Лето 1988
      Меня зовут Фэйбл. Наша семья, с которой я прожила всю жизнь в Монкере, славится по всему Теннесси своими скаковыми лошадьми. Однажды отдел светской жизни «Нашвилл Бэннер» собрался опубликовать статью о коневодстве, и корреспондент попросила меня ответить на несколько вопросов.
      Она спросила меня, как долго я живу на «старой плантации», расположенной между Нашвиллом и Франклином, Теннесси.
      Я сказала ей: «Всю свою жизнь», хотя могла бы добавить: «И гораздо раньше», и это тоже было бы правдой. Но журналистка, вероятнее всего, не смогла бы правильно понять меня. Я ощущаю себя неотъемлемой частью Монкера, и это ощущение никак не вмещается в отпущенные мне Богом временные границы. Но я этого не сказала. Ведь, работая над статьей, она могла бы связать мои слова с одной из теорий о загробной жизни. Поднялся бы шум, а это не очень-то понравилось бы моему отцу: ведь он подумывал всерьез баллотироваться в конгресс от партии консерваторов нашего округа на предстоящих выборах.
      – Что чувствуете вы, – спросила журналистка, – пра-пра-правнучка Дайаны О'Ши Макафи Деверо, знаменитой контрабандистки времен гражданской войны?
      Мы, южане, никогда не называли Войну Штатов гражданской войной, и обычно я поправляю тех людей, которые не знакомы с этим правилом. Но на этот раз я не стала этого делать.
      В тот момент, когда журналистка задала этот вопрос, я как раз чистила скребницей своего любимого коня – Гэмблера.
      Кстати, Гэмблер не похож на других наших лошадей. Дело в том, что я не разделяю страсти моей семьи к тому, чтобы заставлять этих прекрасных животных делать то, чего хотят от них люди. Мы с отцом заключили договор: если я не буду публично высказывать своего мнения на этот счет, он не будет настаивать на том, чтобы я присутствовала на соревнованиях или принимала в них участие.
      Прежде чем ответить на вопрос журналистки, я еще несколько раз провела скребницей по спине Гэмблера. Это дало мне время побороть те чувства, которые всегда вызываются упоминанием имени моей давно уже умершей пра-пра-прабабушки Дайаны. О своем знаменитом предке я просто сказала:
      – Она была великой южанкой.
      Теперь я начала расчесывать Гэмблеру гриву.
      – Она спасла Монкер и всех людей, живших в нем. Но я думала, вы собираетесь писать о наших лошадях и празднике в Шэлбивилле.
      – Ну, вы же знаете, пикантные семейные предания никогда не повредят статье. Древние деньги, древние дома, древние легенды – у вашей семьи все это есть. – Она заглянула в блокнот, и я вся сжалась: я ждала вопроса, которого опасалась больше всего – вопроса о моей сестре Селесте.
      Но журналистка заставила меня обмануться в моих опасениях. Ее явно больше всего интересовала Дайана.
      – Правда ли, что перед тем как появиться в семье Деверо, ваша знаменитая прабабушка была простой ирландской беженкой, у которой не было ни гроша и которой пришлось заниматься проституцией, чтобы зарабатывать себе на жизнь?
      Вопрос был несколько не деликатен. Но, хотя мне в ту пору было всего двадцать два года, у меня уже был достаточный опыт светского общения, и я знала, как положить конец нежелательному разговору.
      – Отец сказал, что, если я надолго задержу вас в этих не слишком приятно пахнущих конюшнях, он найдет дело для нас обеих и заставит вычистить здесь весь навоз. Наверняка они с мамой уже сидят на веранде и давно ждут, когда мы присоединимся к ним, чтобы выпить чего-нибудь прохладительного.
      Я положила скребницу на специальную полочку и, погладив своего коня по гладкой спине, направилась к воротам конюшни. Журналистке ничего не оставалось делать, как последовать за мной к выходу, осторожно обходя постоянно попадающиеся на пути кучи навоза.
      Выйдя из конюшни, я тоскливо посмотрела на гору Дайаны, где в неспокойные времена моя прабабушка, что-то бормоча, трудилась над своим и по сей день знаменитым пшеничным «Горным виски». Был виден огромный древний дуб, под развесистыми, гостеприимными ветвями которого я так любила мечтать. Над ним нависли черные тучи. Может быть, все именно так и выглядело, когда Дайана стояла там, наверху, и плакала, глядя на красное зарево битвы при Нашвилле.
      Как всегда, когда я думала о Дайане, я почувствовала, что у меня по коже побежали мурашки. Это – как легкое прикосновение трепещущей на ветру тончайшей вуали, которая скрывает от меня что-то, пока мне неведомое, но постоянно приближающееся.
      – Да, кажется, погода начинает портиться, – сказала я, чтобы не показаться невежливой.
      При первых же каплях дождя Мисс Журналистка прибавила шагу, и очень скоро мы уже поднимались на крытую веранду к моим родителям, где нас ждал поднос, уставленный серебряными чашками, в которые уже был разлит джулеп. Посидев немного вместе со всеми, я извинилась и отправилась в свое излюбленное место на горе Дайаны. Мой отец даже не попытался остановить меня, потому что он просто обожает новых гостей, которые никогда еще не слышали ни одной из его историй.
      Я вышла из дома навстречу дождю. Я всегда любила бури. Мне нравится наблюдать за тем, как небо, разыгрывая свое драматическое представление, очищает себя и землю. Как это Кольридж сказал в своей знаменитой оде? «И пусть эта буря породит гору…»
      Меч молнии, рассекший небо, сделал огни Нашвилла невидимыми. Я заметила, что стала автоматически считать секунды между огненными вспышками и следующими за ними раскатами грома. Мое дерево – дуб Дайаны – вздрагивало при каждом новом ударе. Сорванный ветром листок упал мне на голову. (Около года назад я сделала «химию», но не меняла цвета своих волос. Непослушные пряди, которые мне постоянно приходилось заправлять за уши, были ярко-рыжими).
      Мне пришлось долго вытаскивать этот лист из своих спутавшихся волос.
      Во мне росло возбуждение, схожее с тем чувством, которое возникает, когда ты уже сидишь в самолете и ждешь, когда же он взлетит. Еще один удар грома… Вдруг я осознала некую раздвоенность своих мыслей: они казались одновременно моими собственными и чужими. Карты? Я, конечно, играю в бридж и в эту глупую игру… забыла, как она называется, но только не покер. И все-таки я ясно видела игрока, держащего в руках пять карт, который…
      Новая вспышка молнии осветила мою гору. Старый дуб вздрогнул, и я услышала громкий шелест листвы. Каждая вспышка молнии высвечивала какие-то очертания, предметы, которые сейчас уже не существовали, но которые были мне почему-то знакомы.
      Я услышала громкий треск: от моего старого дуба отломилась ветка. Еще одна вспышка, затем приглушенное ругательство где-то недалеко от меня в комнате, в которой внезапно стало темно. Комната? Я нахожусь в комнате? Дайана? Папа!
      Почему я так странно одета?
      – Папа!

       Весна 1859
      В суматохе последних минут погрузки на «Генерала Робертсона» два беглеца пробрались на корабль незамеченными.
      Констебль, дежуривший на палубе, не обратил никакого внимания на эту жалкую, потрепанную пару, которую являли собой О'Ши. К тому же он был занят, следя за соблюдением всех необходимых мер предосторожности, сопровождающих погрузку богато инкрустированного клавесина, предназначенного для одного из самых модных публичных домов высшего разряда в Нашвилле.
      Прошло уже семь лет с тех пор, как ужасающий по своим последствиям «картофельный голод» вызвал массовую миграцию в Америку, но, несмотря на это, в Новом Орлеане по-прежнему находилось множество ирландских иммигрантов. И семья О'Ши не была исключением. Теперь они пробирались на пароход, изменив свою внешность. Во-первых, Дайана О'Ши была переодета мальчиком, а свои огненно-рыжие волосы она спрятала под невероятных размеров кепку, и, во-вторых, Райли О'Ши только сегодня сбрил свои пышные бакенбарды. Два беглеца почувствовали себя в полной безопасности, когда, наконец, поднялись на борт парохода. Они нашли для себя свободное местечко, ухватились за поручни, и Райли мысленно приготовился стоически выслушать тираду, которой, он был уверен, сейчас разразится его дочь.
      Дайана не обманула его ожиданий. Ее темно-синие глаза сверкали огнем, который, казалось, мог испепелить отца, и на него изливались все накопившиеся в ней чувства: обида, горечь, разочарование, полное крушение надежд.
      – Разве я не говорила тебе вчера вечером, что глупо было садиться играть с теми людьми? Разве я не предупреждала тебя, всего один раз взглянув на них, что они слишком умны и хитры для твоих жалких трюков? Но нет, ты не послушал меня, ты, с твоими дрожащими руками и выдуманной пачкой денег в кармане!
      Девушка остановилась, чтобы перевести дыхание. Ее гнев был вызван тем, что им едва удалось избежать тюрьмы. Но еще больше Дайана страдала от разочарования и сожаления: ей нравился Новый Орлеан, он был не похож на их мрачную ирландскую ферму с ее печалями и заботами. У Дайаны только-только появилась надежда, что ее отец наконец-то образумился и решил окончательно обосноваться в этом городе. Он даже нашел себе работу на пристани!
      Все складывалось чудесно, так нет же, ему опять понадобилось «перекинуться в картишки», и он связался с какими-то людьми, влиятельными, но низкими и подлыми. Они чуть не довели до тюрьмы и его и Дайану.
      От переполнявших ее чувств Дайана не могла вымолвить ни слова и молча смотрела на стоящего рядом отца, но ее взгляд был красноречивее любых слов.
      – Ну, хватит, хватит… – Райли попытался успокоить Дайану, поглаживая ее руку и одновременно оглядываясь вокруг.
      Он искал что-нибудь, что отвлекло бы его от мыслей о дочери, ведь причиной несчастий был он сам. Вдруг он обнаружил то, что искал: с корабля в эту минуту выгружали бочонок виски. При виде этого зрелища Райли даже облизнулся.
      – Мать честная, – пробормотал он, лелея тайную надежду, что в баре парохода осталось достаточно таких бочонков.
      Ему сейчас не помешал бы стаканчик-другой, чтобы приободриться после вчерашнего, и нагоняй, полученный от Дайаны, только усилил его желание.
      – Мать честная, – снова повторил он, и в его голосе послышалось неподдельное страдание при виде исчезающего из вида бочонка.
      – Забудь об этом бочонке виски, папа. Лучше объясни мне, как это так получилось, что нас из-за тебя чуть не бросили в тюрьму? Кстати, в следующий раз, когда тебе хочется поразвлечься так же, как прошлой ночью, я буду тебе очень обязана, если ты избавишь меня от этого.
      – Ну, ладно, ладно, дочка, такому хорошенькому личику совершенно не идет хмуриться.
      Райли снова погладил девушку по плечу, обратив внимание на то, как свободная рубаха и широкие штаны удачно скрывали ее женственные формы. Это было действительно очень неплохо, если учесть то, что любой из партнеров по вчерашней игре легко мог бы описать его дочь констеблю, и тогда… Ведь его Дайана не из тех девушек, мимо которых мужчины проходят, не замечая их. Хотя дочери всего восемнадцать, она уже имела отличную форму и благородную красоту, унаследованную ею от покойной матери.
      – Ай, дочурка, но ведь мне нужна была твоя миловидная мордашка, чтобы она не давала тем парням сосредоточиться на игре. Я делал на это ставку – ведь они такие скользкие типы.
      – Да уж, много пользы было от этой «миловидной мордашки», когда они заметили, что ты мухлюешь! Да нам просто повезло, что мы выбрались оттуда живыми!
      При воспоминании об этом Райли с трудом подавил улыбку. Лично он был убежден, что тасовать карты – это гораздо более интересное, волнующее занятие, чем его работа на пристани и, уж конечно, интереснее, чем выращивание картофеля. Америка – отличная страна, полная огромных возможностей. И так как Дайана уже взрослая, он теперь вправе быть чуть более эгоистичным в поисках этих возможностей.
      – Согласен, – вымолвил он, – но ты это здорово придумала – опрокинуть лампу. И черный ход обнаружила как раз вовремя.
      Райли заметил, как дрогнули уголки губ Дайаны и понял, что скоро она вместе с ним будет смеяться над их отчаянной выходкой и побегом. Он подмигнул дочери и прошептал с видом заговорщика:
      – Повезло мне, что у меня такая умная дочка. А еще повезло, что я вижу в темноте как кот. Вот я и прихватил с собой почти весь банк.
      – Ох, папа, – тяжело вздохнула Дайана, – когда-нибудь мы попадем из-за тебя в такую переделку, из которой уже не сможем выбраться.
      Она внезапно остановилась, увидев, как на палубу парохода поднималась одетая по последней моде девушка, за которой шла огромная негритянка, нагруженная массой свертков.
      – О-о-о!
      Дайана завороженно смотрела на девушку и старалась запомнить каждую деталь ее изысканного костюма. Она попыталась представить, как бы чувствовала себя она, Дайана, в этом зеленом бархатном платье с черным кантом и мягкими оборками. В руке она держала бы зонтик с ручкой из слоновой кости, а на чудесной модной шляпке легко покачивались бы перья.
      – Ты только посмотри, папа. Она, должно быть, дочка какого-нибудь плантатора.
      Райли О'Ши перевел взгляд на юную красавицу, которой каждый мужчина на корабле считал своим долгом отдать честь поклоном или улыбкой.
      Он почувствовал, как к его горлу подступает тугой комок при мысли о том, что его собственная дочь одета, как оборванка, а точнее, как оборванец. Черт возьми, он найдет на этом корабле подходящих партнеров и выиграет достаточно, чтобы его Дайана ни в чем не знала нужды!
      – Диди, дорогая! Придет время, и я сделаю так, что и ты тоже будешь носить такую же одежду!
      Дайана усмехнулась про себя. Даже если бы у ее отца обе руки были намазаны клеем, он не смог бы удержать такую сумму денег, на которую можно было бы купить подобный наряд. Думая об этом, Дайана смотрела, как молодая женщина, которой все так восхищались, проплыла мимо, кокетливо приподняв юбки, чтобы они не касались грубого настила палубы.
      – Добрый день, мисс Деверо. Подошедший к ней младший помощник капитана вдруг вспыхнул до корней волос и запнулся на полуслове, когда предмет его восхищения вскинул темные ресницы и улыбнулся ему.
      – Для нас всегда огромная радость видеть вас на нашем корабле. Вы ездили в Новый Орлеан за покупками?
      Габриэлла Деверо коротко рассмеялась и обвела глазами гору свертков, из-за которой была едва видна ее служанка.
      – Но это же очевидно, не так ли? Возможно, вы могли бы помочь Пруди отнести это все в мою каюту?
      Младший помощник рванулся вперед, чтобы выполнить эту просьбу-приказ, но его остановила резкая команда с капитанского мостика.
      – Ах, извините, мэм, но я должен выполнять свои обязанности.
      Он поспешил прочь, чем безмерно разозлил капризную молодую даму.
      Габриэлла оглянулась вокруг, даже не пытаясь скрыть своего раздражения. Ее взгляд упал на Дайану, которая стояла, облокотившись на перила, и с явным интересом наблюдала за происходящим.
      – Эй, ты, парень!
      Только оглянувшись несколько раз вокруг себя, Дайана поняла, что надменная мисс обращается именно к ней.
      – А? Я?
      – Да, ты, – раздраженно повторила Габриэлла. – Я дам тебе пару монет, если ты поможешь моей служанке отнести эти свертки. Кажется, в данный момент тут больше некому мне помочь.
      Довольно презрительно измерив Дайану взглядом, она добавила:
      – У тебя, конечно, не так уж много мускулов, но, я думаю, ты справишься.
      Дайана даже не пошевелилась, чтобы взять монеты, которые протягивала ей Габриэлла.
      Она лишь спокойно посмотрела дочери плантатора прямо в глаза:
      – А с вашими мускулами что-то не в порядке?
      От удивления Габриэлла только раскрыла рот.
      – Вот уж никогда… – наконец выдавила она.
      – Никогда, что? Не носила свои собственные вещи, вместо того, чтобы превращать эту бедную женщину во вьючную лошадь? Вы же молодая и сильная, так и носите свои свертки, – сказала Дайана, пожав плечами и поворачиваясь спиной к наследнице плантаций.
      Райли О'Ши шагнул вперед и поклонился Габриэлле Деверо.
      – Мисс, я с удовольствием помогу вам с этими свертками. И оставьте монеты себе. Ни один ирландец не возьмет платы за то, что является для него честью.
      Габриэлла фыркнула, но все же горделивой походкой направилась к себе в каюту. Дайана не могла не услышать ее последнюю реплику, которая была произнесена с нескрываемой иронией:
      – Вы, сэр, настоящий джентльмен, чего никак не скажешь о вашем сыне.
      Дайана тихонько рассмеялась. Ах, как же вы правы, Мисс Богатство и Власть!
      На твердых досках главной палубы спалось не очень хорошо, и не только потому, что О'Ши никак не удавалось как следует согреться. Еще не давали уснуть шум и суматоха частых остановок. «Робертсон» останавливался почти у каждой маленькой и грязной деревенской пристани. Но, наконец, наступила относительная тишина, если не считать стона котлов и скрипа лопастей гребного колеса, и Дайане удалось уснуть, утомленной всеми событиями, сопровождавшими их побег из Нового Орлеана. Все-таки нелегко было выбраться ей и отцу из этой переделки.
      Дайана очнулась после двухчасового сна и не сразу вспомнила, где она находится. Но холодные брызги пены из-под гребного колеса и плавное движение корабля напомнили ей об этом.
      Она протянула руки и дотронулась до чего-то бесформенного, прикрытого одеялом и лежащего рядом с ней.
      – Папа, пап, ты спишь?
      Мягкий мешок под одеялом даже не пошевелился, и Дайана резко села, теперь уже полностью проснувшись и осознав, что ее отец вовсе не спал рядом с ней, как она предполагала. Она тихо, но сердито выругалась:
      – Черт возьми, папа! Тебя и на минуту нельзя оставить без присмотра.
      Как раз в этот момент Дайана услышала доносившиеся из бара музыку и смех и решительно встала. Заправив под кепку выбившиеся пряди волос, она подтянула свалившиеся штаны и отправилась на поиски Райли О'Ши.
      У девушки не было ни малейших сомнений, что она найдет отца в баре уже за игрой, которую он обязательно проиграет. Ну уж нет, черт возьми, половина тех денег по праву принадлежит ей, и она не собирается стоять в стороне, пока он проигрывает их какому-нибудь прикинувшемуся простаком аферисту. С нее и так уже достаточно.
      – Слушай-ка, парень, здесь не место таким, как ты.
      Дородный мужчина, стоявший у входа в бар, выглядел довольно миролюбиво, но его намерение не впускать Дайану казалось твердым.
      Дайана опустила голову, не желая, чтобы этот вышибала заметил тревогу в ее глазах.
      – Я только пришел узнать, может, я смогу получить здесь немного свежей воды или чего-нибудь перекусить, если я буду обслуживать столики.
      Мужчина рассмеялся и похлопал Дайану по худеньким плечам.
      – Да уж конечно, парень, тебе бы не помешало побольше мяса на этих костях. А наш хозяин – очень добродушный человек. Я не сомневаюсь, что он разрешит тебе наливать виски в стаканы, а за это чем-нибудь тебя покормит.
      Он понизил голос до доверительного шепота:
      – Тут у нас за одним столиком игра в самом разгаре, и парням, понятно, требуется много выпивки. Хотя, между нами, всем уже известно, кто выиграет, потому что Деверо сегодня явно в ударе.
      – Деверо?! – забыв о всякой осторожности и маскировке, воскликнула Дайана своим обычным голосом.
      – Да, Андрэ Деверо.
      Здоровяк только добродушно улыбнулся, подумав, что у парня сейчас, должно быть, возрастная ломка голоса. У него самого был сынишка как раз этих лет, и поэтому он испытывал что-то вроде нежности к этому слишком щуплому для своего возраста пареньку.
      – Лучший игрок на реке. Это тебе любой скажет. И честный к тому же, не то что всякие шулера, которые поднимаются на борт только за тем, чтобы заработать себе деньжат обманом.
      «Такие, как Райли О'Ши», – горько добавила про себя Дайана. Она посмотрела на большой стол в центре бара. Девушка не могла видеть лица отца, так как он сидел к ней спиной, но и одного взгляда на человека, сидящего напротив Райли, было достаточно, чтобы она поняла, как складываются обстоятельства. Дайана упала духом.
      – Тот высокий мужчина в темном костюме – это Андрэ Деверо?
      Это был мужчина, которого многие назвали бы красивым, и Дайане он показался довольно спокойным и приятным. Но она инстинктивно чувствовала, что перед ней профессионал, который будет терпеть шулерство Райли не больше времени, чем требуется на то, чтобы достать револьвер и выстрелить.
      – Тот, который раздает карты?
      – Да, это он и есть. А ты что, парень, слышал о Деверо?
      Вышибала был очень удивлен, потому что не похоже было, чтобы этот оборванец, даже несмотря на его привлекательные черты лица, вращался среди игроков класса.
      – Я просто слышал это имя.
      У Дайаны перехватило дыхание, когда она вспомнила, в каком напряжении они находились последние несколько часов. И, насколько она могла судить, впереди их ждали еще большие неприятности. Дайана рассмотрела темные пятна на лучшей сорочке отца: он всегда сильно потел, когда проигрывал в карты. А когда он проигрывал в карты, он начинал мошенничать.
      – Наверное, он какой-нибудь родственник той молодой женщины, которая поднялась на корабль с половиной всех товаров Нового Орлеана.
      Дайана просто поддерживала разговор, лихорадочно соображая, что же ей дальше делать.
      Но ее собеседнику тема мисс Габриэллы Деверо была явно не безразлична. Он засмеялся:
      – А, так значит, и ты заметил нашу самую красивую пассажирку! Ну, что ж, лично я этому не удивляюсь. У нас на корабле не так уж много найдется молодых людей, которые не строили бы планов насчет мисс Деверо. Но ты даже не надейся, парень. Эта молодая леди находится под опекой братьев Деверо и под защитой всех их семейных денег. Говорят, мистер Андрэ и его брат не питают друг к другу особо теплых чувств, но оба они просто свирепеют, когда дело доходит до защиты семейных интересов.
      – Мисс Деверо меня нисколечки не интересует, – горячо возразила Дайана. – И вообще, судя по тому, что я видел, она избалованная, капризная и самодовольная девица.
      Настало время действовать. Дайана теперь уже не могла стоять и всю ночь обсуждать семейку Деверо.
      – Многие люди просто счастливчики, хотя они этого и не знают. Не то, что некоторые из нас, те, кому приходится трудиться не покладая рук, чтобы заработать свой кусок хлеба, – сказала она.
      Последняя фраза вызвала сочувствующий взгляд и предложение, которое Дайане и было нужно.
      – Ты прав, парень. Давай-ка, налей ребятам за картами еще виски, и за прилавком тебя будет ждать тарелка рагу и кувшин молока. Я сам об этом позабочусь. Только смотри, ничего не разлей. Нет ничего хуже, чем залить стол, за которым играют в карты.
      Райли с трудом удалось сохранить спокойствие, когда он вдруг заметил, что за спиной его партнера, сдающего карты, стоит его дочь.
      Дайана получила огромное удовольствие, увидев, с каким выражением лица отец встретил ее появление с подносом, уставленным виски, у их стола.
      – Великие духи Дублина! – пробормотал он.
      Андрэ Деверо вскинул темную бровь.
      – Простите, мистер О'Ши! Правильно ли я понял, что вы берете две карты?
      Его ухоженная рука мелькнула над столом.
      Дайана взглянула вниз на три королевы в руке Андрэ и мысленно застонала. Она поспешила обойти стол и встать за спиной Райли. У нее упало сердце, когда она увидела две пары, которые держал ее отец. Она едва не застонала вслух, услышав, что он сказал:
      – Играю. И ставлю еще пятьдесят.
      Дайана поняла: сейчас или никогда. Она поставила кувшин с пивом на стол как раз в тот момент, когда Райли О'Ши протягивал руку к банку, чтобы увеличить ставку. Он зацепил рукой кувшин, и пиво хлынуло на стол, заливая скатерть, карты и даже колени игроков. Мужчина, сидевший рядом с Райли, с громким ругательством вскочил, отшвырнув карты, когда пиво водопадом хлынуло ему на колени.
      Во всей этой суматохе только один человек не встал из-за стола, не обругал ирландца и не бросил карты. Это был Андрэ Деверо. Он посмотрел сначала на Райли О'Ши, а потом на Дайану. Деверо жестом остановил хозяина заведения, подошедшего к их столу с явным намерением лично разобраться с виновником разразившейся катастрофы.
      – Не беспокойтесь, мой друг. Только приготовьте для нас другой стол. И принесите новые карты: эти совершенно испорчены.
      Взгляд его темно-серых с черными крапинками глаз остановился на Дайане.
      Этот взгляд таил в себе скрытую угрозу, но одновременно излучал безудержное веселье, и это больше всего пугало девушку. Она поняла, что на этот раз у нее будут большие неприятности.
      – Скажите мне, молодой человек, – мягко спросил Андрэ, – вы уже давно обслуживаете столики?
      Взрыв смеха нарушил тишину, последовавшую за инцидентом. Дайана гордо подняла голову. Больше всего на свете она не любила, когда над ней смеялись.
      – Нет, сэр. Сегодня – в первый раз.
      Андрэ посмотрел на карты, которые все еще держал в руках. Это была бы верная победа.
      – Это ведь невозможно, чтобы только что случившееся было сделано намеренно, не так ли?
      Райли О'Ши, покраснев, приподнялся со своего места.
      – Я бы попросил вас не делать больше подобных инсинуаций, Деверо.
      – Инсинуаций?!
      Андрэ Деверо выбросил свои карты в корзину, которую принес хозяин. Он смотрел то на Райли, то на Дайану, и этот взгляд серо-стальных глаз был способен внушить страх кому угодно.
      – Я спрашиваю вас всех, джентльмены, – обратился он к своим партнерам по игре, – не кажется ли это немного странным, что мистер О'Ши сегодня весь вечер постоянно и неизменно проигрывает, и в самый решительный и критический для него момент вдруг появляется его маленький компаньон со своей пришедшейся как нельзя кстати неловкостью?
      Услышав недовольный шепот вокруг стола и увидев отчаяние на лице отца, Дайана решила, что выбора у нее нет, и она должна во всем сознаться.
      – Ну, хорошо, мистер Деверо, я признаю, что вы правы. Это не было случайностью. Но мой отец здесь совершенно ни при чем.
      Дайана смело встретила взгляд знаменитого игрока.
      – Я видел, что папа проигрывает и просто не мог этого вынести. Вот и все. Извините меня.
      Дайана обвела взглядом всех игроков.
      – Я повторяю это вам всем. Извините меня.
      Ее взгляд остановился на пылающем от стыда лице отца.
      – Всем, кроме тебя, папа. Перед тобой мне не за что извиняться.
      – Папа, – как эхо повторил Андрэ, переводя взгляд с отпрыска на отца. – Ах, итак, мы здесь имеем классическую ситуацию: непорочный сын пытается спасти своего отца от карточного порока.
      Райли О'Ши гневно взглянул на Дайану:
      – Непорочный! О, Пресвятая Дева! Да все, что нужно этому «непорочному» – это хорошая порка! Но хватит, я не хочу больше из-за него задерживать игру!
      – Я не уверен, что вам следует продолжать играть с нами, мистер О'Ши, – холодно возразил Андрэ Деверо.
      Но это его предложение было отвергнуто волной добродушных протестов со стороны остальных игроков.
      – Перестаньте, Деверо, дайте этому ирландцу шанс хотя бы немного отыграться!
      – Ладно, Деверо, признайтесь, вы поступаете очень плохо по отношению ко всем нам, позволяя какому-то маленькому оборванцу прервать отличную игру.
      – Ну, хорошо, – нехотя согласился Андрэ. – Мистер О'Ши может продолжать играть, но при одном условии.
      Легкая улыбка тронула губы игрока, когда он посмотрел на Дайану.
      – Наш молодой… э-э-э… официант отправится спать, а столики обслуживать будет кто-нибудь более… э-э-э… расторопный.
      Дайана вспыхнула, услышав раздавшийся со всех сторон смех. Она многозначительно посмотрела на отца.
      – Ну ладно, папа. Он давал тебе возможность уйти отсюда вовремя. Но если у тебя не хватает здравого смысла воспользоваться этой возможностью, я тебе скажу вот что. Когда ты уйдешь сегодня отсюда с пустыми карманами, не приходи с жалобами ко мне. Я больше не стану их выслушивать.
      Она не шутила. Дайане О'Ши уже порядком надоело, что ее отец абсолютно не способен отвечать за свои поступки. Она повернулась на каблуках и, гордо подняв голову, направилась к дверям.
      Андрэ Деверо проследил взглядом за гордой фигурой паренька, покинувшего бар, и обратился к Райли О'Ши.
      – Храбрый у вас парнишка, О'Ши. Вы уверены, что на сегодня с вас еще не достаточно карт?
      Ирландец попытался восстановить ту доверительную атмосферу, которая была мгновенно нарушена маленькой сценой, устроенной Дайаной.
      – Ну, вы же понимаете, Деверо, мужчина не может позволить юноше указывать, что ему делать, тем более, если речь идет об удовольствии.
      В притворном сожалении он поднял глаза к потолку и потер руки.
      – Эх, если бы вернуть те карты, которые у меня были! Скажу вам, джентльмены, банку в этой игре пришлось бы перебраться ко мне в карман. А иначе в этом мире просто нет справедливости!
      Андрэ улыбнулся, отлично понимая, к кому в карман должен был бы перебраться банк последней игры. Но ему нравился Райли О'Ши, и потом, было что-то в его мальчишке привлекательное, и это не давало покоя Андрэ.
      – Ну, что же, не перейти ли нам в таком случае за новый стол, господа?
      Когда раздавали карты, Андрэ, как бы между прочим, сказал:
      – Вы ведь прибережете все-таки немного денег для вашего сына, не так ли, О'Ши?
      Заметив, что ирландец собирается что-то возразить, он мягко добавил:
      – Я, конечно же, не хочу, чтобы это прозвучало так, как будто я сомневаюсь в вашей способности обеспечивать вашу семью. Но я заметил, что ваш сын, хотя и без сомнения красивый молодой человек, кажется, не унаследовал крепкого телосложения своего отца.
      – Ну, знаете ли, – заикаясь, ответил Райли, – он… пошел в свою мать, Господи, упокой ее душу.
      Он подумал о том, как, должно быть, сердится на него его дочь, и мгновенно почувствовал угрызения совести. Но потом отец вспомнил, как ей хотелось иметь такую красивую одежду. И вот, посмотрите, он уже так близок к тому, чтобы у них был дом – полная чаша, если только следующие две карты упадут правильно…
      Тогда у него будет достаточно денег для того, чтобы они жили, как настоящие господа, когда они доберутся до Нашвилла. И у его Диди будут все платья, какие она пожелает, и этот модный зонтик тоже…
      Дайана была слишком сердита, чтобы отправиться в свою неудобную постель. Поэтому она беспокойно мерила шагами палубу, стараясь не наступить на то и дело попадающихся ей на пути спящих людей, и раздумывала о том, будет ли это считаться законным, если она отречется от собственного отца.
      Дайана остановилась у самого борта, чтобы посмотреть, как в брызгах от гребного колеса играет свет, когда появилась Габриэлла Деверо.
      – Ах, я не знала, что кто-то так рано уже не спит, – сказала, выходя на палубу, Габриэлла.
      – Я не знаю точно, сколько сейчас времени, но для некоторых это время называется – «так поздно»…
      – Если вы говорите о тех людях, которые сейчас сидят в баре, таких, как мой кузен Андрэ, то даже и не надейтесь, что они вообще лягут спать. Вы, мужчины, все одинаковы. Вы только и думаете о том, где бы выпить и сыграть в карты.
      Габриэлла кокетливо надула губки и несколько раз взмахнула своими фантастическими ресницами.
      Дайана удивленно смотрела на нее, пока не начала осознавать смысла всего происходящего: «Небеса всемогущие, да она же заигрывает со мной!»
      – Вы ошибаетесь насчет них. То есть нас. Я хочу сказать, не все из нас пьют и играют в карты.
      Эта фраза была явной ошибкой. От улыбки на щеках Габриэллы появились очаровательные ямочки.
      – Когда мы с вами встретились в первый раз, я сразу поняла, что вы не такой, хотя вы и были ужасно грубым.
      Дайана быстро отодвинулась подальше от подходившей к ней девушки.
      – Знаете, я, наверное, должен вам сказать сразу же… У меня не очень-то много времени остается для девушек и всего такого. По правде говоря, они мне даже не нравятся.
      Это была еще одна ошибка. Это просто невозможно, чтобы красавица-южанка проигнорировала такой вызов.
      – Даже я? Вы хотите сказать, что я вам нисколечко не нравлюсь?
      «О Боже!» – мысленно взмолилась Дайана.
      – Я… э-э-э… ну, у вас красивая одежда.
      Но Габриэлла была не из тех, кто готов удовлетвориться подобным комплиментом от представителя противоположного пола.
      – А что же я? Разве вы не находите и меня тоже красивой?
      Дайана бросила мученический взгляд на звезды и закрыла глаза, во второй раз за эту ночь серьезно обдумывая отцеубийство. Это все Райли О'Ши виноват. Из-за него и его проклятой страсти играть она попала в эту переделку.
      – Я… э… как-то не думал об этом.
      К сожалению, ее отца не было поблизости, чтобы его убить сию же секунду. Может, ей удалось бы убежать, но эти проклятые бесчисленные юбки Габриэллы заполнили собой весь проход.
      – Как я уже говорил вам, я не очень-то высокого мнения о девушках.
      – А вы когда-нибудь целовали хоть одну?
      Дайана отдернула руку от поручня, как будто к ней прикоснулась змея, а не мягкая рука Габриэллы.
      – О Боже, нет! – с искренним ужасом воскликнула Дайана.
      – Ну, а вам хотелось бы?
      Габриэлла совсем близко подошла к Дайане и, закрыв глаза, подставила губы для поцелуя. Дайана с отвращением смотрела на нее.
      – Да пусть меня лучше застрелят! – вырвалось у нее.
      Габриэлла открыла полные гнева глаза.
      – Ну, знаете ли! – она топнула ножкой, – вы – самый грубый, невоспитанный, самый вульгарный… оборванец из всех, кого я видела. Я никогда раньше не встречала таких молодых людей!
      Девушка резко повернулась и быстро пошла по направлению к своей каюте. Секундой позже того, как шуршащие юбки повернули за угол, Дайана с удивлением услышала тихий смешок, донесшийся из затененного уголка палубы неподалеку от нее. Она повернулась и увидела Андрэ Деверо.
      – Она права. Вас никак не назовешь обычным молодым человеком.
      Андрэ держал в руке закрытое крышкой блюдо, от которого исходил чудесный запах чего-то необыкновенно вкусного.
      – Вот, возьмите. Я бы не назвал ваше сегодняшнее представление помощью, но я так понял, что вам обещали дать поесть за то, что вы будете помогать обслуживать столы.
      Дайана посмотрела на тарелку, и при мысли о густом рагу у нее потекли слюнки. Но гордость победила искушение.
      – Благодарю вас. Но я… я не голоден. Вы за этим вышли сюда, чтобы принести мне поесть?
      «Должно быть, игра уже закончилась, – с облегчением подумала она. – Но где же отец?»
      – Не только. Я пришел сюда, чтобы дождаться вашего отца. Он должен вернуть деньги, которые проиграл мне. Он пообещал встретиться со мной здесь, а сам пошел к капитану, чтобы забрать свои сбережения из сейфа.
      Дайана секунду смотрела на него, ничего не понимая, а затем разразилась громким смехом.
      – И вы попались на это? Единственными «папиными сбережениями» были те, что лежали у него у кармане в баре.
      Она грустно покачала головой.
      – А я-то говорил себе, что вы слишком умны, чтобы папа мог обмануть вас.
      – На этом корабле нет места, где бы ваш отец мог спрятаться от меня. И если он лгал мне насчет денег, то он знает, что я все равно их с него потребую, когда найду его.
      Но вдруг он нахмурился:
      – О Господи… Я только что вспомнил. Мы же останавливались в Донелсоне как раз после той партии, когда О'Ши ушел за своими деньгами! Вы же не думаете…
      Лицо Андрэ прояснилось, когда он увидел, что юноша никак не отреагировал на его предположение.
      – Нет, он не убежал бы с корабля, не взяв вас с собой. Он ничего не смыслит в картах, но он не из тех, кто бросает своих детей.
      «Как раз из тех, если это единственный шанс избежать ответа перед Андрэ Деверо по безнадежному долгу», – подумала Дайана. Кроме того, после этой ночи ему было бы стыдно встретиться со своей дочерью.
      – Вы сын О'Ши? – Первый помощник стоял рядом с ними и держал в руке какое-то письмо. – Ваш отец просил передать это вам.
      Дайана многозначительно посмотрела на Андрэ.
      – А это – для вас, сэр.
      Андрэ взял конверт и вскрыл его.
      – Его долговая расписка, – мрачно улыбнувшись, сказал он Дайане.
      А еще записка, что он вышлет мне деньги и вернется за вами, как только сможет найти работу. А что он пишет вам?
      Когда Дайана прочла слова: «Диди, дорогая», у нее перехватило дыхание. Но естественно она не могла поделиться этим с Андрэ.
      – Только то, что ему очень жаль, что так получилось, что у него не было другого выбора и, так как ему показалось, что вы испытываете ко мне симпатию, то не могли бы присмотреть за мной, пока мы не доберемся до Нашвилла.
      Она смотрела на Андрэ огромными глазами, в которых ясно можно было прочесть обиду.
      – Наверное, я был слишком безжалостен к нему сегодня в баре. Мой отец… он никогда не скрывался, не уплатив проигрыша, мистер Деверо, никогда в жизни. И то, что он сошел с корабля, оставив здесь меня… Это только доказывает, в каком отчаянном положении он был. Обещаю вам, когда-нибудь он вернет вам этот долг. И вам не нужно беспокоиться обо мне – я не доставлю вам хлопот. – Дайана повернулась, чтобы уйти, но Андрэ удержал ее за руку.
      Она посмотрела на сильную загорелую руку, державшую ее за локоть, и удивилась тем странным ощущениям, которые вызвало у нее это прикосновение. Андрэ тоже посмотрел на свою руку и мгновенно отдернул ее, как будто обжегся.
      – Ну, и куда же вы пойдете?
      – Как это куда? Спать, – ответила она, устало улыбнувшись.
      – А потом что?
      Дайана пожала плечами.
      – Найду работу в Нашвилле.
      Андрэ окинул взглядом ее худенькую фигурку.
      – Что же вы будете делать? Обслуживать столы в каком-нибудь баре?
      Дайана вспыхнула и хотела что-то возразить, но Андрэ не дал ей промолвить ни слова.
      – У меня есть предложение получше. Вы можете работать на меня. Уверяю вас, у такого хрупкого паренька, как вы, никогда не было лучшего предложения. Вы можете стать моим слугой, а потом я отвезу вас в Монкер и подыщу там какую-нибудь подходящую для вас работу. Вам будет там гораздо лучше, чем в каком-то незнакомом городе.
      – Я… я не могу, – прошептала Дайана.
      Она уже подумала было о том, что, может быть, ей следовало рассказать ему обо всем случившемся в Новом Орлеане, об этой ужасной слабости ее отца, об ее смешной маскировке. Но что-то останавливало ее. Может быть, те странные ощущения, которые вызвало у нее прикосновение его руки?
      – Не можете? Или…
      Но в этот момент к ним снова подошел молодой помощник капитана. У него на лице было написано полное смущение.
      – Мистер О'Ши, мне очень жаль, что именно я должен сказать вам об этом, но капитан говорит…
      Он откашлялся и быстро договорил:
      – Боюсь, ваш отец сошел с корабля не позаботившись заплатить ни за себя, ни за вас. И мы не знаем, как… в общем, думаю, вам придется поговорить с капитаном и решить, что в данной ситуации можно предпринять.
      Дайана закрыла глаза и мысленно посчитала до десяти. Интересно, скольким еще людям на «Робертсоне» должен отец.
      – Я… у меня совсем нет денег.
      – Но у меня-то есть, – спокойно сказал Андрэ Деверо.
      Он достал свой кошелек и улыбнулся помощнику.
      – Вот этого должно хватить за обоих О'Ши, – сказал он, отсчитав деньги. – И возьмите еще сверх того. Это за то, чтобы никто не думал, что мистер О'Ши удрал с парохода. Здесь, на корабле, есть еще пара… э-э-э заинтересованных джентльменов.
      Дайана сжала кулаки. Черт возьми, ну и папочка! Если у него не хватило смелости остаться и ответить перед своими кредиторами, так мог бы, по крайней мере, и ее взять с собой. А теперь вот, пожалуйста, она оказалась в долгу перед Андрэ Деверо. Одному только Богу известно, сколько ей потребуется времени, чтобы вернуть ему эти деньги!
      – Наверное, я должен поблагодарить вас, – сказала Дайана после того, как помощник капитана ушел.
      – Не нужно этих красивых слов, – ответил Андрэ. – Просто пойди и посмотри, принесли мне в каюту ванну, которую я заказывал, и застелили или нет постель чистым бельем. Мне бы не помешало немного освежиться после такого количества пива, которое ты вылил на меня.
      Он посмотрел на помятую, неряшливую одежду Дайаны.
      – Да и тебе самому ванна не помешала бы, мой юный друг.
      Дайана в ужасе отшатнулась от него.
      – Ой, нет! Нет, только не это!
      Андрэ улыбнулся:
      – Ах, так значит ты еще и скромник вдобавок ко всем остальным твоим странностям! Ну что же, я оставлю для тебя ванну, когда закончу, и пойду прогуляюсь по палубе, пока ты не вымоешься. Дело в том, что мне нравится, чтобы все, кто работает на меня, были чистыми и опрятными. И к тому же мои родственники в Монкере ужасно привередливые.
      Он посмотрел на бесформенную шляпу, которую Дайана натянула поверх своих вьющихся волос.
      – Скажи-ка мне, а ты всегда носишь именно эту шляпу? Я тебя еще ни разу не видел без нее.
      Дайана быстро ответила:
      – Я легко простужаюсь.
      Желая поскорей перевести разговор со своей внешности на другую тему, она повторила экзотическое название, которое произнес Андрэ:
      – Монкер?
      Ей нравилось, как это звучит, и она снова повторила:
      – Монкер. Это название вашей плантации?
      – Да, Монкер – мое сердце. Это – моя гавань, где я бросаю иногда свой якорь. Когда я ничем не занимаюсь на реке, я возвращаюсь туда… – Тут его лицо омрачилось, и Дайана поняла, что Андрэ вспомнил о своей размолвке с братом. – Правда, я не всегда получаю тот прием, какого бы мне хотелось…
      Дайана внезапно пришла в ужас от одной мысли: Габриэлла! Если Дайане придется проводить все свое время, отражая нападки этой избалованной девчонки, ей придется туго!
      – А ваша э-э-э кузина тоже там живет?
      – Габриэлла живет в пансионе в Нашвилле, хотя, конечно, и приезжает домой на праздники и летом. От нее мало толку в доме. Моя кузина считает, что все должны делать рабы.
      Андрэ засмеялся:
      – Боюсь, подопечная моего брата немного избалована.
      Уж в чем-чем, а в избалованности Габриэллы Дайана успела убедиться!
      – А в Монкере много рабов?
      Лицо Андрэ потемнело:
      – Сейчас нет, немного. Мы теперь занимается в основном разведением лошадей, а не зерном. Жан Поль и я не всегда сходимся во взглядах о том, насколько это морально и этично владеть душой и телом другого человека.
      Дайана поняла, что это очень щекотливая тема.
      – И все-таки сейчас между вами и мной именно такие отношения, – сказала она.
      – Боже милосердный, да по вашим словам я получаюсь каким-то чудовищем! Послушай, дитя мое, я держу тебя не столько из-за денег, сколько потому, что мне тебя жалко.
      Андрэ не обратил внимания на полный негодования протестующий жест Дайаны.
      – И еще потому, что я считаю тебя храбрым парнем, с которым его собственный отец поступил совсем не по-отцовски. И я не допускаю даже мысли о том, чтобы отпустить тебя одного в незнакомом тебе Нашвилле. Там ведь не так уж мало довольно грязных типов, мой юный друг. Кстати, о грязи. Тебя не очень затруднит все-таки сходить проверить насчет этой ванны? Мы прибываем уже через пару часов, а я все-таки хочу хотя бы час поспать после ее принятия.
      Девушка пошла за Андрэ к угловой каюте, которую он занимал. Она вошла в комнату, ожидая, что он последует за ней. Но он только сказал:
      – Мне еще нужно закончить кое-какие дела. Я скоро вернусь. А пока…
      Андрэ улыбнулся и поклонился:
      – Чувствуй себя как дома, мой юный друг.
      Услышав звук поворачиваемого в замке ключа, Дайана сначала даже не поверила своим ушам. Андрэ сделал ее своей пленницей!
      «Это чтобы ты не удрала с корабля, как твой папочка», – мрачно сказала она себе. – «Еще один О'Ши, который должен ему деньги».
      Она нахмурилась, поймав свое отражение в овальном зеркале, висевшем над тазиком для умывания. Опять она подумала о том, чтобы просто рассказать Андрэ всю правду, когда он вернется. Но нет, он примет это, как явное приглашение, ведь она здесь совсем одна и в полной его власти.
      – Но ты же не можешь лечь спать в этой своей кепке, моя душечка. Так что же ты будешь делать теперь?
      Как бы в ответ на это, ее взгляд упал на ножницы, лежавшие на туалетном столике рядом с серебряной щеткой Андрэ. Дайана сняла свою кепку и тяжело вздохнула, увидев каскад огненных волос, упавших ей на плечи. Еще раз тяжело вздохнув, она взяла ножницы…

