Лайон не замечал ничего, кроме своей жены. Она была восхитительна. Роскошное платье облегало ее стройное тело, а золотисто-каштановые волосы спадали на плечи пышными волнами, подчеркивая благородные черты лица, высокие скулы и чувственный рот. Но в глубине серых глаз Миллисент таилась растерянность. Больше всего на свете Лайону хотелось бы сейчас остаться с женой наедине, сказать ей, как прелестно она выглядит.

Эйтон неохотно повернулся к гостям.

– Прости, что не могу встать, матушка. – Старая графиня ошеломленно уставилась на сына. – Входите, пожалуйста. – Казалось, графиня и ее поверенный приросли к земле. Миллисент тоже застыла, не в силах двинуться с места. – Мейтленд, вы ничуть не изменились с нашей последней встречи, – непринужденно заметил Лайон. – А ты, матушка, должно быть, тоже чувствуешь себя неплохо, если пустилась в такое рискованное путешествие посреди зимы. Ну что же вы стоите, присаживайтесь поближе к огню. – Он поднял руку, коснувшись гладко выбритого подбородка, и спросил, обращаясь к Миллисент: – Ну что ты об этом думаешь?

– Я… я… – Вместо того чтобы ответить, Миллисент растерянно обернулась к гостям. – Не будете ли вы так любезны составить компанию его светлости? Мне нужно еще отдать кое-какие распоряжения. Я очень скоро к вам присоединюсь.

Лайон заметил волнение жены, но так и не смог угадать его причину. Было ли ее смятение вызвано неожиданным появлением гостей, или же Миллисент расстроил какой-то его поступок? Лайону невольно пришли на ум слова долговязого Уилла и предупреждение Охинуа. Эйтон решил дать жене время успокоиться, а когда Миллисент выскользнула из комнаты, обернулся к матери и поверенному. Они вышли из оцепенения и решили сесть поближе к огню.

– Ты выглядишь немного усталой, матушка. Но примерно такой я тебя и оставил.

Не могу сказать того же о тебе. – Графиня тяжело опустилась в кресло и нетерпеливым жестом отпустила служанок. Дверь в гостиную тихо закрылась. Лайон с матерью и семейным поверенным остались одни. – Ты выглядишь отдохнувшим и полным сил. Похоже, хартфордширская погода идет тебе на пользу.

– Ну, если говорить о моем здоровье, то здесь дело не только в погоде, – возразил Лайон, ловя на себе удивленные взгляды обоих собеседников. – Надеюсь, вы получили мое письмо, Мейтленд?

– Да, милорд. Я привез драгоценности, о которых вы писали. И еще мы захватили с собой Питера Хауитта, молодого человека, прошедшего обучение у Уолтера Траскотта. Он служил секретарем в Баронсфорде, когда…

– Я его помню, – перебил стряпчего Лайон. – Есть какие-нибудь новости от Пирса? – Мейтленд покачал головой, а Эйтон пожалел, что задал свой вопрос. Полгода назад Лайон попытался спасти семью, передав младшему брату право распоряжаться фамильным имением. Он хотел отойти отдел и избавиться от всех тревог и тяжелых воспоминаний: думал, что Пирс возьмет управление поместьем в свои руки, вернет домой Дей-вида, а обитателям Баронсфорда позволит жить мирной жизнью, как в былые времена. Отказываясь от Баронсфорда, Лайон хотел устроить будущее всех членов семьи, но Пирс лишь бросил брату в лицо его щедрый дар. Он остался в Бостоне, предпочитая Шотландии североамериканские колонии.

– А как идут дела в Баронсфорде? – осторожно спросил Лайон, мысленно убеждая себя, что старые раны затянулись. Он боялся, что рассказ Мейтленда вызовет новый приступ мучительной боли.

– Может, нам лучше обсудить это позже, милорд, когда у нас будет больше времени? – Поверенный бросил предостерегающий взгляд на старую графиню, и Лайон кивнул, соглашаясь подождать.

Лорд Эйтон очень давно не получал никаких известий из фамильного имения, и Мейтленд опасался, что беседа о Баронсфорде может затянуться слишком надолго, а графиня, утомленная долгим путешествием, окончательно лишится сил.

Поверенный был прав. Лайону хотелось задать множество вопросов. Он понимал, что братья не разделяют его страсти к Баронсфорду, не скучают по нему так, как он. Думая о поместье, Лайон в первую очередь представлял себе не землю, а живущих на ней людей. Видя внимание и заботу, которыми Миллисент окружила обитателей Мелбери-Холла, он необыкновенно остро ощущал, какими заброшенными должны чувствовать себя жители Баронсфорда.

