От Кеннингхолла к Норвичу вела широкая ровная дорога. Поднявшись на холм, Джейми придержала лошадь, чтобы полюбоваться раскинувшимся внизу городом. Щурясь от яркого полуденного солнца, она вглядывалась в узкие кривые улочки и островерхие крыши домов. Блестели высокие шпили собора. А на соседнем холме, словно грозный часовой, возвышалась мрачная громада древнего замка Норвич, уже много лет служившего Говардам темницей.
      Эдвард, заметив, что Джейми отделилась от остальных, направил было коня к ней, но девушка пришпорила свою серую в яблоках кобылу и присоединилась к группе. После того, что произошло вчера, Джейми ни за что на свете не осталась бы с Эдвардом наедине!
      Прошлым вечером ей удалось выскользнуть из-за стола, когда праздник был еще в самом разгаре. Укрывшись в спальне, она накрепко заперла дверь. Мэри пришлось постучать и назвать себя, прежде чем Джейми ее впустила. Джейми хотела рассказать кузине о том, насколько позволил себе забыться Эдвард, но стыдливость удержала ее от откровенности. Джейми знала, что ни в чем не виновата, однако чувствовала себя так, словно сама совершила что-то неприличное.
      Теперь Джейми боялась заговорить с Эдвардом. Он начнет задавать вопросы – вопросы, на которые у нее нет ответов. Быть может, она сама каким-то неосторожным словом или жестом дала повод считать себя доступной? Эдвард ошибся, но Джейми не знала, как объяснить ему это, чтобы не разрушить их дружбу и не уничтожить возможность иных, более достойных отношений.
      Тяжелые ворота растворились, и взору Джейми предстали заключенные. Их было множество – мужчин, женщин и детей в жалких лохмотьях, с изможденными серыми лицами. Судя по всему, они жили во дворе замка. Узники столпились у ворот: многие кричали, о чем-то умоляя, другие молчали и смотрели на Эдварда и его спутников горящими, ненавидящими глазами. Двое воинов, осыпая несчастных грубой бранью, пинками отгоняли их с дороги.
      Один мальчуган, не более пяти-шести лет, прижался к стене и не отрывал глаз от нарядного платья Джейми – должно быть, впервые в жизни видел такую роскошь. Джейми несколько раз оборачивалась в его сторону. Старческое личико ребенка, его худые, как веточки, ножки и безобразно раздутый от голода живот надолго врезались ей в память.
      Эдвард пристально наблюдал за Джейми, и серые глаза его странно поблескивали.
      – Кто эти несчастные? – спросила Джейми шепотом.
      – В основном враги короля, – ответил он, беря ее под руку. – Но есть и наши, местные преступники.
      Они поднялись по крутой лестнице и, пройдя извилистым коридором, оказались в огромном помещении. Когда-то, очевидно, это был большой зал замка Норвич.
      На деревянном полу, устланном грязной соломой, стояло или сидело около сотни людей. Джейми не удивили их лохмотья и измученный вид – она была готова к чему-то подобному. Поразил ее запах. От стоящего в темнице зловония к горлу подступала тошнота. Но Джейми сжала зубы и смело двинулась вперед.
      – Может быть, я напрасно привез тебя сюда? – послышался над ухом насмешливый шепот Эдварда. – Таким нежным цветам, как ты, вреден воздух, которым дышат простые смертные.
      Джейми смерила его уничтожающим взглядом, но промолчала. Постепенно ноздри ее начали привыкать к вони; она уже различала отдельные запахи – мочи, гниющего мяса, горелой овсянки… В дальнем конце зала раздавали кашу, намазанную на куски хлеба, судя по их виду, по меньшей мере недельной давности. Рядом мальчишка черпал воду из бадьи. Узники, грязные и оборванные, выстроились в очередь за своим скудным обедом.
      – Зачем ты держишь их здесь? – приглушенно спросила Джейми, повернувшись к Эдварду.
