но делает только когда сам захочет. В этом смысле он действительно просто обычный полосатый кот.
      – А зря. – Линди задумчиво смотрела на кота, как будто прикидывая, как
      бы вставить его в представление, хоть бы он даже ничего там и не делал.
      От обыкновенного кота Илью отличали явные, заметные признаки. Куда
      меньшее отличало Стивена от обычного вулканца. Он был сантиметров примерно на четыре-пять выше Спока, но такого же худощавого телосложения. Светловолосые и голубоглазые вулканцы, хотя и встречались нечасто, все же существовали на свете.
      Но вулканцы всегда были очень подтянуты – контролировали свои движения так же строго, как свои эмоции. Стивен двигался свободно и непринужденно. А выражением лица он походил на кого угодно, только не на вулканца.
      И ни один вулканец, которого Джим когда-либо встречал, никогда не отпускал такую длинную и пышную шевелюру.
      – Спасибо за гостеприимство, капитан, – сказал Стивен. – Я не уверен, что «Дионис» мог бы пройти Фалангу и вернуться оттуда под своими собственными парами.
      – Вот только что паров у него было хоть отбавляй, – сердито сказал Джим. – Ваша стыковка была опасной и глупой – и попробуйте только еще хоть раз летать так возле «Энтерпрайза».
      – Да ладно, Джим, – сказала Линди, – Такая прекрасная посадка!
      – Он не сел, он пристыковался, – проворчал Джим, расстроившись, потому, что услышал от Линди то, что прекрасно было ему известно, но что он не мог признать или оценить из ответственности перед своим кораблем; да еще вдобавок он почувствовал раздражение оттого, что это было сказано основным виновником всего происшедшего.
      – Вы же сказали, что торопитесь, – довольно жалобным голосом сказал Стивен.
      – Не настолько, чтобы желать наездов на мой корабль.
      – Я не хотел вас напугать, – сказал Стивен. – Но не беспокойтесь, я больше так не буду делать.
      Джим пришел в ярость, но все же сдержался.
      – Да уж, постарайтесь, – сказал он.
      Стивен поглядел вслед молодому капитану. Люди знали, как реагировать на обиду. Они умели это делать.
      – Добро пожаловать в компанию, – сказала Амелинда Лукариэн. – Я под впечатлением от вашей демонстрации – надеюсь, вы решите работать с нами на постоянной основе.
      – Я тоже надеюсь. – Момент радостного возбуждения от рискованной стыковки прошел, растаял, оставив Стивена опустошенным.
      – Я бы хотела вас всем представить.
      Стивен последовал за Линди к корралю. Он уже заметил Афину, привычно
      прикинул сложности ее создания, несовершенства, заложенные в ней, и подумал, что сделал бы кое-что по-другому. Только когда Линди потрепала ее по шее и назвала ее «моя сладкая», Стивен заметил, что она была, в самом деле, красива. Как и Линди.
      – Чеснашстеннай, Хазарстеннай, – сказала Линди, – это Стивен. Он жонглер.
      Два фелиноида встали и осторожно, по кривой, приблизились к Стивену.
      Илья начал топорщиться; он сидел на плече Стивена и по-совиному смотрел на них.
      – А кто этот? – спросил Чеснашстеннай.
      – Это Илья.
      – И кем он вам приходится?
      – Он мое домашнее животное, – сказал Стивен.
      – Вы держите это создание в прислуге?…
      – Я бы это не назвал прислугой, – сказал Стивен. – Хотя следует признать, что меняон неплохо вышколил.
      Два фелиноида переглянулись.
      – Антропоидный юмор, – сказала Хазарстеннай.
      – Плотоядные должны быть свободны, – сказал Чеснашстеннай.
      – У него столько же свободы, сколько и у меня, – сказал Стивен. – И при этом никакой ответственности.
      – Очень типично. Все антропоиды полагают, что прочие расы существуют для их развлечения. Иди сюда, братец.
      Илья зашипел и фыркнул.
      Чеснашстеннай слегка нахмурился.
      – Он больше не понимает своей нужды в свободе.
      – Минутку, – сказал Стивен. – Илья – довольно умное животное, но он не обладает разумом. Отчего же вы так расстроились?
      – Чеснашстеннай, – сказала Линди. – ты все еще сердишься на того деревенщину, который назвал охотничий танец животным действием, да? Злость – это нехорошо в нашем деле. Почему бы тебе не забыть?
      – Этот «деревенщина» дал мне урок хрупкости межрасовых контактов, – сказал Чеснашстеннай. – Держать домашних животных, – это… провокация.
      – Я не против, если вы попытаетесь убедить Илью принять вашу точку зрения, – сказал Стивен. – Но, если честно, не думаю, что он ею сильно увлечется.
      – Пожалуйста, не спорьте об этом, – сказала Линди. – вы же знаете, к чему это приведет.
      Чеснашстеннай расстроено ощерился.
      – А я не знаю, – сказал Стивен. – А к чему это приведет?
      – К общему собранию компании, – сказала Линди, намекая тоном голоса, что это будет нечто ужасное.
      – Часы тоски смертной, – сказал мрачно Чеснашстеннай. – Лекции мистера Кокспера.
      – Ну, тогда, наверное, лучше заключить мир, – сказал Стивен.
      Чеснашстеннай что-то проворчал.
      Джим вернулся на мостик. Переступая порог лифта, он походя отметил,
      что на мостике происходит: коммандер Спок – активно общается со своим компьютером, Ухура и Рэнд заняты регистрациями и соглашениями, Сулу рассматривает стратегию вооружения, Чеунг прокладывает курс, Маккой стоит посреди мостика, небрежно облокотившись о капитанское кресло.
      – Я слышал, у нас тут ожидается чего веселенького, – сказал Маккой.
      – Я тоже слышал, – сказал Джим и скользнул на свое место.
      Несколькими минутами спустя появились, смеясь и болтая, Линди и
      Стивен. Смотри-ка, как быстро сошлись, подумал Джим.
      Спок поднял голову.
      На этот раз он не позволил себе никакой реакции, разве что окинул Стивена холодным взглядом. Он собрался было повернуться к нему спиной, но Стивен уже шел прямо к нему.
      – Как ты…
      Спок поднялся. Выражение его лица стало жестким. Стивен, очевидно,
      раздумал говорить то, что собирался.
      – Как ты, Спок?…
      – Хорошо.
      Все на мостике делали вид, что не обращают на них внимания, – все, кроме
      Маккоя. Маккой смотрел на них с любопытством.
      – Я не могу говорить с тобой, – сказал Спок. – У меня есть обязанности. – На этот раз он – таки повернулся спиной.
      – Давайте взглянем, как там наш проект, – сказал Джим.
      Ухура поймала на визоры неровную глыбу грязного льда и дала
      увеличение. Глыба закувыркалась на видовом экране.
      – Она пройдет мимо нас через восемьдесят девять секунд, – сказал коммандер Спок. – Если мистер Сулу тщательно рассчитает траекторию фотонной торпеды, можно будет испарить лед и получить мелкий обломочный материал.
      – Ясно, мистер Спок, – улыбнулся Сулу. – Двести тонн грунта, вот что к нам летит в гости.
      Сулу обрисовал только часть ситуации своей фразой. «Энтерпрайз»
      находился внутри системы Облако Оорта, где имело место множество обломков, оставшихся после формирования звезды и ее планет. Обломки выходили далеко за пределы орбиты самой дальней планеты; многие проходили достаточно близко от звезде и по траекториям, достаточно эллиптическим, чтобы иметь возможность обратиться в комету.
      Концентрация астероидов здесь была значительно выше, чем в
      пространстве, в котором обращались планеты системы, но «значительно выше» и «визуально различимо» было двумя разными вещами. Облако содержало большое количество обломков, но еще больше – при ближайшем рассмотрении – в нем было вакуума.
      Прицел захватил глыбу, состоявшую из камня и льда. Сулу немного подождал, наблюдая за ее вращением. Он выискивал место, удар в которое развалит ее должным образом. Он ждал, когда она развернется более удачно для выстрела.
      Он выстрелил.
      Фотонный луч метнулся к цели, обратил часть льда в большое облако пара, которое мгновенно застыло, закристаллизовавшись, засверкало и рассеялось. Протокомета закувыркалась сильнее, из выбитого кратера устремились обломки, крутясь по своим причудливым траекториям.
      Облако мелких каменных обломков постепенно расширялось.
      Линди радостно вскрикнула, бросилась между Сулу и Чеунг и расцеловала их одного за другим.
      – Хикару, Мариетта, спасибо! – Она обняла Джима. – Джим, Афина будет
      так рада! – Она взлетела по ступенькам, схватила за руку Ухуру, а другой рукой – Дженис. – Дженис, это была замечательная идея! Ты должна прийти посмотреть на нее, когда она будет бегать по палубе – вы все должны! Она такая красавица! – Она остановилась подле Спока. – Мистер Спок, спасибо.
      – Благодарить меня не обязательно, – сказал Спок. – Вы поставили проблему, я помог решить ее.
      – Вам бы лучше завести Афину в ремонтный бокс, – сказал Джим. – Мы
      должны очистить док прежде, чем мы сможем забрать грунт внутрь, а это будет шумно. По палубе пройдет вибрация… может, ей дать какой-нибудь транквилизатор, чтобы она не запаниковала?
      – Нет, – сказала Линди, – Но я буду с ней все время, пока работа не будет
      закончена. – Она раскинула руки, обращаясь ко всем на мостике. – Спасибо всем вам!
      И она исчезла в лифте. Стивен, заметил Джим, ушел вместе с ней.
      Джиму казалось, словно побывал внутри небольшого, но мощного
      водоворота. Мостик, несмотря на обычную звуковую гамму, казался ужасно тихим.
      – Давайте транспортный луч, мистер Сулу, – сказал Джим. – Хорошая работа.
      – Спасибо, капитан.
      Джим почувствовал себя странно, благодаря одного из своих офицеров за
      выполнение задачи, которой Джим предпочел бы не заниматься вовсе. Учась в Академии, он и Гари, бывало, задумывались, а что они будут делать через десять лет, на каких кораблях они будут летать, на какие задания поведут людей. Худшее, что они могли себе представить, самое скучное задание было командование транспортником, перевозящим породу с шахты на завод по обогащению руды.
      А то, что я сейчас тащу к себе на борт, это даже и не руда, – подумал
      Джим. Надеюсь, когда-нибудь мне это все покажется забавным, потому что сейчас пока что не кажется.
      Он машинально потер свою руку, которую припекало от царапин, оставленных когтями Ильи.
      – А что это с тобой приключилось? – спросил Маккой.
      – Что?
      Маккой указал на царапины на руке Джима. Тут Джим осознал, что Илья
      совершенно разодрал рукав форменной рубашки, а Фифи выдрал клок из правой брючины и оставил на его одежде порядочно розоватой шерсти.
      – Это долгая история.
      – Расскажешь мне ее здесь? Или в лазарете, пока я буду заниматься твоими порезами?…
      После того, что только что приключилось с его коленом, Джим и думать не
      хотел о том, чтобы позволить Маккою затащить его в лазарет.
      – Боунз, по правде говоря, я вообще не хочу тебе ее рассказывать.
      И он вышел с мостика.
      Джим шел по кораблю без всякой цели, чувствуя раздражение.
      Когда же это я потерял контроль над собой? – думал он. Когда Стивен
      ступил на борт? Когда вокруг меня скакали «щеночки» Ньюланда Рифта? Или в первый раз, когда эта летучая нелетающая лошадь шарахнулась и завизжала, а Амелинда Лукариэн промчалась мимо меня с развевающимися за спиной волосами? А, может, это случилось даже прежде, чем я ступил на борт, – когда адмирал Ногучи решил почтить меня своей щенячьей миссией?…
      К своему удивлению, он обнаружил, что направляется в сторону палубы
      для шаттлов. Достаточно простая операция втягивания обломков кометы на борт корабля оказалась даже более шумной, чем он ожидал. Транспортный луч производил почти что ультразвуковой шум, вентиляция с дополнительными фильтрами стонала, раздробленная порода обрушивалась на палубу, и грохот разносился далеко по кораблю.
      К тому времени, как Джим достиг наблюдательного порта, луч втянул на палубу слой грязи толщиной в полметра. Конечно, это не была прямо-таки «грязь». Она не содержала перегноя, никакой органики, за исключением, быть может, нескольких микрограмм случайных аминокислот. Она была стерильной и мертвой. Джим задумался, сколько времени нужно, чтобы превратить простерилизованные вакуумом и фотонными лучами обломки в живой поверхностный слой почвы.
      И поймал себя на мысли, – а сколько нужно времени биолаборатории «Энтерпрайза», чтобы заиметь дождевых червей.
      Стряхнув набежавшие фантазии, он спустился по трапу, который вел в ремонтный блок.
      – Линди?
      – Мы тут, внизу – номер шесть. – Звук гулко раздался в помещении, отражаясь от стен и плит палубы.
      Линди потрепала Афину по холке и пошептала ей в ухо, чтобы успокоить ее. Плечи и бока Афины покрывал пот; она нервно переступала на месте.
      Джим перегнулся через поручень, который отгораживал шестой ремонтный бокс от туннеля. А куда подевался Стивен? – подумал он, но решил не спрашивать.
      – Все в порядке?
      – Проблема в том, – сказала Линди, – что, когда лошадь испугана, ей надо бежать. А здесь она не может бежать. Так что она пугается еще больше.
      – Палуба уже засыпана, – сказал Джим. – Шум скоро прекратится.
      И, словно повинуясь его приказу, словно бы он взмахнул волшебной
      палочкой, зудение транспортного луча ослабло и затихло. Афина фыркнула и встряхнула крыльями, но затем сразу успокоилась.
      – Спасибо, – сказала Линди Джиму.
      – Ничего особенного, – сказал он и улыбнулся.
      – Скажи, Джим… – сказала Линди неуверенно. – Насчет этого… Стивен – он… хм, немного театрален. Многие артисты такие. Мы любим эффектные вещи. Мне жаль, что он испугал тебя…
      – Дело не в том, что кто-то испугался! – сказал Джим, уязвленный. – Но это… – Он сделал широкий жест рукой, имея в виду корабль. – Это большая ответственность.
      Ему казалось, будто ее пристальный взгляд видит его насквозь, все – вплоть до его воспоминаний и его страхов.
      – Да, – сказал она. – Я знаю. – Афина ткнулась ей носом в бок. Она протянула экираптору протеиновую галету.
      – Откуда это взялось? – спросил Джим, он был рад сменить тему. – Мне всегда кажется, что у тебя в руке ничего нет, – а потом ты берешь морковку или сахар прямо из воздуха.
      Линди подняла руку, показала ему пустую ладонь, вытянула ее и взяла из ниоткуда целое яблоко.
      – Именно это я и делаю, – сказала она. Она скормила яблоко Афине. Яблоко громко хрустело, оно явно было твердым и реальным. – Я взяла его из воздуха. Оно волшебное.
      – Неплохой трюк, – сказал Джим. – А еще что-нибудь умеешь?
      – Конечно. Паршивой же я была бы актрисой, если б только и умела, что творить яблоки. – Она искоса посмотрела не него. – Ты все знаешь про других актеров, а про меня не спросил. Я – волшебница.
      – Что ж, учитывая демонстрацию, – сказал Джим, – если я смогу достать билетик на представление на Звездной базе 13, я буду в первом ряду.
      – Компания могла бы дать представление и на «Энтерпрайзе», если бы кто-нибудь нас об этом попросил, – сказала Линди.
      Джим подтянулся.
      – Джеймс Ти Кирк, капитан звездолета «Энтерпрайз», просит Амелинду Лукариэн и Ворп-скоростную классическую водевильную компанию дать представление его команде. – Он снова расслабился. – Только если ты уверена, что это не вымогательство.
      – Мы все только и ждали, когда вы попросите! – Она засмеялась. – Джим, мы же привыкли давать по два представления в день! Мы привыкли, дав вечернее представление, бросаться грузиться на поезд, чтобы, пропутешествовав всю ночь, начать следующий день с утреннего представления. А сейчас у нас больше свободного времени, чем мы имели за многие годы – и это уже начало действовать нам на нервы.
      – Только скажи, что вам понадобится.
      Она перестала оглаживать экираптора и хлопнула его по боку. Копыта Афины с шорохом переступили по соломе; она отошла в угол, где у нее были протеиновые галеты.
      Линди оперлась о поручень.
      – Нам нужен театр с задником… – И она несколько минут перечисляла все то, что необходимо для представления.
      – А многое нужно, чтобы все организовать, да? – сказал Джим. – И ты неплохо с этим справляешься.
      – Я долгое время этим занимаюсь.
      – Ты помогала твоему отцу?
      – Ну, можно и так сказать… – Она боком села на поручень. – Мой папа был одним из основателей. Он первый начал этим заниматься – и даже было что-то вроде выборов на менеджерскую должность… Но, когда все раскрутилось, ему эта работа стала уже неинтересна. Ну, такой человек. И дела у компании пошли не совсем так, как он рассчитывал. Это тоже не разожгло его энтузиазм. И кому-то надо было всем заниматься.
      – И это была ты.
      Она пожала плечами.
      – Выборы?…
      – Ага. Компания принадлежит нескольким людям. Я состою в ней, но я не совладелец.
      – А куда подевался твой отец?
      – О… травка-цветочки… – Она пыталась говорить небрежным тоном, и это ей почти удалось.
      – Это, должно быть, было непросто – вся эта ответственность…
      – Нет, по правде говоря, теперь это проще. По крайней мере, сейчас у меня есть какая-то власть, кроме ответственности. А то, что он ушел, не явилось таким уж сюрпризом. Кроме того, он подождал, пока мне не исполнилось восемнадцать, прежде чем исчез. Ему, наверное, тоже было непросто, – быть связанным, все эти годы.
      Ей неплохо удавалось скрывать свою боль. Или, может, она действительно
      не чувствовала себя покинутой отцом. Может, Джим позволил своим собственным чувствам окрасить восприятие ее чувств.
      – И не слишком-то все изменилось, – сказала Линди. – И все, в конце концов, перестали думать обо мне как о ребенке.
      – Он должен был хоть что-нибудь тебе сказать, прежде чем исчезнуть.
      – Может, он боялся, что мне тогда придется делать выбор между ним и компанией. Может, он знал, что я выберу. – Она подтянула колени и устроила обе ноги на ограждении, не обращая внимания на опасность своего положения. – Я люблю компанию, Джим. Я люблю всех, кто в ней. Актеры не похожи ни на что другое в мире. Они могут делать вещи, которые никто больше не может сделать. Когда мы даем представление, мы делаем людей счастливыми. И я думаю… –нет, я знаю! – что, если мы сможем продержаться так долго, чтобы получить известность, то и настоящий успех скоро придет!
      – Я бы не хотел поменяться с тобой местами, – сказал Джим. – Было бы странным отдать приказ и потом созывать общекомандное собрание, чтобы мой приказ одобрили.
      Линди улыбнулась.
      – Да, такое случается. Но не всегда ведь. Артисты любят, когда
      организацией занимается кто-нибудь – за них. Они не любят, когда им говорят, что делать, но любят, когда о них заботятся.
      – А почему ты решила пойти в волшебники?
      – Потому же, почему стала менеджером – из-за папы. Джим, он просто
      мастер! Вот бы ты на него поглядел. Он может делать такие фокусы – не поверишь! – Она засмеялась. – То есть, я хочу сказать – люди, которые приходят на это посмотреть – верят, но те, кто хоть что-то знают о том, как делаются сценические фокусы, не верят, что такое возможно. Даже после того, как сами все посмотрят. С половиной его иллюзий я до сих пор не здорово справляюсь.
      – Похоже, неординарный человек, – сказал Джим.
      – Да, это про него. Если бы ты мог с ним познакомится… – Она замолкла
      и устроила подбородок на коленях. – Нет, беру слова назад. Я не уверена, что хочу, чтобы вы познакомились. Не знаю, смогли бы вы иметь дело друг с другом.
      – Почему ты так говоришь?
      – Ну, он бывает… сложным.
      – А я?
      Она улыбнулась.
      – И ты тоже можешь быть сложным.
      – Думаю, это правда, – сказал Джим. – Влияние профессии.
      Афина, которой надоели протеиновые галеты, вернулась и принялась шарить по Линди носом в поисках морковки. Линди сотворила одну.
      – А откуда вообще взялась идея компании? – спросил Джим. – Возродить трехсотлетней давности представление, – такое не каждому может прийти в голову.
      – Самое смешное то, что многие выступают в этом стиле. У некоторых из нас это началось с хобби. Некоторые номера были просто адаптированы к современности: Марцеллин изучал искусство мимов на драматическом отделении в университете Монэш в Австралии. На свете есть клубы иллюзионистов и клубы чечеточников. И многие люди жонглируют.
      – Да-а, это я уже для себя открыл, – сказал Джим.
      – Просто долго никому не приходила в голову мысль, что можно собрать всех этих любителей вместе и основать вот такую компанию. Когда папе, Марцеллину и Ньюланду пришла в голов эта идея…
      – Ньюланд? Ты имеешь в виду мистера Рифта, того, со «щеночками»?
      – Да.
      – Никак бы не подумал, что у него хватит… – Тут Джим приостановился.
      Он явно начал говорить, не подумав. – Ну, то есть, мне не показалось, что у него предпринимательский склад ума, – неубедительно поправился он.
      – Да у нас ни одного настоящего предпринимателя, – сказала Линди. –
      Даже папа им не был. Это одна их наших проблем. Но Ньюланд… он самый верный и надежный и самый отзывчивый в нашей компании. Он ведет себя глупо, только когда речь о его собаках, – он это и сам признает. На его счет очень легко ошибиться.
      – Да уж, вижу, – сказал Джим.
      – … но мы бы никогда не продвинулись так далеко без него. Он и подбил
      меня стать менеджером. Он бы сам мог занять это место, если бы хотел. Он сказал, что, с его и Филомелой детьми, и с его собаками, он ну никак не сможет выкроить на это время. Но я думаю, что он просто не хотел соревноваться за место со мной, потому, что он знал, что победит.
      – Филомела, – сказал Джим. – Я познакомился с ней тогда за ужином, да?
      – Да. Наша певица, помнишь? Ньюланд ее муж.
      – Конечно, не следует судить по внешности, – сказал Джим. – Может, когда речь идет о моей собственной расе, мне все есть чему поучиться.
      – Он производит впечатление, да? Думаю, ему это нравится – производить впечатление. И это здорово для компании.
      – Он – тот, на кого похож?…
      – Угу. Его семья – канадско-японская. Традиционалисты сперва не вполне понимали, как реагировать на рыжеволосого борца сумо, но, после того, как он принимал участие в соревнованиях несколько лет подряд, он и их покорил. Он больше не соревнуется, но по-прежнему занимается медитациями. Он очень… духовная персона.
      Джим покачал головой.
      – Ничего себе у вас труппа.
      – Нужно быть не совсем обычным человеком, чтобы выбрать профессию, которой никто вокруг не понимает. Они очень преданы своему делу – иногда одиноки. И уникальны. Вот почему я осталась с компанией, Джим, даже при том, что я понимала, что мой папа вот-вот ее оставит. Я люблю ее, и всех, кто в ней работает… Ну, почти всех.
      – Почти всех?
      Она вспыхнула.
      – Я не должна была это говорить.
      – Можно, я угадаю? – сказал он, дразня ее.
      – Не думаю, что тебе придется гадать, – сказала она. – Ты с ним поспорил о политике вчера вечером.
      – Чисто из нездорового любопытства – где вы подцепили мистера Кокспера?
      – Его нашел папа.
      – Ну, если он хорош… многое можно вынести от того, кто знает, что делает.
      – Хорош! – Линди рассмеялась. – «Хороший» и «нео-шекспировский» – взаимоисключающие качества.
      – Что за «неошекспировский»?
      – Ну, это «интерпретация» Шекспира для современной аудитории. Мистер Кокспер сам делает переводы.
      – И насколько все плохо?
      – Подожди и увидишь, – зловеще сказала она.
      Каким-то образом, два часа прошли для Джима совсем незаметно. Он
      нашел, что с Линди невероятно легко общаться, приятно говорить и слушать ее. Он чуть не заговорил с ней о Кэрол Маркус, но передумал – сам толком не понимая – почему. Его чувства спутались в какой-то клубок. Его так влекло к Линди, и он думал, что он ей тоже нравится, но он все робел заговорить с ней открыто.
      Он рассказал ей немного о Сэме и Виноне, рассказал о своем отце, рассказал о Гари. И вдруг понял, что рассказывает ей о Гиоге.
      – Я знал, что все покинули корабль, но еще я знал, что потерял его. И еще
      я злился на себя, что не могу идти – я был серьезно ранен. Я не мог видеть, потому что кровь заливала мне глаза. И я кричал… то есть, думаю, что кричал, на самом деле не мог этого делать, потому что я едва мог дышать – на корабль, на чертову кашу вокруг… на себя – «давай, черт, ты должен справиться!» Потом появился Гари. И обругал меня за то, что мне слишком плохо, чтобы я мог двигаться. Я еще помню, он сказал мне, что пришел, надеясь на мою помощь, а я, чертов сопляк, свалил все на него. – Джим попытался улыбнуться, он пытался выглядеть закаленным ветераном, рассказывающим захватывающие дух истории новичкам. Но Гиога все еще была слишком свежей, слишком болезненной раной, и он потерял там слишком многое. От Гиоги не захватывало дух. Она была страшной, она была ужасным несчастьем. И к тому же все это было впустую.
      – Гари вытащил меня из контрольного отсека, – тихо сказал Джим. – Мы
      были последние оставшиеся на борту… последние живые. Корабль – «Лидия Сазерленд» – это был такой прекрасный маленький крейсер – он начал разваливаться на куски вокруг нас. Гари уронил меня на пол эвакуационной шлюпки, свалился сам рядом и мы оторвались от корабля. У него остановилось кровотечение… – Джим, не замечая того, дотронулся до шрама на лбу. – Я думал, с ним все в порядке. У него просто был порез под ребрами. И выглядел – ничего особенного. Но потом… – Он глубоко вдохнул, смущенный, что его так захватили воспоминания. Он хотел остановиться, но не мог. – Его задело змейкой. Это оружие террористов. Сначала это выглядит… незначительным. Оно проникает под кожу, углубляется внутрь, находит сердце, или спинной мозг, или головной. И взрывается. – Он вспомнил этот тихий, спокойный, маленький взрыв. Гари выглядел только слегка удивленным, когда он рухнул на пол.
      – Он истекал кровью… Я разорвал на нем рубашку… Странно. Змейка
      такого с ним наделала, но она даже не разорвала рубашку. – Джим вспомнил теплую кровь Гари на своих руках. – Кровь выглядит так странно в невесомости, Линди… Она не собирается в лужи. И ничего не заливает. Я мог видеть сердце Гари, – прошептал Джим. – Каждый раз, как оно сокращалось, оно выбрасывало кровь из раны сбоку. Я не знал, что делать – я только знал, что так не должно выглядеть. Я… я взял его сердце обеими руками.
      – Это позади, – сказала Линди. Она дотронулась до его руки, – мягкий, успокаивающий жест. – Джим, это уже позади.
      – Я знаю. – Он снова провел кончиками пальцев по шраму на лбу. – Боунз
      все время мне клянется, что это пройдет. – Он снова попытался улыбнуться. – Гари повезло, знаешь? Если бы это была радиационная змейка, врачи не смогли бы запустить регенерацию. Если бы это случилось…
      Ему хотелось, чтобы Линди снова до него дотронулась. Ему понравилось,
      как она это сделала. Ему нравился цвет ее глаз, и их глубина; ему нравилось, как ее волосы обрамляют ее лицо переливающимися прядями, – они были в основном черными, но местами едва различимо отблескивали глубоким багровым, и золотым, и зеленым. Затем он вдруг осознал, что ее глаза наполнены слезами, – слезами, которым он был виною, слезами ужаса и неверия, – нет, не неверия, – не-хотения-верить.
      – Мне так жаль, что это случилось с тобой, – сказала она. – С тобой, с твоим другом…
      – Линди… я не должен был ничего говорить тебе о Гиоге. Прости. Тебе не следовало бы обо всем этом слушать…
      – Но тебе нужно было об этом рассказать, – просто сказала она.
      – В другом конце коридора отворилась и снова закрылась дверь.
      – Линди, эй! – позвал Стивен.
      Джим почувствовал разочарование и в то же время – облегчение. Сила его
      влечения к Линди удивила его самого, хотя он не думал, что сможет снова допустить, чтобы произошло что-то похожее на то, что было у него с Кэрол. Помимо этого, ему еще показалось, что Линди тоже почувствовала облегчение при появлении Стивена.
      Я не должен был рассказывать ей о Гиоге, подумал Джим. Нет, не должен был. Вот дурак.
      Стивен подошел к ним. Илья балансировал него правом плече, – вполне успешно, несмотря на ненадежную опору.
      – Похоже, все почти готово, – сказал Стивен.
      Линди улыбнулась ему и взяла поданную руку.
      Джим вызвал мостик. Ухура доложила, что давление на палубе восстановлено, температура почти нормальная.
      – Я могу ее выпустить? – спросила Линди.
      – В любое время.
      Линди соскользнула с ограждения в бокс Афины. Экираптор
      почувствовал ее радость и возбуждение. Он задрожал, напряг каждый мускул, его крылья затрепетали. Линди положила одну руку ему на нос, другую – на основание шеи.
      – Ладно, – сказала она. – Открывайте дверь.
      И Линди выпустила Афину на засыпанную грунтом палубу. Афина пошла опасливо, осторожно ставя каждую ногу, расправив крылья; она шла как канатоходец. Под ее копытами заскрипел мелкомолотая кометная порода. Афина фыркнула.
      – Так лучше, правда, моя сладкая? – сказала Линди. Положив одну руку на гриву, она принудила Афину перейти на мелкую рысь. Затем провела ее обратно по ее же следу, чтобы выяснить, не слишком ли мал слой грунта, чтобы сбить его до палубы.
      – Сейчас или никогда, – Она выпустила гриву Афины и отступила в сторону.
      Афина какой-то миг стояла на месте, подняв голову и поставив уши
      торчком. Она расправила крылья, сложила, снова расправила; Джим отчетливо слышал шелест маховых перьев. Затем она распустила крылья по бокам и прыгнула вперед.
      Она поскакала настолько быстрым галопом, что Джим испугался, что она врежется в переборку. Но в последнюю секунду она затормозила всеми четырьмя ногами, разбрасывая грунт и расправив крылья, словно шла на приземление. Затем она взвизгнула, крутанулась и поскакала в другом направлении, прямо на Линди.
      Прежде, чем Джим смог двинуться, прежде, чем смог выкрикнуть предостережение, Афина подлетела к ней. Линди схватила ее за гриву, взлетела в воздух и оказалась на ней верхом. Она опустила ноги по бокам Афины перед ее крыльями и поехала на ней через палубу, раскинув руки и смеясь.
      Афина, резко подпрыгнув, остановилась, вскинула голову и фыркнула. Ее бока и плечи блестели от пота. Алые ноздри раздувались от дыхания.
      Линди хлопнула ее по шее и снова двинула ее вперед. Распустив хвост и гриву, Афина прорысила к центру палубы, немного задерживаясь на каждом шагу. Из-за этой паузы казалось, что она как бы парит между шагами, – как будто она в самом деле летела.
      Линди взглянула вверх. Члены команды «Энтерпрайза» заполонили наблюдательные порталы и столпились на галерее наверху. Афина сделала своей парящей рысью круг по палубе. Линди помахала всем рукой, проезжая мимо. Джим заметил Маккоя, и Сулу, Ухуру и Чеунг, старшину Рэнд и даже, в углу, мистера Спока. На мостике, похоже, не осталось ни единой живой души, но это только на минутку, подумал Джим, и я не стану возражать.
      – Она – это что-то, правда? – сказал Стивен. Джим и не заметил, когда
      вулканец подошел и встал рядом.
      – Да, – сказал Джим, – Это про нее.
 

 
      Позднее тем же вечером, коммандер Спок оставил мостик и вернулся в свою каюту. Хотя он и мог работать без отдыха несколько дней подряд, все же для того, чтобы его интеллектуальные способности оставаться на максимальном уровне, ему необходимо было несколько часов сна и медитации каждую ночь. Последние несколько дней он пренебрегал этими часами; а размышления на тему как, если что, держать себя со Стивеном, вряд ли можно было назвать отдыхом. Он хотел быть в оптимальной форме при проходе «Энтерпрайза» через Фалангу.
      Перешагнув через гравитационную полку, он вошел в каюту.
      И остановился.
      Еще до того, как красный свет рассеял бордовую темноту, он почувствовал изменение. Кто-то вошел сюда, пока его не было.
      Сибирский лесной кот соскочил с койки, на которой лежал спящий Стивен. Из-за вулканской гравитации огромные меховые лапы кота глухо стукнули о палубу. Он растянулся на полу и пару раз быстро лизнул свое плечо.
      Стивен так замотался в одеяло, что было видно только прядь светлых волос.
      Спок произнес имя Стивена – настоящее его имя, не то земное, которым он назвался, чтобы акцентировать свою обособленность.
      Стивен продолжал спать.
      – Просыпайся.
      Илья потерся о ногу Спока. Он жалобно мяукнул, жалуясь на невнимание, или на голод, или на мир в целом. Спок поднял его на руки.
      – Ты должен быть более разборчивым в выборе попутчиков, – сказал Спок коту. – Особенно таких, которые могут привести тебя к жизни мелкого взломщика.
      – Что это ты пытаешься провернуть, Спок? – послышался из-под одеяла задушенный голос Стивена. – Подбить мою команду на бунт?
      – Если бы я думал, что это возымеет эффект, именно этим я бы занялся. –
      Лесной кот потерся лбом о руку Спока, провел по ней своими длинными загнутыми когтями и вытянул шею так, чтобы Спок мог почесать ему под подбородком. Стали видны его острые клыки. – Как я вижу, ты по-прежнему предпочитаешь опасных домашних животных.
      – Интересное замечание, особенно если учесть, что тот, кто его делает, держал дома взрослого сехлата. – Стивен стянул с себя одеяло. – Линди сказала, что у тебя тут вулканские условия. Я пришел, чтобы согреться. А от земной гравитации у меня кружится голова.
      Спок испытывал те же неудобства, что назвал Стивен, но воздержался от того, чтобы на них пожаловаться или даже признать.
      – Я бы подумал, – сказал Спок, – что годы, проведенные тобой на Земле, твое предпочтение людей, приучили тебя к обычным земным условиям.
      Стивен сел и потер глаза, как заспанный ребенок. Многие из его движений
      напоминали детские. Только дети вырастают, и учатся, и следуют дисциплинам. Они не борются за их преодоление.
      – Через какое-то время это возвращается, – сказал Стивен. – Мило с твоей стороны, что оставил каюту открытой специально для меня.
      – К тебе это не имеет отношения. Я не использую замки.
      – Я так и думал. Ты самый упрямый из всех, кого я встречал, – когда речь идет о том, чтобы придержаться обычаев, которые не соответствуют обстоятельствам.
      – Откуда мисс Лукариэн знает, что я поддерживаю вулканское окружение у себя в каюте? – сказал Спок.
      – Я тебяоб этом собирался спросить. – Стивен закинул руки за голову и
      откинулся на стену.
      – Понятия не имею, – сказал Спок.
      – Несколько лет назад я мог бы получить от тебя удовлетворительную
      реакцию в ответ на эту инсинуацию. Ты практиковался. – Он пожал плечами. – Неплохо, по крайней мере, узнать, что ты снова со мной разговариваешь.
      – Было бы сложно попросить тебя удалиться, не обращаясь к тебе.
      – Удалиться из твоей каюты или с твоего корабля?
      – Первого достаточно. Второе предпочтительно.
      – Ты здорово разозлился, когда я тут появился, правда? Ты подумал, что я скажу им твое имя.
      – Во-первых, я никогда не сержусь, – сказал Спок. – Во-вторых, ты не
      можешь сделать ничего такого, что удивило бы меня. В-третьих, немногие на борту этого судна могли бы понять значение моего имени, в том неправдоподобном случае, если бы они смогли его запомнить и в еще более неправдоподобном случае, если бы смогли произнести.
      Стивен хихикнул.
      – Да-а, ты действительно рассердился.
      – У меня есть другие занятия, – сказал Спок, – чем выслушивать твой бред. Если ты не уйдешь, уйду я.
      Стивен отбросил одеяло.
      – Ничего бы тебе не сделалось, если б дал мне поспать, – проворчал он. Он мрачно слез с кровати и указал на камень для медитации. – Тебе ж все равно не занадобится твоя койка. Ты будешь доказывать сам себе, насколько ты достойная персона, спя на этой чертовой штуке. – Он направился к двери. – Илья, – пойдем, котенок.
      Лесной кот мурлыкал в руках Спока, уцепившись за его рукав длинными,
      острыми когтями, и не сделал ни малейшего поползновения двинуться с места. Спок гладил животное на протяжении всего разговора.
      Спок отцепил Илью от велюра.
      – Зачем ты продолжаешь этот обман? – сказал он Стивену, передавая ему кота. – Ведь это не ты.
      Выражение лица Стивена неожиданно стало жестким и бесстрастным, а взгляд его голубых глаз – ледяным. Но через секунду он опять отбросил вулканское спокойствие.
      – Я не единственный обманщик в этой комнате, – сказал он, небрежно усмехаясь.
      Спок не захотел обращать внимание на обвинение. Отсутствие реакции должно было показать, что обвинение Стивена ложно.
      Стивен рассмеялся и вышел. Спок лег на камень для медитации. В первый
      раз за долгое время ему было сложно расслабиться настолько, чтобы добиться глубокого транса.
      Его койка так и оставалась такой, какой Стивен оставил ее – смятой и пус-
      той.
      У директора надзорного комитета были хорошие шпионы.
      Один из его лучших агентов, Румайи в вуали, чью безымянность директор решил уважать, втащил в комнату создание, совершенно лишенное элегантности. Румайи поклонился – сдержанно и не слишком любезно. Он швырнул своего пленника на крытый керамической плиткой пол и прижал его ногой к полу, когда тот попытался подняться.
      – Приветствуй его превосходство, – сказал он, голосом, не утерявшим опасный оттенок оттого, что он был приглушен непрозрачной вуалью, в три слоя закрывавшей все лицо. Пленник прижал лицо к полу.
      – Отпусти его, – сказал директор.
      Румайи повиновался. Директор поздравил себя с проявлением лояльности. Хорошая служба.
      Молодой пленник, дрожа, поднялся на колени. Он был одет так, как обыч-
      но одеваются мелкие торговцы.
      – Меня не радует, что вам придется выслушать его историю, – сказал Румайи. – Не радует меня, не обрадует вас.
      – Тем не менее, я ее выслушаю.
      Складки на лбу пленника сжались от страха, и он в мольбе поднял скованные руки.
      – Господин, если я расскажу вам истинную историю, вы меня убьете, хотя
      есть много других свидетелей, и вы не можете надеяться, что разыщете их всех. Но если я солгу вам, вы найдете других свидетелей и обнаружите, что я солгал, и вы убьете меня. Так что мой единственный выбор – история, которая принесет мне быструю смерть. Может быть, я должен вовсе промолчать.
      Директор быстро знаком предупредил агента, чтобы тот не прошелся своим сапогом по ребрам торговца.
      – Молчание – твой худший выбор, заверяю тебя, – сказал директор. – Скажи мне правду. Если мой человек подтвердит твою историю, и я найду, что тебя необходимо убить, я обещаю тебе безболезненную смерть.
      Плечи пленника опали, – очевидно, он расстался с надеждой заработать жизнь бравадой. Все же директор признал, что испытывает сдержанное восхищение: мужество не поощрялось в среде торговцев.
      – Расскажи мне свою историю, – сказал директор.
      История оказалась той самой худшей правдой, которой он боялся: жалкая история разгула его сына.
      – … а потом, господин, когда он понял, что потерял свой корабль, он на
      пал на нее сзади. Она сумела оборониться. И потом, вместо того, чтобы убить его, она предложила ему поединок. Она сказала, что хочет получить его жизненный диск честным путем. Она выбрала клинки крови. Ее был темным. Глубина цвета испугала офицера. И затем, вместо того, чтобы биться, когда был подан сигнал, он бросил свой нож. Он суну руку в жилет – у него была силовая праща. Но она отразила лезвие, и затем, она бросилась вперед так быстро, что он не успел даже вынуть оружие до того, как умер. Господин, мне так жаль, господин.
      – И что случилось с этой дуэлянткой после?
      – Она забрала его диск и показала его команде его корабля. Они принесли ей присягу.
      –  Куда она отправилась?
      – Господин, я не знаю, господин, но… – Он глубоко судорожно вдохнул. – Еще до игры, и до дуэли, мы с ней говорили. Она нашла, что я… забавен. Она дала мне одну зацепку. Она сказала, что можно неплохо и без особых проблем поживиться возле Фаланги Федерации. Она сказала, что и Звездный Флот и Империя закрывают глаза на то, что там происходит, чтобы не усугублять конфликт из-за спорной территории…
      – Молчание, – прошептал директор. – А она проницательна, эта отступница. – Она какой-то миг размышлял над информацией. – Эта дуэль… еще были свидетели?
      – Господин, да, много свидетелей, господин.
      – Так отчего же случилось, что здесь именно ты, а не кто-нибудь из других?
      – Они оказались умнее, – сказал юноша, сникнув.
      – Объясни.
      – Это был мой первый визит на Арктур. Я надеялся на быструю сделку, на быструю выгоду. Я думал, что не могу себе позволить уехать безо всякой… выгоды. Другие сбежали. Так что теперь мои кости украсят ваш холл. – Он попытался изобразить выражение сдержанной улыбки, но ему это не удалось.
      – Ясно. – Директор повернулся, прошел к стене и, уставясь в одну точку, простоял так довольно долго. – Мои шпионы повсюду. Твое присутствие здесь это доказывает. – Директор снова повернулся лицом к торговцу. – Ты это понимаешь?
      Торговец униженно кивнул.
      – Встань.
      Он встал, дрожа всем телом.
      Директор нажал нужную комбинацию на наручниках.
      – Я позабочусь о том, – сказал он, – чтобы где-нибудь поблизости от тебя всегда был шпион. Если ты когда-нибудь заговоришь об этом случае, я это узнаю. И позабочусь о том, чтобы ты умер не сразу.
      Юноша недоверчиво уставился на него.
      – Милосердие нынче не в моде, – сказал директор. – Я не слишком придерживаюсь моды. Я пощажу тебя.
      – Господин?
      – Я говорю, что сегодня я не собираюсь приобретать костей для своего холла! – Он подождал, пока до оглушенного сознания юноши дойдет о помиловании. – Но однажды, я могу прийти к тебе и попросить платы за твою жизнь. Ты это понимаешь?
      – Господин… да. Да. – Голос юноши изменил ему.
      – Уходи. Отправляйся домой. Ты не годишься в контрабандисты.
      Юноша попятился из комнаты, шаркая сандалиями по плитке. Как только он оказался за дверью, он бросился бежать. Звуки шагов отразились от стен и пропали.
      Директор посмотрел на своего агента. Он был в вуали и понять, что он думает, было невозможно.
      – А почему эта история не доставляет тебе удовольствия? – сказал директор.
      Кто- нибудь менее благородный и более тактичный выразил бы
      соболезнование по поводу бесчестья и смерти сына директора.
      Отступника, – сказал шпион директора, – зовут Коронин. Она не скрывает свое лицо. Она Румайи.
      Джим ворочался на своей койке. Он сел в темноте и скосил глаза на хронометр. Еще тридцать минут. Он подумал, что хорошо бы ему лечь снова и заснуть, – или, по крайней мере, попытаться, – чем просто ерзать из-за того, что его корабль подходит к Фаланге. Случаев нападения законных кораблейКлингонской олигархии на корабли Звездного Флота в Фаланге со времен открытия Звездной базы 13 не было. Маловероятно, что они начнут именно теперь. Даже рейдеры воздерживались от атак исподтишка на незащищенные торговые суда. В худшем случае, один из рейдеров мог просто показаться им на глаза. Даже если бы какой-нибудь идиот и вздумал напасть на корабль класса «Созвездие», Джим бы заранее узнал об его приближении благодаря сенсорам, и имел бы кучу времени, чтобы не торопясь встать, одеться и пройти на мостик.
      По всем этим причинам, Джим решил не нарушать нормальный распорядок дня на «Энтерпрайзе».
      Теперь, однако же, ему в голову приходили и другие мысли. Предположим, пираты – как бы ни неправдоподобно это не звучало – сформировали союз с прицелом на суда, входящие в Фалангу. Предположим – пусть это один шанс на миллион – что олигархия предпримет внезапное нападение?
      Он оставил попытки заснуть, отбросил в сторону одеяло, оделся и направился на мостик.
      Команда «Энтерпрайза», при отсутствии тревоги, работала в обычном суточном ритме. Джим не изменил его и на время пребывания в Фаланге. Большая часть экипажа работала в главную смену; только основной состав оставался на дежурстве в среднюю и ночную вахту.
      Джим ступила на затемненный тихий мостик. Отблеск экранов давал странное освещение; шум работающих приборов сливался в тихий гул.
      Единственным, кто на находился мостике, был мичман, готовый при первой опасности вызвать полный состав офицеров. Мичман обернулся, когда Джим вышел из турболифта.
      – Капитан! – мичман освободил капитанское кресло.
      – Доброе утро, мичман…
      – Чехов, сэр. Павел Андреич Чехов.
      Джим почувствовал себя так, будто он должен был объяснить свое
      присутствие здесь; с другой стороны, он был капитаном. Ему не нужно было оправдывать свои действия перед подчиненными. Он сел в кресло, в то время как мичман занял пост навигатора.
      Джим обозрел тактический дисплей на видовом экране. «Энтерпрайз» шел прямо в концентрические круги, которые означали очертания Фаланги и вели вглубь ее.
      – Каково расчетное время входа в Фалангу, мистер Чехов?
      – Нельзя сказать точно, капитан. Данные неоднозначны, сэр.
      Командование Звездного Флота, инспекция Федерации, Клингонская Империя – все дают разную границу.
      – Используйте данные Звездного Флота.
      – Да, сэр. Граница по данным Звездного Флота перекрывает имперскую; это спорная территория. Расчетное время пересечения 0619. Через десять минут.
      – Спасибо, мистер Чехов.
      Двери на мостик открылись. Появился коммандер Спок.
      – Доброе утро, мистер Спок.
      – Доброе утро, капитан.
      Он занял свое место. Вокруг него немедленно зажглись экраны.
      – Над чем вы работаете, мистер Спок?
      – Ничего особенного, капитан.
      – Готовитесь к столкновению?
      – Мы вряд ли подвергнемся нападению, капитан; местные пираты предпочитают более легкую добычу.
      Так. Коммандер Спок не более склонен признать, что он нервничает по
      поводу нашего вхождения в Фагангу, чем я, подумал Джим. Но если он и полагает, что я должен объявить состояние тревоги, он об этом не скажет, – при том, что он может быть бестактен или безразличен к чувствам других. Но глупым его не назовешь, и свои интересы он соблюдает. Сказать своему капитану, что считаешь его дураком – это было бы… нелогично.
      – Пять минут, капитан, – сказал Чехов.
      Джим занялся делами. Он полез в расписание на сегодняшний день – это оказалось кстати, поскольку он совершенно забыл об утреннем занятии. Распорядитель досуга изучил спортивные пристрастия всех на борту, включая и капитана, и предложил, чтобы Джим проводил занятия дзюдо. Джим согласился, и немного извиняющеся попросил Рэнд, чтобы она вставила занятие в его расписание. Каким-то образом ей это удалось.
      Джим просмотрел рапорт об эффективности работы систем корабля, открыл журнал и снова закрыл его. Он не мог придумать ничего, что бы занести туда, кроме того, что «Энтерпрайз» приближается к Фаланге, сенсоры не показывают наличия поблизости кораблей, а капитану скучно.
      Если мне так скучно, подумал он, почему у меня участился пульс?
      – Входим в Фалангу, сэр.
      Даже Спок отвлекся от своей консоли.
      Но ничего не случилось.
      «Энтерпрайз» проследовал дальше, так же мирно, как если бы он
      находился в сердце Федерации, вместо отдаленнейших ее окраин.
      Джим усмехнулся над самим собой, ему стало смешно от испытанного им чувства облегчения: Фаланга становилась опасной по мере продвижения вглубь ее территории, а не наоборот. Если бы Джим замышлял нападение, он бы атаковал в середине ее протяженности, далеко от возможностей подкрепления со стороны Федеративных сил. Его теперешняя реакция была чисто психологической, – она была связана с тем, что они покинули основное пространство Федерации, а не с реальной опасностью.
      Когда он поднялся по ступеням мостика на верхний уровень, его колено слегка заныло. Он был уверен, что оно будет в норме, если быть поосторожнее. Если он сможет в течение дня-двух подержать Маккоя с его осмотром на расстоянии, он может избежать еще одного курса терапии, или, что гораздо хуже, еще одного курса регена.
      Спок снова повернулся к своему компьютеру. Джим намеренно небрежно оперся на консоль позади него.
      – Мистер Спок.
      – Да, капитан.
      – Каждый корабль, на котором я служил, имел гравитационные аномалии,
      сказал он небрежным тоном. – Это верно и в случае с «Энтерпрайзом»?
      – Конечно, сэр. Это неизбежно.
      – И где они находятся?
      Спок вызвал техническую диаграмму, которая была похожа на пятерых
      амеб, занимавшихся чем-то непотребным. Эвкартова порнография, подумал Джим, и вынужден был подавить усмешку.
      – Там, где поля пересекаются, образуются узлы, – Спок указал на несколько таких точек на экране.
      – Ясно, мистер Спок. Но где именно находятся эти узлы?
      – Здесь, здесь, и симметрично им… вы имеете в виду, относительно физических секторов корабля?
      – Да, мистер Спок. Я хотел… удостовериться, что они корректно распределены. Ввиду безопасности.
      Спок вызвал наложившиеся на диаграмму очертания «Энтерпрайза».
      – Основная зеро-аномалия конгруэнтна зеро-гравитационной лаборатрии,
      согласно проекту. Другой узел образовался в основании блюдца. Симметичная пара имеет место на основном корпусе, двумя палубами ниже физического присоединения подкосов. Узел по левому борту находится в каюте, занятой существом, которое находит гравитацию в высшей степени некомфортной.
      – Ясно. А узел по правому борту?
      Спок сверился со схемой.
      – В дендрарии, сэр.
      – В дендрарии.
      – Да, сэр.
      – Благодарю вас, коммандер.
      Двери лифта раздвинулись. Появился лениво двигающийся и зевающий Стивен с котом, умастившемся на плече. Джим пожалел, что Стивен выполнил свой доковый маневр так блестяще и рискованно. После комментариев Спока, Джим полагал, что ему понравится иметь дело с нетипичным вулканцем. Стивен сделал это несколько сложноватым. Джим как бы случайно откинулся на консоль, чтобы оказаться подальше от когтей Ильи. Покачиваясь в такт шагам Стивена, кот повернул голову, чтобы не выпускать Джима из поля действия своего подозрительного зеленого взгляда.
      При виде Спока Стивен поднял бровь.
      – Хорошо спал? – спросил он с ноткой сарказма в голосе.
      – Я не намеревался спать; мне нужен был покой и уединение для медитации.
      – И тебе не надоедает быть все время таким совершенством?
      Спок проигнорировал замечание.
      – Вас интересует что-то конкретное? – спросил Джим Стивена. – Сейчас немного поздновато, чтобы просто бродить по незнакомому кораблю.
      – Поздно? – сказал Стивен, снова зевнув. – Я не заметил.
      – Простите, сэр, – сказал Чехов. – Это же сибирский лесной кот?
      – Да, – Стивен подошел к навигационной консоли. – Его зовут Илья.
      Чехов опасливо вытянул руку. Кот фыркнул, успокоился и позволил себя погладить.
      – Я таких видел только в России, – сказал Чехов. Моя кузина держала такого дома.
      – Правда? Они редкие.
      – Да, но она руководила студенческим проектом в институте генетики во Владивостоке, – там, где этих котов разводят. Она выдающийся студент – последователь Лысенко!
      Брови Спока недоверчиво выгнулись.
      – Мичман Чехов, вы не любите вашу кузину?
      – Что вы, сэр, люблю! Она немножко язва, я ее иногда дразню, но вообще она хорошая девочка.
      – Тогда почему вы охотно признаете, что она последователь Лысенко?
      – Вы не знаете о Лысенко, сэр? Что вы, он же основатель генетики как науки!
      – У меня было впечатление, что это совершил Грегор Мендель.
      – О, нет, прошу прощения, сэр, Лысенко открыл наследственность и доминантные-рецессивные гены, структуру деоксирибонуклеиновой кислоты и процесс рекомбинации ДНК.
      Спок некоторое время молча смотрел на Чехова, затем, не говоря ни слова,
      вернулся к своей работе. У Джима возникло впечатление, что Спок уже имел подобные разговоры с Чеховым прежде.
      – Лысенко, должно быть, прожил долгую жизнь, – сказал Стивен.
      – Ну, не знаю, сэр. – Чехов поскреб лесного кота под подбородком. Довольное мурлыканье Ильи разнеслось по всему мостику.
      Освещение медленно усилилось, повинуясь заложенной в него суточной
      временнoй программе.
      Почти уже основная смена, подумал Джим. Вот и утро.
      Из- за информации, которую ему предоставил его шпион, директор надзорного комитета мобилизовал свой личный флот еще до того, как олигархия могла обнаружить, что ее опытный корабль исчез
      Директор уже много лет не командовал миссиями лично. Он поднялся на командную палубу, не замечая пространства и звезд на экране, поглощенный мыслями о преследовании Коронин, – отступника, который мог огласить бесполезность и глупость его сына миру.
      Курс, на который он приказал лечь, вел его флот в Фалангу Федерации.
      Все еще как следует не проснувшись, Розвинд уронила свой халат на пол в ванной. Это было здорово – пожить некоторое время в каюте совсем одной. Делить ее с этой маленькой хлюпенькой Дженис Рэнд было несколько большее, чем она могла вынести. Розвинд улыбнулась, подумав, как Дженис выглядела в этой униформе не по размеру. Это ей покажет, как получать продвижение вперед людей, которые куда как превосходят ее разумом и навыками. Розвинд подумала – интересно, когда въедет ее новая соседка? И еще интересно, ктоона. Если она зеленая… может, вулканка? Это было бы интересно. Но вообще-то, вулканцы ведь не впадают в спячку? И, уж конечно, они не застенчивые.
      Розвинд шагнула в душ и попала ногой на что-то теплое и скользкое. Она взвизгнула и отпрыгнула назад, теперь уже совершенно проснувшаяся.
      Большое зеленое грузное существо устроилось, – видимо спать, – в сонарном душе. Отпечаток ноги Розвинд выделялся поблескивающим пятном – синяком? – на его полупрозрачной коже. Розвинд могла видеть, как его – ее – внутренние органы – шевелятся и работают.
      – Что ты делаешь в душе? – спросила Розвинд, забыв о том, что может
      напугать свою новую соседку до того, что та впадет в спячку. Существо – Розвинд не спросила, как зовут ее новую соседку, и вообще, есть ли у нее имя, – лежало тихо и молчало. – Ты еще хуже чем Рэнд – она просто не знала, что такое сонарный душ. Но ты – ты что, думаешь, это кровать?…
      Джим поспешно прошел на рекреационную палубу. В раздевалке он переоделся в кимоно, белый парусиновый костюм, который служил формой для столь многих борцовских искусств. Повязав вокруг талии черный пояс, он приветствовал мистера Сулу, который одевался для урока фехтования.
