Словно ледяная стрела пронзила ее от макушки до пят, пригвоздив к месту.
      – Нет! – непослушными губами прошептала Джейми.
      – Твоя мать, Мэри Болейн, была родной племянницей его светлости герцога Норфолка. Некоторое время она была любовницей короля Генриха; затем бежала на континент, где тайно родила тебя. После смерти Мэри твоя тетя Элизабет Болейн и ее муж Эмброуз Макферсон воспитали тебя как собственную дочь. Малкольм, подтвердите, что я говорю правду!
      – Я ничего не могу утверждать, – процедил Малкольм. – Я слышал, что у Мэри был сын, который умер в младенчестве.
      Френсис удивленно взглянула на Малкольма. Но Джейми не могла обманывать себя: один взгляд в лицо Малкольму – и стало ясно, что Френсис говорит правду и он это знает. Он просто старается защитить ее от страшного известия.
      – Френсис, расскажите мне все, что знаете, – тихо попросила она.
      – Дорогая, больше мне почти и нечего рассказывать. Не понимаю, почему Элизабет Болейн решила скрывать твое происхождение ото всех и от тебя в том числе.
      Этого Малкольм не выдержал.
      – И это, по-вашему, правда? – начал он обвиняющим тоном. – Хорошо, предположим, в подобных слухах есть доля истины; но кто вам сказал, что это вся правда? Можно подумать, Элизабет совершила преступление тем, что спрятала девочку от английских палачей! А что бы вы сделали, леди Френсис, если бы ваши сестры одна за другой гибли от руки короля?
      – Но королева Анна была виновна, – пролепетала смущенная Френсис.
      – В чем же? – спросил Малкольм. – В том, что не смогла дать королю наследника? И этого, по-вашему, достаточно, чтобы отправить женщину на плаху? Или в том, что ее царственный супруг положил глаз на Джейн Сеймур и именно поэтому решил избавиться от надоевшей жены? А обвинения в колдовстве… ну, это просто смешно. Нет, не колдовство погубило королеву, а распутство и жестокость ее венценосного мужа!
      – Нет! – воскликнула Френсис, прижав руку ко рту. – Не говорите так!
      Взмахом руки Малкольм отмел ее возражения.
      – Нет, говорите вы? Может быть, вам известно, как погибла Мэри Болейн? Я вам расскажу: ее зарубил англичанин на глазах у ее сестры Элизабет!
      – Малкольм! – умоляюще воскликнула Джейми, вскакивая и простирая к нему руки. Взволнованный взгляд ее встретился с его темными глазами, пылающими гневом. – Не надо так. Ты же знаешь, леди Френсис не желает мне зла!
      Шотландец провел рукой по лицу, словно стирая следы гнева.
      – Хорошо, оставим это. Но знаете, графиня, великий Эразм, у которого учились мы с вашим мужем, не раз повторял, что порой лишь тонкий волосок отделяет Истину от Лжи. За прошедшие недели я привык думать о вас как о мудрой и благородной женщине, достойной такого мужа, как Серрей. Все, о чем я вас прошу, – семижды семь раз подумать, прежде чем предъявлять людям, которых вы не знаете, тяжкие обвинения. Чей бы дочерью ни была Джейми – Элизабет, Мэри да хоть самого царя Соломона! – заверяю вас, все, что сделали для нее Элизабет и Эмброуз, было сделано только из любви.
      – Я верю, Малкольм, – тихо ответила Френсис.
      – Тогда прошу извинить, миледи, за мою излишнюю резкость. Но я не мог сидеть и спокойно слушать, как чернят дорогих мне людей.
      Френсис, кивнула, смущенно потупившись, затем поднялась с места.
      – Джейми, думаю, вам с Малкольмом многое нужно обсудить. Поверь, у меня и в мыслях не было оскорбить тех, кто тебе дорог. Что же касается твоего происхождения… – Она грустно улыбнулась. – Правда это или нет, но его светлость в это свято верит. А значит, и Эдвард тоже.
      Графиня подошла к Джейми и жестом участия дотронулась до ее руки. Взгляд ее серых глаз был честен и прям, в нем читалось сострадание.
      – Я вас оставлю. – Френсис пошла к двери, но, что-то вспомнив, остановилась на полпути: – Да, я выторговала у Серрея лишний день на сборы. Ты уедешь только послезавтра.