      – Мы служим королю, – пожав плечами, ответил он. – Многие из этих людей – преступники, нарушившие закон и ждущие допроса; некоторые – пленники, за которых мы надеемся получить выкуп.
      – А после допроса они остаются здесь… навсегда?
      – Что ты! Это было бы слишком разорительно! – Эдвард усмехнулся, блеснув стальными глазами. – Немногие выживают после беседы с Ридом, моим тюремщиком! Не слишком приятный человек этот Рид, но очень полезный. Он в курсе всего, что делается на побережье, – а то, что ему неизвестно, он обязательно узнает. У него безотказные методы.
      Джейми обвела темницу затравленным взглядом. Со всех сторон взору ее представали только боль, только грязь, только унижение и страдание.
      – Эдвард, что за ужасное место! – содрогнувшись, прошептала она.
      – Такова обратная сторона войны. У всего на свете есть свои темные стороны. – Он взял ее за руку. – Если хочешь наслаждаться властью и богатством, ты должна знать, какими средствами достается то и другое. Иначе твое наслаждение будет неполным.
      – Покажи тех, ради кого ты привез меня сюда, – с трудом выговорила Джейми.
      Эдвард кивнул и показал ей на середину зала. Там, на грязном полу, лежали пять или шесть человек: Джейми догадалась, что это и есть его последняя добыча. Пленники, захваченные на французском корабле.
      – Милорд! – к ним приблизился массивный краснолицый человек с дубиной в руке.
      Эдвард нетерпеливо обернулся к нему:
      – Чего тебе, Рид?
      – Милорд, испанец, похоже, вот-вот сломается. Вы, кажется, хотели с ним поговорить? Тогда пойдемте, а то как бы концы не отдал – уж больно слаб, еще несколько ударов, и ноги протянет.
      – Хорошо, – кивнул Эдвард и обратился к Джейми: – Подожди меня здесь. Я сейчас вернусь.
      Джейми проводила его глазами. Эдвард и тюремщик направились к нише в темном углу: прищурившись, девушка разглядела там силуэт человека, словно распятого на стене. Камень рядом с ним почернел от крови.
      Джейми снова посмотрела на пленников, захваченных Эдвардом в последнем бою. Двое из них были хотя и в изорванном, но дорогом платье, какое носит французская знать. Джейми вдруг поняла – Эдвард надеется, что она узнает кого-нибудь из французов, и таким образом выяснится, какого выкупа можно за него ожидать. Джейми содрогнулась от отвращения. Да, грязную работу припас для нее Эдвард. Впрочем, что обижаться – разве он не в своем праве? Она приняла гостеприимство его отца и обязана платить им обоим безоговорочной верностью.
      Донесся свист кнута и пронзительный крик. Джейми зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть тоже. Обернувшись, она увидела, как Эдвард наклонился над несчастным испанцем, но, как видно, ничего не добившись, отступил в сторону. Рид снова занес кнут. Джейми зажмурила глаза и попятилась, неосознанно стремясь скрыться от страшного зрелища.
      Пятясь, она споткнулась о чью-то ногу. Страшно исхудавший человек смотрел на нее пустыми глазами, словно ничего уже не видел. Он схватился рукой за грудь и зашелся в надрывном кашле. Изо рта его стекла на грудь струйка крови. Джейми шарахнулась в другую сторону и оказалась возле французов.
      Они о чем-то тихо разговаривали между собой: Джейми различила слова «западнее», «скоро». Бросив осторожный взгляд на Эдварда, она хотела было подойти поближе, но, заметив ее, французы тут же смолкли.
      Рядом с ними на соломе лежал старик в килте и тартане – Джейми узнала цвета клана Макгрегоров. Шотландец! Эдвард не говорил, что захватил в битве шотландцев! Опустившись перед ним на колени, Джейми поняла, что старик мертв. Положив руку ему на плечо, она прошептала молитву об упокоении его души и хотела уже отойти прочь – но что-то мешало ей. Мешало в буквальном смысле слова – кто-то держал ее за юбку. Джейми едва не вскрикнула: на секунду ей показалось, что это мертвец схватил ее за подол, чтобы утащить с собой на тот свет. Однако держащая ее мускулистая рука явно не принадлежала мертвецу. Джейми хотела позвать на помощь – но тут же поняла, что не сделает этого. Пленные и так терпят невыносимые муки. Она не принесет им новых страданий. Она справится сама.
