XXIX

Глава церкви не вмешивался во все эти столкновения, разве что с целью восстановить мир между воюющими. Однако, избегая внешней войны, он чуть было не оказался вынужден вести внутреннюю и притом куда более опасную. Жил тогда в Риме некий мессер Стефано Поркари, римский горожанин, человек ученый, благородного происхождения, но еще более благородной души. По обыкновению всех людей, домогающихся славы, стремился он совершить или хотя бы попытаться совершить что-либо достойное сохраниться в памяти потомства. И вот он рассудил, что самым лучшим делом была бы попытка вырвать отечество из рук духовенства и вернуть его к прежнему образу государственной жизни. При этом он уповал, что в случае успеха прозван будет новым основателем и вторым отцом отечества, а надежду его питали нравственное разложение духовенства и недовольство баронов и народа римского. Превыше же всего вдохновлялся он стихами Петрарки из канцоны, начинающейся словами

где поэт говорит:

Мессер Стефано знал, что поэты нередко одержимы бывают духом божественным и пророческим, и вообразил он, что предсказанное в этой канцоне Петраркой должно обязательно осуществиться, а совершителем столь славного дела надлежит быть ему, ибо нет в Риме никого, кто превосходил бы его красноречием, ученостью, всеобщим уважением и количеством друзей. Весь охваченный этими помыслами, не сумел он вести себя настолько осторожно, чтобы замыслы его не проявились в речах, в обхождении, во всем образе жизни, так что вскоре стал он подозрителен главе церкви, и тот, дабы не представился мессеру Стефано случай что-либо вредоносное предпринять, выслать его в Болонью, а правителю этого города велел ежедневно проверять, находится ли он на месте. Эта препона отнюдь не поколебала мессера Стефано, и он с еще большей настойчивостью стал преследовать свою цель: принимая все меры предосторожности, какие только мог, он поддерживал тайные сношения с друзьями и не однажды ездил в Рим и возвращался обратно так скоро, что мог являться к правителю Болоньи в назначенный час.

И вот, когда мессер Стефано счел, что сторонников у него уже вполне достаточно, он решил больше не медлить и поручил находившимся в Риме друзьям устроить в некий назначенный им день роскошное празднество, на которое приглашались все заговорщики с их наиболее верными друзьями, сам же обещал, что появится среди них еще до окончания пира. Все устроено было согласно его плану, и мессер Стефано прибыл в дом, где начался ужин. По окончании пиршества он появился перед собравшимися в златотканой одежде с ожерельями и другими украшениями, от чего казался еще величественнее, и обнялся со всеми, призывая их в пространной речи вооружиться мужеством для великого и славного дела. Затем он разделил их на два отряда, поручив одному на следующее утро захватить папский дворец, а другому выйти на улицы Рима и призвать народ к оружию. Ночью, однако, папе стало известно о заговоре — по мнению одних, кое-кто из участников оказался предателем, по мнению других, власти проведали о прибытии Стефано в Рим. Как бы то ни было, но в ту же самую ночь папа велел схватить его, так же как и большую часть его сообщников, а затем все они преданы были казни соответственно мере их вины. Так закончилось это предприятие. Разумеется, можно приветствовать намерение Стефано, но каждый осудит его безрассудство, ибо если подобные замыслы и кажутся не лишенными благородства, осуществление их почти всегда бывает обречено на погибельную неудачу.

XXX

Война в Тоскане продолжалась уже около года. Весной 1453 года возобновились военные действия, и вот в помощь флорентийцам подошел брат герцога Алессандро Сфорца с двумя тысячами всадников. Таким образом, флорентийское войско усилилось по сравнению с королевским. Флорентийцы решили, что пора им начать отвоевывать занятые королем земли, и, действительно, часть их без особого труда отбили. Затем они осадили Фойано, которое по недосмотру комиссаров было разграблено. Разбежавшиеся во все стороны жители с большой неохотой вернулись обратно — для этого пришлось поощрять их снятием налогов и другими льготами. Взяли также замок Вала, ибо неприятель, видя невозможность защищаться там, поджег его и затем оставил. Пока флорентийское войско действовало таким образом, арагонцы, не решаясь войти в соприкосновение с неприятелем, ушли под защиту укреплений Сиены, откуда совершали частые набеги на флорентийские земли, учиняя разорение, грабежи и нагоняя на жителей великий страх. Король начал раздумывать, нет ли какого еще способа напасть на врага, разделить его силы и, донимая его новыми трудностями, произвести в неприятельском войске упадок духа.