      «Дела», которые Андрэ Деверо должен был закончить, состояли в том, чтобы разобраться в своих чувствах, которые невероятно смущали его. Он облокотился на перила и курил тонкую сигару, пытаясь объяснить себе, почему в первый раз в своей до сих пор абсолютно нормальной жизни, он испытывал влечение к представителю своего пола. Какого рода было это влечение, он не пытался выяснить даже для себя.
      Он пробормотал вслух:
      – Да я бы застрелил на месте любого, кто хотя бы намекнул мне, что такое может случиться со мной…
      Этот парнишка действительно был очень привлекательным, и привлекательность его и вправду была несколько женоподобной, но это ведь совершенно не объясняет того, что он почувствовал, когда прикоснулся к нему.
      Почувствовав совершенное отвращение к самому себе уже за то, что только допускал наличие подобных наклонностей у себя, Андрэ выбросил сигару в воду и, вполголоса ругаясь, направился обратно в свою каюту.
      В то же самое время, когда Андрэ пытался разобраться в своих довольно запутанных чувствах к Дайане, она сама лихорадочно искала подходящее место, чтобы спрятать отрезанные волосы. Иллюминатор был наглухо закрыт, так что этот самый идеальный вариант отпадал. Она было подумала о ночной вазе, спрятанной в алькове за занавесью, но сразу же отвергла эту идею, покраснев от одной мысли о том, при каких обстоятельствах ее потайное местечко могло быть обнаружено.
      Андрэ возвращался. Дайана услышала, как он подошел к двери и остановился, чтобы открыть ее. В отчаянии девушка запихнула блестящую рыжую массу волос под матрац. Она избавится от них позже, когда ей удастся выбраться на палубу.
      Андрэ рассмеялся, когда, войдя в каюту, увидел своего «слугу» без кепки:
      – Боже, неудивительно, что ты все время прячешь свою голову под кепкой! Одно из двух: либо твой отец стрижет тебе волосы ножом для мяса, надев тебе на голову горшок, либо какое-то индейское племя не до конца тебя скальпировало!
      Неровно обрезанные, короткие волосы восстановили его мужскую уверенность. И с чего это ему взбрело в голову, что он сейчас переживает какое-то ужасное перерождение личности?
      – Ну, ладно, а как тебя зовут?
      – Де… Диаборн, Диаборн О'Ши.
      Дайана отвела взгляд от Андрэ, который, позевывая, расстегивал украшенную оборками сорочку. Она отвернулась, когда он дошел до белоснежного белья, и посмотрела снова только тогда, когда из ванны были видны его мускулистые плечи.
      – Это… э-э-э… древнее ирландское имя. А если быть точным, так звали моего пра-пра-дедушку.
      Но Андрэ совершенно не интересовало ее семейное дерево. Он снова зевнул и показал на губку, лежавшую на умывальнике.
      – Потри мне спину, хорошо? Я слишком устал, чтобы дотянуться самому, да и плечи болят от того, что я так долго сидел за картами.
      Дайана сделала, что ей сказали.
      – Сильнее, – пробормотал Андрэ, расслабившись в теплой воде до такой степени, что ему было уже безразлично, кто тер ему спину – мальчик или шимпанзе.
      – Ах, как хорошо! Последний раз спину мне терла прекрасная женщина.
      Он так увлекся воспоминаниями, что не заметил, как дрогнула рука Дайаны.
      – У мадам Джулии. Да, теперь у нас есть такая хозяйка борделя, которая знает, что нравится ее клиентам.
      Он открыл глаза и улыбнулся Дайане.
      – Может быть, я возьму тебя с собой когда-нибудь. Девочки просто с ума сойдут от такого красавчика, да еще такого молоденького. Ты когда-нибудь… а?
      Дайана энергично затрясла головой и тут заметила, что, увлекшись разговором, трет одно и то же место и уже чуть ли не содрала кожу своему господину.
      – Эй, осторожнее!
      Он выхватил у нее губку и махнул ей рукой, чтобы она отошла.
      – Я же просил снять с меня грязь, а не кожу!
      Деверо посмотрел на Дайану, стоявшую к нему спиной у иллюминатора.
      – Извини, не хотел на тебя кричать. Ты все еще думаешь о своем отце, да?
      «Нет, я думаю, что просто не смогу остаться с тобой здесь и поехать ли мне в Монкер», – подумала Дайана. Ее беспокоили странные чувства, которые она испытывала к нему с той поры, как этот смехотворный маскарад вышел из-под ее контроля. Дайане обязательно нужно удрать отсюда. Каким-нибудь образом она найдет деньги и вернет Андрэ то, что он заплатил за ее проезд на пароходе. Но она не будет работать ни на Андрэ Деверо, ни на его родственников.
      – Я просто думал о том, как бы мне хотелось прогуляться на свежем воздухе, пока вы будете одеваться.
      Она услышала, как на пристань спустили сходни. Возможно, это ее единственный шанс.
      Ей, казалось, Андрэ видит ее насквозь.
      – Никак невозможно, – весело сказал он, обнажив в улыбке ровные белые зубы.
      Интересно, чем он их чистит? Может быть так же, как и она – тряпочкой с содой?
      – Капитан сказал мне, что мы берем груз здесь, в Галлатине. Ты можешь потеряться во всей этой суматохе. А ты уже начинаешь мне нравиться.
      Черт возьми, почему он проявляет такую заботу об этом мальчике? Это уже больше, чем простое чувство ответственности за то, что он позволил старшему О'Ши остаться и доиграть ту безнадежную для него партию. Он не мог вынести даже мысли о том, что Диаборн будет бродить один в шумном городе, где живет семнадцать тысяч людей, и нет никого, кто бы позаботился о нем.
      Дайана едва сдерживала слезы разочарования:
      – Мистер Деверо, я хочу вам прямо все сказать. Мне не нравится работать на вас вот так. Это… это как милостыня, а в моей семье меня всегда учили, что даже в самые тяжелые времена лучше надеяться на самого себя.
      Андрэ медленно покачал головой.
      – Ты гордый паренек, Диаборн. Я это ценю. Но почему-то у меня такое чувство, что, как только ты уйдешь от меня, ты снова окажешься в беде. Вот что я тебе скажу. Ты дашь мне слово джентльмена, что не убежишь от меня, когда мы приедем в Нашвилл, пока я не решу, что для тебя будет самым лучшим. А потом мы с тобой все это обговорим.
      Дайана отвернулась к иллюминатору, чтобы Андрэ не увидел ее улыбки. Ну, конечно же, она могла дать требуемое «слово джентльмена» и с чистой совестью нарушить его при первой же возможности.
      – Даю слово джентльмена, сэр.
      – Очень хорошо. Надеюсь, ты сдержишь его.
      Андрэ встал из ванны и закутался в большое полотенце, которое, отведя взгляд в противоположную сторону, держала для него Дайана.
      – Возьми мои брюки вон там, на стуле, те, которые я сегодня носил. Чтобы показать, что я тебе доверяю, я назначаю тебя смотрителем ключей каюты.
      Дайана колебалась всего секунду, и чувство вины было подавлено. Затем она достала ключи, напомнив себе, в какой форме ею дано обещание. У нее не было морального обязательства выполнить его.
      – Благодарю вас, мистер Деверо. Я положу их прямо здесь, на туалетном столике, чтобы мы легко могли найти их утром.
      Андрэ мощно потянулся и бросил девушке одеяло и подушку.
      – Вот возьми. Я бы отдал тебе кровать, но ты ведь больше привык спать на жестком, чем я.
      – Этого мне вполне хватит, – весело сказала Дайана.
      Из того угла, где она быстро соорудила себе импровизированную кровать, ей прекрасно была видна голова Андрэ. Как только она увидит, что он крепко уснул, она потихоньку выйдет на палубу, чтобы первой сойти с парохода, когда тот прибудет в Нашвилл.
      Очень скоро по ровному дыханию Андрэ она поняла, что настал самый подходящий момент. Дайана на цыпочках пошла через всю каюту к туалетному столику, осторожно обойдя ванну. «Он все-таки забыл заставить ее вымыться», – подумала Дайана и улыбнулась. Взяв ключи, она потихоньку открыла дверь каюты. Та скрипнула, и Дайана быстро обернулась, но Андрэ не проснулся.
      Секунду она колебалась, увидев неожиданно, почти по-детски ранимое, выражение красивого лица.
      – Не волнуйся, Андрэ Деверо. Ты получишь свои деньги, – прошептала она. – И это слово Дайаны О'Ши, а не какого-то там «джентльмена».
      Несколько минут спустя после того, как «Робертсон» причалил в гавани возле форта Нэгли, она была свободна. Никто даже не заметил худенького паренька, который, прокравшись незаметно мимо мешков с зерном, исчез в предрассветном тумане, окутавшем Нашвилл.
      Дайана на секунду остановилась, чтобы полюбоваться красивым фасадом какого-то отеля, и снова быстро пошла вниз по безлюдной Второй-авеню.
      – Так, что у нас тут?
      Дайана резко вскочила, услышав этот энергичный голос. Она не собиралась спать. Остановилась просто, чтобы минуту отдохнуть на уединенной скамейке в уютном маленьком садике. Она помнила, что ее последняя мысль была о том, как прекрасны в этом саду розы в сверкающей как бриллианты утренней росе.
      – Для бродяги ты слишком молод, парень. Без всякого сомнения, ты прячешься здесь, надеясь бесплатно посмотреть на моих девочек?
      Дайана протерла глаза и посмотрела на женщину, стоявшую на веранде, уперев руки в бока. В почти черных глазах читалось больше добродушие, чем раздражение. Шелковый, отделанный кружевом костюм подчеркивал то, что мадам Джулия Постон, несмотря на свою профессию, была именно той, кем и хотела быть, – состоятельной леди.
      – Нет, мэм.
      Дайана выпрямилась, встревоженная догадкой о том, кто такие эти «мои девочки». Очевидно, она выбрала бордель, чтобы отдохнуть.
      – Нет, мэм, – еще более уверенно повторила она. – Я не из таких парней.
      Опытный взгляд мадам Джулии остановился чуть ниже воротника рубашки Дайаны. Пока она спала, пуговицы растегнулись, открыв грудь, чем полностью выдали Дайану. Мадам Джулия очень хорошо знала человеческую плоть. Это не юноша!
      – Да, это правда, – мягко сказала она. – Собственно говоря, я вижу, ты вообще не парень.
      Она со знанием дела оглядела стройную фигурку Дайаны и остановилась на неровно обрезанных рыжих волосах.
      – Боже милостивый! Ну и зрелище! У тебя… э-э-э… интересная прическа. Да и костюма такого в каталогах не увидишь.
      Дайана широко улыбнулась. Ей сразу же понравилась мадам Джулия, и она инстинктивно чувствовала, что здесь ей ничего не угрожает. Кроме того, она почувствовала огромное облегчение оттого, что теперь ей не надо будет притворяться.
      – Да уж, могу догадаться, какое это зрелище. Не могли бы вы сказать мне, как я могу найти здешнюю женскую семинарию? Я слышала в Новом Орлеане, что они берут ирландок для работы на кухне.
      Мадам Джулия улыбнулась:
      – Ну, в такой одежде тебя даже через черный ход не пустят, – сказала она и добавила более мягко: – Убежала от своей семьи, не так ли, дорогая? Ты знаешь, по-моему, это не дело – начинать жизнь в таком месте.
      – У меня нет семьи, – сказала Дайана.
      Это действительно можно было назвать правдой: ведь она решила отказаться от отца!
      – И мне, правда, хотелось бы попытаться найти работу в этом колледже, если бы только кто-нибудь сказал мне, куда идти и насколько это далеко.
      Мадам Джулия посмотрела на гордо выпрямившуюся девушку. И тут она приняла решение отчасти из милосердия, а отчасти из того же самого чувства, которое Дайана внушила Андрэ Деверо – чувства, что она нуждается в защите и покровительстве.
      – Не похоже, чтобы у них было какое-нибудь место для тебя. Ведь сюда приезжает столько людей, и все они ищут работу. По правде говоря, в любом месте в нашем городе ты будешь получать кое-какую пищу и ночлег, а работать будешь за троих. Ирландцы приезжают сюда, чтобы спастись от голода, и каждый в городе теперь пользуется этим. Заходи. Я тебя накормлю и дам какую-нибудь одежду, а потом мы поговорим.
      Дружеская улыбка снова появилась на лице этой женщины, когда она протянула Дайане ухоженную руку.
      – Ах, кстати, меня зовут мадам Джулия. Или, для немногих уважаемых людей, которые не имеют ни малейшего представления о том, чем я зарабатываю на жизнь, – миссис Постон.
      На лице Дайаны отразилось удивление.
      – А, так вы та самая леди…
      Она остановилась как раз вовремя, чтобы не назвать имени Андрэ Деверо.
      – … та леди, у которой, как мне кто-то сказал на пароходе, самое большое сердце в Теннесси.
      Она сделала вежливый реверанс.
      – И я уже могу это подтвердить, мадам.
      Мадам Джулия так широко улыбнулась, что Дайана ничуть не пожалела о том, что слегка преувеличила.
      – Ах, моя дорогая, ты просто маленькая чаровница!
      Она подмигнула Дайане:
      – Держу пари, что ты была прелестным юношей, который свел с ума всех девушек на корабле!
      «Только одну», – сама себе ответила Дайана, начиная находить смешные стороны в ее «романе» с Габриэллой Деверо. Она улыбнулась, зная, что мадам Джулия тоже сможет оценить это.
      – Ну, я действительно заставила трепетать пару-тройку сердечек, – сказала девушка с преувеличенно самодовольным видом, от чего мадам весело расхохоталась.
      Дайана с облегчением увидела, что в доме не было никаких признаков «девочек». Она прошла вслед за мадам Джулией через уютную гостиную в теплую опрятную кухню, где Дайана едва не упала в обморок, когда мадам Джулия открыла крышку, и по комнате поплыл восхитительный аромат ветчины.
      После трех кусков мяса, двух порций картофеля и четырех бисквитов с медом Дайана вздохнула и опорожнила второй стакан парного молока.
      – Я вам так благодарна, мэм. И извините, пожалуйста, за то, что я ела, как работник с фермы.
      Мадам зажгла тонкую черную сигару, чем одновременно заворожила и шокировала свою гостью.
      – Аи contraire, cherie, тебе удалось выглядеть изящной и вежливой все время, пока ты уничтожала завтрак, которым можно было бы накормить, по крайней мере, четырех человек. Ты знаешь, есть в тебе что-то такое – Дайана, ты сказала? – интригующее. Ты выглядишь, как оборванец, и при этом не до конца скальпированный, и все-таки у тебя манеры девушки с хорошим воспитанием.
      Дайана с грустной гордостью ответила:
      – Моя мать была такой, хотя у нее была трудная жизнь. Она убежала из знатной семьи, чтобы выйти замуж за моего отца, и никогда не давала нам забыть, кем она когда-то была.
      Дайана вздохнула, вспомнив о своем отце и о том, что он постоянно раздражал мать, точно так же, как он теперь раздражал и ее.
      У Дайаны было странное детство: она дотемна работала в поле, а по ночам изучала «хорошие манеры». Ее мать была безжалостной в преподавании науки «как ведут себя леди» возможно потому, что ей было горько видеть, как повернулась ее собственная жизнь.
      – Тогда ты понимаешь, что значит убежать от семьи, – сказала мадам Джулия.
      Она наклонилась через стол так, что ее огромная грудь угрожающе нависла над чашкой горячего чая.
      – Расскажи мне, что с тобой произошло, девочка. Я умираю от любопытства с того самого момента, как увидела тебя, свернувшуюся калачиком на скамейке в моем саду. Эта страшная «прическа» на голове… Скажи, ведь это мужчина довел тебя до такого отчаянного состояния?
      «Мужчины!» – подумала Джулия. Всех вместе взятых она их очень любила, но они же были причиной бед каждой женщины.
      – Да, – ответила Дайана, не собираясь, однако, рассказывать мадам все. – Это был мужчина. Ужасный мужчина.
      Она закрыла лицо руками и пробормотала:
      – Я… я не хочу говорить об этом.
      Она украдкой посмотрела сквозь пальцы на Джулию и увидела, что ее хозяйка была само сострадание. Дайана подумала, что она становится еще хуже отца, играя на чувствах людей.
      Мадам Джулия была не из тех, кто бьет по больному месту.
      – Тогда давай поговорим о том, что нам с тобой делать. Ты хотела бы остаться здесь? Ты говоришь, что можешь работать на кухне. У меня начались проблемы с прислугой с тех пор, как все эти аболюционисты начали причинять нам неприятности. Я предлагаю тебе полный пансион и лучшее жалованье, чем ты можешь получить в любом другом месте в Нашвилле.
      Восторг Дайаны поутих, когда мадам Джулия назвала цифру. Она знала, что это справедливая цена, но этого ей никогда не хватит, чтобы заплатить Андрэ, что она решила сделать, как только сможет. Сознание того, что она стала похожа на своего отца, убежав от своего долга, все еще терзало ее. Она была решительно настроена рассчитаться с Деверо.
      – Думаю… думаю, мне это подойдет, по крайней мере, пока я не придумаю, что еще я смогу сделать. И спасибо вам, мадам Джулия, за то, что вы так добры ко мне!
      В порыве благодарности Дайана выдумала еще одну похвалу, слышанную ею о мадам Джулии.
      – Когда я была в Новом Орлеане, я даже слышала от девушек из Сторивилла, что ваше заведение – лучшее на Юге, и управляет в нем самая знающая в этом бизнесе мадам!
      Черные глаза мадам Джулии заблестели так же, как и бусы из черного янтаря у нее на шее.
      – О мадам Джулии знают даже там! Да, уж… от этого любой почувствует себя лучше! И я действительно делаю все, чтобы мое заведение было на хорошем счету.
      Дайана решила, что она, в конце концов, настоящая дочь Райли О'Ши, когда дело касается лести. Но какой от нее вред, если она заставляет блестеть глаза такой доброй женщины?
      Дайане нравилось большинство девушек мадам Джулии. За исключением Лилиан, все они относились к ней, как к младшей сестре. Хотя она была не намного младше большинства из них, но простые платья, которые она носила, и некрасивая стрижка резко контрастировали с их продуманно соблазнительными нарядами и модными прическами. Лилиан же часто обращала на Дайану негодующий взгляд своих красивых миндалевидных глаз, как бы опасаясь, что эта темная лошадка сможет когда-нибудь составить ей конкуренцию.
      Дайана не считала обременительными свои обязанности по дому. Каждый день она ходила за продуктами, следила за тем, чтобы в гостиной и спальнях всегда стояли свежие цветы, и смешивала по особому рецепту специальные мази для девушек из трав, которые мадам Джулия разводила для этого в отдельном садике и которые были ее гордостью и радостью, так же как и розы.
      Несмотря на роскошь, царившую в доме, Дайана чувствовала себя ребенком, которого подобные вещи абсолютно не волнуют, так же как и клиенты, приходившие сюда. Но она не высказывала эти мысли вслух, хотя считала, что мадам Джулия слишком уж опекает ее. Дайана не хотела обижать ее и не говорила ей об этом.
      Мадам Джулия настаивала, чтобы девушка держалась подальше от гостиной, когда наступал вечер и в дом начинали прибывать клиенты. Однажды, когда она точно по расписанию выходила из передней, входная дверь открылась, и Дайане показалось, что она услышала баритон Андрэ Деверо.
      И хотя ей было очень любопытно, она не остановилась и не оглянулась. Что бы он ей сказал или она ему, если бы они встретились в заведении мадам Джулии?
      Шли недели, и Дайана начала ощущать какое-то беспокойство. Как бы она не любила мадам Джулию, но ее чрезмерная забота и опека начинали душить девушку.
      Пиган – тоже ирландка – первой подала ей эту идею. Дайана завивала железными щипцами длинные до пояса, прямые волосы девушки. Но Пиган смотрела не на свои волосы, а на отражение Дайаны, так усердно трудившейся над ними.
      Внезапно она сказала:
      – Ты знаешь, Дайана, а ты ведь красивее, чем все мы вместе взятые. Кроме, может быть, Лилиан.
      Дайана была удивлена неожиданным комплиментом. Она так привыкла чувствовать себя простушкой среди других девушек в таких модных нарядах и с красиво уложенными волосами, что сначала подумала, что Пиган шутит над ней. Она состроила смешную рожицу.
      – Может, ты хочешь, чтобы я принесла тебе очки мадам?
      Пиган засмеялась. Все в доме, кроме Лилиан, которая никогда ни над чем не смеялась, находили Дайану очень забавной.
      – Ну, волосы у тебя еще в ужасном состоянии, это так, а в остальном…
      Пиган загоревшимися новой идеей глазами посмотрела на Дайану:
      – Эй, слушай-ка, а мадам сейчас у себя?
      – Нет, она же пошла на этот чай, за который мы все ее дразнили.
      Дайана поднесла ко рту воображаемую чашку чая, отводя в сторону изогнутый мизинчик. Прищурив глаза и поджав губы, она стала удивительно похожа на жену преподобного Бобо, которая каждый день проходила мимо их дома, демонстративно отвернув голову.
      – Ну, ты знаешь, на который ходит миссис «Преподобная», даже не подозревая, с кем ей придется там сидеть.
      Пиган засмеялась:
      – Ну ладно. Забудь миссис «Преподобную». Я хочу посмотреть, как ты будешь выглядеть в нормальной одежде и с настоящими волосами.
      Дайана с серьезным видом посоветовала:
      – Мы могли бы попробовать намазать мою голову коровьим навозом, который мадам привозит для своих роз, может быть, мои волосы вырастут быстрее.
      – Нет, я придумала кое-что получше. Пошли!
      И обе девушки, не переставая смеяться, побежали вниз, в комнату мадам.
      Мадам Джулия, с блестящими глазами, энергично вошла в кухню, на ходу снимая перчатки и шляпу.
      – Прекрати набивать живот в перерывах между едой, дорогуша! Ты растолстеешь, а кому ты тогда будешь нужна в нашем доме?
      Этот привычный выговор был сделан Пиган, которая жевала огромный бутерброд с ветчиной, стоя у кухонного стола.
      – Где Диди? Я хочу рассказать ей, как забавно было видеть лица некоторых из этих кретинов, когда они догадались, кто я такая.
      – Она наверху, – с полным ртом ответила Пиган, глаза которой блестели при мысли о том, какой сюрприз они приготовили мадам. – Нет, я пойду позову ее. А вы оставайтесь пока здесь.
      Мадам поставила на огонь чайник и стояла у плиты, радостно напевая что-то себе под нос. Она так наслаждалась зрелищем выпученных глаз миссис Бобо, которая постоянно изводила своего мужа, требуя, чтобы он использовал свою кафедру проповедника, чтобы выжить мадам Джулию из города.
      – Ну, что вы об этом думаете? Не правда ли, она просто красавица?
      Услышав вопрос Пиган, мадам Джулия повернулась и едва не ошпарила себя кипятком из чайника, который она в этот момент снимала с плиты.
      Дайана была просто великолепна в декольтированном шелковом платье темно-синего цвета, который так шел к ее сияющим глазам. Пиган лишь чуть-чуть подкрасила ей веки, щеки и губы. Самый последний и самый дорогой парижский парик мадам – каскад блестящих черных кудрей – довершал картину.
      Сама Дайана счастливо улыбалась, но, когда она увидела выражение лица мадам Джулии, ее улыбка мгновенно исчезла.
      – Вам не нравится? – неуверенно спросила она.
      Джулия гневно взглянула на Пиган.
      – Это все твои затеи. Уйди, оставь нас! И ты лишаешься ужина.
      Дайана была поражена реакцией Джулии. Неужели она так ужасно выглядит? Когда она смотрелась в зеркало в спальне мадам, она выглядела, как другие девушки («Гораздо красивее», – настаивала Пиган, когда превращение было закончено).
      – Мадам, пожалуйста, не сердитесь на Пиган. Это не ее…
      – Ш-ш-ш!
      Мадам дождалась, когда закрылась дверь спальни наверху.
      – Девчонка! Я люблю ее больше других, исключая тебя, и все-таки она сведет меня в могилу! Диди, что все это значит?
      Хозяйка медленно покачала головой и грустно посмотрела на молодую женщину.
      – Зачем, скажи на милость, ты все это на себя надела? Моя дорогая, ты не можешь быть такой, как Лилиан, или Пиган, или другие девочки. Тебе и не нужно быть такой, как они, или какой была я, когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас. Милая моя, такая жизнь разбивает сердца, и старость наступает в десять раз быстрее.
      Дайане было очень жаль, что мадам Джулия так расстроилась, но она ничего не могла поделать. Как только она почувствовала прикосновение шелка к своей коже, увидела смотрящую на нее из зеркала надменную красавицу, она поняла, что жаждет того, чего ей никогда не получить, если она проведет всю свою жизнь, ухаживая за садом.
      – А что хорошего в жизни бедняка, который день за днем выполняет одну и ту же работу?
      Мадам Джулия обиженно посмотрела на Дайану:
      – Дорогая, я думала, тебе нравится жить у меня…
      – Нравится, мадам Джулия, нравится! Вы так замечательно ко мне относитесь, да и все девушки тоже… Но я не хочу быть служанкой в публичном доме до конца жизни! Если я буду работать здесь, я хочу быть лучшей. И зарабатывать кучу денег, – торопливо добавила она.
      Ребячество Диди снова проступило наружу, и это не смогли скрыть ни ее женственность, ни новая соблазнительная внешность. Теперь, когда мадам поняла, куда клонит ее протеже, в ее голосе начал зреть план.
      – Скажи, – спросила она, – а если я скажу нет, и ты не будешь у меня работать, что ты будешь делать?
      – Уйду к мадам Жастин, – с готовностью ответила Дайана. – Пиган говорит, что она всегда рада новичкам.
      Мадам Джулия сделала в уме пометку: в качестве наказания на весь следующий месяц кухня будет для Пиган «запретной зоной».
      – В моем парике и в этом платье, которое влетело мне в копеечку?
      – Ох, мадам Джулия! Я кажусь вам такой неблагодарной? Но я хочу работать на вас! Пожалуйста, дайте мне шанс. Пожалуйста, поверьте, я знаю, что делаю.
      Из тех сведений, которыми с ней поделилась Пиган, она уже подсчитала, что всего за одну неделю она сможет заработать достаточно денег, чтобы заплатить Андрэ Деверо за их с отцом путешествие на «Робертсоне».
      Мадам Джулия положила руки на плечи своей юной подруги и пристально посмотрела ей в глаза.
      – Дорогая моя, я тебе полностью доверяю. Но я отлично вижу, что ты совершенно не понимаешь, куда ты ввязываешься. Однако так как ты настроена решительно, я, конечно же, не собираюсь дать Жастин Ле Фар увести тебя от меня. По крайней мере, если ты останешься у меня, я смогу за тобой присматривать. А теперь, давай-ка выпьем чайку и разработаем нашу стратегию.
      Мадам Джулия уже выработала план, который поможет ей защитить эту девочку, которую она полюбила, как дочь. Она всегда так хотела иметь дочку! Джулия посмотрела на Дайану и твердо сказала:
      – Кстати, если ты твердо решила заняться этим делом, скажу тебе с самого начала: я – хозяйка. И именно я буду решать, кто станет твоим первым клиентом. Понятно?
      Дайана кивнула, немного сбитая с толку внезапным превращением Джулии в деловую женщину.
      – Да, мэм, – кротко сказала она. – Я понимаю.