– Прежде чем вы начнете говорить о делах, я хочу для себя кое-что выяснить. – Вдовствующая графиня окинула сына пронзительным взглядом. – Ты удивительно изменился. Теперь тебя просто не узнать! Ты и вправду близок к выздоровлению?

– Пока я еще не могу ходить, если ты это имеешь в виду. – Лайон медленно вытянул перед собой правую руку и с явным удовольствием поглядел на изумленные лица матери и Мейтленда. – Но я думаю, это всего лишь вопрос времени.

– Это просто поразительно, милорд! – воскликнул Мейтленд.

– Колдунья она или нет, но эта женщина творит настоящие чудеса, – с благоговением прошептала графиня, разглядывая ноги Лайона.

– Так вы уже слышали об Охинуа? – спросил Лайон.

– Да уж, милорд, но ни один из отзывов нельзя назвать доброжелательным, если не считать того, что рассказала нам сегодня об этой женщине ваша жена. А теперь мы видим такое своими глазами!

Лайон повернулся к матери.

– Кто еще говорил вам о ней?

– Доктор Паркер ревет точно ужаленный мул. Не может забыть, как обошлась с ним твоя жена. Этот человек готов плакаться кому угодно, лишь бы его слушали. Он всем в Лондоне уши прожужжал о том, какой ужасной опасности подвергает тебя Миллисент, – улыбнулась графиня. – А если послушать доктора Тейта, то выходит, что эта чернокожая женщина своими чарами вот-вот отправит тебя на шесть футов под землю и жить тебе осталось две недели, это самое большее.

– Так вот в чем причина вашего внезапного появления!

– Но вы просили доставить вам… – смущенно начал Мейтленд.

– Ну конечно, – оборвала его графиня со свойственной ей резкостью и прямотой. – Мне была невыносима мысль о том, что я могла ошибиться в Миллисент.

– Ты не ошиблась в ней, – с нежностью сказал Лайон. – Когда впервые ты заговорила об этом браке по договору, мне показалось, что ничего глупее и быть не может. Но теперь я хочу воспользоваться случаем и поблагодарить тебя за замечательный выбор.

В последний раз Лайон виделся с матерью в день своего отъезда в Хартфордшир. Он был тогда так одурманен лекарствами, что сейчас даже не мог вспомнить, какими словами они обменялись на прощание. И вряд ли это были слова благодарности.

– Если бы не Миллисент и ее упорство, я никогда бы ничего не достиг. Она настоящий борец, матушка. Эта женщина заставила меня сражаться и выжить.

На лицах гостей отразилось заметное облегчение. Графиня откинулась на спинку обложенного подушками кресла и глубоко вздохнула, как будто у нее гора с плеч свалилась.

– Так она выкинула из головы все эти глупости насчет развода или признания брака недействительным?

Лайон нахмурился и нетерпеливо подался вперед.

– О чем ты говоришь?

– Молодая графиня потребовала, чтобы в брачный договор было внесено дополнительное условие, милорд, – мягко заметил Мейтленд. – Если вы выздоровеете, ее светлость имеет право потребовать развод. И вы не сможете его опротестовать.

– Но почему?

– Из-за ее первого замужества, – пояснила старая графиня, понижая голос. – Из-за постыдных унижений, побоев, оскорблений, которым ей пришлось подвергнуться по вине этого жестокого негодяя. Из-за того, что ее позор стал всеобщим достоянием и она боится показаться людям на глаза. Ведь даже ее собственная семья отнеслась к ней с полным безразличием. Родственники палец о палец не ударили, чтобы спасти Миллисент из лап мерзавца, несмотря на то что его бесчинства были у всех на слуху.

– Я ничего не знал об этом.

– Полагаю, оснований более чем достаточно. Ни одна женщина на ее месте не захотела бы вторично связать себя узами брака.

Лайон гневно сжал кулаки. Уэнтуорт был жалким, никчемным типом. Это было ясно с самого начала, но Лайону и в голову не могло прийти, что он осмелится поднять руку на Миллисент. Теперь стали понятны отдельные недомолвки и случайно брошенные фразы. Куски головоломки встали на место и сложились в общую картину. Голос графини вывел Лайона из задумчивости:

– Твоя жена – очень гордая женщина. Я уверена, ты уже это понял. Нужно обладать большой отвагой и не бояться тяжелой работы, чтобы управлять таким поместьем, как Мелбери-Холл. Миллисент удалось сделать так, что все, кого она любит, чувствуют себя здесь как дома. Несмотря на ограниченность в средствах, она была счастлива. Мне пришлось долго ее уговаривать, чтобы она вообще согласилась выйти замуж. Но ты должен иметь в виду: если она просила о чем-то два с лишним месяца назад, это совсем не значит, что и теперь она хочет того же.