Владетелем Валь-ди-Баньо был Герардо Гамбакорти. По дружбе или в благодарность за что-либо, но он и все его предки всегда или находились на службе у Флоренции, или под ее покровительством. Король Альфонс вступил с ним в переговоры, предлагая, чтобы Гамбакорти уступил ему свое владение в обмен на другие в пределах Неаполитанского королевства. Во Флоренции проведали об этих отношениях, и, дабы выведать подлинные намерения Гамбакорти, к нему отправили посла, который должен был напомнить ему о его и его предков обязательствах и призвать к сохранению верности Флорентийской республике. Герардо изобразил полное недоумение, принялся всячески клясться, что никогда столь гнусный помысел не возникал в его душе и что он сам охотно отправился бы во Флоренцию в качестве заложника, но так как сейчас он недомогает, вместо него сделает это его сын, и он передал послу своего сына, чтобы тот отвез его во Флоренцию. Речи эти и дела убедили флорентийцев в искренности Герардо и в том, что его обвинитель легкомысленный выдумщик, на чем все и успокоились. Однако Герардо стал еще усиленнее сговариваться с королем. Они пришли к соглашению, и король послал в Валь-ди-Баньо брата Пуччо, рыцаря Иерусалимского ордена, во главе сильного отряда войск занять все замки и населенные места, принадлежавшие Герардо. Однако население Баньо, привязанное к Флорентийской республике, весьма неохотно выразило покорность комиссарам короля.

Брат Пуччо завладел уже большей частью этих земель, оставалось только занять крепость Корцано. Среди лиц, сопровождавших Герардо при передаче его владений королю, был пизанец Антонио Гваланди, молодой и пылкий, крайне возмущенный предательством Герардо. Осмотрев расположение крепости и понаблюдав за людьми, охранявшими ее, он по их лицам и жестам понял, что они тоже недовольны. Герардо стоял у ворот и уже намеревался впустить арагонцев, как вдруг Антонио бросился туда же, обеими руками вытолкнул Герардо наружу и велел страже запереть за ним ворота и сохранить крепость Флорентийской республике. Едва лишь об этом прослышали жители Баньо и соседних мест, как весь тамошний народ восстал против арагонцев и, подняв флорентийские знамена, изгнал их из области. Когда весть об этих событиях дошла до Флоренции, сына Герардо, оставленного в заложники, заключили в темницу, а в Баньо послали войска для защиты этих земель, которые из ленного владения превратили в наместничество. Герардо, предатель своего сюзерена и своего родного сына, с большим трудом спасся, оставив жену свою со всей семьей и имуществом во власти неприятеля. Этот успех был во Флоренции оценен по достоинству, ибо если бы королю удалось завладеть Баньо, он мог бы беспрепятственно проникать и в долину Тибра, и в Казентино, что создало бы большие затруднения для республики, и флорентийцы не смогли бы бросить все свои силы против находившихся под Сиеной арагонских войск.