      Человек, не дававший Джейми уйти, лежал на куче грязной соломы. Плащ, прикрывающий тело, пропитался кровью. Волосы, упавшие на лицо, мешали разглядеть его. На ногах пленника Джейми заметила высокие сапоги, какие носят французские рыцари.
      Джейми украдкой осмотрелась, проверяя, не заметили ли ее спутники неладного. Но Эдвард был занят допросом, а двое воинов у дверей о чем-то спорили и не обращали внимания на то, что творится вокруг. Один из них поймал взгляд Джейми; она кивнула ему и отвернулась. Притворяясь, что разглядывает закопченные стены, на которых кое-где мелькали остатки старинной росписи, Джейми подергала юбку – напрасно. Умирающий пленник, должно быть, в бреду крепко вцепился в нее и не отпускал.
      Джейми присела – ив тот же миг сильные пальцы схватили ее за руку.
      Вся сила воли понадобилась Джейми, чтобы немедленно не закричать. Пленник приподнялся на локте: лицо его было по-прежнему скрыто растрепанными волосами, и Джейми видела только волевой подбородок.
      – Джейми! – прошептал пленник.
      Кровь застыла у нее в жилах при звуке его голоса. Джейми не нужно было смотреть ему в лицо: этот голос она узнала бы из тысячи.
      Малкольм.
      Он с усилием откинул волосы. В душе у Джейми царило смятение: ей казалось, что все это – страшный сон. «Почему, – думала она, – почему именно он… и именно здесь?»
      – Джейми! – повторил он. – Это не сон… это действительно ты…
      Джейми не знала, что ответить. Перед ней был человек, предавший ее, – человек, которого она поклялась ненавидеть, которому много раз желала смерти. Вот он лежит, бледный, израненный, невыносимо страдающий. Почему же она не рада? Почему боль ледяными когтями сжала ей сердце?
      Из ниши снова раздался крик, и Джейми невольно обернулась.
      – Не привлекай к нам внимания, – тихо, но твердо приказал Малкольм.
      – Но ты ранен, – прошептала Джейми, тщетно стараясь, чтобы голос ее звучал бесстрастно. – Я прикажу привести врача.
      Малкольм сжал ее запястье так, что Джейми едва не вскрикнула.
      – Нет! – воскликнул он. – Ничего никому не говори. Ты меня не знаешь.
      – Но ты умрешь!..
      – Значит, так суждено, – хрипло прошептал Малкольм. – Лучше умереть, чем позволить этим стервятникам тянуть деньги из моего клана!
      Боль, терзавшая сердце Джейми, стала невыносимой.
      – Я не позволю им издеваться надо мной, – говорил Малкольм. – Пусть умру, но честь свою не предам. Уходи, милая. Иди и забудь, что меня видела. Но потом… когда-нибудь… дай знать родным. Если ты… если я тебе не совсем безразличен, пожалуйста, сделай это… Я прошу совсем немного…
      Джейми высвободила руку и взглянула ему в глаза. В их темных глубинах читалась мольба – как это не похоже на Малкольма! Джейми встала и сделала неуверенный шаг в сторону. Резкий голос Эдварда заставил ее обернуться.
      – Ну, как моя добыча?
      – Тебе крупно повезло, Эдвард, – небрежно ответила Джейми.
      Эдвард удивленно поднял брови. Джейми указала ему на Малкольма: взгляд ее был холоден и тверд, как камень.
      – Посмотри вон на того раненого, во французском наряде. Это Малкольм Маклеод, вождь могущественного клана Маклеодов. Самый богатый землевладелец на Западных островах, если не считать графа Арджилла.