      – Как насчет матча? – сказал Джим.
      – О… конечно, капитан, – неуверенно сказал Сулу. – Как-нибудь, когда мы будем оба одеты как нужно?
      – Я могу переодеться после своего урока, – сказал Джим. Он спросил себя, не ищет ли Сулу дипломатический путь к отступлению. – Но, может быть, вы слишком устанете после вашего занятия?
      – Устану? – спросил, улыбнувшись, Сулу. – Нет, сэр, я не устану.
      – Значит, договорились?
      – Хорошо, капитан.
      Джим отошел, чтобы заняться со своими начинающими.
      Сначала Джиму нужно было научить их падать так, чтобы не убиться. Они
      начали с кувырков вперед, и после приступили (отступили? – подумал Джим с улыбкой) – к кувыркам назад. Несколько учеников даже попробовали прыгать через скатанный мат вперед и приземляться, перекатившись кувырком.
      Через час, ученики поклонились друг другу и ему.
      – Что же, неплохое начало, – сказал Джим. – В следующий раз мы посоревнуемся в этих прыжках. И освоим несколько бросков.
      Класс разошелся.
      Обучение новичков было не слишком утомительным; Джим только
      разогрелся, ведя занятие, и теперь был готов к настоящей схватке. Он переоделся в костюм для фехтования и пересек зал, пройдя мимо гимнастической и других групп.
      Как и класс Джима, класс Сулу состоял из новичков, еще едва ли умевших держать рапиру. Сулу же, с другой стороны, мог бы сыграть д’Артаньяна. Джим наблюдал за ним, под впечатлением его техники. Даже его показы, проведенные в пол-силы, были ясны, чисты и сильны.
      Занятие закончился. Сулу поднял маску и отсалютовал Джиму, не сходя с дорожки.
      – Готовы, сэр?
      – Конечно, – ответил Джим, подумав: разве не видно.
      Присутствующие в зале заметили, что назревает нечто интересное.
      Естественно, они начали собираться, чтобы посмотреть.
      Джим и Сулу отсалютовали друг другу своими рапирами, надели маски и заняли позицию.
      Полсхватки Джим продержался неплохо. Он задел Сулу раз – против двух уколов Сулу. Он был весь мокрый, и запыхавшийся, и возбужденный, и от души наслаждался состязанием. Вероятно, он проиграет Сулу, но пока еще Сулу не выиграл.
      Его колено подвернулось. Он каким-то образом удержался на ногах. От боли он покрылся потом – дополнительно к поту от нагрузки. Стараясь скрыть хромоту, он отступил, сделал выпад и не достал Сулу на ширину ладони, напоровшись на его клинок.
      – Туше, – сказал Джим.
      – Вы в порядке, капитан?
      – Да. En garde. – Выйти из схватки, сославшись на травму, чтобы
      избежать поражения, было бы просто смешно. Боль немного отступила. Да и, может, это был просто мышечный спазм.
      Защита – защита – выпад – отход. Сулу вытеснил его за пределы дорожки, что считалось за четвертый укол Сулу. Мальчишка фехтовал просто великолепно, вынужден был признать Джим. Мастерство владения клинком куда как улучшилось с тех времен, когда он учился в Академии. Джим отер пот, заливавший глаза, и осторожно ступил обратно на дорожку. Впечатление было такое, что у него вывих колена.
      – En guarde.
      Он вслепую нанес удар. Его рапира выгнулась, упершись в куртку Сулу, в то время, как рапира Сулу коснулась куртки Джима в области сердца.
      – Двойное туше.
      Пять уколов со стороны Сулу: победа. У Джима было два, хотя второй и
      был просто удачей. Он понадеялся, что Сулу не поддавался ему, хотя этого он никогда не узнает. На это можно поспорить.
      Джим отсалютовал Сулу и пожал его руку.
      – Спасибо, лейтенант. Я счастлив, что у меня был шанс пофехтовать с настоящим чемпионом.
      – Сэр, э-э… пожалуйста, сэр.
      – Мы должны как-нибудь это повторить, – сказал Джим, думая, что сейчас
      больше всего на свете ему хочется заполучить пузырь со льдом на ногу.
      – Мне нужно с вами поговорить, капитан – всего несколько минут. Это как раз связано с вашим замечанием…
      – Старшина Рэнд назначила для вас встречу?
      – Да, сэр, но не раньше, чем через три недели.
      – Попросите ее передвинуть ее на пораньше. Боюсь, что сейчас я не могу побеседовать с вами – сегодня у меня очень напряженное расписание.
      – Это бы заняло всего минуту…
      – Простите, лейтенант. Не сейчас.
      Оказавшись один в коридоре, Джим оперся о стену и потер колено. Отер
      пот с лица. Кожа была холодной и липкой. Он добрался до своей каюты и провел следующий час с ледяным компрессом на колене. Затем он отменил медосмотр, который должен был пройти после обеда.
      Хикару, оставшийся в зале, пожалел, что он попытался заставить капитана Кирка уделить ему несколько лишних минут. Очевидно, он перешел границу. Тем не менее, Хикару понравилось то, как капитан воспринял поражение. Особенно после того, что случилось на чемпионате.
      Хикару сразу, едва они начали схватку, понял, что он не может проиграть капитану, даже если бы захотел. Если бы он поддался, он выглядел бы как пытающийся подмазаться к капитану, а капитан Кирк выглядел бы просто по-дурацки. Так что Хикару не поддавался, – ну, почти. И он был рад, что все так неплохо вышло.
      – Лейтенант Сулу!
      Хикару чуть не застонал. Было слишком поздно, чтобы удрать от мистера
      Коскпера – и его нескончаемых историй.
      – Мистер Кокспер… у меня утренняя смена, я должен поторопиться, иначе опоздаю.
      – Это займет только минутку, мой мальчик. Я смотрел на ваш поединок – мило, очень мило, хотя не мешало бы вам внимательнее отнестись к разнице между благоразумием и отвагой. Ладно, ничего. Вы знакомы с творчеством Шекспира?
      – Ну… да, сэр.
      – Хорошо! Я подумываю о том, чтобы немного поменять мой выход.
      Сделать его в этот сезон несколько более динамичным. Что вы думаете? Я обычно произношу монологи… но, может быть, сцена смерти Гамлета, дуэль на мечах в конце пьесы, более бы подошла.
      – Звучит прекрасно, сэр, – сказал Хикару, думая, зачем, черт возьми, Кокспер спрашивает его об этом.
      – Я надеялся, что вы это скажете. У меня нет учеников – никого, кто мог бы взять роль Лаэрта. Что вы скажете?
      – О чем, сэр?
      – О том, чтобы сыграть Лаэрта.
      – О. – Хикару чуть было тут же не отказался, но приостановился и задумался. Было сомнительно, что ему удастся избежать компании мистера Кокспера в течение перелета, если только не показываться и на рекреационной палубе тоже. Актер проводил вечера в комнате для отдыха. Почему бы не использовать это время с интересом? Хикару бы предпочел играть Гамлета, конечно, – и по возрасту он больше подходил. Но Лаэрт – тоже занятно.
      – Ладно, сказал он. – Было бы неплохо. Спасибо, что спросили меня.
      – Превосходно, мой мальчик. Вы можете выучить вашу часть к репетиции в два?
      – Это проблемно, – разочарованно сказал Сулу. – Я на вахте до шестнадцати-сто. Хотя мне известна эта сцена – я, вероятно, мог бы все выучить к выступлению.
      – Нет, так не пойдет. Мы должны отрепетировать, и вы должны выучить мой перевод…
      – Перевод? Шекспира?…
      – … так что я поговорю с капитаном. – И он поторопился прочь.
      Злая и не в духе, Розвинд отправилась принимать душ на рек-палубу. Там было полно народу, торопящегося на свою вахту. Когда бы звездолет ни отправлялся в длительное путешествие, практически каждый на борту записывался в ту или иную секцию: тай ши или йогу, боевые искусства с нескольких миров, основы фехтования (это было внове), и даже непонятный эзотерический тренинг, название которого переводилось как «глубокое дыхание», но для Розвинд это было ни чем иным, как просто предлогом, изобретенным теми, кто хотел повизжать на пределе своих возможностей в течение часа.
      Через несколько недель половина народу бросала свои занятия и возвращалась к относительно сидячему образу жизни, но именно сейчас здесь имел место настоящий час пик.
      Интересно, и сколько это оно будет спать в моем душе? – подумала Розвинд. Если она так все время собирается делать, могу ли я подать жалобу?
      В Звездном Флоте искоса смотрели на вольные замечания – или фанатичные возражения – против соседей по комнате, относящихся к другим расам. Если сосед по комнате испускал метан или какой другой ядовитый газ, если двум существам необходимы были сильно отличающиеся температуры, или если один давал аллергическую реакцию на другого – Розвинд пожалела, что она заверила лейтенанта Ухуру в том, что не страдает аллергиями – тогда можно было получить перевод. Но жалоба о том, что соседка по комнате приняла душ за койку, не привела бы ни к чему, кроме выговора и лекции о терпимости. Так что Розвинд, ворча, приняла душ, и целый день рявкала на каждого, кто заговаривал с ней.
      С полудня капитан Кирк освободил Сулу от службы на остаток дня. Свежеоперившийся актер получил для прочтения сцену. Он прочитал ее… и понял, с чем он связался.
      После репетиции, проведенной в два часа, мистер Кокспер остался относительно доволен и отпустил лейтенанта, чтобы повторить роль. Затем он отправился на поиски Амелинды Лукариэн, которая, конечно, как обычно, была возле своей несчастной животины.
      Он осторожно пробрался через палубу шаттлов. Бог знает, что может быть скрыто под молодой травой.
      – Мисс Лукариэн.
      Она не торопясь чистила экираптора. Наконец она повернулась к нему.
      – Да, мистер Кокспер?
      – Я изменил мою сцену.
      – Я видела. Хикару очарователен в своей роли.
      – Да, он многообещающ. И я объяснил ему, что оригинал совершенно непонятен для современной аудитории. Он будет знать свою роль слово в слово к вечеру. Так что единственный вопрос – это когда пойдет эта сцена.
      – Как всегда, предпоследней, как раз перед Ньюландом.
      – Но, дорогое мое дитя, сцена смерти – финальная в «Гамлете». Она должна быть последней в программе.
      – Мы ведь уже это обсуждали. Расписанием выступления занимается менеджер. Ньюланд Рифт всегда идет последним во всех выступлениях, которые я организую.
      – Щеночки, – сказал мистер Кокспер, прежде чем мог сообразить, как неблагоприятно его тон подействует на Лукариэн.
      – И в любом случае я не собираюсь заканчивать программу трагедией. –
      Она повернулась к своей лошади, когда плохо воспитанная зверюга куснула ее.
      – В этом случае, я должен заявить протест.
      – Ваше право.
      – Если вы так меня не любите, мисс Лукариэн, почему бы вам не выкупить мою долю?
      – Я не могу себе это позволить. Почему бы вам не оставить это все?
      – Это было бы глупостью с финансовой стороны, как вы думаете?
      – Тогда избирайтесь на менеджера. Если вы победите, вы сможете решать, кто за кем будет выступать.
      – На менеджера? Дорогая моя юная леди, я – актер.
      Она снова повернулась к нему лицом.
      – Мистер Кокспер, я пыталась быть вежливой, потому что вы были другом моего отца. Но я не смещу Ньюланда только для того, чтобы вы смогли получить больше аплодисментов!
      – В этом случае, я объявляю забастовку.
      –  Забастовку? Вы не можете бастовать! Вы внесены в расписание! Вы подписали контракт!
      – У меня есть право протестовать против невыносимых условий работы. – Кокспер устремился прочь.
      По кораблю объявили о специальном представлении Классической Водевильной Ворп-скоростной компании. Вскоре началась борьба за места на два вечерних представления, в том числе и за стоячие.
      Джим прошел в ангар для шаттлов, и вышел на галерею. Там он остановился, уставившись на палубу в немом изумлении.
      Дымчатое изумрудное одеяло укрывало грунт на палубе; молодая трава росла на том, что всего день назад было бесплодным астрономическим телом. В одном углу были три небольшие перекрученные между собой сосны, а у их корней лежал огромный камень, зазубренный и расколотый с одной стороны, в выщерблинах от ударов метеоритов – с другой. Шаттлы, придвинутые друг к другу, выстроились вдоль одной из перегородок, и были отгорожены от выгона, так, чтобы Афина не могла между ними застрять. Сулу неплохо все устроил. Шаттлы стояли поверх слоя грунта, и их можно было использовать, если бы они понадобились. Трава неясно отражалась на их бортах.
      Пахло весной.
      – Линди бежала через лужайку. Афина скакала за ней, брыкалась, играла, изворачиваясь, покусывала себя за круп. Она скакнула в последний раз и остановилась, наполовину раскрыв крылья. Линди приласкала ее и что-то прошептала. Афина пустилась рысью по кругу вокруг нее, послушная голосовым командам. Линди хлопнула в ладоши; Афина перешла на кентер*, расширив круг. Когда она расправила крылья, ____________________ *короткий галоп (прим. перев.)
      показалось, что в любой момент она может оттолкнуться от земли и взлететь.
      Линди увидела Джима. Она помахала ему рукой и он подошел к ней.
      – Привет, Джим. Ну, как тебе?
      – Я впечатлен, – сказал Джим. – Я и забыл, что у нас есть ADG семена – это была неплохая идея – вырастить быстрорастущую пустынную траву.
      – Я о ней никогда и не слышала. Хикару сказал, что она выведена из пустынных растений, которые вырастают после бури.
      – Да. Она неоценима в борьбе с эрозиями.
      – Ну, мы и разбросали здесь несколько килограмм, и – вуаля! У вас их целая тонна… а зачем звездолет перевозит семена травы?
      – У нас ее около пятидесяти тонн, если я правильно помню. Террафомированные планеты иногда используют ее – скажем, после наводнения или извержения вулкана. Спрос на нее не так уж высок, но, если уж она понадобилась, то ее надо много и быстро.
      – Мы втянули вместе с грунтом здоровый камень и позаимствовали эти деревья из дендрария. – Линди улыбнулась. – Афине они очень понра
      – вились. Только… она по-прежнему не может летать. Джим, а можно изменить гравитацию?
      – А разве потолок не слишком низкий?
      – Ну, не лучшие условия. Конечно, я предпочла бы девяносто девять процентов земного окружения с одной десятой гравитации Земли. Джим, что бы мы ни делали, она, возможно, так и не сможет оторваться от земли. Скорее всего, она сможет перелететь на несколько шагов. Но она, может, подумает,что летит. Может, этого достаточно.
      – Тогда минутку, я узнаю у главного инженера. – Он связался с Инженерным и задал мистеру Скотту вопрос.
      – Одна десятая гравитации, на палубе шаттлов? Н’знаю, капитан Кирк, эт’ было бы сложновато. Конструктивные напряжения…
      – Мистер Скотт, конструкция «Энтерпрайза» должна выдерживать серьезные нагрузки – если только техосмотрами корабля не пренебрегали. Не это ли вы мне пытаетесь сказать?
      – «Пренебрегали»! Прошу прощения капитана!…
      – Так да или нет, мистер Скотт?
      – Ни, капитан, осмотрами корабля не прен’брегали. И да, капитан, сменить гравитацию – эт’ возможно.
      – Когда?
      – Через несколько часов, капитан.
      – Очень хорошо. Держите мисс Лукариэн в курсе, чтобы она смогла быть здесь, когда вы измените гравитацию.
      – Есть, капитан. Джим прервал связь.
      – Джим, спасибо, – сказала Линди. – Только я боюсь, что мистер Скотт не очень-то счастлив этим заниматься…
      Джим пожал плечами.
      – Это не твоя забота. Он просто не привык, чтобы его капитаном был «неопытный новичок». Кстати, на вечернее представление остались только стоячие места.
      – Ну? Уже? – Издав триумфальное восклицание, она вскинула сжатые в кулаки руки и крутанулась вокруг своей оси.
      – В любой момент может начаться спекуляция билетами, – усмехнулся Джим. – Может, следует побороться с ней, назначив еще несколько представлений?
      – Вам нужен театр побольше. – Она рассмеялась. – Да что ты, конечно, мы можем дать еще представления! Я же уже тебе говорила, мы привыкли выступать по два раза на дню. А потом, актер ничто так не любит, как когда его не отпускают со сцены.
      – Это хорошо. Это я объявлю в корабельных новостях.
      Линди свистнула и Афина подрысила к ней.
      – Джим, ты умеешь ездить верхом?
      – Конечно. Парень с фермы в Айове, все дела.
      – Хочешь прокатиться на Афине?
      Джим не сидел верхом с того последнего лета, что он провел на ферме.
      Винона держала небольшой табун ширских лошадей, – часть проекта охраны тех видов домашних животных, что были под угрозой исчезновения. Джим и Сэм изъездили на Землетрясении и Цунами всю округу, плавая на них в озерах и даже рыбача с них. На широкой спине крепкой ширской лошади было так хорошо устроиться жарким, ленивым днем. Серые пятнистые лошади стояли по грудь в испещренной солнечными пятнами воде и дремали, медленно помахивая хвостами и разбрызгивая ими воду.
      Джим согнул руку, исцарапанную котом. Пока что с животными мне на этом корабле не везло, подумал он.
      – Да, – сказал он. – Я хочу на ней прокатиться.
      – Давая, я тебя подсажу. – Потом садись так, чтобы коленями прижиматься к ее крыльям. – Она переплела пальцы там, где находилось бы стремя, если бы Афина была оседлана, и легко подбросила Джима на спину Афины.
      Джим почувствовал, как мышцы экираптора напряглись под ним; он на миг подумал, что она может понести, но Линди мягко положила руку ей на спину и повела ее шагом.
      У Афины был чудесный, перекатывающийся, мягкий аллюр. У Землетрясения, ширской лошади Джима, шаг был уверенный и сильный. Она была раза в три тяжелее Афины и на четыре ладони выше, – более двух метров в холке.
      Крылья Афины, вместо того, чтобы мешать, помогали, как крылья спортивного седла. Джим был рад, что можно хоть на что-то опереться, потому что балансировка на Афине была не похожа ни на какую другую, на любой другой лошади, на которой он когда-либо ездил.
      Афина побежала по кругу вокруг Линди. Джим, держась коленями, тронул пятками ее бока. Она прыгнула вперед, перейдя в кентер и при этом чуть не ссадив его с себя. Он ухватился за гриву. Она резко затормозила, и он чуть не перелетел через ее голову.
      – Ничего-ничего, попробуй снова. Только тихонько.
      Джим мягко сжал ногами бока лошади: шаг, рысь, галоп. Приноровившись
      к ее аллюру, он немного расслабился.
      – Ты прекрасно смотришься! – воскликнула Линди. – Родился в седле!
      Его колено заныло, но это было слишком здорово, чтобы остановиться. Ладно, подумал он, почему бы не дать колену отдых?
      Джим оперся руками о холку Афины. Затем поколебался, думая, – а не
      собираюсь ли я свалять первейшего дурака во Вселенной?…
      – Небыстро и ровно, Афина, – сказал он, более для того, чтобы успокоить себя, чем в надежде, что она его поймет.
      Он толкнулся, и встал коленями на ее спину. Снова он помедлил,
      приноравливаясь к покачиванию кентера. Он мог видеть белок глаза лошади; а ее уши нервно прядали. Джим нагнулся вперед, утвердился плечами на ее холке, и оттолкнулся ногами.
      Он балансировал в стойке на плечах, вниз головой, и перья задевали его лицо, а Афина скакала ровно по кругу.
      Джим опустился обратно. Афина перешла в рысь, затем на шаг, и остановилась.
      – Фантастика! Как ты это сделал?
      Джим потер плечо.
      – Я не уверен был, что вспомню, как это делается. Прошло много времени с тех пор, как я это делал.
      – Ты меня научишь?
      – Если хочешь. – Он вдруг решил перейти к волновавшей его теме. –
      Линди, можно, я тебе кое-что покажу? Кое-что, связанное с «Энтерпрайзом»?
      – Конечно.
      Турболифт принес их с палубы шаттлов в основной корпус корабля. Дверь дендрариума скользнула в сторону, открываясь. Они шагнули его густое, сырое тепло.
      Линди удивленно вздохнула.
      Это место обустроил кто-то с неплохим эстетическим вкусом, потому что, хотя растения, росшие бок о бок, происходили со многих планет, их комбинации были гармоничны. Тут знакомые очертания маленькой яблони акцентировали чудную глыбу дельтанского каменного кактуса; там вулканское ползучее растение, разросшееся благодаря сравнительно щедрому поливу, было все усыпано прекрасными синими цветами. На Вулкане оно цвело, может, раз в сотню лет.
      – Это невероятно, – сказала Линди.
      – Это не слишком-то легко, выращивать вместе так много различных
      растений, – сказал Джим. Он знал о некоторых проблемах такого рода от Сэма и Виноны. Для этого надо устроить настоящее жонглирование окружением. В некотором смысле, это даже сложнее, чем ужиться людям различных культур, – различных планет.
      – По крайней мере, люди могут говорить друг с другом, – сказала Линди.
      – Некоторые. Иногда.
      Они двинулись по дорожке, прошли под гигантским плакучим
      папоротником, под толстым хвойным растением с раскидистыми ветвями. Перистые плети покрывали землю своими упругими спиралями. Густой, влажный воздух пропитал здесь все своей влагой. Джим подумал, – пойти бы с Линди под руку, но он не был вполне готов к тому, чтобы взять ее за руку… рискнуть отпором… или приятием?
      Ограда дорожки сузилась и повернула. Джим повел Линди в другом направлении, совсем без дороги. Он внимательно слушал и смотрел, а не прошел ли тут кто-нибудь незадолго перед ними. Он не хотел испугать кого-нибудь, выскочив на них без предупреждения. Но он не слышал других голосов, кроме его и голоса Линди. Они были одни.
      – И насколько он велик?
      – Меньше, чем кажется, – меньше, чем палуба для шаттлов. Но переборки не видно из-за деревьев, так что парк кажется большим.
      – А куда мы идем?
      – Это сюрприз.
      Он увидел это место прямо перед ними. В нем даже земные деревья
      выглядели чужими, потому что их ветви росли в странных и неожиданных направлениях. Джим подвел Линди к краю участка. Ветви деревьев полностью окружили сферическое пространство в пять или шесть метров в диаметре.
      Джим подался вперед, в пустое пространство. Он скользнул через нуль-грав узел, на той его стороне сорвал, кувыркнувшись в воздухе, ветку темно-лиловой сирени, и оттолкнулся ногами в обратном направлении, к Линди. Он прекрасно все рассчитал, остановившись на расстоянии вытянутой руки от нее, все еще паря в невесомости. И протянул ей сирень.
      – Джим… спасибо. – В невесомости соцветие сирени выросло круглым,
      против обычной кисти. Линди вдохнула ее сильный запах.
      – Это одна из тех гравитационных аномалий, о которой я тебе говорил.
      Хочешь попробовать? Сначала двигайся медленно – требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к этому. – Он внезапно испугался, а не допустил ли он неприятную ошибку, поскольку многие люди находили их первые минуты в свободном парении не столько восхитительными, сколько неприятными. А кое-кто так никогда и не привыкал к невесомости.
      Линди шагнула в невесомость, оттолкнувшись и крутанувшись одновременно. Она нагнула голову и подтянула колени вверх, плавно крутясь, как ныряльщик, затем вытянулась, чтобы замедлить вращение. Через три оборота сила трения о воздух остановила ее.
      – Это как трапеция, только лучше! – сказала она. Ее медленно отнесло к дальней стороне сферы, где она оттолкнулась о ветку в направлении Джима.
      Он встретил ее, поймал за руки, и завертелся вместе с ней вокруг
      геометрического центра сферы. Она нырнула в сторону, затем скользнула вокруг него, будто они плавали в воде, ухватилась за ветку в дальнем конце просвета и остановилась. Она смеялась. Джим, глядевший на нее не отрываясь, свободно парил в воздухе.
      – Сказать что, Джим? – порывисто спросила Линди
      – Да? – Джим расслышал вопросительный тон ее голоса, и его сердце забилось сильнее.
      – Что ты обычно делаешь, когда… – она заколебалась. – Когда ты чувствуешь, что тебе близок кто-то, с кем ты работаешь? То есть, когда ты хочешь, чтобы ты чувствовал, что он тебе близок, но… – Она расстроено выдохнула. – Ты понимаешь?
      Он надеялся, что да, но не был в этом уверен.
      – Ну, когда как, – сказал он. – Я думаю, что это плохая идея – позволить себе увлечься подчиненным…
      – Но у нас в компании нет подчиненных.
      – … но если, скажем, это кто-то, не зависящий от твоего командования… – Он умолк, когда до него дошло то, что она сказала. – В компании? – запнувшись, спросил он.
      – Да-а, – Линди пожала плечами, она выглядела смущенной. – Со мной
      раньше такого не случалось. То есть, конечно, когда я была ребенком, у меня были свои глупые приступы детской влюбленности… и позже, если мы подолгу задерживались в одном месте, бывало, я встречала кого-нибудь… – Она улыбнулась. – И иногда мне так хотелось зацепить Марцеллина, да только он ужасно уклончивый и близко никого не подпускает.
      – Линди, – сказал Джим, чувствуя себя смущенным. – Лучше бы тебе выражаться немного более ясно насчет того, о чем именно ты хочешь меня спросить.
      – Мне кажется, – сказала она, – что я влюбилась в Стивена.
      – В Стивена! – Джим почувствовал быстрый укол ревности, ревности, на которую, он знал, он не имел права, затем на него нахлынула зависть, и, наконец, – недоверие. – В Стивена! Линди, мне нет дела, насколько уклончив Марцеллин, но рядом с вулканцем тебе покажется, что он просто слегка кокетничает.
      – Стивен… – сказала она, – он другой.
      – Может, а может, и нет. Но мистер Спок сказал, что Стивен ищет эмоционального опыта. Может, ты… просто еще один его эмоциональный опыт.
      – Это нечестно! – сказала она. Я же сказала, что это явлюбилась в него… Я пыталась решить, говорить ему что-нибудь или нет.
      Джим чувствовал себя так, словно его оттолкнули, и даже не мог
      утешиться тем, что у него хотя бы был шанс высказаться. Он чуть было не заговорил с Линди о своих чувствах, но гордость заставила его смолчать. Пытаясь придумать, что еще сказать, он завел разговор об этике.
      – Это не так-то просто, – сказал он. – Ты, в конце концов, менеджер, с
      ответственностью и властью, которой другие не имеют. Если Стивен ответит на твое чувство взаимностью, тебе нужно будет следить за тем, чтобы не развести фаворитизм. Если нет – тебе нужно быть осторожной, чтобы не использовать свое положение против него…
      – Я бы не стала! – сказала она, шокированная и задетая.
      – … а если вы сойдетесь, а потом последует разрыв, – это самое сложное.
      Ему хотелось, чтобы она обвинила его в том, что он из ревности пытается повлиять на ее чувства к Стивену. По крайней мере, тогда она признала бы, что у него есть какие-то чувства по отношению к ней. По крайней мере, она бы заметила.
      Линди задумчиво кивнула.
      – Я понимаю, о чем ты.
      Да и я тоже, уныло подумал Джим. Теперь, когда я прочитал Линди
      лекцию о том, как себя вести, и когда я отвергнут, мне придется проверить, смогу ли я последовать своему собственному совету.
      Линди посмотрела на него и улыбнулась.
      – Спасибо, Джим. Я признательна за твой совет. С тобой легко говорить. Я теперь чувствую себя намного уверенней.
      Джим чувствовал себя намного подавленней.
 

 
      Маленький театр на рекреационной палубе был уже почти полон. Джим
      попытался отнестись к зарезервированному для него месту в первом ряду как к любезности, но чувствовал себя там как на сцене.
      Шум и гам разговоров усилился. Джим мог разобрать отдельные фрагменты: ожидание, смех, любопытство.
      В помещение вошел коммандер Спок. Тени подчеркивали угловатые черты
      его лица.
      Он занял предусмотренное для него место рядом с Джимом. Он сидел, прямой и подтянутый, положив руки на колени, с совершенно нейтральным выражением лица. Джим с любопытством посмотрел на него.
      – Коммандер Спок.
      – Капитан.
      – Я не знал, что вулканцы проявляют интерес к легкомысленным развлечениям.
      Спок выгнул бровь.
      – У меня было впечатление, капитан, – сказал он, – что вы отдали приказ прийти.
      – Что? Нет, конечно. Откуда вы взяли?
      – Из вашего объявления, капитан.
      Джим попытался припомнить, что он говорил. Он никому не приказывал
      прийти. Но и не подумал о том, чтобы подчеркнуть, что посещение спектакля – дело добровольное. Он должен был помнить, что команде и офицерам нужно время, чтобы к нему попривыкнуть. Они могли и подумать, как Дженис Рэнд, что он – поборник строжайшей дисциплины, который ожидает, что они все станут принимать какие-то намеки, какие-то его случайные слова за приказания, которые нельзя нарушить.
      – Коммандер Спок, когда я отдаю прямой приказ, я ясно даю понять, что это – прямой приказ.
      Спок остался сидеть.
      – Это означает, что вы можете не оставаться, – сказал Джим.
      – Это прямой приказ, сэр?
      – Нет, это не приказ.
      – В этом случае, я останусь. Мне любопытна профессия мисс Лукариэн.
      Возможно, я неверно судил о ее характере. Я бы хотел посмотреть представление.
      – Ну тогда, конечно, смотрите.
      – Спасибо, капитан. – Спок обвел взглядом театр. – Хотя я бы предпочел
      получить место в задних рядах. Таким образом, я бы мог наблюдать как за актерами, так и за аудиторией.
      – Почему бы вам просто не расслабиться, мистер Спок? – спросил Джим. – Вы сможете пронаблюдать за аудиторией на втором представлении.
      Если Спок и понял, что Джим шутит, он этого никак не показал.
      – Превосходное предложение, – сказал он. – У людей столько изящных и противоречивых представлений. Очень интересно исследовать их в необычных условиях. Вам известно, капитан, что отделения Общества Плоской Земли появились уже на нескольких планетах, колонизированных людьми?
      – Нет, это мне не известно. – Джим пытался понять, а не дурит ли его Спок, но это казалось слишком не в его характере. – Но я не понимаю, как вы связываете водевильное представление с поверьем, что Земля плоская.
      – Не само представление – магию. Магию использовали для обмана, для внедрения веры в сверхъестественное…
      – Мистер Спок, – сказал Джим немного резковато. – Это развлечение, а не заговор. Вы что, ждете, что Линди с компанией устроит спиритический сеанс? Чтобы помочь вам – конечно, за соответствующую плату, – вызвать дух вашей почившей двоюродной бабушки Матильды?
      Огни рампы мигнули. Гул голосов начал утихать. Спок посмотрел на Джима, почти что нахмурившись.
      – Откуда вы знаете, капитан, что у моей матери была покойная ныне тетя, которую звали Матильда?
      – Я… – Джим хотел было сказать, что у него и вообще у половины взрослых людей, которых он знал, были двоюродные бабушки по имени Матильда; это было очень популярное имя два поколения назад. Но вместо этого он ухмыльнулся. – Магия, полагаю.
      Огни снова мигнули. Аудитория притихла.
      Как только огни совершенно погасли, и Джим стал ожидать выхода Линди
      на сцену, он снова задумался о своих к ней чувствах. Он прочел ей лекцию по этике; сейчас ему придется проверить, как он может следовать своим собственным правилам.
      С тех пор, как он показал ей нулевой гравитационный узел, он был
      постоянно занят; и она тоже была занята. Он едва видел ее: пару раз – махание рукой через всю столовую. Укол сожаления, что ее улыбка значила не больше, чем «Привет, приятель». Вспышка ревности (тут же взятой под контроль), – когда он увидел, как Стивен дотрагивается до ее руки.
      Джим снова, – не в первый раз – пожалел, что рассказал ей о Гиоге, о тех нескольких ужасных минутах в спасательной шлюпке. Ему казалось почему-то, что, если бы он не рассказал ей, она бы теперь относилась к нему по-другому.
      Ей не нужно еще одного, о ком следует заботиться, подумал он. Ей нужен кто-то надежный, кто-то, на кого она с уверенностью сможет опереться. Даже если ей этого и не потребуется, она просто будет знать, что, если что, то она сможетна него рассчитывать…
      И я тоже, если бы я даже никогда не стал этого делать, – просто знать, что я могу…
      Но он знал, что у него такого человека нет.
      Что ж, и это неплохо, решил Джим. Хорошо, что я не сказал ей о своих чувствах. Даже если бы я ей все рассказал, даже если бы она ответила мне взаимностью, – все закончилось бы точно так же, как с Кэрол. Хорошо, что Линди не поняла, что я пытался ей сказать.
      А, может, и поняла, подумал он. Может быть, она все прекрасно поняла, но не захотела полюбить кого-то, кто побудет немного с нею, а затем уйдет.
      Голубое пятно света вспыхнуло на середине сцены. Амелинда Лукариэн – больше не «Линди» – смотрела в зал, молча, отстраненно, даже мрачно. На ней был серебряный костюм, отблескивающий множеством других цветов. Джим бы поклялся, что сцена до этого была пуста, даже когда померкли огни рампы. Амелинда просто появилась там, – словно силой магии. Интересно, как же она это сделала, продумал он.
      Ты начинаешь думать как вулканец, тут же сказал себе Джим. Последуй своему совету: откинься на спинку кресла и наслаждайся представлением.
      – Досточтимые члены экипажа звездолета «Энтерпрайз». – На сцене
      голос иллюзиониста обрел глубокий и сильный тон, от которого по спине Джима даже прошел холодок. – Добро пожаловать на первое межзвездное представление Классической Водевильной Ворп-скоростной компании. Меня зовут Амелинда, и я волшебница. Я покажу вам иллюзии – или саму реальность. Вам судить, что из двух.
      Она выхватила из воздуха поблескивающий предмет. По публике пронесся
      удивленный гул. Прозрачный голубой диск поймал луч света, сконцентрировал его и снова послал в пространство.
      – Народ с Тау Цети Два – настоящие минералогические виртуозы. Они
      изготовляют свои деньги из чистого сапфира, – сказала Амелинда. – Драгоценные камни покоряли воображение мыслящих существ с доисторических времен, – и кое-кто даже считает, что драгоценные камни обладают своей собственной силой, силой, превосходящей воображение.
      Она подняла сапфировую монету над головой, схватила ее другой рукой, – и та исчезла.
      – Мой папа, бывало, говорил мне, – «с дураками деньги врозь», – сказала Амелинда. – Но вы же знаете, какими капризными порой бывают дети. Я ему на это отвечала… – Она потянулась вверх и выхватила новую монету из ничего.
      Джим обнаружил, что он аплодирует вместе со всей остальной аудиторией, – за исключением, он заметил, коммандера Спока.
      Спок наклонился вперед, внимательно глядя на сцену. Между его бровями
      залегли две вертикальные складки. Затем, почувствовав на себе изучающий взгляд Джима, он расслабился и выражение его лица стало таким же бесстрастным, как прежде.
      Аплодисменты затихли. Все замерли в ожидании.
      – Это, конечно, – сказал Спок ровным голосом, – та же самая монета.
      Джим бросил на коммандера косой взгляд. Амелинда поколебалась – но
      так недолго, что Джим не был уверен, что она вообще что-то слышала.
      – Это мне было на руку, мои магические деньги, как называл их папа, – сказала Амелинда, – когда я была маленькой. В школе был один хулиган, который отбирал деньги у тех, кто слабее. Когда бы он ни пытался стянуть мою монетку, она исчезала.
      Она потянулась за второй монетой; как и первая, она исчезла у нее из руки.
      – Монета по-прежнему у нее в руке, – сказал Спок.
      – Коммандер Спок! – прошептал Джим.
      – Да, капитан? Никаких следов фазерной или транспортаторной дематериализации. Следовательно, монета должна быть по-прежнему в ее руке. Если только, – сказал Спок задумчиво, – это не голографическая иллюзия.
      – Коммандер, заткнитесь. Это – прямой при…
      – Свет, – сказала Амелинда.
      Джим поднял глаза. Амелинда стояла на краю сцены, глядя вниз. Ее
      тяжелые переливающиеся волосы блестели, они были до плеч по обоим сторонам лица, и до пояса – на спине.
      Зажглись огни рампы.
      – Коммандер Спок, – сказала Амелинда, прекрасно владея голосом, – не будете ли вы столь любезны повторить ваш комментарий так, чтобы все остальные могли вас слышать?
      – Я сказал, что монета – либо голограмма, либо она по-прежнему у вас в руке, – сказал Спок.
      – Голограмма? Это было бы надувательством. – Она протянула вперед раскрытую ладонь. – И монеты у меня в руке нет.
      – В другойруке, – сказал Спок.
      – Ни в той, ни в другой, – Амелинда вытянула другую руку, открытую и пустую.
      Спок поднял бровь.
      – Везет нам, да? – сказала Амелинда. – А если бы я родилась на Тау Цети Два, и была бы одним из ее восьмируких обитателей… «Монеты нет у меня в руке, и в этой руке нет, и в этой…» Мы бы полночи это слушали.
      Аудитория рассмеялась вместе с ней.
      Она снова протянула руку к Споку.
      – Я обычно вызываю попозже добровольца, но, раз уж вам так не терпится, коммандер Спок, вы можете мне помочь прямо сейчас.
      Спок поднялся со своего кресла и вспрыгнул на сцену.
      Амелинда посмотрела на Спока с улыбкой, признавая в нем достойного оппонента.
      – Так вы утверждаете, что у меня только одна монета.
      – Я сказал, что оба раза вы выхватили из воздуха одну и ту же монету, – сказал Спок.
      – Я не порицаю вас за то, что вы так думаете. Ведь воздух так бесплотен. Интересно, что можно найти в более плотных субстанциях? Держите руки ладонями вверх.
      Спок повиновался. Потянувшись к его левому уху, Амелинда достала монету и уронила ее, сверкающую, в протянутые руки Спока.
      Аудитории это понравилось. Джим засмеялся, под впечатлением от смелости Амелинды, пригласившей вулканца посмотреть на ее иллюзии с близкого расстояния. Амелинда тем временем выхватила монету из-за правого уха Спока. Одну за другой, она начала доставать монеты из-за ушей Спока и ронять сапфировые диски в его руки, до тех пор, пока не осталось никаких сомнений по поводу, не голограммы ли это. Каждый кристалл ударялся о другие с высоким, чистым звоном. Спок смотрел на них в замешательстве.
      – И всего-то ничего, потому что из воздуха, – сказала Амелинда. Затем она вспыхнула. – Простите, – сказала она, в первый раз немного утратив свое сценическое хладнокровие. – Дешевая шутка.
      Спок пытался удержать в руках все монеты, но одна все же выскользнула у
      него из рук, покатилась по сцене и исчезла в тени. Не обратив на нее внимания, Амелинда начала зачерпывать монеты из рук Спока и бросать их в зал, пока Спок снова не остался с пустыми руками.
      – Теперь они попали в хорошие руки, – сказала Амелинда, – и даже я не могу заставить их вернуться.
      Зал взорвался рукоплесканиями. Амелинда низко поклонилась. Ее волосы
      упали вперед, почти достав пол. Когда она снова выпрямилась, они были отброшены назад, словно темный, переливающийся плащ.
      Спок двинулся к своему месту.
      Иллюзионист остановила его.
      – Не так быстро, – сказал она. – У меня еще есть задание для моего добровольца.
      Появились Чеснашстеннай и еще один фелиноид; они толкали перед собой
      большой ящик. Четыре его стороны были из прозрачного стекла, филигранно переплетенного и вставленного в раму. Ассистенты крутанули ящик и остановили его на середине сцены.
      Амелинда открыла его и слегка постучала по его твердой внутреней поверхности волшебной палочкой. Откуда взялась палочка? – подумал Джим.
      – Пустой ящик. – Амелинда взмахнула над ним своей палочкой. – Он установлен высоко над полом, в нем нет ни потайных выходов, ни электроники. Мистер Скотт!
      Амелинда взмахнула рукой. Луч прожектора высветил ячеистый диск, который до той поры висел, невидимый, в тени над сценой.
      – Не будете ли вы столь любезны объяснить назначение этого устройства?
      – Да, – сказал Скотт. – Это транспортаторный щит. Ни один транспортатор не может работать вблизи этого маленького устройства.
      – А само оно работает?
      – Я сам его настроил, – сказал Скотт.
      – Благодарю вас. Доктор Маккой!
      Маккой тоже поднялся на сцену и встал рядом со Скоттом.
      – У вас с собой трикодер, доктор Маккой?
      – Да.
      – Проверьте, пожалуйста, магический ящик, – на предмет электроники, или чего-нибудь подозрительного.
      – С удовольствием. – Маккой повертел трикодером, который стал издавать гудки и завывания. – Ничего, – сказал он. – Самый обыкновенный ящик.
      – Вы так думаете? Пожалуйста, установите ваш трикодер так, чтобы он просигналил в ответ на использование транспортационного луча, и поместите трикодер перед ящиком.
      Маккой сделал, как она попросила, и отступил туда, где стоял Скотти.
      По виду Спока можно было подумать, что ему хочется оказаться где-
      нибудь в другом месте.
      – А теперь, мистер Спок, если вы войдете внутрь…
      – Зачем мне это делать?
      – Потому что… – со второго слова Амелинда смягчила тон. – Потому что, как и раньше, у меня нет ничего в рукаве.
      Она отбросила рукава до локтей. На ее предплечьях ясно читались мускулы. Она повернула руки ладонями вверх, показывая, что они пусты.
      Она протянула руку к Споку, указывая другой рукой на ящик. Он снова сделал вид, что не заметил ее руки, но забрался внутрь ящика. На его лице читалось некоторое замешательство.
      Амелинда закрыла ящик. Спок стоял между прозрачными стенами. Огни мигнули и изменились, отражаясь от стекла, затемнив все, кроме смутных очертаний фигуры Спока.
      – Теперь я закрою его там.
      Чеснашстеннай скакнул вперед, держа футляр со шпагами. Амелинда
      выбрала одну из них, уперла ее кончиком в пол, и оперлась на нее, так, что она согнулась как клинок спортивной рапиры. Она ослабила давление, и шпага распрямилась.
      Она пронзила ящик, направив клинок в одно из отверстий в стеклянной филиграни.
      Зрители ахнули.
      – Пожалуйста, молчание, – сказала Амелинда. – Вы не должны мешать моей концентрации. Это может быть… опасно.
      Конец клинка торчал с другой стороны ящика на уровне груди Спока.
      Переменчивый свет сверкал на острой стали. Иллюзионист выбрала вторую шпагу и снова проткнула решетку. Скоро уже дюжина шпаг проникли сквозь ящик и расплывчатые очертания фигуры офицера по науке.
      – Вот так никто, ничто не сможет ускользнуть из этого ящика. Кто-то скажет, что и выжить никто не может.
      Ассистенты закрутили ящик. Изменчивые лучи прожектора заиграли на их
      мехе и на стекле, – пятнами, как свет на воде.
      – Стоп!
      Амелинда вытащила шпаги из ящика и разбросала их по сцене – они падали, стуча. Она потянулась к задвижке, поколебалась, отчего напряжение в зале усилилось.
      Она рывком открыла дверцу. В тот же миг, зажегся ровный свет. Джим мигнул, слегка ослепленный. Внутри ящика виднелась фигура. Амелинда взяла ее за руку.
      Леонард Маккой сделал шаг из волшебного ящика под ошеломленное молчание. Джим посмотрел туда, где по-прежнему стоял, глядя на происходящее, Скотт. Он не заметил ни когда Маккой двинулся с места, ни куда он двинулся. Восклицания и аплодисменты обрушились на сцену как волна. Амелинда и Маккой дружно поклонились.
      Свет ослабел и погас.
      Стивен встретил Спока, когда тот выбрался из «волшебной» коробки.
      – Вулканцы вообще бестактные ребята, но ты – это нечто особенное, – сказал Стивен.
      – Как обычно, смысл твоих слов ускользает от меня, – сказал Спок.
      – Оставайся здесь, пока не придет Линди и не позволит тебе выйти.
      – Я бы предпочел вернуться в зал.
      – Ты уже почти испортил один из номеров Линди! Ты останешься здесь.
      Не бойся, тебе не придется мириться с моим присутствием. Ты пропустишь мое выступление – но это, я уверен, тебя не расстроит. – И Стивен поспешил на сцену, оставив Спока в одиночестве.
      Спок осмотрелся. Секретный выход из «волшебного» ящика вел в смежный с театром конференц-зал. Разнообразный необычный реквизит заполнял помещение: причудливые костюмы, самодельные приспособления, музыкальные инструменты, коробки с гримом, маски, поводки.
      Спок бы никогда не разгадал способ ускользнуть из ящика, но, испытав его на себе, мог только восхищаться его простотой. Почему это, подумал он, капитан вел себя так обеспокоено, перед тем, как Спок взобрался на сцену. Замечания Спока были логичны. Более того, они дали ему возможность понаблюдать за представлением с более близкого расстояния. Спок не ожидал получить такое преимущество, но следует пользоваться такими случайностями, когда они происходят.
      Он по-прежнему полагал, что его первоначальные наблюдения и замечания были верны: фокусница дважды вынула «из воздуха» одну и ту жемонету, и монета оставаласьв ее руке, в то время как она показывала публике другую. Но то, что она исполнила, когда он бросил ей вызов, Спок не мог определить. Как не мог он и понять механизм, с помощью которого она извлекла полную пригоршню сапфировых дисков – неважно, из воздуха ли или из-за его ушей. Спок почувствовал большое уважение к фокуснице и ее технике. Ему стало интересно, что происходит на сцене. Фокусница могла совершать любой обман перед глазами доверчивых людей. Возможно, она выслала его сюда, чтобы Спок больше не наблюдал за ней.
      Спок взял в руки маску и стал ее разглядывать. Глубокие морщины придавали лицу маски почти свирепое выражение. Черный газ занавешивал отверстия для глаз, затемняя глаза актера, который надел бы ее.
      Дверь скользнула, открываясь. Быстро вошла Амелинда и остановилась в пяти шагах от него, уперев руки в бока.
      – Что вы о себе возомнили, что срываете мое представление? – ее голос был натянут от гнева, который она подавляла на сцене.
      – Срываю? – сказал Спок, – Я всего лишь указал на…
      – Всего лишь? Всего лишь! Почему бы вам было не подняться и
      разъяснить досконально все, что я делала? Тогда бы каждый мог сказать: «о, да это так просто– всякий может это делать». Но всякий не можетэто делать, – если только он не постановил для себя пару часов каждый божий день посвящать тренировке! Мистер Спок, как вы могли поступить так со мной? Я думала, вы ко мне хорошо относитесь.
      – Я ни к кому не отношусь «хорошо», – сказал Спок. – Это не в моей
      природе – относиться хорошо либо плохо. И в мои намерения не входило пренебрежительно отозваться о ваших достижениях.
      – Вы могли выставить меня дурочкой!
      – Не желая выказать пренебрежение, я не смог бы и объяснить все ваши
      иллюзии. Но вы намекнули, что монета исчезла в силу сверхъестественных причин, и я почувствовал, что моей обязанностью является указать на то, что ничего подобного не произошло.
      – Сверхъестественных причин! – Она недоверчиво посмотрела на него. – Вы же не думаете, что я ожидала, что все это проглотят, правда же?
      – Прошу прощения?
      – Вы что же, думали, что я хотела, чтобы все поверили, что я сделала нечто большее, чем просто трюк? Вы думали, что они поверили, что я использовала… – она засмеялась, – сверхъестественные силы?
      – Известно, что маги занимались обманом. Что же до умозаключений относительно того, чему верят или не верят какие бы то ни было люди в тот или иной момент, я бы на них не отважился.
      – Черте что! – сказала Амелинда. – Конечно, было дело, обманывали. Но на каждого иллюзиониста, который когда-либо выдавал себя за медиума, или пророка, или телекинезиста, или что там еще, всегда была добрая сотня, которые говорили: «Мы устраиваем представления. Мы показываем фокусы. Приходите и позвольте заморочить вам голову». И можете быть уверены, что никто из тех, кто работает над этим, не рекламирует себя в качестве настоящего мага!
      – Это убедительно, – сказал Спок. – Я не подумал об этом.
      – Каждый в зале знал, что я просто показываю трюк. Именно на это они и пришли посмотреть. Они не хотели узнать, как я это делаю, – и вот здесь вы и могли напортить. Им напортить, неважно, что мне. Вы этого не понимали?
      – Нет, – сказал Спок. – Не понимал.
      – Вулканцы и дети, – сказала Амелинда. – Никогда не устраивай представление для вулканцев и детей. Вот что мой папа всегда говорил. И я начинаю думать, что он был прав.
      – Но если вы не хотели, чтобы люди думали, что вы работаете со сверхъестественными силами, зачем вы объявили, что это ваш метод?
      – Это был штик.
      – Пожалуйста, объясните ваш термин.
      – Ну, штик. Это… его сложно объяснить.
      – А. Технический термин.
      Она хихикнула, затем посерьезнела и кивнула.
      – Верно. Технический термин. Это строчка, которую вы используете, чтобы затянуть публику в ваш мир. Убедить их последовать за вами.
      – «Внушить отсрочку недоверья», – сказал Спок.
      – Ну… да. Немного причудливо, но, пожалуй, если хотите, можно и так сказать.
      – Я процитировал земного поэта. Так он описал искусство поэзии. Я думал, все люди изучали его произведения.
      – Наверное – в школе. Я не знаю, я не ходила в школу.
      Припомнив ее представление, Спок поднял бровь.
      – Но, со сцены вы сказали – «школьный хулиган»…?
      – Это я сочинила. Хорошо звучит.
      – Часть… «штика»?
      – Очень неплохо, мистер Спок. Знаете… а вы на сцене очень эффектны. Вы естественно держитесь. Как насчет повторить номер во втором представлении?
      – Я планировал наблюдать за аудиторией.
      – Вы сможете понаблюдать за ней из-за кулис. После того, как вы заговорите со мной и я ушлю вас. Это самое меньшее, что вы можете сделать, после того, как вы чуть не сорвали мой номер.
      Спок задумался над предложением.
      – Но я не сорвал ваш номер. Мои замечания о ваших фокусах позволили вам продемонстрировать еще более впечатляющий трюк. Я подозреваю, что вы запланировали эту последовательность.
      – Запланировала? – Амелинда снова засмеялась. – Я, конечно, молодец, но не настолько же! Может, папа мог бы отколоть такой номер. Может, когда-нибудь и я смогу, но в этот раз – нет. Не намеренно.
      – В этом случае, вы эффектно импровизируете.
      – Надо быть готовой ко всякому, – сказала Амелинда. – Ну, так как? Вы мне поможете?
      – Хорошо, – сказал Спок. У него еще будут возможности понаблюдать за людьми, а это – уникальная возможность ознакомиться с уникальным человеческим существом. – Я помогу вам, если мне не нужно будет способствовать распространению веры в сверхъестественное.
      – Великолепно, – сказала Амелинда. – Только еще одно.
      – Что же?
      – Мне придется показать вам, как делаются некоторые фокусы. Это значит, вы будете моим ассистентом – станете одним из нас. Вам нельзя рассказывать наши секреты еще кому-то.
      – Например?
      – Ладно. Например, вам нельзя никому говорить, как вы выбрались из волшебного ящика. И нельзя говорить, что в фокусе с исчезновением я использую кодовую отмычку. – У нее в руках вдруг оказался миниатюрный прибор, который использовался для снятия электронных кодов.
      Спок подумал.
      – Это в высшей степени нелегальный прибор, мисс Лукариэн.
      – Только оттого нелегальный, что его используют взломщики, чтобы
      взламывать замки и проникать всюду. У магов всегда имеется целый мешок всяких приспособлений, за которые бы их немедленно арестовали, если б они использовали их за пределами сцены. Ну, так что вы скажете – вы пообещаете молчать, или вы меня выдадите?
      – Пообещаю.
      – Хорошо. Ладно, пойдемте посмотрим представление из-за кулис.
      Он последовал за ней за кулисы. Освещенный лучами прожекторов,
      Стивен выстроил в воздухе арку из вертящихся, горящих факелов – он, казалось, едва касался их, когда ловил и снова подбрасывал, закручивая, в воздух. Его длинные светлые волосы, перехваченные голубой шелковой лентой, были собраны на затылке.
      – Кстати, мистер Спок, – сказала Амелинда. – у вас ведь, наверное, есть что надеть, кроме этого? Что-нибудь более броское?
      Спок хотел было возразить, затем передумал.
      – Думаю, это можно устроить, мисс Лукариэн.
      Амелинда и Спок подошли ближе к сцене.
      – Вы можете видеть зал вон оттуда, мистер Спок, – сказала Линди. – О! Хикару!
      Хикару Сулу ждал за кулисами, одетый в трико и колет опираясь на шпагу. Мистера Кокспера он еще не видел. Он полагал, что тот в своей гримерной.
      – Я готов, – сказал он.
      – Он вам разве не сказал? – спросила Линди.
      – Кто и что мне не сказал?
      – Мистер Кокспер объявил забастовку.
      Хикару сам удивился, какое он почувствовал разочарование. Затем он просветлел.
      – Как насчет дублера? Может, я смогу сыграть вместо него.
      – Правда? Это было б здорово. Вы раньше выступали на сцене? Вы помните монолог?
      – Нет, я раньше не выступал, но я уверен… то есть… – Быть знакомым с Шекспиром и быть способным выйти на сцену и представить отрывок – это все-таки две разные вещи. – Думаю, я поторопился с заявлением, – сказал он.
      – А вы могли бы выучить монолог к завтрашнему дню?
      – Конечно!
      – Хорошо. Если вы думаете, что можете с этим справиться, приходите завтра на репетицию.
      – Приду!
      Джим, сидя в зале, смотрел выступление Стивена. Выступление завершилось жонглированием вращающимися ножами и зажженными факелами. Оно было таким же ярким и пламенеющим, как и сам актер. В конце концов, Стивен поймал факелы и ножи, сдернул с волос ленту и поклонился.
      Маккой проскользнул в зал и сел в кресло мистера Спока.
      – Боунз, думаю, у тебя большое будущее в водевиле, – вполголоса сказал Джим.
      – А у тебя проблемки, мальчик, – сказал Маккой. – Я собираюсь занять у Линди волшебный ящик на то время, что мне понадобиться, чтобы перебросить тебя в лазарет для осмотра.
      – Ш-шш! – сказал Джим. Перед его мысленным взором так и стояла Маккоевская регенерационная культура, которая, пущенная в тубу с глюкозой, превращает ее в тубу пульсирующего зеленого желе. – Не разговаривай на представлении.
      После того, как Грег и Марис отплясали свой номер, на сцену скользнул Марцеллин. Заставляя свое тело говорить за свое воображение, он начал создавать вокруг себя невидимый мир.
      Джим был совершенно околдован представлением. Один номер сменялся другим, и он даже забыл думать о том, куда же все-таки подевался офицер по науке.
      Запела Филомела, заставив публику сперва засмеяться, затем загрустить, затем проделать то и другое одновременно.