XXXI

Кроме всех тех мер, которые флорентийцы приняли в Италии для противодействия венецианско-неаполитанскому союзу, они отправили мессера Аньоло Аччаюоли послом к королю Франции с поручением договориться о том, чтобы король предоставил Рене Анжуйскому возможность и средства прибыть в Италию для оказания поддержки герцогу и Флоренции, защиты своих друзей, а также возвращения себе неаполитанского престола. Со своей стороны они обещали ему помощь людьми и деньгами. Итак, в то время как в Ломбардии и Тоскане шли уже описанные нами военные действия, флорентийский посол заключил с королем Рене соглашение, по которому тот обязался, прибыв в июне в Италию, привести с собой две тысячи четыреста всадников. По прибытии его в Алессандрию союзники со своей стороны должны были выплатить ему тридцать тысяч флоринов единовременно, а затем ежемесячно выдавать по десяти тысяч, пока будет продолжаться война. Однако, когда Рене во исполнение этого договора вознамерился двинуться в Италию, герцог Савойский и маркиз Монферратский, друзья венецианцев, не дали ему пройти через свои владения. Тогда флорентийский посол посоветовал Рене помочь союзникам другим способом: вернуться в Прованс, морем добраться с немногочисленной свитой в Италию и уговорить, кроме того, короля Франции, чтобы тот добился от герцога Савойского пропуска анжуйских войск через его земли. Это и было весьма успешно сделано: Рене морем прибыл в Италию, а войска его из уважения к королю Франции были допущены на территорию Савойи. Франческо, герцог Миланский, с величайшим почетом встретил короля Рене, и объединенные итальянские и французские силы с такой яростью обрушились на венецианцев, что в самое короткое время вернули все то, что в Кремонской области захвачено было венецианскими войсками. Не довольствуясь этим, они завладели также почти всеми землями Бреши, так что венецианские войска, опасаясь столкновения в открытом поле, отступили под защиту укрепленной Бреши.

Однако с наступлением зимы герцог решил перевести свои войска на зимние квартиры, а королю Рене для этой цели предоставил Пьяченцу. Так провели они зиму 1453 года, ничего не предпринимая. Когда же пришла весна и герцог собрался возобновить военные действия, чтобы отобрать у венецианцев все их владения на суше, король Рене заявил герцогу, что вынужден возвратиться во Францию. Услышав эту совершенно неожиданную для себя новость, герцог крайне расстроился; однако, явившись немедленно к королю, он ни просьбами, ни посулами не смог изменить его решения. Рене согласился только оставить часть своего войска в Ломбардии и прислать вместо себя к союзникам сына своего Жана. Флорентийцев это вполне устраивало. Вернув себе все свои города и крепости, они уже не боялись короля Альфонса и к тому же вовсе не желали, чтобы герцог завладел в Ломбардии чем-либо, кроме того, что принадлежало ему раньше. Таким образом, Рене уехал, а сына своего послал в Италию; тот же, не остановившись в Ломбардии, направился во Флоренцию, где принят был с великим почетом.

XXXII

С отъездом короля герцог тоже стал склоняться к миру. Венецианцы, Альфонс и флорентийцы тоже достаточно устали и всячески стремились к нему. Папа и до того все время заявлял о необходимости установить мир, и теперь настаивал на этом, ибо в том же году турецкий султан Мухаммед взял Константинополь и подчинил себе всю Грецию. Это завоевание повергло в скорбь всех христиан, особенно Венецию и папу, и всем казалось, что турки вот-вот появятся в Италии. Поэтому папа обратился ко всем итальянским государствам с призывом прислать в Рим своих представителей с полномочиями для заключения всеобщего мира. Все на это согласились, но когда начали обсуждать статьи мирного договора, возникло множество трудностей. Король Альфонс требовал, чтобы флорентийцы возместили ему военные расходы, Флоренция выдвигала те же самые притязания. Венецианцы требовали у герцога Кремону, герцог у них — Бергамо, Брешу и Крему. Затруднения представлялись непреодолимыми. Однако то, чего в Риме при участии стольких государств было так трудно достичь, для двух из них в Милане и Венеции оказалось легче легкого, ибо, пока в Риме переговоры подвигались с таким трудом, герцог и венецианцы 9 апреля 1454 года заключили мир. По условиям его каждая сторона сохраняла то, что принадлежало ей в начале войны; Сфорца предоставлялось право вернуть себе то, что отняли у него герцог Савойский и маркиз Монферратский, и всем прочим итальянским государствам давался месяц на то, чтобы присоединиться к этому договору. Папа, Флоренция, Сиена и другие менее значительные государства подписали его в течение указанного срока. Не довольствуясь этим, Флоренция, герцог и Венеция заключили также общий мир на двадцатипятилетний срок.

