«Дела», которые Андрэ Деверо должен был закончить, состояли в том, чтобы разобраться в своих чувствах, которые невероятно смущали его. Он облокотился на перила и курил тонкую сигару, пытаясь объяснить себе, почему в первый раз в своей до сих пор абсолютно нормальной жизни, он испытывал влечение к представителю своего пола. Какого рода было это влечение, он не пытался выяснить даже для себя.
      Он пробормотал вслух:
      – Да я бы застрелил на месте любого, кто хотя бы намекнул мне, что такое может случиться со мной…
      Этот парнишка действительно был очень привлекательным, и привлекательность его и вправду была несколько женоподобной, но это ведь совершенно не объясняет того, что он почувствовал, когда прикоснулся к нему.
      Почувствовав совершенное отвращение к самому себе уже за то, что только допускал наличие подобных наклонностей у себя, Андрэ выбросил сигару в воду и, вполголоса ругаясь, направился обратно в свою каюту.
      В то же самое время, когда Андрэ пытался разобраться в своих довольно запутанных чувствах к Дайане, она сама лихорадочно искала подходящее место, чтобы спрятать отрезанные волосы. Иллюминатор был наглухо закрыт, так что этот самый идеальный вариант отпадал. Она было подумала о ночной вазе, спрятанной в алькове за занавесью, но сразу же отвергла эту идею, покраснев от одной мысли о том, при каких обстоятельствах ее потайное местечко могло быть обнаружено.
      Андрэ возвращался. Дайана услышала, как он подошел к двери и остановился, чтобы открыть ее. В отчаянии девушка запихнула блестящую рыжую массу волос под матрац. Она избавится от них позже, когда ей удастся выбраться на палубу.
      Андрэ рассмеялся, когда, войдя в каюту, увидел своего «слугу» без кепки:
      – Боже, неудивительно, что ты все время прячешь свою голову под кепкой! Одно из двух: либо твой отец стрижет тебе волосы ножом для мяса, надев тебе на голову горшок, либо какое-то индейское племя не до конца тебя скальпировало!
      Неровно обрезанные, короткие волосы восстановили его мужскую уверенность. И с чего это ему взбрело в голову, что он сейчас переживает какое-то ужасное перерождение личности?
      – Ну, ладно, а как тебя зовут?
      – Де… Диаборн, Диаборн О'Ши.
      Дайана отвела взгляд от Андрэ, который, позевывая, расстегивал украшенную оборками сорочку. Она отвернулась, когда он дошел до белоснежного белья, и посмотрела снова только тогда, когда из ванны были видны его мускулистые плечи.
      – Это… э-э-э… древнее ирландское имя. А если быть точным, так звали моего пра-пра-дедушку.
      Но Андрэ совершенно не интересовало ее семейное дерево. Он снова зевнул и показал на губку, лежавшую на умывальнике.
      – Потри мне спину, хорошо? Я слишком устал, чтобы дотянуться самому, да и плечи болят от того, что я так долго сидел за картами.
      Дайана сделала, что ей сказали.
      – Сильнее, – пробормотал Андрэ, расслабившись в теплой воде до такой степени, что ему было уже безразлично, кто тер ему спину – мальчик или шимпанзе.
      – Ах, как хорошо! Последний раз спину мне терла прекрасная женщина.
      Он так увлекся воспоминаниями, что не заметил, как дрогнула рука Дайаны.
      – У мадам Джулии. Да, теперь у нас есть такая хозяйка борделя, которая знает, что нравится ее клиентам.
      Он открыл глаза и улыбнулся Дайане.
      – Может быть, я возьму тебя с собой когда-нибудь. Девочки просто с ума сойдут от такого красавчика, да еще такого молоденького. Ты когда-нибудь… а?
      Дайана энергично затрясла головой и тут заметила, что, увлекшись разговором, трет одно и то же место и уже чуть ли не содрала кожу своему господину.
      – Эй, осторожнее!
      Он выхватил у нее губку и махнул ей рукой, чтобы она отошла.
      – Я же просил снять с меня грязь, а не кожу!
      Деверо посмотрел на Дайану, стоявшую к нему спиной у иллюминатора.
      – Извини, не хотел на тебя кричать. Ты все еще думаешь о своем отце, да?