      Глаза Эдварда сверкнули алчностью: он подошел ближе и обнял Джейми за талию.
      – Этот человек, – продолжала она, – принесет тебе королевский выкуп… если только выживет.

      – Предательница! – хрипло прорычал Малкольм. – Подлая, лживая тварь!
      Сверхъестественным усилием ему удалось подняться на ноги и двинуться к ней. Остальные пленники отшатнулись. Джейми стояла, будто вросла в землю, готовясь вынести всю тяжесть его гнева.
      – Будь ты проклята!. – закричал Малкольм, протягивая руки к ее горлу, – но в этот миг Рид ударил его по голове своей дубиной. Шотландец покачнулся и повалился на колени. Тюремщик занес дубину снова, но Эдвард шагнул вперед и сам пнул Малкольма ногой.
      Из груди Джейми рвался отчаянный крик – но на лице ее не отразилось ничего, кроме холодного безразличия.
      – Ты… мерзкая ведьма… – хрипел Малкольм, пытаясь подняться. Рид снова занес дубину, готовясь раздробить ему череп.
      – Прекрати, Рид. Он нужен мне живым.
      Тюремщик удивленно покосился на Эдварда, но подчинился.
      Малкольм поднялся на одно колено. Все тело его дрожало от напряжения. Свежая ссадина на голове кровоточила, и кровь капала на разорванный ворот. Джейми сжала кулаки, чтобы не выдать своих чувств.
      Затуманенный взор Малкольма немного прояснился, остановившись на ней; лицо вновь исказилось яростью. Джейми хотела отвести взгляд, но не могла.
      – Какой же я дурак… как я мог… довериться тебе… – Губы его дергались от боли, и слова вылетали из груди вместе с коротким, затрудненным дыханием. – Шлюха… Грязная английская шлюха… – Он снова протянул к ней руки, но Рид действовал без промедления. Новый глухой удар – и Малкольм упал на землю, скорчившись, словно сухой лист в огне.
      Кажется, Джейми вскрикнула – но ее слабый голос был совершенно заглушён ревом Эдварда:
      – Что ты наделал, идиот! А если он умрет?
      Джейми упала на колени, словно подкошенная. Из раны на голове Малкольма обильно сочилась кровь. Джейми, приподняв подол, оторвала край от нижней юбки и, приложив к ране чистый кусок льна, прижала в двух местах. Она не осмеливалась поднять глаз, зная, что не сумеет скрыть переполняющее ее отчаяние.
      – Он мертв?
      Джейми почувствовала на плече руку Эдварда. По-прежнему не поднимая глаз, она пощупала горло Малкольма. Там еще бился слабый пульс.
      – Нет пока, – задыхаясь, ответила она. – Но кровь не останавливается, и он скоро умрет, если только… если мы не позовем врача.
      Эдвард отошел в сторону и, подозвав знаком одного из своих офицеров, тихо сказал ему что-то. Офицер побежал к выходу. Джейми оторвала от своей юбки еще кусок ткани и заменила промокшую повязку новой. При этом она немного повернула неподвижное тело; плащ соскользнул и обнажил раны Малкольма. Одна – огромная, с запекшимися краями – чернела в спине; другая, поменьше, – на груди, у самого сердца. Малкольма проткнули мечом насквозь, ударом в спину. Джейми замерла от страха. Если он выживет, это будет просто чудо. Удивительно, что меч не задел ни сердца, ни легкого.
      Рядом снова появился Эдвард.
      – Рана на груди тоже кровоточит, – проговорила Джейми.
      – Мы берем его с собой, – объявил Эдвард. – В лапах Рида он и этой ночи не переживет!
      Джейми мгновенно поднялась на ноги. Она не из тех, кто раскисает и дает волю своим чувствам. Видит бог, время для этого сейчас самое неподходящее. Она должна сделать все, чтобы Малкольм выжил, остальное ее не касается.