Из итальянских государей один король Альфонс выказал недовольство этим миром, ибо считал, что к нему не было проявлено достаточного уважения: он фигурировал в договоре не как одна из главных сторон, а лишь в качестве присоединяющегося. Поэтому он долгое время не соглашался ставить свою подпись, не раскрывая и своих дальнейших намерений. Однако после того, как папа и другие государи отправили к нему не одно торжественное посольство, он уступил — особенно уговорам папы — и подписал от своего имени и от имени своего сына мир на тридцать лет.

С герцогом король даже породнился: они взаимно переженили своих сыновей и дочерей. Однако, словно для того чтобы в Италии всегда могло пустить ростки семя раздора. Альфонс согласился на мир лишь при условии, что участники договора не воспрепятствуют ему вести войны с Генуей, Сиджисмондо Малатестей и Асторре, владетелем Фаенцы. После подписания договора сын его Ферранте оставил Сиену и возвратился в королевство, ничего в Тоскане не приобретя и только потеряв значительную часть своего войска.

XXXIII

С достижением, наконец, всеобщего мира оставалось лишь опасение, как бы король Альфонс по враждебности своей генуэзцам не нарушил его. Однако все повернулось по-другому. Не король открыто нарушил мир, а как это всегда и раньше случалось, — честолюбивые притязания наемников. Когда мир был заключен, венецианцы по обычаю уволили со службы Якопо Пиччинино, который командовал их войском. Но к нему присоединилось несколько других кондотьеров, тоже оставшихся без дела, и, пройдя через Романью, они вторглись на территорию Сиены. Там они остановились, Якопо предпринял против сиенцев военные действия и отнял у них несколько городов. В это же время, в начале 1455 года, скончался папа Николай и на место его избран был Каликст III. Дабы в зародыше задушить эту столь близкую к его владениям войну, новый глава церкви поспешил послать против кондотьеров сколько мог собрать войска под началом своего полководца Джованни Вентимилья, который и присоединился к войскам Флоренции и герцога, тоже посланным для подавления кондотьеров. У Больсены произошло сражение, и хотя Вентимилья попал в плен, Якопо проиграл битву. Он в полном беспорядке отошел в Кастильоне-делла-Пескайя и был бы совершенно уничтожен, не помоги ему король Альфонс деньгами. Тогда у всех возникло подозрение, что Якопо затеял это дело по наущению короля. Тот, подумав, что его замыслы обнаружены, решил мирными усилиями вернуть себе дружбу союзников, которые из-за этой совершенно нестоящей войны превратились чуть ли не во врагов его: благодаря его вмешательству Якопо вернул сиенцам захваченные у них города за выкуп в двадцать тысяч флоринов. После этого соглашения Альфонс впустил Якопо с его солдатами в свое королевство и дал им приют.

В то же время, хотя папа и постарался прежде всего обуздать Якопо Пиччинино, он не забывал и о мерах, необходимых для спасения христианского мира, находившегося под сильнейшим давлением турок. Поэтому он разослал по всем христианским странам послов и проповедников с призывом к государям и народам вооружиться во имя своей веры и кровью своей, и деньгами поддержать движение против общего врага всех христиан. Во Флоренции собрано было много пожертвований, и многие граждане надели на грудь красный крест, ожидая лишь знака выступать. Совершались также торжественные процессии, а власть имущие и частные лица наперебой старались первыми проявить готовность послужить столь великому делу советом, денежными средствами или поставкой солдат. Однако крестоносный пыл этот слегка остыл, когда распространилась весть, что турецкий султан, осадивший со своим войском венгерскую крепость Белград на реке Дунае, был венграми разбит и ранен в бою. Папа и все христиане, избавленные этой победой от страха, вызванного в них падением Константинополя, стали медленнее готовиться к войне. Да и сами венгры после смерти Джованни Вайвода, одержавшего победу под Белградом, тоже утратили свою рьяность.