      Чеснашстеннай с другими фелиноидами, включая двоих из команды «Энтерпрайза», станцевали охотничий танец. Джим и раньше слыхал об этом танце, мифологическом представлении истории их народа, но раньше никогда его не видел. Он был волшебным, эротичным и тревожным.
      Упал занавес и свет стал приглушенным, Настало время для нео-шекспировского выступления мистера Кокспера. Джиму стало любопытно, – хотя, поскольку он более-менее знал, чего ожидать, – он полагал, что любопытство его можно было назвать нездоровым.
      Но мистер Кокспер так и не появился, поднявшийся занавес открыл взорам, вместо актера, пастельное облако пушистых пуделей, выпрыгнувших на сцену, и заскакавших по кругу. Вслед за ними появился Ньюланд Рифт, одетый в белую шляпу и завернутый в шелк кимоно. Собачки сели в одну линию, поперек сцены, подобрав лапы, высунув розовые язычки, блестя белыми зубами. Джиму захотелось, чтобы он сидел подальше.
      К крайнему его изумлению, номер Рифта оказался именно таким увлекательным, как утверждала Линди. А собаки на сцене настолько отличались от таковых в любое другое время, насколько утверждал Рифт. Они прыгали в обручи, они гавкали хором и созвучно, они прыгали друг через друга и проползали друг под другом, они составили шестиуровневую пирамиду, ловко и осторожно балансируя на спинах друг друга. В конце номера Джим уже вовсю аплодировал. Когда Рифт двинулся со сцены, пудели последовали за ним, выстроившись в аккуратные ряды. Затем актеры снова вышли на сцену, чтобы принять аплодисменты под занавес. Среди них был коммандер Спок. Он переоделся в коричневую с золотом тунику и тоже поклонился, как другие.
      Все друзья Розвинд отправились на представление, но Розвинд надо было ждать завтрашнего представления, потому что она не смогла достать билет ни на одно из двух сегодняшних. Это все было на совести ее новой соседки; если бы Розвинд не пришлось принимать душ в раздевалке, у нее была бы куча времени этим утром, чтобы достать себе место в театре.
      Розвинд вернулась в свою каюту. Ее новая зеленая соседка по комнате, похоже, и не собиралась вылезать из душа. Розвинд сначала разозлилась, но потом забеспокоилась. Лейтенант Ухура предостерегла ее от того, чтобы напугать создание, иначе оно могло впасть в спячку, а что она сразу же сделала? Она на нее наступила. Затем закричала на нее. Розвинд попыталась убедить себя, что она может заявить, что она не беспокоила странное существо, но отпечаток ее ноги никуда не делся.
      Начальник существа обязательно должен был скоро позвонить, чтобы спросить, почему оно не явилось на службу. Но, возможно, к этому времени синяк пройдет.
      Коммандер Спок был одет в коричневую бархатную тунику и на втором представлении. В ней он шагнул и внутрь филигранного стеклянного ящика. Амелинда объявила публике, что она собирается делать – что она хотела, чтобы публика видела, что она делает. Стекло немного приглушало ее голос для Спока. Он услышал металлический шелест, когда она вытащила клинок. Она заняла у мистера Сулу его антикварную саблю, которая смотрелась в высшей степени реально. Спок приготовился исчезнуть.
      Ящик вдруг резко дернулся, бросив его на стенку. Острая боль пронзила его, как будто одна из волшебных шпаг Амелинды действительно прошла через его тело. Спок упал…
      Джим почувствовал, как задрожал «Энтерпрайз». Он вскочил на ноги в тот самый миг, когда зазвучал сигнал тревоги, и помчался на мостик.
      Он скользнул в свое кресло. Сулу, нелепый в своем колете и трико, бежал сразу за ним и тут же занял свое место за рулевой консолью. Звезды крутились на видовом экране – «Энтерпрайз» кувыркался.
      – Что-то выдрало нас из ворпа! – сказала коммандер Чеунг. – Мы вернулись в нормальное пространство.
      Сквозь хаос голосов корабельной связи пробился голос Скотта.
      – Ворп-двигатель заглох, капитан. С чем мы столкнулись?
      – Пытаюсь выровнять курс, сэр! – сказал Сулу. – Но на импульсные подается только половина энергии.
      … и, через миг беззвучной пустоты, Спок оказался стоящим на четвереньках в комнате совещаний.
      – Мистер Спок! – Амелинда опустилась на колени подле него.
      – Надеюсь, это не была… – Он остановился, чтобы перевести дух, – не была одна из ваших особо успешных иллюзий.
      Сигнал тревоги пульсировал тревожным светом. Дальше по коридору,
      «щеночки» мистера Рифта заливались истерическим лаем, и доносились успокаивающие их раскаты глубокого голоса Рифта. Спок с трудом поднялся на ноги и, покачнувшись, оперся рукой о стену. У него по-прежнему кружилась голова, но, конечно, он не был ранен магическими шпагами.
      – Я не знаю, что случилось, – сказала Линди. – Будто кто-то поднял весь
      корабль и бросил его куда-то. Я боялась, что вы застрянете в этом аппарате…
      – Я вполне в порядке.
      Линди вышла за ним в коридор.
      – Вы сможете сами дойти, куда идете?
      – Конечно, – сказал он.
      – Я должна быть уверена, что все в полном порядке.
      – Не беспокойтесь обо мне. – Он вошел в лифт.
      Она быстро кивнула и поспешила прочь.
      – Мостик, – сказал Спок. Лифт взвыл. От ускорения, обычно такого плавного, что оно было едва заметно, кабина сильно затряслась. Спок зашатался, но удержался на ногах.
      Спок добрался до мостика, когда тревога все еще завывала. Он быстро
      вник в информацию докладов, что неслась из переговорных устройств мостика. Затем прошел к своей консоли. Гравитационное поле прыгало, все время меняясь. «Энтерпрайз» был в плену странного феномена.
      Корабль выпал из ворп-хода. Спок обычно чувствовал этот переход по изменению гравитации и освещения. На этот раз это, должно быть, случилось в то время, когда он выбирался из иллюзии Амелинды. Что за злонамеренная сила могла вырвать звездолет из искривленного пространства и вернуть его в обычный мир Эйнштейна?
      Капитан Кирк нетерпеливо смотрел на экран.
      – Джим, а нельзя нас немного выправить? – донесся из интеркома неторопливо-протяжный голос Маккоя. – А то мне тут придется лечить народ от укачивания, не говоря о ссадинах и ушибах.
      – В данном секторе гравитационных волн не обнаружено, капитан, – сказала Ухура.
      – Мистер Скотт! – сказал Джим. – Мне нужна ровная подача энергии.
      – Делаю, что могу.
      Аппаратура издала сигнал.
      – Капитан, – сказал Спок, – Аномалия, строго прямо по курсу.
      Рывки и дрожание «Энтерпрайза» внезапно оборвались. Странное спокойствие воцарилось на корабле.
      Джим разжал пальцы, которыми держался за подлокотники кресла.
      – Спасибо, мистер Спок. Максимальное увеличение, мистер Сулу.
      Спок попытался подобрать поступавшим с сенсоров данным аналогию,
      используя планетарные, звездные или квази-звездные объекты. Ничего не получилось.
      – Максимальное увеличение.
      Огромная изогнутая поверхность заполнила экран, надвинулась ближе. Джим удивленно откинулся назад.
      – Щиты на полную мощность! – сказал он.
      – Объект на расстоянии семисот тысяч километров, капитан, – сказал Спок.
      – Дайте уменьшение, мистер Сулу. Опустить щиты.
      – Боже, – сказал Маккой. – Что это?
      Джим и не заметил, когда Маккой появился на мостике.
      – Боунз – повреждения?…
      – Физически – ничего серьезного. Но все хотят знать, что происходит. – Маккой подождал. Но объяснить никто ничего не попытался. – А чтопроисходит?
      – Когда мы это поймем, мы тебе первому скажем.
      – Уменьшаю изображение, сэр, – сказал Сулу.
      Как только Сулу дал уменьшение, переливающаяся выгнутая поверхность превратилась в сферу, в гигантскую жемчужину. С дальнейшим уменьшением она стала одной жемчужиной среди многих. Паутина серебристых стренг соединяла сферы, формируя гроздь. Изображение еще уменьшилось. Конструкция задрожала, как мыльные пузыри, собравшиеся на поверхности воды. Большинство пузырей были сферическими, но некоторые вытягивали длинные отростки, похожие на гребешки на стебле диатомовой водоросли.
      Джим смотрел в восхищенном изумлении. Образ на экране давал странное чувство. Хотя уменьшение продолжалось, объект продолжал заполнять экран от края до края. В результате, казалось, что он не уменьшается в размере, а, наоборот, распространяется, как будто не имеет пределов.
      Сперва просто стало ясно, что он огромен, затем он стал изумлять, затем пугать.
      Сенсоры и инструменты были позабыты, каждый на мостике смотрел на гигантскую структуру с почти благоговейным страхом.
      Наконец на экране показались ее пределы. Необычайно красивая конструкция светилась своим собственным светом. Люминесцентный скелет поддерживал мыльные пузыри кожи. Пятна, вспышки и потоки света следовали изгибам ее ветвей и формировали будто паутинно-прозрачное озеро по ее центру. При этом уменьшении, пузырчатая поверхность стала гладкой и прозрачной жемчужно-серой кожей, натянутой на просвечивающие ребра.
      – Оно… – медленно сказал Маккой, – Оно кажется живым.
      – Никто его не признал? – спросил Джим и немедленно пожалел о своем
      легкомыслии. Вряд ли время было удачным для шуток, особенно плоских; к тому же, единственным откликом на его шутку было нервное хихиканье энсина откуда-то из-за спины.
      – Оно не принадлежит никому в составе Федерации, – сказал Спок.
      – Спасибо, мистер Спок, – сказал Джим. Он сжал челюсти. Только еще не хватало начать хихикать, как нервный энсин.
      – Его диаметр… почти семь тысяч километров, – сказал мистер Спок.
      – Это же пол – Земли! – воскликнула Ухура.
      – Половина диаметра, – спокойно сказал Спок. – Если говорить о массе – то, конечно, гораздо меньше.
      – Капитан, – сказал Сулу. – Эта структура не нанесена ни на одну карту.
      Кроме того, сенсоры были настроены на дальнее сканирование. Они ничего не засекли. Этого там просто не было несколько минут назад. И не только там, нигде в округе не было.
      – Что вы пытаетесь сказать, мистер Сулу? Что оно самосюда как-то перенеслось?
      – Да, сэр.
      Джим уставился на структуру. Никакой источник энергии, созданный технологиями, известными Федерации, не мог ввести объект такого размера в ворп. Если бы в Клингонской Империи открыли, как это делать, стали бы они держать это в секрете? Может, и стали бы. Но лично Джим думал, что они бы об этом раззвонили. Вовсю.
      – Мистер Сулу прав, капитан, – сказал Спок. – Сенсоры ничего не
      засекли, – ни приближения неизвестного корабля, ни планетарного тела на нашем пути – до того, как гравитационные пертурбации повлияли на наш курс.
      – Ну, и откуда ж оно взялось, Спок? – спросил Маккой. – Из воздуха?
      – Определенно нет, доктор. Там нет воздуха.
      – Я использовал, – сказал Маккой, – идиоматическое выражение.
      Спок поднял бровь при слове «идиоматическое».
      – Метафора, – сказал Маккой. – Она не обязательно означает то, что говорит.
      Джим хотел было вмешаться, чтобы удержать Маккоя от дальнейшего углубления в тему, но тут лейтенант Ухура ахнула.
      – Капитан, послушайте…
      Рулады высоких звуков песни и низких стенаний, громогласное рокотание
      и звуки, подобные электрической статике, наполнили воздух, зовя, и замолкая, и откликаясь. Джим никогда не слышал ничего подобного. Причудливый диапазон, чуждая комбинация нот вызывали трепет и беспокойство.
      – Никогда не слышала, чтобы кто-то так пел, – сказала она. – И знакомых мне слов нет. Универсальный переводчик считает, что это просто шум. Ведется запись передачи, – переводчик не может определить, как работать с этим. Это рассеянная передача, сэр, – радиочастота широкого спектра. Они не… – то есть, не похоже на то, что они передают послание для «Энтерпрайза».
      – Нам бы неплохо представиться.
      – Минутку, Джим, – сказал Маккой. – Они даже и не знают, что мы здесь, – ты уверен, что хочешь им об этом поведать? Или ему? Мы не знаем, ни кто они, ни какие у них намерения…
      – Прежде, чем вы решите, что их следует опасаться, доктор Маккой, – сказал Спок, – вы могли бы подождать свидетельств того, что «они» существуют. Чтобы получить такое свидетельство, мы должны попытаться связаться с ними.
      – Да какие вам еще нужны свидетельства, мистер Спок? На что эта штука, по-вашему, похожа? На маленький потерявшийся планетоид? Я знаю! На эффект магнетизма межзвездной пыли!
      – Не является невозможным представить естественный процесс, в результате которого могла бы быть создана подобная структура. Она была бы довольно нестабильна, конечно…
      – «Не невозможно» – только для вулканца! Эта штука явно была создана культурой, для которой мы можем быть не более, чем обезьянами, – если не тараканами!
      – Каковы бы ни были их намерения, – сказал Спок, – мы должны продемонстрировать наши добрые намерения.
      Боунз, вообще-то, в чем-то даже и прав, подумал Джим. Обитатели
      структуры, – если таковые существовали, – могли и не заметить «Энтерпрайз». Он по-прежнему мог развернуться, отойти, укрыться, и отремонтировать ворп-двигатель и подпространственный передатчик. Затем можно будет связаться со Звездным Флотом, заявить о возможном открытии неизвестных разумных существ…
      И Звездный Флот пошлет другой корабль, с более «опытным» капитаном,
      чтобы он занялся открытием вместо них.
      – Откройте частоту вызова, лейтенант, – сказал Джим.
      – Частота вызова открыта, сэр.
      Чужая какофония ослабла до фонового звучания. Джим поколебался. Он
      зашел слишком далеко, чтобы остановиться на этом. Но он понятия не имел, что говорить. Он прочел все отчеты о межрасовых контактах, тщательно изучил те, что были успешны, и постарался запомнить те, что прошли неудачно. Но он не смог обнаружить канву, которая объединяла бы успешные контакты, так же, как и не было таковой для неудач.
      – Говорит Джеймс Ти Кирк, капитан звездолета «Энтерпрайз». Я представляю Объединенную Федерацию Планет, межзвездный альянс, целью которого является мир, знание, дружба и сотрудничество между входящими в него мыслящими существами. Мы приветствуем вас и говорим вам – добро пожаловать. Пожалуйста, ответьте, если вы получили это послание.
      Фоновый шум прекратился.
      Ухура проверила частоты, на который миг назад все гудело.
      – Тихо на всех каналах, сэр.
      – Тишину можно посчитать некоторым свидетельством осознанного подхода, – сказал Спок.
      – Джим, по крайней мере, подними снова щиты! – сказал Маккой.
      Джим фыркнул.
      – Доктор Маккой, – сказал Спок. – Для энергии, которая требуется для перемещения этой структуры, наши щиты – не преграда. Поднять их – провокационный шаг.
      – Частота по-прежнему открыта, капитан.
      – Говорит Джеймс Ти Кирк, со звездолета «Энтерпрайз», находящегося в мирном рейсе. Пожалуйста, ответьте.
      Молчание.
      – Ничего, сэр, – сказала Ухура. – Полное молчание.
      – Тогда изображение, – сказал Джим. – Простейшее послание. Черно-белое, бит на пиксель. Дайте им горизонтальные и вертикальные исходные, так, чтобы у них был шанс расшифровать послание еще до следующего четверга.
      – Да, сэр. Вы на визуальном… сейчас.
      – Все принимают мирный вид, – сказал Джим. Пытаясь расслабиться, он уставился на сенсоры. Он положил руки на колени, ладонями вверх. Прочие на мостике тоже обернулись к сенсорам, держа руки открытыми. Размышляя об иронии демонстрации мирных намерений путем показа открытых рук существам, у которых, может, и рук-то не было, Джим подумал: что же, делай, что можешь, из того, что имеешь.
      – Сэр, я получаю передачу!
      Вот оно; первый контакт.
      – Давайте посмотрим. – Джим попытался придать своему голосу такой же спокойно-деловой тон, как у коммандера Спока, но не сумел. Его пульс здорово участился. Он глубоко вдохнул.
      Точки стали складываться в линии, линии сложились в изображение.
      Джим негромко свистнул.
      – Клянусь магнолиями моей мамочки, – прошептал Маккой.
      На Джима со слегка нечеткого изображения на экране смотрело существо.
      У него не было способа определить его размеры, но оно обладало гуманоидными формами изящных пропорций.
      Лицо его было менее гуманоидным, но все же у него было два глаза, рот и
      нос. По крайней мере, Джим решил, по аналогу, что эти именно эти части лица. Челюсть и нос существа выдавались вперед, а его огромные, сияющие глаза светились на темном лице. Нарост, похожий на усы, окружал его ноздри и обрамляла рот, но он не был ни волосами, ни отростками лоснящейся кожи существа. Он казался плотью, – темной окраски и блестящей. Существо высунуло язык и осторожно провело его кончиком по наросту. Какого цвета был последний, Джим не мог сказать, поскольку изображение, как и то, которое послал он, было черно-белым.
      Внешне спокойный, Джим пытался поддержать и внутреннее спокойствие. Что ему хотелось – так это вскочить со своего места и радостно завопить.
      – Я – Джеймс Кирк, – сказал он, тщательно произнося каждое слово.
      Транслейторы лучше работали, если произносить слова четко, а не бормотать. Может быть, даже если на «Энтерпрайзе» пока не смогут перевести язык новых существ, те смогут перевести Стандарт. – Добро пожаловать в Объединенную Федерацию Планет.
      Он вытянул вперед руки, ладонями вверх, к существу, которое молча
      смотрело на него.
      Существо сделало то же самое.
      Затем оно запело.
      Мелодия взмывала вверх и падала вниз в непривычном интервале, уходя за пределы – то верхние, то нижние, – слуха Джима. Голос давал несколько тонов одновременно и один был целым хором.
      – Замечательно, – сказал Спок.
      У Джима появилась идея.
      – Лейтенант Ухура… не согласитесь ли вы спеть ему что-нибудь?
      Зачарованная голосом, она сперва не отреагировала. Затем поднялась и начала петь.
      Джим узнал мелодию, хотя не мог понять слова. В мягких, баюкающих звуках ему слышались мир и красота, бесконечные реки и вековые хребты гор. Ухура нарисовала картину своим голосом. Джим с трудом отвел от нее глаза и снова посмотрел на существо на экране.
      Изображение начало обретать цвет и четкость. Существо оказалось темно-красным, местность позади него – серо-зеленой. Оно стояло на некотором расстоянии от высокой стены, выстроенной из огромных жемчужных сфер.
      Оно там, внутри, подумал Джим. Я вижу эту оболочку изнутри… космического корабля? Звездолета? Целого чужого мира?
      Финальная нота песни Ухуры угасла в тишине.
      – Спасибо, лейтенант, – сказал Джим, хотя хотелось ему сказать большее, – хотелось сказать, что это было необыкновенно красиво.
      Большие, остроконечные уши существа приподнялись по обеим сторонам
      его головы. Жесткие кисточки на их кончиках встали торчком.
      – Ваш родственник, мистер Спок? – вполголоса сказал Маккой.
      – Вряд ли сейчас подходящее время для ваших попыток проявить неуместное легкомыслие, – сказал Спок голосом, холодным, как жидкий азот.
      На сей раз Джим был согласен с коммандером Споком.
      – И вряд ли сейчас подходящее время для ваших споров, – сказал он.
      Существо подняло и развело руки.
      Новое изображение распространилось по экрану, захватив его яркими красками и четкими деталями.
      Темные линии, подернутые светом, сформировали очертания чужой
      структуры, распространяясь, закругляясь вверх и внутрь, выстраиваясь в будто призрачный каркас некоего сосуда. Крошечное пятнышко света, прозрачная миниатюра – «Энтерпрайз» – парил на его фоне. Он двинулся вперед, прошел над структурой, вошел в нее, пройдя между светящихся линий. И исчез.
      – Вы можете дать подобную схему, мистер Спок?
      – Конечно, капитан.
      – Лейтенант Ухура, передавайте ее нашим друзьям.
      В углу видового экрана появился чистый квадрат. На нем появилось изображение чужой структуры, удаленной перспективой; на ближнем фоне находился «Энтерпрайз». Компьютер очертил контуры, оставшиеся, когда все остальное побледнело и пропало.
      – И схему гуманоидной фигуры, внутри «Энтерпрайза».
      Спок поднял одну бровь, но повиновался.
      – Теперь растворите изображение фигуры, перенесите частички в чужое судно, и соберите их снова.
      – Ты умом тронулся, Джим? – сказал Маккой.
      – Ты не хочешь составить мне компанию?
      Существо вернулось на экран. Оно снова дотронулось до своих усов языком. Затем, совершенно однозначным жестом, указало на Джима и затем – на землю под ним. Длинные, тонкие, трехпалые руки существа заканчивались острыми ногтями.
      Джим ткнул пальцем себе в грудь и затем указал на существо.
      – Ну, Боунз?
      – Капитан Кирк, – сказал коммандер Спок, – доктор Маккой не обновил
      свой допуск к первому контакту. Срок действия прежнего закончился. Мой – действителен.
      – Минуточку! – сказал Маккой.
      – Боунз, черт тебя возьми, я…
      Джим указал на мистера Спока, затем – на новое существо.
      Существо показало им свои руки, пустые, ладонями вверх, растопырив пальцы.
      – Думаю, это приглашение, коммандер Спок.
      – В самом деле, капитан.
      – Лейтенант Ухура, примите командование. И – сделайте объявление о том, что произошло.
      – Да, сэр.
      Он встал с кресла и вспрыгнул, минуя ступени на верхний уровень мостика. Двери турболифта расступились перед ним. Спок последовал за ним, и Маккой тоже.
      – Ты что, в самом деле собираешься…
      – Я тебе говорил обновить этот допуск! – Джим был в бешенстве. –
      Какого черта, что ты тут вообще делаешь, если тебе некогда почесаться, чтоб проследить за своими разрешениями?
      Маккой начал было что-то возражать, затем сник.
      – Ты прав, – сказал он. – Это была глупая промашка.
      В транспортаторной Джим прицепил к поясу генератор энергетического полевого скафандра. Скафандр тут же распространился вокруг него.
      – Готовы, коммандер?
      – Да, капитан. – Спок тоже был окружен едва заметным дрожанием скафандра.
      Из- за скафандра голос Джима звучал громче для него самого, и приглушал
      наружные звуки. Но зато он защищал от инфекций, как, впрочем, защищал и других существ от инфекции, которую мог нести он. Костюм обеспечивал наличие кислорода, если атмосфера была непригодна для жизни людей, и даже мог защитить человеческое тело от крайних температур и давления на достаточно долгое время, чтобы перенести его транспортатором в безопасность.
      Сенсоры указывали на достаточно обычные условия в точке их назначения.
      Джим надеялся обнаружить, как это часто случалось, что микроорганизмы, адаптированные к экосистеме одного мира, не будут бурно размножаться в другом, и не составят угрозы для обитателей новой планеты. Но, пока они не знают этого наверняка, он и Спок будут в этих костюмах.
      Маккой что-то проворчал, когда Джим ступил на платформу транспортатора. Спок встал рядом.
      – Отправляйте.
      – Отправляю, – сказал Кайл.
      Джим почувствовал холодок, затем миг дезориентации. Транспортатор был
      настроен на то место, с которого с ним разговаривало существо.
      Джим и коммандер Спок материализовались. Они стояли на огромной открытой равнине. Джим пытался вобрать в себя все сразу: новое окружение, низкая гравитация, звуки, ощущения…
      И группа странных существ, которые смотрели на них с расстояния в несколько шагов. Джиму бросился в глаза один из них, с мехом глубокого красного цвета. Его уши подались вперед; его длинные горизонтальные зрачки расширились, став овальными. Чувствительная структура выше рта встопорщилась, и существо снова дотронулось до нее своим длинным языком. Джим решил, что оно обнюхивало их или снимало какое другое измерение, о котором он просто не имел представления. Его полевой скафандр полностью отсекал внешние запахи.
      Существо двинулось к ним. Его мускулы плавно перекатывались под коротким мехом. Оно было выше Джима, – и выше Спока, – и имело тонкое, удлиненное телосложение. Грудная клетка хорошо выражена. На небольших ногах были когти – даже более впечатляющие, чем на руках. По бокам его гладкого, лоснящегося тела была узкая бахрома, такая же была с внешней стороны рук, и с внешней стороны ног. На руках было по три пальца, а на ногах – по шесть.
      – Было бы полезно узнать, на какой основе у этого вида строится арифметика, – пробормотал Спок. Его трикодер гудел и мигал.
      Джим шагнул к алому существу.
      Оно протянуло вперед пустые руки, ладонями вверх.
      Джим повторил жест. Существо притягивало взгляд. Джим надеялся, что
      он не делает ничего такого, что существо могло бы принять за угрозу или за оскорбление. Может, они думают о том же? может, они, как и люди, достигли того уровня цивилизации, когда уже никто не принимает за оскорбление любые невинные жесты.
      – Их анатомия и физиология не похожи ни на одну из систем, с которыми мы знакомы, – сказал Спок. – Возможность того, что мы инфицируем их микроорганизмами, или наоборот, равна десяти в минус девятнадцатой степени.
      – И что это означает в обычных словах, Спок? – негромко спросил Джим.
      – Это означает, капитан, что это… – Он поколебался, прежде, чем произнес настолько неквалифицирующее слово, – невозможно.
      – Так почему же вы это сразу не сказали?
      – Я сказал, капитан.
      Существо пропело несколько нот. Универсальный транслятор Джима
      прогнал звуки через свою программу и воспроизвел то, что он посчитал переводом. Так же, как и переводчик компьютера «Энтерпрайза», он выдал ерунду.
      – Я не могу вас понять, – сказал Джим. Ему нужно было говорить с этим существом, даже если они не понимали друг друга, – для того, чтобы транслятор мог собрать данные для анализа и контекста, в котором проводить анализ.
      Существо ответило. Транслятор издал придушенный свист. Уши существа
      дернулись назад, вперед, назад. Джим снова шагнул к существу, протянув к нему руки.
      – Капитан… – сказал Спок.
      Рука Джима наткнулась на невидимую преграду, которая подалась как
      перина, а затем отжала его руку назад. Силовой скафандр Джима и барьер чужого существа при соприкосновении произвели электрическое потрескивание и завывание.
      – Спорю, вы хотели мне сказать, что они защищают себя так же, как мы – себя.
      – Именно, капитан. Но проблемы инфицирования не существует. Воздух
      пригоден для дыхания. Содержание кислорода немного выше, чем в земной атмосфере, и значительно выше, чем в атмосфере Вулкана. Температура в пределах комфортной для людей.
      – А для вулканцев?
      – Для вулканцев комфорт несущественен. Скафандры не нужны. – Он выключил свой.
      Джим дотянулся до контроля своего полевого скафандра. Тот вздохнул
      – этот звук всегда напоминал ему о сдуваемом баллоне, – и его легкое давление исчезло. Джим глотнул, потому что заложило уши. Воздух пах странно, – чем-то, похожим на корицу и огненный пиппали.
      Джим снова вжал руку в защитное поле существа, пока она не
      остановилась. Существо смотрело на него с серьезным выражением. Джим ждал.
      Поле ослабло.
      Алое существо шагнуло вперед. Два представителя разных рас в первый раз коснулись друг друга.
      Рука существа была горячей и сухой. Под кожей и мехом, плоть существа ощущалась очень плотной и напряженной – такой, будто она состояла больше из сухожилий, чем из мышц. Возможно, так оно и было. Или, может, слова «мышца» и «сухожилие» не имели никакого отношения к сложению этих существ.
      – Добро пожаловать в Объединеную Федерацию Планет, – сказал Джим. – Спасибо, что пригласили нас на ваш корабль.
      Глаза алого существа были янтарно-золотого цвета. Мех существ был
      различных цветов. И глаза тоже.
      Интересно, подумал Джим, – вот это, алое, – оно «он» или «она», или что-
      то совершенно другое?
      В условиях звездолета, одежда использовалась по обычаю, для украшения, из скромности. Никто из этих новых существ не был одет, хотя на пальцах рук и ног у некоторых были кольца. У существ не было ничего, в человеческих терминах, чего можно было бы стесняться; ничего немедленно опознаваемого в качестве органов размножения или вторичных половых признаков. Джим подавил свое любопытство на этот предмет, так же, как и на другие предметы, до тех пор, пока он не сможет общаться с этими существами и пока он не узнает об их обычаях и запретах.
      Он продолжал говорить – для того, чтобы извлечь как можно больше информации для работы транслятора. Каждое слово, которое произносил Джим, каждый его жест встречались новым хором песни. Хотя существа пели в совершенно незнакомой Джиму тональности – или может, вообще без таковой, – их пение напоминало ему камерный оркестр. Их голоса парили, взмывали вверх, и сливались. В ответ транслейтор продолжал издавать бесполезное и бессмысленное бормотание.
      – Капитан, могу я предложить?…
      – Что, коммандер Спок?
      – Отключите выход транслейтора. Процессор переведет его резерв на
      сбор данных и анализ. Принуждение к переводу за пределами возможностей прибора послужит причиной крипто-шизоидного сбоя. Кроме того, он может непреднамеренно воспроизвести… оскорбительный шум.
      Джим сделал, как предложил Спок. У него был хороший транслейтор. Если он слетит с катушек и его придется вычистить и перепрограммировать, он уже не будет прежним.
      Спок продолжал сканировать, а разум его в это время был занят несколькими одновременными цепочками умозаключений. Во-первых, он наблюдал за поведением новых существ. Он не мог определить ни одного, кто взял бы на себя главенство в разговоре с Джеймсом Кирком, кто выглядел бы лидером по своим жестам и действиям. Вместо этого они, казалось, при всяком новом повороте беседы обсуждали, что делать дальше. Хотя капитан сконцентрировал свое внимание на алом существе, – то, кто заговаривал с Кирком или делал следующий жест, было подчинено случайной выборке, – или же подчинялось схеме, которую Спок пока не мог распознать.
      Во- вторых, Спок рассматривал их окружение. Оно далеко превосходило по странности любое другое, в каком он когда-либо бывал. В одном направлении, пологие дюны вели к подножию холмов, холмы переходили в горы, горы –во все более и более высокие пики, поднимавшиеся в отдалении до тех пор, пока не пропадали за дальностью расстояния. В другом направлении, высокие каменные останцы поднимались из разбитого каменного основания, складываясь в причудливый пейзаж.
      Изгиб земли не давал появиться горизонту. Расстояние и атмосфера, а не изгиб поверхности планеты, гасили дальние виды. В радиусе 180 градусов в одном направлении этот мир был безбрежен.
      Но в другом полукружье мир имел завершение. Ограничивающая стена этого ковчега взмывала ввысь, исчезая в отдаленных высотах геометрических световых узоров неба. Ткань, формирующая стену, состояла из огромных жемчужных сфер различных размеров, плотно прилегающих друг к другу.
      Паутинная сеть над головой струила ровный свет, окружавший каждый объект неяркой круговой тенью. То там то здесь, в местах, где нити асимметричной паутины достаточно расходились, проглядывала светлая звезда.
      В- третьих, Спок следил за поведением капитана. Капитан Кирк пытался извлечь информацию достаточно систематически, указывая на себя, произнося свое имя, ведя запись ответов существ, указывая то на одного то на другого с вероятно бесполезным вопросительным взглядом, снова записывая ответы, переходя от одного материального предмета к другому. Такая система, хоть и простая, как известно, давала результаты.
      Сложность была в том, что каждая запись, которую делал Кирк, содержала огромное количество информации. Спок сомневался, что эти существа использовали такие простые части речи, как существительные, поскольку ответы, которые они давали, обладали сложностью, которая могла описывать историю, эволюцию, воспроизводство, культурные релевантности и материальную значимость каждого объекта.
      Капитан Кирк включил свой транслятор. Прибор отозвался бессмысленным чириканьем. Он снова выключил его. Существа посовещались между собой.
      У Джеймса Кирка, по мнению, Спока, был существенный недостаток – импульсивность. Он явно был куда более своеволен, чем Кристофер Пайк. Конечно, он был намного моложе, но даже в возрасте тридцати, Пайк обладал уравновешенностью, вообще-то, как правило, людям не свойственной. Серьезный взгляд Пайка на жизнь когда-то убедил Спока в том, что работать с ним – вполне переносимо.
      Кипучая, безрассудная, – человеческая – натура Джеймса Кирка не давала оснований для такой уверенности.
      Джеймс Кирк подошел к нему.
      – Я не могу получить один и тот же ответ дважды. Даже когда я выбираю
      простейший объект, я получаю разные ответы от каждого из этих существ, а иногда даже разные ответы от одного и того же, если я указываю на одну и ту же вещь дважды. По крайней мере, я думаю, что они разные. Я не слишком силен в музыке. Я не смогу воспроизвести ничего из их речи. Вы не заметили ничего, что могло бы помочь нашему с ними общению?
      У Спока были кое-какие идеи, но он не хотел представлять их в текущем
      непроработанном виде. Его предложение могло разрешить их проблемы; или же стать результатом провала. Он должен был обозначить его не раздумывая, не медля – или не предлагать ничего вовсе.
      – Возможно, капитан, что ваше восприятие верно. Многие группы существ владеют различными диалектами одного и того же языка. Кроме того, этот корабль может нести на себе различные этнические группы с различными языками.
      – Но, если это так, разве не послали бы они представителей, говорящих на одном и том же языке, так, что у них был бы хотя бы шанс осуществить с нами коммуникацию?
      – Это было бы логично, – сказал Спок. – В определенных обстоятельствах, и с нашей точки зрения. Но эти существа не обладают нашей точкой зрения. Они могут подчиняться совершенно другой системе логики. Они могут быть не готовы к встрече с другими разумными существами.
      – Но в этом же весь смысл межзвездных путешествий! – воскликнул Кирк. – Открывать новые миры, новые расы…
      – И снова, капитан – это «весь смысл» для нас. Их мотивы могут быть совершенно другими.
      Коммуникатор Кирка запищал.
      – Кирк слушает.
      – Лейтенант Ухура, сэр. К чужому космолету приближается клингонское судно.
      – Гражданское или военное?
      – Это вооруженный истребитель, модель которого компьютер не опознает, сэр. По сведениям, полученным из других источников, он может быть списан.
      Кирк взглянул на Спока.
      – Это из разряда возможного, капитан, если он устарел. Но в этом случае компьютер долженего узнавать.
      – Как далеко он? – спросил Кирк лейтенанта Ухуру.
      – Около миллиона километров, сэр. Мы далеко за пределами действия их оружия. Как и они – нашего.
      – Предостерегите его, лейтенант. Скажите им, что… может произойти недоразумение, если они останутся в пределах пространства Федерации.
      – Но, сэр…
      – Да, лейтенант?
      – Существует некоторое несогласие относительно того, где находится пространство Федерации.
      – Это так, капитан Кирк, – сказал Спок. – Как Федерация, так и Клингонская Империя претендуют на ряд секторов пространства вдоль Фаланги. Поскольку в спорной области не содержится ничего ценного, ни одно правительство не настаивало на своих притязаниях. Но также ни то ни другое правительство не сочло возможным уступить.
      Кирк вздохнул.
      – Ладно. Лейтенант Ухура, все же объявите им, что они осуществляют вторжение. Посмотрите, как они на это прореагируют. Говорите осторожно. Если они подойдут на расстояние действия вооружения, поднимите щиты. Скажите мистеру Кайлу, чтобы он был готов забрать нас на борт по моему сигналу.
      – Да, сэр.
      Кирк сложил свой коммуникатор и показал, с помощью жестов и
      пантомимы, что они со Споком должны отбыть, но вернутся. Существа вразнобой засвистели и высоко пропели что-то, похожее на звуки флейты.
      Алое существо подняло руки. Трикодер Спока засек странное электромагнитное излучение и разразился какофонией полнозвучных сигналов. Спок никогда не видел ничего подобного. Но, в конце концов, подумал он, ничего похожего на мир, заключенный внутри корабля, он тоже никогда не видел.
      – Капитан Кирк, – сказала Ухура, – мы получаем визуальную передачу… – Она описала ее: повторение схемы, которую «Энтерпрайз» направил ранее на странный корабль. Крошечные схематичные фигурки перенеслись из мира-корабля по переливающемуся лучу, и исчезли внутри «Энтерпрайза».
      – Спасибо. Лейтенант, – капитан Кирк дотронулся до своей груди, указал за пределы мира-корабля, затем указал в землю.
      – Верно, – сказал он. – Мы должны на некоторое время уйти. Но мы вернемся. Мы вернемся.
      Существо сложило руки. Хаотические показания трикодера Спока
      улеглись. Затем существо развело руки, раскрыв ладони, обращенные кверху.
      Кирк ответил тем же самым жестом. Человек и новое, неизвестное
      существо смотрели друг на друга. Алое создание быстро выбросило язык, снова дотронувшись им до выроста над губами. Спок заметил новые странные данные, получаемые трикодером. Обитатели мира-корабля не имели оборудования – видимых, механических приспособлений, – чтобы создавать визуальные передачи. Сенсоры не указали на присутствие опознаваемых электронных устройств в пределах своего действия.
      Кирк снова открыл коммуникатор.
      – Кирк – «Энтерпрайзу». Поднимайте нас, мистер Кайл.
      Холодная дезориентация транспортировки охватила Спока.
      Он снова возник рядом с капитаном Кирком на транспортаторной платформе «Энтерпрайза».
      – Мы должнынайти лучший способ общения с ними, – сказал Кирк по пути на мостик. – Если я передам данные с моего транслятора на компьютер корабля, каковы шансы получить хоть какой-то результат?
      – Пока нельзя сказать, капитан. Язык достаточно необычен, чтобы я посоветовал проявить осторожность. Принуждение компьютера немедленно разобраться в нем может вызвать сложности в дальнейшем.
      Как только Кирк шагнул на мостик, лейтенант Ухура вернулась к коммуникационной консоли.
      – Ну, и что там было? – потребовал Маккой.
      – Это невероятно, Боунз. Лейтенант Ухура… дайте связь по кораблю, пожалуйста.
      – Канал открыт, сэр.
      Джим поколебался. Как следует объявить о встрече с совершенно новыми
      разумными существами? – спросил он себя. Особенно с такими, технологии которых превосходят наши?
      – Кирк – всему персоналу. Гравитационное поле космического корабля сбило «Энтерпрайз» с курса, но корабль не пострадал. Мы установили мирный контакт с обитателями космического судна, ранее неизвестными разумными существами.
      Он подумал, не должен ли он сказать что-нибудь еще, что-нибудь об
      исторической встрече, но заявить такое показалось ему слишком патетичным и в то же время довольно слабеньким, учитывая обстоятельства, так что он жестом велел Ухуре закрыть канал.
      – Лейтенат Ухура, что там клингонский корабль?
      – Их капитан предпочитает не менять курс.
      – В самом деле? Давайте взглянем на него.
      При взгляде на изображение, появившееся на видовом экране, Спок поднял
      бровь. Это вовсе не был устаревший, побитый корпус, не подлежащий ремонту, списанный военный корабль, но олицетворение самой передовой технологии Империи, настолько новой, что Спок никогда прежде не видел истребителя, подобного этому.
      – Капитан, вряд ли можно считать возможным, что этот корабль принадлежит гражданскому лицу.
      – Понимаю, коммандер Спок. Лейтенант Ухура, я буду говорить с его владельцем.
      Изображение владельца корабля появилось на экране. Спок призадумался.
      Даже когда шанс – один к миллиону, или один к биллиону – этот шанс существует. Потому что, хотя корабль был военным, его владелец был гражданским лицом.
      В отличие от любого клингонского воина, этот гражданин Империи был одет в свободные одежды из светлой струящейся ткани, и в кожу с серебряным тиснением. Ее рыжеватые волосы рассыпались по плечам, – свободно распущенные, не считая головной повязки, и она подчеркнула складки на лбу с помощью поблескивающего золотого макияжа. Она была необычно вооружена: старого образца и немалой разрушительной силы бластер на одном бедре, холодное оружие – может быть, клинок крови? – Спок слышал о таких, но никогда не видел – на другом. Клинок и бластер свисали с пояса, украшенного причудливым узором из драгоценных камней. С пояса также свисала бахрома с маленькими дисками на концах, – как будто дополнение к украшению. Но Спок знал, что кристальные диски – нечто гораздо более значительное, чем безвкусное излишество. Диски составляли трофейную бахрому, повесть для тех, кто мог прочесть ее, – о подвигах ее владельца. Среди цветных дисков поблескивало пугающее количество светлых: диски, означавшие жизни, взятые в открытом бою. Один из них она приобрела совсем недавно, так как его цвет еще не окончательно поблек.
      – Я – капитан Джеймс Ти Кирк, – сказал капитан нарушительнице. – Ваш корабль вторгся в пространство Федерации. Звездный Флот стоит на страже ее границ.
      – Я – Коронин, владелец «Куундара». Империя может не согласиться с вами относительно этих границ. – Она бросила взгляд куда-то в сторону и щелкнула пальцами. – Звездный Флот!
      Розового цвета животное размером с небольшую обезьянку, одетое в
      миниатюрную форму офицера Звездного Флота, вспрыгнуло ей на руки. Она дернула за поводок, прицепленный к его ошейнику, заставив его вздернуть голову. Животное взвизгнуло и захныкало.
      – Видите, – сказала Коронин, – как я люблю Звездный Флот.
      – Думаю, вы найдете в «Энтерпрайзе» более сильного противника, чем в безответном животном, – сказал Джеймс Кирк. Даже Спок услышал в голосе капитана сдержанный гнев.
      Анализируя одеяние Коронин, ее внешний вид, ее произношение, Спок
      пришел к выводу, что она является членом группы Румайу, политического и этнического меньшинства основной планеты клингонов. Высший класс Румайу часто носил вуаль на публике, и Коронин тоже носила вуаль. Но она носила ее неопущенной, свисающей с ее головной повязки подобно шарфу, – объявление любому, кто мог понять этот знак, что она отрицает обычаи своего народа. То есть – ренегат. Спок понял, что их ждут сложности.
      – Не надо недооценивать меня, капитан Федерации, – сказала Коронин. – Или мой корабль. Вы бы допустили серьезную ошибку. Если бы я представляла правительство, я бы велела вам покинуть наше пространство, и подкрепила бы свои слова силой. Но я представляю только саму себя. Мне неинтересно портить совсем новую окраску моего корабля в сражении.
      – Никто не предлагает сражения, – сказал Кирк.
      – Превосходно. Значит, ни один из нас не помешает другому. Мы можем
      оба исследовать интересное образование, которое находится перед нами. Оно определенно достаточно большое, чтобы вместить две группы высадки.
      Я не верю, подумал Спок, что эта отступница заинтересована в передовом научном знании, или возможностях, предоставляемых мирным межрасовым контактом.
      – Как это… ваша земная фраза? – сказала Коронин. – Вы ведь с Земли, я полагаю, капитан? Человеческое существо? – Она резко и довольно грубо ткнула свое ручное животное под подбородок. – А, да. Я желаю вам «удачной охоты». – Она засмеялась.
      Кирк приподнялся, когда изображение Коронин исчезло с экрана.
      – Черт! Если она отправится туда, вниз, вооруженная, в поисках… кто знает чего? – может случиться все что угодно!
      – Все что угодно может случиться, когда мы отправимся туда, вниз, капитан, – сказал Спок. – Мы ненамного больше знаем о народе мира-корабля, чем она.
      – Откуда у нее этот корабль? Конечно, не Империя ей его передала… может, она шпион?
      – Никакой агент не стал бы афишировать себя, появившись на военном корабле, построенному по последнему слову техники, – сказал Спок.
      – Если только это не то, что они хотят чтобы мы думали, – сказал Кирк.
      – Мы не можем гадать, каковы замысловатые сюжеты, измышляемые
      наиболее скрытными умами олигархии клингонов, – сказал Спок. – Этот путь никуда не ведет. Мы должны ждать и наблюдать, пока не получим больше информации.
      – Капитан Кирк…
      – Да, мистер Сулу?
      – Просто возможность, сэр… Может быть, с этим кораблем, – с
      «Куундаром» – произошло то же самое, что и с «Энтерпрайзом» – сбит с курса, ворп-двигатель поврежден… Может быть, Коронин не могла выйти из пространства Федерации, если даже хотела. Может, она просто тут подвисла, пока не сможет наладить свой корабль.
      – Подвисла?
      Сулу вспыхнул.
      – Простите, сэр, – это слово, которое ребята из компании Линди используют, когда хотят сказать, что они задерживаются, пока не будут готовы отправиться в путь.
      – Ясно, – капитан Кирк откинулся на спинку кресла.
      Мир- корабль на экране медленно плыл в вакууме, идеально мирный на вид. Спок слишком хорошо понимал, что этот мир может стать заложником войны, даже ее предлогом. Здесь многое будет зависеть от действий молодого капитана «Энтерпрайза» –от действий человека.
      Офицер по науке подключил свой трикодер к корабельному компьютеру и начал анализировать данные. Новая раса обладала необычными способностями.
      – Очаровательно, – пробормотал Спок.
      – Что такое, Спок?
      – Образы, которые мы видели на нашем экране, передало красное существо. Оно создает радио-частоты с помощью своего собственного тела. Биологический контроль над электромагнитными излучениями. В высшей степени необычно.
      – Ну, не знаю, – сказал Маккой. – Вон на Земле, электрический угорь делает то же самое.
      – Доктор Маккой, – недоверчиво сказал Спок, – презрение к неизвестным существам – это на вас не похоже.
      – Мистер Спок…
      – Их контроль точен. Он беспрецедентен. Они создают изображения, они их передают, безо всякой помощи того, что нам известно как технология.
      – Коммандер Спок!…
      – Я думаю, мистер Спок пытается сказать тебе, Боунз, что электрический угорь не показывает домашнее кино.
      – Это была шутка,мистер Спок! Шутка! – сказал Маккой. – Вы не думаете, что это забавно?
      – Определенно нет, – ответил Спок.
      – Чтоб я еще когда пошутил с вами!…
      Спок бесстрастно оглядел его.
      – Я посчитаю это обещанием. И буду вам признателен, если вы его сдержите. – Он повернулся к нему спиной и продолжил работу, не обращая больше внимания на доктора.
      Джим повернулся к ним спиной и перестал обращать внимание на обоих. Он уставился на мир-корабль.
      – Невероятно.
      Однако, разглядывание корабля вряд ли приближало его к его пониманию, или к переговорам с его обитателями, или даже к обеспечению защиты его собственного корабля и команды от вторгшегося клингонского.
      – Мистер Спок, – сказал Джим, – как скоро вы сможете подготовить наше
      возвращение на мир-корабль? Я хочу исследовать его… я хочу посмотреть, из чего состоит его структура. Лейтенант Ухура отправится с нами в качестве консультанта по переговорам, и…
      Спок прервал его.
      – Капитан, вы сделали опасное допущение.
      – И что вы этим хотите сказать, мистер Спок? – сказал Маккой.
      – Вы говорите об исследовательских стратегиях, как если бы мы
      высадились на обычной планете с обычной доиндустриальной культурой. Но это – непланета. Эти существа могут применять, а могут и не применять механические или электронные технологии, сходные с нашими, но они совершенно точно не преиндустриальны. Они соорудили мир-корабль. Мы не можем взять наши приборы и контейнеры для образцов и вторгнуться с ними в их цивилизацию. Нас туда не приглашали.
      – Ну, вообще-то как раз приглашали, так сказать, – сказал Кирк.
      – Вы, конечно, вольны рассматривать ситуацию и в таком ключе, – сказал Спок. – Но представьте, прошу вас, как бы мы реагировали, если бы мы пригласили людей с мира-корабля к нам сюда, и они материализовались бы на мостике и начали брать образцы воздуха, нашей крови, и исследовать состав самого корабля.
      Кирк посмотрел на Спока задумчиво.
      – А вы принимаете это близко к сердцу, правда, коммандер Спок?
      – Безусловно нет, капитан, – ответил Спок, спрашивая себя, оскорбляет
      ли его Кирк намеренно или по неведению. – Просто я хочу подчеркнуть, что, в то время как у нас есть возможность изучать пре-электронную культуру любым способом, – этичен ли он, или нет, деликатен или нет, – наш осознанный выбор состоит в том, – только потому, что эта культура не может нам противостоять, – что мы заведомо не можем обращаться с этой культурой в манере кавалерийского наскока. Имея перед глазами их космическое судно, мы смело можем заключить, что их технология превосходит наши. Я предлагаю, чтобы мы определились с нашей манерой поведения.
      – Но какое у нас доказательство, – сказал Маккой, – что существа, с которыми вы и Джим разговаривали…
      – Общались, – сказал Спок. – С помощью способностей, присущих им, а не нам.
      Маккой сердито уставился на него.
      – … с которыми вы и Джим разговаривали, – те же самые, что построили мир-корабль?
      Спок потерял дар речи. Маккой видел данные, и все же он задавал такой
      вопрос? Спок встречался с ситуациями, когда единственное остро высказанное сомнение меняло его восприятие – полностью и бесповоротно.
      Но это небыл тот случай.
      – Наше короткое общение убедило меня в том, что обитатели мира-корабля и построили его, – сказал он.
      – Переводя на обычный язык: вам кажется, что они построили его.
      – Это мое мнение.
      – Да, и слегка отличное от вашего предыдущего мнения, что мир-корабль может быть естественным феноменом.
      – Так могло быть, – сказал Спок. – Но это не так. Я изменил мое мнение в силу дополнительных свидетельств.
      – Вы ссылались на присущие им способности. Представьте, что строительство тоже им присуще – наследственно, – скажем, врожденный инстинкт? Предположим, они создали мир-корабль без сознательного подхода?
      – Поскольку вы не можете всерьез предполагать, что мир-корабль – это гигантский улей, – сказал Спок, – я вынужден заключить, что вы нарушили ваше обещание не осаждать меня вашими шутками.
      Капитан Кирк прыснул, а лейтенант Ухура улыбнулась. Их веселье не доставила Споку удовольствия.
      – Никаких шуток я вам не говорю, – раздраженно сказал Маккой. – И это моглобыть инстинктивным творением. Это возможно.
      – Как и ваше предположение, что кто-то другой, а не люди с мира-корабля построили его? Какой сценарий вы предлагаете? Что его построила для них совсем другая раса? Было бы очаровательно ознакомиться с вашей концепцией подобной расы. Я не сомневаюсь, что вы отнесете ее к приматам…
      – Слушай, Спок!… – воскликнул Маккой.
      – Коммандер Спок, доктор Маккой, – сказал Кирк, – нет резона драться из-за догадок. И нам не придется гадать, если мы расшифруем их язык.
      – Полагаю, их язык базируется вне местного бессознательного, – сказал Спок.
      – Если это верно, – сказала Ухура, – тогда… мы, может быть, вовсе не сможем перевести их язык.
      – Местное бессознательное! – Маккой рассмеялся. – Вы же не… не можете всерьез верить в этот полет теоретической фантазии!
      – Я нахожу ее эстетически удовлетворительной, – сказал Спок. – Как вам, возможно, известно, наиболее эстетически удовлетворительные теории часто оказываются верными.
      – Но местное бессознательное – в самом деле интригующая теория, доктор Маккой, – сказала Ухура.
      – Это лажа!
      – У вас есть право на собственное мнение, – холодно сказал Спок, – даже если это – интеллектуальный фанатизм.
      Маккой фыркнул.
      – Не могли бы вы изложить мне эту теорию, Спок? – сказал Кирк. – Что такое местное бессознательное?
      – Это предположение, что все существа в пределах определенной области
      объединены таким образом, что их мыслительные процессы связаны между собой на базовом уровне. Вот почему, – согласно теории, – языки из различных эволюционных систем поддаются взаимному переводу.
      – На Земле это – теория коллективного бессознательного Юнга, – сказал Кирк. – Верите вы в нее или нет, вряд ли она противоречива.
      – Идеи сходны, сэр. Но в данном случае, слово «местное» заключает в себе нечто большее, чем одну расу, одну планету или даже скопление звезд.
      – Это он пытается сказать, – сказал Маккой Кирку, – что он считает, будто эти существа прилетели из другой галактики.
      – Я думаю, что это в высшей степени вероятно, – сказал Спок.
      – Коммандер Спок, если эта теория верна, и мы не можем перевести их язык, то мы никогда не сможем общаться с ними.
      – Напротив, капитан, – сказал Спок. – Теория говорит, что язык за пределами местного бессознательного не может быть переведен. Она не говорит, что он не может быть понят.
      – Я не знаю, как там насчет местного бессознательного, коммандер Спок, – сказал Кирк, – но ваши доводы относительно мира-корабля меня убедили. Возможно, мы сможем получить у его обитателей разрешение изучать их мир. Тем временем, нам следует переопределить нашу стратегию, и в первую очередь… нашу манеру поведения.
      – Капитан Кирк!
      – Да, мистер Сулу?
      – Сэр, к нам приближается корабль…
      – Снова Коронин? Скажите ей, чтобы отошла.
      – Это не «Куундар», сэр… это очень маленький корабль, шлюпка… что-то вроде яхты… с мира-корабля.
      На видовом экране был виден крошечный корабль, спешивший им навстречу, похожий на шипастую жемчужину, приделанную к серебристому парусу.
      Кирк бросил взгляд на Спока.
      – Интересно, – сказал он. – Есть ли у наших гостей с собой приборы и контейнеры для образцов?
 

 
      Люди с мира-корабля не взяли с собой ничего: ни приборов с контейнерами, ни коммуникационного оборудования.
      Их маленькая яхта дрейфовала в сторону «Энтерпрайза», контролируемая силовым лучом. Подойдя ближе к кораблю, она уравновесилась между гравитационным притяжением корабля и лучом. Существа с мира-корабля передали детализованное визуальное сообщение на «Энтерпрайз», ясно дающее понять, что они желали бы быть транспортированными на борт.
      – Ну, и как теперь быть с вашими драгоценными правилами, мистер Спок? – сказал доктор Маккой. – Если Джим пустит этих ребят на борт «Энтерпрайза», мы тут все просто унарушаем Первую директиву.
      – Цель Первой директивы – защищать молодые, развивающиеся культуры от шока встречи с продвинутой технологией, – сказал Спок. – Но, в чем-то вы, возможно, правы, доктор Маккой. Возможно, нам нужно ограждение от шока ознакомления с обитателями мира-корабля, так что мы должны задействовать Первую директиву в целях нашей собственной защиты.
      – Это абсурд!
      – Так ли, доктор?
      Кирк вмешался, чтобы пресечь дальнейший спор.
      – Может, мне и следует задействовать Первую директиву, чтобы защитить вас двоих друг от друга, – но у меня достаточно свидетельств, что люди с мира-корабля не нуждаются в ее защите.
      Коронин на борту «Куундара» наблюдала, как яхта новооткрытых чужаков
      покинула гигантский корабль и медленно поплыла к федеральному кораблю «Энтерпрайзу». Она крепко выругалась. Если Федерация полагает, что она будет просто сидеть сложа руки и ничего не делать, пока они там заманивают новую расу в альянс, они еще большие дураки, чем она полагала. Она зашагала из угла в угол командной палубы, не отрывая, впрочем, внимания от наблюдательных портов. Рабочая команда лихорадочно трудилась над гиперпространственными двигателями. Звездный Флот вспрыгнул ей на ногу и захныкал, прося приласкать и угостить.