      Эдвард взял ее под руку и грубовато развернул к себе. Джейми спокойно выдержала его взгляд.
      – Детка, я тобой горжусь! – объявил он. – Сегодня ты сослужила мне большую службу!

      Стройный, изящный человек в роскошном наряде придворного отвернулся от своих собеседников и устремил скучающий взгляд в окно. За окном он увидел Джейми Макферсон: то и дело оглядываясь через плечо, девушка спешила через сад к конюшням, и растрепавшиеся черные косы хлестали ее по спине. «Странно, – подумал придворный. – Как будто от кого-то прячется; совсем не похоже на нее».
      – Черт меня побери, Серрей, но ты – просто слабак! Если бы не уважение к нашей покойной матери, я был бы готов поклясться, что в тебе нет ни капли крови Говардов!
      Генри Говард, граф Серрей, оторвался от окна и смерил брата ироническим взглядом.
      – Что это с тобой, братец? Несварение желудка – объелся французами? Или тебе надуло голову попутным ветром?
      Серрей был ниже Эдварда ростом и гораздо уже в плечах, однако в поведении его чувствовалась уверенность в себе. Этот человек был полон чувства собственного достоинства, которого явно не хватало младшему брату.
      – Тебе, Генри, и в голову не пришло меня поздравить! – огрызнулся в ответ Эдвард. – Что, завидуешь моим успехам?
      Серрей пожал плечами и отвернулся, прекрасно зная, что этот презрительный жест еще сильнее распалит обиду брата.
      Герцог Норфолк с усмешкой наблюдал за перепалкой сыновей. Они в самом деле разные, как небо и земля, думал он. Эдвард горяч и вспыльчив; Генри мягок и нежен с друзьями, а с врагами холоден как лед. Эдвард превыше всего ценит силу, Генри – ум и знания. Эдвард – воин; Генри – мыслитель и поэт.
      Норфолк никогда не мог понять старшего сына. Нет, Генри не был трусом; он не раз делом доказывал свою храбрость. Однако воинские забавы его не привлекали: полю боя он предпочитал библиотеку, турнирам и сражениям – беседы с давно умершими писателями. Когда Серрей начал переводить для друзей «Энеиду» Вергилия, герцог понял, что старший сын не оправдает его ожиданий. А его увлечение итальянскими любовными стишками – куда это годится? Разве это подходящее занятие для отпрыска столь знатной фамилии?
      Эдвард же, резкий, самолюбивый и непреклонный, как две капли воды похож на самого герцога в юности. Как и старый Норфолк в молодости, он стремится к самоутверждению и выбирает для этого те же способы: герцог в свое время сражался с шотландцами на Флодденских полях, Эдвард берет на абордаж французские корабли. Единственное, чего не хватает Эдварду, – терпения и рассудительности. Но это приходит с возрастом. Со временем, думал Норфолк, младший сын станет идеальным лидером. Просто идеальным.
      Братья продолжали перебранку, и Норфолк решил, что пора прекращать эту забаву. Эти двое вечно спорили и ругались; еще в детстве Генри научился выводить Эдварда из себя короткими язвительными репликами. Эдвард проигрывал брату в остроумии, терялся, злился, чувствуя себя беспомощным, и в конце концов бросался на Генри с кулаками. Вот и сейчас – если их не остановить, они, пожалуй, схватятся за мечи!
      – Генри, Эдвард, довольно! – приказал герцог, стукнув узловатым кулаком по столу. – Генри, я хочу услышать, что произошло с тобой при дворе; что ты умеешь выводить Эдварда из себя, я и так знаю.
      Братья повернулись к отцу.
      – Мои извинения, ваша светлость! – улыбнулся Генри, склоняясь в изящном придворном поклоне. Затем лицо его омрачилось. – Как я уже говорил, отец, король мной недоволен, и не без причины. Боюсь, я слишком резко отозвался о том внимании, которое уделяет Генрих нашей кузине Кэтрин.