XXXIV

Возвращаясь, однако же, к итальянским делам, я расскажу, как в течение 1456 года, после окончания всех смут, учиненных Якопо Пиччинино, и после того, как люди сложили, наконец, оружие, вдруг показалось, что за оружие взялся сам Бог: столь чудовищным был ураган, обрушившийся на Тоскану и наделавший бед, не только неслыханных в прошлом, но таких, что и потомки наши не смогут слышать о нем без изумления и ужаса. 24 августа за час до рассвета с Адриатического моря, севернее Анконы, поднялся смерч, состоящий из густых туч. Он прошел через всю Италию и разбился в море южнее Пизы, занимая пространство шириною около двух миль. Гонимый вышними силами, природными или сверхъестественными, мчался он, и в нем все кипело и билось, словно ведя какую-то внутреннюю борьбу: отдельные клочья туч то устремлялись ввысь, то, припадая к земле, сталкивались друг с другом, то начинали вращаться с ужасающей быстротой, гоня перед собой неслыханной ярости ветер, и во всем этом борении возникали какие-то огни и ослепительные молнии. Разорванные тучи, дикие порывы ветра, вспышки молний — все это вместе порождало грохот, который нельзя было сравнить ни с гулом землетрясения, ни с громовыми раскатами; грохот, внушавший такой ужас, что все, кому довелось его слышать, подумали, будто наступил конец света, и вода, земля, все стихии перемешались, чтобы вернуться в состояние первобытного хаоса. Повсюду, где проходил этот грозный смерч, он творил дела неслыханные и поразительные, но самые примечательные из них совершились вблизи замка Сан-Кашьяно. Замок этот, находящийся в восьми милях от Флоренции, возвышается на холме, разделяющем долины Пезы и Гриеве. Смерч мчался как раз в пространстве, отделявшем этот замок от города Сант-Андреа на тех же холмах. Сант-Андреа он совершенно не задел, в Сан-Кашьяно сорвал лишь несколько башенных зубцов да трубы немногих домов, но между замком и городком многие здания были просто сровнены с землей. Кровли церквей Сан Мартина а Баньоло и Санта Мария делла Паче были сорваны и в целости, неразрушенные, отнесены на расстояние более мили. Одного возчика с его мулами смело с дороги в одну из близлежащих лощин, где он и был найден мертвым. Самые мощные дубы, самые крепкие деревья, пытавшиеся устоять под этим свирепым ударом, вырвало с корнем и унесло далеко в сторону. Как только смерч прошел и кругом просветлело, люди словно оцепенели от ужаса. Они видели вокруг только разрушение и опустошение, развалившиеся дома и церкви, они слышали плач и жалобы тех, чье добро погибло и у кого под рухнувшими стенами остались насмерть раздавленные родичи и домашний скот. Невозможно было видеть и слышать все это без величайшего сострадания и ужаса. Нет сомнения, однако, что Господу Богу угодно было не столько покарать Тоскану, сколько пригрозить ей. Ибо, если бы страшная эта буря встретила на пути своем город с многочисленными домами и густым населением, а не дубы, рощи и редкие строения, бич этот наделал бы бед, которые даже трудно вообразить. Но Богу угодно было в тот день показать лишь малый пример, дабы люди вспомнили о нем и о его всемогуществе.

XXXV

Но вернемся к тому, от чего я отвлекся. Как уже было сказано, король Альфонс был недоволен заключенным миром. А так как беспричинная война, которую по его наущению Якопо Пиччинино затеял против сиенцев, не принесла ни малейшего успеха, он решил попытать счастья в тех войнах, которые по мирному договору ему вести не возбранялось. Поэтому в 1456 году он с моря и с суши напал на Геную, стремясь вернуть власть в этой республике семье Адорно и отнять ее у правивших тогда Фрегозо, а Якопо Пиччинино он велел перейти Тронте и начать действия против Сиджисмондо Малатесты. Последний, однако, настолько хорошо укрепил свои города, что там военные операции королю ничего не принесли, зато нападение на Геную навлекло на него и на его королевство гораздо больше военных действий, чем было ему желательно.