      – Прочь! – закричала она. – Веди себя тихо, а то посажу на привязь! – Примат шмыгнул на ее кровать, лег на меховое одеяло и принялся следить за каждым ее движением.
      – Станции!
      Техники подпрыгнули при ее команде.
      – Н-пространственные двигатели!
      «Куундар» зарокотал и двинулся вперед.
      – Капитан – «Куундар» запускает двигатели.
      Джим беспомощно смотрел, как боевой корабль отступницы приближается
      к «Энтерпрайзу» и проходит провокационно в пределах досягаемости. Куда это, интересно, Коронин направляется с этим кораблем и своей запуганной зверушкой? Джим ничего не мог сделать, не мог даже поднять щиты, пока люди с мира-корабля не окажутся на борту.
      – Глаз с нее не спускайте, и с сенсоров тоже, мистер Сулу, – сказал Джим. – Это все, что мы пока можем сделать. – Он поднялся и, вместе с Маккоем, направился в транспортационную. Лейтенант Ухура и коммандер Спок последовали за ними.
      У людей с мира-корабля, очевидно, не было приспособлений, подобных
      транспортатору, подумал Спок. Однако же они отнеслись к нему как к чему-то привычному, возможно, даже примитивному.
      Спок не сомневался, что они смогут дуплицировать установку, если
      посчитают, что она им необходима.
      Спок уже начал формулировать свое собственное мнение относительно
      обитателей структуры, – мнение, которое, – он это прекрасно сознавал, – опиралось на недостаточные данные. Но он был готов отбросить любые допущения, которые окажутся несостоятельными, поскольку так, должно быть, и будет по ходу дела. Тем временем, ему нужна некоторая основа, с которой можно начать работу.
      Он посчитал яхту игровым элементом. Обитатели мира-корабля могли запросить транспортировку напрямую на «Энтерпрайз». Вместо этого, они выбрали прибытие на маленьком судне, двигающемся за счет отражения фотонов от паруса. Хотя это и поразило Спока как легкомысленность, и, хотя он предпочел бы встречу с существами, отчетливо ориентированными на рациональный подход, подобно вулканцам, способность к игре хорошо служила ему в его споре с доктором Маккоем: он сомневался, что доктор снова сравнит общество людей с мира-корабля с сообществом пчел. Маккой по-прежнему мог отнести их высокий уровень технологий к внешнему влиянию, но это ошибочное мнение должно было также вскоре уступить очевидности.
      Худощавое, неодетое, высокое существо с пустыми руками начало формироваться на транспортаторной платформе.
      Спок понял, какую он совершил ошибку.
      – Подождите! Гравитация… – Спок прыгнул вперед и подхватил
      существо, как только оно материализовалось – в гравитационном поле, в несколько раз большем, чем то, к которому оно привыкло. Хрупкость его костей, несущественность тела, поразили его. Физическое прикосновение дало ему внезапный контакт с разумом существа. Сила этого разума полностью обрушила его защиту. Только благодаря тренированности Спока и его хорошо отточенным рефлексам они с существом удержались на ногах.
      – Мистер Кайл! – заорал Кирк. – Переправляйте наших гостей на палубу шаттлов! Немедленно!
      У Кайла перехватило дыхание. Опасность!… Но, когда материализовались
      новые существа с мира-корабля, и гравитация придавила их и они закричали песню своими высокими голосами, – Кайл повиновался.
      Транспортаторный луч перенес Спока и существо в условия одной десятой гравитации на палубу шаттлов.
      Спок выпустил алое существо и упал на колени, его тело, оглушенное силой разума другого существа, не повиновалось ему.
      Другие существа сформировались подле Афины и Амелинды Лукариэн. У одного был мех кремового цвета, мех другого был расчерчен узкими полосками золотистого и коричневого, а окраска третьего завивалась любопытными круговыми узорами.
      Музыка их общения воспарила вокруг него, словно ветровсадники, легкие существа с Вулкана, которые никогда не опускаются на землю. Экираптор тревожно фыркнул. Его крылья, покрытые перьями, захлопали по воздуху, когда Амелинда Лукариэн попыталась успокоить его.
      Три новых существа с мира-корабля широко развели руки. Длинные пальцы, до этого прижатые к предплечьям, раскрылись, расправилась бахрома по бокам, и они расправили свои широкие крылья.
      Они поднялись в опасно низкое небо.
      Спок попытался подняться, но силы покинули его. Его руки дрожали. Он едва мог поднять голову. Когда он все же это сделал, он обнаружил, что смотрит в янтарно-золотые глаза алого существа, которое стояло возле него на коленях. Оно провело языком по своим чувствительным усикам; оно подняло руку к лицу и дотронулось до лба своим пальцем с острым когтем. Оно издало звук, тон которого Спок понял как вопросительный.
      – Хорошо, – прошептал Спок, едва слышным голосом. Он и раньше знал,
      что так должно случиться, только он ожидал, что это произойдет по его инициативе; он думал, у него будет больше времени, чтобы подготовиться.
      Спок протянул руки к лицу алого существа.
      Он коснулся его разума.
      Джим метнулся из транспортаторной к ближайшему лифту еще до того,
      как Спок и существо с мира-корабля исчезли в транспортационном луче. Добраться до палубы шаттлов обычным способом было быстрее, чем ждать перезарядки луча. Маккой едва успел протиснуться вслед между закрывающимися дверями.
      – Идиот! – закричал Джим. – Вот идиот! Я даже не остановился, чтобы
      задуматься! Черт! – Он яростно и отчаянно ударил кулаком по стене. Лифт так медленно полз в сторону палубы шаттлов, что Джим начал думать, а не следовало ли ему все же дождаться луча. Двери расступились. Он бросился по коридору.
      На галерее он изумленно остановился.
      Трое из людей мира-корабля, похоже, совсем даже не пострадавшие,
      проносились взад-вперед, – летали в низком пространстве палубы. Летали! Изящные и красивые, они напомнили Джиму соколов, высматривающих добычу в летних полях.
      Афина, неровно опираясь на воздух с помощью крыльев, подняв
      голову и настропалив уши, рысила, пролетая некоторые расстояния, вслед за ними, стараясь не отставать. Музыка существ резонировала в перегородках.
      – Мистер Спок! – сказала Линди. – Мистер Спок, что с вами?
      Линди стояла на коленях возле коммандера Спока и алого существа. Вулканец, напрягшись, лежал на мягкой молодой траве, сжав руки, левая
      сторона его лица была в кровоподтеках и грязи от измельченного камня. Четвертое из существ, – алое, – приподнялось на локте, изумленно озираясь вокруг.
      Джим бросился вниз по трапу, ругая себя. Может быть, летающие люди напали – в расплату за то, что Джим не подумал о гравитации?
      – Линди, что случилось? – Джим опустился на колени возле нее.
      Коммандер Спок выглядел скверно. Кожа его побледнела до нездорового
      желтовато-зеленого оттенка, а его разодранная щека сочилась кровью глубокого изумрудного оттенка.
      – Я не совсем уверена… – сказала она.
      – Дайте ему воздуха. Пустите меня, – доктор Маккой проверил пульс Спока. – Бьется медленно для вулканца, – сказал он.
      – Опасно медленно?
      – Нет… не думаю. Он рванул из лазарета прежде, чем я составил себе ясную картину нормы для его случая. Чтоб тебя!
      – Не стоит теперь ругать его, Боунз.
      – Я себя ругаю, – Маккой покачал головой. – Это моя вина, – моя ошибка.
      Я схожу за носилками.
      – Нет, я схожу, – а ты проверь, не пострадал ли кто из наших гостей.
      – Мы… мы не… мы не пострадали физически.
      Джима подбросило на ноги. Слова складывались в песню, музыка рождала
      слова. Алый летун провел своими удлиненными пальцами по предплечьям. Он разжал внешние три пальца, на тех конечностях, что несли крылья, и потер покрытую коротким мехом кожу. Затем поднял над собой алые крылья, взмахнул ими и сомкнул за спиной Джима. В занавеси крыльев Джиму стало немного не по себе.
      Алый летун снова сложил крылья. Их перепонки зашелестели, словно шелк.
      – Вы… заговорили со мной? – сказал Джим.
      – Я все время говорю с вами, но вы меня не понимаете. Поющий мог бы понять… со временем. Но этот ваш язык, он так прост…
      – Как вы выучили его так быстро?
      – Выучили… от… – летун произнес несколько слов, совершенно не похожих на все те, которые он говорил до тех пор. – От Спока.
      Летающее существо присело возле вулканца, опершись руками об пол,
      крылья распластались по сторонам. Напряженное тело Спока немного расслабилось, но он по-прежнему не выказывал признаков того, что приходит в себя.
      – Но что случилось? – спросил Джим.
      – Моим намерением было обменяться с ним паттернами. Он согласился обменяться. Но наше общение зашло дальше этого.
      Джим попытался придумать в ответ что-нибудь осмысленное.
      – Мы не слишком часто встречаем существ со способностями, подобными вашим, с такой, как у вас, высокоразвитой технологией. Это – совершенно новый опыт для большинства из нас… Я боюсь, что он пострадал… я должен сходить за помощью…
      – Носилки сейчас будут, Джим, – сказал Маккой. Он вернулся от интеркома в конце галереи.
      Прочие летающие люди опустились на землю и с любопытством приблизились.
      – Ваше пространство для полетов очень низкое, – сказал алый летун. – Как ваш коллега разминает свои крылья? И где он охотится?
      Он говорил об Афине.
      – Она только учится лететь. Это длинная история. С вами все в порядке, да? С вами и вашими друзьями? Гравитация в траспортаторной не причинила вам вреда?
      – Причинила бы, если бы Спок не подхватил меня, и если бы вы не перенесли нас в это место.
      – Я виноват… это была непростительная ошибка.
      Летающие что-то просвистели и пропели друг другу.
      – Это принадлежит прошлому, – сказал алый летун.
      – Но что вы с ним сделали? – спросила Ухура.
      – Мне хотелось поделиться с ним радостью и песней, – сказал алый. – Но мои паттерны повредили ему.
      Появились носилки, и Маккой забрал Спока. Несколько офицеров охраны показались на галерее, но Джим жестом велел им оставаться на месте.
      Алый мигнул.
      – Вы, – поющая – вы – Ухура, а вы – Капитанкирк.
      – Меня зовут Джеймс Кирк. Капитан – это звание… это значит, что я главный на корабле. Являетесь ли вы капитаном мира-корабля… вашего судна?
      Алый дотронулся языком до своих усиков. Джим начал полагать, что этот жест означает задумчивость.
      – Я все еще обрабатываю информацию, полученную от Спока. Имя дается при рождении, а звание – когда ты становишься взрослым. Это верно?
      – Пока что сойдет.
      – В таком случае, я не «капитан» нашего… – Летун что-то прогудел, каким-то образом издав одновременно два разных по высоте звука. – Можно оставить «мир-корабль», хотя это не отражает его суть. Но у вас нет подходящего слова, и, я боюсь, ваш голосовой аппарат не сможет воспроизвести его истинное звучание. Что же касается «капитана» – у меня нет подобной концепции.
      – Ну, кто отдает приказы? Как вы управляете миром-кораблем? Кто следит за тем, чтобы с ним все было в порядке?
      – Я не отдаю приказы, но и не выполняю их. С миром-кораблем всегда все в порядке. Он… обновляет себя.
      – Вы хотите сказать, что это естественное космическое тело? Оно – результат эволюции? Это не вы его построили?
      Алый снова обменялся музыкой со своими товарищами. Ухура зачарованно подошла ближе.
      – Мир-корабль – естественное тело, – сказал алый. – Как может быть по-другому? Каков бы был «неестественный» объект? Конечно, он результат эволюции, и эволюционирует до сих пор. Все на свете эволюционирует. И, нет, его строитель – не я. Не мы. Мы слишком молоды, а мир-корабль достаточно старый.
      Это разочарует коммандера Спока, подумал Джим, и доставит удовольствие Маккою. Боунз никогда не удержится от того, чтобы сказать «Я же говорил!».
      – Поскольку вы знаете, кто мы, – сказал Джим, – возможно, вы согласитесь представиться сами. – Он выжидательно замолчал.
      Алый летун мигнул, дотронулся до усиков, снова мигнул.
      – У меня нет имени, – сказал он. – Он просвистел что-то трем прочим летучим людям, они ответили. Затем придвинулись ближе, – они были на голову и плечи выше людей.
      – О, – Джим почувствовал себя неловко.
      – Но вашему языку сложно адаптироваться к нашим паттернам.
      Возможно, мне следует поступить, как поступает Спок, и принять имя, которое ваш аппарат речи способен воспроизвести.
      – Это бы значительно упростило дело, – сказал Джим.
      – Как люди выбирают имена в вашей цивилизации?
      – По имени семьи или личному предпочтению. Согласно расположению звезд на небе или в честь исторических фигур…
      Его собеседник снова передал информацию прочим летунам, но на этот раз их разговор продолжался несколько минут, и у Джима сложилось впечатление, что алый летун сказал что-то, что не понравилось остальным.
      – У меня нет ничего из этого: ни семейного имени, ни исторических фигур. Вид моего неба неконстантен.
      – Вы можете использовать прозвище, – сказала Ухура. – Они происходят от физических характеристик, рода деятельности… – чего хотите.
      – Например, – сказал Джим, – я про вас думаю – «Алый».
      – «Алый». Пока что сойдет. В будущем мы должны обсудить это более детально.
      – Но…
      – Мне нужно посовещаться.
      – У нас к вам столько вопросов…
      – А можно послушать? – спросила Ухура. – Я бы хотела попытаться… выучить ваши паттерны.
      Алый ничего не ответил.
      – Лейтенант! – сказал Джим. – После того, что случилось со Споком…
      – Мистер Спок провел с вами слияние разумов? – спросила Ухура Алого. – Я не могу сделать того, что он сделал, – мне придется учиться медленнее. Со мной все будет в порядке, просто позвольте мне послушать. Капитан, я думаю, это важно!
      Джиму не хотелось даже думать о возможности, что она окажется лежащей здесь без сознания, с ее утонченным лицом, расцарапанным во время конвульсивного падения. Но ее подготовка имела в виду подобные встречи; если бы он приказал ей уклониться от этого общения, она, должно быть, подумала бы, что он не доверяет ее суждению и компетенции. Это было последним, что он хотел внушить Ухуре.
      – Хорошо, лейтенант, если Алый не возражает. Но… будьте осторожны.
      Ни согласившись на просьбу Ухуры, ни отклонив ее, Алый присоединился
      к прочим, допуская Ухуру в их круг. Их голоса взмыли вверх, и слились, и захватили ее в плен музыки.
      Не сводя глаз с их группы, Джим попятился назад и вызвал мостик.
      – «Куундар» не предпринимает никаких действий, сэр, – сказал Сулу. – Совсем никаких. Но он все еще там.
      – Просто торчит там и все?
      – Просто торчит и все.
      – Ну так будем поступать так же, – сказал Джим. – Пока что. Старшина Рэнд, объявите смену физических условий. Десятиминутная отсрочка на случай возможных критических замечаний.
      Обычная на кораблях отсрочка реального изменения физических условий
      после его объявления была принята прежде всего в интересах исследователей, производящих опыты, на которых такое изменение могло сказаться, но, поскольку «Энтерпрайз» был пока недоукомплектован исследовательским составом, замечаний Джим не получил.
      Он открыл канал связи с Инженерным.
      – Мистер Скотт, – сказал Джим, – пожалуйста, уменьшите гравитацию до одной десятой «же» по всему кораблю.
      – Думаете, это мудро, капитан? Вы что…
      – У нас гости, мистер Скотт. Я бы хотел, чтобы они чувствовали себя комфортно.
      – Но, кап’тан, вы ж свободно пускаете этих ребят по кораблю! Мы не зна’м…
      Джим оборвал связь. Он бросил взгляд на группу, – уходить ему не хотелось. Но Скотт слишком уж часто с ним спорил.
      – Линди, я вернусь через минуту. Не приближайся к ним слишком близко, ладно?
      Он взбежал вверх на галерею, велел охране вызвать его, если что-нибудь изменится, и направился к Инженерному.
      На полпути к лифту он споткнулся об полку перехода на один «же», которая, он знал, сейчас будет – но забыл об этом. Его бросило вперед. Почти рефлекторно он уклонился от ребра переборки, и, падая, сумел перекатиться. Сделав кувырок, он растянулся на палубе, скорее удивленный, чем пострадавший.
      Джим поднялся на ноги, осторожно ощупывая колено. Оно болело не сильнее, чем до падения. Однако остальные части тела все же крепко приложились о палубу.
      Ну просто здорово, подумал Джим. В моей официальной биографии так и напишут: во время своего первого контакта позволяет своему офицеру по науке броситься вперед сломя голову… да, и притом сломя эту самую голову; не может заставить своего главного инженера повиноваться прямому приказу… но зато он может упасть на палубу, да так ловко, что даже при этом не убьется.
      Он чувствовал, что потихоньку, понемножку начинает распаляться: он был зол на себя, очень зол – на Скотти, и страшно разозлился на Спока. Офицер по науке принял совершенно беспардонное решение, когда пошел на общение с летающими людьми, не соразмерив риска. Вулканец заслужил самого серьезного взыскания за состояние, в которое он привел себя – при условии, что он выживет. Что же касается главного инженера…
      Джим добрался до машинного отделения, которое выглядело так, словно кто-то тут развлекался тем, что разбирал на части все оборудование подряд, не имея при этом ясного понятия, – а чем он, собственно, занят. Джим остановился возле нескольких пар ног, торчавших из-под какого-то сложного механизма.
      – Мистер Скотт. – Ни одна пара ног не шелохнулась. – Мистер Скотт!
      – Да, капитан?
      Джим вздрогнул. Скотт стоял у него за спиной и с любопытством смотрел на него, в руках у него были какие-то схемы.
      – Я хочу поговорить с вами о гравитации, – сказал Джим.
      – Оч’нь хорошо, капитан. Значит, я все ж могу оставить ее как есть?
      – Не можете. Я объявил о смене условий, и не собираюсь отменять приказ. Вы собираетесь произвести это изменение – сейчас – или мне нужно сделать это за вас?
      Скотт уязвленно посмотрел не него, однако двинулся к сложной панели управления. Моментом позже вспыхнул индикатор смены физических условий. Через тридцать секунд сила тяжести упала по одной десятой «же».
      – Вот, капитан. У вас гравитация, какой вы хотели. Да только… – Выражение лица Джима заставило его неуверенно замолчать.
      – Мистер Скотт, – сказал Джим, настолько тихо, чтобы никто в отсеке не
      мог его слышать. – Вы развели полемику по поводу каждого приказа, или запроса, который я отдал или сделал с тех пор, как принял командование. До сих пор я мирился с этим, поскольку вы хороший инженер. Но больше я с этим мириться не стану. Я предпочитаю думать, что имею дело скорее с недопониманием, чем с намеренным неподчинением командующему. Так что я не стану возбуждать дело против вас. Но кто-то из нас должен уйти, и я не собираюсь быть этим кем-то. Я думаю, будет лучше, если вы подадите прошение на перевод. При некотором везении, Звездный Флот вскоре подыщет для вас более подходящие физические условия.
      Он замолчал в ожидании ответа.
      Скотт молча глазел на него.
      – Вам ясно?
      – Перевод, капитан? – потрясенно сказал Скотт. – С «Энтерпрайза»?
      – Перевод. С «Энтерпрайза».
      Скотт ничего не ответил. Джим повернулся и зашагал прочь, с тяжелым
      сердцем, зная, что должен был решить эту проблему более удовлетворительным способом, но по-прежнему не имея представления, что бы это мог быть за способ.
      Линди ласково потрепала Афину по переливающемуся, влажному от пота плечу. Затем запустила руку в ее груву и подтолкнула вперед. Полураскрыв крылья, экираптор шагнул так, будто ему не хотелось ступать на землю. Уши его нервно прядали, стали видны белки глаз.
      – Ну, ну, лапочка, – прошептала Линди. – Тихо, лапочка, все будет в порядке. – Но летающие люди одновременно зачаровывали и пугали экираптора. Хотя Линди направляла ее в сторону от них, Афина упорно поворачивала в их сторону. Когда же тон их разговора внезапно изменился, Афина фыркнула и скакнула, резко мотнув головой и чуть не сбив Линди с ног.
      Тут Линди увидела на галерее Джима. Он быстро спустился по трапу и подошел к ней. Он, похоже, был так же взвинчен, как Афина.
      – Что тут случилось, пока меня не было?
      – Ничего. Они все так же поют друг с другом.
      – С тобой все в порядке? С Афиной?
      – Она не понимает, почему они могут летать, а она – нет. – Пальцы Линди, которыми она держала Линди за гриву, побаливали, – как и мышцы руки – от напряжения, вызванного попыткой удержать здорово сильного экираптора.
      – Может, принести аркан?
      – Не надо. Чем больше ты с ней борешься, тем больше она выходит из себя. Ей просто надо к ним попривыкнуть.
      Песня крылатых людей взлетела в крещендо. Афина, фыркнув,
      подпрыгнула, крутанув вместе с собой Линди и подняв ветер своим крылом. Джим быстро отступил.
      – По крайней мере, заведи ее в ремонтный бокс.
      – Нет! Я ее там не смогу успокоить. Не сейчас. Она поранит себя.
      – Линди, я должен думать о всеобщей безопасности…
      – Я этого не сделаю, черт! Кроме того, она слишком горячая, ей нужно
      двигаться, или ей станет плохо. Просто оставь нас в покое, и с ней все будет нормально. Джим, я не могу одновременно разговаривать с тобой и успокаивать ее.
      Джим повернулся и твердо пошел прочь, не сказав больше ни слова.
      Ему просто необходимо было сделать хоть что-нибудь, но что – он не знал, так что он вызвал мостик. «Куундар» Коронин по-прежнему не проявлял агрессии. Джим подавил желание того, чтобы Коронин что-нибудь предприняла, зная, что виной такому желанию – его раздражение. И связался с лазаретом.
      – Боунз, когда коммандер Спок сможет приступить к работе?
      – К работе! – сказал Маккой. – Не рассчитывай на него скоро, Джим. Он по-прежнему без сознания.
      – Черт. – Джим попытался, без особого успеха, заставить свой голос звучать не слишком озабоченно. Раз в кой-то веки мне нужен офицер по науке, – и пожалуйста: он идет и выводит себя из строя.
      – Джим… – сказал Маккой.
      – Что?
      – Что там у вас происходит?
      Песня все звучала, но летающие люди по-прежнему не двигались; Ухура стояла среди них, молчаливая и внимательная.
      – Боунз, – сказал Джим. – Я зол, как черт.
      … Он помнил, как парил над землей, ловя ветер, – легкое тело, длинные пальцы, неустающие тонкие мышцы. Сенсорное восприятие было не похоже ни на что, дотоле испытанное. Его сверхострое зрение различало каждую травинку, каждое движение, каждую тень. Небольшое, покрытое мехом существо, не ведающее о его присутствии, приподнялось на задние лапки над пучком травы, и понюхало воздух.
      Он почувствовал внезапный голод. И упал вниз.
      Данные на медицинских сенсорах вводили Маккоя в замешательство. Пульс коммандера Спока был сейчас достаточно частым, чтобы можно было не опасаться за его жизнь. Противошоковая терапия привела эту чертову вулканскую температуру в ее раскаленную норму. Маккой не мог обнаружить никаких функциональный повреждений. И все же вулканец оставался в глубоко бессознательном состоянии, и считываемые с мозга показания были невыражены и хаотичны.
      – Может, это он так спит, – пробормотал Маккой, раздосадованный на себя за их первый разговор, за то, что затеял спор, из-за которого Спок сбежал из лазарета. Медицинская запись Спока практически ничего не содержала. По-видимому, полувулканцы никогда не болели. Предыдущий врач оставил запись: вулканцы излечивают себя сами куда чаще, чем их излечивают врачи. Как правило, выводить вулканца из целительного транса неразумно.
      Так что, рассерженный на свою неспособность сделать что-нибудь полезное, всерьез обеспокоенный и озадаченный, Маккой стал просто наблюдать за Споком, не пытаясь пока больше ничего предпринимать. Биотоки мозга вулканца не раз и не два начинали стабилизироваться, но всякий раз снова сбивались.
      Джим сидел на нижней ступеньке трапа, глядя на летунов и на Ухуру. Интенсивный разговор все продолжался. Он подумал, не отозвать ли все же Ухуру, но она не выказывала ни малейшего признака шока, который поразил офицера по науке, ни беспокойства, ни даже усталости.
      Он припомнил, что она сказала Алому: «Мистер Спок провел с вами слияние разумов?» Он никогда не слышал такого термина, – означало ли это то самое, чем казалось по звучанию?
      Над ним послышались шаги: вниз по трапу спускался Стивен. Он присел ступенькой выше Джима и оперся локтями о колени.
      – Надеюсь, вы не ждете, что я развлеку ваших друзей, – сказал он, – потому что в одной десятой стандартной гравитации на жонглирование так же скучно смотреть, как и жонглировать.
      – Я просил критическихзамечаний, – сказал Джим.
      – А, у меня нет замечаний, только наблюдения. Так, по-вулкански. А что ониделают? – Он кивнул в сторону летунов.
      – Думаю, разговаривают друг с другом. – Джим хотел было сказать ему, –
      поскольку он все же был как-никак пассажиром, – чтобы он вернулся в отсек, где квартировала водевильная компания. Затем внезапно передумал. – Стивен, а что, вулканцы обладают экстрасенсорным восприятием?
      В первый раз с тех пор, как Джим с ним познакомился, Стивен принял совершенно вулканский вид. Он вопросительно приподнял темно-русую бровь:
      – Почему вы так думаете?
      – Из-за выражения «слияние разумов».
      – Что вы знаете о слиянии разумов?
      – Ничего, – сказал Джим. – Потому и спрашиваю.
      – Где вы о нем слышали?
      – Лейтенант Ухура, похоже, думает, что именно так Спок осуществил общение с летающими людьми.
      – Разум вулканца может установить связь с разумом другого разумного существа, – признал Стивен. Он произнес ту же самую короткую фразу, которую сказал Алый; должно быть, она была на вулканском языке.
      – И что, любой вулканец может установить эту связь? Вы можете?
      – Большинство вулканцев постарается, по возможности, избежать этого. Это… эмоциональный опыт. Что же касается меня – как бы ни желала моя семья обратного, я все же являюсьвулканцем.
      Долгий симфонический разговор закончился флейтоподобным перепевом между Алым и летуном, мех которого был расчерчен рыжеватыми и коричневыми завитками. Музыка стихла. Круг распался.
      Ухура, казалось, сбросила околдовавшие ее чары. Будто бы всю свою жизнь она искала такую музыку, которая захватила бы ее вот так, как сейчас. Ей хотелось побыть одной, чтобы прочувствовать ее, продумать ее и понять. Она негромко пропела одну фразу. Не вполне верно. Она попробовала снова. Не вполне, но уже ближе.
      Ухура боялась, что понять эту музыку до конца она никогда не сможет.
      Капитан Кирк подошел к ней.
      – Все в порядке?
      Ухура кивнула.
      – Спок вернулся к нам? – спросил Алый.
      – Нет, – сказал капитан. – Он все еще в шоке.
      Летун в завитушках ссутулил плечи и частично расправил крылья, –
      они затрепетали у него над головой. Афина, стоявшая неподалеку, тревожно фыркнула и тоже раскрыла крылья, – не то для равновесия, не то для защиты.
      Летун пристально посмотрел на Ухуру, моргая своими сверкающими пурпурными глазами.
      – Ваш язык, – сказал он, тщательно подбирая слова, – монотонен. А его шаблон тривиально прост.
      Емкость языка летунов вызывала у Ухуры благоговение: они смогли
      не только постичь чужой язык, но и выучить его буквально за несколько минут.
      Летун имел в виду именно то, что говорил. Стандартный не содержал тонов и мелодий. Чувствуя себя так, будто она утеряла связь со своим миром, она все же была признательна летуну за его утверждение. По крайней мере, она могла на него ответить.
      – В Федерации есть языки, которые нужно петь, – сказала она. И даже у людей есть говоры с мелодией. – Она произнесла несколько слов по-китайски. – Но большинство различных видов может говорить на Стандарте – я хочу сказать, они физически могут его воспроизвести. Это удобно – иметь общий язык.
      – Как вы его выучили так быстро? – спросил капитан. – И можете ли вы делать слияние разумов?
      – Способности Спока дали мне первый опыт такого общения, – сказал Алый. – У нас другие способы быстрого обмена информацией. Поэтому я и прекратила разговор с вами – чтобы передать ваш язык моим товарищам. Они возражали против того, что я буду говорить за них, а мне тоже совсем не хотелось занимать место, мне не принадлежащее.
      – Что вы имеете в виду? – спросил Кирк.
      – Это как если бы… как если бы мне пришлось стать капитаном. Вы же уже знаете, Джеймс, что у нас нет ничего подобного.
      – А теперь – вы все можете говорить на Стандарте?
      – Пока немногие могут. Через несколько ваших дней, информация обойдет весь мир-корабль.
      Подошли Линди и Афина. Афина нервно посматривала на летунов, ее крылья все еще были наполовину раскрыты и подрагивали на кончиках. Летуны смотрели на нее серьезно и с любопытством.
      – Она испугана, – сказала Линди. – Ей хочется последовать за вами, когда вы летаете.
      – Это – Афина, а вы – Амелинда, иллюзионист?
      – Да. Меня зовут Линди.
      – Прозвище?
      Линди кивнула.
      Алый протянул одну длинную, с острыми когтями, руку, Афине.
      – Афина не эволюционировала в достаточной степени к своему окружению. Она не может летать. У нее нет когтей, и она не может охотиться. Она несчастлива.
      – Боюсь, это правда, – сказала Линди.
      Экираптор ткнулся носом в руку Алого. Ухура затаила дыхание.
      Поскольку Афина была по природе своей травоядным животным, превращенным в хищное, она могла воспринять Алого как соперника или опасного хищника. При этом Ухуре подумалось, что оба варианта добром не кончатся. Но Афина не выказала ни испуга, ни агрессии. Достаточно приглядевшись к ним, она теперь, похоже, воспринимала летающих людей спокойно. Может, она думала, что это просто странная разновидность людей.
      – Бедняжка, – сказал Алый. При этом сочувственном комментарии Линди изумленно взглянула на Алого.
      – Это создание очень интересно, но мне бы хотелось осмотреть ваш корабль. – Завитки на шкуре третьего летуна сменялись золотыми и коричневыми полосами, формируя неяркий узор.
      – Гравитация теперь для вас подходит. Вы можете идти по «Энтерпрайзу» безо всякого риска.
      Стивен, стоявший в нескольких шагах от них, восхищенно покачал головой.
      – Просто не могу поверить, – сказал он.
      – Во что? – спросил капитан.
      Стивен засмеялся. Видеть открыто смеющегося вулканца было как-то
      некомфортно. Хотя Стивен смеялся не так уж весело.
      – Теперь они все благодаря Споку говорят в точности как он.
      Ухура не могла не улыбнуться, поскольку Стивен был прав.
      – У разных людей разные способы говорить? – спросил Алый.
      – Да, – сказала Ухура. – Мистер Спок принадлежит к народу, который
      делает акцент на рационализме и точности вместо эмоционального подхода…
      – К тем, кто разрушают в себе и в других все то, что придает жизни смысл, – сказал Стивен. – Радость, и любовь…
      – Вы – Стивен? – спросил Алый.
      Стивен поколебался. Ухура знала, о чем он думает: когда Алый назвал по имени ее, она тут же подумала, – что Спок сообщил о ней летуну во время слияния разумов?
      – Да, – сказал Стивен.
      – Мне в высшей степени интересно встретиться с самыми разными существами здесь и везде, – Алый дотронулся кончиком языка до усиков. – Мне не приходилось раньше встречать других разумных существ.
      – Я раньше никогда не видел корабля Федерации, – сказал золотисто-коричневый.
      – Пожалуйста, идите за мной, – сказал капитан.
      Алый и светлый вскарабкались по трапу вслед за Ухурой и капитаном Кирком, постукивая когтями по ступенькам, но золотисто-полосатый летун и кремовый с зелеными глазами, пока не говорившие на Стандарте, оттолкнулись от палубы и пролетели десять метров, что отделяли их от галереи.
      Афина фыркнула и заржала, когда крылатые люди взлетели. Линди знала, что глупо приписывать экираптору человеческие чувства, что ум ее соответствовал уму обычной лошади. И все же Линди послышалось в ее ржании одиночество и растерянность.
      – Может, они вернутся, – сказала она. А, может, и нет, – тут же подумала
      она. Ведь, кажется, Алый высказал неодобрение по поводу Афины, – сказал, что она не адаптирована к ее окружению. Когда Линди увидела, как крылатые люди взлетели, она невольно представила Афину летающей вместе с ними, на мире-корабле. Теперь она задумалась, – а, может, это возможно? Может, Алый разрешит? Она отпустила гриву Афины и слегка потрепала ее по шее.
      Стивен, стоявший у видового порта, смотрел на мир-корабль.
      – Просто нечего сказать. Он слишком невероятен, чтобы можно было хоть что-то сказать.
      Афина вдруг быстро прорысила через палубы, резко повернула и поскакала в другую сторону. Ее копыта зарывались в рыхлую землю. Ее немного занесло на повороте, когда она, крутанувшись, поскакала галопом в сторону галереи, к которой полетели летучие люди. Она раскрыла крылья. Они захлопали по воздуху. Ее копыта оторвались от земли.
      – Афина! – закричала Линди.
      Линди понимала, что экираптор все равно не остановится. Афина
      подпрыгнула и заскользила низко над палубой. Где-то в глубине ее лошадиного мозга, очевидно, угнездилась мысль, что, чтобы взлететь, надо просто следовать за летающими людьми. Но у нее не было ни достаточной практики, ни пространства перед галереей. В последний момент она попыталась отвернуть, но ударилась плечом об ограждение. Она упала и покатилась по палубе, неистово колотя крыльями воздух.
      Линди побежала к ней. Экираптор лежал, неловко разбросав ноги; одно крыло подогнулось под него, другим он по-прежнему бил по воздуху. Он вскинул голову и закричал. От испуга лошадь встретила Линди оскаленными зубами; Линди едва ли обратила на это внимание. Она ухватила Афину за челку одной рукой, а другой накрыла ее ноздри, в надежде заставить ее не двигаться. Если она сломала ногу или крыло и попыталась бы встать при этом на ноги, она бы повредила себе еще больше.
      – Тише, Афина, тише, сладкая моя…
      Вес Линди, особенно при одной десятой гравитации, вряд ли был бы помехой Афине, но голос ее проник сквозь испуг и успокоил животное, так что оно не пыталось больше дергаться. Линди продолжала шептать ей не имеющие особого смысла слова, которые еще больше ее успокаивали. Не убирая руку с носа экираптора, она осторожно провела другой рукой по его передней ноге, затем по другой. Она не обнаружила каких-либо признаков повреждения или перелома. Под пальцами, под кожей лошади, она ощущала ровные и крепкие кости. Успокоившись за ее передние ноги, Линди начала поглаживать ее свободное крыло, пока его биение не успокоилось и прекратилось. Она попыталась дотянуться до ее задней ноги, но не могла сделать это, не убрав руку с головы. Если ее отпустить, Афина вскочит на ноги и попытается бежать.
      До руки Линди дотронулся Стивен. Он положил одну руку на холку Афины, другую на ее нос, поверх руки Линди. Рука его была горячей, как будто у него был жар.
      – Все в порядке, – сказал он, обращаясь то ли Линди, то ли Афине. – У
      меня она не будет дергаться, Линди.
      Линди убрала руку из-под его руки, признательная за помощь. Если
      Стивен вообще смог приблизиться к Афине, когда она в таком состоянии, он, вероятно, сможет и убедить ее не двигаться. Он негромко начал произносить какие-то странные слова. Учащенное дыхание экираптора немного успокоилось. Линди потрепала Афину по боку, провела рукой по бедру и коленному суставу, затем ощупала скакательный сустав, сухожилие, область возле щетки и копыта.
      – Стивен, теперь отпусти ее, пожалуйста, пусть встает. Стивен?…
      Он как-то отсутствующе посмотрел на нее. Затем потряс головой, и
      пустое выражение глаз пропало. Он побудил Афину подняться на ноги. Она с трудом, неуклюже встала, – не из-за травмы, – просто потому, что лошади всегда выглядят неуклюжими, поднимаясь на ноги. Линди проверила другую ее заднюю ногу и крыло, но не нашла никаких серьезных повреждений.
      – Пусть пройдет – несколько шагов.
      Афина, опустив голову, позволила Стивену провести ее вперед. Она
      опустила крылья, затем сложила их. Насколько Линди могла судить, она была здорова. Теперь, когда прошли ее испуг и страх, Афина выглядела так, будто приняла участие в длинной, тяжелой скачке и, проиграв, надорвала сердце.
      Глаза Линди затуманились. Она боролась с собой, чтобы сохранить самообладание. Но у нее ничего не вышло, и она разрыдалась.
      – Эй, Линди. – Стивен дотронулся до ее плеча. – Она в порядке – ничего не сломано.
      – Она не в порядке! – Линди провела рукавом по глазам, чтобы стереть слезы. И сердито повернулась к Стивену. Она сердилась не на его, – может, на себя, на весь мир, – просто сердилась. – Я все сделала, что могла. Но ей почтихватило места, она почтисмогла взлететь. Это – худшее, что я могла ей сделать!
      Он приподнял одну бровь. Только тогда, когда он впадал в
      мрачноватую задумчивость, – только в эти моменты он выглядел вулканцем.
      – Логика указывает на то, – сказал он, – что, если она не может летать здесь, мы должны отвезти ее туда, где она может летать.
      – Мир-корабль…
      Серьезное выражение слетело с его лица.
      – Хотите рискнуть?
      – Конечно! Но Джим…
      – Джим? При чем тут Джим? Вопрос в том, хотите ли вы сами
      рискнуть, отправившись на невооруженной яхте в место, принадлежащее другой расе, при том, что вокруг еще болтается клингонский разбойник?
      Это немного осадило Линди.
      – Но… у нее нет причин нападать на нас.
      – А зачем ей причина?
      – Мне до нее нет дела, – сказала Линди. – Но как насчет летающих людей? Что, если они не хотят, чтобы мы отправились в их мир?
      – Они же пригласили Джима Кирка. Они даже Спока пригласили. А ведь мы куда прикольней Спока! Ну же, давай.
      Линди побудила Афину двинуться вперед. Экираптор уныло потерся об нее носом. Стивен открыл двойные двери причального люка.
      Устаревшая списанная адмиральская яхта была побита возрастом и
      полетами. Из основной кабины было выдрано все, вплоть до внутренней деревянной обшивки. Из мебели в ней оставались только сиденья пилота и второго пилота.
      – Давай, радость моя, – прошептала Линди. Афина поколебалась на пороге, дергая ушами взад-вперед. Затем осторожно ступила на борт. Ее копыта гулко простучали по деревянному паркету.
      – И насколько крупные у вас из-за всего этого будут неприятности? – спросила Линди.
      – Я отправляюсь в мир-корабль, – сказал Стивен. Я иду туда с вами или без вас, и я не нуждаюсь в позволении капитана Джеймса Ти Кирка. Вы идете со мной?
      – Да.
      Двигатель наполнил шаттл легким, еле слышным гулом. Стивен отсоединил свой корабль от докового модуля и отвел «Дионис» от борта «Энтерпрайза».
      Коронин, находившаяся на командной палубе, делала вид, что не замечает напряжения, нараставшего в боевой рубке. Ее команда не могла понять, почему она ничего не делала, почему она просто ждала и наблюдала.
      У них просто не хватает выдержки, сказала она себе. Если бы они попрактиковались в ожидании пятнадцать лет, как я, они бы поняли, как это полезно. Если бы выжили.
      Недавно, например, их интересовало, почему она пропустила парусник,
      вместо того чтобы его захватить; а также: почему она не выводит из строя «Энтерпрайз». Они верили имперской пропаганде, что «Куундар» может победить любой корабль Федерации. У Коронин было достаточно опыта и достаточно знаний, чтобы понять, что, если «Куундар» и может уничтожить звездолет класса «Созвездие», то и этот звездолет тоже может уничтожить «Куундар». Взаимоистребление не сулило выгоды.
      Она смотрела на маленький корабль, который отошел от причального модуля «Энтерпрайза». Но это был маленькая потрепанная федеративная яхта, а не парусник. Быстрое сканирование дало некоторые необычные результаты, но не те, что указывали бы на то, что чужие существа пытались скрытно проскользнуть мимо нее. Парусник постепенно отходил от борта звездолета, держа курс между «Энтерпрайзом» и «Куундаром».
      Так что, на текущий момент, забавляясь дискомфортом подчиненных, Коронин ждала и наблюдала.
      Все летающие люди получили прозвища; светлого теперь звали Касающийся Неба; молчаливый кремовый, с зелеными глазами, был назван Зеленым; а пятнисто-полосатый принял имя Солнце-и-Тень. Джим провел их на мостик.
      – Капитан Кирк! – сказал Сулу. – «Дионис» отделился от «Энтерпрайза»!
      – Что?… «Энтерпрайз» – «Дионису». Стивен, это Джим Кирк. Какого черта вы там делаете?
      На экране появилось изображение Стивена.
      – Направляюсь на мир-корабль, – сказал он.
      – Но вы не можете!…
      – Вполне могу.
      – Стивен, это первый контакт… – Он умолк, осознав, что летуны стоят позади него, глядя на все это с любопытством.
      – И лишь офицеры Звездного Флота, к тому же обладающие специальным
      сертификатом, могут говорить с новым народом, не начав при этом галактической войны? – спросил Стивен. – Я оценил вашу самонадеянность.
      – Я не могу вам позволить идти туда.
      – И как вы предлагаете меня остановить? Сбив мой корабль? Объявив
      военное положение?
      Джим заколебался. При определенных обстоятельствах, закон
      Федерации о первом контакте и шишки из Звездного Флота встали бы на его сторону, если бы ему пришлось сбить самовольно вышедший из дока корабль. Но Джим не собирался стрелять по «Дионису», и Стивен это знал. Он, вероятно, знал и то, что «Дионис» сейчас вне досягаемости транспортного луча. Джим мог бы погнаться за ним, но у «Диониса» на коротких дистанциях было куда больше хода и маневренности, чем у «Энтерпрайза»; «Дионис» вошел бы в мир-корабль, куда «Энтерпрайзу» было не попасть, прежде, чем корабль Джима смог бы набрать нужную для преследования скорость. Что же касается военного положения, у Джима не было полномочий объявлять его, да и сомневался он, что Стивен тогда будет лучше слушаться его приказов, чем теперь.
      – Вы знаете, насколько близка граница? Не говоря уже о нашем
      приятеле? – Джим бросил взгляд на Сулу. Если «Куундар» атакует «Дионис», Джиму так или иначе придется отвечать; ему придется выбирать между ответственностью за гражданских пассажиров и ответственностью перед всей остальной Федерацией.
      – Что за жизнь без риска? – сказал Стивен.
      – «Куундар» не предпринимает никаких действий, капитан, – сказал Сулу.
      – Стивен, вы не можете один лететь на мир-корабль! – сказал Джим.
      – Но почему же нет? – вмешался Алый. – Стивен, добро вам пожаловать, как и любому другому из вашей команды.
      – Алый, пожалуйста… – Джим снова повернулся к экрану. – Стивен, не делайте этого. Федерация… строго относится к тем, кто вмешивается в первый контакт, не имея на это разрешения. Кроме того, это может быть опасно!
      – В центре может быть опасно, – сказал Алый. – Там… дикие места. Но никто не причинит вам вреда на периметре. Джим, почему вы хотите, чтобы Стивен не летел на мир-корабль?
      – У нас есть правила… законы, – которые говорят о том, как вступать в контакт с расой, с которой мы прежде не встречались.
      – Как это странно, – сказал Алый.
      – Проверьте как следует список допущенных к контакту, посылая флот за мной вдогонку, – сказал Стивен.
      – Стивен!
      Изображение вулканца исчезло. «Дионис» перестал отвечать на вызов с «Энтерпрайза».
      Кажется, это правильно, что я говорил с ним спокойно и резонно, подумал
      Джим. Ему казалось, что Стивен получает от споров удовольствие. Нахмурившись, он поднялся и подошел к Сулу, сидевшему за рулевой консолью. Сулу указал на сенсоры.
      – Ничего, капитан. Коронин просто наблюдает.
      – Выжидает, – сказал Джим.
      – Что это за… предметы? – спросил Алый.
      – Какие предметы? – рассеяно сказал Джим Алому. Его беспокоило отсутствующее выражение лица Ухуры. – Лейтенант, вы уверены, что с вами все в порядке?
      – Да, капитан, – Она вернулась к своей консоли, что-то напевая себе под нос.
      – Все эти артефакты, – сказал полосатый летун.
      Солнце-и-Тень пошел по верхнему уровню мостика, глядя на инструменты и дотрагиваясь до контрольных клавиш.
      – Пожалуйста, не делайте этого! – сказал Джим.
      – Не делать чего? Не идти? Трогать? Смотреть?
      – В основном – не трогать.
      – Почему?
      – Эти «артефакты» – для контроля над кораблем. Это опасно – менять настройки, когда не знаешь, что делаешь.
      Они похожи на детей, подумал Джим. На тех, что всегда не против исследовать, откуда исходит свет или что означает кнопка.
      Касающийся Неба сказал что-то на своем языке, Зеленый ответил, и все четверо летунов заговорили одновременно.
      – Я не понимаю, – сказал Солнце-и-Тень. – Что означает «контроль»?
      – Это устройства для того, чтобы направлять «Энтерпрайз» – выбирать курс. У мира-корабля должно быть что-то подобное.
      – Нет.
      – Тогда как вы ведете его? Как вы его останавливаете и снова запускаете? Как вы отслеживаете окружение?
      Летуны снова посовещались.
      Ни одно из этих слов не применимо к миру-кораблю, – сказал Касающийся Неба.
      – Теперь яне понимаю, – сказал Джим.
      – Мир-корабль не движется, – сказал Алый. – Он не запускается, и не останавливается, – так что никто его не ведет.
      – Но он же двигался, – он вышел оттуда, где вы были, и прибыл сюда.
      – Нет, он остается на месте. Он… сложно сказать на вашем языке. Он… определяетместо. Вселенная движется вокруг него.
      – Но… – Джим умолк. Хорошо бы все же офицер по науке не был так
      неосмотрителен, чтобы вывести себя из строя. Может, вулканец смог бы обсудить физику этого дела с летунами, или, по крайней мере, определиться с терминами, чтобы все были уверены, что обсуждают одну и ту же физику. Если речь вообще идет о физике. Это выглядит скорее как религия.
      Солнце-и-Тень с неуемным любопытством тыкал пальцем в контроль сенсоров на научной консоли.
      – Солнце-и-Тень, пожалуйста, не меняйте установки сенсоров, – сказал Джим, с трудом сохраняя терпение.
      Солнце-и-Тень перестал играть контролем, но от станции не ушел.
      – Капитан, – сказал Сулу, – если мир-корабль не сменит курс, то в течение часа мы войдем в зону, на которую Звездный Флот даже не претендует.
      Джиму нужно было заняться этим, но летунов тоже надо было чем-то занять.
      – Старшина Рэнд, – сказал он, – пожалуйста, проведите для наших гостей экскурсию.
      Рэнд с опаской приблизилась к четырем летунам и попыталась убедить их
      воздержаться от игры с управлением, в то время как они забросали ее кучей вопросов.
      Джим начинал думать об Алом как о госте, который привел с собой трех
      незваных детей и остался «на послеужина».
      Для первого контакта между двумя высокоразвитыми расами это слишком, подумал Джим с досадой.
      Сулу вывел схему на экран. Три концентрические окружности означали
      границы: внутренняя – подконтрольной Федерации области, средняя – Клингонской империи, а внешнюю полагал границей Федерации Звездный Флот. Появление мира-корабля вывело «Энтерпрайз» за пределы среднего кольца. Как только они пересекут внешнее кольцо, «Энтерпрайз» будет кораблем, незаконно вторгшимся на чужую территорию.
      – Спасибо, мистер Сулу, – сказал Джим.
      Через миг Сулу понял, что капитан не намеревается отдать ему приказания о смене курса. Усмехнувшись, рулевой снова повернулся к своим приборам.
      – Алый, – сказал Джим. – Я должен поговорить с вами о серьезном деле. Вам мир-корабль движется…
      – Но мы же объяснили, он не движется.
      – Ладно! Я не буду спорить о словах. Вселенная приближает свою опасную часть к миру-кораблю. Моему кораблю нельзя попадать в эту часть Вселенной. Мне придется отойти. Если мир-корабль останется там, где он сейчас, вы можете оказаться окружены враждебными существами.
      – У меня нет причин проявлять враждебность к другим существам, – как и у них.
      – Я это знаю. Но Клингонская Империя известна тем, что сначала нападает, а потом уже задает вопросы.
      – Они не захотят нападать на мир-корабль, но мы будем рады им, если они нас посетят, – так же, как и вам.
      – Пожалуйста, отнеситесь серьезно к тому, что я говорю, – сказал
      Джим. – Вы, все ваши люди, весь ваш мир-корабль будут в
      опасности, если вы не сможете убедить Вселенную оставить вас в безопасной зоне.
      – Мне было бы жаль прямо сейчас передвинуть Вселенную, – сказал Алый. – Еще много нужно узнать о вас и вашем народе, и о тех существах, которые вам противостоят.
      – Вы понимаете слово «война»?
      – Спок передал мне это слово.
      – Война – это ужасно, Алый. Если клингоны проявят враждебность,
      – не ждите, чтобы с ней поближе ознакомиться. Двигайтесь… двигайте вселенную, если нужно.
      – Я запомню, что вы мне сказали, Джеймс.
      – Капитан Кирк! – сказала Ухура. – доктор Маккой вызывает охрану – это мистер Спок!
      Джим нахмурился, но решил, что лучше пойти выяснить, что там происходит. Алый двинулся было за ним в лифт.
      – Пожалуйста, вернитесь на мостик, Алый, – сказал Джим. – Я не знаю, что там случилось. Это может быть опасно.
      – Вы столького боитесь, Джеймс, – сказал Алый.
      – Я только беспокоюсь, что вы можете пострадать в непривычном для вас окружении! – сказал задетый Джим.
      – Джеймс, – мягко сказал Алый. – Я летаю с молниями.
      В стесненном пространстве лифта Алый приоткрыл одно широкое крыло. Тонкая, покрытая коротким мехом кожа была рассечена черным шрамом. Алый снова сложил крыло. Двери лифта открылись. По коридору разносилось эхо криков. Джим направился к лазарету, проскальзывая длинными прыжками в низкой гравитации.
      Два офицера охраны пытались удержать Спока. Один из них отлетел в сторону и ударился об дальнюю стену. Оглушенный, он соскользнул на пол. Росту в нем было более двух метров, был он массивный, с накачанными мышцами. Спок бросил его через комнату взмахом руки.
      – Коммандер Спок!
      Вулканец освободился от захвата второго офицера. Он вскинул
      руки и ударился ладонями о стены, составлявшие угол комнаты позади него.
      – Держите его! – В руке Маккоя был гипо-спрей.
      Офицеры охраны поглядели на Маккоя, поглядели друг на друга и опасливо приблизились к Споку.
      – Коммандер Спок! – Джим надеялся, что его голос сможет
      достигнуть той части мозга офицера по науке, которая по-прежнему могла отзываться на приказы. Не слишком-то мне пока что везло с приказами вулканцам, подумал Джим.
      Плечи Спока напряглись. Джим подобрался. Но вулканец не замечал Джима, он видел что-то другое. Вместо того, чтобы броситься мимо него или на него, он вскинул руки и ухватился ими за воздух. Он закричал, затем его спина выгнулась, и он упал.
      Маккой опустился возле него на колени, дотянулся до его шеи, пощупал пульс. Алый продвинулся внутрь комнаты.
      – Он с вами говорил? – спросил Джим.
      – Нет, – ответил Алый. – Но он сказал мне… он сказал нам, всем нам,
      разве вы не слышали? Его боль… Он полагал, что я снова дотянусь до него.
      Спок раскинул руки.
      – Не земля, – прошептал он. – Небо… Здесь нет неба…
      Он попытался подняться. Зашипел гипо-спрейер: Маккой ввел
      седативное. Спок недолго боролся с действием препарата, затем обмяк и опустился на пол.
      – Я не хотел колоть ему слишком большую дозу, но я боюсь, что он поранит себя, – сказал Маккой. – Он не понимает, где он. Он грезит о мире-корабле. О полете.
      Алый печально посмотрел на Спока.
      – Мне так жаль, что он пострадал. Если бы вернуть ему его знания, и забрать взамен эту боль…
      – Но что с ним, Боунз?
      – Я не знаю! – Маккой швырнул гипо-спрейер на стол. Из-за низкой гравитации он со стуком подпрыгнул несколько раз.
      – Легче стало? – сухо спросил Джим.
      – Да, – сказал Маккой. – Легче. Если б я знал, что с ним, я бы,
      вероятно, смог что-то сделать. – Он поднял Спока и уложил его на диагностический стол. Вес взрослого вулканца при гравитации в одну десятую был незначительным.
      – Что именно произошло, когда вы обменивались информацией? – спросил Джим Алого. – Если вы сможете описать процесс…
      – Мои люди общаются множеством способов., – сказал Алый. – Я могу
      говорить с другим разумом путем простой электромагнитной передачи и приема. Спок может… воспринимать информацию и передавать ее посредством влияния на паттерны мозга.
      – Тогда он, должно быть, слишком много ее воспринял, – сказал Маккой. Он задумчиво сощурился. – В медицинской литературе очень мало сказано о слиянии разумов… – Он умолк.
      – Он понял – задолго до меня, – что мы можем никогда так и не заговорить друг с другом без его способности, – сказал Алый. – Егоспособности, не моей.
      –  Егоспособности, – сказал Джим. – Слияние разумов?
      – Да, – сказал Алый. – Это я и говорю. – Он произнес необычное слово. – Этот термин дал Спок.
      – Я не говорю по-вулкански, – сказал Джим.
      – О, – сказал Алый. – Как это жаль. Вы должны его выучить. Это очаровательная интеллектуальная конструкция…
      – Простите меня, – сказал Джим, – Если бы я мог выучить чужой язык за пятнадцать минут, подобно вам, вулканский был бы одним из первых в моем списке. Но – не сочтите за грубость – мне сейчас есть о чем беспокоиться, кроме лингвистики.
      Маккой изучал показания медицинских сенсоров.
      – Мне это не нравится, Джим. Его жизненные показатели пошли вниз. В его медицинских записях есть отметка, что лучше оставить его спать, если он пострадал, – но не значит же это, что следует оставить его в коме. Но я не знаю, как его вытащить.
      – Я понимаю, Боунз. Но я не понимаю, что ты ждешь, чтобы я сделал.
      – Я поговорю со Стивеном. Может, он сможет вытащить коммандера Спока из этого состояния. Если у него естьтакая способность – я едва ли думаю о нем как о вулканце.