      – Чего они все на меня уставились? – шептала Дайана Джулии в отделанной бархатом ложе мьюзик-холла. – Наверное, это из-за парика. Конечно, какая из меня брюнетка… Все надо мной смеются.
      Мадам Джулия, в вечернем платье из черного бархата и в жемчугах, улыбнулась в свой веер.
      – Уверяю тебя, они не смеются. Каждый мужчина, которого я знаю, и кто видел тебя сегодня, будет спрашивать у меня, кто ты такая. Сегодня мы неплохо заработаем за твой драгоценный «первый выход», любовь моя.
      Дайана бросила первый взгляд на свою компаньонку, не вполне уверенная, что так быстро – и почему-то весело – мадам согласилась с ее решением о своей будущей карьере.
      – Э-э-э… может быть, нам следует подождать несколько дней, мадам Джулия. В конце концов, это дело для меня совсем новое…
      – Конечно же нет, дорогая. Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, куй железо пока горячо. Ну и все такое в том же духе.
      Мадам прикрыла веером хитрую, удовлетворенную улыбку:
      – А ты, милая Диди, вызываешь прямо-таки волну жара среди моих клиентов. Ты видела, как на тебя все смотрели, когда мы входили в ложу?
      – Да… по-моему, видела…
      Дайана чувствовала себя очень неудобно в таком открытом платье. Милостивый Боже, и зачем она все это затеяла? И мадам Джулия, кажется, твердо решила довести это дело до конца. Возможно, Пиган, посидевшая на голодном пайке, была права, утверждая, что для хозяйки главное – деньги…
      – Дорогая, перестань вертеться, – вполголоса сказала мадам. – Представление вот-вот начнется.
      – У меня очень большой вырез, – прошептала в ответ Дайана, стараясь не замечать близоруких взглядов коренастого мужчины с огромными бакенбардами, сидевшего в соседней ложе.
      Напудренный парик, вероятно, скрывал блестящую лысину. Господи, а что, если именно он купит ее сегодня! Дайана могла бы поклясться, что видела, как они с мадам обменивались многозначительными взглядами за ее спиной.
      – У меня так затянута талия, что я едва дышу!
      – Ни один мужчина не захочет платить хорошие деньги за кота в мешке, дорогуша, – безжалостно ответила мадам. – Ты помнишь, что я тебе сказала? Никаких разговоров ни с кем! Ни здесь, ни после концерта. Я поставила своего человека у дверей, чтобы никто не смог войти в нашу ложу, и выйдем мы через специальную дверь сразу же после последней песни дивы. Ах, как жаль, что тебя не было со мной несколько лет назад! Здесь пела мисс Дженни Линд… А теперь ни на кого конкретно не смотри, таинственно улыбайся и будешь выглядеть божественно.
      Дайана так преуспела в этом, что во время антракта мадам Джулии самой пришлось встать в дверях ложи. По меньшей мере, двое поклонников попытались встретиться с загадочной ирландской красавицей.
      Но мадам Джулия была непреклонна и выставила их без всякого сожаления. В ее планы никак не входили непредвиденные встречи.
      Одной из причин постоянного успеха заведения мадам Джулии было то, с каким вкусом она осуществляла процедуру «выбора». В отличие от других заведений здесь не было толп мужчин и женщин, оценивающих друг друга за кружкой пива.
      Из своего безграничного опыта общения с мужчинами мадам Джулия поняла, что они просто обожают профессиональный подход во всем, даже в удовольствии. Поэтому в своем деле она все поставила на четко организованную основу.
      Гостиная, находившаяся на первом этаже, была приемной, где джентльменам подавала по бокалу шерри девушка-хозяйка. Ее специально выбрали для этих целей, и ее единственной обязанностью на этот вечер была только встреча клиентов.
      После того как каждый мужчина тонко даст понять хозяйке, как именно он хотел бы сегодня поразвлечься, его посылают наверх в смотровую. Здесь уже другая хозяйка возьмет его под свою опеку, искусно направляя выбор клиента. Хотя бывали и особые случаи, и тогда в дело включалась лично мадам. Она направляла выбранную девушку в комнату, где та и ожидала своего клиента. За дверью спальни все вопросы решались исключительно клиентом и его партнершей.
      Смотровая была довольно уютной комнатой, в которой царила интимная атмосфера. Там было специальное зеркальное окно в удобный салон, где девушки мадам ожидали своего вызова. Находясь в смотровой, клиент через это окно мог не торопясь выбрать себе девушку. После этого он заключал сделку с хозяйкой, а выбранная девушка исчезала за дверью отведенной ей на этот вечер спальни.
      Именно в этой комнате сидела сейчас Дайана, ожидая вызова, который положил бы конец ее девственности. Она горячо надеялась, что этот выбор положит конец ее финансовым обязательствам, ибо мадам Джулия намекнула ей, что за «новичков» часто дают самую высокую цену. Она скромно отводила глаза от зеркала, которое, как она узнала, был смотровым окном, шепча противоречивые молитвы: «Господи, может быть, меня никто не захочет, и мне не придется пройти через все это!» И без перерыва: «Ох, пожалуйста, пусть тот, кто меня выберет, будет добрым и не толстым, и чтобы от него не пахло чем-нибудь неприятным!»
      А за зеркалом мадам Джулия завершала переговоры о самой популярной за этот вечер девушке. Она уже отклонила три просьбы и теперь отчитывала доктора Джефри Маркетта за то, что он опоздал с концерта:
      – Слушайте, Джефри, если бы вы не были моим любимым клиентом, я бы ни минуты не стала вас ждать. Вы хоть понимаете, какой сейчас спрос на Диди, после того, как я показала ее сегодня вечером?
      Глаза крепкого, с седыми бакенбардами мужчины блеснули забытым томлением, и он тоскливо кивнул:
      – Я не мог оторвать от нее глаз! – Джулия едва смогла подавить улыбку (бедняга ничего не видел на расстоянии одного шага). – Но цену вы запросили непомерную!
      Он пытался выглядеть непреклонным, отчего улыбка мадам стала еще шире – этот ягненок хотел казаться львом.
      Джулия наклонилась к нему и прошептала что-то ему на ухо. Лицо Джефри Маркетта просветлело.
      – А с другой стороны, я ведь уже выплатил все за аптеку, и миссис Маркетт уехала в Галлатин навестить сестру…
      Без ведома мадам Джулии Андрэ Деверо поднялся наверх без вызова и отчитывал теперь хозяйку смотровой:
      – Черт возьми, Пиган, мы с Джулией – старые друзья, и она наверняка разозлится, как черт, когда узнает, что я теряю время там внизу, уже зная, кого я хочу.
      – Ой, да не разоряйтесь вы попусту, мистер Деверо. Лилиан, наверное, еще свободна. Да и потом, вы ведь единственный, кто постоянно ее спрашивает.
      – Сегодня я пришел не за Лилиан, – холодно ответил Андрэ. – Это, конечно, не твое дело, но сегодня в ложе Джулии сидела девушка…
      – О-хо! – улыбнулась Пиган. – Итак, наша Диди и вам приглянулась, точно так же как и всем остальным мужчинам здесь.
      – Я заметил, что сегодня здесь больше народу, чем обычно. Почему я никогда раньше не видел эту… Диди?
      – Может быть, потому, что мадам Джулия приберегает ее для особых клиентов, – ответила Пиган, поддаваясь своему вечному желанию подшутить над кем-нибудь. – Наша мадам не из тех, у кого есть любимчики, но вот что я вам скажу: эту она просто обожает, с тех самых пор, как мисс Диди появилась здесь в прошлом месяце.
      Андрэ задумался. Во время концерта он не мог оторвать глаз от девушки, сидевшей рядом с Джулией. Она вызывала в нем два, одинаково беспокоивших и волнующих его чувства. Одно – что он ее уже где-то видел. А второе – это какой-то ореол невинности вокруг нее. Даже в этом вызывающе-красивом платье и черном парике. Андрэ снедали противоречивые желания. Он хотел, чтобы ее не оказалось в заведении мадам, чтобы она не являлась той, кем, судя по ее виду, она все-таки была. С другой стороны, он страстно желал увидеть ее, узнать, кто она и почему его так влечет к ней, получить ее сегодня на вечер, какой бы высокой ни была цена!
      «Значит, она здесь уже целый месяц и ее невинность наиграна».
      – Пиган, я хочу видеть Джулию. Немедленно!
      – Извините, но ее нельзя беспокоить.
      Она подмигнула ему и прошептала:
      – Она сейчас договаривается с доктором Маркеттом о цене за вечер с нашей Диди. Держу пари, цена будет немаленькой.
      Андрэ застонал:
      – Нет, только не это древнее ископаемое!
      Только не Джефри Маркетт – в напудренном парике, бакенбардах, со стариковской походкой, да к тому же он полуслепой! Парик! Перед мысленным взором Андрэ появилась огненно-рыжая масса волос, спрятанных под его матрасом. Он понял, что этот «Диаборн» на самом деле был девушкой. Так, значит, его влечение не было неестественным, оно было просто инстинктивным.
      Внезапно его охватила полная уверенность в том, что тот «Диаборн» и эта Диди – одно и то же лицо. Ее черный парик скрывал второпях искромсанные рыжие волосы. Гнев и возбуждение охватили Андрэ. Твердо решив увидеть эту девушку снова, Андрэ сосредоточился на том, что говорила Пиган.
      – Да как вы можете говорить такое об одном из лучших наших клиентов! – упрекнула она Андрэ. – Кстати, о разговорах. Я не могу весь вечер простоять здесь с вами. Другое дело, если вы пришли по делу, – подмигнув, добавила она.
      Андрэ удержал за руку, повернувшуюся чтобы уйти, Пиган.
      – У меня есть дело. И мне не нужна смотровая.
      Уж, конечно, ему не хотелось встретиться с Джулией сейчас, когда в голове его уже созрел план.
      – Я возьму Лилиан.
      – Но вы же сказали, что не…
      На добродушном лице девушки отразилось разочарование.
      – Пиган, мне всегда казалось, что у тебя отличное чувство юмора. Как ты отнесешься к тому, чтобы помочь мне сыграть шутку над Лилиан?
      Глаза Пиган заблестели:
      – Ой, я и так уже на плохом счету у мадам, мистер Деверо. Так как же я могу…
      – А как насчет коробки конфет и отличной ветчины, а? Я смогу так их пронести, что Джулия ничего не узнает.
      Более эффективной взятки он не мог бы предложить. Насильственная диета Пиган сводила ее с ума. Ее даже поймали, когда она воровала травы из садика Джулии.
      – С другой стороны, немного веселья этому заведению не помешает, – с готовностью согласилась Пиган. – Ну, так какая же шутка у вас на уме?
      – Так вот. Ты – сегодня хозяйка наверху и назначаешь комнаты, верно?
      Пиган кивнула головой, прищурив глаза.
      – Охо! Я поняла. Игры с переодеванием – вот что вы придумали, да?
      Ее глаза озорно заблестели, и она понизила голос до конспиративного шепота:
      – В ящике, в коридоре, через две двери от розовой комнаты лежит отличный напудренный парик.
      То ударение, с которым она произнесла слова «розовая комната», подмигнув ему при этом, сказали Андрэ все, что ему нужно было знать. Он улыбнулся и поцеловал девушку в щеку.
      – Пиган, ты просто прелесть! Пусть святые будут добры к тебе.
      – Мне, возможно, придется встретиться с ними лично, когда мадам узнает обо всем.
      Но в глубине души она была рада, что не старикан Джеффри, а красавец Андрэ Деверо посвятит ее маленькую подружку в таинства любви. И что это взбрело в голову Джулии – отдать Дайану в самую важную ночь в ее жизни какому-то старику?
      – С Джулией я сам разберусь. И Бога ради, позаботься о том, чтобы она была подальше отсюда, пока все не кончится.
      Пиган взяла деньги, которые ей дал Андрэ. Когда же она пересчитала их, ее глаза расширились от удивления. Так значит, наш красавчик-игрок и вправду неравнодушен к Дайане!
      – Приберегите красивые слова для моих похорон, когда мадам узнает, кто надул ее любимого клиента, – мрачно прошептала Пиган.
      Но все же она поторопилась сказать Лилиан, что ее джентльмен придет к ней в гобеленовую комнату. А когда Лилиан спросила, как его зовут, Пиган пробормотала что-то о том, как ей некогда, и убежала.
      Теперь, если только ей удастся распределить Лилиан и Дайану по нужным комнатам и не встретить Джулию, она, возможно, доживет до утра. А завтрак – это единственный нормальный прием пищи, который был ей разрешен. Мысль о еде вызвала образ деликатесов, обещанных ей Андрэ. Она продолжала выполнять свои обязанности с блаженным отсутствующим выражением на дерзком лице. Ну что ж, в конце концов, она оказывала услугу своей маленькой подружке и к тому же помогала разыграть Лилиан.
      Что же касается мадам Джулии, то Пиган на самом деле не так уж сильно беспокоилась. Пятиминутный нагоняй, потом она будет качать головой и удивляться легкомыслию Пиган, а потом – вместе с ней смеяться шутке над Лилиан…
      У Дайаны сердце ушло в пятки, когда она услышала мягкий стук в дверь.
      – Вой… Войдите, – прошептала она.
      Хотя человек в коридоре не мог услышать этого приглашения, дверь открылась, и Дайана увидела силуэт мужчины, который проведет с ней этот вечер. В полутемной, освещенной свечами комнате она увидела парик, и ее сердце оборвалось.
      О Боже, это, скорее всего, тот человек, который смотрел на нее из соседней ложи на концерте. В тот раз он не показался ей таким высоким, и она могла бы поклясться, что он был тучным, но этот парик невозможно забыть или перепутать. Дайана взяла себя в руки и изобразила приветливую улыбку. Она попятилась к камину, где было устроено любовное гнездышко, и села, едва не опрокинув ведро со льдом, в котором стояло французское шампанское, выданное мадам специально для гостя Дайаны.
      – Не хотите ли… не хотите ли бокал шампанского?
      Руки Дайаны дрожали, когда она наливала сверкающий напиток в лучшие бокалы Джулии.
      – Огонь горит очень хорошо. Может быть, вы хотите немного погреться?
      Она покраснела, подумав, что сказала что-то не то.
      – От этого я бы не отказался. Услышав знакомый баритон, она едва не уронила и бутылку с шампанским, и бокал.
      Андрэ Деверо!!!
      Дайана была парализована страхом. Узнал ли и он ее? Она отступила в тень высокой спинки дивана. Может быть, он пришел сюда специально для того, чтобы наказать ее за то, что она убежала от него?
      – Шампанское… Ты предложила мне бокал шампанского, помнишь?
      Дайана протянула бокал и отвернулась, когда он подошел, чтобы взять его. Андрэ взял ее за руку и, не отпуская, поднес бокал ко рту, пристально глядя ей в глаза.
      – Повернись ко мне, Дайана, – тихо сказал он.
      – Как вы узнали мое имя? – прошептала она, не поднимая глаз.
      Андрэ протянул руку и снял с нее парик.
      – Ах, – сказал он, глядя на мягкие, короткие огненно-рыжие волосы девушки, – да это мой юный друг Диабон. Воистину, мы всегда с тобой встречаемся при странных обстоятельствах.
      Он достал из кармана маленькую табакерку и вынул из нее блестящий рыжий завиток волос.
      – Полагаю, ты кое-что забыла в моей каюте.
      Он поднес локон к волосам Дайаны.
      – Видишь? Подходят идеально. Понимаешь ли ты, какого дурака из меня сделала?
      – Я… Извините. Вы… ну, просто как-то так вышло. Но в ту ночь я убежала не потому, что вы думаете. Я обещала вам вернуть деньги, и верну.
      Андрэ окинул взглядом комнату: уютный камин, шампанское, дорогой костюм Дайаны, – и сказал:
      – Думаю, это лучше, чем работать слугой. Ты считаешь, твой отец одобрил бы твой выбор?
      Дайана гордо подняла голову, и отсветы пламени заиграли в ее волосах. Она не подозревала, как обворожительно выглядит, освещаемая огнем камина.
      – У моего отца больше нет права одобрять или не одобрять то, что я делаю. Так же, как и у вас.
      Андрэ взял ее за руку и притянул к себе.
      – Лично у меня нет абсолютно никаких возражений, – мягко сказал он, хотя в выражении его глаз было что-то очень далекое от мягкости. – Я очень дорого заплатил за тебя сегодня, моя «дорогая» Дайана! Достаточно для того, чтобы ты полностью рассчиталась со мной. Но предупреждаю тебя: я хочу получить от тебя соответственно этой цене. В конце концов, ты работаешь у Джулии достаточно, чтобы знать, как нужно отрабатывать свои деньги.
      Он мягко касался губами ее подбородка, щек, губ.
      В вихре охвативших ее чувств Дайана пыталась понять, что говорит Андрэ. Что-то было не так, но что?
      – Мистер Деверо, – прошептала она. – Шампанское. Оно… оно очень дорогое.
      – И ты тоже.
      Он снял свой парик и бросил его на парик Дайаны.
      – Ну вот мы и одни. Только ты и я.
      Его поцелуи становились все настойчивее.
      – Я… вы слишком торопитесь. Шампанское! – в отчаянии воскликнула она. – Оно портится от огня.
      – И я тоже.
      Андрэ с сожалением вздохнул, когда Дайане удалось выскользнуть из его объятий. Он отказался от протянутого ему бокала шампанского.
      Дайана закрыла глаза, сделала глубокий вздох и одним глотком выпила содержимое бокала. Это был ее первый опыт со спиртным, и она его не скоро забудет.
      – Я чувствую себя как-то странно, – прошептала она, думая о том, что, наверное, эти маленькие пузырьки в шампанском поднимут ее в воздух.
      – Великолепно, – тоже шепотом ответил Андрэ. – Это дает мне предлог помочь тебе дойти до этой замечательной кровати.
      Он подхватил ее на руки и уложил на шелковое покрывало.
      Дайана зажмурила глаза и приготовилась к неизбежному.
      Но ничего не произошло. Подождав довольно долго, она открыла глаза. Андрэ лежал рядом и весело разглядывал ее.
      – В чем дело? – еле слышно спросила она. – Со мной что-то не так?
      – Это мне еще предстоит выяснить, ты ведь еще полностью одета. Возможно, если бы ты разделась…
      Дайана вздохнула.
      – Я… думала, мужчины любят это делать сами.
      – Некоторые мужчины – возможно. Но здесь ведь только ты и я – понимаешь? И я плачу за то, чего хочу я. И я хочу, чтобы ты сама разделась.
      Он улыбнулся.
      – Я однажды разделся для тебя, если ты помнишь, так что все по справедливости.
      От воспоминаний об этом Дайана еще гуще покраснела.
      – Да, но это было совсем не то.
      – Конечно, не то, – тихо сказал Андрэ, глядя ей прямо в глаза. – Если бы я знал тогда то, что я знаю сейчас, я бы настоял на ванне для тебя.
      Он подождал немного, пока Дайана нервно теребила пуговицы на корсаже своего платья.
      – Ну?
      Андрэ чувствовал, как растет его нетерпение.
      Дайана расстегнула пуговицы и, застенчиво посмотрев в сторону кровати, сняла платье. Потом одну нижнюю юбку, за ней другую. Когда на ней осталась одна сорочка, Дайана закрыла глаза: «Я не смогу этого сделать».
      Но, прежде чем она успела произнести эти слова вслух, она почувствовала объятия сильных рук Андрэ, и последняя одежда упала с нее.
      – Я не мог больше ждать, – прошептал он.
      Незаметно для Дайаны они оказались в постели, и Андрэ повел ее по дороге страсти, которая оказалась для нее полной неожиданных открытий.
      Когда все было кончено, и Андрэ понял свою ошибку, он прошептал:
      – Боже мой, я не знал… Дайана, я не знал! Клянусь, я думал, ты… о Боже. Ну почему ты не сказала мне, что у тебя еще никого не было? Черт бы побрал эту Пиган! Это она сказала мне, что ты здесь уже целый месяц. Естественно, я подумал… А Джулия! Как она демонстрировала тебя в концерте!
      Андрэ прижал Дайану к груди. Все-таки он никак не мог понять, как Дайана сохранила невинность после месяца работы у Джулии?
      Дайана сама ответила на этот вопрос.
      – До сих пор я работала по дому, для мадам Джулии, и это была моя первая ночь.
      Андрэ едва смог сдержать стон. Он чувствовал себя последним негодяем. И все же, если бы не он, первым мужчиной Дайаны стал бы этот старый кретин Маркетт.
      – Но почему, Дайана, почему? Почему ты сознательно пошла на это? Бог свидетель, ты очень красива, но подумай, что с тобой будет через пять-шесть лет. Это тупик!
      – Вы – игрок. А это тоже тупик. Почему вы не сидите дома и не работаете на плантации со своим братом?
      Андрэ мрачно улыбнулся.
      – Ты права. Я играю в карты, потому что это рискованное, волнующее занятие, и я делаю на этом деньги.
      – Так вот, я остановилась на этой профессии по тем же самым причинам.
      Какое право имеет Андрэ Деверо смотреть на нее свысока за то, что она выбрала профессию, которую он сам же поддерживает?!
      – Может быть, я стану мадам, как и Джулия, когда буду постарше… Или найду какого-нибудь богатого джентльмена, который захочет жениться на мне…
      До этого момента она не думала о таких вариантах. Просто она хотела показать Андрэ, что не он отвечает за ее жизнь.
      – В публичном доме? – Андрэ засмеялся. – Не думаю. Дайана, ты уверена, что хочешь именно этого?
      – Да, – солгала Дайана, думая о докторе Джеффри Маркетте и о том, что она чувствовала, когда увидела его в своей спальне.
      На самом деле она не была так уверена в правильности своего выбора, но Андрэ Деверо не обязательно это знать.
      – Это лучше, чем работать всю жизнь служанкой.
      – Тогда, если ты абсолютно уверена, я бы хотел повторить наш опыт.
 
      Андрэ оделся и подошел на цыпочках, чтобы поцеловать спящую женщину.
      Он долго стоял перед дверью комнаты Джулии, прежде чем постучать. Андрэ боялся сам рассказать ей о своей «шутке», но решил, что ему обязательно нужно с ней поговорить о Дайане. Джулия – добрая женщина. Она, конечно, поймет, что Дайана О'Ши не подходит для работы в «доме».
      – Кто, черт возьми…
      Джулия стояла в дверях в теплом домашнем халате, ее лицо от крема блестело, а волосы были накручены на разноцветные лоскутки. Она попыталась сразу же закрыть дверь, но Андрэ засмеялся и вошел в комнату.
      – Джулия, ты выглядишь просто восхитительно, – сказал он, ловя подушку, которую кинула в него мадам. – Послушай, мне действительно нужно поговорить с тобой. Это касается Дайаны О'Ши.
      – А, моя милая Диди! Все мои клиенты сегодня хотели говорить только о ней. Думаю, после сегодняшней ночи я смогу вразумить ее. Она уже была готова отказаться от своей затеи. Одной ночи с этим бедным старым дураком Джеффри ей будет достаточно. А так как он импотент настолько, что даже не снимает штанов при моих девочках, для Диди не поздно будет передумать.
      Андрэ непонимающе смотрел на нее. «О Боже! Импотент!»
      – Тогда зачем этот человек приходит в твое заведение?
      – Не для того, о чем ты мог бы подумать. Джеффри наполовину идиот, но он никогда бы не стал заниматься тем, что делается, как я слышала, у Жастин. Нет, он просто укачивает и целует девушку, как будто она его умершая дочь.
      – О Боже!
      Андрэ сел и закрыл лицо руками.
      Мадам Джулия, неверно истолковав его реакцию, сказала:
      – Вам это, конечно, кажется идиотизмом, но я нахожу это очень трогательным. Девушка, которая раньше обслуживала нашего Джеффри, ушла на прошлой неделе, и когда я сказала ему, что Дайана только что потеряла отца и нуждается в утешении такого мужчины, как он…
      Джулия, наконец, заметила, что Андрэ не слушает ее.
      – Андрэ, Бога ради, что случилось? Вы выглядите так, как будто только что застрелили вашу любимую лошадь!
      Андрэ посмотрел на нее и сказал:
      – Джулия, я должен рассказать вам то, что сведет вас с ума… Но сначала вы торжественно поклянитесь, что не сделаете ничего Пиган.
      Джулия очень медленно села, не спуская глаз с Андрэ.
      – Я решу, когда узнаю, что она натворила.
      – Она ни в чем не виновата, поверьте мне. Виноват один я.
      – Тогда я сделаю что-нибудь с вами. Рассказывайте. Это касается Дайаны О'Ши? Я не знала, что вы с ней знакомы.
      – Да, я знал ее, вернее, не ее, а… о, черт! Давайте я расскажу все по порядку.
      «Мадам Джулия приняла это не так уж плохо», – подумал Андрэ, закончив свой рассказ. Или, по крайней мере, ему так показалось. Но так он считал не долго.
      Из ящика своего стола неторопливо Джулия достала револьвер с украшенной жемчугом рукоятью и спокойно направила его в голову Андрэ.
      Блестя черными глазами, она сказала:
      – Убирайся отсюда, и чтобы ноги твоей больше не было в моем доме, или, видит Бог, я вышибу твои мозги!
      Она подошла к столу, достала пачку банкнот и кое-как запихала ее в карман Андрэ.
      – Вот деньги, которые она была тебе должна! Я бы сказала, что тебе заплатили сполна, ублюдок!!!
      Когда он ушел, мадам Джулия положила револьвер на стол, села и заплакала не об утерянной невинности Дайаны, а потому что она сама занимается таким паршивым делом. А теперь эта милая девочка стала его частью.
      Все еще плача, она поймала взглядом свое отражение в зеркале и почти против воли начала смеяться. Что за зрелище – старая толстая ворона грозит дорогим пистолетом Андрэ Деверо!
      От мысли о том, что пистолет не заряжен, она засмеялась еще громче. А к тому времени, когда в ее голове возникло выражение лица Лилиан, когда она обнаружила в своей постели этого идиота Джеффри вместо Андрэ, Джулия смеялась, пока у нее не заболели бока. Черт возьми! Жизнь иногда бывает такой жестокой. Но вот иногда посмеешься над ней – становится гораздо легче!

      На следующее утро мадам Джулия совершила нечто беспрецедентное. Она отнесла поднос с завтраком наверх, девушке в розовую комнату. Она вошла на цыпочках, так как ожидала увидеть Дайану еще спящей.
      Вместо этого она увидела, что та уже в халате стоит у окна и смеется над котом Джулии, которого преследовала огромная черная галка. Девушка повернулась, услышав, что кто-то вошел.
      – Мадам Джулия, идите посмотрите! Чонси, наверное, опять охотился за птенчиками этой бедной птички. Она его просто убьет!
      Джулия поставила поднос и подошла к окну.
      – Ничего, это послужит старому, толстому бездельнику уроком. Я кормлю его достаточно, а он еще гнезда разоряет!..
      Она внимательно посмотрела на стоящую рядом девушку.
      – Я думала, что сегодня утром ты будешь спать долго…
      Дайана рассмеялась без видимых на то причин и потянулась, широко раскинув руки, как бы желая обнять утро. Она взяла поданную Джулией чашку чая и вдохнула аромат напитка.
      – Ах! Какая прелесть! Спасибо. Она взяла с подноса розу.
      – Ах, какая красивая роза! Мадам Джулия, вы так добры ко мне!
      Джулия вздохнула. Все обернулось совсем не так, как она планировала. На самом деле Дайана сейчас должна была бы соглашаться с Джулией, что жизнь в публичном доме не для нее, что она должна зарабатывать на жизнь по-другому. Черт возьми этого Андрэ Деверо за его вмешательство!
      – Дайана, я видела Андрэ ночью, – сказала она. – Я заплатила ему деньги, которые ты была ему должна, из тех, которые за тебя заплатили. И я сказала ему, что его больше не будут здесь принимать.
      Джулия выпустила из своего рассказа сцену с пистолетом. В холодных предрассветных сумерках она уже сожалела о своей глупой выходке. В конце концов, Андрэ Деверо всегда был джентльменом во время своих нечастых визитов к Лилиан. Кроме того, он имел большое влияние в этих краях и часто направлял к Джулии новых клиентов.
      – Ох, – Дайана медленно положила розу обратно на поднос, стараясь не смотреть Джулии в глаза. – Значит… значит, я его больше не увижу?
      Она покраснела, подумав о том, каким непрофессиональным должен был показаться ее вопрос мадам Джулии.
      – Я хочу сказать, надеюсь, он… ну, он не жаловался вам на меня?
      – Нет, он не жаловался мне на тебя, – спокойно сказала Джулия. – Дайана, прошлая ночь была ужасной ошибкой! Видишь ли, я не предполагала, что Андрэ Деверо будет твоим… клиентом…
      За все время, пока мадам рассказывала ей всю историю, Дайана не проронила ни слова. Когда Джулия закончила свой рассказ, она тихо сказала:
      – Понятно. Значит, он думал, что с тех пор как я убежала с корабля, я работала у вас, как все другие девушки.
      Так вот почему Андрэ разговаривал и обращался с ней как с опытной женщиной!
      Ну что ж, ей нужно привыкать к тому, что мужчины теперь всегда будут относиться к ней именно так. Дайана тяжело вздохнула, представив себе ночи, когда не Андрэ, а Джеффри Маркетт будет входить к ней в спальню. А потом она подумала о том, как мадам Джулия пыталась защитить ее от всего этого, и едва не расплакалась.
      – Мадам Джулия, вы действительно не хотите, чтобы я работала на вас таким образом? Ведь, правда?
      – Ах, моя дорогая, если бы ты только знала, какой теперь будет для тебя жизнь! У тебя сердце нежное, как цветок, готовое полюбить такого человека, как Андрэ Деверо, и разорваться от этой любви. Мне больно думать о том, что тебе придется пережить!
      Дайана тоже знала об этом: думать о том, что никогда больше не увидит Андрэ, вспоминать все те глупости о работе в публичном доме, которые она ему наговорила, – это невыносимо.
      – Мадам Джулия, вы все это время были правы насчет меня. Я… я поняла это ночью, когда думала, что ко мне в спальню вошел доктор Маркетт. Я не могу этим заниматься. Я не могу быть такой, как Лилиан или как Пиган, как бы я ни старалась.
      Мадам радостно улыбнулась.
      – Ах, моя дорогая Диди! Ты просто не представляешь, как я счастлива это слышать!
      После того как они обнялись и поцеловались, мадам с присущей ей практичностью сказала:
      – Конечно же, ты не можешь всю жизнь работать у меня на кухне и в саду. Но пока не найдется подходящий для тебя мужчина, ты можешь оставаться здесь и помогать мне, как и раньше.
      Несколько минут спустя, когда их чашки и тарелки с оладьями почти опустели, Джулия вдруг начала смеяться.
      – Ох, мне просто сейчас пришло в голову. Как я смогу объяснить исчезновение из моего заведения черноволосой красавицы?
      В последующие недели Дайана с энтузиазмом отрабатывала свое жалованье: девушка следила за тем, чтобы во всех спальных комнатах всегда было свежее белье, меняла цветы в гостиной, ходила на рынок, помогала девушкам одеваться по вечерам.
      Однажды, после того как она проработала дотемна, сажая в саду новые растения, на следующее утро она не смогла встать с постели.
      Джулия отпаивала Дайану дымящимся куриным бульоном и озабоченно говорила:
      – Надеюсь, это не круп, Диди. Съешь ложечку, я сама готовила. Ты просто переутомилась, вот в чем дело.
      Но дело было в другом: последние две недели Джулия с беспокойством наблюдала за своей подопечной. Темные круги под глазами, а также некоторые другие изменения в девушке пугали ее.
      Джулия молила Бога, чтобы недомогание Дайаны не оказалось тем, что подозревала умудренная опытом женщина. Она сидела у постели девушки и думала о том, не пора ли задать ей несколько очень важных вопросов.
      При виде чашки с бульоном Дайана почувствовала приступ тошноты.
      – Я… наверное, не смогу ничего съесть, спасибо.
      Она едва успела добежать до отделенного занавеской алькова, где стояла ночная ваза.
      Вернувшись в комнату, она слабо улыбнулась:
      – Надеюсь, вы не подхватите мою болезнь.
      – Да нет, не думаю, что мне это грозит.
      Джулия поставила чашку с бульоном в сторону. Она обратила внимание и на приступы тошноты у Дайаны, и на другой неприятный факт.
      – Я что-то не припомню у тебя периодов в этом месяце, Диди!
      Свет резал глаза, и девушка прикрыла их рукой.
      – У меня просто небольшая задержка. Знаешь, после всего, что со мной произошло, всего каких-то несколько дней…
      Она резко села, широко раскрыв полные страха глаза.
      – Ох, Боже мой!!! Джулия, вы ведь не думаете… Нет! Этого не может быть!!!
      Джулия медленно и грустно кивнула.
      – Беременна. Ох, моя дорогая, боюсь, что это так. Но мы подождем еще несколько дней. В конце концов, это не так уж долго. И потом, ты правильно сказала, с тобой столько всего случилось, что… что…
      Она не договорила. В полном молчании женщины смотрели друг на друга. Обе прекрасно понимали, что выдают желаемое за действительное.
      Дайана упала лицом в подушку.
      – О Боже, что же мне теперь делать?
      – По-моему, – твердо сказала Джулия, – пора нам подыскать тебе хорошего мужа-ирландца.
      Мысленно она начала перебирать знакомых ей молодых людей. Ни один из них не подходил или не стоил Дайаны О'Ши.
      И все-таки Нашвилл был очень строг к тем людям, которые бывали замечены в несоблюдении моральных устоев. Джулия жила среди снобов с тех пор, как ей было столько же лет, сколько сейчас Дайане. И она никак не хотела такой участи для этой бедной девочки.
      Девушка подняла заплаканное лицо. Ее испуганные глаза терзали сердце Джулии.
      – Вы хотите сказать, обмануть какого-нибудь мужчину, чтобы он женился на мне? Ах, Джулия, даже если бы я и знала кого-нибудь здесь, я бы не смогла обмануть его насчет ребенка. Просто не смогла бы!
      Они посмотрели друг на друга, одновременно подумав об одном и том же. Это был ребенок Андрэ Деверо, если Дайана действительно была беременна.
      Дайана медленно покачала головой.
      – Нет, – тихо сказала она, – я не могу, мадам Джулия. Я не могу пойти к Андрэ Деверо. Просто не могу.
      «Ну что ж, а я могу, – подумала Джулия. – По крайней мере, пусть хоть знает, что произошло».
      Она ждала еще неделю, в конце которой у нее не осталось никаких сомнений, что Дайана действительно ждет ребенка. Тогда она села за стол и написала Андрэ Деверо.
      Две недели спустя Джулия поняла, что времени почти не остается. От Андрэ не было никакого ответа. Не то чтобы она ожидала, что Деверо даст о себе знать, но все же маленькая надежда у нее была. Когда Андрэ говорил о Диди, Джулии показалось, будто его действительно волнует судьба этой девушки.
      – Ну что ж, значит, нам нужно просто сделать что-то еще, – пробормотала она, разыскивая Дайану.
      Мужчины! Вы можете спрятать всю свою честь в желудь, когда дело касается женщины!
      Джулия не говорила девушке о письме, которое она написала Андрэ.
      – Дорогая, пора начать думать практически. Тебе нужен муж, вот и все. И не называй это обманом. Назови это «как выжить в мире, в котором мы зависим от мужчин». Бог свидетель, мужчины в этом мире достаточно обманывают женщин, чтобы такую маленькую тайну, как твоя, и вовсе не считать обманом.
      – Думаю, вы правы. В конце концов, если я все-таки найду мужа, он ведь не узнает, что ребенок не его, да?
      – Нет, если ты сама ему не скажешь, – ответила Джулия, довольная, что девушка начала прислушиваться к голосу разума.
      – Ну вот, мы разговариваем так, как будто уже нашли тебе мужа, а сами еще глаз ни на кого не положили. – Джулия засмеялась. – Думаю, мне придется основательно перетряхнуть этот городишко!
      Но не Джулии суждено было найти достойного кандидата. Сам Шон Макафи нашел Дайану О'Ши. И с того самого момента, как молодой ирландец увидел Дайану, он понял, что другой девушки для него не существует. Она была самой красивой из всех девушек, которых он встречал.
      Дайана не заметила, что молодой высокий парень смотрит на нее, когда шла в магазин Мортона. Он шел в корабельную контору и остановился, открыв рот, когда увидел девушку, чьи короткие блестящие волосы, казалось, поймали в плен само солнце.
      Он как раз выходил из конторы, и она тоже возвращалась из магазина – счастливое совпадение, которым Шон Макафи не преминул воспользоваться.
      – Мисс! Простите мое нахальство, но я здесь новичок, а улицы здесь такие запутанные, даже после Дублина.
      Дайана улыбнулась. Ей понравились голубые глаза и аккуратная борода Шона.
      – Дублин? Вы из Дублина? Моя деревня находится всего в двадцати милях от города, – сказала она ему.
      Ее улыбка настолько ослепила беднягу Шона, что он забыл, о чем хотел спросить девушку.
      – Не правда ли, здесь чудесно? И картофель… – она похлопала рукой по своей сумке. – Представьте, вы можете просто пойти и купить его в магазине. Не знаю как вы, но если мне никогда не придется больше выкопать ни одного клубня, – я умру счастливой.
      Сумка Дайаны к этому времени каким-то образом оказалась в сильных руках Шона, и они оба болтали как старые друзья, идя по Второй Авеню. Наконец они оказались перед домом мадам Джулии. Шон так сильно сжал ручки сумки, как будто, отдав ее, он мог потерять возможность когда-нибудь увидеть эту удивительную девушку снова.
      – Вы… вы живете здесь? Такой красивый дом!
      Дайана молила Бога, чтобы одна из девушек не решила именно сейчас выглянуть из окна, чтобы полюбоваться утром.
      – Это не мой дом. Я живу… с моей старой подругой, миссис Джулией Постон.
      – Может быть, я мог бы познакомиться с ней как-нибудь? – с готовностью заявил Шон. – Я ведь никого здесь не знаю. Кроме вас.
      Мадам Джулия показалась возле веранды, где она подстригала розы, бессовестно подслушивая.
      – Не будь невежливой со своим соотечественником, Дайана! Пригласи его на чашечку чая.
      Она подошла, чтобы встретить молодого ирландца, окидывая его оценивающим взглядом. Оставшись довольной осмотром, она незаметно показала Дайане свое одобрение.
      – И, возможно, мистер Макафи поужинает сегодня с нами. Ведь он совсем один в незнакомом городе.
      Дайана встревожено спросила:
      – Джулия, а как же… гости, которых вы сегодня ждете?
      Мадам улыбнулась, отлично понимая, каких «гостей» имела в виду Дайана.
      – Ах, да, я ведь забыла сказать тебе сегодня утром. Вечеринка отменена. У меня вообще не будет никаких посетителей в следующие две недели, пока я буду заниматься ежегодным ремонтом гостиной.
      У Дайаны отлегло от сердца. Она слышала, как девушки говорили о ежегодных каникулах на ферме мадам Джулии, но не знала, что они уезжают сегодня. Не удивительно, что они никого не увидели в окнах!
      Итак, видимо, это судьба. Дайана искоса посмотрела на молодого человека, который вежливо слушал мадам Джулию. У него была приятная внешность и, очевидно, хорошее воспитание, судя по его манерам. Молодой, лет двадцати четырех. Все подходит.
      Шон неожиданно посмотрел на нее, и Дайана покраснела. Она была рада, что он не может знать, о чем она думает.
      – А как вы считаете, мисс О'Ши?
      Девушка попыталась восстановить обрывки разговора.
      – Насчет… э-э-э… новой драпировочной ткани или ковра, который Джулия собирается купить?
      Шон и Джулия засмеялись.
      – Ваша подруга дала лишь совет. Она говорит, что мне гораздо легче будет найти работу, если у меня будет жена. Люди в деревне любят серьезных мужчин, а не молодцов, которые могут исчезнуть именно тогда, когда они нужны.
      Мадам Джулия, довольная, как старый кот на веранде, не смотрела в глаза Дайаны.
      – Я просто говорила мистеру Макафи, что ему лучше остановиться ненадолго в Нашвилле. У нас здесь самые красивые девушки в Теннесси.
      Шон восхищенно посмотрел на Дайану.
      – Судя по тому, что я уже видел, вы совершенно правы!
      – Ну что ж, вам, наверное, есть о чем поговорить, молодые люди. Вот что. Вместо этого чая, что я вам предложила, почему бы тебе не отвести Шона в эту новую лавку сладостей, Диди. Вот…
      Она достала из кармана несколько монет и протянула их девушке.
      – Купи ему этот новый шоколадный напиток. И себе тоже.
      Выражение лица Шона изменилось, и он спокойно, но твердо сказал Джулии:
      – Я сам куплю угощение, мэм. Спасибо.
      Мадам Джулия просто замурлыкала:
      – Ах, какой вы гордый молодой человек, мистер Макафи, и как приятно, что вы к нам зашли. А, кстати, где вы остановились?
      – Ну, я еще не нашел себе жилье, но в корабельной конторе мне сказали, что есть комнаты…
      – Так получилось, что у меня как раз есть одна свободная комната на несколько дней. Конечно, не даром, – торопливо добавила мадам, вовремя вспомнив о гордости Шона, – но вы можете быть уверены, она будет не дороже и гораздо чище, чем в других местах.
      Шон бросил на Дайану полный мольбы взгляд. Она сжалилась над ним и, улыбнувшись, кивнула в знак согласия.
      – Вам повезло, мистер Макафи, что вы понравились этой женщине с первого взгляда. Мадам Джулия не всем подряд делает такие предложения.
      – Тогда я бы хотел снять эту комнату, и от всего сердца спасибо вам, миссис Постон, за вашу доброту.
      Молодой человек и не пытался скрыть своей радости от того, что он будет жить под одной крышей с девушкой своей мечты.
      – Тогда мы с Дайаной пойдем отпразднуем это событие.
      Больше никаких «Мисс О'Ши» и ирландской скромности! Шон Макафи уже решил, что когда он уедет из Нашвилла, Дайана О'Ши уедет с ним вместе – как его невеста.
 