      «Нет, я думаю, что просто не смогу остаться с тобой здесь и поехать ли мне в Монкер», – подумала Дайана. Ее беспокоили странные чувства, которые она испытывала к нему с той поры, как этот смехотворный маскарад вышел из-под ее контроля. Дайане обязательно нужно удрать отсюда. Каким-нибудь образом она найдет деньги и вернет Андрэ то, что он заплатил за ее проезд на пароходе. Но она не будет работать ни на Андрэ Деверо, ни на его родственников.
      – Я просто думал о том, как бы мне хотелось прогуляться на свежем воздухе, пока вы будете одеваться.
      Она услышала, как на пристань спустили сходни. Возможно, это ее единственный шанс.
      Ей, казалось, Андрэ видит ее насквозь.
      – Никак невозможно, – весело сказал он, обнажив в улыбке ровные белые зубы.
      Интересно, чем он их чистит? Может быть так же, как и она – тряпочкой с содой?
      – Капитан сказал мне, что мы берем груз здесь, в Галлатине. Ты можешь потеряться во всей этой суматохе. А ты уже начинаешь мне нравиться.
      Черт возьми, почему он проявляет такую заботу об этом мальчике? Это уже больше, чем простое чувство ответственности за то, что он позволил старшему О'Ши остаться и доиграть ту безнадежную для него партию. Он не мог вынести даже мысли о том, что Диаборн будет бродить один в шумном городе, где живет семнадцать тысяч людей, и нет никого, кто бы позаботился о нем.
      Дайана едва сдерживала слезы разочарования:
      – Мистер Деверо, я хочу вам прямо все сказать. Мне не нравится работать на вас вот так. Это… это как милостыня, а в моей семье меня всегда учили, что даже в самые тяжелые времена лучше надеяться на самого себя.
      Андрэ медленно покачал головой.
      – Ты гордый паренек, Диаборн. Я это ценю. Но почему-то у меня такое чувство, что, как только ты уйдешь от меня, ты снова окажешься в беде. Вот что я тебе скажу. Ты дашь мне слово джентльмена, что не убежишь от меня, когда мы приедем в Нашвилл, пока я не решу, что для тебя будет самым лучшим. А потом мы с тобой все это обговорим.
      Дайана отвернулась к иллюминатору, чтобы Андрэ не увидел ее улыбки. Ну, конечно же, она могла дать требуемое «слово джентльмена» и с чистой совестью нарушить его при первой же возможности.
      – Даю слово джентльмена, сэр.
      – Очень хорошо. Надеюсь, ты сдержишь его.
      Андрэ встал из ванны и закутался в большое полотенце, которое, отведя взгляд в противоположную сторону, держала для него Дайана.
      – Возьми мои брюки вон там, на стуле, те, которые я сегодня носил. Чтобы показать, что я тебе доверяю, я назначаю тебя смотрителем ключей каюты.
      Дайана колебалась всего секунду, и чувство вины было подавлено. Затем она достала ключи, напомнив себе, в какой форме ею дано обещание. У нее не было морального обязательства выполнить его.
      – Благодарю вас, мистер Деверо. Я положу их прямо здесь, на туалетном столике, чтобы мы легко могли найти их утром.
      Андрэ мощно потянулся и бросил девушке одеяло и подушку.
      – Вот возьми. Я бы отдал тебе кровать, но ты ведь больше привык спать на жестком, чем я.
      – Этого мне вполне хватит, – весело сказала Дайана.
      Из того угла, где она быстро соорудила себе импровизированную кровать, ей прекрасно была видна голова Андрэ. Как только она увидит, что он крепко уснул, она потихоньку выйдет на палубу, чтобы первой сойти с парохода, когда тот прибудет в Нашвилл.
      Очень скоро по ровному дыханию Андрэ она поняла, что настал самый подходящий момент. Дайана на цыпочках пошла через всю каюту к туалетному столику, осторожно обойдя ванну. «Он все-таки забыл заставить ее вымыться», – подумала Дайана и улыбнулась. Взяв ключи, она потихоньку открыла дверь каюты. Та скрипнула, и Дайана быстро обернулась, но Андрэ не проснулся.
      Секунду она колебалась, увидев неожиданно, почти по-детски ранимое, выражение красивого лица.
      – Не волнуйся, Андрэ Деверо. Ты получишь свои деньги, – прошептала она. – И это слово Дайаны О'Ши, а не какого-то там «джентльмена».