      – Тогда у тебя есть кое-что общее с коммандером Споком, – сказал Джим – но Стивен тебе сейчас не помощник. Он отправился на мир-корабль и отключил связь.
      – Джим, мы должны отправиться за ним – вернуть его назад!
      Джим взвесил предложение.
      – Нет, – сказал он. – Опасность для «Энтерпрайза» слишком велика.
      – Но Спок может умереть…
      – Я, конечно, сожалею. Но я должен считаться с кораблем, и с командой, и с обязательствами перед Федерацией.
      В лазарет несмело вошел Ньюланд Рифт.
      – Доктор Маккой?
      Джим вздрогнул в ожидании хора тявканий, завываний и скулежа. Но Рифт не взял своих собачек с собой. Ему, похоже, было некомфортно в низкой гравитации, и был он обеспокоен.
      – Да, мистер Рифт? – сказал Маккой. – Я очень занят…
      – Вы видели Линди?
      – Нет, в течение какого-то времени.
      – Я ее уже везде искал. Капитан, а вы ее не видели? Вы так много времени проводили вместе…
      – Простите, но я не знаю, где она. – Джим про себя поинтересовался,
      не посчитал ли бывший борец своим долгом взять на себя роль теперешнего отца Линди, и не пришел ли сюда вопросить, честные ли у Джима намерения. Мысль была устрашающая. Тот же вопрос Рифт должен задать Стивену, хмуро подумал Джим.
      – Линди должно быть, с Афиной, – сказал Рифт. – Куда бы они могли подеваться?
      – Подеваться? Что значит – подеваться? Афина просто никуда не влезет, кроме палубы шаттлов и ремонтных боксов.
      – Но ее нет ни там, ни там.
      У Джима появилось нехорошее подозрение. Линди проводит много
      времени со Стивеном, подумал он. А Стивен сейчас направляется на мир-корабль.
      А в мире-корабле Афина может летать.
 

 
      Не нужно было быть следопытом, чтобы понять, что происходило на палубе шаттлов. Отпечатки копыт Афины, так же, как и следы Линди и Стивена вели по траве прямо в модуль, к которому был пристыкован «Дионис».
      Джим негромко выругался.
      – Почему вы так беспокоитесь, Джеймс? – спросил Алый. – Они в безопасности, и им там будут рады.
      – Линди подвергается опасности со стороны тех, других, о которых я вам говорил. – Джим вызвал мостик. – Лейтенант Ухура, совершенно необходимо, чтобы я смог переговорить с «Дионисом».
      – Прошу прощения, сэр, я пыталась, но Стивен не отвечает.
      – Капитан, она так неопытна, – сказал глубоко расстроенный Рифт. – Она бесстрашна, и она верит, что компания может однажды посодействовать тому, чтобы мы подружились с Империей. Она…
      Джиму стало жаль этого сильного человека, чья сила, и опыт, и
      привязанность к Линди не могли ей помочь. Джим тоже беспокоился. К тому же он был ответственен за ее безопасность. Как сказал Рифт, она была неопытна, и не могла иметь понятия, во что ее может втянуть Стивен.
      – Не беспокойтесь, – сказал Джим Рифту. – Я найду ее.
      Добровольцев для спасательной операции Джиму долго искать не
      пришлось. Мистер Сулу и лейтенант Ухура вместе с ремонтной бригадой, прибывшей в ангар, чтобы убрать отгораживающие шаттлы загородки, подготовили к вылету «Коперник». А вот кого оставить за командующего – было проблемой.
      Со старшими офицерами у меня чем дальше, тем хуже, подумал Джим.
      Гари в световых годах отсюда, в госпитале. Коммандер Спок в коме, Маккой должен позаботится о коммандере Споке. А этот мистер Скотт…
      Джим отправился к каюте Скотта и остановился перед дверью. Он понятия не имел, что скажет инженеру.
      Он постучал.
      – Войдите.
      Скотт поднял на него глаза от смятого, исчерканного листа бумаги на столе.
      – Капитан Кирк! – Он встал.
      – Вольно.
      Скотт снова сел.
      – У нас проблема, – сказал Джим.
      – Да-а, кап’тан, что верно то верно.
      – Мы должны пока позабыть наш конфликт. Это – серьезная ситуация, и мне нужно сотрудничество.
      – Я сделал то, что сделал, – сказал Скотт. – И сказал что сказал. Я полагал, чт’ вы вели себя неблагоразумно, когда открыли корабль для существ, о к’торых мы ничего не знаем. Я и с’йчас так думаю. Капитан Пайк никогда бы не сделал такой вещи. Он вел себя… – Его голос угас.
      – Более осторожно? – сказал Джим.
      – Более благоразумно, сэр.
      – Вам придется как-то уладить вашу проблему относительно моего
      поведения, по крайней мере на время, – сказал Джим. – Мне нужно, чтобы вы приняли командование.
      – Что!
      – Я отправляюсь на мир-корабль.
      – Но, капитан!…
      – Не спорьте больше со мной, мистер Скотт! «Энтерпрайз» дрейфует в
      сторону территории Империи. Если я не вернусь к тому времени, как мы достигнем границы, вы должны оставить корабль внутри территории, которую Звездный Флот полагает под своей юрисдикцией. Если Империя вышлет разведчиков, вы можете поднять щиты, но вам не позволено ни при какихобстоятельствах – даже перед лицом враждебной силы, – применять оружие. Сделать это на спорной территории означает совершить военное нападение. Вы понимаете?
      – Я понимаю, капитан, но… – В его голосе послышалось сомнение.
      – Вы можете выполнить этот приказ?
      – Я не долж’н использовать оружие, капитан? Даже для самозащиты?
      – Никакого оружия ни при каких обстоятельствах. Если на вас нападут, поднимайте щиты. Если будет опасность того, что щиты не выдержат – уходите.
      – А если вы не вернетесь, кап’тан?
      – Это не относится к вашим действиям. Вы сделаете, что я вас прошу?
      Скотт немного подумал.
      – Не м’гу обещать, капитан. У м’ня свое собственное суждение, своя совесть, перед которой я держу ответ.
      У Джима больше не было времени на дискуссии. А настроение у него было паршивое.
      – Надеюсь, ваша совесть не настолько горда, чтобы развязать войну.
      Стивен провел «Дионис» внутрь мира-корабля, туда, где широкая,
      иссушенная равнина встречалась с выветренными скальными выходами. Двигатели, вздохнув напоследок, умолкли. Афина нервно переступила.
      Линди выглянула в порт.
      – Как красиво!
      Слоистые колонны, сложенные из эродированной осадочной породы,
      поднимались из земли; в отдалении, низкие холмы отрогов поднимались к бесконечным горам.
      Методический мозг Стивена начал анализировать картину, размышляя о
      различных способах, согласно которым такой ландшафт мог возникнуть. Ему пришлось стряхнуть ход мыслей, который начал уже выстраивать масштабную модель существующего ландшафта, исходных данных и условий, в который на мире-корабле могло возникнуть подобное.
      Он попытался разозлиться на себя за то, что снова съехал на вулканский
      образ мыслей, полагавший красоту и радость ниже анализа и информации. Злость возникла и сразу же пропала, но ему удалось выбраться за пределы анализа. Только тогда он смог увидеть, какими глазами смотрит на мир-корабль Линди.
      – Да, это прекрасно. – Он уравнял давление в шаттле с тем, что было снаружи. – Сейчас я открою люк.
      – Ага. Я попытаюсь удержать ее от брыкания.
      Двойные двери разъехались в стороны. Ветер чужого мира был сухим,
      пыльным и сладким. Мир-корабль был залит ярким светом, но воздух из-за низкой гравитации казался холодным. Из-за высокого содержания кислорода у Стивена закружилась голова; – будто он выпил.
      Линди подвела Афину к открытому люку. Экираптор дрожал от
      возбуждения и страха. Линди положила одну руку ей на холку и легко вспрыгнула ей на спину. Она пропустила ноги под крылья Афины и коленями послала ее вперед. Афина колебалась, упершись в землю ногами, прядая ушами, и раздув ноздри. Она с шумом вдыхала незнакомый воздух.
      Внезапно она сорвалась в галоп. Ее крылья расправились, перья зашелестели. Разреженный воздух приглушал топот копыт. Крылья ее поднялись, опали, и начали ровно подниматься и опускаться. Ее копыта все легче и легче ударяли в землю. Она подпрыгнула.
      И взлетела.
      Ветер отбросил волосы Линди ей за спину. Она ниже пригнулась к шее Афины, охваченная страхом, изумлением и радостью. Прохладный ветерок забрался ей под рубашку. Но ее сердце так колотилось, она была так возбуждена, что едва чувствовала холод. Афина раскинула крылья и начала парить. Она держала ноги поджатыми, будто брала высокий барьер, – самый широкий конкурный барьер в мире.
      Афина опустила одно крыло, накренилась и повернула. Линди ахнула. Земля встала к ней боком. Далеко внизу она увидела глядящего на них Стивена. Афина пронеслась точно над ним. Он повернулся, следя за ними глазами, затем засмеялся, и бросился за ними, махнув рукой и что-то крича. За ним по пятам будто котенок, прыгал Илья.
      Плечи и бока Афины покрылись потом, он обратился в пену там, где ведущая кромка крыла касалась бока, когда она опускала крылья. Она начала тяжело дышать. Взмахи крыльев замедлились, и она канула к земле, но в последний момент вскинула голову и снова попыталась подняться в небо. Линди понятия не имела, какой ей подать сигнал, чтобы она опустилась на землю. Она села прямее и поплотнее, – это был стандартный прием выездки, который заставлял лошадь замедлиться и сгруппироваться. Афина отреагировала. Она выставила крылья вперед под более острым углом. Скорость упала; они спускались. Афина снова забила крыльями, тормозя. Она коснулась земли копытами, – словно орел, протягивающий когти к добыче, – касаясь ее в галопе – полубег-полуполет. Линди снова придержала ее, перевела в кентер, заворачивая по широкой дуге вокруг корабля Стивена.
      Кентер перешел в рысь. Афина, зашелестев крыльями, сложила их вдоль
      боков, прикрыв ноги Линди теплом иссиня-черных перьев. Линди дышала еще тяжелее Афины. На глазах от ветра выступили слезы. Афина пробежала до Стивена, и остановилась.
      Линди соскользнула со спины Афины. У нее тряслись колени и сама она вся дрожала. Она потрепала Афину по шее, зарывшись лицом в ее густую гриву. Она смеялась и плакала одновременно. Афина тыкалась носом ей в бок.
      – Тебе понравилось, сладкая моя? – сказала Линди. – И мне тоже. О, мне тоже!
      Стивен положил руку Линди на плечо. По контрасту с холодом ветра она показалась очень теплой.
      – Сначала я не знал, оторветесь ли вы от земли, – Он, похоже, тоже запыхался. – А потом я не знал, вернетесь ли вы на землю.
      Линди вытерла глаза рукавом.
      – Вся эта выездка, дрессура… – сказала она. – А я так и не знаю, как подать сигнал «спускаемся с небес».
      Стивен улыбнулся.
      – Мне нужно ее отшагать, – сказала Линди. – У тебя есть старое одеяло?…
      Он исчез внутри «Диониса». Линди начала прохаживаться с Афиной,
      чтобы ее не прохватило и она не простыла. Вернувшийся Стивен протянул ей легкое одеяло, – похоже, оно было из белого шелка.
      – Оно станет ужасно грязным, – сказала она.
      – Ну и ладно. Оно не станет возражать.
      Она подумала, что он шутит. Но одеяло будто само облегло Афину,
      мягко обтекая ее бока. Линди с любопытством дотронулась до него. Оно явно испускало тепло.
      – Что это?
      – Шелк.
      – Живой?
      – В некотором роде. Нечто среднее между живым и неживым. Оно
      умеет оборачивать тебя и следить, чтобы тебе было тепло. Похоже, что это доставляет ему радость, – если ты рискнешь использовать это слово для существа, не обладающего разумом. Несчастным его тоже можно сделать – если ты его не используешь, оно умирает.
      Линди просунула руку под одеяло. Шкура Афины была сухой и теплой – не горячей, – там, где на нее лег шелк.
      Линди отпустила ее. Афина, должно быть, истратила огромное количество энергии на полет, но сейчас она не выказывала признаков усталости. Спокойная и энергичная, она вышагивала длинными благодаря низкой гравитации шагами. И даже то и дело поднимала голову и смотрела в странное, со светлым рисунком, небо. Тогда ее крылья приподымались и шелестели под накинутым шелком.
      Линди повернулась и крепко обняла Стивена.
      Стивен обвил руки вокруг нее и теперь держал ее – осторожно, опасливо, – памятуя о своей немалой физической силе. Линди дотронулась до его щеки и провела кончиком пальца по взлетающему росчерку брови.
      Он воспринимал ее разум, ее устремление, и, да, – ее красоту. Даже вулканцы не до конца вытравливали эстетическое восприятие из своих детей. Но больше Стивен ничего не чувствовал.
      Он накрыл ее руку, касающуюся его щеки, своей. И отнял ее руки от себя.
      – Линди, не надо, пожалуйста.
      – Что-то не так?
      Он отвернулся.
      – Я не могу…
      – Почему?
      – Потому что я вулканец!
      Врял ли человеку было бы под силу сдвинуть его с места. Линди дотронулась до его локтя и снова повернула лицом к себе.
      – Но ты не такой… – сказала она.
      Он сел на полоз «Диониса». Его плечи опустились.
      – Я пытался, – сказал он. – Но меня растили вулканцем,
      тренировали… – Он сложил ладони вместе, выгнув каждую чашкой. – Они учат отсекать все чувства. Помещать их в кокон, слой за слоем, – пока он не становится настолько толстым, что его нельзя пробить. Если ты восстаешь, задаешь вопросы, они становятся с тобой более терпеливыми. Немного времени – и…
      – Так вот что с тобой случилось.
      Он кивнул.
      – Я постоянно пытаюсь пробить этот кокон, пробить насквозь,
      надеясь… но я боюсь, что если мне это удастся, внутри не окажется… ничего. – Он открыл ладони и подбросил воздух, что был между них, к небу, – словно фокусник, выпускающий голубя. Но голубя не появилось. Не появилось ничего.
      – Я никогда никого не любил, Линди. Кое-кто меня однажды любил, и я хотел… я притворился… Но она поняла. Она в конце концов узнала. Я не хочу ранить кого-то еще раз так, как я ранил ее. Я не хочу ранить тебя.
      Вместо того, чтобы уйти, она обняла его и держала так, предлагая
      утешение – возможно, нуждаясь в утешении сама. Стивен гладил ее волосы, зная, что жест этот пуст и отчаянно желая, чтобы он смог наконец дать какой-нибудь настоящий ответ.
      Он открыл глаза. Зрение его было странно туманным, слух снижен; он, как мог, попытался рассмотреть незнакомое окружение. Плотный воздух имел неестественный запах. Он почувствовал тоску по горам и равнинам, и холодному ветру, ласкающему тело.
      Он попытался сесть. Широкие ремни держали его, охватывая грудь и ноги. Он в ярости рванулся. Ремни порвались. Он знал, что никто из его народа не мог быть настолько жесток и безумен, чтобы пленить кого бы то ни было. Он явился на корабль пришельцев, поверив их жестам мира, а они попытались навредить ему.
      Он оглядел помещение с углами. Ему казалось, будто он видит одновременно два изображения, – одно – хорошо известное, другое – полностью чуждое. Та часть его разума, которая идентифицировала видимое как чужое – велела бежать отсюда; та часть, что узнавала – помогала найти путь наружу.
      Возле выхода, изучая некий странный объект, сидело какое-то существо. Оно было похоже на его народ, но имело на себе какую-то защитную одежду, будто собиралось выйти в космос без яхты. Если бы оно увидело его, ему, возможно, пришлось бы причинить ему ущерб, чтобы пройти, но он ни в коем случае не хотел опуститься до их варварских действий, – безотносительно того, что они сделали с ним.
      Он осторожно двинулся к существу. Но его тело будто было ему чужим. Он споткнулся. Существо увидело его и вскочило.
      – Спок! – сказало оно.
      Оно так и не уловило момент, когда он дотронулся до места
      соединения его шеи с плечом, – когда отключилось его сознание. Он подхватил его и положил на землю.
      Осторожно, стараясь не быть замеченным, он пробирался по проходам с низким потолком. Он нашел знакомое, хотя и чуждое устройство, которое искал. Поменяв настройку, он ненадолго задумался над ним. Оно было довольно остроумным, но примитивным и грубовато выполненным, со всеми этими механическими частями и электрическими цепями. Он бы сделал его отвечающим на прикосновение разума.
      Он встал на платформу и подождал, пока луч не растворил его.
      Он материализовался внутри яхты. За прозрачными стенами ее сферы выгибался корпус «Энтерпрайза», парившего рядом, а легкий изгиб мира-корабля поблескивал и мерцал в большом отдалении. Парус яхты зарябил концентрическими кругами, которые пробежали от внешних его краев к центру и обратно к краю, создавая колебательные паттерны в местах пересечений.
      Гибкие прозрачные хорды, которые составляли основу паруса, росли от внешней поверхности сферической рубки. Их основания, видимые изнутри, имели рисунок восьмиконечных звезд, мерцающих на концах, жемчужных – внутри, самый центр их отмечала сверкающая точка, в которой хорда собирала и концентрировала свет.
      Хорды выгнулись и изменились, задавая настройку паруса. В какой-то момент парус задрожал и беспорядочно перекрутился, и яхта упала в сторону мира-корабля, схваченная его притяжением. Он щелкнул по основаниям хорд; они снова напряглись. Парус ухватился за силовой луч, распрямился, раздулся. Он действовал как тормоз, – парашют, использующий фотоны вместо воздуха, превращая падение шлюпки в стабильный, медленный спуск.
      Он возвращался домой.
      Шаттл «Коперник» уже преодолел полпути к миру-кораблю. Сулу сидел за управлением; Ухура заняла место второго пилота и продолжила свои попытки получить ответ от Стивена. Джим мерил шагами тесное пространство и злился на импульсивное упрямство вулканца.
      Касающийся Неба заявил, что он голоден, и был транспортирован обратно на мир-корабль, но трое других летунов отправились с ними, они лезли во все руками и задавали вопросы относительно инструментов, устройства и использования шаттла. Они вели себя так, словно отправились на пикник. Может, так оно для них и было.
      Джим был рад, что Сулу и Ухура оба вызвались лететь с ним, потому что ему пришлось заниматься исключительно слежкой за тем, чтобы летающие люди не разобрали из любопытства шаттл на части.
      – А кто из ваших людей отправился на яхте, Джеймс? – спросил Алый без малейшего намека на гнев.
      Яхта летунов обогнала «Коперник», падая по направлению к миру-
      кораблю и постепенно исчезая в отдалении, – в визуальном и электромагнитном шуме.
      – Не знаю, – сказал Джим.
      – «Энтерпрайз» вызывает, капитан.
      – Это Скотт, капитан. Эт’ мистер Спок, – он сбежал из лазарета! Он использовал транспортатор…
      – … и украл яхту, – сказал Джим. – Ясно. А доктор Маккой –?…
      – Он не пострадал капитан, тольк’ мистер Спок оставил его с жуткой головной болью. Эт’т защип нерва…
      Джим понятия не имел, о чем говорит Скотт, да и ладно.
      – Коммандер Спок снова действует на свой страх и риск – так же, как
      и прежде. Если мы встретим его, мы вернем его назад. Если нет – он сам виноват.
      – Но, капитан…
      Джим подал знак Ухуре отключить канал. Она недоверчиво посмотрела на него, но повиновалась.
      Она почти машинально снова попыталась вызвать Стивена.
      – «Коперник» вызывает «Дионис», пожалуйста, ответьте. Это чрезвычайная ситуация, – пожалуйста, ответьте. – И вновь, единственным ответом были статические разряды магнитного поля мира-корабля, и тишина.
      Алый согнул свои длинные пальцы.
      – Джеймс, вы обязательно должны связаться со Стивеном, используя ваши машины?
      – Это – единственный способ, который у нас… вы хотите сказать, – выможете связаться с ним?
      – Мною уже послана просьба о том, чтобы наши люди поискали Спока. Если вы хотите, я их попрошу, чтобы они поискали также «Дионис» и Стивена.
      – Алый, я был бы очень признателен… если кто-нибудь увидит Линди, пожалуйста, пусть скажут ей, что она должна вернуться, – это очень важно.
      – Это сложнее. Касающийся Неба передаст ваш язык тем, кто этого захочет, когда он кончит охотиться, и Зеленый, и Сонце-И-Тень, и я передадим его остальным, когда мы вернемся. Но до тех пор, никто на мире-корабле не говорит на Стандарте.
      – А вы разве не можете передать его напрямую, из разума в разум?
      Алый посмотрел на Джима с любопытством.
      – Вы можете научить кого-либо слушать, давая ему нюхать вещи? Можете ли научить осязать, показывая ему различные цвета?
      – Конечно, нет.
      – Точно так же, я не могу передать новый способ речи, не говоря.
      – Но ведь Спок передал его вам именно так!
      – Я – это дело другое, – сказал Алый терпеливо. – Джеймс, вы видели, как язык был передан мною Зеленому, и Касающемуся Неба, и Солнцу-И-Тени. Я не могу делать так же, как Спок, потому что Спок и я – мы разные.
      – Я вас понимаю, только… – Джим умолк и расстроено махнул рукой. – А Касающийся Неба не может поискать «Дионис»?
      – Он голоден. Когда он поохотится, он, может быть, решит искать. Или, возможно, он будет спать.
      – Если мы быстро не найдем Линди и не вернемся, – речь будет идти о наших жизнях! И корабль будет в опасности.
      Алый смотрел на него спокойно.
      – Да. Люди живут, и они умирают.
      Джим почувствовал, что уперся в стену непонимания.
      – Как скоро мы сможем что-нибудь узнать?
      Алый дотронулся языком до усиков.
      – Я не знаю. Я даже не могу обещать, что меня поставят в известность, если кто-нибудь увидит шаттл. Они скажут, если захотят.
      – А есть кто-нибудь такой, кто можетчто-нибудь обещать?
      – Вы ищете кого-нибудь, кто в мире-корабле имеет позицию, аналогичную вашей?
      – Пожалуйста, не обижайтесь. Алый, да, я бы хотел поговорить с кем-нибудь, кто несет ответственность за мир-корабль. Я могу понять, почему ваши лидеры, возможно, хотят понаблюдать за нами, прежде, чем обнаружить себя. Но ведь, согласитесь, вы видели достаточно, чтобы знать, что у нас мирные намерения.
      – Я верю, что у вас мирные намерения, из-за той информации, что мне передал Спок, – сказал Алый. – Но мне также довелось наблюдать, что ваш корабль несет на себе орудия разрушения. – Алый отмахнулся от джимова возражения. – Но это все не к делу. У нас неттого, кто управляет. На мире корабле нет ни лидеров, ни их последователей.
      – А что же у вас есть? Анархия?
      – У меня есть я. Я живу жизнью, которую выбираю.
      – Я не понимаю, как у вас это устроено… я не понимаю вашей организации. Кто направляет мир-корабль? Кто создал его, и для чего, и где они? Кто решает, что с ним будет дальше? Кто поместил вас в этот мир? Есть ли там другие разумные существа?
      – Слишком многие из ваших представлений не имеют аналогий с миром-кораблем. Мы отличаемся от вас. Все крылатые люди – другие, – не такие, как те, которые на «Энтерпрайзе». Те, кто создал мир-корабль – умерли, все их поколения, многие поколения. И надеюсь, что те, кто должен решить судьбу мира-корабля, еще не родились.
      Джим расстроено выдохнул. Чем больше вопросов он задавал Алому,
      тем меньше он знал. Инстинктивно он верил тому, что ему говорили, но привычка требовала уточнять эту правду, узнавать, вся ли это правда. Ни лидеров, ни строителей, ни разгадки размеров и структуры мира-корабля: ему было сложно примириться и остановиться на этом.
      Ладно, философские проблемы вроде правды пусть подождут.
      – Если бы вы попросили других людей с мира-корабля поискать «Дионис», я был бы вам очень признателен.
      Просвечивающая внешняя оболочка мира-корабля при приближении к нему обратилась в линзовую поверхность плотно упакованных сфер. Яхта коснулась посадочного ответвления. Хорды свернулись, складывая парус. Свободные отростки обвились вокруг ответвления. Шлюпка опустилась еще ниже, останавливаясь, и замерла возле поверхности мира-корабля.
      Он вытянул мембрану яхты из переднего отверстия. Оно в точности соответствовало другому такому же отверстию, прикрытому соответствующим жемчужным диском, и ведущим в обширную сферу-ячейку, которая являлась частью оболочки мира-корабля. Серебристая паутинная структура, что держала сферы вместе, также закрыла соединение между яхтой и миром-кораблем, удерживая воздух внутри.
      Он толкнул вторую мембрану и вошел внутрь стены мира-корабля.
      Его приветствовало знакомое серое свечение. Хотя что-то его по-прежнему смущало и не устраивало: комфортным представлялось более темное, красноватое освещение.
      В сфере, к которой он пристал, ничего не было, кроме крупного строителя, который полз по потолку, медленно оставляя за собой след затвердевающей жемчужной массы, – полз в поисках новой сферы, в которой можно будет поселиться. Он понадеялся, что строитель не заползет в яхту. Он может просочиться туда через переднее отверстие и превратить яхту в свое обиталище. Если он там поселится, он добавит два-три слоя жемчужной субстанции на ее внутреннюю поверхность, утолщая последнюю, пока не вылезет оттуда в поисках бoльшего жилища.
      Если же сфера яхты обрастет достаточным количеством слоев, чтобы стать непрозрачной, яхта станет хуже, – для тех целей, для которых она служит. Лететь в ней, не имея возможности видеть, – возможно, но нецелесообразно. Радость хождения в космосе – в ловле фотонного ветра и восхищении звездами.
      Он опустил мембрану яхты. Возможно, строитель решит, что внутри живет другой из его рода, и уползет дальше в поисках гостеприимного пространства, которое вместит его крупное инертное тело.
      Он направился внутрь, пробираясь через слои взаимопроникающих сфер. Как обычно, пути, ведущие через стену, изменились. Крупный взрослый строитель, пролагая себе путь через сферы и выдавливая новые, с тонкой еще оболочкой, менял некоторые пути, а иные закрывал полностью. Молодой строитель среднего размера мог вселиться в незанятую сферу и временно перегородить дорогу; или же маленький строитель мог оставит после себя внутренние дополнительные слои, уменьшавшие постепенно размер помещения до того, что пройти уже было нельзя. В конце концов каждая сфера зарастала полностью, оставляя только узкий лаз от одного основного отверстия к другому, так, что даже самый маленький строитель не мог больше жить внутри нее. Тогда ткачи извлекут цельную сферу из стены, и, когда Вселенная сдвинется относительно мира-корабля, она повлечет за собой огромные отсоединенные жемчужины, будто река, увлекающая пузыри пены к морю.
      Свет стал ярче, проникая даже через толстые стенки полупрозрачных сфер. Он достиг грани стены, внутреннего пространства мира-корабля.
      Коронин рассматривала в высшей степени детализованные изображения, которые появились на ее коммуникационной панели. Они восхищали ее, поскольку чем дольше она воздерживалась от ответа, тем сложнее становились изображения. Сначала появилось изображение чужого существа, протягивающего вперед руки в жесте, который она поняла как мольбу. Затем он полетел в ее сторону. К нему присоединились другие летуны, выполняя замысловатый воздушный танец. Изображение преобразовалось в узор трехмерной графики, который, конечно, под силу было воспроизвести только высоко развитому искусственному разуму. Передачи это как будто усиливали контроль над ее коммуникационными возможностями. Она записала все. Когда она прокрутила запись назад, до того момента, когда летуны сменились изображением абстрактного узора, она начала спрашивать себя, а не произведена ли каждая сцена, которую она просмотрела, компьютерно, вместо того чтобы быть взятой из жизни. Возможно, что обитатели мира-корабля показали ей только то, что, как они думали, она хотела видеть.
      В то же время, она отвела часть ее коммуникационного резерва на отслеживание того, что происходит возле «Энтерпрайза». Когда яхта возвращалась на мир-корабль, она хотела было перехватить ее, но передумала и позволила ей пристать к оболочке.
      Ее сержант, страшно польщенный позволением присутствовать в командном отсеке, уставился на изображение.
      – «Куундар может последовать за ним, – мы присоединим эластичный люк к сфере, – вот этой, – сенсоры показывают, что она полая и с тонкими стенками. Мы пробьем ее, последуем…
      – Молчать.
      Сержант повиновался.
      – Мы нападем на виду у корабля Федерации? – сказала Коронин. – Дурак. К чему врываться туда захватчиками, если мы можем прибыть как гости? Они что там, вас не учат ничему, кроме применения грубой силы? Выколачивают из вас все мозги?
      – Прости меня, Коронин.
      – Я отвечу на передачу от них; я приму приглашение, которое они мне делают. Но и о мозгах забывать не будем. То, что мы все еще живы, может быть свидетельством мирных намерений чужаков. Но может и не быть. Будьте настороже.
      – Да, Коронин.
      – Возвращайтесь на свой пост. Приготовьтесь к ускорению.
      Она подумала было о том, чтобы вывести «Куундар» из поля видения
      звездолета Федерации и войти в мир-корабль тайком, но тут воспротивилась ее гордость. Если бы она стала скрываться, это все равно как если бы она признала, что у Федерации есть права на мир-корабль, которых она не имеет.
      Представь, подумала она, – только представь себе, что это чудо – продукт упадочной цивилизации. Я не видела ни оружия, ни защиты. Только представить, что обитателей этого мира можно покорить. Если я заявлю права на это место, это даст мне могущество. Могущество может быть средством к отмщению. Могущество может быть даже лучше, чем отмщение.
      Солнце-И-Тень маячил возле Сулу, глядя, как рулевой управляется с контролем.
      Прямо как ребенок, – подумал Джим, – с новой игрушкой на Рождество.
      – Алый, я считаю, что несу ответственность за кражу вашей яхты…
      – Джеймс, я ничем не владею. У меня ничего нельзя украсть.
      – Я рад, что вы так спокойно относитесь к инциденту. Но я все равно считаю, что несу ответственность.
      – Это ваш выбор. Я не могу избавить вас от него.
      – А можно мне поуправлять? – спросил Сонце-И-Тень Сулу.
      – Нет, сэр, простите… для этого нужно долго учиться, это не так просто, как кажется.
      – Да нет же, это просто. – Он протянул свою длинную руку поверх плеча Сулу и мигом раскрутил шаттл по всем осям.
      Джим ахнул от неожиданности.
      Кувыркание и верчение шаттла прекратилось и он снова выровнял
      курс, будто и не отклонялся от него.
      Сулу бросился к контролю. Но его вмешательства не требовалось. Сулу заметно побледнел. Солнце-И-Тень спокойно поглядел на него, моргнул, дотронулся края чувствительных усиков, и ничего не сказал.
      – Алый! –сказал Джим. – Пожалуйста, попросите ваших друзей, чтобы ради их маленьких развлечений они не подвергали опасности моих людей!
      После длительной паузы Алый ответил:
      – Джеймс, почему вы кричите на меня за то, что произошло там, в то время как я здесь?
      – А почему вы только с ней разговариваете? – заговорил в первый раз
      на Стандарте Зеленый. – Вы действуете так, словно Касающийся Неба, и Солнце-И-Тень, и я не существуем, а есть только она. Мы тоже выучили ваш язык, – сказал он обиженно.
      Джим в замешательстве перевел глаза с одного летуна на другого.
      – Она? – сказал он. – Кто это – она?
      – Я, на вашем языке, – «она», – сказал Алый. – А какое это имеет отношение к вопросу Зеленого?
      – Я не понимал… – сказал Джим.
      – Вы так и не ответили на мой вопрос, – сказал Зеленый.
      – У меня нет подходящего ответа. Я начал с того, что заговорил с вами, Алая. У меня было впечатление, что вы – за старшую.
      – Это было ваше восприятие, но не реальность, – сказала Алая. – Я говорила вам, что у нас нет лидеров.
      – Зеленый, извините меня, – сказал Джим. – Я не хотел вас обидеть.
      Зеленый провел языком по усикам.
      – Вы еще слишком молоды, – сказал он. И мигнул.
      Это ямолод? – подумал Джим. А что же сказать о других на этом шаттле?
      – Капитан! «Куундар» входит в мир-корабль.
      Джим подошел к Сулу, обрадованный, что у него есть предлог отвлечься от неприятной ситуации. «Куундар» входил в оболочку.
      – Ускорение.
      – Да, сэр. – Сулу не стал говорить, что «Куундар» тяжело вооружен, а на «Копернике» вовсе нет оружия. Джеймс Кирк знал это.
      Похоже, это все же будет запоминающийся полет.
      Он помедлил возле отверстия во внутреннее пространство, захваченный красотой мира-корабля; он пил ветер, протягивая руки к свету. Земля под ним лежала на расстоянии многих мер его роста, но в одном моменте полета.
      Но он больше не мог летать. Его путешествие изменило его, существа со звездолета изменили его. Они забрали его крылья, половину зрения и слуха, большую часть его способности к коммуникации. Он снова крикнул в пустоте своего разума. Он не получил ответа, ни единого отклика.
      Он когда-то провел время в Тишине, – по своему собственному выбору, в ответ на скорбь потери. Теперь его бросили туда насильно. Он видел только один путь своего существования.
      Он начал долгий спуск на землю.
      Коронин интересовало, состоит ли и внутренность мира-корабля из гигантских жемчужин, наподобие тех, что слагали его снаружи? Но, когда «Куундар» проник за легкую паутину, которая покрывала небо, она обнаружила ландшафт, сложенный долинами и горами, разбросанными рощами и реками.
      Передача, за которой она следовала, исходила из точки высоко над землей. Стая чужаков играла возле стены мира-корабля, кувыркаясь и вертясь в воздухе. Они окружили ее корабль, ныряя под него, он мели кончиками крыльев по выдающемуся вперед контрольному отсеку. Они произвели на нее впечатление своим презрением к опасности, если не умом. Один балансировал на сферической боевой рубке, – прямо над ней, – сложив лазурные крылья. Затем прыгнул в воздух, показав огненно-желтую внутреннюю сторону своих синих крыльев. И скользнул вниз, чтобы присоединиться к своим.
      Трое чужаков опустились на землю. «Куундар» коснулся земли возле подножия стены.
      Чужаки смотрели и ждали, – возможно, в сотне шагов от корабля. Коронин не собиралась спешить. Вместо того, чтобы бросится вперед в неподобающей манере низшего, она не торопясь занялась насущными делами. Она закрыла команду внутри их рабочих отсеков. Она собрала переносные сенсоры, транслятор, рекодер. Она облачилась в пурпурную шелковую тунику, и в ботинки с золотой отделкой. Она застегнула ошейник Звездного Флота вокруг его шеи, игнорируя его жалкие попытки всунуть ладошки между пряжкой и ремнем. Она пристегнула к ошейнику поводок. Вместо того, чтобы послушно за ней последовать, он отпрянул назад. Она дернула поводок; когда он уже больше не мог сопротивляться, он скакнул мимо нее и прижался к полу, пока она не прошла мимо него и снова не дернула поводок. Это было в высшей степени неудовлетворительно. Его нужно было еще поучить.
      – Идем со мной, – сказала она сержанту.
      – Коронин, не было бы более разумно взять с собой больше оружия? Не должен ли я остаться здесь и прикрывать вас из корабля?
      Она засмеялась.
      – Пока ты со мной, тебе не понадобится оружие. Идем. Теперь. Или я и тебя пристегну на поводок.
      Он пошел, без поводка, но куда послушнее, чем Звездный Флот.
      Трое обитателей мира-корабля молча смотрели на них. Коронин
      приблизилась, таща за собой Звездный Флот и осаживая его поводком, когда он вдруг выскакивал вперед. Легкий ветер поднимал пыль вокруг ее ботинок.
      – Я – Коронин, – сказала она.
      Трое чужаков запели вместе и пели неумеренно долго. Сенсоры и
      транслятор забормотали и залопотали на пару и быстро ей надоели, так что она выключила их. Да и в любом случае – к чему ей были научные данные?… Если все пойдет так, как она рассчитывает, ей не будет надобности понимать обитателей. Это им придется научиться понимать ее.
      Песня чужаков ушла за пределы возможностей ее слуха. Теперь она могла понять, что они все еще поют, только по движению их ртов и челюстей. Наконец они остановились.
      – Я – Коронин, – снова сказала она.
      – Я вас не понимаю, – сказал синий с золотой изнанкой крыльев чужак. – Касающийся Неба не передал мне ваш язык. Вы способны передать его мне?
      Существо говорило на Стандарте Федерации.
      – Что заставляет вас думать, – холодно сказала Коронин, – что я говорю на этом выродившемся языке Федерации?
      Существо заговорило на другом языке Федерации, который она не поняла, но распознала как вулканский.
      – Прекрати! – сказала Коронин. Если Федерация думает, что они могут вторгаться в пространство Империи, притязать на мир-корабль, и порабощать его обитателей безо всякой борьбы, им придется разочароваться. – Я понимаю тебя. И я скоро найду способ научить тебя моему языку, но пока сойдет и Стандарт.
      Один из чужаков, – такой пурпурный, что местами казался черным, – двинулся вокруг нее и увидел Звездный Флот. Примат бросился прочь от него. Коронин перехватила поводок другой рукой, чтобы животное не замотало его вокруг ее ног. Это вряд ли прибавило бы ей достоинства. Она резко дернула Звездный Флот за ошейник. Он припал к земле, захныкал, взглядывая вверх, затем спрятал мордочку.
      – Что это? – спросил пурпурный чужак. – Пища?
      – Нет. У меня есть чем кормиться. Я кормлю домашних животных, а не ем их.
      – Такая еда безвкусна. – Пурпурный повернулся к сержанту Коронин. – А это тоже домашнее животное?
      Сержант, слишком плохо знакомый со Стандартом, чтобы оскорбиться, открыв рот, пялился на чужака.
      – Это мой сержант. Подчиненный.
      – Я слышал, что у вас есть такое. Домашние животные. И нечто вроде домашних животных.
      – Кто из вас главный? – спросила Коронин.
      Чужак оскорбительно заговорил на своем языке. У Коронин было такое
      впечатление, что они находят ее забавной. Она положила руку на рукоять дуэльного кинжала. Это придало ей уверенности, хотя в данных обстоятельствах более подошел бы бластер. Быстрее и надежнее. Хотя у чужаков не было при себе никакого механического вооружения, их зубы и когти явно были бы опасны в случае рукопашной. Интересно, – подумала она, – где они держат свои компьютеры и передатчики. Возможно, в браслетах, что надеты на них. Или, может, что-то еще, – какое-нибудь существо, – владеет компьютерами, – и летающими существами тоже.
      – Это неверно, что вы, гости, упорно спрашиваете о главарях, – сказал третий чужак. Он был покрыт черным мехом, с серыми подпалинами на спине, боках и ногах. – Чем больше компанейство говорит вам, что у нас не существует лидеров, тем настойчивее вы их требуете.
      – Я еще ни разу… – Она сдержала свой гнев. Чужаки имели в виду, что она задала тот же вопрос, что и федеративные захватчики, так что сейчас она задаст вопрос, до которого, конечно, не додумались федераты. – Я заявляю свои права на эту землю именем императрицы. Вы оспариваете мою власть?
      Не обращая на нее внимания, пурпурный чужак гладил Звездный Флот.
      – Я тебе сказала, что это не еда! – заорала Коронин.
      – Я знаю, – сказал чужак. – Но он несчастлив. – Он расстегнул ошейник, охватывавший шею зверька.
      Коронин отпрыгнула к стене. Ее лезвие зазвенело, когда она выхватила
      его. Чужаки могли не знать, что, когда оно ей досталось, оно было прозрачным и бесцветным. Оно потемнело, напившись крови. Но чем чужаки не могли не впечатлиться – так это тем, как свет их странного мира засиял на лезвии. Они должны были затрепетать от того, что она собиралась сделать.
      Она остановилась возле выгнутого бока жемчужной сферы. Она занесла лезвие над головой и резанула им стенку снизу вверх.
      Лезвие глубоко вошло в переливающуюся поверхность, оставив глубокую зияющую рану в ткани мира-корабля.
      Коронин услышала высокий вой, – сочетание песни чужаков с высокой, агонизирующей вибрацией. Шелковистая сеть вокруг сферы задрожала и сжалась. Коронин вырвала из стенки свой нож, крутанулась, и бросилась прочь.
      Сфера взорвалась за ее спиной.
      Он видел, как опускался летательный аппарат, и видел, как он приземлился; он слышал взрыв, но это не отвлекло его от спуска вниз. Отдача чуть было не стоила ему равновесия. Стремительно бросившись в сеть, что соединяла сферы, он повис на ней. Когда содрогания стены прекратились, он продолжил свой упорный спуск.
      Там, где земля встречалась со стеной, на опаленной растительности покоился летательный аппарат. Неподалеку одно бескрылое существо нагнулось над другим, лежавшим неподвижно. Это, второе, должно быть, попыталось повредить стеновой сфере, и стеновая сфера отреагировала. Как это глупо: люди никогда не вытворяли ничего подобного, если им дорога жизнь.
      Он чуял запах людей, но их здесь уже не было. Они расстались высоко, в небе, чтобы вернуться на свои обособленные пути. Наскучили ли им бескрылые, спросил он себя, или просто вызвали отвращение?
      – Эй, ты!
      Бескрылое существо махало каким-то устройством.
      – Эй, сюда! Помоги отнести мою госпожу Коронин на корабль!
      Он, кажется, понимал слова, но их общий смысл ускользал от него.
      Сулу бросил корабль через мерцающее ограждение мира-корабля, между лучами легкой сети, и через облака, и повел его над плавными линиями ландшафта.
      «Дионис» по-прежнему не отзывался на все попытки связаться с ним.
      – Теперь я вас покину, – сказал Зеленый.
      – Зеленый, я знаю, я вас обидел, – сказал Джим с искренним раскаянием в голосе. – Но это было ненамеренно. Пожалуйста, примите мои извинения. Пожалуйста, останьтесь с нами.
      – Вы еще слишком молоды, – Снова сказал Зеленый, очень мягко. –
      Вы не можете меня обидеть. Я покину вас, потому что я голоден, и потому, что в этом тесном помещении у меня сводит крылья.
      – Жаль, что вы раньше не сказали об этом, – я уверен, что мы могли бы запрограммировать синтезатор «Энтерпрайза», чтобы он произвел что-нибудь съедобное для вас.
      – Я видел вашу пищу, – сказал Зеленый. – Она мертвая.
      – Ну, многие находят ее вполне приемлемой, – сказал Джим.
      – Но она была мертвой, – Он издал возглас отвращения.
      – Это так… но большинство из нас предпочитают есть пищу именно в таком состоянии. – Он фыркнул было, но сразу взял себя в руки. – Но вам это не по нраву, да?
      – От мертвой пищи заболевают.
      – Ясно. – Джим подумал, что теперь понимает, что чувствует Спок при виде людей, которые едят животный протеин. – Очень хорошо… Мы приземлимся и выпустим вас. Я вас, конечно, не стану удерживать.
      – Не надо приземляться, – сказал Зеленый. Он открыл люк. В шаттл влетел резкий, холодный ветер. Зеленый прыгнул в воздух. Джим бросился к люку. Десятью метрами ниже Зеленый падал, словно в замедленной съемке. Он, постепенно разворачивая крылья, заскользил по воздуху, повернул и, наконец, взмыл вверх.
      – Ты пойдешь? – спросил Солнце-И-Тень. – Охоться с нами.
      – Нет, – сказала Алая. – Я еще не голодна.
      – До свидания.
      Солнце-И-Тень прыгнул вслед за Зеленым. Они парили вместе, словно
      пара воздушных акробатов. Они подлетали друг к другу так близко и стремительно, что у Джима перехватывало дыхание от страха, что они столкнутся, но они только ударяли друг друга кончиками крыльев и разлетались, чтобы снова погнаться друг за другом.
      Лейтенант Ухура возникла возле Джима, глядя на летунов и напевая под нос причудливую мелодию. Она высунулась в открытый люк. На какой-то пугающий миг Джим подумал, что она собирается броситься в воздух. Он схватил ее за руку.
      – Лейтенант Ухура! – Она ничего не ответила. Оттащив ее назад, Джим закрыл люк. – В чем дело?
      – Ни в чем, капитан. А почему вы спрашиваете? – Она снова стала напевать, – рефрен, который Джим не узнавал.
      Алая положила свою длинную тонкую руку на плечо Ухуры. Он… – она, – напомнил себе Джим, – раскрыла свои пальцы-крыло так, что ткань крыла легла на спину Ухуры, словно алый плащ. Она потянула Уфхуру дальше вглубь шаттла. И пропела простую музыкальную фразу. Ухура воспроизвела ее. Алая снова пропела фразу, Ухура повторила более уверенно.
      Джим оставил их петь друг с другом и подошел к Сулу, сидевшему за управлением.
      – «Диониса» так и не видно? Или Афины?
      – Пока нет, капитан. Они могут быть уже где угодно к этому времени. А вот «Куундар» должен быть где-то поблизости.
      Джим смотрел через видовой порт, надеясь заметить «Дионис», спрашивая себя, хорошо ли это, что Коронин рядом и можно будет за ней присматривать, или лучше бы она была где подальше. Он смотрел на облака, думая, нашла ли наконец Линди такое место, где Афина может летать.
      Вот это было бы зрелище. Да, действительно.
      Коронин приходила в себя медленно и болезненно. Значит, подумала он, олигархия настигла меня гораздо раньше, чем я полагала… Она открыла глаза.
      Она ожидала увидеть тюремную камеру или комнату допросов или интерьер дредноута. Вместо этого она, как оказалось, лежала в собственной постели. Она села. Все ее тело болело, и сильно болело внутреннее ухо. Но она была жива, и даже не ранена.
      Сержант клевал носом, сидя неподалеку на полу. Ну и охрана… она подумала, – а почему он просто не запер ее?
      Затем она увидела свой дуэльный клинок и свой бластер, лежащие в ее ногах на кровати. Она схватила клинок. Лезвие было не столько выщерблено, сколько оплавлено. Она выругалась.
      – Коронин! – Сержант сонно завозился, поднимаясь на ноги.
      – Почему ты доставил меня назад? – спросила Коронин. – Почему ты не убил меня и не захватил корабль?
      – Я присягнул вам на верность, – сказал он голосом, в котором чувствовалась обида.
      Она пристально смотрела на него, пока он не опустил глаза.
      – А теперь, – сказала она, – правду.
      – Императрица, рассказывают, не отличается милосердием. Если я вернусь, кто простит меня? Мне безопаснее оставаться здесь. Но я знаю, в чем я слаб, Коронин. Я знаю, чем сильны вы. Пока вы командуете «Куундаром», я могу оставаться вольным отступником. Если я буду командовать им, я скоро стану пленным отступником. Или мертвым.
      – У этих чужаков было оружие? Что случилось? – Коронин засунула бластер за пояс. Она примет объяснение сержанта, по крайней мере, до тех пор, пока он не забудет свое положение и не потребует от нее признательности.
      – Я не знаю, Коронин. Мне показалось, будто взорвалась поверхность сферы.
      – Он защищается, – сказал на Стандарте незнакомый голос. Вулканец в черных брюках, ботинках и черной безрукавке – неполной униформе Звездного Флота, – сидел на палубе в дальнем конце командного отсека. Вокруг него мерцало ограничивающее поле.
      – Хоть кто-нибудь в этой деревне говорит на цивилизованном языке? – заорала Коронин. – Кто ты такой? О чем ты болтаешь?
      – Я взял его в заложники, – гордо сказал сержант
      – Мир-корабль, – сказал вулканец. – Он защищает себя.
      – Капитан, странные показания.
      Под ними тянулась серо-зеленая равнина, – безбрежная, однообразная, – кроме того места, в котором Сулу засек странные отметины на земле.
      – Давайте взглянем поближе.
      Сулу повел шаттл на посадку.
      Пятна опаленной сочной растительности и промятые в дерне следы отмечали то место, где садился истребитель Коронин. Смятая сфера в основании стены тоже добавляла истории живописность.
      – Она, должно быть, стреляла во что-то, – сказал Джим. Его воображение тут же принялось представлять причины, по которым Коронин могла задействовать свой бластер. Ему не понравился ни один из возможных вариантов.
      – Вы сказали «стреляла», Джеймс, – сказала Алая. – Ведь это – термин, связанный с оружием?
      – Да. У нее, вероятно, был бластер. Смотрите, от луча разрушена целая половина стеновой сферы.
      – Если бы она направила энергетический луч или снаряд в стену мира-корабля, ее корабль оказался бы сейчас разметан на множество кусков по всему этому полю. Вместе с ней самой.
      – Что? Сейчас?… Мне казалось, что у вас нет оружия.
      – Она заставила стену отреагировать, и она ответила с силой, соответствующей приложенной к ней энергии. Так устроено. – Алая быстро дотронулась языком до своих чувствительных усиков.
      – Но если она не стреляла, чтоже она сделала? На что отреагировала стена? Может, Спок…
      – Я не знаю, Джеймс.
      Сулу поднял один из переливающихся осколков. Его жемчужная
      поверхность пропускала свет. Пыль того же состава покрывала землю. Сулу осторожно заглянул в пробоину. Стеновая сфера была внутри так же красива, как и снаружи, она слегка светилась, казалась прохладной и таинственной. Другое отверстие в нижнем секторе сферы вело глубже в стену. Сулу с любопытством шагнул в сферу и заглянул в отверстие.
      Бледное светящееся нечтовысунулось из отверстия. Сулу вскрикнул
      от неожиданности. Он отскочил назад, рефлекторно схватившись за фазер. Однако привычка проявлять осторожность удержала его от использования оружия. Его ботинок зацепился за край проломленной стенки. Он кувыркнулся назад и полетел на землю. В гравитации в одну десятую, он приложился о землю не так сильно, чтобы поцарапаться об осколки.
      – Сулу! В чем дело?
      – Не знаю, капитан, – там что-то живое! – Он торопливо поднялся на ноги и отряхнулся. – Оно ничего мне не сделало, – я просто испугался. – Он чувствовал себя неловко. Он опять подошел к отверстию. Под ботинками похрустывали обломки. Он снова дотронулся до фазера, потом подумал – если б я из него выстрелил, это бы я сейчас лежал тут в виде кусочков.
      – И что же это?
      Сулу снова заглянул в сферу. Существо напоминало гигантского слизня
      вроде тех, что попадались ему, когда он бродил по северному побережью земного острова, где он проводил свой отпуск. Только земная разновидность едва ли достигла бы размера его ладони. А этот уже втянул в сферу несколько метров своей длины и явно имел твердое намерение заполнить ее всю собой. Капитан Кирк издал удивленное восклицание.
      – Это всего лишь строитель, – сказала Алая.
      – Строитель? – переспросил Джим.
      – Они помогают поддерживать структуру стены. Этот нанесет несколько слоев своего секрета на внутреннюю поверхность сферы, пока стена не станет целой. Он вполне безобиден.
      Джим взглянул на склизкое и откровенно отвратительно выглядящее создание, и подумал…
      Алая с шелестом распахнула крылья, подпрыгнула, и взлетела почти
      вертикально вдоль стены мира-корабля.
      – Подождите!
      Но она даже не замедлила полет.
      Лейтенант Ухура за его спиной снова начала гудеть себе под нос.
      – Лейтенант Ухура! Как там «Дионис»?
      По ее манере держаться можно было подумать, что его слова доходят до нее очень издалека.
      – Стивен не отвечает, – сказала она. – Он там. Я знаю, что он там. Но он молчит.
      Джим оставил ее в покое и присел возле отверстия с неровными краями, ведущего в сферу.
      – Вы меня слышите?
      – Капитан? – отозвался Сулу.
      Джим быстро махнул на него рукой, чтобы он молчал.
      – Вы слышите меня? Вы меня понимаете? – Джим вытянул вперед руки, изображая мирный жест, который он использовал при встрече с летунами. Он пробовал представить, каким образом создание вроде этого строителя может выразить дружелюбие, но на текущий момент ничего лучшего не пришло ему в голову.
      – Не отвечает, – прошептал Сулу. Его трикодер негромко гудел. – Ничего за пределами нашего зрения и слуха, – ни химической реакции, ни импульсов.
      Джим шагнул за кромку нарушенной сферы. Создание продолжало вваливаться в сферу, ползя по вогнутому полу. Джим коснулся его, думая «мы пришли с миром».
      Ему пришлось подавить свою реакцию, поскольку поверхность
      существа оказалась именно такой, какой казалась: холодной и склизкой. Он ничего не услышал и не почувствовал, кроме того, что существо продолжает напирать. Оно теснило его, пока не вытолкнуло окончательно из стены мира-корабля.
      – Джеймс, – спросила Алая. – Что вы делаете?
      Слизь покрывала руки Джима, и его бок, – все, чего коснулся гигантский слизень.
      – Я попытался заговорить со строителем, – сказал он.
      – Зачем?
      – Зачем? Потому что вы сказали, что не вы создали мир-корабль.
      – Не я. Как я могла бы, или кто угодно из ныне живущих, сделать это?
      – Вы сказал, что он – строитель, – Джим указал на гигантского слизня. Его маслянистый коричневый бок виднелся в разрезанном сегменте сферы. – Мне все равно, что я обращаюсь не именно к тем, кто построил мир-корабль. Но я хочу поговорить с их потомками, с разумными существами, у которых есть способность создать такой мир. – Слизь на руках твердела, приобретая жемчужный блеск. Джим потер ладони друг о друга. Переливающиеся частички поплыли по воздуху.
      – Наш род не строил мир-корабль. Его построили строители. Но наш род задумал мир-корабль, создал его в своем разуме, и он же создал строителей, чтобы этот мир стал реальным. Наш род создал все, что вы видите. Я – один из потомков тех, кто создал мир-корабль. Вы говорили со мной.
      – Но вы же сказали… – Джим замолчал. Их разговоры состояли сплошь из недопониманий. – Я имел в виду, когда задавал тот вопрос, – это существа наподобие вас создали мир-корабль?
      – О, – сказал Алая. – Да. Конечно. Но вы не так меня спросили.
      – Да, теперь я понимаю. А вызнаете, как он был создан?
      – Конечно.
      – И можете создать другой такой же?
      – Нет, пока существует этот. Две сущности не могут занимать центр Вселенной одновременно. – Алая пропела трель, от которой Джим пробрала дрожь. Лейтенант Ухура ответила ей.
      Джим спросил себя, какие еще недоразумения имеются среди его допущений относительно Алой. Он подумал, как бы перефразировать свой вопрос, но пение Ухуры и Алой мешало ему. Будто он пытался решить сложное математическое уравнение, стоя между тенором и сопрано, исполняющими страстный дуэт в Гранд Опера. Он прижал ладони к ушам.
      – Вы не могли бы обе перестать хотя бы на минуту? Я не слышу своих мыслей!
      Они замолчали. Джим не мог разобраться в выражении лица Алой, но
      Ухура была потрясена и обижена.
      – Я нашла это в проходе наверху, – Алая протягивала ему что-то. – Но Спока я не видела, ни там, ни где-либо поблизости на земле.
      Ухура запела снова, – почти что шепотом.