      – Миледи! – остановил графиню резкий оклик Малкольма. Френсис обернулась на пороге. – Скажите, – овладев собой, Малкольм заговорил гораздо мягче, – откуда вы и все прочие узнали то, что вы сейчас рассказали Джейми?
      Френсис могла бы не отвечать на этот вопрос, но, к удивлению Джейми, сочла возможным дать ответ.
      – До сегодняшнего дня я не знала, что ты – родня Говардов, – заговорила она, оборачиваясь к девушке. – Но, насколько я поняла из слов мужа, его светлость знал об этом еще с… – Она вдруг сбилась и замолкла, уставившись себе под ноги.
      – Френсис, когда он узнал об этом? – настаивала Джейми.
      – Твоя тетка, Анна Болейн, открыла герцогу эту тайну накануне казни, – помявшись, ответила Френсис. – Думаю, она надеялась, что ее дядя расскажет эту новость королю и тем вымолит ей прощение.
      – Но его светлость не выполнил ее просьбы? – тихо спросила Джейми.
      Френсис покачала головой:
      – Не знаю. Просто не знаю. На суде его светлость был представителем короля, но после казни впал в немилость. Может быть, он пытался поговорить с королем, но тот просто не стал его слушать.
      Френсис пожала плечами и умолкла, смущенно глядя на кузину. Слова были не нужны: обе женщины прекрасно знали, что король не пропустил бы такую информацию мимо ушей. Герцог Норфолк попросту предал свою несчастную племянницу.
      – Анна погибла на плахе, – закончила Френсис, – это все, что я знаю!
      И она вышла, тихо прикрыв за собою дверь.
      Джейми молча смотрела ей вслед, в голове у нее роились давно похороненные воспоминания.
      Баржа покачивается на речных волнах, за окошком проплывают зеленые французские берега. Дверь каюты распахивается, и Джейми нерешительно входит внутрь. Хрупкая, необыкновенной красоты женщина с черными как смоль волосами протягивает руки ей навстречу. Джейми знает, что мама больна: ей нельзя выходить на воздух…
      Тогда Джейми было всего четыре года, но она очень хорошо запомнила мать. Чувствуя нависающую над ней смертельную угрозу, Мэри вспомнила о дочери: она ласкала малютку с болезненной нежностью, словно стараясь стереть из ее памяти те месяцы и годы, когда девочка была лишена материнской ласки.
      Джейми обхватила себя руками: холод прошлого пронизал ее до костей. Сейчас ей вспомнились похороны.
      На окраине города, опустошенного страшным пожаром, двое угрюмых мужчин роют могилу. Маленькая Джейми стоит рядом. Она не понимает, что происходит: если мама ушла на небеса, то кого и зачем собираются зарыть в землю эти хмурые люди?
      Дядя Филипп берет девочку на руки, и Джейми прячет лицо у него на плече. Только она знает секрет: дядя Филипп – на самом деле тетя Элизабет. Много лет она странствовала вместе с Мэри и ее дочерью, притворяясь мужчиной, чтобы их странная компания не вызывала подозрений. Элизабет зарабатывала на жизнь всей семье своим талантом художницы. Картины продавались под именем Филиппа Анжу.
      Потом – долгий путь в далекую Шотландию. Ночные слезы и молитвы о прощении. Девочка знала: мама умерла из-за нее. Бог отнял у нее маму, потому что Джейми больше любила тетю Элизабет.
      Огромный человек подхватывает ее на руки и поднимает к небесам. Джейми визжит – страшно падать с такой высоты! – но мгновенно успокаивается, взглянув ему в лицо. На ее взгляд, великан некрасив – лицо его пересечено шрамом; но глаза у него синие, как море в солнечный день, и добрые-предобрые, и Джейми понимает, что этот человек ни за что ее не уронит. Голос его грохочет, как гром: Джейми с трудом разбирает смысл слов, произносимых со странным акцентом, но догадывается о сути сказанного. Добрый великан обещает любить ее и Элизабет и заботиться о них до конца своих дней. Он никогда-никогда не позволит Элизабет уйти на небеса! Великана зовут Эмброуз Макферсон, но Джейми скоро начнет называть его папой.