      Мадам Джулия провожала молодоженов, уезжавших в двуколке, которую она им одолжила.
      – Это что-то вроде свадебного подарка, – сказала она в ответ на возражения Шона. – И Билли Эйкин из гостиницы, где вы проведете ночь, пообещал вернуть ее мне, как только вы где-нибудь устроитесь.
      Дайана повернулась к ней, чтобы попрощаться:
      – Я напишу вам, Джулия, как только Шон найдет работу. И я обязательно приеду навестить вас, обещаю.
      Джулия смахнула слезу, зная, что она будет скучать по Дайане, как по настоящей дочери, которой у нее никогда не было. Она также знала, что, возможно, никогда больше не увидит эту девушку, и эта мысль наполняла ее сердце бесконечной грустью.
      – Да благословит тебя Господь, дитя, – прошептала она, когда повозка повернула за угол. – Да благословит Господь тебя и ребенка, которого ты носишь. И пусть молодой муж никогда не узнает правды. Это только причинит боль вам обоим.
      Она была проницательной женщиной, и за последние несколько дней узнала не только хорошие стороны Шона Макафи, но и то, что он не из тех, кто легко прощает обман. Мадам Джулия произнесла еще одну короткую молитву и пошла обратно в дом. Завтра вернутся девушки, и все пойдет своим чередом. Только без Дайаны дом на Второй Авеню никогда уже не будет прежним.
 
      Наступила ее брачная ночь. В любую минуту может войти Шон с кувшином эля, которым он бодро предложил отметить их свадьбу. Дайана стояла у окна их номера в гостинице и смотрела на горы. Они были очень красивыми и вызывали чувство покоя и безопасности, которого Дайана никогда и нигде не испытывала.
      Хотя она не испытывала желания выдавать свой секрет, она знала, что Шона обидит и разозлит, если он сам обнаружит, что она не девственница. Ей следовало бы сказать ему об этом до свадьбы, но Дайане удалось убедить себя, что подходящий момент еще не наступил.
      Ну, вот он, этот момент, если она все-таки собирается рассказать ему об этом, а не позволить ему выяснить это самому. Дверь открылась, и вошел Шон с сияющим от счастья и возбуждения лицом.
      – Это, конечно, не шампанское, дорогая, но, так как мы экономим деньги на дом, который когда-нибудь купим…
      – Эль отлично подойдет, – сказала Дайана, подходя к нему, чтобы забрать кувшин и подставить лицо для поцелуя. – Шон, ты так добр ко мне.
      Он счастливо улыбнулся. Его рука ласкала мягкий шелк ее халата. Джулия подарила Дайане дорогой пеньюар и сорочку, украшенные вышитыми вручную бутонами роз, которые заставили девушку снова расплакаться.
      – Ты такая красивая, Диди! Ты видела глаза этого Билли Эйкина, когда мы с тобой вошли? Каждый, кто видит тебя, удивляется, как это мне так повезло.
      – Повезло… – повторила Дайана.
      Она положила голову ему на плечо. Они сидели у камина, и Шон сильными руками обнимал ее за плечи.
      – Шон, мне нужно тебе кое-что сказать. Я должна была сказать тебе об этом раньше, но…
      Дайана закрыла глаза.
      – У меня… у меня был мужчина один раз.
      После небольшой паузы Шон спросил:
      – Один раз? Только один?
      Она открыла глаза. Он задумчиво смотрел на нее, но в его взгляде не было удивления, которого она ожидала.
      – Да. Я никогда не смогу объяснить тебе… Все, что я могу сказать тебе, это…
      Шон приложил палец к ее губам.
      – Ш-ш-ш! Это было до того, как ты встретила меня, так? – Он улыбнулся ей. – У меня в Ирландии тоже была девушка, но это было до того, как я встретил тебя. Давай решим, что мы квиты, и начнем все с начала с этой самой минуты.
      Она засмеялась и обвила руками его шею.
      – Шон, ты просто бесподобен! Теперь я понимаю, почему ты так быстро уговорил меня выйти за тебя замуж.
      Он крепко прижал ее к себе.
      – Я сначала не мог поверить своим ушам, когда ты сказала «да». Но я не хотел давать тебе возможность передумать или ждать, когда кто-нибудь еще украдет тебя из-под моего носа.
      – Шон, – прошептала Дайана, – ты слишком много говоришь.
      – Дайана, я хочу, чтобы эта ночь была для тебя такой же особенной, как и для меня. Любовь моя, скажи, что ты хочешь того же!
      Девушка все это время вспоминала свою ночь с Андрэ, Но она напоминала себе, что сегодня она начинает новую жизнь с человеком, который нежно любит ее. В конце концов, он ее муж, а Андрэ – далеко, и даже думать о нем ей нельзя.
      – Да, Шон, – прошептала она, начиная медленно расстегивать пуговицы на пеньюаре. – Ты самый замечательный муж в мире, а я твоя жена. И я хочу сделать для тебя то же, что ты сделал для меня.
      После того как Шон уснул, Дайана долго лежала с открытыми глазами.
      Страсть Шона оказалась слишком велика для Дайаны. Он весь отдавался этой страсти, и она пыталась ответить ему тем же, но у нее ничего не получилось.
      – Ты счастлива? – спросил он ее. – Видит Бог, Диди, я хочу, чтобы ты была так же счастлива, как и я.
      В ответ она шептала спасительную полуправду, скрывающую истинные чувства. Шон не заслуживает того, чтобы его мужскому достоинству был нанесен удар в брачную ночь его невестой, которая так и не смогла забыть Андрэ Деверо – ни в эту ночь, ни в любую другую.
      – Я счастлива, дорогой, – сказала она мужу. – А теперь спи. Завтра будет очень длинный день.
      «И длинная-длинная ночь для меня», – мысленно добавила она.
      Но, как это ни странно, она уснула. Ее брачная ночь прошла, а вместе с нею исчезли и девичьи мечты, которым не было места в жизни замужней женщины.
      Дайана только что позавтракала яичницей и бисквитом с джемом, когда в столовую гостиницы ворвался ее муж. Он без особого желания оставил свою жену в обществе Теней Эйкин, жены трактирщика, и пошел взглянуть на чью-нибудь лошадь, которая вдруг начала хромать.
      – Дайана, дорогая! – он подхватил жену на руки и закружил по комнате. – Ты никогда не угадаешь, как нам повезло! Тот парень, лошадь которого я только что помог подковать, ездил по окрестным плантациям. И он говорит, что на одной из самых красивых здешних плантаций требуется человек, чтобы дрессировать лошадей. И не только это. Хозяйке нужна экономка, потому что она болеет и…
      – Остановись, Шон! Ради Бога, давай по порядку.
      Она видела, как Билли Эйкин обменялся веселым взглядом со своей женой, и улыбнулась сама, думая о том, каким милым бывает Шон, когда он взволнован.
      – Все это очень интересно, но после нашего разговора вчера вечером я подумала, что ты решил открыть свою собственную кузницу…
      – Это когда-нибудь. А сейчас одевайся, прихорашивайся, я помогу тебе собрать вещи, и мы поедем, посмотрим на это место. Билли говорит, у них есть отличный маленький коттедж для нас. Это все так нам подходит!
      Билли подмигнул Дайане:
      – «Прихорашивайся», как же! Да парень просто не в себе от радости, а то бы он мог взглянуть на вас и увидеть, что вы и так красавица и заставите всех женщин Монкера лучше присматривать за своими мужьями!
      У Дайаны холодок пробежал по спине. Монкер! Она повернулась к мужу, который обжигаясь, большими глотками пил горячий кофе и доедал оставшийся от завтрака бисквит.
      – Шон, это ведь… не Монкер?
      Он был еще сильно возбужден, чтобы заметить, как изменился ее голос.
      – Да, это место так и называется. Миссис Деверо попросила своего мужа Жан Поля переделать усадьбу, чтобы она была похожа на ее дом, где-то на сахарной плантации возле Нового Орлеана.
      Теней Эйкин кивнула.
      – Да, Аурэлия Джерард Деверо была известной красавицей-креолкой в молодости. И вот же случилось ей…
      Заметив строгий взгляд мужа, она не закончила фразу, к великому разочарованию Дайаны.
      – Я только уберу посуду и помогу вам собрать вещи, миссис Макафи.
      Дайана посмотрела на Шона. Ее сердце бешено колотилось при мысли о том, что она поедет в Монкер и снова увидит Андрэ. Она могла представить, с каким презрением он будет смотреть на нее. Ведь когда Андрэ уходил, он думал, что Диди будет продолжать работать в Нашвилле. А что он скажет Шону, который ничего не знает о заведении мадам Джулии?
      – Шон, а ты не думаешь, что как-то нехорошо показываться там тебе и с женой, и с упакованными вещами? Как будто ты так уверен, что они тебя наймут.
      Шон задумался, потом поцеловал жену в щеку.
      – Хорошая мысль, дорогая! Сделаем вот что. Ты останешься здесь с Эйкинами. Вас не затруднит присмотреть за моей женой?
      Чета Эйкинов энергично кивнула, и Шон весело продолжал:
      – Тогда я возьму лошадь и к вечеру вернусь. Я не буду там задерживаться допоздна.
      – Я буду ждать тебя.
      – Будем надеяться, да?
      Шон поцеловал ее.
      – О да, – заверила его Дайана.
      «Но только не на то, что ты думаешь. Господи, сделай так, чтобы Деверо уже нашли кого-нибудь еще!»
 
      – Ну вот, дорогая, мы и приехали. Здесь мы будем жить, пока не обзаведемся своей собственной усадьбой. – Шон остановил повозку у поворота на Монкер. – Ты когда-нибудь видела такую красоту? А подожди, увидишь сам дом! Книжные шкафы миссис Деверо привезли из Франции. Так мне ребята рассказывали. А мебель в ее спальне делали специально для нее в Новом Орлеане!..
      Дайана не слушала взволнованную болтовню мужа. Она смотрела на прекрасную дубовую аллею, которая вела к большому дому, и думала о том, что неожиданное чувство покоя, пришедшее к ней здесь, наверное, идет от того, что ей с самого начала суждено было попасть в Монкер.
      Когда они подъехали к дому, даже Шон притих. Дом был так красив и торжественен, построенный в греческом стиле Возрождения, с дорическими колоннами и открытыми галереями, что оба Макафи почувствовали благоговейный страх. Шон прошептал:
      – Наш дом отделен от этого. Он тебе понравится.
      Дайана крепко сжала руку мужа.
      – Шон, та гора за домом! Ты только посмотри! Восходящее солнце видно через листву дуба, и кажется, что он весь в огне!
      Она почти забыла об Андрэ и о том, что он скажет, когда увидит ее. Единственное, о чем она могла думать, – как она встанет однажды утром раньше всех, пойдет на ту гору, и весь мир будет принадлежать только ей.
      – А, кстати, забыл тебе сказать. Брат мистера Жан Поля уехал на встречу с каким-то человеком на пароходе, так что ты его пока не увидишь.
      Значит, Андрэ уехал. Дайана мысленно поблагодарила Бога.
      – Тогда я пойду к мистеру Жан Полю узнать, подхожу ли я им в экономки.
      – Ну, с этим проблем не будет, – доверительно сообщил ей Шон, останавливая повозку перед трехэтажным кирпичным зданием кухни. – Я уже рассказал им о тебе, какая ты у меня умница и как ты трудолюбива.
      Шон улыбнулся ей, спрыгнул с повозки и протянул ей руки.
      – Я, конечно, не сказал им, какая ты красивая и какие у тебя рыжие волосы и сумасшедший характер.
      – Спасибо и на этом, – облегченно вздохнув, сказала Дайана.
      Андрэ мог бы узнать ее по описанию. Ну что ж, может быть, все еще обернется к лучшему. Если она окажется полезной Аурэлии Деверо и, к тому времени как вернется Андрэ, будет уже видно, что она ждет ребенка, может быть, он будет молчать о том, что знает о ней.
      Дайана глубоко вдохнула бодрящий горный воздух. Из одной из хижин рабов послышалась песня. Девушка улыбнулась. Она любила музыку. Но песня замерла, и Шон тянул ее за руку, давая ей понять, что ей пора бы уже начать интересоваться тем, что происходит на более важной половине усадьбы.
      – Добро пожаловать, миссис Макафи. Добро пожаловать в Монкер. Вы приехали как раз вовремя. Миссис Аурэлия так скучает, когда мистер Андрэ и миссис Габриэлла уезжают. А ваше ясное, красивое личико и улыбка – вот что нужно миссис Аурэлии.
      Дайана улыбнулась в ответ и сняла свой темный капор, покрытый дорожной пылью. Она тряхнула рыжими кудрями и посмотрела на свою гору. Про себя она уже называла ее своей. Казалось, эта гора давала ей силу и уверенность, стоило ей только посмотреть на нее.
      Дайана поцеловала Шона, приподняла юбки и последовала за Пруди, чтобы в первый раз войти в Монкер. Но никогда, с той самой секунды, как она вошла в дом и оказалась окруженной его холодной элегантностью, не чувствовала она себя слугой или незнакомкой.
      Когда она в первый раз увидела Монкер и нависающую над ним гору, Дайана О'Ши почувствовала, что она дома.

       Лето 1988
      – Фэйбл, что случилось? Ты промокла до нитки. Где ты была? Мы ведь тебя искали. Эта ужасная женщина хотела сфотографировать нас всех троих. Твой отец наконец-то избавился от нее, но не раньше, чем рассказал ей все семейные скандальные истории, которые смог вспомнить… О! У тебя даже в волосах дубовые листья!
      Тирады моей мамы бесконечны, но абсолютно безвредны. Я была только рада, что она слишком много говорит и чересчур возбуждена, чтобы заметить, насколько я потрясена тем, что со мной произошло на горе Дайаны.
      – Пойду, приведу себя в порядок к обеду.
      Я окинула взглядом высокий холл, как будто видела его впервые, глазами другого человека. Какое впечатление произвела на Дайану эта лестница, привезенная из Луизианы? А огромная, в тысячу свечей люстра? Я закрыла глаза, пытаясь представить, что бы я чувствовала, приехав в Монкер в первый раз.
      – Я дома.
      – Что?.. Фэйбл! Сколько раз я просила тебя, пожалуйста, не разговаривай сама с собой, как будто вокруг тебя нет никого, с кем можно было бы поговорить! Ты так странно вела себя в этом году, как будто это горе касается только тебя.
      Бледная, с голубыми прожилками вен рука матери описала в воздухе несколько кругов и, наконец, произвела белоснежный носовой платок, который она аккуратно приложила к глазам.
      – Ты стала такой с тех самых пор… с тех пор…
      – Мама, продолжай и скажи это вслух. Доктор Вэлкофф сказал в последний раз, что все мы должны называть вещи своими именами. Должны сказать, что она умерла. Селеста умерла, и нет, я не изменилась с тех самых пор. Точно так же, как и ты, и отец. Но все-таки я знаю, я чувствую, что что-то есть неправильное в том, что моя сестра умерла, а ты и отец…
      Громоподобный голос моего отца заставил мою мать прекратить всхлипывать, а меня – остановиться на полуслове.
      – Продолжай, Фэйбл. «А ты и отец» что?
      Мой отец, когда не пытается произвести впечатление на того, от кого ему что-либо надо, может быть довольно устрашающим.
      – Ты что, решила открыть практику по психиатрии без лицензии и без квалификации?
      Я почувствовала, что мне на глаза наворачиваются слезы, с которыми я всегда боролась в присутствии Хэдли Мортона Деверье с тех пор, как обнаружила, что ему нравится заставлять людей плакать. Мы с отцом старые враги и ведем давнюю битву за душу моей матери.
      – Я только говорила маме, что доктор Вэлкофф считает, что мы все запретили себе оплакивать Селесту после того, как ее убили, достаточно долго, чтобы свыкнуться с этой мыслью.
      Я смотрела ему прямо в глаза. Кроме цвета волос я унаследовала от отца только зеленые глаза. Может быть, это несправедливо с моей стороны, но мне никогда не нравились светловолосые мужчины. Возможно, это происходило потому, что тип моего отца (красавец-блондин) уже вызывал во мне легкое отвращение. Под маской сладкоречивого джентльмена-южанина (я всегда это чувствовала) лежит очень опасный слой льда.
      Селеста и я, каждая по-своему, обнаружили этот слой и узнали о способности этого человека навсегда обрывать нежные чувства. Мой отец считает, что дети рождаются с одной целью – чтобы приносить славу своим родителям. Мы с сестрой не выполнили этой роли, с его точки зрения, по крайней мере, и в его сердце для нас не осталось больше места.
      Было уже слишком поздно уходить от стычки, в которую отец втянул меня, поэтому я просто приняла бой.
      – Ты сразу же бросился в политику, а бедной маме пришлось самой справляться со светскими обязанностями.
      Я махнула в ее сторону рукой, и она вздрогнула, как будто подумала, что я собираюсь ударить ее. Мне захотелось закричать, но я сдержалась.
      – Посмотри на нее! Она похудела почти на тридцать фунтов и живет только на валиуме и водке. Ради Бога, папа, ты же убиваешь ее!
      «То же самое ты бы сделал и со мной, если бы я не была такой же сильной, как и ты!» – подумала я.
      Казалось, отец услышал мое невысказанное обвинение. Он презрительно поджал губы.
      – Твоя мать – сильная женщина. Половина ее семьи погибла трагически, когда она была еще ребенком. Она не из тех, кто только и знает, что хныкать. Ну, ладно, хватит! Теперь, если ты сможешь привести себя в порядок за полчаса, я приглашаю тебя присоединиться к нам на коктейль. Придет судья Пэрриш со своим молодым, но многообещающим сыном-юристом. Я уверен, Ламонт гораздо умнее этих музыкантов, которых ты, кажется, предпочитаешь таким, как мы.
      «Таким, как мы…» – мысленно повторила я и сжала кулаки так, что ногти впились мне в ладони. Мои родители никогда не примут меня такой, какая я есть! И все-таки я пока не могла уйти из дома. Пока, потому что была уверена, что это будет означать медленную смерть моей матери, которая, несмотря на свою неспособность постоять за себя, была благодарна за то, что в доме был кто-то еще, кроме отца.
      – Ламонт? «Гораздо умнее», Боже мой! Да его отец заплатил кому-то, чтобы его за шесть недель подготовили к квалификационной комиссии, а он чуть не провалился!
      Отец сощурил глаза. Опасный знак. Он получает извращенное удовольствие от наших стычек, но ненавидит мою привычку делать огромные пробоины в его щите снобизма.
      Может быть, поэтому я стала исполнять «кантри». Это была моя форма протеста, чтобы показать нос отцу с его мнением обо всем, включая музыку. Но нет, конечно, я полюбила этот жанр в музыке, не только чтобы досадить отцу. Мне действительно нравится простота и честность «кантри». Это подходит моей душе, ритм – моему голосу.
      Отец решил оставить без внимания мою реплику о Ламонте.
      – Думаю, в любом случае тебе нужно освежиться перед обедом, – холодно сказал он, давая понять, что аудиенция закончена.
      У меня не было возражений на этот счет. Мне нужна была горячая ванна, наверное, так же, как матери – валиум.
      После ванны я стояла на балконе своей комнаты и смотрела на очищенные дождем окрестности. Как всегда, мой взгляд остановился на темных очертаниях горы Дайаны, где я всегда чувствовала странную связь с другой жизнью. Я закрыла глаза, восстанавливая в памяти живые картины путешествия в прошлое Дайаны. Все это казалось таким реальным! Но как я смогла прожить такой большой промежуток жизни Дайаны, когда на самом деле прошло так мало времени? Но более важный вопрос – почему я оказалась в прошлом?
      Когда я открыла глаза, я почти была готова увидеть темную фигуру: развевающиеся на ветру длинные юбки и спутанные рыжие волосы, ловящие отсветы заходящего солнца. Но на этот раз я не увидела ничего, кроме старого огромного дуба, хранившего так много тайн прошлого. Женщина с длинными развевающимися волосами, стоявшая на горе… В первый раз это видение было у меня через месяц после смерти Селесты. Еще один человек видел ее до меня, но об этом я расскажу позже. Подумав, что схожу с ума, я обратилась к доктору Вэлкоффу – известному в Нашвилле психиатру.
      Он убедил меня в обратном.
      – Эмоциональные травмы могут влиять на нас очень странным образом, Фэйбл. Ты потеряла свою сестру при ужасных обстоятельствах, в то время, когда вы не разговаривали друг с другом. Естественно, ты испытываешь из-за этого чувство вины. Но в то же самое время ты все еще осуждаешь ее за то, что она тебе сделала. Смерть не обязательно стирает наши чувства к кому-нибудь. Добавь к этому натянутость в твоих отношениях с отцом, да и твое горе, в конце концов. Любила ты свою сестру или ненавидела, тебе все равно приходится мириться с тем, что она мертва.
      – Но откуда у меня галлюцинации? Я смотрю на эту гору и чувствую, что незаметно ухожу в другой мир. И почему я вижу ее – мою давно уже умершую прабабушку?
      Доктор Вэлкофф протер свои смешные маленькие круглые очки. Я часто обвиняю его в подражании Фрейду во всем, даже в остроконечной бородке, но он не обращает на это внимания.
      – Потому что, как ты сказала мне с самого начала, твоя сестра – вылитый портрет твоей прабабушки, и, уходя в прошлое, ты просто выбираешь более безболезненный способ понять и разобраться в своих чувствах к Селесте.
      – Уходя в прошлое? – Я засмеялась. – Я никогда бы не подумала, что вы признаете это.
      – Уходя в прошлое только мысленно, конечно, – поспешно исправил себя доктор.
      Но я-то знала, что он был буквально зачарован моими рассказами о снах, которые я начала видеть после смерти Селесты. Сны, которые я записывала в первые две минуты после пробуждения по инструкции доктора, были о странном случае в стране, которую мы потом определили с ним как Ирландию во время картофельного голода. Потом было путешествие в Америку. Моя морская болезнь на борту набитого беженцами корабля продолжалась еще неделю после этого сна.
      И вот теперь я – это Дайана, которая впервые приехала в Монкер, беременная и только что вышедшая замуж, с нетерпением ожидающая, что же произойдет, когда она увидит Андрэ Деверо.
      Я улыбалась, надевая сережки и готовясь спуститься вниз и присоединиться к Ламонту Пэрришу, его отцу и моей семье, чтобы выпить по коктейлю. В какой-то мере я была даже захвачена событиями древней любовной драмы. Что сделает Дайана, когда снова увидит Андрэ? Что подумает он, когда увидит ее в своем доме, замужем за другим мужчиной? Что будет дальше? Как Андрэ на самом деле относится к Аурэлии, которая явно питает к нему более сильные чувства, чем следовало бы? Что думает об этом Дайана?
      А пока я надела чулки цвета светлого загара и переключилась на настоящее. Ламонт сделал это переключение еще более эффективным. Как только я вошла в гостиную, он отвел меня в сторонку и начал без остановки рассказывать о своем новом «BMW», о каком-то случае в его спортивном клубе и прочей ерунде.
      Я выслушала все это с ангельским терпением и время от времени мило улыбалась сначала своему отцу, а потом Ламонту. Я думала о том, как бы Дайана вела себя на моем месте. Глядя прямо в лицо Ламонта, я мечтала о своем до тех пор, пока он не позволил себе пошутить о моем исполнительском искусстве. Тут я резко вернулась к жизни. Но я поймала на себе строгий взгляд отца и прикусила язык. Сейчас не самое подходящее время, чтобы защищать кантри-музыку, да и, честно говоря, мне абсолютно все равно, что думает Ламонт Пэрриш об этом жанре. Я довольствовалась тем, что уставилась на кусочек шпината, застрявший в больших белых зубах Ламонта.
      – Не правда ли, Азалия просто божественно готовит икру со шпинатом? – мило поинтересовалась я и была вознаграждена еще одной зеленозубой улыбкой.
      К тому времени, когда раньше в гостиную вызывали Селесту, и она играла на арфе с видом сошедшего с небес ангела, я вежливо извинялась.
      – Хэдли! Разве твоя дочь не споет для нас? Моя жена сказала, что «Ты так одинок» была на прошлой неделе в десятке лучших.
      Мой отец посмотрел на меня с нескрываемой ненавистью, и я точно знала, что сейчас он думает о Селесте, о ее арфе и о вечерах Моцарта, когда его красавица-дочь сидела рядом с ним и повторяла «папочка, дорогой» так часто, что я едва могла подавить желание немедленно встать и уйти.
      – Спасибо, судья Пэрриш, но завтра рано утром у меня запись, и я не хочу напрягать связки.
      Я поцеловала этого милого старикана только за его вопрос. Может быть, Ламонт вовсе не его сын. Его я тоже чмокнула – в наше время не мешает иметь под рукой дешевого адвоката. Он может мне понадобиться, когда я соберусь окончательно порвать с отцом.
      Воспитание в богатом старом южном семействе имеет свои плохие и хорошие стороны. Имя Деверо записано в документах, но в нашем благородном прошлом есть несколько неприглядных моментов. Мой отец изрядную часть жизни потратил на то, чтобы заставить людей забыть, что наше состояние было результатом контрабандной торговли виски во время гражданской войны. Лично я всегда гордилась этой страницей нашей семейной истории. Только представьте себе, какой храброй была моя прабабка Дайана, чтобы торговать своим пшеничным напитком там, где война была в самом разгаре! Добавьте сюда еще и то, что она была Женщиной в эпоху зависимости женщин, и вы получите полное впечатление о том, какой замечательной леди она была!
      Хотя мы живем между Нашвиллом и Франклином, в деревенской глуши, мы приняты в «высшем обществе». Над деньгами от нашего знаменитого виски редко смеются даже «сливки» этого общества. Кроме того, отличные лошади, которые постоянно приносят призы на знаменитом ежегодном фестивале в Шелбивилле, автоматически повышают рейтинг нашей семьи. Естественно, моему отцу доставляет огромную радость именно это хобби. И это еще один повод для столкновений между отцом и мной. Он даже нарушил свое обещание после смерти Селесты и попытался заставить меня принять участие в фестивале, но я отказалась.
      – Папа, ты знаешь, как я к этому отношусь. Мы с тобой заключили соглашение на этот предмет, помнишь? Я езжу на Гемблере только дома. И потом, я ведь не любительница публичных выступлений как Селеста.
      Моя сестра была рождена, чтобы ее показывали публике. Селеста была красива, талантлива, популярна в обществе. В общем, радость для родителей, особенно для отца. У нее были все задатки третьесортной актрисы, поэтому скоро она начала принимать участие во всевозможных конкурсах красоты. Большинство из них она выигрывала. Отец готовил ее к «главному» конкурсу с тех пор, как ей было восемь лет. Сколько раз я слышала, как он пророчил ей:
      – Когда ты будешь готова, дорогая, ты станешь Мисс Америка. Ты самая красивая девушка во всех штатах, и однажды ты наденешь эту корону.
      Мой отец – умный человек. Но у него была огромная потребность покрыть славой имя Деверо. Кроме этого я ничем не могу объяснить его неодолимого желания превратить мою сестру в живую куклу Барби с единственной целью в жизни – выглядеть лучше всех и выигрывать конкурсы красоты. Я, конечно, знаю, что моя мать примирилась с этим точно так же, как она мирится с любым желанием ее обожаемого мужа. Я же, напротив, всегда оставалась в стороне одинокая и ошеломленная, наблюдая, как эта троица срывается на очередной конкурс и за их лимузином, как гроб на колесах, тащится специально построенный для этого трейлер, в котором возят арфу Селесты.
      Могу вам сказать, это было забавное зрелище. Именно в это время я начала сочинять песни в стиле кантри о безднах отчаяния. Моей старенькой гитаре приходилось потрудиться в эти уик-энды, да и во многие другие, когда я оказывалась вне круга интересов моей семьи. А когда страдаешь, тогда еще душевнее поешь кантри, поэтому, наверное, все обернулось к лучшему.
      Думаю, что сейчас мне нужно сказать о том факте, что я выросла в тени Селесты и это затормозило мое развитие во всех смыслах, кроме физического. Еда стала моим ближайшим соратником в мире, который неизменно ставил меня в тупик. К тому времени, когда Селеста обтягивала свою фигуру семидесятидолларовым купальником шестого размера для очередного конкурса красоты, я едва влезала в брючный костюм четырнадцатого размера. Волосы у меня были светлыми, прямыми и тусклыми. Я не имела ни малейшего представления о макияже, восемнадцать лет пробыв «другой дочерью Деверо».
      Именно в это время в моей жизни произошли большие изменения. До сих пор единственными молодыми людьми, с которыми я находилась в каких-то отношениях, были одноклассники. Они списывали у меня домашнее задание и поэтому считали своей обязанностью пытаться залезть в лифчик в раздевалке.
      Так продолжалось до тех пор, пока я не встретила Ройса Макколла. Он снимал в аренду ферму неподалеку от нас. Оглядываясь назад, я пытаюсь быть честной в оценке той первой встречи с точки зрения дальнейших событий. Само собой, я была полной, с мальчишескими повадками, в общем, не самой привлекательной молодой женщиной в мире, но я могла бы поклясться, что очарована была не только я, но и он тоже. И только гораздо позже я узнала, как хорошо умеет этот человек производить самое выгодное для него впечатление. Может, я и не была королевой красоты, но джинсы и рубашка подходили для моего стиля езды. И не только это. Я чертовски хорошо езжу верхом. Гэмблер и я просто сливаемся в одно целое. Так что я думаю, что первое впечатление Ройса обо мне, скачущей мимо, с развевающимися волосами, вероятно, не было неприятным.
      Во всяком случае, именно это он дал мне понять, когда заговорил со мной у красивого маленького ручья на нашей земле, который протекает как раз рядом с теми землями, которые он арендует.
      – Не часто встретишь женщину, которая так ездит верхом, как вы. Я уже начал думать, что здесь нет ни одной стоящей женщины. Все, кого я видел, – это аккуратные девочки в котелках и облегающих брючках, еле семенящие на своих лошадках, но зато с задранными носами.
      Я была удивлена, услышав от совершенно незнакомого мне человека свои собственные мысли. Еще много-много раз потом я буду замечать эту резкость в суждениях Ройса, но тогда я могла думать о том, что, наконец-то, встретила человека, который мне по-настоящему нравился. Если честно, я думала только о том, что нахожусь в непосредственной близости от самого красивого мужчины из всех, кого я встречала. Львиная грива огненно-рыжих волос резко контрастировала со стального цвета бородой, и этот контраст сразу же привлекал внимание. Но немедленно ваш взгляд переключался на всю его внешность целиком: красивые зеленые глаза, широкие плечи, длинные стройные ноги. Буквально все в его внешности устраивало меня. Он нравился мне от старенькой ковбойской шляпы до поношенных сапог, которые могли бы принадлежать наезднику родео. Мне никогда не приходило в голову, что этот образ был создан специально для того, чтобы поразить меня с самого начала. Почему это должно было сработать? Я была молодой девушкой, которая никогда не выезжала за границы своего штата, и, уж конечно, у меня не было никакого опыта общения с мужчинами.
      Он улыбнулся мне, я улыбнулась в ответ, довольная тем, что сижу на лошади, и он не может видеть, какая я на самом деле толстушка.
      – Вы, должно быть, одна из дочерей Деверо?
      С какой стати я должна была сразу же сообщать, что я не та дочь, которая ему нужна? А вообще-то, в какой-то мере я даже рада, что в моей жизни было такое время, когда невинная девочка была счастлива от того, что ее добивается красивый мужчина.
      Радостно было уже то, что он пустил свою лошадь медленным шагом рядом с моей.
      – Я слышал о том, что они очень красивые, но никогда не получал приглашения, чтобы прийти и удостовериться самому. Слышал, ваш отец не очень-то жалует новичков.
      Я удивленно посмотрела на него. Медленная, протяжная речь, спокойный вид человека, который никогда никуда не торопится, явно не соответствовали портрету янки, к которому я привыкла.
      – Вы с востока?
      – Из Нью-Йорка, если вы это называете востоком. Я называю это «сточной трубой». Даже после того, как я закрыл свое дело, я не сразу смог оттуда выбраться.
      – У вас было дело в Нью-Йорке?
      Я все еще пыталась сложить вместе части мозаики. С самого начала Ройс был для меня загадкой, и, думаю, это одна из причин, почему я влюбилась в него так сильно. Содержание мозгов всех знакомых мне парней было выбито у них на лбах, – ну, за исключением моих знакомых музыкантов.
      – А что же вы делаете здесь?
      – Ищу какую-нибудь землю, в которую можно вложить деньги. Попытаюсь вернуться к основам, потерянным в этой кутерьме. – Ройс посмотрел вокруг, на огромные поля, являющиеся собственностью Монкера.
      В это время Гэмблер почувствовал запах родной конюшни и повернул в том направлении.
      – А тут красиво. Хорошо, когда имеешь свои корни!
      Он прикрыл глаза от солнца и показал на гору Дайаны.
      – Я видел вас там наверху однажды поздно ночью. На вас была такая странная сорочка, знаете, как в старину носили. А ваши волосы развевались на ветру…
      У меня по спине пробежал холодок, но не от того, что солнце внезапно скрылось за горой моей прабабушки, а от упоминания о сорочке, от описания женщины на горе, а также от того, что у меня вообще нет ночной сорочки (я сплю голая) и я никогда не поднималась на гору ночью!
      Наша повариха-негритянка очень суеверна, и она говорит, что, если кто-нибудь увидит привидение Дайаны на горе, это значит, что Монкеру грозит беда.
      – Эй, вы в порядке?
      Я выдавила улыбку, хотя думала только о том, что только что сказал Ройс. Может быть, это Селеста выходила на ночную прогулку? Но знала, что это не так. Моя сестра не выходит ни на какие прогулки, кроме своих ежедневных пробежек. Кроме того, она не раз заявляла, что эта старая гора полна привидений.
      – Я… мне просто немного жарко от езды. Азалия будет искать меня и волноваться. Знаете, я лучше поеду домой.
      Мне не хотелось уезжать от него, но зеленые глаза смотрели на меня с любопытством, и я не хотела, чтобы оно перешло в критическую оценку моей далеко не идеальной фигуры.
      – Так, а что же произошло с тем знаменитым южным гостеприимством, о котором я так много слышал? Могу я проводить вас до конюшни, помочь вам расседлать лошадь?
      – Нет, правда, не надо. Мой отец не любит, если я принимаю гостей, когда мамы и его нет дома. Он немного старомоден в таких вещах.
      Но когда я уже собралась пустить Гэмблера галопом, Ройс взял мои поводья.
      – Все правильно, конечно, просто вы мне показались взрослой молодой леди. Может, прокатимся вместе завтра утром? Мне бы хотелось, чтобы вы показали мне здешние места. Ну, и я ведь ваш сосед, в конце концов.
      Его улыбка растопила все у меня внутри до самых ботинок, и я только и смогла кивнуть.
      – Вы рано встаете? Скажем, в семь тридцать, пока еще не жарко?
      Я кивнула. Моя семья не вернется раньше, чем через два дня. Папа никак не сможет узнать, что я нарушила одно из его правил – не встречаться с мужчинами, пока родителей нет дома, и они не могут присутствовать при этих встречах. Кроме того, что плохого в том, чтобы покататься с человеком, который явно чувствует себя одиноким и к тому же считает, что ближайшие соседи не оказали ему должного приема.
      Я чувствовала на себе его взгляд, пока ехала к конюшне, и, перед тем как скрыться в ней, повернулась и помахала ему. Тэд Уилкинз, который дрессирует наших лошадей, чистил лошадь Селесты после тренировки. Я дала ему расседлать Гэмблера, чего я обычно никогда не делала.
      – Заболели чем-нибудь, Фэйбл? – спросил он, глядя на мои пылающие щеки.
      Я покачала головой. Но я-то знала: да, я «чем-нибудь» заболела, но домашние средства Азалии мне не помогут.
      У меня начинался тяжелый период любви с первого взгляда.
      Любой, кто вырос на юге, скажет вам, что сердце любого дома – это кухня. Сколько я помню, наша всегда была центром бешеной активности по приготовлению всяких вкусностей, включая консервирование, соление, копчение и так далее.
      Но в тот вечер на кухне было холодно и не было видно никаких признаков хоть какого-нибудь ужина. Все, что я сумела найти, – это чайник теплого кофе на плите. Я налила себе чашку, положила сахар и сливок и чуть не подпрыгнула, услышав из-за спины голос Азалии:
      – Давай, давай, подзаправься этой сладкой бурдой. И добавь еще остатки того пирога, которым ты набиваешь себе живот с тех пор, как уехали родители.
      Я чуть не задохнулась. Справившись с приступом, я посмотрела на эту негритянку, которая играла большую роль в моем воспитании.
      – Азалия, ты же меня перепугала чуть не до смерти! Зачем ты спряталась в темноте? И где ужин? Я умираю от голода и не вижу ничего, чем бы можно было хотя бы перекусить.
      Азалия взяла мою чашку и вылила из нее кофе. Потом взяла с плиты чайник и снова налила мне черного луизианского кофе, но уже без всяких добавок. Она могла бы показаться мне комичной в своей розовой сеточке, обтягивающей коротко постриженные курчавые седые волосы, но я не смеялась. Выражение лица Азалии было таким же суровым, каким всегда становилось, когда она собиралась прочесть мне очередную лекцию.
      – И не будет ничего, кроме чашки бульона!
      Она налила себе кофе и села напротив меня за стол.
      – Посмотри на себя. Ты только посмотри на себя! Каждый раз, когда они уезжают, ты начинаешь бродить вокруг, как лунатик, есть все, что попадется на глаза, жалеть себя. И ничего не делаешь ни с лицом, ни с волосами, ни с одеждой. Ты только посмотри, что ты носишь! Как будто собралась на петушиный бой! Слушай, я помогала тебе родиться вовсе не для того, чтобы увидеть, как ты катишься неизвестно куда!
      – Азалия, ты сердишься на меня за что-нибудь?
      Я была удивлена. И обижена. Азалия всегда давала мне понять, что я могу делать все, что угодно (только не убивать людей), и это будет правильно. Даже Селеста всегда завидовала тому, как Азалия относится ко мне.
      – Я не хотела задерживаться так поздно, но я каталась и…
      – Я не злюсь на тебя за то, что ты катаешься на этой своей лошади, и я не злюсь на тебя за то, что ты так поздно задержалась. Я злюсь из-за массы вещей, но не на тебя.
      Азалия налила нам еще кофе и достала свою помятую пачку сигарет, что означало, что сейчас она переходит к самой сути дела.
      – Я видела, как ты слонялась вокруг с этим парнем, который переехал сюда недавно.
      Слонялась вокруг?!
      – Да я просто вела себя по-соседски, Азалия. Дашь мне одну?
      Я взяла сигарету, которую она зажгла для себя, подождала, пока она зажжет другую, и спросила:
      – Ты знаешь что-нибудь об этом парне? Если кто-нибудь и знал, так это она, это уж точно.
      – Знаю, что он какой-то странный.
      Азалия запнулась и выпустила дым. С некоторым удовлетворением я подумала, что папа не одобрил бы эту сцену в кухне.
      – У него нет семьи, это во-первых. Та женщина, которая убирает у него, сказала мне, что там никто, кроме него, не живет. У него нет своих собственных вещей. В доме все осталось точно так же, как было, когда он переехал. Никаких альбомов с фотографиями, никаких личных вещей, ничего. Она сказала, что он даже ездил в аптеку в Брэнтвуд, чтобы купить новый бритвенный прибор и все такое.
      Я вспомнила, как приятно пахло от Ройса Макколла. Очевидно, он купил и какой-то новый одеколон.
      – Ну, так что ж, это ведь не преступление. Может, он поддерживает здешнюю экономику.
      Я потянулась к тарелке с булочками, стоявшей в середине стола, но Азалия ловко переставила ее за пределы моей досягаемости.
      – Это второй вопрос.
      Я не знала точно, какой был первым, но зато я отлично знала, о чем сейчас будет говорить Азалия.
      – Нам надо что-то делать с тобой. Я все думала об этом, и вот время пришло.
      – Время для чего? Как будто я не знала!
      – Сделать так, чтобы ты стала красивее, чем твоя сестра когда-нибудь мечтала быть. Я долго думала об этом. Тут и я виновата тоже, пекла для тебя все эти пирожки, булочки, которые ты так любишь, потому что никто…
      Она замолчала, но я знала, что она хотела сказать то, что я сама давно уже поняла: что никто меня не любит.
      – А еще я разрешала тебе наедаться во все уик-энды, когда они уезжали куда-нибудь. Но с этого момента вижу – этому пришел конец. Мы садимся на диету. Прямо сейчас. И даже не смотри на эти булочки.
      Никому не помешало бы иметь такого друга, как Азалия. В ту ночь на кухне она начала мою переплавку, и моя жизнь приняла совершенно новое направление.