      Джим взял из рук Алой голубую форменную тунику Спока.
 

 
      Директор надзорного комитета нетерпеливо расхаживал по командному отсеку флотского флагмана, оставив в покое информацию его бессчетных шпионов. В любое другое время он мог найти их информацию интригующей. В будущем он, возможно, снова вызовет ее, чтобы убрать, или же заставить сотрудничать мелких жуликов и контрабандистов, и жалких предателей, которые попали в поле зрения шпионов. Пока же, эта информация не давала ему того, чего ему было нужно.
      – Господин! – его адъютант торопливо отсалютовал ему. – Капитан нижайше просит вашего присутствия.
      – Ситуация?
      – Мы достигли Фаланги, сэр.
      Капитан флагмана навис над сенсорами, изумленный показаниями последних, и не вполне готовый им доверять.
      – Федерация нарушила все договоры, устные и скрепленные печатями, писаные и неписаные. Это не может быть естественным феноменом! Это не что иное, как военный форпост! – Он с благоговейным страхом уставился на директора. – Господин… наша разведка понятия об этом не имеет! Как выузнали?
      Директор в течение всей своей карьеры извлекал выгоду из всего, из
      чего только можно было ее извлечь, в том числе за счет подгребания под свои цели везения, или лжи, или неверной информации вроде сверхъестественных знаний.
      – Я не могу разглашать государственные тайны, – сказал он.
      – Конечно, директор, я понимаю, – прошу извинить меня.
      – Что угнанный опытный образец? – спросил директор, стараясь говорить спокойно.
      – Что? – На лице капитана отразилось понимание. – Новый боевой
      корабль? О, он здесь, директор. Это его сенсорный почерк. – Он указал на несколько пятнышек на фоне масштабного рисунка. Его гребни на лбу потемнели от возбуждения. – Скоро мы накажем Федерацию за ее заносчивость.
      Директор смотрел на изображение, задаваясь вопросом, действительно
      ли этот капитан верил, что Федерация может стоять за тем, что они обнаружили, или же он разыгрывал простачка. Директору было известно, что у Федерации нет ничего подобного.
      Дисплей расширился до пределов, которые позволял командный отсек. Он теперь охватывал кругом директора, капитана и адьютанта, будто поток воды – маленькие острова, но по прежнему едва мог вместить изображение невероятного чужого звездолета.
      Главный инженер Скотт чувствовал себя на мостике «Энтерпрайза»
      неуютно. У него оставалось очень мало времени до того момента, когда ему придется принять решение об отходе назад. Отданные ему приказы не оставляли ему никакой лазейки. И он беспокоился о шаттле. Он не доверял пилотским способностям Сулу после представления в Космодоке.
      Из лифта вышел доктор Маккой.
      – Доктор Маккой, – сказал Скотт, – вам не лучше ли было остаться в постели? Вы ужасно выглядите.
      – Спасибо, – сказал Маккой. – Рад узнать, что выгляжу лучше, чем чувствую себя. – Он бледно улыбнулся. – Что лежишь, что стоишь, – один черт, так же погано, так что я с равным успехом могу поинтересоваться, что тут происходит. – Он потер глаза, затем виски. – Мистеру Споку придется ответить за многое, когда Джим вернет его.
      – Если капитан Кирк вернет его.
      Павел Чехов, сидевший за рулевой консолью, пытался убедить себя,
      что ему не хочется зевнуть. Обычно он дежурил ночью, в поздние ночные часы. Сегодня же его вызвали, разбудив от крепкого сна, чтобы он занял место мистера Сулу за управлением.
      Он засек сигналы судна, идущего прямым курсом на «Энтерпрайз», и адреналин тут же смахнул его сонное состояние.
      – Мистер Скотт – неопознанный корабль… нет, корабли, – в пределах досягаемости наших сканеров! Направляются прямо к нам, к миру-кораблю, на большом ворпе. Из Клингонской Империи!
      – Спасибо, мистер Чехов, – сказал коммандер Скотт. И ничего не добавил.
      – Скотти, вы должны предупредить Джима!
      – Ни-и, доктор, – эт’ бы дало знать флоту, что «Коперник» в пределах их территории. Если мы будем молчать… возможно, они не засекут шаттл.
      Клингонский Флот вышел из ворпа в нормальное пространство и понесся к миру-кораблю.
      Скотт твердо держал «Энтерпрайз» на самой грани пространства
      Федерации. Мир-корабль продолжал дрейфовать внутрь пространства Империи.
      Скотт знал, что ему бросят вызов, и также знал, что Джеймс Кирк прав. Он не мог отвечать силой.
      – Нарушители принадлежностью к Звездному Флоту, отойдите на свою территорию.
      – Есть мнение, что мы и есть на своей территории, – ответил Скотт.
      Это был всего лишь девяностодевятипроцентный блеф. Местоположение
      свое они тщательно выдерживали. «Энтерпрайз» дрейфовал вдоль не окончательно установленной границы.
      – Значит, те, чье это мнение – дураки. – Тот, кто появился на экране, был одет в аккуратный гражданский костюм. Что бы это могло значить, – подумал Скотт, – это ведь явно был военный флот.
      – А как вас звать, – сказал Скотт, – К кому я имею честь обращаться? Мое имя…
      – Меня в любом случае не интересует. Что же до меня, – сказал он, – то мое имя – это государственная тайна. Вы можете называть меня «директор», или «ваша честь».
      – Мы не можем уйти! – сказал Скотт, отмахнувшись от сказанного. – У нас спасательная операция.
      – А. Вы подошли к этому интересному образованию, что находится между нами, с намерением спасти его? – Сарказм так и сквозил в его словах.
      – Я ничего не знал о мире-корабле, когда ответил на сигнал о помощи. Вы что, его не получили? Разве вы явились не на помощь?
      – Единственный, кому здесь нужна помощь, – это вы – поскольку вас поймали на приготовлениях к войне.
      – Мы занимаемся спасательной операцией, – снова сказал Скотт.
      В течение нескончаемой паузы со стороны директора Скотт весь покрылся потом.
      – Ваши фантазии меня утомляют, – сказал директор, когда он наконец соблаговолил заговорить снова.
      Их обволокло сильное блокирующее поле, отрезая «Энтерпрайз» от шаттла и от капитана.
      – Мистер Скотт, один из кораблей флота меняет курс, – сказал Чехов.
      – Вижу, парень. – Один из боевых истребителей директора ринулся к миру-кораблю.
      – Скотт, мы должны это остановить! – сказал Маккой. – У шаттла нет ни единого шанса против истребителя!
      – Я не могу это остановить, доктор Маккой, – сказал Скотт. – Если бы
      они представляли прямую угрозу… – И если бы они вышли за пределы своего пространства. Тогда бой можно было бы оправдать. Но пока что у Скотта не было законных причин возражать даже против присутствия флота. – Я не могу остановить это. Мы можем только надеяться, что они верят в спасательные операции… или не будут настолько тщательны, чтобы заметить «Коперник».
      Пока «Куундар» медленно проходил над землей, порой вздымавшейся
      внезапными зубьями, Коронин размышляла над тем, что сказал ей вулканский пленник. Счастливый случай спас ей жизнь, когда она ударила ножом стеновую сферу, поскольку мир-корабль защищался от межзвездной пыли, астероидов, излучений – или ударов кинжалом – возвращая силу удара нанесшему его. Он не обладал способностью намеренно проявлять агрессию; то есть, самой крайней его реакцией была полная, неотвратимая аннигиляция. Это могла быть его самая ужасная месть, совершаемая перед тем, как испариться самому. Но это было последней, крайней мерой.
      Если Коронин хотела царить в мире-корабле, она должна начать с
      утверждения своей власти над отдельными его обитателями. Скоро они прекратят укрывать своих лидеров, отрицать их существование. Она надеялась, что ей не придется убить слишком много крылатых людей, прежде чем они сдадутся. Они заинтересовали ее. Кроме того, она терпеть не могла напрасных растрат.
      Вулканский заложник сполз на палубу, уронив руки и подтянув колени к
      груди. Он даже не проверил пределы ограничивающего поля вокруг него. Не похоже было, что он ранен, но и в порядке он, видимо, тоже не был.
      Она снова задействовала сканеры, выискивая стаю чужаков. Она намеревалась продемонстрировать свою силу, сбив одного на виду у других.
      – Они опустились на землю, трусы, – пробормотала она. – Но где?…
      – В центре.
      Она резко развернулась к вулканцу. Он смотрел на нее, на его удлиненном лице читалось напряжение.
      – Что ты сказал?
      – Они в центре мира-корабля.
      – Кто?
      – Молчаливые.
      – Говори толком, вулканец, не то я вырву у тебя ответ!
      Ей показалось, что в его серьезном выражении лица обозначился
      намек на улыбку. Насмешка злила ее. Однако ей было известно, что вулканца сложно запугать болью.
      – Молчаливые – в центре мира-корабля, – сказал он. – И они ждут.
      Он так же открыто угрожал ей, как она ему. Коронин засмеялась. Угроза была вызовом, а вызов, если его принять, мог обратиться победой.
      – Им не придется ждать долго, – сказал она.
      Мир- корабль был малонаселен, его люди –редки. К тому времени, как
      кто- то обратил внимание на просьбу Алой помочь разыскать «Дионис», Сулу обнаружил корабль на сканерах. «Коперник» устремился в обозначенном направлении.
      – Капитан, смотрите! – указал Сулу.
      Высоко над ними, паря на эбонитового цвета крыльях, Афина играла в
      воздухе с одним из крылатых людей. Он подныривал под нее, выбрасывая вверх кончик крыла. Она игриво пыталась ухватить его. Он уворачивался и снова взмывал над ней. Она неизменно пыталась следовать за ним. Летун заметил ее неопытность, прекратил свою акробатику и полетел быстро и прямо.
      Внизу, на полозах яхты, сидели, глядя на летающую Афину, Линди и Стивен. Они помахали приближающемуся шаттлу. Линди встретила Джима, когда он открывал люк.
      Алая взмыла вверх, к Афине и другому летуну.
      – Ты можешь поверить, Джим? – воскликнула Линди. – Она летает так, словно только этим всю жизнь и занималась! – Она схватила его за руки и закружилась кругом, увлекая и его за собой. – Красавица, правда ведь?
      – Да, – сказал Джим. – А ты можешь позвать ее вниз?
      – Она сама потом опустится, Джим. Мне так не хочется ее звать, она так счастлива…
      – Мы должны вернуться на «Энтерпрайз».
      – Зачем?
      – Зачем? Что значит – зачем? Линди, начать с того, что тебе вообще не следовало сюда лететь! Ты ничего не знаешь об этом месте, оно вот-вот окажется на враждебной территории, Клингонская отступница захватила коммандера Спока, или задержала его как шпиона, – и то же самое она могла сделать с вами! – Он вдруг понял, что кричит на нее.
      – Мистер Спок! Он… Сейчас я позову Афину.
      Она свистнула. Афина взмыла выше – птица странных очертаний. Алая
      завертелась вокруг нее спиралью.
      Джим быстро подошел к Стивену, который стоял в надменной позе облокотившись о борт яхты.
      – Одно дело, Стивен, – это самому полезть на рожон, – сказал Джим, – но тащить с собой Линди? У нее совсем нет опыта внеземных путешествий – она никак не могла знать, во что вы ее втягиваете!
      – Я втянул ее разве в то, что она удержала свою лошадь от того, чтобы та не свихнулась, – сказал Стивен. – Если бы я продолжал оставаться на связи с «Энтерпрайзом», мне бы пришлось просто слушать ваши разглагольствования. Не слишком ли вы молоды, чтобы…
      – Я слишком устал слушать, что я слишком молод, вот что! – сказал Джим.
      – … молоды, чтобы быть таким занудным?… – закончил Стивен.
      Джим открыл было рот, чтобы парировать, но сдержался.
      – Может быть, я это и заслужил, – сказал он. – Но не в этот раз. Стивен, мне нужна ваша помощь. «Энтерпрайз» не может последовать за миром-кораблем на территорию Империи. Линди нужно улетать отсюда.
      – Что делает Линди – это дело Линди. Но я остаюсь. Мне многому нужно научиться у жителей мира-корабля.
      – Что вы имеете в виду? Стивен, что вы задумали? После того, что случилось со Споком…
      – Я… другой. Да это и не ваше дело. Может, вы сможете убедить Линди вернуться с вами.
      – Я пока не могу вернуться.
      – После всех ваших выступлений!…
      – Коммандер Спок позволил себя захватить…похитить… не знаю, как
      это называется. Но я не позволю, чтобы моего офицера выставили и судили как шпиона. – Вдали на равнине, Афина пробежала по земле, – достаточно долго, чтобы Линди успела взлететь ей на спину. Экираптор пошел кентером, затем полевым галопом, и снова заскользил над землей. – Может, я смогу убедить Линди транспортироваться обратно…
      – Забудьте об этом, если вы не можете одновременно с ней транспортировать Афину.
      Джим знал, что Стивен прав.
      – Тогда этим придется заняться вам. Пожалуйста, доставьте ее в безопасное место. У нас нет права подвергать ее опасности…
      – У нас нет права диктовать ей, что она должна делать! – сказал Стивен.
      – У нас нет времени на споры! «Энтерпрайз» скоро окажется далеко. Если Линди здесь застрянет… Послушайте, если вы потом захотите сюда вернуться, я не стану вам мешать. Я даю вам слово, что не стану.
      – А тем временем, вы поведете шаттл вслед за вооруженным истребителем, – для чего? Выпросить Спока назад?
      – Я не знаю, – признал Джим.
      – Иногда, – сказал Стивен, – я думаю, что вулканцы, в конце концов, правы, и человеческие существа действительно чокнутые. – Он поколебался. – Ладно. Двинули.
      Джим протянул руку, забыв, что Стивен – вулканец, но, прежде чем он
      успел ее отнять, Стивен взял его руку и пожал ее.
      Джим помахал руками, крикнул Алой, и побежал к шаттлу. Алая упала
      вниз и последовала за ним на борт. Едва люк закрылся, «Коперник» взмыл вверх.
      Афина поскакала кентером, едва касаясь копытами земли. Линди только стоило тронуть ее пятками – и она бы последовала в небо за «Коперником». Вместо этого, Линди перемещением центра тяжести дала ей знать, что нужно остановиться. Афина развернула крылья и, проехав по земле ногами, замерла прямо перед Стивеном.
      – Куда полетел Джим? – Линди соскользнула со спины Афины. – А как же мистер Спок?
      – Джим отправился за ним.
      – Почему же он нас не подождал?
      – Потому что предполагается, что ты должна вернуться на «Энтерпрайз».
      – Черта с два! – сердито сказала Линди. – мистер Спок где-то там пропадает… Давай поможем найти его.
      Афина простучав копытами, взошла на борт, Стивен подал энергию на двигатели, и «Дионис» рванулся вслед за «Коперником».
      В миг спокойствия посреди хаоса, Линди было нечего делать. Она
      потрепала Афину по шее, но экираптор спокойно отнесся к полету, и успокаивать его не было нужды. Линди бросила взгляд на Стивена. Он был полностью занят управлением кораблем, ведя его в совершенно незнакомых условиях. Его тонкая переливающаяся рубашка плотно облегала плечи; пряди мягких белокурых волос закручивались над воротником.
      Мысли ее возвращались к тому, что ей сказал Джим в нуль-
      гравитационном узле дендрария «Энтерпрайза», когда она сказала ему, что надеется, что Стивен ответит на ее чувства: «Если этого не случится, ты должна будешь следить за тем, чтобы не использовать свое положение против него». Теперь она должна была испробовать на правдивость и силу свое собственное решение не позволить своему разочарованию повлиять на это. Ей придется делать вид, что она ничего не предлагала, а он ей не отказывал; что ей не хотелось дотронуться до него и почувствовать в ответ его прикосновение.
      Это будет непросто – притворяться, что ей не больно. Но у нее уже была такая практика, и в избытке. Она знала, что сможет это сделать.
      Но это будет непросто.
      Алая смотрела на след «Куундара».
      – Спок убедил Коронин отвезти его в центр.
      – Но зачем? – спросил Джим. – Откуда Споку может быть известно что-
      либо о центре мира-корабля? Вы сказали, что центр – совершенно дикое место…
      – Спок знает это оттуда же, откуда он знает, как вести яхту, и как пройти сквозь стену мира-корабля: у него есть часть моих знаний, так же, как у меня есть часть его.
      – Что там находится?
      – Я боюсь за него, Джеймс. Он ищет молчаливых. – Алая невидящим взглядом уставилась на линию траектории, мерцающую на экране.
      – Я вас не понимаю!
      – Когда ты избираешь жизнь молчаливого, ты исцеляешь себя… или умираешь.
      Джим нахмурился.
      – Не думаю, что Коронин позволит ему то либо другое.
      Жалкое животное съежилось подле него. Он приласкал его. Оно
      боялось его, хотя и хотело ласки. Оно ухватилось за него, при этом дрожа от страха перед ним. Он тихо засвистел, пытаясь его успокоить. Как странно, что на нем была одежда, похожая на то, во что он был одет, хотя верхняя ее часть, которую он бросил, была голубой, а на животном – золотистой.
      Частичка прежнего знания прокралась в его сознание: одежда на
      животном – это странно. Но в то же время и разумные существа не носили одежду, если только они не нуждались в защите от космоса. Так что снова у него возникло странное чувство, что он смотрит одновременно на два несопоставимых образа. Он попытался сопоставить и понять их, но в итоге снова отступил в смятение и усталость.
      Он не переставал гладить животное. Зная о болезненности смятения, он хотел помочь этому существу успокоиться.
      – Вулканец – почему ты плачешь?
      Он поднял голову. И попытался придумать, что ответить этому
      странному существу с голым лицом и медными волосами, которое приблизилось к нему. Но он даже не был уверен, что существо обращалось именно к нему. Он чувствовал слезы на своем лице, их соль на своих губах. Он знал, что разумные существа иногда плачут, и при том не чувствуют печали, – но знал также, что они могут не плакать, когда их сердце обливается кровью. Застонав от отчаяния, он прижал руки к вискам, и попытался понять, что с ним происходит. Маленькое животное крепко ухватило его за руку крошечными ручками и издало мягкий, поющий звук. Но утешения не было. Он только знал, что должен попасть в центр.
      – Они ждут, – сказал он.
      Коронин выругалась. Если вулканец солгал ей, что она найдет там
      правителей, она заставит его пожалеть об этом. Можно придумать другие способы, кроме боли. Сенсорное голодание, например, – можно начать с него.
      Ей хотелось поиграть со Звездным Флотом – или, может, ей не нравилось,
      что животное так радо новому другу – но ей неохота было возиться, извлекая Звездный Флот из-под поля, которое держало в заключении вулканца. Она пожала плечами и обратила свое внимание к кораблю.
      «Куундар» достиг центра мира-корабля. Земля лежала под ним в хаосе
      разрушений. Если предположить, что мир-корабль составлен из материковых плит, как настоящая планета, тогда эти плиты, должно быть, сдвинулись к центру. Они вздыбили друг на друге ломаные горные хребты, затем раздробили эти хребты, действую с таким неистовством и геологически так быстро, что эрозия не успела смягчить грани расколотого камня.
      – Куда теперь, вулканец? – подозрительно спросила Коронин. – Что это за правители могли избрать это дикое запустение для своих дворцов?
      – Коронин! – Сержант указывал на экран сканера. Там был летун, устремившийся вверх по спирали. – Вы искали такого, чтобы захватить в плен…
      – Пусть летит, – сказала Коронин. – Не стоит давать правителям предостережение, демонстрируя нашу силу.
      – На землю, – сказал вулканец. – Они ждут.
      Она посадила корабль на наклонную каменную плиту, которая при
      нормальной гравитации была бы слишком крутой для посадки. Корабль аккуратно прошел между двумя скалами, чтобы сесть на вершину обрывистого камня.
      Коронин позволила вулканцу выбраться на нагретый камень. Затем
      просканировала раздробленный ландшафт.
      – Там ничего нет, вулканец. Ты мне солгал.
      – Я должен… позвать их, – сказал он. Он вдохнул разреженный
      воздух. Здесь, в горах, небо было очень близко. Он обшарил взглядом разрушенный ландшафт. И указал на одинокий каменный столб, зазубренный выступ плиты, на которой они стояли. Он поднимался почти перпендикулярно земле, на самом краю столь высокого утеса, что река у его основания казалась серебряным шнурком. – Там.
      Ветер перекатывал мелкие камешки у ног Коронин. Ее неопущенная
      вуаль трепетала на ветру. Она не доверяла вулканцу, и спрашивала себя, хватит ли у него сил забраться на столб. Он, казалось, не слишком твердо держался на ногах.
      – Я ничего не теряю, если ты залезешь на скалу и позовешь призраков, – сказала она. – Иди.
      Он пересек серую каменную площадку и начал карабкаться вверх. Сержант уставился ему вслед.
      – Коронин, эти вулканцы, они умны – он планирует побег…
      – И что он сделает – отрастит крылья? Даже вулканцы не настолько умны.
      Подпрыгивая на всех четырех ногах, и мимо промчался Звездный
      Флот. Он схватила было его, но ее пальцы только скользнули по рукаву его рубашки. Она, разозлившись, двинулась было за ним, но остановилась. Как и вулканцу, зверьку некуда было деться.
      «Коперник» шел по следу «Куундара», пересекая равнину мира-корабля и направляясь к его центральному горному массиву.
      – Лейтенант Ухура, – попробуйте вызвать «Энтерпрайз».
      Не отвечая, она склонилась над консолью. Она гудела себе под но
      странную мелодию, – бесконечную серию последовательно меняющихся вариаций. Алая то и дело присоединялась к ней – в унисон, или контрастируя, или будто бы исполняя аккомпанемент.
      Джиму очень хотелось, чтобы они перестали.
      – Не отвечают, капитан.
      Скотт отошел назад, подумал Джим. Это хорошо. По крайней мере, корабль в безопасности.
      – Мы их нагоняем, капитан, – сказал Сулу. – «Куундар» не создан для
      полетов в атмосфере, – ему приходится идти очень осторожно. – Тут Сулу увидел на сенсорах кое-что неожиданное. – Капитан Кирк…
      – Одну секунду, – сказал капитан, обращаясь к Сулу. – Ухура – вызовите
      «Дионис». Попросите Стивена передать нам координаты «Энтерпрайза», как только он выйдет за пределы мира-кораббля.
      – Да, сэр. – Она, гудя себе под нос, стала выполнять приказ.
      – Капитан…
      – В чем дело, мистер Сулу?
      – «Дионис» идет прямо за нами.
      – Что?!
      Завернувшись в свой меховой плащ, Коронин сидела на камне и точила темное лезвие своего дуэльного кинжала. Вулканец с явным трудом взбирался на почти вертикальный каменный столб. Звездный Флот карабкался впереди него, затем подскакивал к нему, – светло-золотистое пятно на сером.
      – Коронин, я мог бы последовать… – сказал ее сержант.
      – Когда я захочу, чтобы ты что-то сделал, я тебе скажу.
      Он снова погрузился в обеспокоенное молчание.
      Коронин тоже было не по себе, но не оттого, что она боялась, что
      вулканец сбежит. Сначала она не могла понять причину своей тревоги. Затем ультразвуковая вибрация перешла на слышимый уровень. Она будто бы очутилась внутри огромного барабана. Его удары отдавались у нее в голове.
      Она поднялась и посмотрела в небо.
      Пульсация стала еще сильнее. Только разреженность атмосферы
      препятствовала тому, чтобы волны воздуха не превратились в неистовый шторм.
      Из- за пиков отдаленных гор появился боевой крейсер. За ним
      вспыхнула и погасла световая сеть, окрасив на мгновение звездолет в яркие цвета, которые тут же раздробились в радужные разряды.
      Волны от антиграв-поля крейсера обжали вокруг нее плащ. Вибрация
      изменилась с поворотом крейсера, который обернулся в ее сторону своим выступающим круглым носом.
      Коронин быстро устремилась к «Куундару». Сержант зачарованно
      уставился на крейсер.
      – Ну! Шевелись! – сказала она.
      – Он может… может не найти нас, если мы останемся…
      – Он найдет нас, идиот, если уже не нашел! – Коронин дернула сержанта за руку и указала на «Куундар» – Хочешь, чтоб тебя тут выловили?
      Он двинулся было к кораблю, затем снова остановился.
      – Вулканец…
      – Какой вулканец! – Она влетела на борт «Куундара» и начала
      набирать команду старта. Люк поднялся. Она слышала, как сержант карабкается по лестнице. Придурок! Как он думает – что ей толку от вулканского заложника? Она прямо-таки представила, как заявляет капитану флота: «Вы не можете открыть по мне огонь, потому что я взяла в заложники гражданина Федерации Планет». Торпеда достигла бы ее корабля прежде, чем она успела бы расслышать смех.
      Люк закрылся. Коронин совершенно равнодушно отметила про себя,
      что сержант успел-таки забраться внутрь.
      – Станции! – заорала она.
      Она не слышала ничего на частотах передачи, ни координационных
      указаний, ни приготовлений к атаке, – только потрескивание блокирующего поля. Быть может, здесь только один корабль; быть может, он еще не обнаружил «Куундар» посреди хаоса центра мира-корабля.
      Поле ослабело по одной частоте.
      – Коронин, сдавайте свой корабль и я подарю вам жизнь!
      Она заторопилась с приготовлениями к взлету. Она не верила этому
      гладенькому обещанию. Жизнь? Да, конечно, – насколько ее смогут затянуть олигархи. Они разберут ее на части медленно, атом за атомом. Она предпочитает вспышку – пламя и вакуум.
      – Сбейте меня, если сможете, – ответила она. – Или ж вы так же трусливы,
      как тот несчастный капитан, что отдал мне этот корабль?
      «Куундар» поднялся над землей и рванулся в небо с опасным
      ускорением. Борта засветились от трения о воздух, а вся конструкция корабля застонала от напряжения прохода сквозь атмосферу на форсаже. Он вырвался через нити световой сети в свободу космоса.
      Вид остального флота за пределами световой паутины развеял ее
      иллюзии насчет побега.
      Директор оттащил капитана от командной консоли флагмана.
      Капитан в ярости попытался вырваться, чтобы провести начатую было атаку.
      – Она скоро будет в наших руках, капитан. Она в ловушке. – Директор поднял руку и медленно сжал пальцы в кулак. – А вам было приказано нестрелять!
      – Она оскорбила меня!…
      Директору послышалось в тоне флотского капитана обвинение в трусости.
      – Императрица не поблагодарит вас за разрушение нашего же опытного корабля.
      – Отступница заслужила смерть! – прорычал капитан, пытаясь оправдать свой порыв.
      – И она умрет, – сказал директор, цедя слова. – Она будет умолять о смерти. Но пока она еще не готова умолять.
      Медленно, тяжело, из мира-корабля поднялся огромный дредноут. Коронин была поймана.
      Почти прямо под ними Сулу пытался удержать «Коперник» на курсе,
      борясь с антигравитационной турбулентностью. Шаттл нырял и подпрыгивал, словно буйное животное, словно, должно быть, рафт, на котором сплавлялся доктор Маккой, – рафт, заверченный в четырехмерном водовороте.
      Пульсация прекратилась.
      Шаттл продвинулся вперед. Гравитационный каскад превратился в спокойный поток.
      Наверху, в небе над «Коперником», восстанавливалась световая сеть. Дредноут прошел над «Коперником» и исчез внезапно и удивительно, словно одна из иллюзий Линди.
      Перед ним маячила более важная дичь, чем «Коперник»: корабль Коронин, выскочивший в космос прямо под носом у дредноута. С коммандером Споком на борту.
      Джим выругался. Империя состряпает невероятную пропаганду, имея в своем распоряжении захваченного офицера Звездного Флота. Сначала они вырвут у него нужное им признание. Джим сомневался, что даже вулканец сможет выстоять против их методов убеждения. Как бы ни относился Джим к коммандеру Споку и его действиям, такой участи он бы не пожелал никому.
      – Джеймс… – сказала Алая. – Спок, должно быть, убедил Коронин, что она действует в своих собственных интересах, доставляя его сюда. Он ищет неба. Возможно, он убедил ее отпустить его…
      – … и, может быть, она взлетела без него?…
      – Это возможно.
      Коронин подняла корабль с высокого, иззубренного утеса. «Коперник»
      облетел гору и оказался над смешением беспорядочных скал, каньонов, утесов, – обширный ландшафт, состоящий из горных обломков, – на котором мог где-то находится коммандер Спок. Они прошли по следу «Куундара» так далеко, как могли, но выброс от его внезапного взлета смазал след к месту его посадки.
      Алая открыла люк шаттла и выпорхнула наружу, – чтобы расширить
      их общую область поиска.
      – Мистер Сулу, – сказал Джим, – опуститесь, но лишь чтобы я мог сойти. Лейтенант Ухура, вы способны принять участие в поиске на местности?
      – Конечно, капитан Кирк. Почему я должна быть неспособна?
      Его беспокоило отсутствующее выражение в ее глазах, и ее одержимость языком крылатых людей. Но, похоже, физически она была в полном порядке.
      – Вы пойдете со мной. Здесь миллион мест, в которых коммандер Спок не виден с воздуха.
      – Но вы же не можете обыскать миллион мест пешком, капитан.
      – Мне это известно, мистер Сулу.
      Ему также было известно, что сейчас он мог бы повернуть назад.
      Коронин скоро будет захвачена дредноутом. Если коммандер Спок с ней, тогда он пропал, и Джим ничего не сможет сделать, чтобы избавить Федерацию от безобразного публичного процесса. Если же вулканец сбежал и затерялся среди всего этого дикого ландшафта, его, возможно, вообще не удастся найти.
      – Мне известнооб этом, – снова сказал Джим. – Черт возьми! Я не для
      того так далеко зашел, чтобы на этом и успокоиться. Еще на час мы здесь задержимся. После этого у нас не останется выбора, кроме как вернуться на «Энтерпрайз».
      «Куундар» вышел из мира-корабля. Флот окружил истребитель. Уход в
      гиперпространство был бесполезен, поскольку более крупные суда быстро проходили там большее расстояние, чем «Куундар». Корабль Коронин был разработан для сражений: скорость, маневренность и быстрое ускорение в нормальном пространстве.
      Она подалась в сторону одного из истребителей, дразня его, провоцируя
      его открыть огонь, и ускорилась в последний момент, чтобы попытаться проскочить, когда он посторонится. Истребитель вместе с другим кораблем растянули силовое поле. Их действия определенно указали Коронин на то, что флот не имел намерения убивать ее. Они хотели изловить ее; у нее оставался только один выход.
      «Коперник» опустился на землю, следом за ним тут же сел «Дионис».
      Джим и Ухура вышли из шаттла, и Сулу снова поднял его, чтобы продолжить поиск с воздуха.
      Линди вывела Афину из «Диониса».
      – Линди, только не… черт, я же просил тебя вернуться на
      «Энтерпрайз»…
      – Я собираюсь принять участие в поисках мистера Спока. Я подниму
      Афину в воздух, как только смогу. Гравитационный шторм испугал ее. – Она говорила натянутым от тревоги как за Спока, так и за экираптора голосом. По передней ноге Афины стекала кровь, сочившаяся из глубокого пореза. Линди опустилась на колени, чтобы сделать перевязку.
      «Дионис» снова взлетел, – прежде, чем Джим успел сказать Стивену
      все, что он о нем думает. Джим сердито прошел мимо Афины и Линди и уставился на бесконечный ландшафт, составленный из внезапных провалов и острых граней выступов…
      Неровная гранитная поверхность отвесной стены столба холодила его поврежденную щеку. Звездный Флот, обогнавший его, припал к верхушке выступа. Что-то бормоча в тон ветру, зверек подтянулся, пытаясь изо всех своих маленьких сил преодолеть последние пяди подъема.
      Он взглянул вниз. Высота немного привела его в чувство. Холодный ветер осушал его пот и успокаивал ссадины и синяки на руках и лице. Он попытался разобраться в переменах, которые он чувствовал. Именно так люди обращались с печалью и болью, раз они былилюдьми, – приходя в эти дикие места и исцеляя себя в одиночестве и на свободе. Но и другие смутные воспоминания тревожили его, намеки на иные пути, но он не мог ни припомнить их полностью, ни изжить.
      Он выпрямился, ненадежно балансируя на верхнем выступе пика.
      … и на высокую, сухопарую фигуру коммандера Спока, высоко на гранитном шпиле, раскрывшего руки навстречу ветру, – так, словно у него были крылья.
      У Джима не было времени ни подумать, ни объяснить, ни рассчитать что-либо.
      – Линди! Посторонись! – Он бросился к Афине. Он неудачно ступил
      на правую ногу, и услышал, как она подвернулась и щелкнула в суставе, но едва ли обратил внимание, в любом случае, это было неважно, – еще один шаг – и он, перелетев через круп Афины, очутился на ее спине и послал ее вперед шенкелем и голосом. Линди, издав удивленное восклицание, отскочила в сторону. Афина сорвалась в неровный галоп. Она тоже берегла колено. Джим ухватился за ее гриву. Она развернула крылья и захлопала ими. И резко поднялась в воздух. Ее перья мели по нему от плеч до стоп. Хорошо бы он раньше летал на Афине, не только ездил. Хорошо бы она слушалась его. И неплохо бы уздечку.
      Он наклонился вбок, чтобы она повернула. Афина послушалась; теперь она летела прямо к Споку. Вулканец выглядел вымотанным и растерянным, и на пределе своих сил. Он покачнулся.
      Афина пронеслась мимо него. В этот момент ноги Спока подломились, и Джим схватил его за руку. Спок упал на бок Афины. Лишний вес и внезапная перемена заставили ее накрениться. Ее крылья на мгновение замерли, затем забились сильнее: она пыталась остаться в воздухе.
      Джим едва усидел на ней. Хотя Спок весил немного, инерция действовала и в низкой гравитации. Джиму не за что было зацепиться. Наклонившись вбок, придерживаясь другой рукой за бок Афины, он попытался затащить Спока ей на спину. Он изо всех сил сжимал ногами бока Афины. В колене стрельнула боль.
      – Коммандер Спок! Черт, да помогите же мне!
      Крылья Афины, опускаясь, всякий раз зажимали его колени. Жесткие маховые перья царапали его лицо при взмахе вверх. Его вспотевшая рука скользила по запястью Спока. Афина попыталась повернуть, направляясь через каньон, настолько глубокий, что речка на дне его текла среди стеновых сфер – ложа мира-корабля.
      Джим услышал хлопанье второй пары крыльев. Но если Алая и могла помочь другому летуну нести пострадавшего товарища, – она не могла помочь Афине.
      Медленно, неуверенно, пальцы вулканца нащупали и сжали запястье Джима. Он протянул вверх другую руку и ухватил Джима за предплечье.
      Джим снова потянул его наверх. Вулканец вскарабкался на спину Афины.
      Звездный Флот полез вверх, отцепившись наконец от лодыжки Спока, которую он отчаянно сжимал.
      Афина коснулась земли, споткнулась, выровнялась, распахнула крылья и, пошатнувшись, остановилась. Когда она заковыляла по направлению к Линди, Джим повалился лицом ей на холку. Ему не верилось, что он снова был на земле. Ему показалось, что он провел в воздухе целый час, хотя весь полет вряд ли занял больше пары минут.
      Линди подбежала к ним и помогла опустить Спока на землю. Джим слез с лошади, опершись на здоровую ногу, и привалился к боку Афины, пытаясь выровнять дыхание.
      – Джим, ты в порядке? Мистер Спок…
      – Я – да. Линди, извини меня, я больше ничего не мог придумать. Надеюсь, я не слишком повредил ей…
      Кровь пропитала грубую повязку на колене Афины. При виде этого
      Джиму показалось, что в его коленом суставе что-то покалывает и зудит, – словно кто-то забрался туда с пером из крыла Афины. Он бы предпочел, чтобы оно просто разболелось. Он сжал зубы, напряг мышцы правой ноги и оперся на нее.
      Колено ответило тем, что подломилось под его весом, и бесцеремонно
      кинуло его на землю.
      Джим опасливо встал, его ногу поддерживала временная шина из набора первой помощи «Коперника». Неподалеку, Афина тыкалась носом в Алую, в то время как Линди делала перевязку ее передней ноги. Звездный Флот вскарабкался на Сулу и припал к его плечу, вцепившись в его волосы и повизгивая и щерясь на Илью, который, выгнув спину и взъерошившись, фыркал и сердито ворчал, пока Сулу пытался отодрать от себя примата. Ухура внутри «Коперника» пыталась пробиться к «Энтерпрайзу» через блокирующее поле, и что-то бормотала сама себе на языке Алой.
      Спок лежал без сознания на земле. Стивен, стоявший возле него на коленях, огляделся вокруг и выдавил из себя улыбку.
      – Ну мы и команда, а?
      – Нам нужно уходить, – сказал Джим. – «Дионис» быстрее «Коперника» – доставьте Линди и Афину и Спока на «Энтерпрайз». Мы полетим сразу следом за вами.
      Стивен мгновенно определил, что это предложение не пойдет.
      – У нас нет времени, – сказал он. – Даже если «Энтерпрайз» все еще там, у Спока нет времени.
      – Я не собираюсь рисковать жизнью всех здесь присутствующих!…
      Стивен бросился на Джима, с намерением сгрести его за рубашку и встряхнуть. Но в низкой гравитации это движение привело к тому, что они оба кувыркнулись в воздухе. Перепутавшись руками и ногами, они приземлились и снова подпрыгнули. Афина, фыркнув, шарахнулась в сторону.
      – Да что с вами, парни?… – заорала Линди.
      – Если я хочу рискнуть своей жизнью, могли бы, по крайней мере,
      мне не мешать! – заорал Стивен Джиму. Он поднялся с земли. Он рассердился, – действительно рассердился, – но это чувство тут же отдалилось и пропало.
      Джим встал.
      – Что вы имеете в виду – рискнуть вашейжизнью?
      – Если я пойду на слияние разумов со Споком, когда он в таком
      состоянии, я, возможно, смогу вывести его из него, – или же мы оба окажемся в коме.
      – Я не могу позволить…
      – Вряд вам стоит что-то говорить! – Стивен поднял Спока и понес его в «Коперник».
      Джим сердито посмотрел ему вслед. Им просто нельзя было сидеть здесь
      вот так, открыто, пока мир-корабль дрейфовал все дальше и дальше от пространства Федерации. Нельзя сидеть и ждать, пока истребитель клингонов, позаботившись о Коронин, вернется сюда за ними. Если Империя может раскрутить хорошенькое дельце с одним офицером Звездного Флота, только представьте, что они могут сделать, имея в своем распоряжении четырех, причем один из них – капитан, участник недавних нашумевших событий.
      – Мистер Сулу!
      – Что? – сказал Сулу, отвлеченный Звездным Флотом, который крепко вцепился пальцами рук и ног в его волосы, ухо и воротник рубашки. – То есть – да, сэр?…
      – Вы можете вести «Дионис»?
      В этот момент Звездный Флот заехал рукой в рот Сулу, заглушив все
      то, что лейтенант собирался сказать, – и что, как подозревал Джим, в итоге уже не имело отношения к кораблю Стивена. Наконец Сулу убедил Звездный Флот оставаться в обнимку только с его рукой.
      Джим втайне порадовался, что животное прилипло к лейтенанту. При
      виде примата у него мурашки бежали по коже.
      – Я могу вести адмиральскую яхту, сэр, – сказал Сулу.
      – Хорошо.
      Войдя в переднюю кабину «Коперника», Стивен положил Спока на
      кушетку, сделанную из раскладных сидений.
      Лицо Спока, в бессознательном его состоянии, стало более спокойным, естественным, – и более уязвимым. Стивен поправил волосы Спока, так, что они снова приобрели свою обычную гладкую безупречность.
      Спок утратил свой обычный вид собранного и подтянутого офицера Звездного Флота. С расцарапанной щекой, чуть приоткрывшимся черным глазом, с гладкими волосами, он стал похож на мальчишку, который не послушался родителей, велевших оставаться чистым и опрятным, потому что ожидаются гости, и вместо этого пошел играть с другими детьми в бейсбол, и получил мячом, а теперь пытается это скрыть. Стивен попытался улыбнуться ассоциации, но необходимость сосредоточить внимание властно повлекла его в вулканское состояние разума.
      – Стивен?
      Стивен поднял лишенный выражения взгляд.
      – Вы можете помочь ему? – спросил Джим Кирк.
      – Я попытаюсь, – сказал он холодно.
      Капитан нахмурился.
      – С вами все в порядке?
      – Прошло очень много времени с тех пор, как я в последний раз входил в глубокий транс.
      Стивен переменился. Он оставил свою отчаянную установку
      чувствовать так же свободно, как думать; он стал бесстрастен, холоден, отстранен. И он не чувствовал опасений по поводу риска.
      Слияние разумов с поврежденным интеллектом опасно. Только этот опасный процесс может спасти Споку жизнь. Только вулканец может провести этот процесс. Я – по-прежнему – вулканец. Следовательно, я должен предпринять эту попытку.
      Результатом этого логичного, рационального хода может стать двойная смерть.
      – Стивен… – сказал Джим.
      Стивен отвернулся. Он знал – понимал разумом, – что одно уверенное слово может умерить тревогу капитана. Но это слово было бы ложью. Шаг, сейчас невозможный – бессмысленное утешение.
      Джеймс Кирк перестал существовать для Стивена.
      Спок ослаб. Он исчерпал свои ментальные и физические ресурсы, пытаясь примирить воспоминания Алой со знанием, приобретенным им самим в течение жизни. Стивен мог чувствовать щупальца смятения, переплетающиеся и свивающиеся, и увлекающие Спока в темноту, словно сеть с грузилами.
      Стивен приставил кончики пальцев к вискам Спока, дал согласие на боль, скорбь, и смятение, и глубоко вдохнул.
      Он позволил своему разуму проникнуть через слои разума Спока. Стивен считал, что способность к слиянию разумов возникла у его народа в те времена, когда он еще не отстранил всякое доверие эмоциям, в те времена, когда близкая эмоциональная связь была залогом выживания в сложных природных условиях. Его собственный опыт слияния разумов помог ему понять и пожалеть о том, что вулканцы отторгли.
      Перед Стивеном предстали воспоминания, – воспоминания Алой, переданные Споку. Их сила изумила его. Не удивительно, что они оставили Спока в таком ошеломлении и смятении. Стивен подумал, что не знает, пережил ли бы он сам прямой контакт.
      Крылатые люди существовали ради интенсивности опыта. Они замыслили и создали мир-корабль на основе технологий, далеко ушедших от электронных и механических возможностей Федерации. Для внешнего, поверхностного наблюдателя их работа выглядела таинственной, словно не была плодом технологий.
      Они поняли это так хорошо, что думали об этом не чаще, чем о дыхании. Им не было нужды думать об этом. И таким образом они освободили себя, чтобы сконцентрироваться на жизни и развитии разума. Стивен заколебался, завороженный даже вторичным, переданным через другое существо, отражением реальности Алой. Философия и воображение, реминисценции и фантазии, поколения историй, пришедших от ее предков, от поэтов мира-корабля; физика и математика настолько эзотерические, что они становились неотличимы от философии и поэзии: и все это, выраженное языком летунов, языком, в котором ни единое слово нельзя было перевести (он не использовал слова), но который Стивен чувствовал, что понимает, – каждым атомом тела и всеми фибрами души.
      Стивен испытал восторг полетов Алой в грозу, боль удара молнии в крыло, ужас тысячеметрового падения, – до того, как она снова смогла перейти в восторженный полет.
      И, наконец, – очень глубоко, Стивен почувствовал любовь и скорбь, которые были так полновластны, которые завладели Споком и неотвратимо повлекли его в дикий центр мира-корабля, куда крылатые люди отправлялись, чтобы стать молчаливыми, и чтобы исцелить себя, – или умереть.
      Спок вплотную приблизился к смерти.
      Когда двое крылатых людей начинали любить друг друга, их любовь охватывала весь спектр значений мира. Алая и тот, кого она любила, – они любили друг друга именно так, и любили сильно. Когда он умер, ее любовь обратилась в скорбь.
      Алая преодолела свою боль и одиночество в течение своего долгого пребывания в тишине. Но она не забыла их. Ей никогда бы и в голову не пришло попытаться забыть.
      Бедный Спок, подумал Стивен. Вулканцы заявляют, что контролируют все свои эмоции для того, чтобы изничтожить гнев и насилие, как будто гнев труднее всего преодолеть. Но это до смешного легко по сравнению со скорбью, по сравнению с любовью. А Спок очертя голову бросился в самую сердцевину этих чувств.
      Стивен позволил себе углубиться еще.
      Что- то когда-то вышло не так с его подготовкой. Он прекрасно затвердил урок: он совершенно справился со своими собственными эмоциональными реакциями. И все же, –когда он убрал их подальше, туда, где он больше не мог их найти, – с ним осталось желание их испытывать. Но Спок, который желал достигнуть совершенного, идеального контроля, которому почти всегда удавалось – хотя бы внешне – его поддерживать, – Спок и близко не был таким бесчувственным, как тот образ, который он являл миру.
      Стивен горько ему позавидовал.
      Стивен почувствовал молчаливое присутствие: за ним наблюдали.
      Спок? произнес он своим разумом.
      Я не узнал тебя в твоем вулканском обличии, сказал Спок Стивену, – более ясно, чем если бы они просто говорили друг с другом.
      Стивен почувствовал быструю вспышку искренней радости. Он с трепетом ухватился за искру, пытаясь раздуть ее в огонь.
      Искра угасла, и Стивен знал, что ему не хватит способности ее вернуть.
      Ты знаешь, где ты, Спок? сказал он. Ты помнишь, что случилось?
      Да, ответил Спок.
      Идем со мной. Вернись. Твое тело слабеет.
      Я не могу, сказал Спок.
      У тебя нет выбора!
      У меня есть выбор. Мой выбор – отправить тебя обратно, в мир, – одного.
      Но почему?
      Спок поколебался.
      То, что я испытал… ответил он. Но мысль угасла, не завершена.
      Стивен понял, насколько ярко-радостные эмоции Алой угнетают Спока. Они увлекли его в бесприметное место, а теперь перегораживали ему путь назад.
      Если бы он говорил со Споком лицом к лицу, он бы разыграл вспышку тех самых эмоций, наорал бы на него, стал бы дразнить… Но здесь все, что он говорил, должно было быть правдой. Связь, установленная между ними, не допускала обмана.
      Ты выжил – однажды, сказал Стивен. Конечно, ты можешь выжить снова.
      Ты не понимаешь, сказал Спок. Ты… не можешь понять.
      Да, признал Стивен. Я не могу. Хотел бы я.
      Ты – глупец, сказал Спок с бесконечно усталым раздражением. Ты всегда им был. Ты был лучшим из нас, самым многообещающим из нашего поколения. Когда мы были детьми, я восхищался тобой – больше, чем кем-либо еще, – хотя я знал, что эмоции не подобают вулканцу, не должны для него что-либо значить. Временами я тебе даже завидовал. Самодисциплина и самоконтроль легко давались тебе. Но ты отбросил их в сторону.
      Я сбежал от них, сказал Стивен. Они преследовали меня, а я не мог от них ускользнуть. Спок, когда мы были детьми, я не завидовал тебе…
      Конечно, нет. Ты ничего не чувствовал.
      … но завидую теперь. Настолько я смог продвинуться.
      Стивен, сказал Спок, если ты преуспеешь в этом искании, это даст тебе лишь боль.
      Даже боль предпочтительнее, чем ничто. Спок – мы могли помочь друг другу, когда были детьми. Но мы этого не сделали. Теперь мы должны. Идем со мной. Мы можем вернуться вместе.
      Молчание длилось так долго, что Стивен подумал, что Спок ускользнул навсегда.
      Спок?…
      Очень хорошо, спокойно сказал Спок.
      Лабиринтные сплетения опыта Алой снова обступили Стивена, когда он начал поиск возврата. Очарованный, загипнотизированный, он углубился в них. Он знал, что если затеряется в этом лабиринте, если он позволит ему пронизать его разум, сила этого образа поможет ему достичь своего собственного центра, который так давно был наглухо закрыт.
      Потом он почувствовал, что Спок снова отдаляется от него. Он осознал, как близко к краю Спок загнал себя.
      Стивен неохотно отступил от восприятия, которое находил таким притягательным. Он оставил сложный путь и вернулся на более простой.
      Идем со мной, Спок, сказал он.
      Почти призрачное присутствие отозвалось, потянулось к нему, благодарно принимая опору, предложенную Стивеном.
      Воспоминания и восприятия ослабли, поблекли, испарились. Спок отрезал их, освобождаясь от них, навсегда убирая их от доступа Стивена.
      Пришедший в сознание Спок приподнялся на кушетке: он находился в передней кабине «Коперника». Он бесстрастно смотрел, как Стивен без сил опустился на одно из пассажирских сидений, обнял себя руками, как будто ему было холодно, и сразу же провалился в сон. Его длинные золотистые волосы, мокрые от пота, вились вокруг его лба и возле шеи.
      Спок тоже чувствовал себя обессиленным. Он помнил все, что случилось с того момента, когда он установил связь с разумом Алой на поросшей травой палубе шаттлов.
      Он помнил все.
      Он помнил толчок горячего воздуха, когда «Куундар» ринулся в небо мира-корабля; помнил пульсирующие гравитационные волны Клингонского дредноута, устремившегося в погоню.
      И помнил, что случилось бы, если бы дредноут открыл огонь и случайный залп пришелся бы по миру-кораблю.
      Он бросился наружу.
      – Капитан Кирк…
      – Спок! Что произошло? Стивен…
      – Вы можете связаться с «Энтерпрайзом»?
      – Нет, он вне пределов досягаемости, или же частоты заглушены, –
      мне не хочется даже рассматривать возможность того, что мистер Скотт принял бой…
      – Мы, возможно, уже опоздали. Если Коронин спровоцировала атаку
      дредноута, если мистер Скотт напал на корабли Империи… капитан, торпеда дредноута, залп фазера с «Энтерпрайза» – и того и другое даст достаточно энергии, чтобы превысить допустимый порог реакции мира-корабля.
      – Любой, кто начинает пускать торпеды в незнакомый звездолет, заслуживает того, чтобы его корабль был уничтожен, – резковато и нетерпеливо сказал Кирк. – Просто лучше бы это был не Скотт.
      Спок посмотрел на Джеймса Кирка с неохотным восхищением. Он знал, что человеческие существа были куда более эмоциональны, чем вулканцы; он никогда прежде не ведал, что они также могут быть куда холоднее.
      – Ваше самообладание… впечатляет, капитан. Даже вулканцу
      непросто бы далось бесстрастие при осмыслении разрушений такого размаха.
      – Потеря корабля и команды – разумеется, трагична, – быстро сказал Кирк. – Но…
      Спок понял, что капитан Кирк еще не знает об огромном разрушительном потенциале мира-корабля.
      – Капитан, мы говорим не о потере отдельного корабля. Если атака с применением оружия заставит мир-корабль перейти порог, Вселенная переместится на приблизительно сто тысяч световых лет. Результатом неконтролируемого изменения состояния Вселенной будет разрушение, – через сверхновую или коллапс, – каждой звезды, находящейся на расстоянии в пределах ста световых лет от мира-корабля.
      Капитан Кирк и Ухура непонимающе уставились на Спока.
      – Капитан… если силы там, снаружи, были вовлечены в сражение, – весьма вероятно, что мир-корабль – и мы – находимся невообразимо далеко от дома. Весьма вероятно, что в этом случае мир-корабль оставил разрушение…
      Джим бросил «Коперник» в небо на максимальном ускорении. Они пробили световую сеть, промчались через потоки энергии. Они рванулись к открытому космосу, – он должен был увидеть знакомое небо – и был готов увидеть созвездия мира, удаленного от их мира на тысячу световых лет.
      Шаттл вышел из мира-корабля. Мир-корабль оставался в прежнем пространстве, дрейфуя через спорную между Федерацией и Империей территорию. Но вместо одного дредноута вокруг мира-корабля расположился целый флот. Когда корабли подавались вперед, «Куундар» уклонялся, неожиданно бросался вперед, дразнил и провоцировал корабли. «Коперник» находился прямо на линии преследования.
      Сенсоры засекли «Энтерпрайз», который выжидал на границе пространства Федерации, будто готовый в любой момент броситься вперед.
      – Отлично, Скотт! – воскликнул Джим. – Так и держи, не срывайся, оставайся на месте. – Но Скотт не мог его слышать. – Ухура, дайте всю энергию на частоты для вызова. Мы должны попытаться пробиться к ним!
      Она негромко пропела несколько слов; через минуту частота была открыта.
      – Джеймс Кирк со звездолета «Энтерпрайз» вызывает капитана флота. Не стреляйте!Я повторяю – не стреляйте. Мир-корабль отвечает на нападение нападением. Могут быть невообразимые последствия!
      Флот был так близко, что послание, Джим чувствовал это – должно
      было пройти. Он был так близко, что ему казалось, что можно просто заорать в пространство, и, вопреки законам физики, звук пройдет через вакуум. Они пока не открывали огонь, но Коронин продолжала дразнить и увертываться от них. Если какой-нибудь любитель пострелять решит, что уже неважно, возьмут ли они ее живой…
      Флот растянул густую сеть, – захватив и «Куундар», и «Коперник».
      Джим знал, как это должно выглядеть со стороны Скотта на «Энтерпрайзе».
      А у меня бы хватило выдержки оставаться на месте в подобных обстоятельствах? спросил себя Джим. Он не знал.
      Коронин внезапно сбросила скорость.
      «Куундар» завис в пространстве, будто бы в ожидании, когда сеть затянется вокруг него.
      Джим перестал кричать предостережения и опустился в пилотское кресло. Он взмок от пота.
      Опасность миновала.
      По команде Коронин, «Куундар» лег в дрейф. Она задумчиво посмотрела на свою звездную карту. Если вулканец сказал ей правду, она могла разогнать «Куундар» до предельной скорости и направить его на стенку мира-корабля. Если вулканец сказал правду, мир-корабль повлечет вселенную по поперечному вектору и оставит за собой полосу опустошения в пространственно-временном континууме. Она могла выбрать направление: если она врежется в одну сторону, реакция будет направлена в пространство Федерации; противоположная сторона проложит полосу разрушения через центр Клингонской Империи, путь длиной в тысячу световых лет, – путь, усеянный сверхновыми и обугленными планетами.
      Она начала проникаться удовлетворением от невообразимой ранее мести.
      Она ласкающе провела пальцами по панелям управления «Куундаром».
      Джим на «Копернике» различил мерцание разогреваемых двигателей.
      – Бог мой, – сказал он, – Она предпочтет самоубийство поимке?
      – Вполне возможно, капитан, – сказал Спок.
      «Куундар» медленно разворачивался в направлении мира-корабля.
      – Она знает, – внезапно сказал Спок.
      – Что?
      – Она знает, капитан! Она знает о крайней реакции мира-корабля. Она намеревается совершить самоубийство, – и когда она протаранит стенку мира-корабля, она заберет с собой половину Клингонской Империи!
      «Куундар» рванулся к миру-кораблю.
      Джим ни на секунду не усомнился в том, что утверждение Спока верно.
      «Куундар» пройдет мимо шаттла и врежется в стенку мира-корабля, чтобы получить реакцию дома крылатых людей. Джиму, и «Энтерпрайзу», и клингонскому флоту не останется ничего, кроме как наблюдать начало абсолютного разрушения.