      Джейми почувствовала, что дрожит все сильнее. Нет, Генрих Английский – ей не отец. Ее отец – Эмброуз, который много лет любил ее и заботился о ней как о родной дочери.
      Малкольм привлек Джейми к себе, и она спрятала лицо у него на груди, радуясь, что может разделить свое горе с самым близким человеком на свете.
      Он крепко прижал ее к себе и погладил по спине.
      – Мне жаль, Джейми, – прошептал он ей на ухо. – Очень жаль, что правда вышла на свет таким образом.
      Джейми подняла на него полные слез глаза. – Но это действительно правда, хоть Макферсоны много лет скрывали ее от всех, включая и тебя. Я очень давно знаю твоих приемных родителей, и, поверь, Джейми, они делали это, чтобы защитить тебя.
      Малкольм грустно замолчал, и тогда Джейми произнесла: – Да, понимаю. Ведь мир, с которым мне теперь предстоит встретиться, жесток. От опасностей, которым я подвергла себя добровольно, покинув Шотландию они и пытались меня оградить.
      Малкольм осторожно заправил ей за ухо выбившуюся прядь.
      – Ты сердишься на них? На Эмброуза и Элизабет?
      – Что ты! – воскликнула пораженная Джейми. – Как можно? Как можно сердиться на них за то, что они защищали, берегли и любили меня как родную дочь! – Она прижалась ухом к его груди, слушая, как бьется сильное большое сердце. – Они никогда не делали различий между мной и своими детьми, и за это я любила их еще больше. Ведь я всегда знала, что я – не родная дочь Макферсонов.
      – Так ты знала?
      – Только часть правды, – ответила Джейми. – Я всегда знала, что моя настоящая мать – Мэри. Я даже помнила, как мы с ней странствовали по Европе, но понятия не имела, отчего она умерла.
      – Теперь знаешь, – глухо ответил Малкольм.
      Глаза Джейми снова затуманились слезами; совладав с собой, она взглянула Малкольму в лицо.
      – Что же до отца – ни в детстве, ни позже я не спрашивала, кто мой настоящий отец. Да и что значит «настоящий»? Эмброуз Макферсон всегда заботился обо мне, и я полюбила его как родного. Для меня настоящий отец он и никто иной.
      – Ты всегда называла их отцом и матерью…
      – Потому что так оно и было! Я хотела, чтобы они были моими родителями, и молила бога об одном: чтобы они любили меня как дочь! – Волнение сдавило ей горло; она не могла продолжать.
      – И господь внял твоим молитвам, – тихо и нежно ответил Малкольм.
      – Есть кое-что еще. Даже сейчас мне трудно в этом признаваться. Еще при жизни Мэри я втайне мечтала, чтобы моей матерью была Элизабет. – Она смахнула набежавшую слезу. – Воспоминания о Мэри неразрывно связаны для меня с жизнью во Флоренции, когда она… когда она отвергала меня. А Элизабет никогда не стыдилась дарить мне свою любовь. Тетка дала мне то, чего не смогла дать родная мать.
      Еще несколько слез скатились по щекам, и Джейми смущенно опустила голову.
      – Как глупо с моей стороны в чем-то обвинять бедную маму, погибшую совсем молодой!
      Малкольм заставил ее взглянуть себе в лицо.
      – Глупо только одно – стыдиться своих чувств!
      – Перед смертью она очень изменилась, – шепотом продолжала Джейми. – По целым дням не выпускала меня из рук, словно пыталась загладить свою былую холодность. Я знаю, что должна помнить эти дни, а не то, что было раньше.
      – Милая моя, не нам решать, что помнить, а что забывать. Главное – что ты простила ее.
      Джейми согласно кивнула, наслаждаясь нежностью его объятий.
      – Значит, ты не знала, кто твой настоящий отец?
      Джейми покачала головой.
      – И жалею о том, что узнала. Для меня Генрих Английский – жестокий и бесчестный развратник. Всем женщинам, которых он любит, он приносит только горе! Да и любовь ли это? Способен ли он вообще кого-нибудь любить?
      – Но все же ты – его дочь.
      – Малкольм, для меня это ничего не значит! Если бы моим отцом оказался разбойник с большой дороги, для меня ничего бы не изменилось! – Джейми решительно уперлась кулачками ему в грудь. – Истинный отец – не тот, что зачал и забыл, а тот, кто вырастил. Для меня это так и никак иначе.