      Несколько минут спустя после того, как «Робертсон» причалил в гавани возле форта Нэгли, она была свободна. Никто даже не заметил худенького паренька, который, прокравшись незаметно мимо мешков с зерном, исчез в предрассветном тумане, окутавшем Нашвилл.
      Дайана на секунду остановилась, чтобы полюбоваться красивым фасадом какого-то отеля, и снова быстро пошла вниз по безлюдной Второй-авеню.
      – Так, что у нас тут?
      Дайана резко вскочила, услышав этот энергичный голос. Она не собиралась спать. Остановилась просто, чтобы минуту отдохнуть на уединенной скамейке в уютном маленьком садике. Она помнила, что ее последняя мысль была о том, как прекрасны в этом саду розы в сверкающей как бриллианты утренней росе.
      – Для бродяги ты слишком молод, парень. Без всякого сомнения, ты прячешься здесь, надеясь бесплатно посмотреть на моих девочек?
      Дайана протерла глаза и посмотрела на женщину, стоявшую на веранде, уперев руки в бока. В почти черных глазах читалось больше добродушие, чем раздражение. Шелковый, отделанный кружевом костюм подчеркивал то, что мадам Джулия Постон, несмотря на свою профессию, была именно той, кем и хотела быть, – состоятельной леди.
      – Нет, мэм.
      Дайана выпрямилась, встревоженная догадкой о том, кто такие эти «мои девочки». Очевидно, она выбрала бордель, чтобы отдохнуть.
      – Нет, мэм, – еще более уверенно повторила она. – Я не из таких парней.
      Опытный взгляд мадам Джулии остановился чуть ниже воротника рубашки Дайаны. Пока она спала, пуговицы растегнулись, открыв грудь, чем полностью выдали Дайану. Мадам Джулия очень хорошо знала человеческую плоть. Это не юноша!
      – Да, это правда, – мягко сказала она. – Собственно говоря, я вижу, ты вообще не парень.
      Она со знанием дела оглядела стройную фигурку Дайаны и остановилась на неровно обрезанных рыжих волосах.
      – Боже милостивый! Ну и зрелище! У тебя… э-э-э… интересная прическа. Да и костюма такого в каталогах не увидишь.
      Дайана широко улыбнулась. Ей сразу же понравилась мадам Джулия, и она инстинктивно чувствовала, что здесь ей ничего не угрожает. Кроме того, она почувствовала огромное облегчение оттого, что теперь ей не надо будет притворяться.
      – Да уж, могу догадаться, какое это зрелище. Не могли бы вы сказать мне, как я могу найти здешнюю женскую семинарию? Я слышала в Новом Орлеане, что они берут ирландок для работы на кухне.
      Мадам Джулия улыбнулась:
      – Ну, в такой одежде тебя даже через черный ход не пустят, – сказала она и добавила более мягко: – Убежала от своей семьи, не так ли, дорогая? Ты знаешь, по-моему, это не дело – начинать жизнь в таком месте.
      – У меня нет семьи, – сказала Дайана.
      Это действительно можно было назвать правдой: ведь она решила отказаться от отца!
      – И мне, правда, хотелось бы попытаться найти работу в этом колледже, если бы только кто-нибудь сказал мне, куда идти и насколько это далеко.
      Мадам Джулия посмотрела на гордо выпрямившуюся девушку. И тут она приняла решение отчасти из милосердия, а отчасти из того же самого чувства, которое Дайана внушила Андрэ Деверо – чувства, что она нуждается в защите и покровительстве.
      – Не похоже, чтобы у них было какое-нибудь место для тебя. Ведь сюда приезжает столько людей, и все они ищут работу. По правде говоря, в любом месте в нашем городе ты будешь получать кое-какую пищу и ночлег, а работать будешь за троих. Ирландцы приезжают сюда, чтобы спастись от голода, и каждый в городе теперь пользуется этим. Заходи. Я тебя накормлю и дам какую-нибудь одежду, а потом мы поговорим.
      Дружеская улыбка снова появилась на лице этой женщины, когда она протянула Дайане ухоженную руку.
      – Ах, кстати, меня зовут мадам Джулия. Или, для немногих уважаемых людей, которые не имеют ни малейшего представления о том, чем я зарабатываю на жизнь, – миссис Постон.
      На лице Дайаны отразилось удивление.
      – А, так вы та самая леди…
      Она остановилась как раз вовремя, чтобы не назвать имени Андрэ Деверо.
      – … та леди, у которой, как мне кто-то сказал на пароходе, самое большое сердце в Теннесси.