      Я тайно встречалась с Ройсом Макколлом в течение нескольких месяцев, прежде чем моя семья заметила во мне перемены. Селеста буквально парила в воздухе от счастья, что выиграла конкурс на звание Мисс Теннесси и еще несколько призов помельче в университете в Ноксвилле, где она училась. Она залетала к нам очень редко и только по выходным.
      В один из своих приездов она сильно удивила меня, пригласив поразвлечься с ней и ее друзьями. В это время я училась на втором курсе в колледже и прикладывала неимоверные усилия к тому, чтобы меня не отчислили. Это оставляло мне очень мало времени для личной жизни, которую мы с Ройсом вели тайно.
      – Пошли, сестренка. Мы даже зайдем в какое-нибудь из этих уютных маленьких местечек, где поют «Кантри». Тебе ведь так она нравится.
      Когда мы входили в «Пыльные дороги» в Нашвилле, один из друзей Селесты заметил:
      – Эй, Фэйбл, ты сбросила целую тонну. Отлично выглядишь.
      Моя сестра ни разу ни словом не обмолвилась о моей новой стройной фигуре. Думая об этом сейчас, с большей снисходительностью, чем я чувствовала тогда, я, честное слово, думаю, что она просто не заметила этого. То, что она была сконцентрирована на самой себе до такой степени, – не ее вина. Просто она была запрограммирована с самого рождения не думать ни о ком, кроме себя.
      Все же я вспоминаю ту ночь с небольшой долей нежности. Во-первых, тогда я впервые спела перед сестрой, и я до сих пор помню выражение ее лица, когда я поднялась на эту глупую маленькую сцену и спела одну из своих песен. Селеста была сильно удивлена, я думаю, обнаружив, что я не какая-нибудь бесталанная гитаристка-любительница.
      «Пыльные дороги» – это маленький дешевый ресторанчик в Нашвилле. Здесь были открыты очень многие кантри-певцы, ставшие потом популярными. Условие таково: если ты хочешь петь здесь, то все, что тебе нужно сделать, это встать и спеть. Большинство исполнителей – любители, обладающие гораздо большим талантом пить пиво, чем петь. Однако иногда здесь показываются и известные певцы. Так же, как и агенты разных студий. Так случилось, что в тот вечер там присутствовал представитель одной из самых известных студий – Мьюзик Роу. Я, конечно же, не знала этого, когда поднималась на маленькую сцену и развлекала народ песней «Ты так одинок» – блюз, который я написала одной облачной ночью. Я не пыталась поразить никого, кроме своей сестры и ее знакомых. Но все-таки я заметила, что на меня смотрел один парень, когда я танцевала со всеми, кто меня приглашал, включая и одного идиота, который был настолько пьян, что не мог держать руки там, где полагалось.
      Я выпила пива немного больше, чем нужно, но я не была настолько пьяна, чтобы смутиться, когда я поняла, что за этой сценой наблюдает мужчина, который целый вечер смотрел на меня. Я оттолкнула своего партнера и пошла в уборную. Когда я вышла оттуда, то увидела, что мой наблюдатель стоит, прислонившись к стене, и ждет меня.
      В то время Ройс Макколл был единственным мужчиной в моей жизни, но это не означало, что я была слепой или мертвой. В обращенном на меня взгляде незнакомца было что-то такое, что заставило меня поежиться. Как будто он знал, что когда-нибудь мы станем очень важны друг для друга. В глубине души я это тоже знала.
      Может быть, именно поэтому я повела себя глупо и легкомысленно, не допуская даже мысли о физической близости. Это не было обычной попыткой «снять девочку», и мы оба знали это.
      – Знаете, – сказала я, – девушки за нашим столиком уже избрали вас самым красивым парнем в ресторане. Они считают, что ваш хвостик и хмурый вид делают вас похожим на Стивена Сигала.
      Он изогнул бровь и стал даже еще больше похож на этого киноактера. Но потом он улыбнулся мне, и все сходство исчезло. Эта улыбка начала растапливать лед в моем сердце. Только поняла я это лишь позже. Гораздо позже. Слишком поздно.
      – Я отрастил длинные волосы раньше, чем он. Я бы пригласил вас на танец, но мне больше хочется снова послушать, как вы поете. А после того, что я недавно видел, наверное, мне следовало бы предостеречь вас от опасности танцевать с незнакомыми.
      Я моментально покраснела. Внезапно я поняла, что мне бы очень хотелось, чтобы именно этот человек уважал меня.
      – Спасибо. Не за совет, а за отличную идею – спеть еще одну песню. Дайте мне пять минут, а я дам вам песню, которую, уходя отсюда, вы будете напевать себе под нос!
      Это было, конечно, шуткой. Может быть, я немного рисовалась перед красивым мужчиной, но к тому времени когда я нацарапала стихи и музыку, которые возникали у меня в голове быстрее, чем я могла их записывать, все изменилось.
      Люди в ресторане тоже поняли это. Когда я подошла к сцене, какой-то пропитанный джином парень подал мне свою гитару. Владелец заведения, который слышал, как с того места, где я сейчас стояла, пели Хэнк Уильяме и Чет Аткинс, потребовал от всех тишины и, скрестив на груди руки, приготовился слушать. Я запела «Никогда не танцуй с незнакомыми», глядя прямо в глаза вдохновителю этой песни. Я пела только для него. А зал, заполненный полупьяными людьми, вдруг превратился в исключительно внимательную аудиторию, как будто все они тоже понимали важность происходящего.
      Но эта тишина длилась не вечно. Когда я допела под энергичные аплодисменты и крики, я попыталась пробраться к своему новому знакомому, стоявшему в дальнем конце зала, но друзья Селесты отвели меня обратно к их столику. Когда я в следующий раз посмотрела туда, он уже ушел. Однако он оставил визитку с адресом одной из ведущих студий и нацарапанной ручкой простой и короткой фразой: «Позвоните мне». Ну что ж, по крайней мере, теперь я знала, как его зовут, и что он заинтересовался моими песнями. Харрисон Джад был менеджером одного из известнейших продюсеров в Нашвилле.
      А вот что я действительно не знала, так это была ли я ему так же интересна, как и мои песни. Однако сейчас было не время раздумывать об этом, потому что наш столик сразу же стал относиться ко мне как к только что открытой новой звезде, и я стала уже не просто «маленькой сестрой Селесты».
      Я слушала, как Селеста вместе со своими друзьями завывает «Sfand by Your Man» в попытке снова стать центром внимания, но меня это уже не волновало. Я даже спела с ними несколько строчек, думая о том, как сегодняшний вечер может изменить мою жизнь.
      А еще я думала о Харрисоне Джаде. И не только о том, что его связи могут означать для пока еще неизвестной певицы кантри.
      Для Ройса не осталось незамеченным то, как много внимания я теперь уделяю своему лицу и фигуре. Мы встретились с ним, как встречались все это время, у тихого небольшого ручья. Ройс гладил мои волосы. Я начала их растить и недавно сделала «спиральную» химию, которая мне, по-моему, идет.
      – Ты как-то изменилась. Ты что же теперь, загордишься, если парень сказал тебе, что ему понравилась твоя песня?
      – Нет, – засмеявшись, ответила я. – Я действительно звонила Харрисону Джаду насчет своей песни, но я что-то не заметила в себе особых перемен в связи с этим. А разыгрывать из себя знаменитость – это специализация Селесты. Кстати, на следующей неделе она уезжает в Атлантик-Сити. Папа уже до блеска отполировал арфу, а мама, я даже не знаю, сколько времени провела, готовя ей костюмы.
      Я-то знала, но ни за что не сказала бы. Я не хотела, чтобы Ройс Макколл знал, какое смехотворное зрелище представляет из себя моя семья в связи с последним этапом карьеры моей сестры.
      Все это время Ройс задумчиво жевал стебелек какого-то цветка. Потом он воткнул его мне в волосы и притянул меня к себе.
      – Знаешь, что я думаю? – прошептал он. – Я думаю, что самый большой талант в вашей семье – это ты, и что ты способна на большее, чем просто писать песни.
      Он поцеловал меня, и я почти забыла о том, что я не должна быть сейчас здесь, и тем более с человеком, которого мои родители не знают. Я даже не могла говорить, когда он отпустил меня. Что-то бормоча, он освободил мою грудь от блузки.
      – Ты такая красивая, – прошептал он.
      – Я почти верю тебе, – тоже шепотом ответила я.
      Он перевернулся на спину и притянул меня к себе на грудь.
      – Ты должна знать свои достоинства и верить в них, Фэйбл Деверо! Почему-то у меня такое чувство, что в твоей семье тебя никогда ни за что не хвалят.
      Я поцеловала кончик его носа и провела пальцем по краю бороды. Я узнала, что Ройсу было за тридцать, и что он был уже женат. Еще два очка против того, что он для меня подходящая пара, если об этом узнает мой отец.
      – Ты прав. Но это происходит потому, что в нашей семье сказочной принцессой всегда была Селеста. Папа всегда считал ее идеалом. Он не хотел еще одного ребенка и никогда не делал из этого тайны. Он не скрывал этого даже от мамы, когда она была мной беременна. С самого рождения я была для него неприятной случайностью. И эти чувства у нас взаимны. Папа и я никогда не могли переносить друг друга.
      Играя с выбившимся завитком моих волос, Ройс сказал:
      – Твоя сестра не может быть красивее тебя.
      Я до сих пор думаю о том, как легко этот человек умел лгать, и удивляюсь своей наивности.
      – Да уж, конечно! Ты даже никогда не видел Селесты. Вот что я тебе скажу. Когда ты увидишь ее, ты поймешь, почему никто не обращает на меня внимания, когда рядом бывает моя сестра. Ее красота просто убивает всех наповал.
      Я взъерошила ему волосы.
      – Ее волосы почти такого же цвета, как твои, и длиной почти до талии. У нее такие же волосы, как у моей прабабушки Дайаны. Как-нибудь, когда мои родители уедут, я покажу тебе ее портрет. Она была удивительной женщиной, поверь мне.
      – А твоя сестра похожа на нее?
      Мне пришлось задуматься об этом. В нашей семье знают массу легенд о Дайане, но ни в одной из тех, что я слышала, она не похожа на мою легкомысленную сестру.
      – Нет, ты знаешь, я не думаю, что похожа… Эй, что ты делаешь?
      – Пытаюсь отыскать молнию на твоих джинсах.
      – Нет, Ройс, – я боролась больше со своими собственными чувствами, чем с ним. – Если нас в таком виде здесь застанет отец, меня выгонят из дома. Он уже и так напугал меня недавно за обедом. Он спросил меня, видела ли я тебя и была ли у тебя дома.
      Руки Ройса застыли у меня на талии.
      – Что ты ему ответила?
      – Я сказала: да, я встречалась с тобой случайно, по-соседски, но нет, я не была у тебя дома.
      – И это все?
      Я чувствовала его напряженность, и она удивила меня. Меня, вообще, должно было бы удивить очень многое, но я была молода и неопытна.
      – Да нет. Я надеялась, что то, что я ему сейчас скажу, не рассердит его.
      – Отец попытался поговорить со мной о тебе, но не добился особого успеха. Тогда он рассердился и сказал, что сам порасспрашивал кое-кого о нашем «загадочном соседе».
      Ройс сидел, не шелохнувшись.
      – И что же он узнал?
      – Он сказал, что есть что-то очень странное в том, что он ничего не сумел узнать о человеке, у которого хватило денег, чтобы переехать в нашу округу. Он еще сказал, что слышал о том, что кое-кто хочет заняться в Теннесси рэкетом на скачках, и может быть, именно за этим ты сюда и приехал.
      Напряжение Ройса как рукой сняло, и он громко засмеялся.
      – Ну что ж, для меня это облегчение, что он считает меня частью какой-то преступной группировки, а не простым плутом, который пытается втереться в ваше общество.
      Я не могла не задать вопроса, который терзал меня с тех пор, как я впервые встретила Ройса.
      – Ну, а что же ты все-таки здесь делаешь, Ройс?
      Он колебался всего минуту, а потом притянул меня к себе и поцеловал.
      – В данный момент я пытаюсь соблазнить одну молодую женщину с большим будущим в кантри-музыке, если то, что я слышал, правда. Ведь «Ты так одинок» стала повсеместным хитом, так?
      – Ну, не очень-то это большой хит, хотя Харрисон говорит, что теперь моя следующая песня тоже может пойти.
      – Рад за тебя. Но в данный момент я хочу узнать тебя с другой стороны.
      Я не могла запретить ему сделать то, чего я хотела точно так же, как и он. У меня просто не было причин сказать «нет» этому мужчине, перед которым просто невозможно было устоять.
      Да и потом, я ведь была влюблена. Когда-нибудь это все равно должно произойти, так почему не с Ройсом?
      Потом он был очень нежным и вытер слезы, катившиеся по моим щекам, хотя я даже не заметила их.
      – Прости, любимая. Я бы ни за что не сделал тебе больно.
      Он целовал меня снова и снова и шептал те нежные слова, которые каждая женщина хочет услышать в такой ситуации. Я обняла его и закрыла глаза от лучей заходящего за гору Дайаны солнца.
 
      – Я просто не могу поверить тому, что ты мне говоришь, Фэйбл. Ты не едешь с нами в Атлантик-Сити, не собираешься быть с семьей в самый важный день в жизни твоей сестры?
      Яичница с беконом застряла у меня в горле и не хотела двигаться дальше.
      – Я только что сказала тебе, папа. Когда я вернулась вчера…
      – А где ты была, кстати? Мать сказала, что ты не придешь к ужину, но я не слышал, чтобы ты вообще возвращалась этой ночью.
      – Да, меня не было. Но я уже взрослая, черт возьми!
      – Не ругайся, Фэйбл. А теперь все же скажи мне, почему ты считаешь, что ты не можешь поехать со своей семьей и быть с нами вместе там, где произойдет самое, может быть, важное событие в жизни твоей сестры.
      Я раздраженно бросила на стол салфетку.
      – Да я пытаюсь тебе объяснить, черт возьми! У меня тоже есть своя жизнь, хотя никто из вас этого еще не заметил! И завтра на десять часов утра у меня назначена запись. Вот о чем был этот звонок. Харрисон хочет, чтобы мы все это закончили вовремя, чтобы выпустить пластинку до июньской ярмарки. Он считает, что одна моя новая песня имеет все шансы на то, чтобы…
      – Харрисон?
      – Харрисон Джад. И нет, ты его не знаешь, так же как не знаешь никого из «Мьюзик Роу», потому что они не записаны в твои идиотские клубы или…
      Я встала и налила себе еще чашку кофе, выплеснув почти половину на льняную скатерть, когда садилась обратно за стол. Глаза у меня покраснели от бессонной ночи, я это знала. А звонок Харрисона Джада в восемь утра разбудил меня вскоре после того, как мне все же удалось уснуть. Отец внимательно разглядывал меня, прищурив глаза. Интересно, что бы он сказал, если бы я сейчас дала ему правдивый отчет о том, как его младшая дочь провела сегодняшнюю ночь?
      – Да ладно, не важно. Я просто не могу поехать, вот и все. Селесте на это наплевать. Маме тоже. Я им никогда не была нужна. Как, впрочем, и тебе.
      – Значит, ты думаешь, что твоя ничтожная карьера в этой кантри-музыке важнее, чем возможность твоей сестры завоевать самый главный титул Америки?
      Я посмотрела отцу прямо в глаза и сказала самым медленным, самым холодным и самым ядовитым тоном, на который только была способна:
      – Для меня – да. А вообще-то, я бы и кусочка конского навоза не дала бы за тот титул, который вы с Селестой считаете таким уж архиважным!
      Следующий поступок отца был просто беспрецедентным. Он встал со своего места, аккуратно положил на стол свою салфетку и, обойдя стол, подошел ко мне. Пощечина звонко прозвучала в огромной комнате. Я и сейчас не могу сказать, кто тогда так испуганно полувздохнул, полувскрикнул – отец, я или Азалия, которая входила в этот момент в комнату с тарелкой свежих тостов.
      Я только знаю, что когда я медленно поднялась со своего места, не сводя глаз с отца, я почувствовала непреодолимое желание остановиться у портрета моей прабабушки Дайаны Деверо. Эта картина одного заезжего «домашнего художника» всегда казалась мне более живой, чем что-либо в этой официальной, холодной гостиной.
      – Ты видела? – сказала я женщине, смотревшей на всех нас с увековеченной безмятежностью. – Твой отец был безродным игроком-ирландцем, но я готова поспорить, что он ни разу не ударил тебя и не относился к тебе как к грязи под ногами… – Мои слова замерли в воздухе, когда я увидела в дверях призрака.
      – Как вам это нравится? – спросила Селеста, грациозно демонстрируя платье, которое было точной копией наряда с портрета. – Я решила провести небольшую репетицию своей роли в конкурсе талантов Южанка в сценах войны.
      Подходя к буфету, сестра поцеловала отца и погладила меня по щеке.
      – Еще раз доброе утро, папа дорогой. Фэйбл, ты выглядишь немного разгоряченной. Мне правда очень жаль, что ты с нами не поедешь. Эти яйца свежие, Азалия?
      – А как же твоя арфа?
      – А что с ней?
      Селеста аккуратно откусила кусочек тоста.
      – Разве ты не собираешься играть на арфе на этом конкурсе?
      Мне хотелось просто визжать, а я говорила спокойно, как это ни странно.
      – А, да.
      Она откусила крохотный кусочек бекона, на мой взгляд, слишком громко.
      – Это тоже будет в скетче – наша прабабушка играет, чтобы успокоить женщин. Я подумала, может быть, использовать эту песенку «Ох, бренди», которую она пела в те времена. Конечно, если ты меня научишь сегодня после завтрака, Фэйбл.
      Они все смотрели на меня, ожидая ответа: отец – со своей кривой усмешкой, Селеста – с крошками тоста, прилипшими к ее красивому рту, который все еще громко жевал бекон, и я – с ярко-розовым отпечатком ладони отца на щеке. Я глянула на Дайану и засмеялась.
      – Ты не против поделиться своей старой песенкой? Я к тому, что ее, конечно, будут использовать не по назначению, но, если ты не возражаешь…
      Селеста засмеялась.
      – Фэйбл, слушай, ну ты совсем сумасшедшая; разговариваешь с портретом. Папа, ты когда-нибудь такое видел?
      Мой отец даже не улыбнулся.
      – Твоя сестра в последнее время вообще ведет себя… необычно.
      Он потрепал сестру по щеке.
      – Репетируй песню, дорогая, и заканчивай собирать вещи. Увидимся позже.
      Он даже не посмотрел на меня и не произнес ни слова в мой адрес, что меня очень устраивало.
      Если бы мы с Селестой были сестрами в лучшем смысле этого слова, мы очень многим могли бы поделиться друг с другом. Я думала о том, что произошло между Ройсом и мной. Как бы хотелось рассказать какому-нибудь близкому человеку обо всех тех чувствах, которые сопровождали меня в первое путешествие во взрослый мир секса.
      Но Селеста была слишком переполнена своими собственными переживаниями, чтобы думать о моих, даже если бы я смогла поделиться ими с нею. Мы работали над песней, которую она захотела использовать в своем скетче. Она подобрала мелодию на арфе и выводила слова приятным, высоким, слегка фальшивым сопрано.
      – Ну, думаю, теперь получается. Старушка Дайана наверное заткнула уши, чтобы не слышать, как я пою ее любимую колыбельную.
      Селеста взяла мою гитару, взяла несколько аккордов и небрежно спросила:
      – А, кстати, откуда ты знаешь эту песню?
      Я удивленно уставилась на нее, но не из-за ее вопроса, а потому что ответа на него просто не было. Внезапно я поняла, что не имею ни малейшего представления о том, откуда взялись эти стихи. Но Селесте незачем было об этом знать, поэтому я тут же придумала разумный ответ.
      – Думаю, от Азалии. Знаешь, она ведь всегда напевает себе под нос песни, которым ее научили ее родители. А их семья давно живет на этой плантации.
      Селеста снова начала перебирать струны моей гитары. Я поняла, что она пытается подобрать мелодию той песни, которую я пела тогда ночью в «Пыльных дорогах».
      – Так, значит, ты записываешься на студии и поэтому не поедешь с нами на конкурс?
      Она все еще лениво перебирала струны гитары, но я поняла, что ей интересно, что я отвечу. Из того, что она сказала, мне стало ясно, что она подслушала большую часть, если не весь наш с отцом спор за завтраком. Я почувствовала себя немного виноватой за ту ужасную фразу о стремлении всей ее жизни стать Мисс Америка.
      – Мне очень жаль, что меня там не будет.
      Но на самом деле мне вовсе не было жаль, впрочем, так же, как и ей, и мы обе это знали.
      – А что касается моей записи, так это не такая уж большая сделка. Просто Харрисон считает, что эта новая песня может понравиться диджеям на радио, и тогда они прокрутят ее в воскресных программах.
      По тому, как Селеста одновременно насмешливо и пренебрежительно фыркнула, можно было понять, что она думает о моей карьере и моих амбициях.
      – Ты будешь петь ту песню, которую сочинила тогда в этой ужасной забегаловке? Ну, ту, которую ты прямо на ходу придумала?
      Я засмеялась.
      – Я была пьяна в стельку. Думаю, мне теперь надо всегда писать песни после нескольких банок пива.
      – Мне она очень понравилась.
      Теперь я могла бы поклясться, что мы подходим к самому главному.
      – Спасибо. И нет, завтра мы будем записывать не эту песню. У Харрисона есть другая вещь, и он считает, что она идеально подходит для меня.
      Когда я позвонила ему через неделю после нашей встречи, он заставил меня придти на прослушивание. После этого события начали происходить с невероятной быстротой. Харрисон сказал, что ребятам на студии я очень понравилась, и они хотят, чтобы я сделала запись на радио.
      И тут Селеста просто нокаутировала меня одним коротким, быстрым и точным ударом.
      – Ну, тогда, может быть, ты разрешила бы мне использовать эту твою песню в современной части моего скетча? Я думаю о нем, и, по-моему, его нельзя оставить таким, какой он есть сейчас. И потом я заметила, этот этап обычно выигрывают не конкурсантки, которые представляли что-то свое…
      Я удивленно уставилась на нее.
      – То есть, ты хочешь спеть мою песню, а представить все так, будто ты сама ее написала?
      – Да ладно тебе, сестричка! Тебя послушать – так это прямо преступление какое-то! Ты таких песен можешь целую дюжину написать, даже особо не стараясь.
      Из уст моей сестры это звучало как отчаянная мольба, а этого за ней никто никогда не наблюдал. Я вдруг по-настоящему пожалела ее. Вот она – накануне самого главного события, к которому ее готовили и натаскивали всю ее жизнь, и она смертельно боялась проиграть его.
      Какого черта! Это ведь всего лишь какая-то глупая песня, которую я написала, чтобы произвести впечатление на друзей Селесты и на Харрисона Джада.
      – Тебе понадобится гитара. Арфа будет выглядеть и звучать смешно, если ты сыграешь на ней кантри.
      Селеста взвизгнула и бросилась обнимать меня.
      – В этом же все и дело. В первой части скетча я – южанка, одетая как моя прабабушка и поющая простую колыбельную. Потом – раз! Я сбрасываю старые одежды и пою твою сентиментальную песенку.
      Я вынуждена была признать, что ее идея была неплохой. И Селеста была чертовски хороша в подобных представлениях. Видит Бог, у нее было достаточно практики.
      Мы сели, и я научила ее своей «Никогда не танцуй с незнакомыми», показав ей даже один небольшой проигрыш на гитаре, который она могла бы вставить, чтобы покрасоваться перед публикой и судьями.
      Если Селеста не выиграла эту корону, это произошло не потому, что у нее подленькая сестра. Я всегда гордилась тем, что это было не так.