      Малкольм крепко прижал ее к груди.
      – Жаль, что Элизабет не слышит этих слов! Провожая меня в путь, она сходила с ума от беспокойства – что скажешь ты, когда узнаешь правду о себе?
      Джейми вопросительно взглянула на Малкольма.
      – Ты перед отъездом разговаривал с моими родителями?
      – Да, Джейми. – Казалось, Малкольм замялся, подыскивая подходящее объяснение. – Элизабет полагала возможным, что наши пути пересекутся.
      – Ты ведь плыл в Роттердам, а не в Англию! Как паши пути могли пересечься?
      Лицо Малкольма расплылось в знакомой плутоватой улыбке.
      – Малкольм Маклеод! Признавайся, что ты от меня скрываешь?
      – Да с чего ты взяла? – отбивался он.
      Джейми чувствительно ткнула его кулачком в грудь. – Хватит с меня недомолвок, Малкольм! Довольно обращаться со мной как с полоумной!
      Малкольм поймал ее руку и поднес к губам.
      – Что ты, Джейми, как я могу. Ты одна из умнейших женщин, каких я встречал в жизни!
      – И не пытайся купить меня лестью, Малкольм Маклеод! Говори правду! Почему мама вдруг решила доверить эту тайну тебе? Я хорошо знаю Элизабет: она не станет делиться своими секретами без причины, и причина должна быть очень веской. Чем ты заслужил ее доверие?
      Шотландец положил руки ей на плечи.
      – Перед моим отъездом Эмброуз и Элизабет рассказали мне все, потому что, – он взглянул ей в глаза и глубоко вздохнул, словно перед тем, как прыгнуть в воду, – потому что они смотрели на меня как на сына.
      – Сына?!
      – Точнее, как на зятя, – пояснил Малкольм. – Мужа их дочери. Они сочли, что я вправе узнать правду, и попросили меня все рассказать тебе перед тем, как мы оба покинем Англию.
      Сердце Джейми замерло в груди, потрясенное этими словами.
      – Так Элизабет и Эмброуз знали о нашей будущей свадьбе раньше, чем узнала я? Ты сначала спросил их разрешения и только потом заговорил о свадьбе со мной?
      Шотландец взял ее за обе руки.
      – Милая, не ищи в наших приключениях логики или здравого смысла! В конце концов, ты в свое время тоже объявила всему свету, что мы помолвлены, и даже не удосужилась спросить моего мнения! А ведь тебе и пяти лет не было!
      – Врешь, было!
      – Хорошо, хорошо, – пожал плечами Малкольм. – Четыре, пять – какая разница? Во всяком случае, я счел себя вправе отплатить тем же.
      Джейми пихнула его кулаком в бок.
      – Не забывайте, милорд, я провинилась до вашей свадьбы! Или ты забыл, как обидел и унизил меня в тот день?
      – Нет, милая, – вмиг посерьезнев, ответил Малкольм. – Как я могу это забыть?
      Джейми задумчиво вглядывалась в его лицо. Как любила она эти суровые, мужественные черты, темные глаза, обычно непроницаемые, но теперь сияющие любовью! Сознание счастья охватило ее, разлилось по телу теплой волной.
      – Но, Малкольм, ведь ты плыл в Голландию! А я – здесь, в Англии, и собиралась остаться здесь навсегда…
      – Верно. И ты ненавидела меня, любовь моя, – это и хорошо помню.
      – Но тогда, во имя Пресвятой Девы, почему? Он легко обнял ее за талию.
      – Ты хочешь спросить, почему я заговорил с Эмброузом и Элизабет о женитьбе? Почему решил по пути из Голландии заехать в Англию? Наконец, почему в условленное время на берегу нас будет ждать шотландский корабль?
      Джейми не могла найти слов – настолько невероятными, даже чудовищными казались ей речи Малкольма. Этого не может быть! Просто невозможно!
      – Я видел вещий сон, – прошептал он, теснее прижимая ее к себе.
      Джейми широко открыла глаза.
      – Правда, – кивнул он. – Ты забыла, что шотландцы все, от мала до велика, верят в волшебство?