      Рука Джима неуверенно потянулась к управлению. У него, похоже, оставался только один выход. Если он ничего не предпримет, он должен будет наблюдать, – с безопасносного расстояния, – как реакция мира-корабля разрушает солнца и миры сотен различных звездных систем, – систем, населенных существами, которые считают его своим врагом. Если он решит действовать, – он поставит на карту жизни Ухуры, Стивена, и Спока, и свою собственную, – против крошечного шанса остановить «Куундар».
      Он так живо представил себе кровь в шаттле, – алую кровь и изумрудную.
      Рука Джима задрожала. Он ругнулся на себя и ударил рукой по управлению.
      – Держитесь – будет столкновение!
      Он подал на двигатели всю энергию, которой располагал шаттл.
      Гравитация отключилась. Все снова было как на Гиоге, – ноль-же, вжимающее в спинку кресла ускорение, и чувство, что время остановилось.
      Сулу, ведший корабль Стивена, увидел, как «Коперник» изменил курс. Он дал ускорение и повернул «Дионис» к миру-кораблю. При всем его потрепанном виде, яхта легко слушалась управления, легко поворачивая и плавно ускоряясь. Это явно не была обычная списанная, пусть даже адмиральская, яхта.
      Сулу застонал. Коронин собиралась совершить самоубийство, а капитан Кирк собирался предпринять попытку помешать ей. Но у шаттла не было шансов против клингонского истребителя. Сулу схватился за управление: «Дионис» был вовсе не таким беззубым, как заявлял Стивен.
      Но затем Сулу засомневался. Он мог сбить «Куундар». Но первейший и строжайший приказ Джеймса Кирка запрещал использовать какое бы то ни было оружие. Сулу достаточно верил в себя, чтобы ослушаться приказа, – если он считал причину для этого достаточно серьезной. Но в данном случае, Джеймс Кирк был прав. Открыть огонь по имперскому кораблю – даже по угнанному имперскому кораблю – на территории Империи – это могло быть легко расценено как военное нападение. Приказ капитана Кирка был отдан в интересах мира.
      Сулу не знал, почему капитан направил «Коперник» к «Куундару», почему он решил попробовать спасти жизнь Коронин, рискуя при этом жизнями всех, кто был на борту. Но что он знал – так это то, что за несколько дней знакомства Джеймс Кирк вызвал у него глубокое, твердое доверие к себе. У Сулу было только несколько секунд, чтобы принять решение, – решение, которое могло означать смерть четырех людей, которыми он уже начал восхищаться, которых начал уважать и о которых он беспокоился.
      Он отнял руки от консоли управления.
      Когда «Куундар» после молчаливого, пугающего танца вдруг метнулся в сторону «Коперника», Сулу вскрикнул и бросил яхту в сторону.
      Когда «Куундар» оказался возле – за – «Коперником», скорость его была ужасающей. Джим дал реверс и шаттл резко дернулся к «Куундару».
      Два корабля коснулись друг друга. В первый момент столкновения удара не почувствовалось. Затем корпус передал рев машин «Куундара», и «Куундар» со скрежетом рвущегося металла прошел по верхней части «Коперника». Сверкающий дождь оплавленных кусочков сплава окатил нос шаттла. Джим застонал, слыша и ощущая повреждения, наносимые его маленькому кораблю, и боясь, что его отчаянный бросок не смог в какой-то значительной мере изменить курс «Куундара». Передняя секция «Куундара» зацепила верх «Коперника» и потащила его за собой к миру-кораблю. Джим передал всю энергию шаттла на ведущие двигатели. Освещение мигнуло и погасло. Теперь единственный свет, попадавший в кабину, был тот, что отражался от сети мира-корабля.
      Стена мира-корабля по-прежнему летела им навстречу.
      С яростным и отчаянным восклицанием, Джим, судорожно цепляясь за консоль управления, заставил зацепленный корабль отвернуть.
      Полоз «Коперника» с силой ударился о стеновую сферу. Мощный взрыв отбросил, завертев, шаттл и истребитель. Джима швырнуло на переборку.
      Рев и завывание двигателей «Куундара» и гудение ведущих двигателей шаттла смолкло, оставив «Коперник» в тишине и темноте.
 

 
      Покалеченный металл, освобожденный от напряжения, поскрипывал. В воздухе стояла озоновая вонь. Трение и перегретые двигатели сочили через щит тяжелый жар. Дезориентированное верчение корабля, вышедшего из-под контроля, хаотично меняло гравитацию: она то резко повышалась, то практически исчезала. Джим чувствовал, как его то прижимало к переборке, то он вдруг терял вес, затем его снова тянуло вниз, – прилив и отлив, память о Гиоге, – она настигла его, догнала, чтобы увлечь, унести за собой…
      Он старался не открывать глаза. Он думал. Если я не стану просыпаться, – это будет только сон, это будет значить, что это никогда не случилось, что это не случится снова, что это не случается снова. Он позволил себе погрузиться в тепло и забвение.
      Пугающий крик боли прозвучал в темноте. Он не был уверен в том, что что-то слышал, не знал, кого он слышал; но он попытался заставить себя прийти в себя.
      Вспышка света ослепила его. Он моргнул, пытаясь восстановить чувства, стараясь что-нибудь разглядеть. Когда корабль завертелся и запрыгала гравитация, свет от единственного источника проливался в кабину при каждом обороте. В этом пульсирующем освещении Джим пополз на жалобный звук.
      Кто- то схватил его за руку. Он застыл: это прикосновение было повтором былого кошмара: один из членов его команды, умирая, тянулся к нему, в надежде на помощь, –и дотянулся, и умер.
      – Вы ранены? Гари?… Кто-то ранен…
      – Это всего лишь Илья, это он кричит.
      Голос рассеял видение. Это был голос из какого-то другого времени,
      другого места, – очень красивый голос. Но он не вполне мог узнать его. Он знал, что этот голос означает, что он уже не на Гиоге. Но при этом он знал, что оказался посреди еще большего несчастья.
      – Мир-корабль… – прошептал он.
      – Все в порядке, – сказала Ухура. – Вы остановили Коронин, мир-корабль на месте.
      Джим судорожно втянул в себя воздух. Его затрясло от облегчения, от
      внезапно снятого напряжения. Ухура понимающе протянула ему руку: мягкий, успокаивающий жест. В этот момент единственное, чего он хотел, – это упасть ей на руки и позволить ей развеять кошмар.
      Но Джеймс Кирк выровнял дыхание и быстро отвернулся, – повернулся к ней спиной, смущенный своим порывом. Если бы он сломался сейчас – как смог бы он когда-либо снова доверять себе, снова назвать себя капитаном? Он ухватился за спинку пилотского кресла и с силой сжал ее пальцами. Край спинки врезался ему в ладонь. Гравитация все так же придавливала и отпускала их, и свет мира-корабля всякий раз, когда кабина обращалась к нему, проливался внутрь. Он должен проверить двигатели, замедлить вращение, и снова взять под контроль шаттл – и себя. Но он никак не мог заставить себя перестать дрожать. Его зрение затуманилось.
      Ухура за его спиной, снова съезжая на язык летунов, пропела несколько бессловесных нот.
      Высокочастотное гудение транспортного луча заполнило кабину. Вмешался другой транспортный луч. Частоты перебили друг друга, забились вразнобой, но головокружительное верчение замедлилось и прекратилось. Энергия «Коперника» начала восстанавливаться. Слабо засветились аварийные огни, установилась гравитация.
      Джим провел рукавом по глазам, как будто быстро отереть слезы означало сделать так, что они не появлялись. Он выпрямился и повернулся к Ухуре.
      – Лейтенант Ухура, я…
      Она знала, что должна сделать вид, что не заметила боль, на краткий миг появившуюся в его глазах. Она знала, что смутила его, – тем, что видела его отчаяние. Она не могла ему помочь, сказать что-то ободряющее. Все, что она могла сделать для него – это прикинуться, что последних тридцати секунд вообще никогда не существовало.
      – Да, капитан. Я… я немедленно вызову «Энтерпрайз».
      Спок услышал голоса капитана Кирка и Ухуры и понял, что они выжили. Импульсивный бросок Джеймса Кирка превратил самоубийственное столкновение «Куундара» с миром-кораблем в удар по касательной.
      Спок, борясь с прыгающей гравитацией, пробрался в заднюю каюту шаттла. Лесной кот забился в угол. Он жалобно голосил, но интенсивность его криков указывала на то, что он не пострадал. Спок не был так уверен насчет Стивена. Столкновение сбросило его с койки. Он лежал на полу, по-прежнему обнимая себя руками и вздрагивая.
      Транспортный луч замедлил и остановил верчение «Коперника». Спок перенес Стивена на раскладную кушетку и разыскал в кладовом отсеке одеяло.
      Когда он вернулся, Илья уже покинул свое укрытие. Он свернулся возле согнутого локтя Стивена, урча, как будто стараясь привлечь внимание врагов к угрозе, которую он собой представлял. Илья мигнул на Спока, – медленно и величаво, и соблаговолил позволить тому приблизиться.
      Расправляя одеяло, Спок в задумчивости смотрел на лежащего вулканца. Дальнее родство между Стивеном и Споком едва ли могло объяснить, почему Стивен решил подвергнуть себя опасности. Помогая Споку освободиться от могущественного очарования разума Алой, Стивен мог оказаться втянутым в такое же смятение разума. Стивен решил рискнуть жизнью в обмен на эмоциональное переживание.
      Но, возможно, Стивен заранее знал, что этот опыт, который так подчинил себе Спока, всего лишь повлечет его за собой. И, так же, как когда они были детьми, Спок позавидовал его внутреннему, присущему ему самообладанию, которое Стивен так сильно старался нарушить.
      Спок задумался, сможет ли он когда-нибудь понять Стивена, – хотя бы немного. Он в этом сомневался.
      Спок признался себе в реакции смущения и недовольства, – реакции на то, что позволил переживаниям Алой так завладеть собой. Он должен был оказаться сильнее. Со временем, он бы подчинил чужие чувства и знания своему контролю, – без помощи Стивена. Он был в этом уверен. Почти уверен… да, вполне.
      Спок вдруг осознал, что из верхней части формы на нем только рваные остатки черной безрукавки. Это тоже привело его в смущение. Его форменная туника была брошена на одно из сидений. Она запылилась, будучи оставлена им в стене мира-корабля, но в остальном не пострадала. Он стянул с себя остатки безрукавки и надел форменную рубашку.
      – Коммандер Спок.
      Спок обернулся.
      – Да, капитан.
      – Стивен не ранен?
      – Нет, капитан. Он спит.
      – Спит? Он не пострадал от того… того, что он сделал?
      – Как я уже объяснял вам, капитан Кирк, он – искатель острых ощущений, эмоциональных и физических. Что бы он ни испытал, он этого хотел.
      – Вы очень холодно говорите о человеке, который спас вашу жизнь.
      – Вы задали мне вопрос. Я на него ответил.
      – А вы, похоже, легко отделались, целы и невредимы.
      – Я не пострадал ни интеллектуально, ни физически. Я полностью
      осознавал свои действия, когда я начал действовать известным вам образом. Следовательно, по возвращении на «Энтерпрайз» я должен быть арестован и подвергнут трибуналу.
      Кирк нахмурился.
      – Трибуналу!
      – Разумеется, капитан. – Спок спросил себя – неужели капитан еще не
      подумал, что последует за тем, что произошло; неужели он так был сосредоточен на настоящем моменте, что ему нужно было разъяснять последствия того, что Спок сделал. – У вас нет выбора, кроме как отдать меня под трибунал.
      – Выбор всегдаесть, Спок, – мягко сказал капитан Кирк.
      – Я не согласен. Иногда обстоятельства диктуют единственный ход
      действий. Я думаю, что, если вы рассмотрите эту проблему логически, вы придете к тому же самому заключению. Хотя я признаю, – сказал Спок, и в голосе его прозвучало любопытство, – что я не понимаю, как какая-либо вообразимая логическая последовательность мысли могла стать причиной ваших действий.
      – И какие именно мои действия повергают вас в сомнения, коммандер? – резковато спросил Кирк.
      Спок задумался, что послужило причиной столь внезапного изменения тона голоса капитана.
      – Ваше решение отправиться на мир-корабль. Ваше преследование «Куундара». Ваш полет к скальному выступу.
      – Я отправился на мир-корабль за Линди. К вам это не имело
      отношения. Однако – вы позволили захватить себя. В Империи к вам применили бы силу, а затем начали бы процесс о шпионаже! Вы отдавали себе отчет, что вашими безрассудными действиями вы компрометировали и себя, и Звездный Флот, и Федерацию!
      – Я не совершал безрассудных действий, – сказал Спок.
      – Вы хотите сказать, что слияние разумов с неизвестным инопланетным существом не было безрассудным, импульсивным действием?
      – Конечно нет, капитан. Было очевидно, что мы могли так никогда и
      не начать общаться с крылатыми людьми, если бы кто-нибудь не предпринял решительных действий. Как только решение было принято, не было причин откладывать его реализацию.
      – Вы подвергли опасности себя, а также мой корабль. – Он на миг
      замолчал, выражение его лица стало жестким. – Возможно, вы правы, – возможно, вам лучше подготовитьсяк необходимости примириться с последствиями этих действий.
      – Как я уже отметил, я к этому готов. Но и вы подвергли себя
      опасности. Другие могут рассудить, что вы также подвергли опасности корабль. Капитан, вы так и не объяснили, почему вы предотвратили мое падение со скалы.
      Кирк странно посмотрел на него.
      – Что ж, может, я просто любитель острых ощущений, – вроде Стивена.
      Джим вернулся в главную кабину «Коперника» и попытался добиться какой-нибудь реакции от командной консоли шаттла, пока Ухура пыталась восстановить связь. Он мог слышать, как она, работая, напевала себе под нос.
      Безрассудные действия, подумал Джим. Мое решение не дать коммандеру Споку свалиться вниз явно отличается – наверное, отличается, – от его решения войти в слияние разумов с Алой. Разве нет?
      Мерцающее сияние транспортаторного луча отразилось на панели управления «Коперника». Осанистый клингон материализовался в основной кабине шаттла и навис над Джимом и Ухурой.
      Джим, который принял решение отправится на мир-корабль безоружным, первым делом заметил бластер, прикрепленный к отделанному сапфирами поясу клингона.
      – Кто вы? – спросил Джим.
      – Почему вы остановили ее? – сказал клингон.
      – То есть?
      Клингон в ярости устремился к Джиму, сгреб его и почти оторвал от палубы.
      – Коронин клянет вас за то, что вы ее остановили! Мог ли мир-корабль сделать то, о чем она говорит? Мог он разрушить Клингонскую Империю?
      – Да, – сказал Джим, – Или Федерацию Планет.
      – Но она бы повергла ваших врагов!
      – Вы мне не враг, – сказал Джим.
      – Противостояние наших правительств…
      – Но мы с вами не воюем! И даже если бы воевали, – вы что, думаете, что я бы мог просто стоять и смотреть на смерть миллионов невинных людей? – Джим схватил клингона за запястье. – Отустите меня.
      Спок, скрывавшийся в тени за спиной клингона, неслышно приблизился.
      Клингон отпустил Джима, пробормотав что-то нечленораздельное, но, судя по тону, нелицеприятное.
      – Все в порядке, капитан? – сказал Спок.
      Директор, вздрогнув, резко повернулся.
      – Да, мистер Спок. – Джим поправил рубашку. И сказал, обращаясь к клингону: – У вас еще есть ко мне вопросы?
      Директор потянулся к поясу. Джим напрягся, но директор вытащил всего лишь коммуникационное устройство. Он что-то проговорил в него, затем закрыл и снова убрал.
      – Я сказал, что у нас перемирие, капитан, – сказал он. – Это значит, что ваш звездолет – и неизвестный корабль – могут оставаться во владениях нашей досточтимой императрицы.
      – Это… очень любезно с вашей стороны, – сказал Джим.
      Клингон дематериализовался.
      Коронин спокойно ждала на борту выведенного из строя «Куундара»
      она была готова. В одной руке у нее был бластер, в другой, – ее клинок крови. Она подумала было о возможности перегрузить двигатель «Куундара» и позволить ему взорваться, но затем решила, что, если ей суждено умереть, она умрет, сражаясь ее дуэльным клинком. Если же появится хотя бы шанс выжить, бластер может оказаться очень полезным, но она подозревала, что следующим оружием, которое ей придется использовать, – и последним, – был все же клинок.
      Только одного ей еще хотелось – шанса встретится лицом к лицу с
      капитаном Федерации, который расстроил ее планы. Она могла только надеяться, что флот захватит «Энтерпрайз» и его команду, и что у какого-нибудь высокопоставленного флотского офицера страсть к кровавым зрелищам.
      Надеяться она всегда умела.
      «Куундар» взвизгнул, как попавшее в ловушку животное, когда транспортный луч отодрал его от шаттла. Металл оплавился от жара и силы столкновения.
      На ее корабле замерцал транспортаторный луч. Она улыбнулась: она сможет поразить сколько угодно захватчиков, прежде чем они сориентируются после транспортации.
      На палубе появилась серебристая металлическая сфера. Коронин подозрительно сощурилась на нее. Она не была похожа на известные ей бомбы… сфера с легким хлопком выпустила светло-серый дымок, заполнивший туманом командный отсек. Коронин кинулась назад, но было поздно.
      Она упала, не зная, доведется ли ей снова открыть глаза.
      Пока транспортный луч «Энтерпрайза» тянул «Коперник» домой, Джим смотрел на мир-корабль, безмятежно плывущий в вакууме.
      – Он смотрится таким мирным, – и тем не менее это – самое мощное, наиболее разрушительное оружие из всех когда-либо созданных, – сказал он.
      – Напротив, капитан, – сказал коммандер Спок. – Это вовсе не оружие.
      Джим вопросительно посмотрел на офицера по науке.
      – Вы же первый поняли, что произойдет, если кто-нибудь атакует его!
      – Но… – Спок воспроизвел слегка вибрирующий, легкий
      музыкальный звук, –… крылатые люди никогда не мыслили о войне или оружии. В нормальных обстоятельствах они сделали бы так, чтобы Вселенная существовала вокруг мира-корабля в безопасной ее конфигурации, затем, – когда они пожелали бы исследовать другую область пространства, – изменили бы ее на другую безопасную конфигурацию. И только в условиях неестественного стресса – такого, как нападение с применением оружия, – которое крылатые люди даже не могли себе представить, поскольку они никогда не воображали себе войну, – мир-корабль мог бы принудить Вселенную передвинуться по небезопасному вектору, разрывая ткань пространства.
      – Вы из-за них даже говорите так, словно они действительно двигают Вселенную, а не мир-корабль!
      – Но это так, капитан, в их системе отсчета, и в рамках их физики.
      – Это бессмыслица! Это смешно – утверждать, что точка отсчета остается на месте, а летуны заставляют Вселенную двигаться!
      – И все же, – сказал Спок, – она движется.
      – Но это невозможно!
      – Вы забываете один факт, капитан.
      – Какой?
      – Система работает.
      Джим стал думать о том, что сказал коммандер Спок. Внезапно все его
      догадки относительно крылатых людей сошлись вместе, затем разлетелись осколками, словно стеновая сфера. Когда они снова улеглись, они имели совершенно другой облик. Он припомнил восхищение крылатых людей приборами «Энтерпрайза», он вспомнил превосходный «акробатический» трюк, который выписал Солнце-И-Тень, раскрутив «Коперник». Он вспомнил Зеленого, который моргнул, глядя на него, и сказал: «Вы еще слишком молоды».
      Он имел дело не с группой детей, или племенем, управляемым каким-то призрачным хозяином. Он говорил с разумными существами, настолько высокоразвитыми, что они уже едва ли заботились о том, чтобы думать о своих технологиях. Они не были восхищены «Энтерпрайзом» – он их забавлял, как взрослых может позабавить попавшая им в руки замысловатая детская игрушка.
      Флагман флота втянул «Куундар» внутрь, а «Энтерпрайз» завел на палубу шаттлов «Коперник». Джим нетерпеливо ждал, пока пройдет декомпрессия.
      Ухура негромко пропела музыкальную фразу. Спок повторил ее – кажется, немного по-другому, но Джим не был в этом уверен. Ухура начала было с начала, но остановилась на полпути.
      – Я ведь никогда это не освою, да, мистер Спок? Не освою хорошо, полностью.
      Спок поколебался. Казалось, что вулканец, который заявлял о своем полном равнодушии к чувствам других людей, подыскивает деликатные слова для ответа.
      – Да, – сказал Спок. – И никто из нас не освоит.
      Она ничего не ответила, но мигом спустя, когда она начала напевать
      снова, она внезапно оборвала себя на полуслове.
      Прозвучал сигнал законченной декомпрессии. Джим открыл люк
      шаттла и с некоторым трудом спустился на палубу. Нежная молодая трава скукожилась и погибла от вакуума.
      Маккой и коммандер Скотт торопливо спускались по трапу. Алая и
      Линди подошли мигом спустя, – как только Линди выпустила Афину в помещение с восстановленной атмосферой. Сулу тоже стоял неподалеку. Звездный Флот переполз с его руки на ногу и приклеился к ней наподобие моллюска.
      – Джим! – Маккой сжал руку Джима, затем отбросил сдержанность и неловко обнял его.
      Как только Джим выбрался из объятий Маккоя, Линди тоже обняла его.
      – Ну, это был и номер, – сказала она. – Если когда решишь пойти в шоу-бизнес, я включу в программу воздушную акробатику.
      Джим улыбнулся и обнял ее в свою очередь.
      – Капитан Кирк, – без обиняков сказал Скотт, – Меня из-за вас чуть удар не хватил, – да еще вы заставили нас вас вылавливать – весел’нькое дело! Думаете, так просто противодействовать угловому моменту всего-то транспортным лучом!
      – Знаю, что непросто, мистер Скотт. – Он протянул инженеру руку. – Но вы сделали это. И удержали «Энтерпрайз» на расстоянии, не дав ему ввязаться в бой, в то время, когда, без сомнения, вам так и хотелось броситься вперед. Самое меньшее, что вы сделали – это предотвратили войну. Вы должны гордиться обоими этими достижениями.
      – Не могу сказать, что было сложнее, – сказал Скотт, но сжал руку Джима.
      – Было сложно, но дело того стоило. Я… очень признателен вам.
      – Что ж… спасибо, капитан Кирк.
      – Спок. – Алая, взмахнув крыльями, сомкнула из за спиной вулканца – жест приветствия крылатых людей. – Вы вернулись из вашего молчания. Я благодарю вас за те дары, что вы мне дали, и сожалею о боли, которую я причинила вам из-за своего неведения.
      – Вулканцы не подвержены боли, – сказал Спок.
      Стивен услышал комментарий Спока и громко фыркнул. Спок не обратил на него внимания.
      – Единственное мое сожаление, – сказал Спок, – это что я не могу перенять ваш язык так, как вы переняли мой.
      Алая понимающе кивнула.
      – Если наши народы снова когда-нибудь встретятся, вы будете старше, и, может быть, это станет возможным. – Она провела кончиком крыла по щеке Ухуры. – Может, это станет возможно, – снова сказала она. – Вы еще так молоды.
      Ее крылья зашелестели, как шелк. Она подпрыгнула в воздух и заскользила через помещение. Афина вскинула голову и зарысила вслед за ней.
      – Алая! – воскликнула Линди. – Не дразните ее!
      – Она попрактиковалась в полетах, Линди-маг, – сказала Алая, паря в нескольких метрах над головой Линди. – Она не может жить на мире-корабле, так что она должна научиться летать в меньшем пространстве. – Алая заскользила на другую сторону палубы – очень, очень медленно. Афина немного сдала назад, затем подпрыгнула и взлетела.
      Джим смотрел, как Афина играет в воздухе с Алой, затем Линди
      вспрыгнула ей на спину, и они заскользили вместе с Алой, – тоже в каком-то медленном танце-игре.
      – Мистер Скотт, – сказал Джим, – как далеко «Энтерпрайз» отошел от пространства Федерации?
      – Эт’ сложно сказать, капитан. Он был все еще в нем, когда «Куундар» выскочил из мира-корабля, а затем, э-э, я немножечко ослушался вашего приказа, – ну, на случай спасательной операции, понимаете. С той поры нам только и шлют депеши – они прям жужжат там на мостике, как комары, и похоже, что мы теперь вроде посольства. Так что, где б мы ни были, «Энтерпрайз» – территория Федерации. Директор вам оч’нь признателен.
      Спок приподнял одну бровь.
      – Очаровательно.
      – Еще бы он не был признателен! – сказал Маккой. – Да и к вам ему
      тоже следует испытывать признательность, мистер Спок, принимая во внимание то, что произошло. Если бы вы не узнали достаточно о мире-корабле, мы б сейчас, пожалуй, оказались посреди миленькой пальбы.
      – Я полагал, что мои действия необходимы, – сказал Спок.
      – И вы были правы, – внезапно сказал Джим.
      – Конечно, – сказал Спок.
      – Нет, правда, коммандер. То, что я сказал вам недавно – я сказал не подумавши. И я согласился с вами по поводу трибунала. Но я был не прав. И вы тоже.
      – Прошу прощения, – сказал мистер Спок, – возможно ли это? – явно оскорбленным тоном.
      – Нет, коммандер Спок, послушайте меня. Трибунала не будет. Если бы у вас не хватило смелости провести это слияние разумов с Алой…
      – Станете ли вы утверждать, что остановить Коронин было смело с вашей стороны? – сказал Спок. – Я думаю, нет. Где нет выбора, там не идет речь о смелости.
      Джим не смог придумать ответ.
      – Вот я, вообще-то, не согласен, – сказал Маккой. – Но, надеюсь, я смогу не согласиться цивилизованно.
      – Ваша манера кажется мне вполне цивилизованной, доктор, – сказал Спок.
      – Ну, спасибо, мистер Спок. Кстати, если вы заглянете в лазарет, я смогу что-нибудь сделать с этим вашим красивым фингалом.
      Спок молча направился на мостик, перешагивая через ступеньки трапа
      – по две за раз. Маккой полез за ним. Джим двинулся за ними, только помедленнее: ему мешала временная шина, которая оберегала его колено.
      Скотт направился к шаттлу и открыл двигательный отсек.
      – Ну, а теперь, когда мы все, наконец, закончили раскланиваться… – выразительно зевнул Стивен.
      Сулу прошел мимо него, направляясь к «Копернику», чтобы проверить, насколько пострадала навигационная система.
      Илья, сидевший у Стивена на плече, ощетинился на Звездный Флот, который быстро закрыл личико и уткнулся им в колено Сулу.
      – Похоже на то, что у вас появился друг? – сказал Стивен.
      – О, надеюсь нет, – сказал Сулу с чувством.
      Стивен широко улыбнулся.
      – Ну, как вам «Дионис»?
      – Здорово, сэр, – сказал Сулу. – Я заметил, что у него кое-какие дополнительные преимущества.
      – Я рад, что хоть кто-то хоть что-то здесь заметил, – сказал Стивен.
      Хазарстеннай, прибывшая из Инженерного для того, чтобы заняться «Коперником», скользнула вниз по трапу. Увидев Стивена и Илью, она остановилась. Ее усы неодобрительно дернулись, но она удержалась от комментариев. Она присоединилась к мистеру Скотту. Тут она услышала странный звук, вроде радостного чириканья, которое она не смогла опознать как механический звук.
      – От двигателей что-нибудь осталось? – спросила она.
      – Немногое, – сказал Скотт.
      Хазарстеннай снова услышала чириканье.
      – Мистер Скотт, что это за звук?
      – Что? А! это зверек мистера Сулу. Отталкивающее существо.
      Хазард стало любопытно.
      Она заглянула в главную кабину «Коперника». Сулу пытался заняться делом, но маленькое сообразительное животное так и лезло ему под руку. Оно заметило Хазард и вприпрыжку побежало к ней, дружелюбно чирикая.
      – Какое милое создание, – сказала она.
      Сулу поднял на нее глаза.
      – Вы, должно быть, шутите.
      – Вам он не нравится?
      – Это чума какая-то, – сказал он.
      – Я думаю, он очаровашка, – сказала она. Животное потерлось об нее носом, и зарылось пальцами в ее мех. – Ему, должно быть, очень неудобно. Существ, покрытых мехом, нельзя заставлять носить одежду.
      – Это не я придумал, – сказал Сулу.
      Хазард помогла существу снять рубашку и штаны. Оно оказалось с ног
      до головы покрыто мехом розового цвета, сгущавшимся в карминный на спине и ногах. Оно удовлетворенно поскребло свой бок и позволило Хазард расправить мягкий мех.
      – Так лучше, малыш, правда? – сказала Хазард.
      – Я так думаю, он ничей, – сказал Сулу. – Он просто забрался на меня, потому что испугался Стивенова кота. Слушай, Хазард, ты ему, похоже, куда больше нравишься, чем я.
      – Да, верно, – сказала Хазард. – Пусть идет со мной, если захочет.
      К ее удовольствию, и к облегчению Сулу, Звездный Флот последовал за Хазард, когда она вернулась к двигателю «Коперника».
      Пересекая палубу, чтобы вернуться на «Дионис», Стивен бросил взгляд
      на Линди и Афину. Линди поймала его взгляд. Она поколебалась, затем подняла руку и махнула ему. Но она не повернула Афину в его сторону; и ничего ему не сказала. Стивен вряд ли мог ее за это винить.
      Войдя внутрь, Стивен проверил все системы. Они были невредимы; Сулу должным образом вывел их из рабочего режима и выключил. Стивен испытывал некоторые собственнические чувства по поводу «Диониса»; рулевой звездолета был единственным, кто управлял яхтой с тех пор, как Стивен ее приобрел.
      Стивен позволил себе упасть в кресло пилота. Он чувствовал себя разбитым и вымотанным, слишком усталым даже для того, чтобы добраться до кушетки. Илья вспрыгнул ему на колени, устроился там и завозил по его бедру передними ногами. Стивен погладил его.
      – Все ушло, – негромко сказал он, обращаясь к лесному коту. – Я почти могу вспомнить, но это лишь призраки и мечты. Они ускользают прочь, и я не могу их больше чувствовать. – Он был опустошен и дезориентирован. Для того, чтобы смочь освободить Спока от силы чувств и мыслей Алой, Стивен полностью отсек хоть и непрочный, но контакт, который он имел со своими эмоциями. Он положил руку на широкую голову Ильи. Лесной кот мигнул. – Но всегда есть время начать все сначала, правда ведь?
      Самое уместное сейчас, подумал Стивен, – это цинический смех. Но и
      для этого я слишком устал.
      – Стивен?…
      Он с трудом открыл глаза. В проеме люка стояла Ухура.
      – Вы в порядке? – спросила она.
      – Не знаю, – сказал он.
      – Стивен… – Она замолчала, как будто не зная, что сказать. – Капитан Кирк недавно на «Энтерпрайзе». Он не знает мистера Спока, и немногое знает о слиянии разумов. Он не понимает, что вы сделали, – как трудно это было, и как опасно. И думаю, что доктор Маккой тоже не понимает.
      – Большинство людей не понимают, – сказал Стивен.
      – Но я понимаю, – сказала Ухура. И я благодарю вас. Мистер Спок вас не поблагодарил, или он не смог…
      – Он практически ничего не может с собой поделать, – сказал Стивен. – Мне бы пора к этому привыкнуть.
      Она протянула к нему руку. Ее рука была холодной и сильной. Он поискал в себе какую-нибудь реакцию, но ничего не нашел. Даже сожаления.
      – Ухура… Не побудете здесь несколько минут? Просто посидите рядом?
      – Конечно.
      Он откинулся на спинку пилотского кресла. Ухура, не выпуская его
      руки, села подле него в кресло второго пилота. Она заметила, как осунулось его лицо, и обрадовалась, когда его выражение стало более спокойным: Стивен глубоко заснул.
      Ухура поднялась, легонько поцеловала Стивена в щеку и покинула «Дионис», чтобы вернуться на мостик.
      Джим спрашивал себя, почему его удивляет то, что мостик выглядит так обычно. Ему казалось, что он отсутствовал несколько месяцев, и все должно было измениться. Но индикаторы ворп-двигателей свидетельствовали о полном порядке; связь полностью восстановилась: блокирующее поле было снято. Спок занял свое место за консолью офицера по науке. Старшина Рэнд была занята системами окружения, коммандер Чеунг сидела на месте навигатора. Мистер Сулу вернулся, освободившись, как заметил Джим, от прилипчивого присутствия Звездного Флота, и, несколькими минутами позже, лейтенант Ухура заняла свое место за коммуникационной станцией.
      Джима беспокоила только схема в углу видового экрана. Она указывала положение «Энтерпрайза» – он был далеко за пределами Федерации, и с каждой минутой углублялся все дальше, следуя за миром-кораблем. Однако пространство Федерации на схеме обозначалось синим. Неяркое синее кольцо окружало и «Энтерпрайз».
      – Капитан Кирк, – адмирал Ногучи на подпространственной частоте.
      – Благодарю вас, – сказал Джим, поскольку едва ли он мог избежать
      этого разговора. Умей проигрывать, напомнил он себе. Он понятия не имел, что скажет адмиралу, и еще он подозревал, что ничего не потеряет, если так и не узнает того, что собирался поведать ему адмирал.
      – Ну, Джим, – сказал адмирал, – вы должны были прибыть на Звездную базу 13 вчера.
      – Я знаю, сэр. Но мы встретили… – Он поколебался, пытаясь придумать, как объяснить мир-корабль. – Первый контакт, сэр.
      Адмирал Ногучи фыркнул.
      – У тебя всегда был талант к недоговариванию. В самом деле, первый контакт. Я видел передачу.
      – Передачу, сэр? Но у нас не было времени что-либо передать – и возможности тоже.
      – Передачу дал флот.
      – О.
      – Я бы поспорил, – сказал адмирал, – что одинокий корабль Федерации, повстречав флот надзорного комитета клингонов, будет либо немедленно уничтожен, или захвачен, с предъявлением обвинения в шпионаже его командиру. Знаете, что они хотят сделать с вами?
      – Э-э… нет, сэр. – Джим понятия не имел, чтo может последовать за подобным обвинением. Больше всего ему хотелось никогда не знать, какое наказание предусмотрено Империей за шпионаж.
      – Они хотят наградить вас медалью.
      – Медалью? Это бред!
      – Возможно. Но…
      – Я не могу принять медаль от Клингонской Империи!
      – … вы ее примете, и примете вежливо. Джим! Никто не знает,
      сколько это продлится. Может быть, около десяти микросекунд. Но каким-то образом ты заставил наши правительства говорить друг с другом, вместо того, чтобы осыпать друг друга оскорблениями. И, помимо этого, если верно то, что люди мира-корабля не повернут его обратно в пространство Федерации, кто-то должен быть там нашим представителем. Наши ученые и дипломаты доберутся дотуда не раньше, чем через неделю. Так что вы назначаетесь временно исполняющим обязанности посла на клингонском пограничье и на мире-корабле. Я на вас рассчитываю, мой мальчик.
      – Я… сделаю все, что в моих силах, адмирал.
      – Да, я знаю. И теперь, и в будущем. Мы подробно поговорим и о
      будущем, и о вашей следующей миссии, – как только вы вернетесь. – Он улыбнулся, в то время, как Джим пытался придумать, что сказать. Кстати, Джим, – скажи Линди, что директор надзорного комитета выразил желание присутствовать на представлении ее компании. Если она согласится, пожалуйста, устрой все там. О, – здесь есть кое-кто, кто хочет с тобой поговорить.
      На экране возникло другое лицо.
      – Гари!
      – Ну ты там и влип, малыш, – сказал Гари. – Я же тебе говорил, чтоб ты без меня и носу не совал из Федерации.
      – Да, говорил, – сказал Джим. – Я больше не буду, обещаю. – Ему
      хотелось засмеяться от радости, видя, что его друг снова на ногах, зная, что он будет уже в порядке, когда адмирал поручит Джиму новую миссию. Гари все еще выглядел худым и изможденным, и он опирался на трость, но трость, выложенною эбонитом и увенчанную сияющей позолоченной ручкой, – по крайней мере, хотя бы частично это было показное.
      Да важно ли это? – подумал Джим. Ничуть.
      – Мне тебя не хватало, Гари. Ты нам нужен. – Он даже не чувствовал обычного раздражения, которое с ним случалось, когда Гари называл его «малыш».
      – Это точно. Нет, только поглядите на него, – не успел выбраться из госпиталя, как снова залез в лубки.
      Джим смиренно поглядел на свое колено.
      – Боунз уже синтезировал для меня эту зеленую дрянь.
      – Кто бы сомневался. Я всегда знал, что в глубине души он садист, – Гари засмеялся.
      Он думает, я шучу, – подумал Джим. Хотел бы я.
      – Когда ты наконец сможешь оттуда выбраться? – спросил Джим.
      – Еще немного побуду, малыш. Тебе придется как-то перебиться без первого офицера, пока они не выпустят меня из этой камеры пыток.
      Напоминание о том, что Гари не может быть его первым офицером, несколько приглушили радость Джима.
      – Мне нужно будет поговорить с тобой. Попозже… – Он хотел
      рассказать Гари о приказах Ногучи; он хотел как-нибудь загладить нарушенное обещание – и перед собой, и перед своим другом. Но только без свидетелей. Он болезненно ощущал присутствие коммандера Спока точно за своей спиной. Он надеялся, что Гари воспримет намек.
      – Скоро, – сказал Джим.
      – Ага, конечно. – Гари мотнул головой, чтобы отбросить свои густые черные волосы со лба. – Позже. – Его волосы немедленно скользнули обратно. – Скоро.
      Гари умолк. Даже короткий разговор утомил его.
      – Мне надо идти, – быстро сказал Джим. – Только еще одно…
      – Что?
      – Сходи к парикмахеру.
      – Есть, кэп-малыш-сэр, – сказал Гари, улыбнувшись.
      – И поправляйся, – тихо сказал Джим.
      Гари прервал связь.
      Спок не мог не слышать разговора. Он знал, чтo будет предметом
      будущего разговора. Капитан Кирк будет вынужден объяснить, что, в конечном итоге, коммандер Митчелл не сможет занять место первого офицера. Спок обратил мало внимания на спор Кирка с Ногучи по этому поводу, и до настоящего момента он не видел причин, по которым ему следовало бы так или иначе вмешаться в это дело. Но теперь только он мог здесь что-либо изменить, и он чувствовал, что должен действовать. Он запросил у компьютера файл с наброском рапорта о переводе, который он на какое-то время раздумал было подавать.
      Пока он ожидал его, он вдруг осознал, что неподалеку стоит доктор Маккой, – сложив на груди руки и нетерпеливо барабаня пальцами по своему плечу.
      – У тебя в глазах снова это докторское выражение, Боунз, – сказал капитан Кирк.
      – Верно. Я хочу, чтобы вы со Споком отправились в лазарет, причем немедленно.
      Спок недоверчиво поднял бровь.
      – Вы полагаете, это мудро, доктор, – сказал он, – чтобы оба старших офицера одновременно покинули мостик?
      Маккой очень странно посмотрел на него.
      Спок ответил ему совершенно серьезным взглядом.
      – Вы совершенно правы, Спок, – сказал Маккой, после продолжительной паузы. – Это было бы ошибкой. Джим, ты ведь, кажется, как-то раз говорил что-то насчет того, что никогда не следует просить кого-либо под твоим началом сделать то, что ты сам не стал бы делать?
      – В жизни я такого не говорил, – сказал Джим. Но, сдаваясь, он с трудом поднялся на ноги и, хромая, поплелся за Маккоем.
      Спрашивая себя, почему Маккой повел себя столь странно в ответ на его замечание, Спок закончил свой запрос о переводе с «Энтерпрайза».
      В лазарете Маккой быстро осмотрел Джима, уделив, однако, основное свое внимание его колену. Оно выглядело еще хуже, чем Джим ожидал. Освобожденное от временной поддержки, оно начало не на шутку болеть. Коленную чашечку окружал могучий синяк.
      – Я знаю, что ты уже выращиваешь для меня эту зеленую мерзость, – сказал Джим.
      – Что?… Да вовсе нет.
      – Но я же сам видел заказ!…
      – Да ну? Это, значит, поэтому ты не шел на осмотр?
      – Причина неплохая, что ты скажешь?
      – Ну да, я смешал партию реген-культуры. Только к тебе это не имеет никакого отношения. Не все на свете имеет к тебе отношение, знаешь ли. Просто у меня было время провести небольшое исследование, я и занялся.
      – Извини, Боунз.
      – Ну да, ну да. Что ж, если тебе от этого станет легче: нет. Тебе не грозит новый реген. Реген – это для серьезных случаев. У тебя всего лишь сильное растяжение и кровоизлияние. – Маккой широко улыбнулся. – Только подумай обо всех этих годах медшколы, что стоят за этим диагнозом! Ну ладно, во-первых, прекрати на время ковбойскую акробатику…
      – Без вопросов.
      – … и отложи намеченные фехтовальные турниры.
      – Ты и об этом слышал?
      – Мои шпионы повсюду. – Он закрепил на ноге Джима электростимулятор. – Все остальное просто прекрасно. Биообменный регенератор тебе бы не повредил – так, на всякий случай. Реген тебя меняет, даже если ты этого не замечаешь… И еще – ты, очевидно, пренебрегал упражнениями.
      – Я был так занят…
      – Ну и я слишком занят, чтобы таскаться за тобой по кораблю и канючить. Пора бы повзрослеть, Джим. Выбирай: можешь делать упражнения, а нет – полезешь обратно в реген. Все ясно, капитан?
      – Ясно, доктор.
      – Вот и хорошо. А теперь иди, становись старшим офицером на мостике и пришли мне сюда Спока.
      В тот момент, когда Спок направил свой рапорт о переводе на комм-юнит капитана Кирка, капитан вернулся из лазарета.
      – Ваша очередь, мистер Спок.
      – Я уже прошел необходимый медосмотр…
      – Не спорьте, коммандер Спок!
      – Хорошо, сэр.
      Спок знал, что доктор Маккой не обнаружит никаких нарушений.
      – А вы везунчик, – сказал Маккой.
      – Я не верю в везение, доктор Маккой.
      – А должны бы. Если бы рядом не оказалось Стивена…
      – Его нахождение там опровергает вашу теорию о моем везении.
      – Что-то есть такое… очень личное в том, что он вам не нравится, мистер Спок. Кто он такой – семейный нарушитель приличий?
      – Мы… дальние родственники.
      – Почему-то, – сказал Маккой, – утешительно узнать, что даже в вулканских семьях есть родственники, о которых не принято говорить. Значит, Стивен ваш кузен-диссидент, а?
      – Такое объяснение достаточно. Вулканские семейные отношения достаточно сложны.
      – Думаю, я смогу проследить за объяснением, – сказал Маккой. – Используйте короткие слова.
      – Дочь сестры отца моего отца – мать Стивена. Таким образом, мы родственники в третьем колене, во второй степени.
      Маккой сощурился, прикидывая.
      – Ну, то есть, вы кузены.
      – Если бы вулканцы отмечали родство таким же образом, как ваша культура, наша родственная связь подпала бы под эту категорию.
      – Так что ж вы так сразу и не сказали?
      – Я сказал, доктор, – сказал Спок, недоумевая, почему люди так настойчивы в своих противоречивых требованиях.
      Но несколькими минутами спустя, возвращаясь на мостик, он не мог не подумать снова о том, что Маккой сказал о Стивене. Как бы ему ни хотелось не признавать этого, у него и Стивена было кое-что общее.
      Они оба были изгоями.
      Следующие двадцать четыре часа были полны кипучей деятельности.
      Алая, услышав о планируемом представлении, выразила желание посмотреть его, и намекнула о подобном же интересе со стороны других жителей мира-корабля. Аудитория, таким образом, получилась настолько многочисленной, что ни «Энтерпрайз», ни какой другой корабль из директорского флота не вместили бы ее. Алая нашла естественный амфитеатр на мире-корабле. Линди согласилась, что это место подойдет, поскольку у компании были разборные декорации и подмостки. Кроме того, на мире-корабле, – на открытом воздухе, – Афина могла быть частью представления. Единственное, что беспокоило Линди – вероятность дождя.
      – Дождя не будет, Линди-маг, – сказала Алая.
      – Легко сказать, – но как можно быть в этом уверенным?
      – Да нет же, я уверена.
      – Ну ладно.
      И, к некоторому удивлению Джима, все устроилось как надо.
      Хикару Сулу прибыл в амфитеатр мира-корабля, одетый в черное
      трико и пунцовый колет, с поясом для оружия. Это был потрясный костюм. Может, стоило начать носить его не только на сцене?
      Он немного беспокоился о своей роли. Он знал слова – но не был уверен, что ему хватит духу их произнести. Он подумал, а не попробовать ли заговорить непеределанным текстом, прикинувшись, что он слишком переволновался, чтобы упомнить версию мистера Кокспера. Он даже пожалел, что не играет Горацио вместо Лаэрта. У Горацио был монолог после того, как Гамлет умирает. Если Хикару проигнорирует редакцию Кокспера, играя Лаэрта, ему придется говорить все Гамлету в лицо, а Гамлет при этом будет стоять напротив него со шпагой в руке. Тогда поединок может оказаться куда более реальным, чем самые смелые ожидания.
      В любом случае Кокспер придет в ярость, но, в конце-то концов, он и так большую часть времени находился в этом состоянии.
      – Э-э… мистер Сулу. – К нему подошел мистер Кокспер. Он был облачен в черный бархат. До этой секунды Хикару так и не знал, соблаговолит ли Кокспер прервать забастовку и выйти на сцену.
      – Я готов, мистер Кокспер.
      – Я вижу, что готовы. Но планы поменялись.
      – О… Вы снова на забастовке? – Может, Линди позволит мне взять монолог Гамлета, – подумал Хикару. Я же его выучил, – так, на всякий случай.
      – Нет, нет, – адмирал Ногучи убедил меня в том, что я все же должен принять участие в представлении – во имя Федерации.
      – Значит, – другая сцена? – спросил Хикару, не вполне уверенный, что он сможет вынести новое изучение писанины мистера Кокспера.
      – Да. Вот именно. Сцена поединка отменяется. Слишком уж она возбуждает, принимая во внимание, э, воинственные наклонности наших гостей.
      – Не думаю, что это будет возбуждать, – сказал Хикару. – Как же насчет катарсиса? «Деяния, взывающие к жалости и страху, есть средства вызвать катарсис подобных эмоций».
      – Чего вы бормочете?
      – Я цитирую Аристотеля.
      – Но мы-то ставим Шекспира. Возможно, будет лучше, если я произнесу один из монологов Гамлета. И все.
      – О, – сказал Хикару. Его видение Актера Третьего Плана, Спасающего Представление, испарилось.
      – Это для блага представления, – сказал Кокспер. – Пьеса должна идти своим ходом, и все такое.
      Он пошел прочь.
      – Что бы там ни случилось с «Один за всех и все за одного»? – сказал Сулу.
      Стивен поблизости проверял балансировку некоторых новых предметов для жонглирования. Он установил, что, если жонглировать очень широкими и тяжелыми предметами, или использовать больше предметов и бросать их выше, он все же мог показать неплохой номер, несмотря на низкую гравитацию. При высоком содержании кислорода в атмосфере факелы были особенно зрелищны. В первый раз, когда он зажег факел, тот чуть не спалил ему брови.
      Неплохо, подумал он. Как раз то, что требуется, чтобы быть в форме.
      Чеснашстеннай, Хазард и Снарл выскочили на сцену, перепрыгивая друг через друга и проскальзывая понизу, как если бы они уже начали свое выразительное и эротичное «охотничье» представление. Илья ощетинился. Охотники остановились. Стивен поймал свои вертящиеся в воздухе жонглерские принадлежности, и опустил их на землю, спрашивая себя, не придется ли ему сейчас растаскивать дерущихся кошек. Он не понимал, почему охотникам так не нравится Илья.
      Звездный Флот, чирикая, показался из-за плеча Чеснашстеннай.
      – Стивен, – сказал Чеснашстеннай, – ты уже видел моего нового зверька?
      – Да, встречались, – сказал Стивен.
      – Ну, не прелесть ли он? – Чеснашстеннай легонько поскреб зверька под подбородком. Засвистев от удовольствия, Звездный Флот, быстро засучил ручками. – Хазарстеннай дала его мне… в знак любви.
      Хазард издала ворчаще-мурлыкающий звук.
      – Раз Чеснашстеннай не позволяет мне похитить его для Звездного Флота, я вынуждена подарить ему Звездный Флот.
      – Я думаю, ему не нравится имя «Звездный Флот», – сказал Чеснашстеннай. – Я бы сменил ему имя. Его уши немного заострены… что вы думаете об имени «Вулканец»?
      – Я думаю, что Звездный Флот будет единственным розовеньким вулканцем за всю историю Вселенной, – сказал Стивен.
      Чеснашстеннай кивнул.
      – Это верно. Он будет даже более необычен, чем тот вулканец, который был блондином. Мне придется подождать, пока появится подходящее для него личное имя. А пока я научу его жонглировать! Возможно, Линди примет его в труппу, и мы станем богатыми и знаменитыми! Что вы об этом думаете, Стивен?
      – Я думаю, что в водевильной компании может быть только один жонглер, – сказал Стивен и обнаружил, что он сжал от раздражения зубы.
      Снарл фыркнул.
      – Я же вам говорил, – помните? – что ни у одного вулканца во Вселенной нет чувства юмора.
      Хохоча и завывая, они ускакали, – переливающийся, стремительный
      поток мышц и заносчивости. Звездный Флот подскакивал на спине Чеснашстеннай, словно жокей.
      Илья успокоился и сел умываться.
      – Ты думаешь, мы это заслужили? – спросил Стивен Илью. – Я думаю, что не заслужили.
      Розвинд поспешила в свою каюту, чтобы переодеться. Как у большинства членов команды «Энтерпрайза», у нее было позволение транспортироваться на мир-корабль, чтобы посмотреть представление водевильной компании. Наконец-то она его увидит.
      Она открыла дверь.
      И взвизгнула.
      Зеленая слизь покрывала пол, и тошнотворный запах разлагающегося регенерационного геля заполнял ее каюту.
      Следующие несколько часов она проела, убирая остатки зеленой «соседки по комнате», пока все ее друзья наслаждались представлением.
      Розвинд знала, что ее разыграли.
      В свежевозведенной раздевалке в амфитеатре, Джим в тридцать третий раз поправил свой парадный китель, оставил, наконец, попытки устроиться в нем поудобнее, и вышел наружу. Он встретил Линди, которая прекрасно выглядела в своем серебряном платье.
      – Это просто смешно, – сказал Джим. – Какое я имею отношение к сцене?
      – Имеешь, и еще какое. – Она поправила одну из треугольных наградных ленточек на его груди. – Ты приготовил место для еще одной? Давай же, это такая древняя традиция – заставлять героев рассказывать об их подвигах со сцены водевильного представления.
      Джим застонал.
      Она засмеялась.
      – Все будет в порядке. Мне нужно поторапливаться, – подожди, пока не увидишь мой выход!
      Она замешалась в кучу артистов, занимавшихся своими
      приготовлениями к выходу и исчезла за разгороженными занавесками гримерных. Джим начал слоняться возле, стараясь выглядеть спокойным. Ему попался на глаза Спок, созерцавший закулисную суматоху. Он выглядел совершенно невозмутимым; на нем была его коричневая бархатная туника.
      – Коммандер Спок.
      Спок серьезно-бесстрастно посмотрел на приближающегося Джеймса Кирка.
      – Да, капитан?
      – Что означает рапорт о переводе, который я нашел у себя на столе сегодня утром?
      Спок приподнял бровь.
      – Я полагал, это самоочевидно, – сказал он.
      – Вы полагали неверно. Коммандер, я думал, мы заключили мир.
      Спок поглядел в небо, где Алая парила в свободе и радости полета. Он припомнил отголоски скорби Алой; он вспомнил свое собственное отчаянное восхождение к молчанию или смерти. Он медленно погрузился бы в небытие, если бы не опасный и импульсивный бросок Джеймса Кирка. При всей своей бесстрастности, Спок ценил жизнь, ее прошлый опыт и тот, что еще предстояло приобрести.
      – Это так, капитан.
      – Тогда почему перевод?
      – Когда я только познакомился с вами, я посчитал, что не смогу с вами
      работать. Вы очень отличаетесь от Кристофера Пайка. Вы эмоциональны, своевольны и упрямы. Но я пришел к пониманию того, что эти отличия следует ценить, а не презирать. Я понял, что работа с вами будет хоть трудным, но полезным опытом.
      – Спасибо за комплимент, – сухо сказал Кирк.
      – Иметь дело с трудностями означает учиться, – объяснил Спок.
      – Но это по-прежнему не объясняет, почему вы запросили перевод.
      – Я думал только о себе, и о том, хотел бы я остаться на «Энтерпрайзе» под вашим командованием. Я не думал о том, хотите ли вы работать со мной. Если я откажусь от должности первого офицера, вы сможете назначить на нее коммандера Митчелла.
      – А почему именно вы решили принести эту жертву?
      – В жертву приносятся только мои личные желания. Это – немногое, по
      сравнению с риском, на который вы пошли в центре мира-корабля. Вулканцы не собирают долгов. Но мы также предпочитаем не быть в должниках.
      – Вы ничего мне не должны, Спок. Черт…
      – Капитан…
      – Нет, теперь вы послушайте. Несколько дней назад я, вероятно,
      позволил бы вам осуществить ваш благородный жест. Я бы, вероятно, это оценил. Но если бы я даже думал, что адмирал Ногучи позволит мне назначить Гари первым офицером, несмотря на его возражения, – чего я не думаю, – теперь я бы и пытаться не стал. Я тоже выучил парочку уроков за последние несколько дней. Урок первый: адмирал Ногучи прав.
      – Я не понимаю.
      – Звездолет нуждается в различных людях. Ему нужны хорошие офицеры, – а Гари один их лучших, – но ему также нужен контроль и равновесие. Гари и я действительно слишком похожи… – Он умолк, на миг углубившись в даль не таких уж давних воспоминаний. – Я ему обязан… жизнью. Но я должен выбрать то, что лучше для «Энтерпрайза». А это – убедить вас остаться на его борту в качестве первого офицера.
      – Но как же коммандер Митчелл – ваш друг?
      – Примирить дружбу и ответственность будет непросто – и еще сложнее будет сказать это Гари. Что из этого выйдет – узнаем, может быть, лет через двадцать или около того. Что будет по меньшей мере через пятнадцать лет после того, как он получит свою команду. Вынудить вас уйти с «Энтерпрайза» – причинит ему – и мне – больше вреда, чем пользы. И если вы отклоните вашу первую должность старшего офицера, вы от этого тоже не выиграете.
      Спок задумчиво провел рукой по подбородку. Капитан умел убеждать; можно было также сказать, что его убеждения содержали элемент логики.
      – Мистер Спок, я намерен проигнорировать прошения о переводе, которые я сегодня нашел на своем столе. Я надеюсь, что не найду там завтра новых.
      – Хорошо, капитан. Я подумаю о том, что вы сказали. Но… вы получили не одно прошение?
      – Я получил два, но одно было от мистера Скотта. Недоразумение. Оно уже улажено.
      – Ясно. – Спок заметил мистера Сулу, сидевшего на куче реквизита в нескольких метрах от них. Хотя выглядел он довольно несчастным, он, должно быть, все же решил, что назначение на «Энтерпрайз» не было, в конечном итоге, такой уж катастрофой.