      То, что произошло в нашей семье после того, как Селеста вернулась домой – она даже не вошла в лучшую десятку финалисток, – даже не поддается моему пониманию. И я выросла среди этих людей!
      Мы с Азалией смотрели финал конкурса по телевизору, поэтому единогласно решили, что нам предстоит стать свидетелями тяжелых переживаний моей сестры и услышать ругательства отца о глупости судей, в общем, что-нибудь в этом роде. Но мы никогда не ожидали той абсолютной перемены, которая произошла в Монкере после того, как оказалось, что Селесте все-таки не суждено стать коронованной принцессой Америки.
      Моя мать замкнулась в своем мире диетических таблеток и партий в бридж, отец все свое внимание посвящал лошадям, а моя сестра всю свою злобу и разочарование вымещала на мне.
      Не помогло даже то, что я стала в те дни своего рода знаменитостью. Та песня, которую Харрисон взял у своего друга-композитора, чтобы я ее записала, звучала по радио каждый раз, как мы его включали. Моя же сестра просто издевалась надо мной, называя этот успех дешевым и однодневным. В конце концов, мне это все-таки надоело.
      – Слушай, почему бы тебе не заняться чем-нибудь? Мне уже до смерти надоело смотреть, как ты бродишь тут и разыгрываешь из себя несчастную жертву.
      Я не стала объяснять ей, что, если кое-кто был настолько идиотом, чтобы специализироваться на конкурсах красоты и проиграть последний и самый главный, то это не дает права показывать пальцем на кого-то, преуспевающего в кантри-музыке.
      – А мне до смерти надоело, что ты разыгрываешь из себя Мисс Добродетель, когда я точно знаю, что ты тайком убегаешь из дома каждый раз, когда думаешь, что папа не смотрит, и…
      Она закончила фразу таким вульгарным выражением, что я просто не хочу его здесь повторять.
      – Заткнись, Селеста, слышишь? Закрой рот!
      – Это почему же? Потому, что ты так говоришь?
      Она наклонилась и низким и каким-то подленьким голосом прошипела мне прямо в лицо:
      – Только то, что ты сбросила несколько фунтов своего жира и начала мазаться всякой косметикой, не означает, что ты превратилась в красавицу этой семьи! И если бы я захотела, я бы могла позвонить кое-каким парням, и они сделали бы так, чтобы ни одна твоя песня больше нигде не прошла.
      Ее зеленые глаза стали даже еще злее.
      – А что до того парня, с которым ты крутишь, так я могу его у тебя увести! Вот так!
      И она щелкнула длинными пальцами прямо у меня под носом.
      – Если так, то он не стоит больших переживаний.
      Это было неправдой. Ройс Макколл был тогда единственной ценностью в моей жизни, и я знала, что просто лягу и умру, если потеряю его.
      – Посмотрим, посмотрим, сестренка.
      Губы Селесты изогнулись в презрительной усмешке. Это так напомнило мне отца, что я содрогнулась.
      Я думаю, что именно тогда Селеста решила, как она будет развлекаться этим летом, теперь, когда двери в мир конкурсов красоты были для нее закрыты.
      Если я начинаю выглядеть в ваших глазах как «Маленькая Сиротка Энни», позвольте мне поторопиться и исправить этот образ. Мы, южане, обожаем драматизировать, но как бы мы не презирали наших близких, мы все равно будем стоять за них горой. Мы можем ссориться и враждовать друг с другом внутри семьи, но как только появляется кто-то чужой – вся семья встает как один. Кто-то спросил у меня, почему все южане такие, и мне пришлось хорошенько задуматься. У меня на этот счет несколько теорий. Первая – что во всем виноваты жара и влажность нашего климата. Другая – что нас так долго высмеивали другие районы за нашу медлительность в речи и в жизни, что мы, как улитки, сразу же прячемся в свои домики при виде незнакомых людей.
      Так вот, этим летом мы с Селестой начали люто ненавидеть друг друга. В ее характере оказалось очень много низкого и подлого, а я была полна старых обид. Судите сами: она всегда была лидером, фаворитом, а я – «только что выехавшим за ворота» участником. И теперь моя сестра просто не могла вынести того, что все внимание переключилось на меня. Раньше она никогда даже не замечала меня. Теперь же все изменилось. Все, что я писала, говорила или делала, вызывало саркастические комментарии, просто выводившие меня из себя.
      И вот то, чего я опасалась все лето, наконец случилось. Ройс Макколл и моя сестра Селеста официально познакомились. Теперь я знаю, что Ройс ждал этой встречи уже давно, но Селеста его никогда раньше не видела. И теперь он получил возможность рассматривать ее на близком расстоянии.
      Оглядываясь сейчас назад, я понимаю, что Ройс, вероятно, смеялся надо мной втайне, когда я жаловалась ему, какой Селеста стала невыносимой занудой. Должно быть, он испытывал дополнительное возбуждение от того, что, держа в объятиях меня, он все время думал о Селесте.
      Все случилось на маленькой вечеринке у озера, которую отец давал в честь дня рождения моей матери. Ройс увидел Селесту и пошел к ней, даже не извинившись передо мной.
      Я увидела две эти сияющие рыжие головы вместе, и у меня оборвалось сердце. Они были похожи на божества Викингов, готовых в языках пламени покинуть остальных смертных.
      От красоты. Селесты просто захватывало дыхание. Она работала над своим загаром все лето, и ей, наконец, удалось пройти стадию вечно облезающей кожи. Она все-таки добилась нужного золотистого цвета, который так красиво оттенял ее глаза и волосы.
      Ройс Макколл ей не уступал. Он не был фанатом солнечных лучей, но его загар рабочего человека был лучше, чем у моей сестры. Исчезли потертые джинсы и простая ковбойская рубашка. Сегодня на нем был выходной костюм, явно сшитый на заказ. Исчезли также и растоптанные ботинки. Пара красивых туфель от Гуссиса была начищена до блеска. Я хотела передушить мужчин, которые все подходили и подходили приглашать меня танцевать. Каждый раз, когда я смотрела через плечо моего партнера, я видела тех двоих вместе, и каждый раз у меня все больше и больше болело сердце.
      После того как внесли мамин именинный пирог и гости спели «С днем рождения», ко мне подошел отец.
      – Не знаю, что случилось с твоей сестрой. Люди все спрашивают меня, собирается ли она петь для нас, а я не знаю, что им ответить.
      – Она показывает конюшни одному из наших соседей, – сказала я.
      Я видела, как Селеста уводила Ройса в ночь, и могла себе представить, что она ему сейчас показывала.
      – Почему ты не хочешь, чтобы я спела?
      Во взгляде отца против его желания читалось восхищение. У меня было такое чувство, что он знал, что происходит.
      – Ты хочешь сказать, что снизойдешь до того, чтобы спеть для своих бедных папы и мамы? Это что-то новенькое.
      Отец, после того как обе дочери подвели его (с его точки зрения), играл мученическую роль Короля Лира.
      – Сегодня день рождения моей матери, – спокойно сказала я, – и это не такой уж большой подарок, но для меня будет честью петь для нее.
      Итак, я пела для своей матери, пока человек, которого я любила, занимался Бог знает чем с моей сестрой на конюшне. Я пела и пела и вдруг поняла, почему люди говорят, что кантри – это плач раненого сердца.
      Они поженились месяц спустя в Лас-Вегасе и прислали нам телеграмму из Сан-Франциско, где они проводили свой медовый месяц. Азалия сообщила, что Ройс больше не арендует соседний дом. По словам женщины, убиравшей у него, ее хозяин покупает большой дом на берегу Хендерсонвилль-Лэйк, рядом с домом Джонни и Джун Кэш.
      Я собрала осколки своего разбитого сердца и написала новую песню. Харрисон сказал, что она – лучшее из всего, что я до сих пор сделала. Эта песня за две недели поднялась на первое место в хитпарадах, и меня требовали буквально во всех местах сразу.
      Азалия сказала, что я становлюсь слишком худой, и поэтому каждый вечер, приходя домой, я заправлялась холодным жареным цыпленком и подогретым луизианским кофе, а потом шла в свою комнату отдыхать до следующего дня.
      Однажды вечером Азалия устроила мне настоящий разнос.
      – Что ты с собой делаешь, девочка моя? Ведь ты же не можешь все время делать вид, что ничего не происходит. Твоя мать сходит с ума, отец уже сошел, но вернулся, а теперь ты идешь туда, да еще и меня за собой тащишь. Когда ты собираешься поговорить со своей сестрицей и все выяснить?
      – Азалия, я не сумасшедшая. Черт возьми! Да может Селеста оказала мне услугу, забрав из моей жизни этого лицемерного индюка! Теперь я могу заняться своей карьерой. Я начинаю понимать, что ни один мужчина не может помочь женщине в этом.
      Я тут же подумала, что, может быть, Харрисон все-таки исключение.
      – Знаешь, не делай-ка ты таких заявлений о мужчинах, – строго сказала негритянка. – В них мало чего есть хорошего, но они нужны нам, а мы нужны им, от этого жизнь и продолжается. Этот парень, за которого вышла твоя сестра, – у меня всегда были сомнения на его счет. Но одно я знаю точно. Ты должна разобраться с Селестой и чем быстрее, тем лучше. Я чувствую запах урагана и уже несколько раз видела туман по ночам.
      Азалия клянется, что обладает пророческой силой и что перед ней плавают маленькие облачка тумана, когда должно произойти что-то плохое.
      Я вздохнула и потянулась за пачкой ее сигарет. Она быстро убрала их подальше.
      – Ты певица, и эти штуки вредят твоему горлу. Пообещай мне сейчас же: ты разберешься со своей сестрой. Твой отец сказал мне, что ваши друзья – Донна и Остин, устраивают какой-то там пикник. Твоя сестра приглашена, и ты тоже. И даже не думай сказать «нет».
      – Но она увела у меня любимого мужчину, Азалия!
      – Ну, и что это – конец света? Ни один мужчина не стоит того, чтобы ссориться со своей сестрой из-за него. У них есть то, чего нет у нас, но это есть у всех мужчин, и это не навсегда. А кровное родство – навсегда. Твоя сестра – у нее ведь твоя кровь.
      – Иногда я в этом сомневаюсь, – мрачно сказала я. – Ты уверена, что меня не удочерили?
      Я пошла на пикник Донны и Остина. Если молодожены действительно придут, я в первый раз увижу свою сестру и ее мужа, с тех пор как они сбежали шесть месяцев назад.
      Донна, благослови ее, Господь, подготовила меня к этой встрече.
      – Фэйбл, я не знаю, в чем дело, но с твоей сестрой явно что-то происходит. Мы все очень волнуемся за нее.
      Я потягивала свой коктейль и смотрела на диких гусей, которые каждой весной прилетали на озеро.
      – Она не хочет общаться ни с кем из нас, поэтому я не знаю ничего. – Я пожала плечами. – Может, она беременна?
      Донна покачала головой.
      – Нет, это другое… Думаю, здесь что-то не так с этой женитьбой. Как хорошо ты знала Ройса?
      Я невесело засмеялась.
      – Не так хорошо, как я думала! Папа до сих пор считает, что он какой-нибудь тайный агент или что-нибудь в этом роде. А что думает Остин? Вы ведь все это время жили по соседству?
      – Ройс держит нас на расстоянии, как и всех других. Насколько я знаю, они впервые приняли чье-то приглашение. Они купили эту огромную роскошную яхту, и теперь все время проводят, катаясь на ней по озеру… А вот, кстати, по-моему, я вижу их «Скитальца».
      Я приготовилась к своей первой встрече с Селестой с тех пор, как она стала миссис Ройс Макколл.
      Шок от того, что я увидела, заставил меня громко судорожно глотнуть воздуха.
      – Донна! Да она же просто истощена!
      – Я говорила тебе, – шепотом ответила Донна.
      Она помахала рукой и весело крикнула Селесте и другим гостям:
      – Эй, ребята! Возле пруда Остин приготовил коктейль. Встретимся там!
      Селеста повернулась на крик Донны. Она была очень бледной, ее глаза провалились, от загара не осталось и следа. При виде меня к выражению затравленности на ее лице прибавилось удивление. И что-то еще. Стыд? Я не могла дать определения тому, что я увидела на лице Селесты. Но если бы там была лестница, я бы побежала к своей сестре, несмотря на то, что между нами произошло. Ведь мы с ней одной крови!
      Ройс был все еще на яхте, поэтому его я не видела.
      К тому времени, когда я все-таки спустилась вниз, Селеста уже ушла, торопливо извинившись перед Остином, как он мне потом сказал, и «Скиталец» был уже в полумиле отсюда.
      – С чего это она убежала от меня? – спрашивала я Донну, которая знала нас с сестрой всю жизнь.
      К нам подошел летчик – один из друзей Остина.
      – Это ваша сестра? Ну и ну, чем это мы так ее напугали, что она убежала? Э, да я знаю этого парня откуда-то. Дайте-ка подумать…
      – Грэг, ты знаешь всех.
      Донна понимала, что я все еще раздумываю о явном нежелании Селесты встречаться со мной, и попыталась отвлечь меня от этих мыслей.
      – Однажды Грэг жил в Нью-Йорке в квартире с тремя роскошными стюардессами и теперь пытается уверить, что их отношения были далеко не платоническими. Но все мы другого мнения.
      – Ты всегда бросаешь на меня тень перед моими новыми знакомыми, – сказал ей Грэг, протягивая мне руку.
      – Как вы думаете, где вы могли раньше видеть мужа моей сестры?
      – Не знаю. Может, в «Нью-Йорк Таймс». Я подписываюсь на нее и скрупулезно читаю.
      – Вы никогда раньше не видели моей сестры, поэтому вы не знаете, какая невероятная перемена с ней произошла. Оценив с первого взгляда, что вы можете сказать о ней?
      Улыбка исчезла с лица летчика.
      – Леди, мне неприятно это говорить, но, по-моему, у вашей сестры серьезные проблемы.
      – Кокаин? – прошептала я.
      Его кивок был уже лишним, я повидала достаточно наркоманов на «Мьюзик Роу», чтобы узнавать их.
      Но почему? Единственным пагубным пристрастием в жизни моей сестры было выигрывать конкурсы красоты.
      Скорее всего, все дело было в Ройсе Макколле. Настало время выяснить все о человеке, который не только разделил пропастью нас с сестрой, но и явно был занят чем-то непонятным, что постепенно вело Селесту к самоуничтожению.
      Затравленный взгляд сестры преследовал меня в моих снах. Я предпринимала бесконечные и тщетные попытки дозвониться до нее, но ее автоответчик постоянно передавал одно и тоже сообщение: «Ее нет дома, и она перезвонит, когда вернется».
      Но она не звонила.
      Я даже поехала туда и попыталась стуком и звонками добиться, чтобы кто-нибудь открыл мне двери этого огромного дома. Но без успеха. Потом Донна предложила довезти меня до дома на лодке, но мы не смогли пройти через закрытые ворота в изгороди, защищавшей владения от непрошенных визитеров.
      По всей вероятности, я подходила именно под эту категорию. Хотя дом был наглухо закрыт и выглядел необитаемым, я была абсолютно уверена, что моя сестра находится там и страдает, и что она знает о моих попытках поговорить с ней.
      Когда я попыталась рассказать обо всем отцу, он остался совершенно безучастным. Он так и не простил ее за то, что она не оправдала его надежд, и не мог выносить Ройса, так же как и мысль о том, что Селеста вышла за него замуж против воли отца.
      – Она сделала свой выбор. Теперь пусть пожинает плоды. Она даже не позвонила нам с тех пор, как приняла это ослиное решение выйти замуж за человека, о котором в городе никто ничего не знает. Совершенно очевидно, что этому парню нужны ее деньги. Ну, что ж, очень скоро он узнает, что богатство Деверо не для плутов-«саквояжников».
      Отец умеет быстро менять пристрастие и фаворитов. Если он однажды решил, что Селеста не принесет нашей семье известность и славу, значит, так тому и быть.
      От матери вообще не было никакого толку. Она просто начинала плакать каждый раз, когда я упоминала имя Селесты.
      В отчаянии я пошла к Харрисону Джаду, у которого, как я знала, были какие-то связи с шерифом.
      – Я схожу с ума, Харрисон. Мне кажется, что моя сестра попала в беду. Не можешь ты попросить этого парня проверить, может, он связан с наркотиками?
      Я вспомнила, что друг Остина – Грэг, говорил, что видел где-то фотографию Ройса. Я сказала об этом Харрисону.
      Позвольте мне рассказать о Харрисоне Джаде и обо мне: о том, как складывались наши отношения на ранней стадии моего успеха. Если бы в моей жизни не было Ройса, Харрисон и я полетели бы вместе, как ракета. Но он был осторожен и никогда не переступал границу между делом и личными отношениями. И я была ему благодарна за это. Я не обладаю достаточной эмоциональной выносливостью, чтобы встречаться сразу с двумя мужчинами, а Ройс в большой степени распоряжался моим временем и энергией. И Харрисон Джад знал это.
      Он хотел меня всю, чтобы я была свободна и принадлежала только ему. Так он мне сказал позже.
      Мы чувствовали взаимное притяжение, но оба контролировали свои чувства. Другие женщины этого не делали. Иногда я смотрела на него, когда он этого не знал, и удивлялась, как ему удается держать этих большеглазых красавиц в восхищении, но на расстоянии. А если кто-то из девушек пытался показаться рядом с Харрисоном чаще, чем другие, он смотрел на нее абсолютно серьезно и шевелил ушами, А когда он это делает, очень трудно сердиться на него.
      Харрисон Джад знаком с каждым, кто имеет хоть какое-то отношение к кантри, и, может быть, именно поэтому я так быстро добилась успеха. Он был женат дважды и, как он мне сказал, решил «исключить это из своей системы раз и навсегда».
      Если вы занимаетесь кантри-музыкой, вы должны обнимать и целовать всех своих коллег – такова традиция. Но прошло очень много времени, прежде чем Харрисон поцеловал меня, хотя, как он мне сказал, когда наши отношения изменились, ему было очень трудно придерживаться платонического варианта. Он научился быть терпеливым, и был уверен, что, если мне дать достаточно времени и пространства, я приду в себя и пойму, насколько мы подходим друг другу.
      После моего опыта отношений с Ройсом Макколлом я очень оценила это терпение.
      Но вернемся к тайне моей сестры. Друг Харрисона позвонил через два дня после моей встречи с Селестой.
      – Мисс Деверо? Это шериф Лэйни Форд из Франклина. Вы не могли бы заехать сюда и взглянуть на то, что я имею на этого парня – Макколла?
      Мне потребовалось пятнадцать минут на то, чтобы проехать восемнадцать миль от нашего дома до Франклина.
      Копия страницы «Нью-Йорк Тайме», переданная по факсу, была плохого качества, и мужчина на фотографии был без бороды, но я сразу же узнала Ройса. Однако я не знала красивой темноволосой женщины, которую в статье называли его женой.
      – Это он!
      Я прочитала статью восьмилетней давности и покачала головой.
      – Я не понимаю. Так что, Ройс Макколл какой-то бандит?
      – Его настоящее имя – Брайсон Дейвз. Я нашел его старое седло в том доме, который он снимал недалеко от вас, и снял отпечатки пальцев. Он из Луизианы, обосновался в Нью-Йорке. – Форд кивнул в сторону фотографии. – Он прожил там около шести лет, когда это случилось.
      Я посмотрела на заголовок: «Жених исчезает в медовый месяц!». Я прочитала статью снова, пытаясь заставить себя поверить, что читала.
      Лэйни Форд зажег сигарету и с опозданием предложил ее мне.
      – Странно, да? Мужчина женится, ведет свою жену в людный итальянский ресторан и бесследно исчезает. Эта женщина говорит, что в «Луиджи» зашли двое мужчин, и, похоже, они искали кого-то. До того, как они заметили ее мужа, он увидел их и побледнел, как полотно. Потом он отдал ей пачку банкнот, сказал ей первым же самолетом отправляться в Канзас к родителям, и сам он приедет туда, как только сможет. – Шериф немного помолчал и добавил: – Но он никогда не вернулся в Канзас. Тогда она видела его в последний раз. Он вышел через черный ход, а те двое пошли за ним. Она вернулась в Вичиту.
      – А что стало с этой женщиной?
      – Она вышла замуж через семь лет, которые освобождают ее от первого мужа. Родила ребенка. Она попросила сообщить, если про него что-нибудь выяснится, но у меня такое чувство, что она надеется, что мы ничего не найдем.
      – Я ее понимаю… Что же нам теперь делать?
      Лэйни Форд пожал плечами.
      – Делать? У вас есть на него жалобы?
      – Ничего, чтобы принял суд. Мне наплевать на Ройса. Я только хочу помочь сестре.
      – Знаете, наверное, я еще кое-что должен вам сказать. Ребята из отдела по наркотикам говорят, что она уже у них на примете. Ее пока не поймали на покупке, но до этого недалеко. Я бы сказал, что ваша сестра ходит по краю пропасти.
      – Я знаю, – прошептала я. – Но что я могу сделать?
      – По крайней мере, попытайтесь предупредить ее об опасности. Если мы его нашли, то его старые враги тем более смогут это сделать.
      Я вздрогнула.
      – Поэтому-то она и не отвечает на звонки, и не открывает дверь, и принимает эти чертовы наркотики. Она напугана до смерти!
      Я чувствовала себя абсолютно беспомощной. Но вдруг мне пришла ужасная мысль.
      – Это маленькое расследование, которое вы провели. Оно не наведет на след тех людей? Если с Селестой что-то случится, это может быть из-за меня!
      – Девочка моя, я не хотел говорить, но те парни уже здесь. Шериф в Хендерсонвилле расследовал загадочный взрыв автомобиля в доме Макколлов, случившийся на прошлой неделе.
      – Значит, они уже нашли его! Моя сестра в страшной опасности! Вы не можете сделать что-нибудь?
      Шериф покачал головой.
      – Ваш зять отказался подать в суд. Он утверждает, что в его «линкольне» была утечка газа…
      Я уходила оттуда в каком-то тумане. Не помню даже, поблагодарила ли я Форда за его помощь. Единственной моей мыслью было – что мне сделать, чтобы спасти жизнь сестры.
      Я не знала, говорить ли родителям обо всем этом. Зная отца, я была уверена, что он сделает что-нибудь такое, что поставит Селесту в еще большую опасность.
      Моя неспособность что-то предпринять не давала мне спать по ночам. Когда же мне все-таки удавалось уснуть, я видела во сне Дайану, но она была Селестой и одновременно мной. После одной из таких мучительных ночей я проснулась на рассвете, оседлала Гэмблера и поскакала на гору Дайаны встречать солнце.
      Когда я вернулась домой, в кухне меня ждала Азалия с большим кувшином кофе. Налив мне чашку, она мрачно сказала:
      – Я видела сегодня этот серый туман. В этот раз он был у меня над головой.
      Однажды она видела этот туман на уровне колен. На следующей неделе наш любимый коккер-спаниэль умер от разрыва сердца.
      А ведь Селеста на полголовы выше, чем Азалия!
      – Азалия, я не знаю, что мы можем сделать. Я звонила ей, посылала письма, ездила туда сама. Она просто не хочет меня видеть.
      – Первое, о чем тебе следует начать думать, это о самой себе. – Азалия окинула меня критическим взглядом. – Волосы нужно постричь и завить. А твои глаза похожи на две дырки, выжженные в белой простыне.
      – Ну что ж, огромное спасибо тебе! Да ты сама сегодня выглядишь не так уж роскошно.
      Я почувствовала, как меня охватывает нежность к этой черной женщине. Она была единственным в мире человеком, который любил меня такой, какая я есть. И она старела и высыхала так быстро, что я очень волновалась за нее. Отец пренебрежительно фыркнул, когда я однажды сказала ему, что Азалии вовсе не обязательно выполнять так много работы по дому. Но, когда я все-таки настояла, он нехотя согласился нанять новую служанку.
      – Я серьезно. И еще тебе надо завести дружка, который будет тебя куда-нибудь иногда возить. А то ты только и думаешь, что о работе.
      – Да я все жду, когда подвернется подходящий парень, – отшутилась я.
      Но она была права: я абсолютно не следила за собой. Мне нужно прекратить волноваться за то, чего я, очевидно, не смогу изменить, и заняться своей собственной жизнью.
      Полдня я провела в Брэнтвудском дамском салоне. И, надо сказать, там сотворили просто чудеса с моей внешностью, если не с моим духом.
      Харрисону очень понравилось, как я выгляжу, когда мы завтракали вместе на следующее утро. Я рассказала ему ту невероятную историю о Ройсе, которую раскопал Форд, и от этого почувствовала себя не такой одинокой.
      Он очень умный человек, и я всегда с интересом слушаю его. Конечно, когда он не шевелит ушами.

      Когда я вернулась домой с завтрака, меня ждало письмо, которое заставило мое сердце на минуту остановиться. Я сразу же узнала почерк Селесты. Трясущимися руками я разорвала конверт.
      Там было всего две строчки: «Мы с Ройсом уезжаем. Не говори никому».
      Она даже не подписала записку. Я посмотрела на марку. Письмо было отправлено вчера из Хендерсонвилля.
      Я бросилась к телефону, чтобы позвонить Донне, но вдруг вспомнила, что Селеста просила никому не говорить. Я попыталась говорить спокойно и небрежно.
      – Послушай, я хочу прокатиться сегодня до ваших мест. Ты будешь дома?
      Донна уверила меня, что будет рада меня видеть.
      – Мы позавтракаем у пруда.
      – Нет, я только что очень плотно позавтракала… Я просто заеду на минутку.
      Я доехала до дома сестры. Он был все так же наглухо закрыт.
      Донна нисколько не удивилась, когда я попросила ее прокатиться на лодке. Она знает, мне нравится их озеро. Однако Донна очень удивилась, когда мы с ней подъехали к причалу Макколлов:
      – Смотри-ка, а их лодки нет. Странно. Мы с Остином катались сегодня утром по всему озеру, но нигде их не видели. Да и прицепа тоже нет. Может, они отправились в океан?
      – Может быть.
      Серый туман Азалии оказался истинным пророчеством. Меньше чем через неделю после того, как я получила письмо Селесты, к нам домой пришел Лэйни Форд. Как только он вошел, я поняла, что он принес плохие новости.
      – Миссис Деверо, сэр, мисс Фэйбл, нам только что позвонили из Хендерсонвилля. С ними связалась полиция Ки Веста.
      Он еще немного помял в руках свою шляпу, а потом быстро сказал:
      – Ваша дочь мертва.
      Моя мама издала какой-то звук, похожий на писк маленького зверька, а отец несколько побледнел. Я была в шоке и не могла ничего сказать. Я тупо слушала шерифа, рассказывавшего, как это произошло и пытавшегося успокоить мою мать, чьи худенькие плечи вздрагивали от рыданий.
      – Яхта? Где-то за Ки Вестом?
      Мой отец всегда сердится, чтобы справиться с шоком.
      – Что они там делали?
      Лэйни Форд обменялся со мной понимающим взглядом.
      – Очевидно, сэр, они плыли на Бермуды или еще какой-нибудь остров, когда взорвалась их яхта. С другой яхты заметили взрыв и подали сигнал «SOS». Но к тому времени, когда туда добрались, там ничего уже не осталось, кроме нескольких обломков.
      Я вздрогнула, подумав о «линкольне», но шериф предостерегающе посмотрел на меня. Я поняла, что он не собирается рассказывать моим родителям всю эту историю, и не хочет, чтобы это сделала я. Но я подумаю об этом позже. Сейчас же мое сердце ныло от боли, основной причиной которой было чувство вины. Я не помирилась с сестрой, и теперь она мертва. Я начала плакать, и отец резко сказал:
      – Будь сильной ради своей матери, Фэйбл.
      И шерифу:
      – Конечно же, береговые службы искали оставшихся в живых?
      – Мистер Деверо, после того взрыва не мог выжить никто. Мне очень жаль, что именно я должен вам сообщить это трагическое известие, но полиция Ки Веста говорит, что они не смогли найти никаких останков, чтобы прислать их семье. Эти акулы…
      – Я полагаю, уже ведется официальное расследование. Что они считают причиной взрыва?
      Взгляд моего отца стал еще холоднее. Я думаю, выражение «никаких останков» всех нас заставило понять реальность этого ужаса. Красавица Селеста – или что от нее осталось, – растерзанная акулами! Образ из ночного кошмара!
      – Как я уже сказал, сэр, не осталось ничего, что можно было бы расследовать. А регистрационный номер яхты они узнали от служащего причала Ки Веста.
      Я предложила проводить Форда до машины: мне нужно было поговорить с ним наедине.
      – Полиция считает, что мою сестру и ее мужа убили? Лэйни, они будут искать тех, кто это сделал?
      – Ну, я в этом участвовать не буду. Это в юрисдикции парней Ки Веста, может быть, Майами. Но я гарантирую вам, еще до конца недели они раскопают больше, чем знаем мы. Но чтобы обвинить кого-то конкретно… – Лэйни покачал головой. – Не выйдет. Этих парней трудно взять, даже имея свидетелей.
      Я поблагодарила шерифа за его доброту и пошла назад в дом, чтобы найти Азалию. Кто-то должен был сообщить ей, что ее серый туман действительно предсказал смерть.
      Панихиду по Ройсу и Селесте отслужили в маленькой деревенской церкви в наших владениях. Я, моя мать и друзья Селесты плакали открыто. Отец смотрел перед собой и не проронил ни слезинки. О чем он думал, глядя на портрет Селесты, лучезарно улыбающейся после одной из своих побед на каком-то конкурсе?
      Но я знаю, о чем думала я. Что жизнь моей сестры была совершенно пустой. Я должна была стать для нее лучшим другом, показать ей более достойную цель в жизни, вместо тех, которые она ставила перед собой и которые заставляли ее ценить себя только физически. Но я была уверена, что настоящим виновником этой трагедии был Ройс Макколл. Я не пролила по нему ни одной слезинки и поклялась убрать его надгробный камень, когда стану единственной владелицей Монкера.
      После смерти Селесты отец полностью исключил нас с матерью из своей жизни, и мы, как могли, пытались утешить друг друга. Я хотела отговорить ее каждый вечер принимать таблетки, но бесполезно. В конце концов, я оставила всякие попытки общаться со своими родителями. Одна убивала себя валиумом и водкой, другой был абсолютно поглощен политическими скачками, в которых он подумывал принять участие. В конце концов, я должна была думать о своей жизни и карьере.
      Мне предложили выпустить альбом, в который бы вошли все мои песни. Но это не самое главное. Я должна была впервые выступить в известном кантри-шоу почти ровно через месяц после смерти Селесты. Меня эта дата вполне устраивала: за это время, может быть, меня перестанут преследовать воспоминания о сестре.
      Перед своим выступлением я страшно нервничала. Рой – просто чудо, и все в Нашвилле просто обожают его, – вытолкнул меня на сцену. Когда я увидела переполненный зал, я едва не умерла от страха. Но каким-то образом я начала петь, и где-то на середине первого куплета я поняла, что это – успех, и начала им наслаждаться.
      Меня вызвали на «бис», и, дрогнувшим голосом я сказала, что следующая песня прозвучит в честь моей погибшей сестры.
      После концерта меня забрал Харрисон, и мы оказались очень близки к тому, чтобы изменить свои обычные отношения. Но в эту ночь я готова была любить любого мужчину, и у Харрисона хватило здравого смысла понять это.
      Я никогда не забуду эту ночь. Одну причину я уже назвала.
      А вторая – в эту ночь я впервые увидела женщину на горе. Я подумала о том, что рассказывала Азалия: привидение Дайаны появляется, когда в Монкере происходит что-то плохое.
      Я пыталась убедить себя, что ее появление – это всего лишь реакция на событие. Но почему-то я знала, что должно произойти нечто, и я буду очень важной его частью.
      Как это ни странно, но мои родители одобрили мое решение посетить психиатра. Отец даже предложил заплатить за это, добавив, что мне нужно взять с собой мать.
      Но мать отказалась. Как я теперь понимаю, вероятно потому, что доктор запретил бы ей принимать валиум.
      Доктор Вэлкофф был очень странным маленьким человечком. За время своих посещений я очень привязалась к нему. Я перестала утаивать от него свои сны или то, что перед тем, как мне приходило видение, я видела маленькие искорки света. Через год я уже полностью доверяла ему. Я рассказала ему все о сестре и о наших с ней отношениях, о Ройсе, об отце, о Харрисоне и моей музыке.
      Когда я пришла к нему через неделю после своего самого странного и продолжительного путешествия в прошлое, я готова была обсудить его во всех деталях и попытаться понять, почему все казалось таким реальным.
      – Я рассказывал тебе о вселенской памяти?
      – Немного. Вы говорили, что у всех у нас есть врожденное знание об определенных вещах.
      – У тебя на лице написана какая-то мысль.
      – Это глупо, конечно, но я кое о чем подумала. Если я ухожу в прошлое и живу там как Дайана, то возможно ли, чтобы она тоже возвращалась и жила во мне?
      Доктор Вэлкофф отклонил это предложение.
      – Генетическая теория нравится мне гораздо больше. Мы знаем, что определенные хромосомы передаются из поколения в поколение, что у них есть своя память, и те, кто наследует эти хромосомы, ведет себя определенным образом или обладает какой-то особенностью, потому что это «у него в крови».
      – Когда, вы думаете, я снова могу уйти?
      Мне было очень интересно узнать, что случится с Дайаной, когда вернется Андрэ. Что если он выгонит из Монкера ее, Шона и ребенка, которого они ждут?
      Я знала о прошлом Дайаны, но только до определенного момента. Теперь же мне хотелось знать ее будущее.
      – Доктор, я хочу, чтобы вы помогли мне контролировать эти путешествия в прошлое.
      – Я читаю ваши мысли, леди, и мне они не нравятся.
      Я взволнованно схватила его за руку.
      – Но вы же знаете, что это будет гораздо безопаснее!..
      – Ты просишь меня использовать гипноз, чтобы ввести тебя в состояние регрессии. Я не могу этого сделать, Фэйбл. Сейчас в твоем сознании происходят какие-то процессы, которыми управляет твое подсознание. Если я прибегну к гипнозу, это будет очень опасно. Я ведь не знаю всего, что хранится в твоей памяти. Я могу добраться до того, что лучше было бы оставить в покое.
      Мой энтузиазм поостыл под напором его логики.
      – Я не подумала об этом. Вы правы.
      – Лучше оставить пока все как есть. Почему-то я думаю, что кто-то следит за тем, чтобы ты не пострадала от этих странных экспериментов. Если мы начнем использовать современные психологические методы, то цепочка, соединяющая тебя с Дайаной, может запутаться или порваться.
      Такая возможность привела меня в отчаяние. Дайана так сильно любила Андрэ, что даже через года я была способна осознать это.
      Но у меня ведь были свои сердечные проблемы сейчас, в двадцатом веке. И мне не нужны еще и дополнительные из другой эпохи.
      По дороге домой я раздумывала о том, что доктор сказал насчет кого-то, следящего за мной.
      – Как ангел-хранитель, – подумала я вслух.
      Это была приятная, но не новая для меня мысль. Еще когда я была маленькой девочкой, я иногда чувствовала чье-то присутствие, как будто прикосновение крыла ангела.
      Эти раздумья привели меня к новой песне. Я напевала различные мелодии и пыталась подобрать подходящие для нее слова к песне «На крыльях ангела». Войдя в дверь, я уловила аромат любимого блюда Азалии, которое она всегда готовила на старой плите.
      – Боже, это рагу пахнет просто восхитительно!
      Негритянка, стоявшая у плиты, повернулась и подарила мне широкую белозубую улыбку. Я поняла, что в горшке на плите был цыпленок и что поваром была не Азалия, а Пруди.
      Я вошла в кухню древнего Монкера, и Дайана была голодна, как и любая женщина, которой нужно «есть за двоих».