      – Ты видел во сне все, что с нами случилось?
      – Не совсем. Ко мне явился колдун Джеймс.
      – Кто это? – тихо спросила Джейми.
      Он нежно погладил ее по спине.
      – Старик, которого я помню с детства. Он умер – по крайней мере, так говорят в народе – задолго до того, как ты появилась на острове. Еще мальчишкой я часто видел его сидящим у ворот аббатства: он заговаривал с прохожими, расспрашивал их и давал мудрые советы. Одни говорили, что он ясновидящий; другие (разумеется, если поблизости не было священника) шептались, что это дух, принявший человеческий облик. Рассказывали, что накануне битвы на Флодденских полях он явился к королю и предсказал ему гибель в сражении. Многих Джеймс будто бы предупреждал о грозящей опасности. В детстве я боялся его – пока однажды он не спас мне жизнь.
      – Как это было? – спросила Джейми.
      – Он помог нам избежать страшной опасности, грозящей мне и Фионе, – ответил Малкольм. – Я был молод и безрассуден: я не послушался его предупреждений. Тогда он явился Алеку и призвал его нам на помощь.
      Джейми подняла руку и провела пальцем по его нахмуренным бровям.
      – Ты действительно веришь в колдовство?
      – Я верю, что Джеймс обладал даром предвидения, – поправил Малкольм. – Вскоре после этого он исчез – никто не знал куда. Все считали его умершим.
      Однако мне случилось встретиться с ним еще раз, с ним или с его призраком. В тот день, когда я стал лэрдом. Он стоял в толпе: я видел его так же ясно, как тебя сейчас! И не только я: многие видели. Слух о том, что Джеймс явился почтить нового лэрда, разнесся по всем островам, и, думаю, это помогло мне утвердить законность своих притязаний.
      – Зачем тебе что-то утверждать? – удивилась Джейми. – Ведь ты единственный законный наследник.
      Малкольм покачал головой: – Я действительно единственный сын Торквила Маклеода, но сын незаконнорожденный. Отец и мать не были связаны узами брака. Мой отец был лэрдом – это тоже верно, но он всю жизнь думал только о себе, не заботясь о вверенном ему богом клане! – Малкольм глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. – А мать моя была простой крестьянкой. Одни говорят, что отец соблазнил ее, другие – что изнасиловал; а я, по правде говоря, не нижу особой разницы. Она умерла при родах, не успев даже взглянуть на сына.
      Джейми крепко обняла Малкольма: сердце подсказало ей, что сейчас не стоит скрывать свои чувства.
      – Малкольм, как похожи наши судьбы! Мы с тобой – оба сироты: наши матери умерли, когда мы были еще совсем детьми, а отцы не хотели нас знать.
      Шотландец с любовью взглянул в ее взволнованное лицо.
      – И обоим нам судьба послала приемных родителей, которые вырастили нас как родных. Подумать только: если бы не Макферсоны, наши дороги могли бы никогда не пересечься!
      С нежной улыбкой Джейми погладила его по щеке.
      – Ты рассказывал, как Джеймс явился тебе во сне…
      Что же дальше?
      – Да, – кивнул Малкольм. – После смерти Флоры жизнь моя стала пустой и темной, словно мрачные башни Данвигана, где нет ничего, кроме пыли, паутины и призраков прошлого. И, поверь, не любовь к Флоре, не скорбь по ней была тому виной! Я чувствовал, что совершил что-то ужасное. Как будто кого-то предал своей женитьбой. Порой я винил себя в ее смерти; но потом понимал, что не ее, а себя я убил, ограбил, лишил жизни и солнечного света. – Он снова взглянул ей в глаза. – А ты исчезла – я нигде не мог тебя найти.
      – Я думала, ты не захочешь больше меня видеть.
      – Ты ошибалась, – ответил Малкольм. – Меня просто преследовал твой взгляд – помнишь, когда ты пошла в часовню в белом платье. Я ни на секунду не мог забыть твоего лица, Джейми. Не было дня, не было часа, когда бы я не вспоминал о тебе!
      – Мы, кажется, говорили о твоем сне, – прервала его Джейми, залившись краской.
      – Так вот, – продолжал Малкольм, гладя ее по голове, – во сне мне явился Джеймс и сказал, что пора отправляться за тобой.