      – Коммандер Спок, – сказал Джеймс Кирк, – разве вы не должны быть сейчас в зале, ожидая вызова Линди?
      – Да, капитан. Но я хотел посмотреть на приготовления к представлению.
      Однако капитан Кирк был прав; пора было занять место. Кирк прошел вместе с ним несколько шагов по дорожке, ведущей в амфитеатр.
      – Великий Боже, – сказал Джим, – Я должен буду выступить перед всеми ними.
      – Стимулирующая аудитория, – сказал Спок.
      Обитатели Федерации, Клингонской Империи и мира-корабля сидели
      вместе на естественных каменных террасах, – беспокойная толпа числом по крайней мере в тысячу существ. Однако беспокойство их было, похоже, вполне дружелюбным. Джим надеялся, что так оно и останется.
      В отведенной для клингонов зоне транспортации замерцало поле. Появился директор надзорного комитета со своей свитой. Джим и директор ранее договорились о запрете ношения оружия на мире-корабле. Директор соблюдал договор. Он взял с собой телохранителей, которые могли защитить его безо всякого оружия. Каждый из них был размером почти с Ньюланда Рифта. Его сопровождала также непонятная фигура с лицом, покрытым вуалью, и вторая, у которой вуаль была поднята и обернута вокруг плеч.
      – Капитан… – сказал Спок.
      Телохранители директора подтолкнули Коронин в спину. Ее руки были в наручниках. Она уперлась и двинулась только тогда, когда дальнейшее сопротивление стало угрожать, что ее недостойным образом вытащат вперед. Джим слегка вздрогнул. Неважно, что Коронин сделала или намеревалась сделать, – Джиму было тягостно смотреть, как с разумным существом обращались как с пойманным животным, выставляя его напоказ.
      Директор двинулся к Джиму.
      – Я думаю, вы подготовились к этой чести, капитан, – сказал он. Он показал ему обтянутый кожей футляр.
      – Ваша милость, я протестую против этого варварства!
      – Капитан, о чем вы говорите? Вы имеете в виду это существо? Пусть она вас не беспокоит. Вы демонстрируете свои награды, я – свои.
      – То, что вы демонстрируете, – это…
      Рука Спока легла на руку Джима и предупреждающе сжала ее.
      – … нецивилизованное…
      Пальцы Спока сжались сильнее.
      – Капитан! – воскликнул директор с насмешливым испугом. – Мы условились о том, чтобы запретить драки и оскорбления между нашими подчиненными. Я по наивности своей полагал, что запрет распространяется также на вас и на меня.
      Джим сдался. Он ничего не мог здесь поделать, – если только не хотел поставить под угрозу хрупкий мир, которого сам помог достичь, и подвергнуть опасности всю свою команду.
      – Да и кроме того, – сказал директор, – это последний проблеск свободы для Коронин. Я мог бы оставить ее в ее камере. В ней нет окон и совсем нет света. Вообще-то, в ней нет ничего. А мое соизволение взять ее с собой даже может повредить моей репутации.
      Внутренне кипя, Джим посмотрел на Коронин. Она, должно быть, прочла в его глазах жалость.
      – Я вызываю тебя, негодяй-федерат! – заорала Коронин. – А если ты ответишь отказом, тогда ты – трус!
      – Тихо, предатель! Сегодня вызовы запрещены. – Директор юмористически фыркнул и направился к своему креслу. Его телохранители последовали за ним, таща за собой Коронин.
      – Можете отпустить мою руку, – сказал Джим.
      Спок отпустил его. Джим потер руку. Синяк будет, подумал он.
      – Я понимаю ваши возражения, капитан, – сказал Спок. – Возможно, лучше, чем вы думаете. Я не могу извинить действия Коронин… но они не были совсем беспричинны. У нее были причины для ее ненависти, как к ее собственному народу, так и к нам. Она действовала из глубокой жажды мести.
      – Что вулканец может знать о мести, коммандер Спок?
      – Вы плохо знаете вулканскую историю, – серьезно сказал Спок. – Наша способность к отмщению, – первоочередная причина, по которой мы решили ликвидировать эмоции.
      Коронин напряженно сидела на естественной каменной скамье в окружении безжалостных директорских головорезов. Я заявила свои права на этот мир, подумала она. Он принадлежит мне. Но мне никогда не будет позволено представить его императрице, и за это, не знаю как, но я отомщу.
      Громогласный бас Ньюланда Рифта загремел над толпой:
      – Гости, старые друзья, новые друзья, – всем добро пожаловать! Позвольте мне представить – Классическая Водевильная Ворп-скоростная компания!
      Аудитория примолкла и выжидательно замерла. Один из офицеров флота глянул вверх, заметил летунов, летящих в их сторону, и предупреждающе закричал.
      Коронин заметила, что директор напрягся. Он ожидал нападения. Ловушки. Что до нее, она была бы этому только рада. Она ждала удобного случая; хаос мог послужить ей на руку.
      Высоко над их головой, крылатые люди парили, подныривали друг под друга и ударяли друг друга кончиками крыльев. Световая сеть обрисовывала их силуэты и ярко освещала их по контуру.
      Зал ахнул, когда летуны вдруг камнем упали вниз. Однако один из стаи не был летуном. Это было четвероногое существо с покрытыми перьями крыльями. Оно захлопало крыльями, замерло на миг в воздухе и опустилось на сцену. На его спине сидел человек.
      Человек спрыгнул на сцену. Федераты неистово зааплодировали. Подчиненные директора молча ждали. Как только им что-то понравится, они заткнут за пояс федератов своей реакцией, заглушат их воем одобрения. Но пока они были в замешательстве, поскольку не знали, следует ли им оценить людскую способность сохранять равновесие на спине четвероногой особи, или людскую способность тренировать летающих особей, или что еще. Им определенно не хотелось аплодировать после того, как они были испуганы.
      Летуны покинули сцену, и расселись в разных местах вокруг амфитеатра. Четырехногая особь взлетела в воздух. Ее угрожающая тень стала проноситься взад-вперед над амфитеатром.
      – Почтенная публика, – сказал одетый в серебряное платье человек. – Добро пожаловать.
      Она представила директора. Коронин захотелось, чтобы она допустила
      какой-нибудь оскорбительный промах и втянула тем самым аудиторию в рукопашную. Но женщина даже не могла назвать имя директора, поскольку его не знала, и, насколько Коронин могла судить, должным образом произнесла все его титулы.
      Директор поднялся к ней на сцену.
      – Как представитель нашей почитаемой императрицы, – сказал он, – я явился почтить члена Федерации, который рисковал своей жизнью, чтобы расстроить планы несчастного предателя Коронин…
      И все в том же духе. Коронин доставила себе удовольствие улыбаться
      ему все то время, пока он чернил ее.
      Джиму Кирку хотелось только, чтобы это поскорей закончилось. Директор, наконец, перестал оскорблять Коронин.
      – Я награждаю капитана звездолета «Энтерпрайз».
      Нервно ожидавший, когда назовут его имя, Джим сначала не понял, что теперь его черед идти на сцену.
      Маккой пихнул его в бок.
      – Давай, Джим, не мечтай на параде.
      Джим встал – слишком порывисто для низкой гравитации. Так что
      полпути до сцены он проделал одним шагом. Вспыхнув, он сориентировался и продолжал двигаться уже более достойно.
      Директор раскрыл обтянутый кожей футляр, вытянул оттуда целое ожерелье и поднял его над головой Джима. С тяжелой золотой цепи свисала кричаще яркая подвеска, сделанная из крупных синих и красных камней. Все это выглядело как театральная бижутерия.
      – Я именую тебя Защитником Императрицы.
      Директор отступил на шаг.
      Джим повернулся лицом к аудитории.
      Нечеловеческий вой заполнил амфитеатр, совершенно заглушив аплодисменты членов команды «Энтерпрайза». Джим напрягся, решив, что флотские все же собираются напасть, вопреки всем мирным договорам. Но они только орали. Ему не пришло в голову спросить, как принято аплодировать у клингонов. Теперь он это знал.
      – Спасибо. – Может, можно на этом закончить? подумал он. Боюсь, что нет. – Для меня это большая честь и я польщен тем, что директор оказал мне ее, и рад, что этот случай свел нас вместе в мире и дружбе. И я надеюсь, что дружба между Империей, Федерацией и людьми мира-корабля будет продолжаться и крепнуть.
      Каким-то образом он спустился со сцены и оказался снова в своем кресле. Его руки стали влажными от пота. Он был рад, что пожимание рук, по-видимому, не входит в обычаи Империи.
      Маккой подался вперед, чтобы рассмотреть медаль.
      – Вот это блямба, – сказал он.
      – Похоже на брошь, которую моя двоюродная бабушка Матильда одевала в церковь, – пробормотал Джим себе под нос.
      Алая тоже наклонилась вперед с того ряда, в котором она сидела, скрестив ноги.
      – Она сверкает, – сказала она. – Но если взлететь, она перетянет тебя вниз.
      Аплодисменты и крики утихли. Амелинда вернулась на сцену.
      – А теперь, – сказала она, – представление для наших героев.
      Чувствуя облегчение от того, что с этой частью вечерней программы покончено, Джим сел на свое место, чтобы насладиться представлением Линди.
      Директор смотрел на колдовство, и раздражение его росло при каждом новом колдовском действе. Он спрашивал себя, не задумано ли это федератами для того, чтобы оскорбить его, или что они, возможно, ждут от него, что он вскочит на сцену в попытке изгнать дьявольское присутствие, или, может быть, они в самом деле думали, что ему доставит удовольствие такое выставление? Он решил расстроить их козни. Но пока что он не станет протестовать; но и притворяться, что одобряет это, или, хуже того, – получает удовольствие, – он не будет.
      Поскольку он никак не реагировал, не реагировал также никто другой из всего флота.
      Но Коронин зачарованно смотрела на магические действия. В отличие от директора, чья нервозность позабавила ее, она знала, что это все было шоу, просто трюки. Румайу не были суеверны; по крайней мере, они не верили в дьявольское присутствие. Кроме того, она наблюдала подобную ловкость рук на Арктуре, где бродяги, изгои Федерации использовали трюки, чтобы развлекать знакомых и обманывать чужаков.
      Но Коронин никогда не видела ничего, похожего на номер Амелинды Лукариэн с исчезновением. Ее ассистент замотал ее веревками, запер электронные замки, и закрепил ее внутри ящика, и набросил на ящик покрывало, и двадцать три летуна подхватили тросы, прикрепленные к ящику, и оторвали его от земли. Когда они снова опустили его на сцену, он был пуста, а Амелинда Лукариэн выступила из-за сценической занавеси под бравурную музыку. Коронин одобрительно взвыла и даже похлопала бы, как это делали федераты, если бы ее руки не были скованы.
      Загадка трюка Амелинды так заинтриговала Коронин, что едва ли она обратила внимание на остальные номера представления.
      И ей пришла в голову идея.
      Аплодисменты в конце выступления Линди звучали слабо, поскольку хлопала ей только команда «Энтерпрайза», которую флотский персонал превосходил по количеству в пропорции один к трем. Линди покинула сцену, ошеломленная реакцией толпы. Она никогда не нервничала сильно на сцене, но после этой борьбы с аудиторией пот с нее просто градом катился. Чеснашстеннай и остальные из группы охотничьего танца скользнули мимо нее к сцене.
      – Ногу сломишь, – сказала Линди.
      – Не хочешь ли ты сказать, чтоб мы поостереглись, чтобы публика намноги не повыдергивала? – Чеснашстеннай вспрыгнул на сцену.
      В этот момент вернулся «исчезавший» мистер Спок.
      – Я сейчас умру, – сказала Линди. – Мистер Спок, – вы понимаете, что происходит? Не могу же я быть настолькоплоха, – ведь команде с «Энтерпрайза» нравится?… Может, они это просто из вежливости?
      – Я могу только предложить гипотезу, – сказал Спок. – Директору, по всей видимости, не нравится то, что он видит.
      – Но ведь никтоне аплодировал!
      – Он не аплодирует – так что и никто из его подчиненных не аплодирует тоже.
      – Вы сначала тоже не аплодировали – это никого на «Энтерпрайзе» не остановило.
      – Линди, – сказал Спок, – в отличие от директора, у меня нет власти над жизнью и смертью кого-либо на моем корабле.
      – О.
      – Я полагаю, мы имеем дело с межкультурным недопониманием. Это прискорбно; но поделать ничего нельзя, кроме как продолжать.
      – Да. Представление должно идти своим чередом, – сказала Линди.
      Точно; так оно и шло: прямиком под горку, насколько это возможно в амфитеатре. Либо директору так не понравился номер Линди, что он распространил свою неприязнь на все представление; либо ему не нравилось вообще все.
      Уровень морали за кулисами был невысок.
      Джим наклонился к директору.
      – Вам нравится представление? – прошептал он.
      Директор гневно воззрился на него.
      – Ваша цивилизация, если ее вообще можно почтить этим термином, находится в глубоком упадке.
      И он высокомерно отвернулся.
      На антракте Джим отправился за кулисы. Линди старалась не выглядеть расстроенной, но ей это не слишком удавалось.
      – Я просто зашел, чтобы… – Джим умолк. Говорить, что он хотел поддержать ее, было не очень тактично.
      – Чтобы оказать моральную поддержку? Спасибо, Джим… Мне она, пожалуй, нужна.
      – Я боюсь, что как-то оскорбил директора своей речью, – сказал Джим. На самом деле он понятия не имел, что задело директора, но, в общем-то, это моглабыть его речь. Поскольку Джим не сделал своей профессией произношение речей, как Линди и ее компания сделали своим образом жизни выступления, он с радостью готов был взять вину на себя.
      – Ты так действительно думаешь? Честно? – Она внезапно вспыхнула. – Джим, прости, я так это сказала… мой тон…я не хотела.
      Он улыбнулся.
      – Я знаю. Все в порядке.
      – Это, похоже, будет представлением из тех, что запоминаются
      на всю жизнь, и потом о них рассказывают внукам – тогда это начинает казаться забавным. – Она горестно улыбнулась. – Лет через сто.
      Маккой, стоя возле временного бара, протягивал директору запотевший серебристый бокал.
      – Попробуйте это, – говорил он, – Это одно из высших достижений человеческой цивилизации.
      Директор проверил напиток с помощью прибора, похожего на трикодер.
      – Яда нет, – дружелюбно сказал Маккой. – Я врач, а врачам запрещено прописывать яд.
      – Как странно, – сказал директор. – А как это называется?
      – Это мятный джулеп. Смотрите, я тоже его пью. – Он отпил из другого запотевшего бокала.
      Директор тоже отпил глоток. Директор немного подумал.
      Можно пить, – сказал он.
      – От него на груди растут волосы, – сказал Маккой.
      Директор в ужасе швырнул бокал к ногам Маккоя. Колотый лед и
      веточки мяты оказались на ботинках Маккоя. Директор быстрыми шагами пошел к своему креслу.
      – А жаль, – сказал Маккой.
      Джим заметил Алую, которая пробиралась по закулисью. Он подошел к ней.
      – Алая, – сказал он. – А вамнравится представление?
      Алая провела языком по чувствительным усикам.
      – Оно очаровательно. Я буду рассказывать о нем своим внукам.
      Джим широко улыбнулся.
      – Да, так именно Линди и сказала. Но, может, твои внуки сами посмотрят его, или подобное ему.
      – Не думаю, Джеймс.
      – Почему? Алая…
      Прозвучал сигнал и их разделили, потому что публика поспешила занять свои места.
      В амфитеатре Хикару Сулу уныло опустился на каменную скамью. Он
      знал, что он должен переодеться, но решил подождать до конца представления, – так, на всякий случай.
      Капитан Кирк задержался возле него и улыбнулся.
      – Мистер Сулу, вы либо не в форме, либо не с той стороны сцены.
      – Мой выход отменили, – сказал Сулу.
      – Очень жаль, – сказал капитан. – А может и нет, если подумать.
      За кулисами Линди собрала в кулак все свое мужество и вышла на сцену, – объявить Стивена.
      Линди полагала, что он просто фантастически приспособил свой номер к низкой гравитации. Тем не менее, директор и его люди продолжали хранить стоическое молчание. Только когда Стивен вынес на сцену факелы, они немного оживились.
      Они, вероятно, надеются, что он спалит себе брови, – сердито подумала Линди.
      Если и так, Стивен их разочаровал. Он жонглировал девятью факелами, начав бросать их в воздух один за другим, пока они все не закружились над ним одновременно, затем он начал подхватывать их по мере того как они падали, и выстроил из них огненное заграждение прямо перед собой. Он загасил их, опустил на сцену, стянул с головы синюю ленту, освободив волосы, и поклонился. Хотя все с «Энтерпрайза» долго и громко хлопали ему, со стороны людей директора донеслось лишь несколько возгласов одобрения.
      – А я думал, что это вулканцам трудно угодить, – сказал Стивен Линди, когда спустился со сцены.
      Линди заколебалась. Она осознала, что все это время избегала его, что вряд ли было честно по отношению к Стивену. Ей захотелось обнять его, но не хотелось ставить его в неловкое положение.
      – Твой номер был просто потрясным, – сказала она.
      – Я знаю, – сказал он. – Ты рада, что полпути мы уже проделали?
      Линди не могла не засмеяться.
      Филомела еле продержалась. Марцеллин вышел на сцену, неся с собой
      свою незримо зримую вселенную. Однако для директора она явно осталась просто незримой.
      И теперь оставались только мистер Кокспер – Линди невольно вздрогнула, – если они так невзлюбили другие номера, они же просто съедят Кокспера заживо, – и Ньюланд Рифт. Ньюланд им должен понравиться, подумала Линди. Не может не понравится! Если бы вот только с мистером Кокспером все обошлось без тухлых помидоров…
      Но где, кстати, был мистер Кокспер? Он всегда появлялся в самую последнюю минуту. Он мог даже и не знать, что у них за несчастье с этим представлением.
      Линди огляделась. Кокспер стоял в дверях своей гримерной. Он был бледен.
      – Мистер Кокспер, в чем дело? Ваш выход!
      Его веки задрожали, и он сощурился.
      – Не думаю, что я могу играть.
      – Но вы должны! – Она не могла поверить, что он просто струсил из-за враждебности аудитории. Он был помпезен и заносчив, но трусом он не был. – Мы на вас рассчитываем! – Что, я действительно так сказала? – подумала она. Ну да, сказала, и вроде бы даже так подумала. – Я не хочу, чтобы кто-то говорил, что мы не дали полное представление, обманули публику, – даже если они и не понимают, чем мы вообще заняты. И даже если они понимают, и все равно не принимают.
      – Это невозможно… Я болен… Мне так жаль подводить вас, Амелинда. Возможно… если я немного отдохну…
      – Но ваш выход сейчас!
      Он покачнулся, будто собирался упасть в обморок. Ньюланд, стоявший посреди ровненького кружка пуделей, протянул вперед свою массивную руку и поддержал его.
      – Сейчас пойду я, – сказал он. – Так что у вас будет десять минут.
      Ньюланд вышел на сцену. Подпрыгивая выше чем на метр в низкой гравитации, пуделя последовали за ним, похожие на меховые шарики в йо-йо.
      Линди помогла мистеру Коксперу сесть, затем окликнула первого, кто попался ей на глаза.
      – Марцеллин, ты можешь узнать, – может, Хикару еще не сменил костюм? Мистер Кокспер… – Она посмотрела на Кокспера, который неустойчиво опирался на скамью. – Мистеру Коксперу нехорошо.
      Сулу, едва заметив изменение в программе, оставил свое кресло и
      отправился за кулисы. На полпути он наткнулся на Марцеллина, все еще в гриме, который искал его. Они дружески улыбнулись друг другу. Марцеллин склонился в низком придворном поклоне, пропуская Сулу вперед.
      – Хикару! – сказала Линди. – Ты можешь играть? Ты знаешь этот монолог? Я знаю, у нас кошмарная публика, но…
      – Да-да, я могу играть, я знаю монолог – в смысле, оригинал, – и мне дела нет до публики, – сказал Хикару. – Это же вызов, верно?
      Внезапно он заметил, что мистер Кокспер стоит за его спиной.
      – Мне лучше, – сказал Кокспер. Он прошагал мимо Линди и Хикару и занял место за кулисой.
      Хикару безмолвно уставился на него.
      – Да это!… – Линди издала яростное восклицание. – Не могу поверить! Он хотел выйти последним, и он… он… Я убью его! Хикару, извини меня.
      Хикару вздохнул.
      – Ну, посмотри на это с такой стороны. Публика, вероятно, убьет его за тебя. Ну, а что до меня, – я пойду узнаю, растут ли у них тут помидоры.
      Мистер Кокспер, стоявший за кулисой, внутренне собрался. Он позволил себе только минутную радость по поводу того, что Ньюланд Рифт на сей раз не имел своего обычного успеха. Конечно, публика была враждебна, но это был достойный противник, и уж конечно, они понимали разницу между искусством и простым эскапизмом*.
      *эскапизм (лит.) – бегство от жизни (прим. перев.)
      Рифт удалился со сцены, балансируя двумя пирамидами из французских пуделей на вытянутых руках. За сценой он отпустил собак, и они попрыгали на землю.
      – Оу, – сказал он. Пудели скучились у его ног.
      После того, как его представили, Кокспер, прежде чем появиться, драматически выждал несколько секунд. Выйдя, наконец, на сцену, он уставился куда-то в пространство над головами публики и выждал еще, чтобы нагнать напряжения.
      И начал самый знаменитый монолог пера Шекспира.
      – Должен ли я убить себя, или нет? Вот что я все время у себя спрашиваю. Я не могу решить, что лучше, – быть несчастным, или покончить со всем. Если я засну, – в смысле, умру, – вся моя в высшей степени болезненная чувствительность пропадет. Это было бы просто прекрасно! Я бы хотел заснуть, я бы хотел умереть. Но что если мне будут сниться сны? Вот это действительно проблема. Это-то и удерживает того, кто собрался сказать жизни «Прощай». Ведь никто не хочет стареть, никто не захочет иметь дело с жалкими досужими возмутителями порядка, которые хотят слушать бессмысленные разглагольствования невежественных критиков, когда можно просто покончить со всем этим, вонзив в себя острое лезвие кинжала? Кто станет обременять себя, и мириться со всем этим брюзжанием и потогонной работой, если бы не был испуган тем, что попадет прямо в ад? Что, если ад означает, что придется пережить все это снова, а, может быть, еще и худшее, вроде путешествия через неоткрытую вселенную без страховки? У нас у всех совесть нечиста, так что, и в том случае, если мы просто заболеем и поблекнем, и в том, если мы рискнем, и будем стремиться наверх, бороться и карабкаться, все равно нас будет нести по течению в потоке жизни, потому что в конце-то концов мы все равно проиграем.
      Хикару, который находился за кулисами, закрыл глаза рукой. Он раньше не слышал этот монолог в версии мистера Кокспера.
      – Я просто не верю этому, – застонал он, – несмотря ни на что, ему стало неловко за мистера Кокспера.
      Публика сидела в полной, напряженной тишине.
      Джим вежливо похлопал, надеясь, что команда последует его примеру.
      Внезапно директор вскочил на ноги и пронзительно, в полный голос заорал. Забыв о своем достоинстве, он крутанулся вокруг своей оси и завыл от восторга.
      Флотский состав последовал его примеру. По амфитеатру разносились завывания, пронзительные крики и топот ног директорской команды. Овация – в полную силу – продолжалась несколько минут. Даже мистер Кокспер выглядел ошеломленным; затем он принял аплодисменты. Он слегка и несколько напряженно поклонился своим новым поклонникам.
      Маккой что-то сказал, но шум совершенно заглушил сказанное.
      – Что? – крикнул Джим.
      – Никогда нельзя недооценивать мятный джулеп! – закричал в ответ Маккой.
      Мистер Кокспер, высоко неся голову, все еще в образе, покинул сцену. За кулисами, однако, он принял невозможно чванный вид.
      Аудитория вызывала его на сцену добрую дюжину раз, прежде чем крики начали затихать.
      Директор упал на одно колено перед Джимом Кирком.
      – Сможете ли вы простить меня, капитан?
      – Конечно, – сказал Джим. – А… за что?
      – Я подвергнул сомнению ценность вашей цивилизации. Это было в высшей степени несправедливо! Теперь мне ясно, что я глубоко заблуждался, я не понимал вашей культуры; я по-прежнему не вполне могу примириться с колдовством, но, возможно, позже вы окажете мне честь, объяснив, почему вы позволяете его. Пока что же, я не смогу вести разумную беседу. Мой разум переполнен чувствительностью, глубиной чувств, совершенным мастерством актера! Капитан, – как вы думаете… возможно ли это…вы бы не могли представить меня?… – Переполненный эмоциями, директор снова подпрыгнул, и начал завывать и голосить, пока мистер Кокспер не появился снова и не поклонился еще раз.
      Когда начали выходить другие актеры, каждому из них достались долгие и продолжительные аплодисменты, как от персонала «Энтерпрайза», так и от флотских. Директор сам руководил овацией. Это было как будто он прозрел и теперь надеялся загладить свое равнодушие, которое проявлял в течение последних двух часов.
      Когда директор и его люди наконец отпустили актеров, Линди чувствовала себя радостной, но в то же время смущенной. В ушах у нее звенело.
      Похоже, мне многое предстоит узнать об инопланетных зрителях, подумала она.
      Через несколько минут Джим появился за кулисами в сопровождении директора, его свиты и пленной Коронин. Директор двинулся прямиком к мистеру Коксперу. Он опустился перед актером на колени, – на оба колена, заметил Джим.
      – Сэр! Я потрясен, я благоговею! Никогда еще представление не производило на меня такого впечатления!
      И потрясенный директор продолжал все в том же духе несколько
      минут. Кокспер сначала издавал звуки, долженствующие означать скромность, но в конце концов сдался перед искушением обратить внимание на некоторые тонкости своего представления, на особо умный и подходящий подбор слов.
      – Поправь меня, если я ошибаюсь, – прошептала Линди Джиму, наблюдая за обменом мнениями между актером и директором. – Им страшно не понравились все мы, но понравился мистер Кокспер?
      – Насколько я могу сказать, – да, что-то вроде этого.
      – Сэр, – сказал директор, – не снизойдете ли вы до того, чтобы быть представленным ко двору нашей императрицы? Она широко известна как покровитель искусств. Наибольшее удовольствие ей доставляет вознаграждать актеров, которые доставили ей удовольствие.
      Линди прилагала все усилия, чтобы сохранить спокойствие.
      – Полагаю, я смогу найти время, – сказал мистер Кокспер.
      – Директор, – сказал Джим. – Я бы хотел представить вам Амелинду
      Лукариэн, управляющего компании, а также мага.
      Линди удалось справиться с душившим ее смехом. Она протянула директору руку.
      Он отпрянул назад и сделал перед собой отметающий жест.
      – Не прикасайся ко мне, ведьма!
      – Что? Ведьма? – Линди начала было снова смеяться, затем посерьезнела, когда поняла, что он говорит совершенно серьезно. – Я не ведьма! Я иллюзионист! Я же вам это сказалаперед началом моего представления.
      – Как умно: скрыть ваши дьявольские силы под маской обмана!
      – Я иллюзионист!
      – Я вам не верю. Никто не может сделать того, что вы делали, без помощи потусторонних сил. Никто не может ускользнуть из оков, и запертого ящика, поднятого над землей…
      – Это был просто фокус.
      – Вы лжете!
      – Минуточку!…
      Джим начал опасаться, что ситуация выйдет из-под контроля. Он вмешался в разговор прежде, чем эти двое могли наговорить друг другу новых оскорблений.
      – Линди, почему бы тебе не показать директору, как ты делаешь одну из своих иллюзий? Например, трюк с ускользанием из ящика?
      – Я потратила на него месяцы! Я не собираюсь выдавать свой секрет! Да это и запрещено.
      – Явные извороты ведьмы, – сказал директор.
      – Ну, не можете же вы на самом деле верить в колдовство! Только самая темная деревенщина…
      Джим вздрогнул.
      – Линди! Э… директор, извините, мы на минутку.
      Коронин, в окружении телохранителей директора, с радостью смотрела на происходящее. Свара между командующими офицерами была даже лучше, чем свара в простой публике.
      Джим отвел Линди в сторону и что-то горячо ей втолковывал в течение
      нескольких минут. Она вернулась, глядя сердито.
      – Я покажу вам, как я делаю трюк с исчезновением из ящика, – сказала она директору. – Но только вам придется поклясться, что вы никому не расскажете.
      – Если в этом нет колдовства, я поклянусь. Иначе я оглашу вас ведьмой.
      Линди что-то пробормотала себе под нос.
      – Идемте со мной.
      Директор обернулся к мистеру Коксперу.
      – Досточтимый сэр, прошу вас меня извинить на минуту. Когда я вернусь, я выпишу вам визу, позволяющую находиться в нашем пространстве, и мы уладим все остальное, что касается вашего визита.
      Линди направилась к складу реквизита. Телохранители вместе с Коронин двинулись за директором.
      Линди остановилась.
      – Это не публичная демонстрация. Я сказала, что покажу вам.
      – Мои телохранители пойдут со мной, – сказал директор совершенно ровным голосом, – и мы не можем оставить предателя без стражи. – Он подумал. – Если вы так хотите, я завяжу ей глаза. – Он перекрутил ее вуаль и обернул ее вокруг ее глаз. Коронин попыталась увернуться, но стража придержала ее.
      Линди расстроено выдохнула и отбросила в сторону занавеску. Когда Джим попытался войти, она остановила его.
      – Э-э, Джим, ты останься здесь.
      – Но ты же не можешь пойти туда с ними, – вдруг директор снова выйдет из себя? Вдруг он на самом деле решит, что ты колдунья?
      – Это смешно. И ты не войдешь. Там и так уже полно народу.
      – Я не могу оставить тебя с ними одну.
      На этот раз она сердито уставилась на него.
      – Ладно, если ты так хочешь. – Она огляделась вокруг. – Мистер Спок!
      Спок подошел.
      – Да, Линди?
      – Вы не пройдете со мной? Джим считает, что мне нужен телохранитель.
      – Минутку, – сказал Джим. – Почему это ему ты покажешь трюк, а мне нет?
      – Потому что он уже знает, как это все делается.
      Она исчезла в складском помещении, Спок за ней, и занавесь упала прямо перед лицом Джима, оставив его кипеть от возмущения.
      Для демонстрации, похоже, требовалось куда больше времени, чем для показа самой иллюзии. Он уже почти совсем решился вломиться внутрь, чтобы удостовериться, что все в порядке, когда занавесь открылась и все вышли. Коронин подняла скованные руки и стянула с глаз повязку.
      – Ну как, убедились? – спросил Джим директора.
      – Она не ведьма, – сказал директор. – Трюк, который она мне показала – это просто детская игра. Я бы немедленно ее разоблачил, но я пришел смотреть на представление, а не на обман. Да это любой может делать!
      Джим видел, что Линди была готова взорваться, и даже Спок поднял бровь и посмотрел на директора.
      – Ну, теперь, когда тут все устроилось, – сказал Джим, прежде чем кто-то еще мог сказать хоть слово, – не стоит ли вам закончить ваши дела с мистером Кокспером?
      – Прекрасное предложение, – Он посмотрел на Линди. – Детская игра, – сказал он снова. Он резко отвернулся и ушел, его свита поспешила за ним.
      – Я так и знала, что он это скажет! – сказала она. – Мистер Спок, я же вам говорила, что они всегда это говорят?… – Она закрыла лицо руками. Ее волосы свесились вперед, а плечи затряслись.
      – Линди, – мягко сказал Джим. – ну, Линди, все же в порядке. Ему просто надо было спасать лицо…
      Она бросилась в складское помещение.
      Джим посмотрел на коммандера Спока.
      – Вы как думаете – с ней все в порядке?
      – Я не знаю, капитан. У меня весьма ограниченный опыт в отношении эмоциональных всплесков.
      И тут Джим услышал взрывы хохота, доносящиеся со склада реквизита. Он начал хихикать. И двинулся к Линди. Под озадаченным взглядом коммандера Спока они начали смеяться вместе и хохотали, пока из глаз у них не потекли слезы.
      Спок взвесил сходства и различия, а, взвесив их, отправился искать своего
      кузена. Он нашел Стивена посреди суматохи сборов компании.
      – Стивен, – сказал Спок, употребив то имя, которое выбрал его родственник.
      Стивен поднял взгляд от реквизита.
      – Как тебе такой опыт, а, Спок? – сказал он. – Переживешь такое представление, как сегодня, в начале своей карьеры, – и никакая публика, что бы там ни было, уже тебя и на минуту не обеспокоит.
      – В мои намерения не входит посвятить жизнь сцене, – сказал Спок.
      – Я не про тебя, я про себя говорю, – сказал Стивен.
      – У меня было впечатление, что ты – сезонный актер. И Линди, полагаю, тоже так думала.
      – Я сказал, что умею жонглировать. Я никогда не говорил, что у меня есть сценический опыт, – беззаботно сказал Стивен. – Вот теперь у меня есть сценический опыт.
      Стивен бросил Споку булаву для жонглирования со свинцовым оголовком. Спок выхватил ее, крутящуюся, из воздуха, и перебросил назад. К тому времени, как она достигла Стивена, тот схватил новую булаву и бросил Споку. Спок поймал и ее тоже. Стивен продолжал добавлять предметы к подборке: шесть булав, длинный тяжелый кинжал и не зажженный факел. Когда рукоять кинжала твердо легла в его ладонь, Спок отметил про себя, что оружие казалось на глаз неуклюжим, но было прекрасно сбалансировано.
      Булавы, кинжал и факел летали и крутились в воздухе между двумя вулканцами. Спок, не привыкший жонглировать с партнером, воспринял сложный подбор предметов как вызов. Он принял его и еще усложнил, отправив одну из булав по дуге, пролегающей высоко над уже установившейся траекторией других предметов. Стивен поймал булаву, вернул ее в строй, и запустил по той же самой дуге факел. У Спока не было времени на расчеты. Он выбросил руку, надеясь, что она окажется там, где, как, он знал, – как ему казалось, – должен был через миг оказаться факел. Он лег точно в его ладонь.
      Стивен засмеялся. Спок подумал, – а может ли кто-нибудь еще расслышать слабый намек на пустоту, эту искусственную радость в смехе его кузена. Он в этом сомневался. Человеческие существа, как правило, принимали за правду все то, что они видели на поверхности. Они не могли испытать, как это пришлось Споку, отголоски поиска Стивена, момент радости, которую испытал Стивен, которая обернулась отчаянием, – в тот миг, когда все ушло окончательно.
      – У нас отличная команда, – сказал Стивен. Может, тебе все-таки стоитподумать о сцене. Тебе что, никогда не хотелось сбежать с цирком?
      – Никогда, – сказал Спок. Булавы вертелись и сновали между ними; твердые удары дерева о ладонь создавали удовлетворительный ритм. – Стивен… – сказал Спок снова, пытаясь вернуться к исходной цели своего разговора.
      – Если ты не хочешь становиться жонглером, ты можешь взять номер с ментальным актом.
      Спок чуть не вздрогнул при мысли о том, чтобы открывать свой разум различным случайным существам, – и не по одному разу, а раз или два каждый вечер.
      – Не думаю, – сказал он. – Стивен, я хочу поговорить с тобой серьезно.
      Стивен вздохнул.
      – Я был груб с тобой в прошлом, – сказал Спок. – И, возможно, снова буду в будущем, поскольку, откровенно говоря, я не понимаю тот выбор, который ты сделал для своей жизни. Но… я признателен тебе за риск, на который ты пошел ради меня. Я у тебя в долгу.
      Стивен посмотрел ему прямо в глаза поверх вертящихся в воздухе булав. Во взгляде его был лед.
      – Я это сделал не для того, чтобы ты оказался у меня в долгу, – сказал он.
      – Тем не менее, ты можешь однажды оказаться в ситуации, для разрешения которой может понадобиться нечто большее, чем твоя изобретательность. У меня есть некоторые возможности… – Спок умолк, когда понял, что несколько членов компании и команды «Энтерпрайза» начали постепенно подбираться ближе, привлеченные жонглированием. По замыслу Спока, это должен был быть частный разговор. – Каковы бы ни были твои причины, я признателен тебе за твои действия. – Он говорил быстро, надеясь окончить разговор прежде, чем он будет подслушан.
      – Тебе известны мои причины, Спок, – сказал Стивен, произнеся имя Спока с вулканской интонацией. – Я – любитель острых ощущений. – Когда факел лег ему в руку, он дотронулся до включателя. Он высоко подбросил факел, и тот ярко запылал.
      Спок поймал пылающий факел так же легко, как и прежде, но, когда он передал его обратно, он вдруг понял, что, хотя он знал, как удержать все эти жонглерские принадлежности в воздухе сколь угодно долгое время, он понятия не имел, как остановить так много предметов одновременно, как оборвать жонглирование. Он бросил взгляд на Стивена. Движение светлой брови Стивена, веселый проблеск в его глазах, подсказали Споку, что Стивен понял проблему Спока и она его от души забавляет.
      И на этот раз Спок не рассердился на него.
      Ухура сидела в темноте своей каюты, бездумно, бессистемно трогая струны своей старой арфы. Но пальцы ее упорно пытались нащупать музыкальные фразы речи крылатых людей. Она отложила арфу и продолжала сидеть в тишине.
      Песня по-прежнему вертелась в голове Ухуры. Ей хотелось либо разобрать ее мелодию, либо сделать так, чтобы она ушла насовсем. Она знала, что ни то, ни другое желание так и не исполнятся.
      На стук в дверь она сперва не ответила. Но в дверь постучали во второй, а затем и в третий раз. Резкий звук наконец ворвался в мягкое течение ее мыслей.
      Она зажгла свет. Как бы она объяснила своим сослуживцам, почему сидит тут одна в темноте? Они бы стали над ней смеяться.
      – Ухура? – произнесла Дженис Рэнд.
      Ухура уже собиралась открыть дверь, но, услышав голос Дженис, заколебалась. Она могла сейчас говорить почти с кем угодно, только не с ней, – на настоящий момент у нее было слишком мало душевных сил, – явно недостаточно, чтобы предложить Дженис ободрение и поддержку, в которых она так сильно нуждалась. Граждане Соэура, под чьей «протекцией» Дженис жила, лишила ее стержня, повторяя ей снова и снова, что она глупа и никчемна и, в конце концов, она начала этому верить. Дженис на себя совсем не рассчитывала, – значит, она пришла, потому что ей очень нужна помощь. Но когда-нибудь, со временем, если ей помочь, она снова научится верить в себя.
      – Ухура, пожалуйста, впустите меня. Я беспокоюсь за вас. Вы в порядке? Вы… вы, должно быть, жутко злитесь на меня?
      – Входи, – сказала Ухура. Дверь скользнула, открываясь. – Конечно, я не злюсь на тебя, Дженис.
      Дженис стояла в коридоре, глядя на нее.
      – Входи, пожалуйста, – сказала Ухура. – Я немного задумалась и сначала не услышала, когда ты постучала.
      Дженис опасливо переступила через порог.
      – Я вас не видела на представлении Линди.
      – Я не пошла.
      – С вами все в порядке?
      – Да, – ответила она; ей хотелось, чтобы Дженис перестала спрашивать. Если она не перестанет, Ухура, вероятно, все ей расскажет. Последнее, что было нужно Дженис – это выслушивать о проблемах другого человека.
      Кроме того, – подумала Ухура, – вряд ли я могу ожидать, что ее тронет мое разочарование. Это так мелко, по сравнению с тем, что ей пришлось пережить.
      – Зачем вы меня искали? – мягко спросила Ухура. Может быть, мне как раз и нужно выслушать кого-нибудь, подумала она. Это вернет мне взгляд на перспективу.
      – Я хотела вам сказать, – сказала Дженис, – что я подумала о том, что вы мне говорили. Я хорошенько подумала. И решила, что вы правы.
      – Права – в чем?
      – Насчет Комиссии по правам. Насчет показаний.
      – Это чудесно, Дженис, – сказала Ухура от всего сердца. – Ты должна очень гордиться собой из-за этого решения. Это потребовало смелости.
      Дженис вспыхнула.
      – Я не думаю, что я смелая.
      – Почему ты передумала?
      – Из-за вас. Нет, не совсем так, – быстро сказала Дженис, увидев выражение лица Ухуры. – Я не имею в виду, что решила дать показания, потому, что вы думаете, что я должна это сделать. Я хочу сказать, что я собираюсь дать показания потому, что это нужно сделать, это правильно. Вы вступились за меня, хоть у вас и могли быть из-за этого неприятности. Никто никогда, никогда раньше не вступался за меня. Никто никогда на Соэуре не вступается за таких, как я, но я теперь могу это сделать. И я это сделаю. Я хочу быть такой же сильной, как вы. Когда-нибудь я такой стану. Я начну с того, что скажу капитану Кирку то, что сказала вам. Во всех тех местах, где я прежде бывала, люди использовали свою силу, чтобы облегчить жизнь себе. Даже если это причиняло вред другим. Но капитан Кирк не такой. Он похож на вас. Он делает что-то, когда считает, что это – правильно, даже если это может повредить ему.
      – Ты гораздо сильнее, чем ты думаешь, Дженис, – сказала Ухура.
      – Вот забавно. Я испугана, – но еще я рада. Я чувствую себя так, словно я могу все на свете! – Она раскинула руки, словно хотела обнять всю Вселенную. – Знаете, что еще? – спросила она заговорщическим тоном.
      – Что же еще?
      – Еще я собираюсь отрастить волосы. А потом сделаю с ними что-нибудь фантастическое! Мне этого не разрешали там, на Соэуре. Но теперь я это сделаю.
      Ухура невольно улыбнулась.
      Публика разъехалась с мира-корабля, на «Энтерпрайз» были подняты разобранные сценические постройки и оборудование, клинеры и добровольцы закончили уборку в амфитеатре. Когда последний робот, последний член команды, последняя куча мусора растворились в транспортном луче, Спок отметил, что последним признаком закончившегося представления был звук аплодисментов, будто по-прежнему раздававшийся в ушах.
      Джеймс Кирк взобрался к нему наверх.
      – Трудно поверить, что здесь вообще что-то происходило, – сказал капитан.
      Несколько летунов парили в вышине. Спок на мгновение почувствовал сожаление, что не может присоединиться к ним.
      – Коммандер Спок, я размышлял о декодере Линди… как вы думаете, мистер Скотт может… э-э… на какое-то время забыть об инструкциях и изготовить ей новый?
      – Это устройство в высшей степени противозаконно, капитан, – сказал Спок.
      – Мне это известно, коммандер.
      Спок понял, что капитан Кирк задал ему конкретный вопрос, а не поставил перед ним этическую проблему.
      – Полагаю, капитан, – честно сказал он, – что при сложившихся обстоятельствах мистер Скотт выполнит любую задачу, которую вы перед ним поставите.
      Алая устремилась вниз и встала на землю неподалеку. Она приветствовала Спока переводом его личного вулканского имени на свой собственный язык. Зная, что уровень его владения языком крылатых людей весьма невысок, Спок не стал пытаться ответить соответственно.
      – Я очень рада увидеть вас обоих еще один, последний раз, – сказала Алая на Стандарте.
      – Один последний раз?… Алая, вы не должны уйти. Все изменилось, – сказал капитан Кирк. – «Энтерпрайз» может оставаться возле мира-корабля. Нам еще столько предстоит узнать…
      – Нет. Это невозможно. Придя сюда, мы оказали вам плохую услугу. Мы подтолкнули вас к насилию, мы невольно повредили вам…
      – К насилию! Вы помогли нам установить мир!
      – Он долго не продлится, Джеймс. И вы это знаете. – Она мигнула. – Вы же видите… разве нет? – паттерн уже изменяется.
      Капитан Кирк слегка отпрянул, словно она ударила его.
      – Но ведь еще есть время… – сказал он.
      – Если Вселенная останется на месте, ваш мир продлится еще меньше, чем мог бы. Мир-корабль станет предметом раздора между вашими людьми. Его возможности – слишком большой соблазн для тех, кто решает свои споры с помощью насилия.
      – Коронин…
      – Коронин не единственная.
      Джим поколебался.
      – Я знаю, – сказал он тихо и с сожалением.
      – А где Ухура? – спросила Алая.
      – Она… вернулась на «Энтерпрайз», – ответил Джим, удивленный тем, что показалось ему внезапной сменой темы разговора. Поскольку Ухура и сама не смогла объяснить, почему она решила больше не встречаться с крылатыми людьми, Джим вряд ли мог объяснить это за нее. – Ваш язык очень заинтересовал ее, но сложности…
      – Я причинила ей сильную боль, – сказала Алая. – Я чуть не стала причиной потери ее – и вашей, Спок, – жизней. Однажды ваши люди, возможно, окажутся готовы встретиться с нами. Однажды люди мира-корабля, возможно, окажутся достаточно мудры, чтобы повстречаться с вами, не причиняя вам боли. Но… это принадлежит будущему.
      – Что вы имеете в виду – однажды? Я увижу вас снова? Или Спок?
      – Нет, – сказала Алая. – Я уйду, и вы уйдете. Люди живут, и люди умирают. Может быть, дети детей наших детей приветствуют друг друга.
      – У меня нет детей, – горько сказал Джим.
      Алая развернула свои крылья; она потянулась ими вперед и обняла Джима крылом. Шелковистая поверхность скользнула по его плечам.
      – Вы еще так молоды, – сказала она. Другое ее крыло обернулось вокруг Спока, не касаясь его. – Прощай, Спок.
      – Прощай.
      – Вы собираетесь переместить мир-корабль, – сказал Джим, не хотя этому верить.
      Она покачала головой, и у Джима на миг мелькнула надежда, что он неправильно понял ее.
      – Я не управляю миром-кораблем, Джеймс, – сказала Алая. – Я управляю Вселенной.
 

 
      Мир- корабль сверкал и переливался –далекая космическая драгоценность. «Энтерпрайз» и директорский флот располагались по разным сторонам от него, и на приличном расстоянии, безопасном при ожидаемом образовании воронки. Джим на мостике «»Энтерпрайза» смотрел на мир-корабль, он очень сожалел об его неминуемом отбытии. Линди и доктор Маккой ждали вместе с ним, и даже Спок прервал свою работу и смотрел на экран. Ухуры не было, и Джим беспокоился за нее.
      Образ Алой, померцав, обрисовался на видовом экране.
      – Я хотела попрощаться, – сказала она. – С вами со всеми. Вас будут помнить.
      – Вы не передумаете? – спросил Джим.
      – Нет. Это невозможно.
      – Я завидую вам – вы столько всего увидите, вы пойдете так далеко…
      Алая мигнула и дотронулась языком до своих усиков.
      – Вы тоже увидите много чудес и преодолеете огромные расстояния. Кто знает? Возможно, в следующий раз, когда наши люди повстречаются, мы узнаем друг друга.
      – Возможно, – сказал Джим.
      – Линди-маг… Я надеюсь, ты найдешь небо для Афины.
      – И я надеюсь, – сказала Линди. – Спасибо, Алая, – за все.
      – Может быть, вы будете летать с молниями.
      Двери турболифта скользнули в стороны, открываясь. На мостик ступила Дженис Рэнд; за ней, к удивлению Джима, вошла лейтенант Ухура. Рэнд заняла свое место у консоли систем окружения, но Ухура помедлила, глядя на мир-корабль.
      – Ухура, Поющая! – сказала Алая.
      – Я не могла позволить вам уйти, не взглянув на вас еще раз, – сказала Ухура. – Это было бы… было бы неправильно. Алая, я буду помнить то, что вы мне спели, всю мою жизнь.
      – Я рада. Я боялась…
      – Я знаю. И я тоже. Но даже краткий проблеск красоты лучше, чем совсем ничего. – Голос ее был ровен.
      – Да поддержит тебя ветер и напоет тебе сон.
      Глаза Ухуры заблестели, но она сдержала слезы.
      Наконец, Алая обернулась к Споку.
      Хотя по его реакции никто бы этого не сказал, но ему тоже очень хотелось, чтобы крылатые люди остались. Несмотря на опасность единения с разумом Алой, ее переживания и ее опыт в высшей степени воодушевили его. Если бы слияние разумов всегда было настолько ярким и объемлющим, он бы стал выискивать такой опыт так же неутомимо, как Стивен.
      Алая пропела его имя, затем заговорила с ним по-вулкански.
      – Спок, ты будешь ключевым звеном тех историй, что мы станем рассказывать. Истории эти никогда бы не родились без тебя.
      – Эта часть Вселенной никогда больше не пройдет через мир-корабль, – сказал Спок. – Я это знаю. Времени слишком мало, а мир слишком велик, и слишком много в нем других мест. Но я рад, что мы встретились, и рад, что вы нас не забудете. Мои люди вас тоже будут помнить.
      – Прощай, Спок.
      Ее изображение побледнело и пропало. Мир-корабль сверкал, как туча светлячков, как крутящиеся факелы Стивена, как маленькая горячая сверхновая.
      Мир- корабль исчез.
      Джим перевел дух. Он знал, что перемещение мира-корабля безопасно, но до сего момента вряд ли в это верил. Мир-корабль ушел, не оставив за собой ничего, кроме медленно крутящейся хвоста, состоящего из затвердевших и отторгнутых стеновых сфер.
      Стивен смотрел на исчезновение мира-корабля через широкий видовой порт «Диониса». Он пытался восстановить в памяти сверкание мыслей и эмоций Алой. Он пытался воссоздать опыт обитателей мира-корабля. Но все это уже ушло. Полновластный поток увлекал его все дальше и дальше от того центра, что он искал. Но на какой-то миг он снова обрел его. Он это ясно почувствовал. И спросил себя, сможет ли когда-нибудь сделать это снова. И еще он хотел бы знать, все ли еще Линди готова помочь ему.
      Ухура на мостике «Энтерпрайза» пыталась разобраться в той какофонии сигналов, которую они получали.
      – Капитан! Во флоте какая-то суматоха…
      Крошечный кораблик, – спасательная шлюпка или курьер – рванулась прочь от флота прямо в направлении «Энтерпрайза». Она успела проделать значительную часть пути прежде, чем истребители клингонов среагировали и открыли по ней огонь.
      – Поднять щиты! Ухура, откройте частоту вызова! Директор, что это все означает?
      Истребители набирали скорость.
      На видовом экране появился директор. Гребни на его лбу напряглись и потемнели: он был в ярости.
      – Коронин! – закричал он. – Предательница бежала!
      – Это не причина разносить мой корабль! – сказал Джим.
      – Извините меня, капитан. Я должен поймать… – Изображение директора исчезло прежде, чем он успел договорить.
      Маленький кораблик уклонился от фотонных торпед, изменил курс в направлении точки исчезновения мира-корабля, и разнес одну из сброшенных стеновых сфер своим кормовым фазером. Взрыв породил цепную реакцию, заплясали беспорядочные выбросы энергии, и света, и сверкающей пыли. Со спектральной вспышкой света корабля, входящего в ворп, курьер исчез в ворп-пространстве.
      – Вау! – воскликнула Линди.
      Флот шел вперед. Клубящиеся облако пыли вспыхнуло ослепительным светом: взорвались еще остававшиеся нетронутыми стеновые сферы. В последний момент корабли флота отвернули. Они крутанулись, переходя в ворп, и воспроизвели неистовое сверкание спектральных цветов, переходящих друг в друга, – росчерки темноты и ослепительного многоцветья вспышек.
      «Энтерпрайз» остался в одиночестве и молчаливом пространстве.
      Джим услышал смех. Он повернулся, поднял глаза, обвел ими мостик и, наконец, обнаружил Линди, согнувшуюся пополам, сидящую на полу за его креслом.
      – Линди, ты чего?
      – Он уже отключился?
      – Кто? Директор? Да.
      Она поднялась, все еще хихикая.
      – Но над чемвы смеетесь?
      – Коронин. Я просто не могла сдержаться, Джим. Я знаю, я должна радоваться, что ее поймали и сожалеть, что ей удалось бежать, – это был побег, достойный Гудини! – но я чувствую прямо противоположное. И я знаю, как она сбежала.
      – И как?
      – Это она свистнула один из моих декодеров.
      – Что! Но как? Ей же завязали глаза!
      Линди презрительно фыркнула.
      – Лента ткани поверх глаз? Кому бы так глаза удалось завязать? – Она ладонями закрыла Джиму глаза. – А теперь смотри вниз.
      – Все ясно, – сказал Джим. – Нет, правда, я не хотел каламбурить. Но если ты не хотела, чтобы она знала, как ты делаешь этот свой номер, почему же ты не сказала об этом директору?
      – Потому что я уже разъясняла ему один номер – я не хотела показывать ему еще и второй! Коронин, должно быть, стащила декодер, когда я положила его, – и использовала. Когда они вернулись на флагман… – Линди негромко присвистнула в знак одобрения. – Очень недурно для новичка.
      – Полагаю… – сказал Джим. – Я полагаю, что директор сейчас снова ее схватит. – Как и Линди, он почувствовал невольное восхищение этой клингонкой вне закона, которая показала нос директору и всем его миньонам.
      – Думаю, что немедленный захват маловероятен, – сказал Спок. – Она угнала курьер, – судно, сконструированное для перелетов на высоких ворп-скоростях. Кроме того, стеновые сферы и их разрушение сформировали преграду для более крупных кораблей. Они не смогли немедленно последовать за ней в ворп. К тому времени, как они отыщут ее след, она уже уйдет слишком далеко, чтобы ее можно было догнать.
      Маккой с любопытством посмотрел на офицера по науке.
      – Мистер Спок, – сказал он, – можно подумать, что вы рады, что ей удалось сделать ноги.
      – Я не испытываю никаких чувств по поводу этого дела, – сказал Спок. – Я просто привел мою оценку происходящих событий.
      – Я так понимаю, что и в том случае, если бы она прихватила вас с собой в Клингонскую Империю и продала вас надзорному комитету в качестве шпиона, вы бы тоже не испытывали по этому поводу никаких чувств?
      – Я бы испытывал не больше чувств ненависти по отношению к ней тогда, чем я испытываю радости или признательности теперь. К тому же я бы понадеялся, что при альтернативном варианте развития событий, о котором вы говорите, я мог бы оказаться настолько же способным к побегу, как и Коронин.
      – Вы могли бы смело понадеяться, – сказала Линди. – У вас задатки превосходного иллюзиониста.
      – Думаю, что Линди права, мистер Спок, – сказал Джим. – Вы были очень убедительны в этом номере с исчезновением.
      – Благодарю вас, капитан, – сказал Спок.
      – Эй, а я? – сказал Маккой, задетый. – Я там тоже участвовал, припоминаете? Споку и нужно-то было всего лишь исчезнуть. А мне – появиться.
      Джим, который и в самом деле забыл, что Маккой принял участие в номере с магическим ящиком, скромно смолчал.
      – Ну, видите ли, просто мистер Спок так естественно держится, – сказала Линди, – что производит сильный эффект, когда исчезает. – При обиженном выражении, появившимся на лице Маккоя, она поспешила добавить: – Не то чтобы вы не были чертовски выразительны в этом номере… – Ее голос угас, когда она поняла, что увязла еще глубже.
      – Я полагаю, мисс Лукариэн пытается вам сказать, – сказал Спок Маккою с его обычной прямотой, – что вы врач, а не фокусник.