      – Какое тебе дело, если он и влюблен в Кэтрин? – раздраженно прервал брата Эдвард. – Всем известно, что король вот-вот аннулирует свой брак с Анной Клевской, так что…
      – Мне, Эдвард, до этого самое прямое дело, и тебе тоже, – негромко, но твердо ответил Генри. – Если ты забыл, напомню: с тех пор, как наша кузина Анна Болейн встретила безвременный конец, состояние и репутация нашей семьи сильно пошатнулись. Если кузина Кэтрин… если вообще какая-нибудь женщина из семейства Говард снова вызовет неудовольствие короля, придворная карьера отца закончится раз и навсегда. А с ней – и денежные подачки, и выгодные поручения от короля. И тебе, милый братец, не на что будет играть в пирата!
      – Играть?! – взревел Эдвард, вскакивая с места.
      – Эдвард, сядь на место! – скомандовал Норфолк. Несколько мгновений Эдвард боролся с гневом, но наконец плюхнулся обратно в кресло.
      Генри прав, думал Норфолк, легкомысленная красавица Кэтрин вполне способна наделать глупостей, и тогда неприятности неизбежны. Уже два месяца, с первого появления Кэтрин при дворе, король буквально не давал ей проходу. «Племянница – та еще штучка», – усмехнувшись, подумал Норфолк. Дерзкая, самолюбивая, жадная до развлечений… Неудивительно, что король положил на нее глаз. Но так же верно и то, что любовь ревнивого короля легко может превратиться в ненависть. Только прошлой осенью Норфолку пришлось уволить учителя музыки – Кэтрин завела с ним шашни. Да, эта девчонка, если не остепенится и не научится следить за собой, может доставить немало хлопот.
      «Но Кэтрин, несомненно, умна, – возразил сам себе Норфолк, – и отлично понимает, как важно в ее нынешнем положении держать себя в руках. Разве ей не известна печальная судьба Анны Болейн? С другой стороны, если Кэтрин станет королевой, для всех Говардов это будет таким рывком вверх…»
      – Генри, – повернулся он к старшему сыну, – почему ты считаешь, что Кэтрин станет для короля неподходящей парой?
      – Надеюсь, что они подойдут друг другу, – без особой надежды в голосе ответил Серрей. – Но вы, отец, сами знаете, что Кэтрин вдвое моложе короля – моложе не только телом, но и душой. Она взбалмошна, бесстрашна и непомерно горда; он ревнив, угрюм и подозрителен. Такое сочетание опасно.
      – И ты, разумеется, высказал все это королю в лицо! – фыркнул Эдвард.
      Серрей с кривой улыбкой обернулся к брату:
      – Совершенно верно. Он почернел от злости: такого выражения лица я не видал у него со дня того памятного спора с сэром Томасом Мором.
      – Ты играешь с огнем, Генри, – мрачно заметил Норфолк.
      – Знаю, отец. Но я подумал… – Серрей слегка замялся. – Отец, все мы знаем, что за характер у Кэтрин. Как ни добродетельна была Анна, но, стоило ей лишь однажды рассердить короля – и голова ее оказалась на плахе. Она продержалась несколько лет: Кэтрин, боюсь, и года не продержится. В тот раз даже вы, отец…
      – Достаточно, Генри!
      – Вы правы, довольно о прошлом, – ответил Серрей и, помолчав, добавил: – Когда к королю вернулась способность дышать и говорить, он приказал мне отправляться домой.
      – Ну что ж, – сухо заметил герцог, – от дворца Нонсач до замка Кеннингхолл путь недолгий.
      – Да, отец, вам не придется скучать в дороге.
      – О чем ты? – удивился герцог. – Что ты хочешь этим сказать?
      – Король повелел передать вам и моему прославленному брату приказ немедленно явиться ко двору.
      – Так что же ты молчал!.. Клянусь ранами господними, я ведь покинул двор всего месяц назад!