Но в душе Лайона уже проросли семена сомнения.

– Я едва узнала Миллисент, когда увидела ее несколько минут назад, – призналась графиня, желая успокоить сына. – Она изменилась так же сильно, как и ты. Твоя жена выглядит счастливой. От нее исходит какой-то внутренний свет. В самом деле, она ничем не напоминает ту женщину, с которой я встречалась в Лондоне.

Миллисент чувствовала себя счастливой, когда была уверена, что люди нуждаются в ней. Она приняла вызов, согласилась выйти замуж и взвалить на себя новую обузу из сострадания к несчастьям Лайона, превратившим его в калеку. Совсем недавно их с мужем связало глубокое чувство, но ведь они ни словом не обмолвились о своем будущем.

Вновь обрести силы, но при этом потерять Миллисент? Нет, Лайон не собирался платить такую цену. Он слишком любил эту женщину.

Раздался стук в дверь. В комнату вошли двое слуг, держа в руках подносы с чаем.

– Я, пожалуй, воздержусь от чая. Лучше поднимусь наверх и отдохну перед обедом.

– Мы здесь живем на деревенский манер, матушка, и обедаем в семь.

– Вот и хорошо. – Графиня с усилием поднялась на ноги. – Что ж, сэр Ричард, воспользуйтесь случаем и расскажите лорду Эйтону последние новости из Баронсфорда. Я думаю, он к этому готов.

Лайон проводил глазами мать и невольно задумался, что же еще предстоит ему услышать сегодня. Неужели известия, которые припас для него Мейтленд, еще хуже, чем подробности брачного соглашения с Миллисент, о которых он только что узнал?

Вайолет с трудом встала с коленей, вытерла рукавом рот и устало прислонилась к каменной стене дома. Ветер обдал ее водяными брызгами, и девушка подняла голову, подставляя пылающее лицо холодным каплям дождя.

Сегодня вечером вкус сыра вызвал у нее тошноту, а вчера утром ее едва не вырвало от запаха турнепса. Позавчера она не смогла удержать в себе даже слабый чай. Сердце Вайолет бешено заколотилось в груди. В последние две недели это повторялось каждый день. Девушку постоянно мутило. Сколько можно отрицать очевидное? Пора признаться хотя бы себе. Она беременна.

Вайолет сжалась, представляя все последствия этого ужасного открытия. Родить внебрачного ребенка! Теперь она непременно потеряет место, навлечет позор на свою семью, смешает с грязью свое доброе имя.

– Так ты сегодня придешь? – открыв дверь, спросила Амина.

– Да, я как раз тебя дожидалась, – солгала Вайолет, поспешно отступая от стены.

Девушки направились к одному из недавно отстроенных домиков. Там жили Амина и Джоуна. Почти каждый вечер у них собиралась шумная компания гостей – бывших рабынь. Женщины Мелбери-Холла любили Вайолет. Их дружба завязалась еще в те времена, когда был жив сквайр Уэнтуорт. Тогда Вай часто приходилось скрываться от хозяина в хижинах чернокожих женщин.

С тех пор многое изменилось. Одна из африканок, получив свободу, перебралась в Лондон, но остальные продолжали собираться почти каждый вечер. Беседуя и занимаясь рукоделием, они с удовольствием проводили пару часов вместе. Здесь всегда были рады видеть Вайолет, когда бы она ни пришла.

Вот и сегодня Вай была рада оказаться среди подруг. Здесь она чувствовала себя в безопасности. Она так долго изводила себя мыслями о своей беременности, что ей страстно хотелось отвлечься хотя бы на час или два. Вайолет никому не могла доверить свою тайну, даже Неду. Уж она-то представляла себе, как он отнесется к подобной новости.

– …у нее никогда не было мужа, но она оставила ребенка, когда ее продали этому доктору Домби.

Вайолет прислушалась к разговору, который вели между собой женщины.

– Я никогда об этом не слышала, – с удивлением сказала Амина, опуская на колени свое рукоделие.