       Осень 1859
      – Вы сегодня такая красивая, миссис Диди.
      Пруди и ее муж Руфус быстро стали друзьями Дайаны. В ее новой жизни Дайане нравилось все: зеленые холмы, гора, поднимающаяся из-за большого дома, теплая кухня и еще более теплая дружба рабов Монкера, как будто это была ее семья.
      Дайана уже чувствовала себя лучше. Она подсчитала, что она уже на третьем месяце.
      – Этот цыпленок пахнет просто восхитительно, Пруди. Отнесу-ка я поднос миссис Аурэлии. Она была очень бледной, когда я принесла ей утром кофе и сладкие булочки.
      Дайана уже успела полюбить хозяйку Монкера. Аурэлия Деверо была настоящей леди. Дайана поняла это с их первой встречи.
      – Надеюсь, она не заболеет снова, – сказала Пруди, щедро накладывая рагу в красивую фарфоровую тарелку.
      – А чем она болеет, Пруди?
      Девушка очень беспокоилась о здоровье миссис Аурэлии, которая была очень красивой, но невероятно болезненной.
      За три недели, в течение которых чета Макафи работала в усадьбе, Дайана часто видела, до какой степени их хозяйка слаба. А при попытке встать утром с постели было заметно, что каждое движение ее буквально обессиливает. Жан Поль Деверо сразу же дал понять Дайане, что главная ее обязанность – ухаживать за его женой, и она приняла это указание близко к сердцу.
      Пруди покачала головой, доставая из духовки печенье и раскладывая его на подносе Аурэлии.
      – Доктор Холлинз говорит, что это какая-то болезнь крови, но я сама думаю, что это из-за сердца. Когда мистер Жан Поль ухаживал за миссис Аурэлией, она жила в Нью-Аулинсе. И я знаю, что она так и не смогла пережить того, что переехала оттуда в Теннесси.
      Дайана не могла себе представить места более красивого, чем Монкер. Но из того, что рассказала ей Аурэлия, девушка поняла, что хозяйка очень скучает по своему дому.
      – Давай мне поднос, Пруди. У тебя и так полно работы. А я молодая и сильная, и сама отнесу все наверх.
      – А ты немного пополнела с тех пор, как я увидела тебя. – Негритянка широко улыбнулась Дайане, и девушка покраснела, зная, что Пруди уже догадывается о том, что она беременна.
      – Это все твои булочки, – сказала Дайана, ставя на поднос цветы и перекладывая салфетку, чтобы дать себе время успокоиться.
      – Слышишь, по-моему, Шон уже возвращается. Мне нужно быстрее отнести этот поднос и встретить мужа.
      Дайане нравилась спальня Аурэлии. Рядом с ней находилась комната, в которой спал Жан Поль в те дни, когда Аурэлия себя плохо чувствовала.
      – Я открою немного окно, чтобы вы почувствовали ветерок с горы.
      – Спасибо, дорогая. Вчера вечером я сказала Жан Полю, что просто не знаю, как мы обходились без тебя и Шона. Как будто вас сюда принес на крыльях ангел.
      – Это вы ангел, – быстро сказала Дайана.
      Она положила салфетку на колени Аурэлии и села в красивое французское кресло, думая о том, как ее новая хозяйка действительно похожа на ангела.
      – А теперь, пожалуйста, съешьте все до последнего кусочка.
      Длинные светлые локоны обрамляли ее лицо. Огромные карие глаза и черные густые ресницы оттеняли гладкую белую кожу.
      – Ах, Дайана, я не могу больше съесть ни крошки. Может быть, ты это съешь, и Пруди не будет на меня ругаться?
      – Я позавтракаю позже с Шоном, – сказала ей Дайана, убирая почти не тронутый поднос. – Но Пруди не будет на вас ругаться. Она только хочет, чтобы вы были счастливы и здоровы. Мы все этого хотим.
      – Я знаю. – Аурэлия глубоко вздохнула, – и бедный Жан Поль – больше других. Милый, он так хочет, чтобы я была для него нормальной женой. Но почему я не могу быть такой, Дайана? Ты покинула свою родную страну, приехала сюда и не тоскуешь. Ты сделаешь своего мужа счастливым.
      Еще один глубокий вздох:
      – Мне не хватает Андрэ. Он всегда веселит меня. С ним я часто смеюсь.
      Она повернулась к Дайане, и ее лицо вдруг осветилось счастьем.
      – Да ведь ты же не видела еще Андрэ! Он брат Жан Поля, но они так не похожи, почти противоположны друг другу. Мой муж… – Аурэлия теребила простыню тонкими пальцами. – Мой муж – самый лучший человек на свете! Но иногда он бывает таким… хмурым. А Андрэ ведет себя так, как будто жизнь – это один большой бал. Он всегда такой веселый. С ним я вспоминаю то время, когда я еще не была замужем.
      Девушка слушала оживленный разговор Аурэлии, думая о человеке, который занимал сердца обеих женщин. Она думала о том, что Аурэлия чувствовала к Андрэ и насколько глубокие эти чувства.
      – Ну что же, вероятно, он скоро вернется и снова развеселит вас. А пока вас, может быть, порадует то, что Габриэлла приезжает домой в конце недели.
      Аурэлия засмеялась.
      – О Господи! Этот капризный ребенок снова дома! Дорогая, вам придется помочь мне придумать, как ее развлечь. Меня даже иногда утомляет ее неиссякаемая энергия. Она требует, чтобы ее постоянно развлекали. Это Андрэ так избаловал ее. Он стал ее опекуном, когда она была еще совсем маленькой. Их сестра и ее муж трагически погибли, и Андрэ заменил бедной Габриэлле отца.
      Дайана прекрасно знала, насколько избалована Габриэлла. Она только надеялась, что ее волосы достаточно отрасли, а фигура изменилась так, что девушка не узнает в ней того парня с корабля.
      – Я помогу всем, чем смогу. Может быть, ей понравится какой-нибудь молодой человек здесь. Мы могли бы поощрить это, ведь она уже в том возрасте, когда думают о замужестве.
      Аурэлия снова рассмеялась.
      – Все молодые люди в нашей округе без ума от Габриэллы, но чтобы остановить свой выбор на одном… Моя дорогая, я уверена, что Шон думает, что вы уже никогда не спуститесь вниз. Ему также нравится ваше общество, как и всем нам. А я такая капризная и забираю вас у всех.
      Дайана обняла ее:
      – Я дорожу каждой минутой, проведенной с вами! Наша семья была очень бедной, хотя моя мать принадлежала к высшему обществу и когда я с вами – у меня такое чувство, что я снова с ней. Хотя вы, конечно, слишком молоды, чтобы быть моей матерью.
      – Я польщена! Дорогая, будьте добры, загляните к мужу в кабинет. Прикажите ему перестать возиться с этими книгами и придти ко мне.
      Аурэлия откинула назад волосы и поправила кружевную оборку на своем неглиже.
      – Он проводит слишком много времени со своими отчетами и слишком мало развлекается.
      На самом деле, Аурэлия чувствовала себя немного виноватой за то, что так хвалила Андрэ и критиковала своего мужа.
      – Я скажу ему, что вы хотите его видеть, – с улыбкой сказала Дайана.
      Она знала, что Жан Поль обожает свою жену. Но у него слишком много дел на плантации. В те дни много говорили о ненадежном положении южан-рабовладельцев и о глубоком недовольстве работорговлей кандидата в президенты Абрахама Линкольна.
      Жан Поль рассказал Шону и Дайане, что он истратил больше денег, чем мог себе позволить, чтобы поддержать кампанию Джона Брекенриджа, кандидата от демократической партии южан, и боялся, что это были потерянные деньги.
      Девушка ничего не понимала в политике, но она чувствовала, что юг стоит на пороге огромных неприятностей.
      – Мистер Деверо! Ваша жена просит передать, что чувствует себя одиноко и ей хотелось бы, чтобы ее посетил один очаровательный джентльмен.
      Дайана улыбнулась, увидев мужчину с растрепанными волосами, глубоко погруженного в свои мысли.
      – Ах, извините, сэр. Я не хотела напугать вас.
      – Это не вы напугали меня, Диди, а эти цифры.
      Жан Поль Деверо провел рукой по своим седеющим волосам и поднялся навстречу Дайане.
      Одна характерная черта южан нравилась Дайане больше остальных – это та учтивость, с которой мужчины здесь обращались к женщинам, даже к ирландским беженцам, работающим у них в доме.
      – Клянусь, в наше время становится все труднее и труднее высчитать прибыль. Но хватит об этом. Присядьте на минутку.
      – Спасибо. Могу я чем-нибудь помочь вам с вашими отчетами? Моя мать научила меня считать и вести те скудные дела, которые были в нашей семье.
      – Очень хорошо. Но мне могут понадобиться не только ваши бухгалтерские способности, если наша страна пойдет туда, куда ее ведут. Вы можете понадобиться нам в будущем, чтобы помочь нам научиться, как выжить, имея самое малое, как вы в Ирландии. Мне кажется, что юг ждут трудные времена.
      Дайана улыбнулась.
      – Если вы посадите на своей земле картофель, я обещаю, что люди в этой усадьбе будут накормлены. Я смогу приготовить из картофеля двести блюд и все разные и вкусные… Ну, может не такие уж вкусные, но питательные.
      Жан Поль засмеялся, и Дайана с облегчением заметила, что морщины у него на лбу разгладились.
      – Дайана, вы просто чудо! Мы с женой оба так считаем. Я надеюсь, вы здесь счастливы?
      – Я никогда не была более счастливой, мистер Деверо! Принести вам портвейна или еще чего-нибудь?
      – Скажите Пруди, чтобы она налила мне виски. А еще лучше, позовите сюда своего мужа, чтобы мы могли выпить и поговорить о той новой лошади, с которой он работает сейчас.
      Но на его лице немедленно появилось извиняющееся выражение.
      – Но он, конечно, захочет побыть с вами.
      Дайана засмеялась и искренне сказала:
      – Мои разговоры интересуют Шона гораздо меньше, чем эта лошадь! Но я думаю, что нам следует заключить сделку. Вы пойдете к своей красавице-жене, а я в это время накормлю Шона ужином. Потому что, как только вы начнете говорить о лошадях, вас невозможно будет уже остановить.
      Жан Поль выглядел немного глуповато. Он чувствовал себя виноватым за то, что обсуждал дела с Шоном и даже с Дайаной больше, чем с Аурэлией в последние дни. Но ему всегда казалось, что разговор о лошадях ей неинтересен, а его намеки на финансовые затруднения только расстраивали ее.
      – Скажите Пруди, что я возьму поднос наверх, к жене. И передайте Шону, что мы встретимся, когда Аурэлия ляжет спать.
      – Да, сэр. Вам виски принести сейчас?
      Жан Поль кивнул.
      – И, наверное, стаканчик шерри для моей жены.
      Он закрыл книги, с которыми работал.
      – Мы могли бы начать покупать этот напиток, который Лем Джо Бартоу продает в нашем округе.
      Дайана ездила во Франклин с Руфусом и Пруди за продуктами, и они показали ей ту ферму, на которой жил местный самогонщик и производил свое сомнительное виски.
      – Мистер Деверо, на вашем месте я бы не стала пить эту гадость. Вы можете отравиться или еще хуже.
      Жан Поль засмеялся и, погладив Дайану по плечу, пошел в комнату своей жены. Девушка выполнила свои обязанности и пошла в маленький коттедж, пристроенный к кухне. Теперь это был их с Шоном дом. Ее муж лежал, растянувшись на кровати. Она подошла и поцеловала его.
      – Трудный день, дорогой?
      – А? Да. И он еще не закончился. Одна кобыла должна жеребиться сегодня ночью. Поэтому мне, может быть, придется переночевать в сарае.
      Она передала ему просьбу Жан Поля и он быстро встал, оделся и буквально проглотил поданный ею ужин. Потом он умылся, причесался и, насвистывая, пошел разговаривать с Жан Полем о лошадях.
      А Дайана поднялась на гору и в одиночестве смотрела на луну и звезды. А когда совы завели свои скорбные песни, ей вдруг захотелось присоединиться к ним.
      Дайана так и не сказала Шону, что беременна, хотя знала, что скоро это станет заметно и Шон рассердится за то, что узнал об этом последним.
      Шон все больше времени проводил со своими любимыми лошадьми, а его жена все свободное время проводила на своей любимой горе. Даже Жан Поль и Аурэлия начали в шутку называть ее горной козочкой.
      – Там, где я жила в Ирландии, горы спускаются почти к самому морю. Это так красиво!
      Ее сердце кольнуло от тоски по родине, но боль сразу же прошла, как только она вспомнила, что там ее ничего не ждет, кроме еще большей бедности.
      – Эта гора почти такая же красивая, как те, что у нас дома! Я люблю этот дуб – такой высокий и гордый. Он стоит там, как одинокий страж. Когда я сидела сегодня под ним, я сочинила песенку.
      – Ах, спойте ее, Диди, пожалуйста!
      Они все вместе сидели в гостиной, и даже Аурэлия смогла присоединиться сегодня к ним.
      – Но у меня нет аккомпанемента.
      – Аурэлия может сыграть для вас на пианино.
      Аурэлия захлопала в ладоши.
      – У меня есть идея получше! Моя мать очень любила музыку и однажды в Испании купила отличную гитару. Я немного умею на ней играть.
      Пока Жан Поль ходил за инструментом, Дайана пыталась понять, почему у нее по спине пробежал холодок. Это иногда с ней случалось без видимых причин.
      – Вы научите меня играть на ней?
      – Ну, конечно же, научу!
      Жан Поль принес инструмент, и Аурэлия взяла его в руки.
      – Но она так расстроена! – воскликнула она, взяв несколько пробных аккордов.
      Как завороженная, Дайана следила за тем, как Аурэлия извлекала из гитары мелодичные звуки.
      – Можно, я сама попробую? – взволнованно спросила она.
      Аурэлия засмеялась.
      – Вы же говорили, что вам нужны уроки! Но, конечно, вы можете попробовать, если хотите. Я слышала, как вы наигрывали на пианино. По-моему, у вас природный дар музыкального слуха.
      Как странно! В ту секунду, когда Дайана взяла в руки гитару, в ее голове зазвучали отголоски песни за песней, причем слова некоторых песен были ей просто непонятны. Почти как во сне она начала тихо напевать песню, которая пришла к ней на горе, когда она выкапывала горшки с персиками, закопанные несколько недель назад для того, чтобы сделать бренди. Этот бренди будет сюрпризом для Жан Поля на балу, который они дадут в честь Габриэллы.
      Жан Поль и Аурэлия удивленно смотрели на девушку.
      – Но это же невероятно! – наконец сказала Аурэлия. – Как вы это сделали?
      – Я… я не знаю. Наверно, вы правы. Я просто унаследовала музыкальный слух моей матери.
      – Мне очень понравилась эта песня. А вы еще что-нибудь написали?
      Дайана знала, что она не может рассказать им о тех странных музыкальных композициях, которые пронеслись у нее в голове, когда она взяла в руки гитару.
      – Нет, но я знаю несколько ирландских баллад, которым меня научила моя мать. И еще одной меня научил отец. Ее мне никогда не разрешали петь при публике.
      Аурэлия восхищенно засмеялась.
      – Но мы же не публика. Ради Бога, спойте сначала непристойную!
      После того как маленькое общество разошлось, Жан Поль отыскал Дайану в кухне, где она ставила на хранение свой персиковый бренди.
      – Я не видел свою жену такой веселой с тех пор, как уехал мой брат. Благодарю вас, Дайана! Вы – луч солнца в этом доме, который так долго был мрачным!
      Дайана слышала однажды, как Жан Поль и его друзья страстно обсуждали события 16 октября, которые всколыхнули всю страну. Но она не хотела разговаривать на эту тему, потому что, впервые встретившись с рабством в этой стране, она задумалась об этом. Но ей не хотелось, чтобы эти ее мысли отразились на ее отношении к тем людям, которые были так добры к ней.
      Габриэлла приехала домой с массой сумок и коробок. Встреча, которой Дайана так боялась, наконец состоялась, после того как девушка сделала обход по дому и сообщила, что она хотела бы немедленно изменить.
      – Не волнуйтесь, – усмехнулся Жан Поль, войдя в кухню, где Дайана помогала Пруди печь шоколадный торт, который Габриэлла потребовала вместе с другими своими любимыми блюдами на свой первый обед дома. – Она как ураган, чья сила угасает с первым порывом ветра. Она обожает кататься на лошадях, и я взял с Шона обещание, что он будет держать наготове оседланную лошадь каждый раз, когда она будет останавливаться, чтобы перевести дыхание.
      В этот момент в кухню ворвалась Габриэлла, на ходу спрашивая, почему ее одежда до сих пор не выглажена и не развешана.
      Дайана вышла вперед и спокойно сказала:
      – Я буду рада это сделать для вас, мисс Деверо. Какое платье вы хотели бы надеть сегодня?
      – Вы очень добры… Дайана. Ваш муж рассказывал мне о вас, когда показывал новых лошадей. У вас очень красивые волосы. И очень модная прическа. Может быть, вы могли бы делать прически и мне вместе с другими вашими обязанностями?
      Но тут вмешался Жан Поль:
      – С завтрашнего дня ты сама будешь заниматься своим личным туалетом, Габриэлла. Дайана и так занята, целый день ухаживая за твоей тетей.
      Габриэлла выглядела слегка надутой, но, очевидно, она признавала авторитет Жан Поля. Дайана была очень рада этому. У нее не было никакого желания стать личной служанкой этой капризной молодой женщины.
      Закончив свои дела на кухне, Дайана поднялась к Габриэлле, чтобы помочь ей одеться и причесаться к обеду. Когда длинные черные волосы Габриэллы были уложены, она критически осмотрела Дайану в зеркале.
      – Вы действительно очень красивы, – наконец сказала она с ноткой неодобрения. – Я не хочу быть критичной, но, по-моему, вам следовало бы отказаться от тортов и пирожков Пруди.
      Девушка втянула живот, понимая, что Габриэлла заметила ее полноту.
      – Иногда это очень трудно сделать. Вы-то, наверное, это понимаете.
      – Еще бы! Знаете, мне понравился ваш муж, хотя он относится к лошадям так, будто они ему нравятся гораздо больше, чем я. У него все еще какой-то иностранный акцент, которого нет у вас. Разве вы не из одной страны?
      – Да, но я, кажется, теряю мое ирландское произношение. Мне нравится, как люди здесь говорят. А Шон не так много разговаривает, как я. Вообще-то он считает, что я разговариваю слишком много.
      – Ну, уж нет, я выйду замуж только за мужчину, похожего на дядю Андрэ, который будет разговаривать столько, сколько и я, и считать женщин более привлекательными, чем лошади. Ой!
      Дайана стала сильно дергать девушку за волосы, но при этом не испытывала особого раскаяния. Замечания об Андрэ было простительно, потому что Габриэлла не знала истории отношений Дайаны с ее дядей, но комментарии по поводу заметного пренебрежения Шона к своей жене она простить не могла.
      – Извините. Посмотрите, вы выглядите просто чудесно.
      Девушка на самом деле была красивой. Сердце Дайаны сжалось при мысли о том, какое простое платье будет на ней сегодня вечером. Но ведь она не была Деверо и никогда не будет.
      От этой мысли сердце ее заболело еще больше.
      После обеда, за которым Дайана сидела вместе со всей семьей, она принесла персиковый бренди и предложила Жан Полю попробовать его.
      – Какой замечательный букет!
      Первый же глоток принес массу комплиментов Дайане, которая сидела довольная и раскрасневшаяся от того, что Жан Поль оценил ее маленький подарок.
      – В Ирландии я помогала отцу делать пшеничное виски. Я никогда не использовала персики, но так как здесь нет пшеницы…
      – Здесь используют кукурузу, Дайана, – сказал Жан Поль, допивая свой стакан бренди и наливая себе еще один.
      – Может, вам стоит попробовать. Бог свидетель, у вас это получается лучше, чем у Лема Джо Бартоу. Я попрошу Руфуса поставить вам несколько бочонков, если вы захотите заняться этим с большим размахом.
      Габриэлла аккуратно промакнула рот салфеткой и насмешливо заметила:
      – Виски! Не могу поверить, что наша семья собирается этим заняться.
      Жан Поль тихо ответил:
      – У нас сейчас небольшие финансовые затруднения, Геби. Думаю, мне следует напомнить тебе, что последние несколько лет стабильности и процветания юга позволили тебе жить в роскоши. И кое-что еще я должен сказать тебе. Я благодарю тебя за то, что ты приняла Дайану за члена нашей семьи, потому что она стала им в наших с тетей глазах.
      Габриэлла холодно посмотрела на Дайану, но ее слова были вежливыми.
      – Простите, если я немного рассердилась, Диди.
      Дайана знала, что этим «Диди» девушка намеренно хотела досадить ей. И она этого добилась.
      – Я принимаю ваши извинения, Геби, – сказала Дайана, с удовольствием заметив, как поморщилась Габриэлла.
      – Я уверена, что мы с вами можем стать друзьями. В конце концов, мы почти одного возраста.
      Но ведь у нас масса других различий, говорил взгляд Габриэллы, когда она намеренно оглядела простое платье и шаль Дайаны.
      – Я уверена, что вы правы. И как первый шаг к этой дружбе, пожалуйста, называйте меня Габриэллой.
      Улыбка Габриэллы стала еще слаще.
      – Ну конечно. Ведь это такое красивое имя. И вы могли бы сделать мне такое же одолжение, называя меня по имени, которое выбрала для меня мать.
      Смех Жан Поля прервал перепалку двух женщин.
      – Шон, давай-ка выбираться из этого курятника, пока они не начали клевать друг друга. Мы должны подумать, как утеплить конюшни к зиме. В прошлом году одна из наших лучших кобыл схватила воспаление, и мы чуть не потеряли ее.
      Они с Шоном уже выходили из комнаты, когда туда ворвался Руфус.
      – Мистер Деверо, я гнал лошадей всю дорогу из Нашвилла, чтобы рассказать вам! На реке страшное наводнение!
      – Помедленнее, Руфус. А что слышно о пароходах?
      – Никто не знает, сколько, но многие из них пострадали. Несколько человек погибло. Я не смог ничего узнать о мистере Андрэ. Они не знают, на каком он был пароходе.
      Аурэлия побледнела еще сильнее.
      – Помогите ей подняться наверх, Дайана.
      В глазах Жан Поля стояла грусть, которая, девушка это знала, была вызвана не только известием о том, что его брат мог стать жертвой наводнения.
      – Не волнуйся, дорогая. И ты, Габриэлла, тоже. Вы же знаете Андрэ. Он спасется и даст о себе знать, как только сможет.
      Дайана уложила Аурэлию в постель, пообещав ей, что разбудит, если ночью будут какие-то новости. Затем она налила в молоко немного бренди, и Аурэлия наконец уснула.
      Но для Дайаны эта ночь была гораздо длиннее. Когда она пришла домой и обнаружила Шона в постели, она подумала, что муж уже спит, но это оказалось не так, – он пребывал в состоянии возбуждения от того, что случилось сегодня вечером.
      – Ты слышала, что он сказал? Что мы все одна семья. У нас здесь свой дом, Диди, это точно!
      – Но мы же не настоящая семья, Шон. Нам нужно что-то свое. Шон, теперь, когда мы заговорили о семье, я должна тебе сообщить одну приятную новость.
      – Приятная новость в том, что мы оба нравимся мистеру Деверо и можем оставаться здесь, сколько захотим.
      – У меня будет ребенок, Шон.
      Он на секунду замер, но потом обнял ее так сильно, что она едва могла дышать.
      – Это правда?
      Он начал обнимать и целовать ее, пока она не засмеялась.
      – Я так понимаю, что ты счастлив, что станешь отцом?
      – Счастлив? Да ничто в мире не может сделать меня более счастливым! Кроме, может быть, того жеребенка, которого принесет весной наша лучшая кобыла.
      – Да у нас будет свой жеребенок следующей весной, – упрекнула его Дайана, уязвленная тем, что лошадь для него была важнее их ребенка.
      Известие о том, что Дайана беременна, было радостно воспринято всеми обитателями Монкера, кроме Габриэллы, которая заявила, что уж она-то не собирается портить свою фигуру, пока не получит от жизни все удовольствия, которые она может ей дать.
      Радость Аурэлии была смешана с грустью. Во-первых, она волновалась за Андрэ. Во-вторых, у нее не было своих детей.
      – Ах, Дайана, я так рада за вас! Вы должны остаться здесь навсегда и позволить нам принять участие в воспитании вашего малыша. Я всегда мечтала о том, чтобы иметь ребенка, теперь же я смогу, по крайней мере, разделить с вами счастье вашего материнства, хотя испытать его мне не суждено.
      Дайана подумала о том, что бы сказала Аурэлия, если бы узнала, что это ребенок Андрэ, а не Шона. Она молила Бога, чтобы эта женщина никогда не узнала правды, и снова поклялась всю жизнь хранить свою тайну.
      – Я почту за честь, если вы и Жан Поль будете его крестными.
      От радости Аурэлия немного поплакала. А потом они с Дайаной придумывали имена для будущего ребенка, наконец остановившись на двух вариантах: Томас Шон, если родится мальчик, и Маргарет Эрни, если родится девочка.
      Пруди заставляла теперь Дайану пить несколько стаканов в день жирного парного молока. Она так же следила за тем, чтобы девушка не занималась больше тяжелой работой на кухне.
      Таким образом, волнение за судьбу Андрэ было немного развеяно, а потом и совсем прошло, когда Габриэлла закричала с веранды:
      – Дядя Андрэ вернулся!
      Дайана была на кухне, помогая Пруди готовить ветчину с овощами, когда она услышала это известие. Ее сердце забилось очень сильно. В ушах у нее зазвенело, и она чуть не упала в обморок.
      – Пруди, я хочу незаметно уйти, чтобы не мешать этой встрече. Пожалуйста, извинись за меня.
      – Тебе плохо? – негритянка потрогала горячий лоб Дайаны. – Тебе нельзя сейчас перегреваться.
      – Я пойду домой и прилягу, – сказала Дайана, услышав, как Жан Поль приветствует своего брата, и чуть не потеряла сознание от раздавшегося в ответ голоса Андрэ. – Пожалуйста, не волнуйся, со мной все будет в порядке.
      – Сегодня в доме будет большой праздник, и тебе нужно быть здесь. – Мудрые глаза старой Пруди пристально наблюдали за Дайаной и видели больше, чем она хотела бы показать. – Ты уверена, что тебе станет лучше? Я могу позвать твоего мужа, чтобы он отвез тебя к доктору Холлинзу.
      – Я просто перегрелась из-за этой плиты. – Девушка мгновенно подумала о том, чтобы позвать Шона, собрать вещи и уехать до того, как Андрэ узнает, что она была здесь.
      – Не волнуйся за меня. Мне только жаль оставлять на тебя всю работу.
      – Не так уж много и осталось.
      В этот момент Габриэлла заглянула в кухню:
      – Дядя Андрэ хочет твоего холодного печенья к своему виски, Пруди. И он говорит, чтобы ты приготовилась хорошенько обнять его, когда он придет сюда проверить, что у нас на ужин.
      И Дайане:
      – А вы разве не выйдете встретить моего дядю?
      – Я себя плохо чувствую. Меня может стошнить, – честно сказала девушка.
      – Фи! Не думаю, чтобы дяде это очень понравилось – он очень брезгливый!
      Дайана выскользнула из кухни, пока две женщины взволнованно обсуждали возвращение Андрэ и те подарки, которые он им привез.
      Единственное, что он привез Дайане – это мучительное раздумье о том, что ей делать и что она скажет Андрэ, когда он узнает, что Дайана живет в Монкере.

      Дайана знала, что, в конце концов, ей придется снова появиться в доме, но старалась растянуть свою «болезнь» как можно дольше. Но Шон заставил ее встать с постели.
      – Миссис Аурэлия все время спрашивает о тебе и говорит, что если ты не придешь сегодня на праздник в честь мистера Андрэ, она лично придет за тобой.
      – Шон, но мне даже нечего надеть по такому случаю!
      – Она сказала, что ты придумаешь этот предлог. Поэтому она пошлет Летиссию с платьями, чтобы ты их примерила.
      Шон открыл сумку, которую он принес с собой, и гордо показал своей жене костюм, подаренный ему Жан Полем.
      – Видишь? Ты не единственная, кто будет сегодня разодет в пух и прах!
      Дайана заставила своего мужа уйти, когда пришла Летиссия с платьями.
      – Летиссия поможет мне выбрать. Мужчины не понимают, что идет женщине, а что нет.
      Дайана вертелась перед зеркалом, одно за другим примеряя платья, и чувствовала, что превращается в сказочную принцессу. Наконец они выбрали платье, идеально сидевшее на ее фигуре.
      Отросшие волосы Дайаны спускались ей на плечи, и ей пришлось потрудиться, чтобы уложить их так, как ей хотелось. Вместо украшения она приколола к волосам несколько живых цветов и ленточек, подаренных ей Аурэлией.
      Когда Шон вернулся домой, он был очень удивлен:
      – Диди, ты просто красавица! Как я горжусь тобой! Мистер Андрэ все время меня спрашивает, когда я покажу ему свою жену. Он говорит, что знал одну Дайану в Нашвилле и никогда…
      Сердце девушки замерло.
      – Андрэ обо мне рассказывали?
      – Да, хвалили тебя. Ну, в основном… Дайана знала, что Габриэлла не хвалила ее перед своим дядей.
      – Посмотрев на тебя, клянусь, он забудет ту Дайану.
      «Надеюсь, что так», – страстно подумала Дайана. Она помогла Шону одеться. Теперь она готова к той встрече, которой она одновременно страшилась и желала.
      – Боже мой, Дайана, ты же просто красавица! – Аурэлия обняла девушку. – Неправда ли, замечательно, что Андрэ вернулся домой? Кстати, он очень хочет познакомиться с тобой, и все время спрашивает, где прячется эта удивительная женщина, о которой он так много слышал.
      Аурэлия представила Дайану соседям, которые были приглашены сегодня на обед. Но все время, пока девушка разговаривала с кем-нибудь из гостей, она думала о том, что в любой момент может встретиться лицом к лицу с Андрэ. Не выдержав, она, наконец, спросила у Аурэлии, где Андрэ.
      – Ах, я уверена, он пошел к лошадям. Я не вижу ни вашего мужа, ни Жан Поля. Скорее всего, они на конюшне. Вы споете сегодня, дорогая? Жан Поль сказал, что вы разучили новую песню. Ах, какое это будет удовольствие!
      Дайана увидела Габриэллу за пианино и, улыбнувшись, помахала ей рукой.
      – Аурэлия, я думаю, что сегодня все внимание должно быть отдано Андрэ. На самом деле я не член вашей семьи, я боюсь, что Габриэлла будет сердиться на вас с Жан Полем за то, что вы так хорошо ко мне относитесь.
      – Я буду относиться к вам так, как захочу. И Жан Поль тоже. Ах! Вот и Андрэ. И не смейте убегать! Андрэ! Идите сюда, мой дорогой.
      Дайана отвернулась, услышав голос. Подходя, Андрэ говорил Аурэлии что-то о лошадях, но оборвал себя на полуслове, увидев Дайану. Он быстро оправился от шока и даже сделал какое-то замечание, которое рассмешило Аурэлию. Но его глаза сказали девушке то, что ее сердце уже знало. Она попыталась уйти, зная, что не сможет остаться с Андрэ наедине.
      – Аурэлия, я знаю, что вам нужно многое сказать друг другу. Я пойду посмотрю, может быть Пруди нужна помощь на кухне.
      Андрэ крепко взял ее за руку.
      – Я уверен, что моя невестка согласится со мной. В нашей кухне все в порядке. По моим последним подсчетам 8 человек там готовы прыгать, когда Пруди скажет им.
      Андрэ очень медленно потягивал виски.
      – Я знал одну женщину по имени Дайана в Нашвилле. Когда я вернулся туда, чтобы снова встретиться с ней, она исчезла без следа.
      – Ах, Андрэ! Вы знаете женщин в каждом порту! – сказала Аурэлия, смеясь и хлопая его веером по руке. – Наша Диди не из тех женщин, о которых вы говорите. Она замужняя женщина и весной ожидает своего первого ребенка. Ох! У меня это просто сорвалось с языка, Дайана, милая. Это так неделикатно с моей стороны!
      – Да? – Он внимательно посмотрел на девушку. – Ваш муж сказал мне, что вы поженились как раз перед тем, как приехали сюда. Вы не теряли времени, не так ли?
      Аурэлия снова ударила его веером.
      – Андрэ! Где ваши манеры? Диди, вы должны простить его! Если бы вы видели, в каких условиях он живет на этих пароходах…
      Дайана вспыхнула, вспомнив ту ванну. Она была уверена, что Андрэ подумал о том же.
      – Аурэлия, мне действительно очень жаль, но я все еще плохо себя чувствую. Если вы и мистер Деверо простите меня…
      – Но все хотят, чтобы вы спели новую песню. Дорогая, вы не можете уйти сейчас.
      Андрэ повел Дайану к группе гостей, ожидавших ее у пианино, и когда Аурэлия ушла вперед, он прошептал:
      – Клянусь, если ты будешь продолжать избегать меня, я расскажу им все. Нам нужно поговорить. Встретимся сегодня ночью на горе.
      – Я не могу!
      – Дайана, клянусь, если ты не придешь, я соберу всех за завтраком, включая и твоего мужа, и расскажу им все, что знаю. Все!
      Еще долго после того, как Андрэ отошел от нее, Дайана ощущала на руке след его прикосновения. Он жег ей руку, как след дьявола.
      У Дайаны не было никого, кто спас бы ее от этого свидания, которого она так боялась и желала одновременно. Шон, выпив больше, чем обычно, спал мертвым сном. Переодевшись, она посмотрела на мужа и произнесла короткую молитву.
      Андрэ ждал ее под дубом.
      – Я не был уверен, что ты придешь.
      – Ты не оставил мне выбора. У тебя не было никакого права требовать этого свидания. Я тебе ничего не должна.
      – Нет, у меня есть все права. – Он взял ее за плечи. – Я ушел от тебя таким несчастным, а вернувшись, уже не нашел тебя. А теперь ты появляешься в моей семье, связанная с другим мужчиной, ждешь от него ребенка. А что делать мне? Позволить моему наивному братцу и дальше думать, что в нашем доме поселилась какая-то святая? А что твой муж? Он показался мне вполне приличным парнем. Знает ли он, что ты работала в заведении мадам Джулии?
      – Я встретила Шона… позже. Пожалуйста, не говори ему. Я не хочу причинять ему боль.
      Андрэ сильно встряхнул ее.
      – А как же я? Как же моя боль? Ты что же думаешь, я ушел от тебя после той божественной ночи, не собираясь вернуться и спасти тебя от этого ада? Даже, несмотря на то, что ты сказала мне, что тебе нравится эта работа, и ты собираешься остаться там, я бы не позволил тебе остаться там ни на минуту, если бы Джулия не вышвырнула меня вон!
      – То-то ты там больше не появлялся!
      – Да нас же захватило наводнение в верховьях реки, черт возьми, и мы не могли вернуться в Нашвилл! Когда я, наконец, пришел снова к Джулии, девушки ничего мне о тебе не рассказывали. В конце концов, я узнал от Пиган, что Лилиан ушла к Жастин. Я подумал, что, может быть, ты тоже там, пошел туда.
      Андрэ вздрогнул от пережитой боли, когда вспомнил, что рассказала ему Лилиан. Мадам Джулия просто не могла уже контролировать Дайану. Она становилась просто бешеной, когда клиенты заказывали других девушек. Она даже не отдавала мадам ее долю денег. В конце концов, другие девушки сказали мадам, что, если не уйдет Дайана, – уйдут они. Конечно, у мадам не было выбора. Андрэ не подозревал Лилиан в то время, но ему было просто интересно, почему она сама ушла от Джулии. Он не знал, что Лилиан так и не отправила письмо Джулии к Андрэ о том, что случилось с Дайаной. Естественно, она решила уйти от мадам, пока та ничего не узнала.
      Андрэ отогнал от себя эти воспоминания.
      – Думаю, ты все-таки не вынесла такой жизни. Во всяком случае, Монкер – последнее место, где я ожидал тебя увидеть.
      Девушка крепко сжала губы, чтобы не начать оправдываться перед ним. Да и поверит ли он ей теперь, ведь между ними стоит столько лжи, не говоря уже о том, что наговорила ему Лилиан?
      – Тогда зачем ты заставил меня придти сюда?
      – Потому что я ни на минуту не мог выбросить тебя из головы, а увидев сегодня, понял, что уже никогда не смогу.
      – Я замужем, – сказала Дайана, зная, что эти слова не имеют никакого отношения к ее чувствам. – У меня будет ребенок.
      Андрэ снова выругался.
      – Я не знаю, как это все случилось, но одно я могу тебе сказать. Между нами что-то существует, и мы не можем отбросить это просто так.
      – Андрэ, ты вынуждаешь меня принять отчаянные меры. Я… я поговорю с Шоном, мы уедем отсюда, найдем другое место.
      Говоря это, Дайана понимала, что Шон ни за что не уедет отсюда, если, конечно, не узнает всю правду об Андрэ.
      – Шон нужен Жан Полю, и, как я понял, Аурэлия жить не может без своей cherie Диди. Не убегай снова! Я не позволю тебе обидеть мою семью только потому, что ты не можешь признать, что между нами что-то есть.
      – Между нами уже никогда ничего не может быть. Никогда! Что случилось той ночью, то случилось. Но это уже не имеет к нам никакого отношения! Никакого!
      – Можешь ли ты посмотреть мне в глаза и сказать, что я ничего для тебя не значу? Можешь?
      Она попыталась, но не смогла и, наконец, взмолилась:
      – Пожалуйста, Андрэ, не мучай меня больше! Пожалуйста, сжалься надо мной…
      – Дайана, – прошептал он, прижимая ее к себе и целуя ее волосы. – Дайана, любовь моя! Если бы ты только знала о моих мучениях! Думать, что другие мужчины узнали твое прекрасное тело, а теперь видеть тебя здесь…
      Он отыскал губами ее губы.
      – Андрэ, – прошептала она, – мы не должны…
      – Еще один поцелуй, и все, клянусь тебе! Дайана, скажи мне, что ты помнишь ту ночь, что хочешь, чтобы она повторилась!
      Она не могла больше лгать.
      – Да! Да!
      – Для меня этого сейчас достаточно. А теперь, когда ты честна со мной, скажи мне, был ли в доме мадам Джулии другой мужчина, который заставил бы тебя почувствовать то, что ты чувствовала, когда мы были вместе в ту ночь?
      Она покачала головой. Ей хотелось кричать о том, что он ошибается на ее счет, но она знала, что никогда не сможет признаться ему, что не работала на мадам Джулию.
      – До Шона – нет.
      Руки Андрэ упали с ее плеч.
      – Тебе обязательно надо напоминать мне, что другой мужчина владеет тобой сейчас!
      В его голосе появилась какая-то новая нотка, когда он спросил:
      – Так Шон встретил тебя в доме Джулии?
      – Нет! Он даже не знал, чем она занимается. Мы с Шоном познакомились совсем по-другому. Мы… мы сразу полюбили друг друга.
      Эта ложь оцарапала девушке язык.
      – А что он сделает, если узнает о тебе правду?
      – Мой муж – очень хороший человек. Я уверена, что он поверит мне, когда я скажу ему правду, что я никогда на самом деле не работала на Джулию, что все это было случайностью.
      Улыбка Андрэ была такой же холодной, как и его новый тон.
      – Наверно, мне следовало бы сыграть с Шоном в покер. По твоим словам выходит, что он еще совсем сосунок, который верит во всякую чушь.
      Дайане хотелось дать ему пощечину.
      – Мой муж занят более важными делами, чем терять время на игру в карты.
      – Что касается тебя, Дайана, то все тузы у меня на руках. И вот что я тебе скажу. Я заметил, как ты проникла в самое сердце нашей семьи. Пусть. Но если только ты заставишь их страдать, ты заплатишь за это!
      – Что ты говоришь, подумай! Они ведь были так добры ко мне, и я люблю их, как любила свою собственную семью!
      – Ну и отлично. Я скажу Габриэлле, что ее страхи не обоснованы. Она боится, что ты пытаешься воспользоваться добротой моего брата и его жены, но я напомнил ей, что сейчас Монкер не такой уж богатый…
      На этот раз Дайана не смогла сдержаться. В тихой ночи пощечина прозвучала неестественно громко.
      – Как ты смеешь даже думать, что мне нужны деньги Деверо! Как ты смеешь!
      Андрэ приложил ладонь к щеке.
      – Вижу, в тебе остался еще тот огонь, который сделал тебя такой популярной среди клиентов.
      – Это ложь! Пожалуйста, уходи. Мне нечего больше сказать тебе.
      – Так значит, ты прогоняешь меня с моей собственности? – Андрэ насмешливо поклонился. – У тебя уже начали развиваться хозяйские манеры. Я заметил, ты даже переняла южный акцент. И сегодня на тебе было одно из платьев моей невестки, ведь так?
      – Аурэлия очень добра ко мне. А если ты намекаешь на то, что я хочу занять ее место, то ты ошибаешься. Я бы никогда не смогла этого сделать, даже если бы хотела! А я не хочу.
      Андрэ снова поклонился.
      – Как скажешь. Помни только, что на этот раз все козыри у меня.
      – Я запомню, – холодно ответила Дайана. – А теперь уходи. Ни тебе, ни мне не нужно, чтобы нас видели вместе.
      Она подождала, пока он ушел, и спустилась к чистому холодному ручью. Девушка умыла разгоряченное лицо и напилась воды. Внезапно она подумала о том, что здесь можно делать виски, которое только выиграет от чистой горной воды.
      – Жан Поль будет так доволен!
      Но ее радостное возбуждение моментально исчезло, когда она подумала о том, что Андрэ расценит ее желание спасти Монкер от долгов, как очередной способ добиться признательности семьи Деверо.
      Перед тем как лечь спать, Дайана выглянула в окно и увидела на веранде фигуру Андрэ.
      – Ну, вот и хорошо. Он тоже не может уснуть, – с удовлетворением сказала она.
      Когда Дайана отнесла Аурэлии поднос с завтраком, она узнала, что Андрэ уехал среди ночи, и не поверила своим ушам.
      – Я так сердита на него! – негодовала Аурэлия. – Уехать, даже не попрощавшись! Он хотя бы из вежливости поинтересовался, не нужна ли Жан Полю его помощь. Бедный Жан Поль выглядит таким озабоченным. Ну, ладно, хватит об этом. Как вам понравился наш Андрэ? Не правда ли, он самый очаровательный мужчина на свете? Я заметила, как он посмотрел на вас. Клянусь, если бы это видел Шон, он бы сразу же приревновал вас. Даже я сама почувствовала легкую ревность!
      Аурэлия опустила глаза, не желая, чтобы Дайана заметила, насколько серьезно она говорит.
      Девушка откашлялась. Она надеялась, что Аурэлия не слышала требований Андрэ встретиться с Дайаной наедине.
      – Он очень… красивый. Мы не очень много разговаривали, но, кажется, он очень… предан своей семье.
      Девушка знала, что именно это хотела услышать от нее хозяйка.
      – Особенно вам. Когда мы разговаривали, он сказал, что присоединяется к желанию Жан Поля, чтобы я как можно лучше ухаживала за вами.
      – А вы именно так и делаете.
      Аурэлия крепко обняла Дайану.
      – А какие у вас планы на сегодняшний день? Пруди сказала, что она запретила вам работать на кухне и считает, что нам всем пора начать ухаживать за вами, пока не родится ребенок. А вы же знаете, я никогда не посмею ослушаться Пруди. Так чем же вы собираетесь заняться в эти месяцы ожиданий?
      Девушка охотно поделилась своими планами…
      – Я собираюсь начать делать виски. Ваш муж одобрил мою идею и очень заинтересовался ею.
      – Ах, Диди, ты напрочь разбиваешь все устоявшиеся представления о том, что женщина может, а чего не может делать. Ты только представь, что одна из сестер Жармон, которые приходили к нам вчера, выступит с подобной идеей.
      Они вместе рассмеялись, но потом Дайана сказала слегка погрустневшим голосом:
      – Я думаю, к тому времени, когда в округе узнают, что я делаю виски и продаю, моя репутация не будет стоить ровным счетом ничего. Но ведь я не южанка-аристократка по крови и воспитанию, как вы и Габриэлла.
      – И сестры Жармон, – озорно добавила Аурэлия, поднеся к носу мизинец, как делали обе сестры, рассматривая все и всех через свои очки.
      – И сестры Жармон, – повторила Дайана, бросив на Аурэлию осуждающий взгляд, позаимствованный у тех же сестер. – А теперь я должна найти Жан Поля до того, как он уедет на прогулку. Мне нужно узнать, где мы можем достать ячмень. И, кажется, у нас есть возможность достать и пшеницу.
      – Ах, вы такая умная, вы меня просто удивляете. Мне бы хотелось быть любительницей виски, но я предпочитаю кофе и сладкий чай.
      Жан Полю очень понравился план Дайаны – поставить их маленький винокуренный завод на горе.
      – Руфус в вашем распоряжении, так же как и любой другой работник, который вам понадобится. Обо всем, что вам нужно, сообщайте мне.
      Дайана поблагодарила его, но он возразил:
      – Нет, это я должен поблагодарить вас. Как вам понравился вчерашний прием?
      – Да, очень, благодарю вас. Сожалею, что вашему брату пришлось так неожиданно уехать.
      Девушка чувствовала, что должна упомянуть имя Андрэ, иначе Жан Полю это покажется странным.
      Секунду Жан Поль непонимающе смотрел на нее, а потом засмеялся.
      – Ах, этот братец очень беспокойный! Он всегда таким был. Он совсем не похож на меня, моя жена вам это сразу же скажет. Он любит карты и красивых женщин. Но я знаю, что если что-то случится, он сразу же будет здесь. Он беспокоится о судьбе Юга даже больше, чем я. Кстати, об этом. Всем очень понравилось, как вы пели вчера «Dixie's Land». Вы знаете, некоторые считают, что южанам нужен хороший марш, и эта песня отлично подходит.
      – Мне она тоже понравилась.
      Затем она извинилась и ушла искать Руфуса. Если она хочет пустить этот винокуренный завод, она должна сделать это до того, как ее тело станет слишком неуклюжим, чтобы лазить по горам.
      Шон был не очень-то доволен новым предприятием своей жены и не скрывал от нее своего мнения.
      – Да это просто неприлично – моя жена делает виски, и все об этом знают!
      – Шон, у тебя есть твои лошади, и ты очень мало бываешь со мной. По крайней мере, мне будет чем заняться.
      Она чуть не сказала ему, что заметила, как он исполняет любой каприз Габриэллы и проводит бесчисленные часы, ухаживая за любимой лошадью девушки. Но Дайана удержалась от резких слов. Она не хотела спорить с мужем. Шон злился на нее с тех пор, как она начала заниматься этим виски.
      – В Шелбивилле в одном магазине надо мной даже смеялись из-за того, что моя жена делает виски.
      – Мне очень жаль, Шон. Но так мы поможем Жан Полю, а это самое главное.
      – Кое-кто говорил мне, что Лем Джо Бартоу места себе не находит от злости на тебя. Он очень опасный человек. И подлый! Он никогда ничего не делает открыто. Говорят, он даже убил нескольких человек, которые занимались тем же делом, что и он!
      – Да он убил массу народа этой своей дрянью!.. – горячо возразила Дайана. – Один Бог знает, что он туда подмешивает! Я не боюсь мистера Бартоу, и если бы ты был мужчиной, ты бы тоже не боялся его!
      Дайана сразу же пожалела о своих словах. Он не любил, когда она ему возражала. Но девушка просто боялась, что он разделяет мнение этих людей: что женщина, занимающаяся таким делом, не может быть достойной женой и матерью.
      Но ведь ей нечего стыдиться! Ее семья была очень известна в своем графстве за отличный напиток, который она производила. Во всем Вэксфорде, а, может быть, и во всей Ирландии не было человека, который знал бы об этом деле больше, чем ее семья. Однако с этим были связаны и самые печальные и трагические события в жизни Дайаны. Однажды ее отец обвинил в мошенничестве каких-то людей, которые забрали у него деньги, обыграв в карты. А ночью эти люди подожгли их маленький завод. Пока Дайана и ее отец боролись с огнем, он перекинулся на их дом, где спали остальные О'Ши. Спасти их оказалось невозможно. Дайана и ее отец уехали в Новый Орлеан, расплатившись за билеты тем, что им удалось выручить от продажи остатков виски. Им даже удалось собрать немного денег, чтобы начать новую жизнь.
      Дайана с энтузиазмом взялась за свое дело. Жан Поль достал ей все необходимое для завода, а Руфус стал отличным помощником.
      Жизнь в Монкере продолжалась. Жан Поль выглядел очень веселым, что было так на него не похоже.
      – Диди, я не представляю, как вам могла придти в голову такая замечательная идея, – сказал он ей однажды, когда они подсчитывали издержки своего предприятия. – Вы удивляете меня. И Аурэлию тоже. Вы – такая молодая женщина и так много знаете об этом деле!
      Дайана была просто счастлива, что способствует процветанию Монкера. Они с Шоном пользовались такими привилегиями, которых они никогда не ожидали. К ним относились, как к членам семьи. Но их личные отношения были далеки от идеала.
      Дайана часто думала, что Шон подозревает больше, чем говорит ей. Он никогда не говорил об Андрэ, но она заметила, что он начинал прислушиваться, когда упоминали имя Андрэ.
      Девушка так уставала за день, что иногда по вечерам она буквально падала на постель в одежде и часто даже в ботинках.
      Шон часто ночевал на конюшне. В одну из таких ночей Дайана проснулась от приснившегося ей кошмара: ей показалось, что Монкер горит, так же как горел ее родной дом.
      Но это было не кошмарным сном. Это было правдой. Только горел не дом, а завод на горе. Дайана побежала туда и споткнулась на ходу. Руфус подхватил ее, она впилась ему в руку, чуть не плача при виде этого зрелища.
      – Руфус! Он горит! Наш завод горит! Наверное, мы оставили угли…
      – Миссис Диди, ничего мы не оставляли! Это кто-то специально сделал. Иначе и быть не может! Я проверил печи перед сном…
      Он заплакал, дрожа так же, как и она.
      – Посмотрите только, пылает вся гора!
      Дайана вспомнила свою семью, и слезы полились у нее по щекам при мысли о такой же кошмарной ночи в Ирландии. Только на этот раз виноват был не ее отец. Она собрала все свои силы.
      – Может быть, мы вовремя, Руфус, может быть, вовремя…
      Вместе со всеми, прибежавшими на пожар, им удалось спасти сам завод и все оборудование. Они с Руфусом охраняли гору до рассвета, пока не исчезли последние языки пламени. Шон не смог убедить ее вернуться домой и, в конце концов, ушел один.
      – Это все дело рук Лема Джо, – сказал Руфус, вытирая с лица сажу и передавая девушке тряпку. – Пруди сказала, что она видела, как он быстро уезжал отсюда, когда начался пожар.
      – Но ему все-таки не удалось уничтожить нас! – воскликнула Дайана.
      И они с Руфусом стали исполнять какой-то невообразимый танец.
      Она знала, что Шон пришел бы в ужас, увидев ее танцующей ирландскую джигу со старым черным рабом. Но Дайане было все равно. Единственное, о чем она могла думать в тот момент, – она не побеждена! Монкер станет когда-нибудь крупнейшим и самым лучшим производителем виски на Юге!
      И что скажет на это драгоценный мистер Андрэ Деверо?