      Она сделала вежливый реверанс.
      – И я уже могу это подтвердить, мадам.
      Мадам Джулия так широко улыбнулась, что Дайана ничуть не пожалела о том, что слегка преувеличила.
      – Ах, моя дорогая, ты просто маленькая чаровница!
      Она подмигнула Дайане:
      – Держу пари, что ты была прелестным юношей, который свел с ума всех девушек на корабле!
      «Только одну», – сама себе ответила Дайана, начиная находить смешные стороны в ее «романе» с Габриэллой Деверо. Она улыбнулась, зная, что мадам Джулия тоже сможет оценить это.
      – Ну, я действительно заставила трепетать пару-тройку сердечек, – сказала девушка с преувеличенно самодовольным видом, от чего мадам весело расхохоталась.
      Дайана с облегчением увидела, что в доме не было никаких признаков «девочек». Она прошла вслед за мадам Джулией через уютную гостиную в теплую опрятную кухню, где Дайана едва не упала в обморок, когда мадам Джулия открыла крышку, и по комнате поплыл восхитительный аромат ветчины.
      После трех кусков мяса, двух порций картофеля и четырех бисквитов с медом Дайана вздохнула и опорожнила второй стакан парного молока.
      – Я вам так благодарна, мэм. И извините, пожалуйста, за то, что я ела, как работник с фермы.
      Мадам зажгла тонкую черную сигару, чем одновременно заворожила и шокировала свою гостью.
      – Аи contraire, cherie, тебе удалось выглядеть изящной и вежливой все время, пока ты уничтожала завтрак, которым можно было бы накормить, по крайней мере, четырех человек. Ты знаешь, есть в тебе что-то такое – Дайана, ты сказала? – интригующее. Ты выглядишь, как оборванец, и при этом не до конца скальпированный, и все-таки у тебя манеры девушки с хорошим воспитанием.
      Дайана с грустной гордостью ответила:
      – Моя мать была такой, хотя у нее была трудная жизнь. Она убежала из знатной семьи, чтобы выйти замуж за моего отца, и никогда не давала нам забыть, кем она когда-то была.
      Дайана вздохнула, вспомнив о своем отце и о том, что он постоянно раздражал мать, точно так же, как он теперь раздражал и ее.
      У Дайаны было странное детство: она дотемна работала в поле, а по ночам изучала «хорошие манеры». Ее мать была безжалостной в преподавании науки «как ведут себя леди» возможно потому, что ей было горько видеть, как повернулась ее собственная жизнь.
      – Тогда ты понимаешь, что значит убежать от семьи, – сказала мадам Джулия.
      Она наклонилась через стол так, что ее огромная грудь угрожающе нависла над чашкой горячего чая.
      – Расскажи мне, что с тобой произошло, девочка. Я умираю от любопытства с того самого момента, как увидела тебя, свернувшуюся калачиком на скамейке в моем саду. Эта страшная «прическа» на голове… Скажи, ведь это мужчина довел тебя до такого отчаянного состояния?
      «Мужчины!» – подумала Джулия. Всех вместе взятых она их очень любила, но они же были причиной бед каждой женщины.
      – Да, – ответила Дайана, не собираясь, однако, рассказывать мадам все. – Это был мужчина. Ужасный мужчина.
      Она закрыла лицо руками и пробормотала:
      – Я… я не хочу говорить об этом.
      Она украдкой посмотрела сквозь пальцы на Джулию и увидела, что ее хозяйка была само сострадание. Дайана подумала, что она становится еще хуже отца, играя на чувствах людей.
      Мадам Джулия была не из тех, кто бьет по больному месту.
      – Тогда давай поговорим о том, что нам с тобой делать. Ты хотела бы остаться здесь? Ты говоришь, что можешь работать на кухне. У меня начались проблемы с прислугой с тех пор, как все эти аболюционисты начали причинять нам неприятности. Я предлагаю тебе полный пансион и лучшее жалованье, чем ты можешь получить в любом другом месте в Нашвилле.
      Восторг Дайаны поутих, когда мадам Джулия назвала цифру. Она знала, что это справедливая цена, но этого ей никогда не хватит, чтобы заплатить Андрэ, что она решила сделать, как только сможет. Сознание того, что она стала похожа на своего отца, убежав от своего долга, все еще терзало ее. Она была решительно настроена рассчитаться с Деверо.