– Ты тогда еще не родилась, детка, – ответила самая старшая из женщин, которую Уэнтуорт привез сюда, заметив в ней настоящий дар пивовара. – Я слышала, как люди говорили, что Охинуа – принцесса племени ашанти. Будто бы ее похитили с родной земли, что лежит к западу от священной реки в Африке. Ребенком она была настоящей красавицей, и ее сделали домашней прислугой. Она никогда не гнула спину на полях, как я, пока не стала работать на кухне. Ее никогда не били, как всех нас, но вот когда она подросла, тут-то все беды и начались.

– Беды? – тихо спросила Вайолет.

– Ну да, когда появились первые признаки, что Охинуа стала женщиной. Не знаю, сколько ей тогда было. Двенадцать или тринадцать. Но хозяин сразу же это заметил. Помню, как у нее начал расти живот, когда она забеременела в первый раз. – Старая негритянка печально покачала головой. – Но ребенок умер во время родов. Жена хозяина не позволила нам войти к Охинуа в ту ночь, когда начались роды. Хозяйка была бы довольна, если бы несчастная тоже умерла. Я и сейчас слышу, как бедняжка кричит от боли и страха.

– Ты сказала, что она оставила ребенка, – заметила Амина.

– Да, я так и сказала. Все это было задолго до того, как Охинуа научилась прерывать беременность, пока она еще не заметна. Так вот, по-моему, это случилось через год, а может, через два. У Охинуа снова начал расти живот. На этот раз родился мальчик.

– Ей удалось оставить его себе?

– У нее не было ни единого шанса. К тому времени хозяину она надоела, но он оставил ребенка в доме, а Охинуа отдал своему помощнику и другим мужчинам. Однако эта женщина оказалась им не по зубам. Она сбежала. Вскоре ее вернули и заклеймили, но она сбежала снова. Ее опять вернули и на этот раз нещадно высекли. Но Охинуа не сдавалась и пробовала бежать снова и снова.

– Чудо, что ей удалось все это вынести, – горестно вздохнула Амина.

Именно так все мы и думали. Но знаете, что самое удивительное? С каждым разом, когда ее ловили и возвращали обратно, Охинуа становилась все сильнее. С каждой новой поркой она становилась ближе к нам, рабам. Она была совсем юной, но ее имя уже было у всех на устах. И мы перестали думать о ней как о девчонке хозяина.

– Странно, что Домби ее купил.

Старая женщина воткнула иголку в шитье у себя на коленях.

– Из Порт-Ройала специально привезли доктора, чтобы он осмотрел жену хозяина. Ее трясло от лихорадки. Тогда-то Домби и наткнулся на Охинуа. Ей тоже нездоровилось, потому что ее жестоко избили и она еще не успела прийти в себя.

– Я помню Домби только в преклонном возрасте, – сказала Амина, – он казался неплохим человеком.

– Не знаю, – ответила старуха. – Может, у него и сохранились остатки совести, но как бы там ни было, Домби удалось купить Охинуа.

– Но это было только начало, настоящая известность пришла к Охинуа позже, – заговорила другая женщина, раньше хранившая молчание. – После смерти хозяйки лишь немногих из нас продали на другие плантации. Тогда-то мы и оказались на кухне в Мелбери-Холле, но видели Охинуа лишь от случая к случаю. Домби всюду таскал ее с собой, куда бы ни ехал. Так что мы встречались с ней только тогда, когда на плантацию вызывали доктора.

– Где только она не побывала, – добавила старуха. – А с ее острым умом она сумела научиться у старого Домби всему, что он знал. Но она училась не только у Домби. Когда им приходилось путешествовать на борту судна какого-нибудь работорговца, совершавшего свой рейд в Африку или обратно, Охинуа проводила все свое время в трюме вместе с африканцами. Поскольку Домби старался как можно меньше иметь дело с рабами, ими занималась Охинуа. Она выхаживала больных, утешала тех, чьи сердца разрывались от горя, стараясь узнать как можно больше о великой земле, с которой всех нас похитили.

– Да. Уж она-то знала, как помочь нам в наших бедах, – заметила вторая женщина, снова принимаясь за шитье.

– А что случилось с ее сыном? – спросила Амина.

Старшая из женщин пожала плечами.

– Не знаю. Вряд ли она когда-нибудь пыталась вернуться и разыскать его. Возможно, из мальчика сделали лакея или грума или что-то в этом роде. Кто знает?

– А что это была за плантация? – поинтересовалась Амина. – Кто был первым хозяином Охинуа?

– Это была плантация Хайда, детка. Именно там все и началось.