– Я думал, что он покинул трактир раньше нас, – недовольно пожаловался ему на ухо Гарри.

Когда Хайд в последний раз видел каменщика, тот собирался подняться наверх, к себе в комнату. Где же он, черт подери? Внезапно накатила боль. Плантатор скорчился, будто его опалило огнем. Стало трудно дышать. Казалось, кто-то раскаленными щипцами рвет его плоть. Хайд с ненавистью подумал, что, если окаянный каменщик вскоре не появится, он найдет способ, чтобы заставить страдать этого негодяя.

Сперва Хайд собирался остаться в Сент-Олбансе и предоставить своим головорезам самим закончить работу. Не зря же им так щедро заплатил! Но его не покидало тревожное предчувствие, что все может сорваться, как это часто случалось в последнее время. Он боялся, что проклятая удача может опять от него отвернуться, поэтому Хайд решил сам отправиться в Мелбери-Холл. Теперь он был рад, что принял такое решение. Уж он-то доведет это дело до конца, несмотря на опасность! И плевать на все, что бы ни случилось с Кранчем.

Один из наемников, которого Хайд послал понаблюдать за домом, поспешно прибежал обратно.

– Никаких вестей от каменщика, и повозка из деревни так и не появилась. Я не стал рисковать, чтобы пробраться в конюшню. Может, Кранч там и прячется.

– Есть какое-нибудь укрытие поближе к дому? – спросил плантатор.

– Только конюшня. Но там на ночь остается пара конюхов, они присматривают за лошадьми. К тому же во дворе полно карет, но их должны скоро убрать, а позади дома расположен сад. Туда выходит дверь, которой пользуются слуги.

Боль снова сдавила безжалостными тисками грудь плантатора. Времени осталось мало, Хайд это понимал. Он сделал знак наемникам, и они обступили его.

– Вы двое пойдете вперед к главному входу и спрячетесь там, а четверо отправятся со мной. Мы обойдем усадьбу со двора, а ты, Гарри, подожжешь эти хижины. – Секретарь послушно кивнул и окинул взглядом ветхие постройки. – А когда покончишь с ними, проберешься к конюшням и устроишь там пожар.

– Наконец-то я слышу дело! – с одобрением ухмыльнулся один из головорезов. – Пора приниматься за работу, для этого мы здесь и находимся.

Сжимая в руке пистолет, Хайд всем своим весом навалился на трость. Ему стоило больших усилий не отстать от наемников, осторожно пробирающихся сквозь деревья. Плантатор задыхался. Чудовищная усталость навалилась, стиснула его грудь, не давая вырваться и глотнуть немного воздуха. Мучительно болела голова, а глаза застилала мутная пелена. Когда впереди замаячили очертания усадьбы, Хайду вдруг показалось, что прямо перед ним между деревьями мелькнула чья-то тень. Плантатор присмотрелся внимательнее, но ничего не увидел. Должно быть, почудилось. Всему виной проклятая голова.

– Маленький негодяй сделал свое дело, – пробормотал один из спутников Хайда.

Со стороны Гроув доносился треск пламени. Высоко над деревьями взлетали снопы искр, озаряя ночное небо. Гарри явно не терпелось поскорее присоединиться к остальным. В усадьбе уже заметили огонь. Где-то впереди послышались встревоженные крики. Внезапно грудь плантатора пронзила резкая боль. Он вдруг увидел, как слева на него надвигается чья-то высокая узкая тень. Хайд сразу же догадался, кому она принадлежит.

«Нет, этого просто не может быть!»

– Тано, – прошептал он.

– Вы что-то сказали? – спросил стоявший ближе всех к Хайду наемник.

– Нет, ничего. Не останавливайтесь! Когда все выскочат из дома, ищите в толпе старую негритянку.

Что-то странное творилось с Хайдом. Сам того не желая, он мысленно перенесся на много лет назад, в глубокое прошлое. Он вспомнил ночь, похожую на эту. Тогда он был еще ребенком и бежал босиком по душистому лугу к полям сахарного тростника. Вместе с Тано.

Хайд подошел к краю леса, когда со стороны конюшни послышались крики. Значит, Гарри добрался и туда. Невыносимая боль раздирала грудь, голова пылала огнем, но плантатор двигался вперед из последних сил. Справа раздался какой-то шорох. Хайд повернулся, поднял пистолет и настороженно вгляделся в темноту. Он здесь. Это ясно как день. Вот он, болтается в петле, в железных оковах. Брошен умирать. Его темные глаза открыты, они сверкают гневом, они обвиняют.

Хайд попятился и сделал попытку бежать, но его ноги слишком отяжелели. Плантатор упал на колени.