Дожем в Генуе был тогда Пьетро Фрегозо. Опасаясь, что успешное сопротивление королю Альфонсу будет невозможно, он решил с тем, чего ему не удержать, расстаться в пользу кого-нибудь, кто защитит его от врагов или хотя бы вознаградит за столь ценный дар. Поэтому он отправил послов к Карлу VII, королю Франции, с предложением отдать Геную под его сюзеренитет. Карл это предложение принял и послал в Геную для утверждения там своей власти Жана Анжуйского, сына короля Рене, незадолго перед тем возвратившегося из Флоренции во Францию. Карлу представлялось, что Жан, усвоивший много итальянских обычаев, лучше, чем кто-либо другой, сможет управлять этим городом. Кроме того, он полагал, что оттуда Жан сможет попытаться вернуть себе Неаполитанское королевство, отнятое у его отца Рене Альфонсом Арагонским. Итак, Жан отправился в Геную, где был принят как государь и где ему передали все укрепленные места города и республики.

XXXVI

Событие это весьма огорчило Альфонса, считавшего, что теперь он навлек на себя слишком уже могущественного врага. Впрочем, он не оробел и стал твердо продолжать начатое дело. Он повел свой флот в Порто-Фино, южнее Вилламарины, но тут внезапно заболел и скончался. Смерть эта избавила Жана и Геную от войны. Ферранте, унаследовавший неаполитанский престол, был в великом смущении, ибо теперь у него в Италии появился новый весьма грозный враг, а в верности многих своих баронов он сомневался, опасаясь, как бы в увлечении всякой новизной они не перекинулись на сторону французов. Боялся он также, чтобы папа, честолюбивые замыслы которого он хорошо знал, не воспользовался тем, что он, Ферранте, только взошел на престол, и не попытался бы согнать его с этого престола. Вся надежда его была на герцога Миланского, которого положение Неаполитанского королевства тревожило ничуть не меньше: он боялся, что французы, если им удастся завладеть Неаполем, пожелают забрать и его герцогство, ибо он знал, что, по их мнению, они имеют на него права. Поэтому тотчас же после смерти Альфонса он послал Ферранте письма и подмогу людьми: солдат — чтобы усилить его войско, письма — чтобы подбодрить его и уверить в том, что в каком бы положении он, герцог, сам ни находился, Ферранте он не оставит.

После смерти Альфонса глава церкви вознамерился отдать Неаполитанское королевство своему племяннику Пьетро Лодовико Борджа, но чтобы придать этому делу благовидность и добиться поддержки у других итальянских государей, объявил во всеуслышание, что желает взять королевство Неаполитанское под власть Римской церкви. Поэтому он принялся убеждать герцога не помогать Ферранте, обещая при этом отдать ему те города, которыми он уже владел в королевстве. Но в самый разгар этих замыслов и новых интриг Каликст умер, и преемником его стал Пий II, который был родом сиенец, из семейства Пикколомини, и звался Эней. Заботясь исключительно о благоденствии христиан и чести церкви и пренебрегая всякими личными страстями, он по просьбе герцога Миланского короновал Ферранте. Он полагал, что наиболее скорый и верный способ утвердить мир в Италии — это поддержать государей, уже стоящих у власти, а не помогать французам водвориться в Неаполитанском королевстве или же самому стараться завладеть им, как этого хотел Каликст. Все же Ферранте, желая отблагодарить папу за такую услугу, сделал Антонио, папского племянника, государем Амальфи и выдал за него свою побочную дочь. Кроме того, он возвратил церкви Беневенте и Террачину.

XXXVII

Казалось, в Италии наконец воцарился мир, и папа готовился уже поднимать весь христианский люд против турок, как это было задумано еще Каликстом, но вместо этого в Генуе начались раздоры между семейством Фрего-зо и принцем Жаном Анжуйским, вследствие чего внезапно вновь вспыхнула с дотоле невиданной силой война, казавшаяся уже погасшей.