      Норфолк вскочил и принялся расхаживать по залу туда-сюда. «Зачем я понадобился королю? – думал он. – Может быть, Генрих просто хочет похвалить и наградить Эдварда за удачную экспедицию? Но зачем же тогда вызывать ко двору самого герцога? Только для большей парадности? Или у короля что-то другое на уме?»
      Герцог знал короля много лет, бывал и в фаворе, и в немилости. И до сих пор Генрих поражал его своей непредсказуемостью. Угадать намерения скрытного и подозрительного Тюдора было почти невозможно. Но один урок герцог усвоил твердо: самое страшное, в чем может провиниться придворный, – заставить Генриха ждать.
      Герцог бросил взгляд на Эдварда. Грубовато-красивое лицо молодого человека светилось гордостью – как же, сам король посылает за ним!
      – Что ж, Эдвард, – вздохнув, обратился к сыну Норфолк, – прежде чем лопнуть от гордости, не хочешь ли распорядиться насчет того шотландца, которого при везли из Норвича твои люди?
      Лицо Эдварда на мгновение омрачилось.
      – Ах да, – произнес он, бросив взгляд в окно, по направлению к конюшням. – Может быть, мне стоит преподнести этот трофей королю…
      – Ни в коем случае! – предупредил его герцог. – Король получит новое французское судно, и хватит с него. Шотландца и выкуп за него лучше оставь себе.
      – Кого это ты захватил, Эдвард? Черного Дугласа? – бросил через плечо Серрей.
      – Нет, Серрей, всего-навсего лэрда клана Маклеодов.
      – Лэрда Маклеодов? – Серрей помолчал. – Хорошо, Эдвард, я готов истязать его вместо тебя, пока ты не вернешься из дворца.
      – Герцог коротко рассмеялся:
      – Представь, Серрей, твой брат действительно захватил отличную добычу. К сожалению, пленник жестоко изранен – поэтому Эдвард и привез его сюда.
      – Вы думаете, он не выживет?
      – Это зависит от ухода, – ответил Норфолк.
      – Что ж, у нашей семьи большой опыт в истреблении шотландцев, – сухо усмехнулся Серрей.
      – Благодаря именно этому, как ты выразился, опыту Говарды заняли нынешнее высокое положение, – проворчал в ответ Норфолк. – Не беспокойся, Эдвард, – обратился он к младшему сыну, – Серрей за всем присмотрит. Твой шотландец остается в надежных руках.
      Серрей, пожав плечами, повернулся к брату:
      – Разумеется, братец. Мы выходим твоего пленника.
      Эдвард улыбнулся.
      – Отлично, Серрей! Сделай это для меня, ладно?
      – Разумеется, – ответил граф и снова отвернулся к окну.
      – Ты играешь в опасную игру, Эдвард, – прошептал он, поглядывая в сторону конюшен. – Быть может, платить придется не шотландцам, а тебе самому. И плата будет высока… Очень высока.

      В ноздри Малкольму бил запах гниющего мяса. Лоб горел, а в голове как будто гремела сотня барабанов. К горлу подступала тошнота. Малкольм попытался открыть глаза – но даже это простое движение вызвало такой острый приступ боли, словно в теле его не осталось ни одной целой косточки.
      Туман в голове сменился страхом – Малкольм понял, что боится вздохнуть. Что, если при малейшем движении сломанные ребра, словно кинжалы, вопьются ему в легкие?
      Малкольм снова потерял сознание.
      – Милая моя, здесь не место для леди из знатного семейства. Лучше пришлите служанку, чтобы она помогла мне ходить за больным.
      Джейми покачала головой в ответ на слова замкового врача, немолодого валлийца.
      – Я привезла его сюда, мастер Грейвс. Я должна позаботиться о том, чтобы он выжил.
      – Вы ему уже ничем не поможете. Боюсь, что и я тоже. Он потерял слишком много крови, и нам остается лишь надеяться на судьбу. Все, что мы можем сделать…
      – Стоять и смотреть, как он умирает? Так, что ли? – прервала его Джейми, осторожно поднимая Малкольму голову и кладя к себе на колени. – Не будем спорить: просто скажите, что надо делать.