– Будь ты проклята, Охинуа! – прошептал Хайд в темноту, отталкивая сообщника, который в этот момент склонился над ним. Держась рукой за грудь, плантатор с усилием поднялся на ноги.

Сквозь редкую поросль деревьев Хайд увидел, как из дома с криками выбегают люди. Всюду мелькали слуги. Лошади, выпущенные на свободу из своих денников, с бешеным ржанием носились по двору. Плантатор остановился у края леса, пытаясь разглядеть движущиеся фигуры людей.

Тано, названный так в честь священной реки, той, что катит свои воды по западным землям племени ашанти,[9] был двумя годами младше Джаспера. При крещении ему дали имя Томас, но звали его Тано. С детства он превосходил Джаспера в росте, силе и храбрости, но все это не имело значения, поскольку Тано был черным, а Джаспер – белым. Тано родился рабом, а Джаспер должен был когда-нибудь стать его хозяином. Слишком многое их разделяло, но было и кое-что общее: похожие мысли, одни и те же мечты, взаимная привязанность… и, самое главное, у мальчиков был общий отец.

– Я не вижу никакой старухи негритянки, – прошептал на ухо Хайду один из наемников.

– Проберись в дом, незаметно поднимись наверх и подожги второй этаж, тогда старой ведьме придется…

Плантатор остановился на полуслове. Он увидел: в клубах дыма сквозь толпу охваченных паникой людей к нему приближается Охинуа. Старая африканка заметила Хайда, в этом не было никакого сомнения, и сама шла навстречу своему преследователю.

Когда отец мальчиков, Руфус, скончался, Тано стал еще более дерзким и непокорным. Если среди рабов случались волнения, Джаспер всегда мог с уверенностью сказать, что здесь не обошлось без Тано. Хайд долго закрывал на это глаза, но всему был предел. Джаспер стал жестоко наказывать Тано за каждый проступок, но это лишь закаляло мужество непокорного раба, делая его еще сильнее.

Боль в груди стала невыносимой. Она жгла как раскаленное железо. Руки Хайда дрожали… Он вдруг отшвырнул трость и яростно вцепился в пистолет.

В прошлом году во время очередного восстания рабов был убит один из надсмотрщиков, еще три белых человека ранены, а около полусотни рабов бесследно исчезли, растворившись в густых лесах в западной части острова. Терпению Хайда настал конец. Нужно было что-то предпринять. Он приказал заковать Тано в кандалы и повесить.

Охинуа подходила все ближе. Хайд смог различить ее глаза, грозно сверкавшие в темноте. Плантатор вышел из-за деревьев и поднял пистолет, направив его на африканку. Тано умер, но старая колдунья прокляла его убийцу.

– Ты умрешь, ведьма.

Вдруг откуда-то справа раздался истошный женский крик. Хайд резко обернулся, но тут кто-то встал перед ним лицом к лицу. Тано. Это был Тано, а в следующий миг прогремел выстрел. Боль взорвалась в груди плантатора, и все вокруг заволокло красной пеленой.

Джаспер Хайд рухнул на колени, и Лайон медленно опустил пистолет. С полдюжины слуг бросились за горсточкой чужаков, отступивших к лесу. Мозес схватил за воротник секретаря Хайда и крепко держал его, Гиббз бежал к усадьбе от конюшни, леди Эйтон – к Охинуа. Старая африканка склонилась над окровавленным телом Джаспера Хайда, а Миллисент, подбежав к ней, опустилась на колени. Подошел Лайон и носком ноги отшвырнул в сторону пистолет Хайда.

Плантатор тяжело дышал, глаза его были открыты, из раны в груди толчками вырывалась кровь.

– Он здесь. Он хочет забрать меня с собой!

Охинуа молчала.

– Я не могу больше терпеть, раскаленное железо жжет мне грудь. Ты слышишь этот звук? То звенят мои цепи. – По щеке Хайда скатилась слеза. – Ты прокляла меня, женщина.

– Это проклятие Тано.

– Освободи меня, – еле слышно прошептал Хайд. – Пожалуйста, позволь мне еще пожить, помоги мне.

Старая африканка поднесла руку к открытой ране плантатора.

– Слишком поздно.

– Тогда… прости меня. – Глаза Хайда закатились. – Пожалуйста, Тано… прости меня.

Слеза скатилась по щеке Охинуа и упала на грудь Хайда. Старуха подняла руку и простерла ее над головой умирающего.

– Он прощает тебя. Умри с миром.

Дыхание Хайда прервалось, глаза остекленели. Охинуа медленно закрыла ему веки и коснулась лба. Миллисент молча сидела рядом. Когда Охинуа повернулась к ней, она спросила:

– Кто такой Тано?

– Мой сын, – ответила африканка, глядя на мертвого Хайда. – Тано был моим сыном.

Примечания