Петрино Фрегозо удалился в один из своих замков на побережье, недовольный тем, что, по его мнению, Жан Анжуйский совершенно недостаточно отблагодарил его за услуги, оказанные им и его семьей этому принцу, ибо только благодаря им он оказался государем в их городе. Вскоре между ними была уже открытая вражда. Она весьма обрадовала Ферранте, усмотревшего в ней единственное средство, единственный путь к своему спасению. Он снабдил Петрино солдатами и деньгами, надеясь даже на то, что благодаря его содействию сможет изгнать Жана из Генуи. Проведав обо всем этом, принц послал во Францию за подкреплениями и, получив их, выступил против Петрино, который, благодаря поступающей к нему отовсюду подмоге, представлял уже значительную угрозу. Поэтому Жан ограничился тщательной охраной города. Однажды ночью Петрино проник туда и захватил несколько кварталов, но с наступлением дня войска Жана атаковали его, он был убит и все его люди тоже перебиты или захвачены в плен.

Успех этот окрылил Жана, и он решил попытаться завладеть Неаполитанским королевством. В октябре 1459 года он во главе весьма мощного флота вышел из Генуи, задержавшись сперва в Байе, а затем в Сессе, где был принят тамошним герцогом. На его сторону перешел князь Тарантский, жители Аквилы и многие другие владетели и города, так что королевству угрожала настоящая погибель. Тогда Ферранте обратился за помощью к папе и к герцогу, а чтобы иметь поменьше врагов, замирился с Сиджисмондо Малатестой. Это, однако же, настолько разъярило Якопо Пиччинино, неизменного врага Сиджисмондо, что он порвал с Ферранте и перешел на службу к Жану. Ферранте послал деньги также урбинскому владетелю Федериго и прежде всего постарался собрать хорошее по тому времени войско. Затем он выступил против неприятеля, и на реке Сарни завязалась битва, в которой король Ферранте был совершенно разгромлен и лучшие его военачальники попали в плен. После этого поражения верными Ферранте остались только Неаполь да еще немногие синьоры города, большая же часть их перешла на сторону Жана. Якопо Пиччинино убеждал его немедленно же использовать победу, двинуться на Неаполь и захватить столицу королевства, но принц не внял этому совету, говоря, что хочет сперва отобрать у Ферранте все оставшиеся у него владения, ибо, по его мнению, после этого взять Неаполь будет еще легче. Но это решение оказалось роковым для его планов и отняло у него победу: он не уразумел, что члены тела повинуются голове, а не наоборот.

XXXVIII

После поражения Ферранте заперся в Неаполе. Он принял туда всех беженцев из других городов королевства, собрал некоторое количество денег, применив самые мягкие, насколько это было возможно, способы, и в какой-то мере восстановил свое войско. Снова обратился он к папе и к герцогу, которые и оказали ему помощь значительно более быструю и щедрую, чем раньше, ибо испугались, как бы он и впрямь не потерял своего королевства. Заново вооружившись, Ферранте выступил из Неаполя. С ним уже опять стали считаться, и он смог отвоевать кое-что из утраченных им владений. Пока в королевстве шли таким образом военные действия, произошло событие, нанесшее сильнейший удар Жану Анжуйскому и лишившее его возможности счастливо закончить кампанию. Генуэзцы, раздраженные надменностью и алчностью французов, восстали против королевского управителя, который вынужден был укрыться в крепости Кастеллетто. В данном случае Фрегозо и Адорно действовали сообща, а герцог Миланский помог им и людьми, и деньгами как для того, чтобы они восстановили республику, так и для того, чтобы она укрепилась. Король Рене поспешил на помощь сыну с многочисленным флотом. Он надеялся, опираясь на Кастеллетто, вновь овладеть Генуей, но при высадке войска потерпел такое поражение, что вынужден был с позором вернуться в Прованс.

Когда весть об этом распространилась в Неаполитанском королевстве, Жан Анжуйский был, разумеется, удручен ею, однако замысла своего не оставил и еще некоторое время вел военные действия при поддержке тех баронов, которые отпали от Ферранте и не могли поэтому рассчитывать на его милость. После ряда не слишком значительных стычек оба королевских войска встретились на поле битвы в окрестностях Троиц, причем Жан потерпел сокрушительное поражение.