      Старик расправил согнутые ревматизмом плечи, вытер руки чистой тряпочкой и пригладил седеющие рыжие волосы по сторонам лысой макушки. Он прожил долгую жизнь, но такой девушки еще не встречал. Даже сейчас, когда волосы ее растрепались, а элегантный серый плащ покрылся кровавыми пятнами, Джейми Макферсон казалась совершенно не на месте в этой грязной полутемной комнатке, предназначенной для пленников: Она явилась на конюшню почти сразу после того, как раненого доставили из Норвича сюда; на плаще ее уже были пятна крови, и доктор подозревал, что сегодня, когда он закончит штопать беднягу-шотландца, их станет гораздо больше.
      Врач не жалел сил, чтобы отговорить девушку от ее решения. Только женщин ему здесь не хватало! Что, если она начнет рыдать при виде крови или свалится в обморок в самый неподходящий момент? Но вскоре валлиец понял, что ошибся в Джейми. Она не похожа на других женщин. Много бы он отдал за такую помощницу!
      Джейми поднесла к губам Малкольма чашу с целебным питьем и, осторожно приоткрыв ему рот, влила сквозь запекшиеся губы несколько капель.
      – Пусть выпьет как можно больше, – заметил врач, следя, как судорожно сокращается горло больного. – Ему нужно много пить, иначе лихорадка убьет его!
      Джейми кивнула и влила в рот Малкольму еще несколько капель. Сейчас она забыла о своей обиде, о ненависти к гордому шотландцу. Все старые обиды казались детскими и несерьезными в сравнении с реальностью его страданий. Сердце Джейми разрывалось. Малкольм Маклеод унизил ее и причинил ей боль. Джейми мечтала об отмщении, но такого она и представить себе не могла.
      Вглядываясь в искаженное до неузнаваемости лицо Малкольма, Джейми думала: знает ли он, кто дает ему пить? Если бы он открыл глаза – хоть на мгновение! Пусть обрушит на нее свой гнев, пусть, как в замке Норвич, бранит самыми черными словами за то, что она привезла его сюда! Пусть – она стерпит все! Это лучше, чем сидеть и видеть, как он медленно угасает у нее на глазах.
      В горле у Малкольма что-то хлюпнуло, и целебное питье потекло по подбородку. Даже сейчас, не видя и не узнавая, он отвергал ее.
      – Нет, не выживет, – прошептал Грейвс, прислушавшись к затрудненному дыханию шотландца. – Взгляните на его грудь, на голову… Раны снова кровоточат. Сильней, гораздо сильней, чем прежде. Смотрите, рана на плече снова открывается!
      С отчаянной решимостью хирург схватил иглу и принялся быстрыми, уверенными движениями зашивать рану на плече.
      Малкольм думал, что сойдет с ума от боли. Но, когда мука стала нестерпимой, он вдруг понял, что может избавиться от нее – прямо сейчас. Это так просто… удивительно, что он до сих пор не догадался. Достаточно выйти из тела – и боль утихнет!
      Так он и сделал – взлетел, точно облако, гонимое ветром. Где-то рядом раздавались голоса, но Малкольм не понимал слов. Взглянув вниз, он увидел потемневшую от крови охапку соломы, а на ней – собственное безжизненное тело. Над ним склонились двое; женщина показалась Малкольму знакомой, но он уже не мог вспомнить, где и когда ее видел. Да и не все ли равно? Он поднимался все выше, прочь от друзей и врагов, от унизительной слабости и невыносимой боли. Он был свободен.
      Где-то в вышине открылась дверь: Малкольм скорее почувствовал ее, чем увидел. Неведомая сила властно влекла его к этой двери. За ней сверкало солнце и сияли голубизной безоблачные небеса. Там ждали Малкольма мир и покой…
      – Черт тебя побери, Малкольм Маклеод! Ты не умрешь!