      Маргарет Эрни Макафи родилась 4 марта 1860 года.
      Празднование рождения первого ребенка Дайаны дало превосходную возможность семье Деверо подумать о чем-то, кроме грозящего отделения Юга.
      Радостную новость принесла всем Пруди.
      – Девочка! Просто красавица!
      Ее лицо все еще блестело от пота. Роды были очень трудными. Все поверили в то, что ребенок родился раньше срока, так как девочка весила всего пять фунтов.
      Шон и Жан Поль издали радостные крики, а Аурэлия заплакала от счастья. Даже Габриэлла вела себя слегка возбужденно, особенно после того, как Аурэлия напомнила ей, что Дайана хочет, чтобы они обе стали крестными матерями девочки.
      Чтобы отпраздновать это событие, вынесли самый первый бочонок виски Дейердрэ. Жан Поль поднял свой стакан и залюбовался цветом напитка.
      – Я даже не знаю, за что выпить в первую очередь: за эту чудесную малышку, за этот напиток, который по словам Руфуса, изменит вкусы всей страны, или за то, чтобы Юг отделился от Севера, если Линкольна выберут в президенты.
      Шон поднял свой стакан.
      – Давайте выпьем за все сразу.
      Его глаза расширились, когда он осушил свой стакан.
      – Святые угодники! Теперь я точно знаю, что нам следует выпить каждый ваш тост в отдельности, а потом еще все тосты, которые придут нам всем в голову!
      Жан Поль, сделав первый глоток, кивнул.
      – Я согласен с вами, Шон. Сегодня Диди подарила вам чудесную дочь, но она также сделала отличный подарок этой стране. Не припомню, чтобы когда-нибудь пробовал виски лучше этого!
      Он налил себе еще стаканчик.
      – Вы знаете, у меня были сомнения насчет этого предприятия, но говорю вам, это отличная работа. Аурэлия, ты должна это попробовать.
      – Вы, мужчины, можете напиваться виски Дайаны, если хотите, а я посмотрю на нее саму и на новорожденную. Шон, думаю, ваша жена будет рада увидеть и отца ребенка.
      Если бы там была Дайана, она бы только печально улыбнулась иронии слов Аурэлии.
      На лице Шона отразилось смущение, и он поставил свой стакан.
      – Я просто не хотел мешать. Честно говоря, маленькие дети меня до смерти пугают.
      Аурэлия взяла его за руку.
      – Ну что ж, вам теперь нужно будет как-то перебороть эту болезнь. Ведь у вас теперь будет собственный ребенок.
 
      Шон разбудил Пруди, отдыхавшую в своей комнате.
      – Пруди, у Диди жар, и она бредит, как будто сошла с ума! Пойдем быстрее, мне кажется, она умирает!
      Жар девушки еще более усилился, несмотря на обтирания холодной губкой. Жан Поль послал работника за доктором, но все они опасались, что он не успеет вернуться и спасти ее.
      – Кто эта Джулия, которую она все время зовет? – спросил Жан Поль Шона.
      – Это та женщина в Нашвилле, которая приютила Диди, когда она впервые оказалась в городе.
      Жан Поль положил руку на плечо Шона.
      – Шон, сейчас вы ничем не поможете Диди, и я думаю, что, может, эта Джулия сможет что-то сделать. Почему бы вам не съездить в Нашвилл? Может быть, вы сможете привезти сюда эту леди…
      Шон пулей вылетел из комнаты, явно почувствовав от этого облегчение. Аурэлия упрекнула мужа.
      – Зачем ты это сделал, Жан Поль? Шон должен быть здесь, со своей женой.
      – Парень буквально разваливался на части, ему нужно было чем-то заняться. И потом, эта женщина, Джулия, – единственный человек, который есть у Дайаны, кроме нас, и я действительно думаю, что она сможет помочь девочке справиться с этой болезнью быстрее.
      Жан Поль погладил жену по руке.
      – Ты не подходишь на роль сиделки для Диди, дорогая. Посмотри на себя. Ты такая бледная и вся дрожишь. А Пруди нужно заботиться о ребенке. Если Шону удастся привезти Джулию в Монкер, нам всем будет только лучше.
      – Я так боюсь за нее, Жан Поль, – сказала Аурэлия, снова начиная плакать. – Ты только посмотри на нее, она лежит как мертвая! Как бы я хотела, чтобы Андрэ был здесь! Он бы знал, что делать.
      Аурэлия плакала и поэтому не заметила боли, которая мгновенно появилась во взгляде ее мужа.
      – Андрэ вместе с другими игроками уехал на золотые прииски. И он теперь не уедет из Колорадо, пока ему будет кого обыгрывать там.
      В словах Жан Поля слышалась скорее покорность судьбе, чем резкость.
      – Ты в этом уверен? – прозвучал голос со стороны двери.
      Аурэлия повернулась и, увидев Андрэ, вскрикнула.
      – Ах, Андрэ, я так рада вас видеть!
      Она подбежала к нему и обняла, но тут же сказала:
      – Мы не должны шуметь. Бедная Диди…
      Аурэлия махнула рукой в сторону кровати, рядом с которой сидела Пруди и вытирала лоб больной мокрым полотенцем.
      – Я знаю. Я встретил по дороге Шона. Он рассказал мне обе новости – и плохую, и хорошую. Как она?
      – Все еще в горячке. А вы не встретили доктора Холлинза?
      – Да, он сейчас будет.
      Андрэ не спускал глаз с неподвижной фигуры на кровати и не видел обращенного на него проницательного взгляда брата.
      – Шон сказал, что с девочкой все в порядке. Можно мне взглянуть на нее?
      Аурэлия подвела его к плетеной колыбели, которую Жан Поль заказал задолго до рождения девочки.
      – Неправда ли, она прелестна!
      Андрэ дотронулся до детской ручонки, и у него сжалось сердце, когда ее крохотные пальчики обвились вокруг его пальца.
      – Да, прелестна…
      – Андрэ, я не могу поверить, что вы дома! – воскликнула Аурэлия. – Мы были уверены, что вы останетесь в Колорадо.
      – Моя страна в опасности. Я решил, что нужен здесь.
      И брату:
      – Жан Поль, я знаю, что Теннесси все еще в нерешительности, но идут разговоры об отделении, которые просто удивляют меня. Ты следишь за событиями. Что ты думаешь об этом?
      – Я думаю, что на этот раз все будет не так, как в 1832 году, когда Южная Каролина объявила о своем отделении. Думаю, на этот раз мы выйдем из Союза все вместе.
      – Но это же не приведет страну ни к чему хорошему, Жан Поль. Ты же знаешь это.
      – Знаю, но я знаю еще и то, что нас прижали к стене. Ты же сам донимаешь: то, что называется индустриализмом на Востоке, – использование труда детей и иммигрантов, – здесь называется рабством. Они индустриалисты, а мы – чудовища. Но рабство – не единственный спорный вопрос. Процветание Юга и его требования больших прав не нравятся некоторым людям, стоящим у вершины власти.
      – Я знаю, что нас ждут трудные времена… А вот и доктор Холлинз.
      Андрэ еще раз посмотрел на спящего ребенка и женщину на кровати.
      – Жан Поль, мы ничем не сможем здесь помочь. Мне не помешало бы выпить. Письмо, которое я привез Дайане от ее отца, может подождать до утра.
      Жан Поль удивлённо посмотрел на брата, и Андрэ быстро солгал:
      – Я встретил однажды в салуне Райли О'Ши, и когда мы разговорились, выяснилось, что Дайана – его дочь.
      Андрэ спрятал улыбку, вспомнив смущение Райли О'Ши, когда тот сел за один стол с Андрэ. Но он предложил заплатить ему долг и засыпал вопросами о девушке, наконец, доверив ему это письмо.
      – Кажется, у Диди есть семья, о которой мы и не подозревали. Пойдем выпьем виски. Думаю, оно тебе понравится. Аурэлия, ты тоже должна отдохнуть. Пруди даст нам всем знать, если что-то изменится. С Диди теперь все будет в порядке, раз доктор Холлинз здесь. Пойдем, дорогая…
      Перед рассветом у Дайаны начался кризис, и она стонала и металась по постели, сбрасывая с себя одеяло. В это же самое время Андрэ мерил веранду беспокойными шагами и курил одну сигарету за другой, поминутно поглядывая на коттедж Макафи.
      – Какого черта я вернулся? – пробормотал он. – В стране черт знает, что творится! Мне бы следовало продолжать свое любимое занятие в безопасном месте и держаться подальше от Монкера.
      Он увидел вышедшую на крыльцо коттеджа Пруди и быстро пошел к ней, на ходу спрашивая:
      – Как она?
      – Кризис прошел, – устало ответила негритянка. – Она в бреду говорила что-то странное, мистер Андрэ, очень странное. Несколько раз упоминала ваше имя. Вы что-то сделали этой девочке, мистер Андрэ?
      Пруди посмотрела на него одним из тех взглядов, которым неизменно добивалась от него признаний, когда он был еще маленьким мальчиком.
      – Могу я увидеть ее? Она не спит?
      Андрэ совсем не хотелось, чтобы Пруди узнала его тайну. Он был абсолютно уверен, что она снимет с него живого кожу за это.
      Пруди скрестила на груди руки.
      – Не думаю, что это прилично, ведь вы не ее муж.
      – Пруди, клянусь, я не сделаю ничего предосудительного!
      Больше всего Андрэ хотелось увидеть Дайану и самому удостовериться, что с ней все в порядке.
      – У меня есть письмо от ее отца. Я знаю, она очень обрадуется ему.
      – Она очень устала, так что ведите себя хорошо.
      Андрэ поцеловал негритянку в морщинистую щеку.
      – Обещаю тебе. А ты пока пойди на кухню и выпей кофе. Можешь принести чашечку и мне, а я пока расскажу Диди о ее отце.
      – Хорошо. Но не вздумайте расстраивать ее – она и без того много перенесла! И присматривайте за ребенком. Как только девочка проснется, сразу же позовите меня!
      Дайана открыла глаза, когда Андрэ прошептал ее имя.
      – Андрэ?
      Она была настолько слаба, что едва могла говорить.
      – Ш-ш-ш! Все в порядке. Я просто хотел проверить, что тебе действительно лучше.
      – Что ты здесь делаешь? Ребенок? Мой ребенок…
      Она попыталась приподняться, но упала обратно на подушку.
      – С твоим ребенком все хорошо. Она такая же красивая, как и ты.
      Девушка окинула комнату теперь уже вполне осмысленным взглядом.
      – Шон… где мой муж?
      – Он уехал за Джулией. Ты все время звала ее. Жан Поль подумал, что она поможет тебе справиться с твоей болезнью, если будет рядом.
      Дайана судорожно вдохнула воздух.
      – Нет! Шон узнает все…
      В ее широко раскрытых глазах был страх.
      – Он ведь ничего не знает о ней, о ее деле. О Боже, Андрэ, ты должен остановить его!
      – Ш-ш-ш!.. Джулия закрыла свое заведение. Он не найдет ничего, кроме уважаемой леди средних лет, живущей в приличном доме на второй авеню. А теперь, может быть, ты хочешь узнать кое-что о своем отце?
      – О моем отце?
      – У меня для тебя письмо. Мы снова встретились с ним. – Андрэ засмеялся. – Он был очень удивлен, увидев меня в том салуне. Но после того, как я заверил его, что не сержусь на него, мы приятно поговорили. В основном, о тебе. Он очень сокрушался о том, что убежал тогда и оставил тебя одну.
      – Так значит, он снова принялся за старое?
      – Нет. Он нашел золото. Не много, но достаточно, чтобы он мог безбедно жить и еще вернуть мне то, что он был должен. Я знаю, Джулия заплатила этот долг за вас. Я отказался от денег Райли. Но когда он узнал, что ты замужем и ждешь ребенка, то захотел послать деньги тебе. Я положу их сюда, в ящик.
      – Почему ты так добр ко мне? Когда ты уезжал, ты вел себя так, будто ненавидел меня.
      – Я никогда не испытывал к тебе ненависти, Дайана, даже когда мне этого хотелось бы. Я уехал, чтобы найти Джулию. Я заставил рассказать мне все. Она сказала, что Лилиан налгала мне, что ты просто жила у нее до того, как вышла замуж за Шона, но что у тебя никогда не было другого клиента, да она бы тебе и не позволила.
      Андрэ поднес ее слабую руку к своим губам.
      – Дайана, в глубине души я никогда не верил, что ты способна вести такую жизнь. Если бы я только слушал, что говорит мне мое сердце!
      – Сердца тоже умеют лгать. Мое лжет мне постоянно.
      – А обо мне оно лжет тебе? О твоих настоящих чувствах к Шону? Как бы я хотел, чтобы он узнал правду…
      – Шон никогда не знал о том, чем занимается Джулия. Мне не хотелось обманывать его, но зачем было рассказывать ему, что я работала в борделе?..
      Сдавленный возглас заставил их обоих одновременно повернуться.
      – Шон! – воскликнула девушка.
      В его широко раскрытых глазах читался одновременно боль, ужас и отвращение.
      – Я не могу в это поверить! Ты обманывала меня все это время! А вы!
      Шон обратился к женщине, которая вошла в комнату вслед за ним и немедленно встала между ним и Дайаной.
      – Вы! Миссис Постон, уважаемая леди! Не могу поверить, что вы поступили так со мной, вы обе!
      – Шон… – мольбу девушки заглушили сильные руки Джулии. – Шон, пожалуйста, пойми! Я ухаживала за садом, помогала на кухне. Клянусь тебе… Спроси Джулию. Я не работала, как другие девушки! Кроме… кроме…
      Взгляд Дайаны молил Андрэ о помощи.
      – Это было только один раз, – прошептала она. – Только в ту ночь.
      – Почему я должен этому верить? Почему я должен верить тебе или мадам Джулии? Я теперь не знаю даже, мой ли это ребенок! Ты заставила меня думать, что мой. Но почему я должен верить на слово… какой-то девке?..
      Андрэ подошел к нему и сказал:
      – Остановитесь, Макафи! Дайана сказала, что она не была проституткой, и, я думаю, вам придется либо поверить ей, либо убираться из ее жизни и из Монкера.
      – А вы какое отношение к этому имеете? Я работаю на Жан Поля. Он нанял меня, а не вы!
      – Думайте, что говорите своей жене.
      Шон посмотрел на двух женщин, которые обнявшись сидели на кровати.
      – Как же вы, должно быть, смеялись над неотесанным ирландским дурнем!
      Он подошел к колыбели и посмотрел на спящего ребенка.
      – Не знаю, чья она дочь, но будь я проклят, если стану отцом ублюдку из борделя!
      Дайана спрятала лицо на груди Джулии. Андрэ сжал, кулаки.
      – Если таково ваше решение, думаю, вы не станете терять время и уберетесь ко всем чертям из Монкера!
      – Я уже сказал вам, я работаю на Жан Поля, а не на вас! У меня контракт с вашим братом на два года.
      С каменным выражением лица Шон посмотрел на Дайану.
      – По закону ты все еще моя жена, а эта девочка – моя дочь. Я говорю это при свидетелях. Я честный человек и сдержу свое дело. Я буду тебе мужем и отцом Эрни, но только формально, пока не скоплю достаточно денег, чтобы уехать отсюда и начать свое собственное дело. А пока я хочу, чтобы Жан Поль и миссис Аурэлия ничего не узнали. Они были очень добры ко мне, и я хочу завершить то, что начал здесь, в Монкере.
      – Где вы будете жить?
      – Рядом с конюшней есть маленькая комната, где мне будет удобно. Могу я оставить вещи здесь, чтобы Деверо ничего не заподозрили? И могу ли я положиться на вас в том, что вы ничего не скажете своему брату?
      – Не знаю, как это может отразиться на Дайане и ее девочке, но пока я согласен ничего не говорить Жан Полю и Аурэлии. Особенно Аурэлии. Моя невестка так слаба…
      – И эта молодая женщина тоже! Она только что родила ребенка и чуть не умерла от родовой горячки, – заявила Джулия, натянув на плечи девушки одеяло и потрогав ее лоб. – А этот ребенок ни в чем не виноват, и его нужно будет покормить утром. Поэтому я прошу – нет, требую, чтобы вы оба ушли отсюда и занялись своим делом. А я позабочусь о своей Диди и ее крошке. И если я услышу в ее адрес хотя бы одно грубое слово от вас, Шон, я смогу с вами разобраться до того, как уеду из этого дома!
      Слабо улыбнувшись, Дайана сказала:
      – Джулия, я бы хотела, чтобы ты никогда не уезжала из Монкера! А сейчас я хочу взглянуть на свою малютку.
      Джулия закрыла дверь за обоими мужчинами.
      – Я только хочу, чтобы у этой крохи был настоящий отец.
      Она передала девушке маленький сверток.
      – Ты знаешь, Андрэ не получил того письма. Наверное, Лилиан забрала его себе.
      – Ты не сказала Андрэ, что Эрни его дочь?
      – Нет, пока это не мое дело. – Джулия особенно выделила это «пока». – Хотя мне очень хотелось это сделать, когда я увидела, как ведет себя Шон. Этот мальчик явно изменился.
      – Шон уже не мальчик, Джулия. А изменился он, когда начал понимать, что я не люблю его и никогда не любила.
      – Ну, ты была ему хорошей женой.
      Джулия обратилась к ребенку, которого больше интересовал завтрак, а не эти взрослые разговоры.
      – Ах ты, моя малышка! Твоя мама сейчас между молотом и наковальней. Если она скажет Андрэ правду, разразится большой скандал из-за того, что она замужем за другим. А если не скажет и Шон бросит свою семью… Андрэ был бы таким хорошим отцом!
      Дайана засмеялась. Она чувствовала себя гораздо лучше и была убеждена в том, что это благодаря Джулии.
      – Я не так уж в этом уверена! Он напоминает мне моего отца.
      Она рассказала Джулии о Райли О'Ши и об их с Андрэ случайной встрече в Колорадо.
      – Ты можешь поверить, он прислал деньги, которые был должен Андрэ! Они в ящике. Пожалуйста, возьми их. Ведь именно ты заплатила мой долг.
      Джулия отказалась, заявив, что хочет, чтобы эти деньги были отложены для маленькой Эрни. Затем она настояла на том, чтобы Дайана ложилась спать.
      – Тебе очень много пришлось вынести, дорогая. Отдыхай и ни о чем не волнуйся. Я останусь здесь, пока буду нужна тебе.
      Джулия вернулась в Нашвилл очень не скоро, а маленькая Эрни была здоровым восьмимесячным ребенком, которого сильно баловали Пруди и Летиссия.
      Дайана и Шон сохраняли гражданские отношения, которые всем казались вполне нормальными. Никто, кроме Андрэ, который делал все, чтобы помочь Жан Полю вернуть Монкеру былую финансовую стабильность, не знал, что Шон и Дайана не живут больше как муж и жена.
      Горное виски Дайаны имело большой спрос во всей округе. Они с Руфусом почти каждый день развозили его по разным магазинам и лавкам.
      Когда они проезжали в своей повозке, люди останавливались и показывали на девушку пальцем. Для своих поездок она надевала один и тот же, уже порядком поношенный костюм: кожаные юбку и куртку, ботинки и кожаную шляпу. Она всегда брала с собой хлыст, которым мастерски щелкала над головами лошадей. Дайана провела бесчисленные часы, обучаясь пользоваться этим хлыстом, потому что знала – настанет такой день, когда это ей может очень пригодится.
      Однажды в лавке Дональда Була – месте сбора всех сплетен о нарастающих волнениях на Юге – девушка узнала, что Абрахам Линкольн избран президентом Соединенных Штатов.
      В тот вечер Дайана возвращалась домой с тяжелым сердцем, думая о том, как теперь будут разворачиваться события на Юге.
      – Руфус, я все думаю, как это отразится на Монкере. Если мы все же примем участие в войне, как поговаривают, то Жан Поль первым вступит в армию, потом Шон, да и Андрэ, конечно, не останется в стороне. Как мы будем управлять домом?
      Старый негр грустно покачал головой.
      – Не знаю, миссис Диди, не знаю… Миссис Диди, там кто-то перекрыл дорогу.
      Увидев группу мужчин, собравшихся вокруг перевернутой повозки, она взяла в руки свой кнут.
      – Только ничего не говори, Руфус.
      Дайана сразу же обнаружила две опасности. Во-первых, в центре группы был Лем Джо Бартоу, а во-вторых, все мужчины были пьяны.
      – Эй, Бартоу, – закричала она. – Убирай свою повозку с дороги.
      – Ох, да будь я проклят, если это не сама королева виски! Да, это она. Ну а что, если я скажу тебе, что мы не очень-то довольны этим ублюдком в Вашингтоне, который стал президентом, и собрались здесь обсудить, что нам теперь делать?
      – А что, если я скажу тебе, что тороплюсь домой и, если ты не уберешься с моей дороги, я поеду прямо на вас?
      – Ах, какие мы грозные, одна женщина и старый негр!
      Кнут девушки просвистел в воздухе и резко щелкнул над головами лошадей, запряженных в повозку Бартоу. Напуганные животные понеслись по полю, освободив путь. Дайана погнала своих лошадей мимо пьяных мужчин, не обращая внимания на их крики.
      – Миссис Диди, вы самая смелая женщина из всех, кого я знаю, – восхищенно сказал Руфус. – Но, по-моему, вы нажили себе злейшего врага.
      – Лем просто трус, и его нечего бояться.
      Но Дайана знала, что Руфус прав.
      Среди всех волнений после выборов и мрачных разговоров об отделении Юга, родилась новая романтическая история. Габриэлла страстно влюбилась в Чарльза, наследника плантации Барксдэйл, находившейся неподалеку от Монкера.
      Аурэлия была одновременно удивлена и обрадована.
      – Не могу поверить, что она наконец-то решила выйти замуж за одного из этих молодых людей! Я так же не могу поверить, что она выбрала одного из самых завидных женихов штата. Я всегда думала, что эта глупышка убежит с кем-нибудь, вроде Андрэ. Диди, вы должны помочь мне продумать помолвку. Все так расстроены положением дел в стране. Это должно быть событием года! Никакой обреченности, никакой скуки!
      Они решили отпраздновать помолвку 23 декабря, накануне Рождества, и пригласили всех в округе. Джулия написала из Нашвилла, что она не пропустит этого события и привезет Диди новый рецепт еще одного местного напитка – мятного джулепа.
      Андрэ появился в Монкере накануне торжества и нашел Дайану под навесом в саду, в котором она сушила травы.
      – Как долго мы уже не были наедине? Каждый раз, когда я приезжаю домой, ты убегаешь от меня. Но не на этот раз.
      Девушка почувствовала, как знакомо забилось ее сердце.
      – Мне нужно переделать столько дел…
      – Они могут подождать. А мое дело не может. Диди, я видел, как ты пытаешься спасти свою семью, но это бесполезно. Ты и твоя дочь заслуживаете лучшего. Я хочу, чтобы ты развелась с мужем.
      Дайана в ужасе посмотрела на него.
      – Я никогда не смогу этого сделать!
      – Почему? Это вполне возможно. Да и Шон тоже заслуживает лучшего.
      – Мы с ним хорошо живем вместе. Он добр к Эрни, играет с ней. Шон – хороший человек.
      – А что делаешь ты, – прошептал он, – такая красивая и страстная женщина, которой нужно, чтобы ее любили? Что ты делаешь по ночам? Мне знакомо это одиночество, я знаю, как много ты можешь предложить мужчине…
      – Андрэ, пожалуйста, не делай этого! Мне и так трудно…
      – Именно этого я и добиваюсь – показать тебе, что каждый день жизни без любви – огромная потеря!
      – Я не могу, Андрэ! Ты не должен так поступать со мной. Это несправедливо! Когда я была с тобой в ту ночь, я была не замужем. Теперь все не так. Пожалуйста, уважай это и оставь меня!
      – Ты хочешь всю свою жизнь прожить вот так? Я не могу в это поверить! У «королевы виски» должно хватить храбрости сделать то, о чем я прошу!
      Девушка взяла в руки чашку листьев мяты, которую она высушила специально для торжества.
      – Мне нужно возвращаться в дом. Габриэлла искала тебя, думаю, она хочет попросить тебя объявить о ее помолвке завтра вечером.
      Андрэ вздохнул.
      – Ты не хочешь говорить о нас с тобой, ведь так? Я найду Габриэллу позже. А пока я еще не закончил с тобой. Я терпеливый человек, но только до определенного момента.
      Все, кто имел хоть какое-то положение в обществе, от Нашвилла до Шелбивилла, были на приеме в честь Габриэллы Деверо в тот вечер 23 декабря 1860 года.
      Дом был празднично украшен. Пруди и Дайана нарвали сосновых веток и развесили их по всему дому. Стол в гостиной просто ломился от деликатесов и традиционных праздничных блюд, так любимых южанами.
      Мятный джулеп в специальных серебряных чашках, привезенный матерью Аурэлии из Англии, сразу же понравился всем гостям. Аурэлия была очень довольна тем, что она стала первой хозяйкой в округе, которая подала гостям этот напиток.
      – Это виски Диди и рецепт Джулии делают его таким чудесным, – говорила она каждому, кто умолял ее поделиться секретом этого напитка.
      Когда Андрэ вывел Габриэллу и ее жениха на середину комнаты и объявил об их предстоящей свадьбе, все сразу заулыбались и зааплодировали.
      – Какая чудесная молодая пара, – прошептал сосед Дайаны. – Я только надеюсь не опуститься до братоубийственной войны. Ведь этому мальчику первому придется вступить в армию.
      – Многие наши друзья уйдут… – девушка не смогла продолжить начатую фразу.
      В комнате поднялась волна возбуждения, когда Джек Тарвер ворвался туда и привлек всеобщее внимание удивительным и пугающим сообщением.
      – Началось то, что должно было начаться, когда в Белом Доме посадили республиканца. Южная Каролина вышла вчера из Союза, и Миссисипи и Флорида недолго будут ждать!
      В комнате все разом зашумели. Большинство задавали один и тот же вопрос: что будет делать Теннесси. Жан Поль переходил от одной группы гостей к другой, выдвигал предложение, чтобы Теннесси последовал примеру Южной Каролины.
      – Мы не можем оставить наших друзей в одиночестве! Мужчины Теннесси не могут пойти против своих собратьев и вступить в армию Линкольна.
      Габриэлла подошла к Дайане и обиженно сказала:
      – Что же это такое, все абсолютно забыли, зачем они здесь собрались! И почему это мужчин интересуют политика и войны? Даже Чарльз уже говорит кому-то, что не может дождаться, когда возьмет в руки мушкет и уйдет на войну.
      – Может быть, этого не случится, Габриэлла, – успокоила ее Дайана. – Я молю Бога об этом. Но если война все-таки начнется, ты должна быть сильной ради твоей тети Аурэлии. Ей будет очень трудно пережить, если Жан Поль и Андрэ уйдут воевать.
      – А как же я? Я выхожу замуж в следующем месяце, а если все пойдет так, как говорят люди, я могу стать вдовой через полгода.
      – Ш-ш-ш! Даже не думай о таких вещах! Думай о Чарльзе и о том, как вы счастливы вдвоем.
      Дайана подумала об Андрэ и о том, сможет ли она перенести, если он уйдет на войну и с ним что-нибудь случится. Она думала о нем постоянно теперь, когда Эрни немного подросла и начала все больше походить на своего отца.

       1988 год
      – Дорогая, если ты сейчас же не отнесешь этот джулеп в гостиную, лед растает до того, как гости успеют выпить! Я не хочу, чтобы ужин был испорчен только потому, что ты спишь на ходу.
      Я взяла поднос с напитком, который протягивала мне Азалия, и уставилась на серебряные чашки, которые моя мать начала собирать после их свадьбы с отцом.
      – Азалия, – робко спросила я, так как не имела понятия, что я делала все это время с тех пор, как вошла в кухню как Дайана, – сколько времени я уже здесь? Ну, в смысле, с тех пор как вернулась из города?
      – Милая, ты дома уже около двадцати минут, но ты также могла бы быть сейчас и на Марсе, судя по тому, как ты мне помогаешь. Я тебя, наверное, пять раз просила нарезать хлеба, а ты только и делаешь, что сидишь здесь, как во сне, что, впрочем, ты часто делаешь в последнее время. А теперь отнеси-ка этот поднос, пока твой отец не начал кричать на нас.
      Двадцать минут. Но как же я смогла прожить столько времени как Дайана, всего за двадцать минут? У меня было такое чувство, что даже доктор Вэлкофф не сможет ответить мне на эти вопросы.
      Родители ждали меня в нашей официальной гостиной, где мы встречались за коктейлем каждый вечер перед обедом. Они пригласили очередного, «подходящего» для меня молодого человека. Эта привычка появилась у них после смерти моей сестры.
      – Фэйбл, это Кейт Монкриф. Мы встречались с его семьей на прошлогоднем фестивале в Шэлбивилле.
      Я протянула руку молодому человеку и улыбнулась. В конце концов, это ведь не его вина, что мои родители решили найти подходящую пару своей взбунтовавшейся дочери.
      – Ну, конечно, я помню. Привет, Кейт! По-моему, я училась в школе с твоей младшей сестрой.
      Я подала ему джулеп, взяла чашку сама и передала поднос отцу, который, для разнообразия, был мною доволен.
      – Я слышал ваши песни. Вы действительно станете скоро знаменитостью в городе.
      – Вы любите кантри-музыку?
      У меня были сомнения на счет того, что этот парень слышал хоть одну вещь в этом стиле.
      – Ну, мне нравится хорошая музыка во всех стилях.
      Мы продолжали разговор в том же духе, пока не подошло время обеда. И я вдруг поняла, как бы мне хотелось, чтобы в гостиной сегодня сидели Дайана, Аурэлия и все Деверо, вместо людей, которых я едва знала и которые были мне практически не интересны.
      Как только Кейт с отцом начали говорить о политике, я вежливо извинилась и поднялась к себе поразмышлять о своем последнем визите в прошлое.
      В основном меня интересовал Андрэ Деверо. Как ему удастся снова завоевать Дайану? Что будет с Монкером, когда Юг вступит в войну? Я достала гитару и начала играть ирландские баллады, которые помнила, и новые, неизвестно откуда пришедшие мне в голову. Перед тем, как отправиться спать, мне хотелось услышать, как Аурэлия захлопает мне и попросит:
      – Еще, Диди, еще!
      Я жила сразу в двух мирах, и прошлое начинало меня интересовать все больше.
      Странные вещи случались со мной так часто в последнее время, что я уже не удивилась некоторым происшествиям следующих двух недель.
      Первое из них произошло во время моей поездки в Хендерсонвилль. Так как родственники Ройса не появились, распорядиться их с Селестой домом нужно было нашей семье. Выполнять эту неприятную миссию выпало мне, потому что больше просто было некому.
      Когда я вошла в дом, меня охватило странное чувство, потому что мне казалось – я везде видела Селесту. Здесь были выставлены все ее фотографии, и это превратило весь дом в своего рода место поклонения исчезнувшей королеве красоты.
      Я не увидела ни одной фотографии Ройса, за исключением свадебной. Я посмотрела на нее и обругала вслух.
      – Ах ты двуличный сукин сын! Не знаю, что ты сделал с моей сестрой, но зато я точно знаю, что ты сделал со мной!
      Я быстро собрала вещи в спальне. Вообще-то, у Макколлов было очень немного личных вещей – только одежда и фотографии Селесты. Одежда сестры была мне не нужна, так как она носила пятый размер, а я к тому времени – восьмой, поэтому я собрала ее в сумку для Армии Спасения.
      Я вошла в ванную и почувствовала любимый запах духов Селесты.
      – Странно!
      Ни в ванной, ни на туалетном столике не было флакона «L'Air du Tempg».
      – Очень странно!
      Запах духов не держится так долго. У меня по коже побежали мурашки.
      – Надо выбираться отсюда!
      Азалия однажды говорила мне, что через несколько недель после смерти своего брата, она уловила в комнате запах его нюхательного табака.
      Дрожа, как осиновый лист, я вышла из спальни так быстро, что разбила одну из фотографий Селесты.
      Тогда-то я и услышала его – почти неуловимый звук закрывающейся внизу двери. Я застыла на месте, не зная, бежать ли мне или закрыться в спальне с привидениями. Я остановилась на первом варианте. Ведь возможно же, что дверь закрылась от сквозняка.
      Конечно, была и другая, равноценная первой возможность, но я не хотела об этом думать. Я на цыпочках прошла к лестнице, захватив сидевшего на мраморном столике кота, и прокралась вниз.
      Там ничего и никого не было. Я выглянула в дверь черного хода и обвела взглядом спокойную поверхность озера. Ничего.
      Закрыв все двери, я уехала.
      На полпути я поняла, что не взяла вещи, которые собрала в доме.
      – Проклятие! Я не хочу туда возвращаться!
      Я проехала еще немного и обругала себя суеверной дурой. Там ничто не может причинить мне вред. Если там и бродит привидение Селесты, оно бессильно нанести телесные повреждения.
      Я развернула машину и поехала обратно.
      Тогда-то и произошел второй странный случай. Я держала в руке ключ и собиралась вставить его в замок, когда в моей голове раздался голос:
      – Не входи туда! Оставь вещи.
      Испугавшись, я вздрогнула и уронила ключ в густые колючие кусты. Через десять минут тщетных поисков я выругалась и решила:
      – Ну что ж, так тому и быть. Коробки подождут, пока их не заберет кто-нибудь еще.
      На этот раз я не повернула назад. Я не очень-то верю в шестое чувство и в общение с духами, но я не идиотка. Я могу понять, когда в моей голове кто-то кричит: «Стой!»
      Я получила хорошее известие после того, как закончила записывать свою новую песню. В тот день в студии я чувствовала, что должно что-то произойти. Когда ребята из технической бригады затихают, прежде чем разразиться аплодисментами, ты понимаешь, что только что создала что-то выдающееся.
      Так случилось и в тот день, когда я спела последнюю ноту своей «Женщины с горы виски». Тишина была просто оглушающей, а потом – взрыв аплодисментов. Мой самый строгий критик Вэлли Прайвет – лидер-гитарист сопровождающей группы, посмотрел на меня и медленно кивнул. Это самая высшая похвала, которую вы можете получить от него.
      Харрисон подошел и молча обнял меня, потом он сказал:
      – У меня есть дела в конторе, но вечером мы едем обедать. Никаких возражений!
      За обедом он сказал, что я участвую сразу в двух номинациях Грэмми – как лучшая исполнительница и за лучший альбом.
      К тому времени, как принесли кофе и десерт, я уже знала, что у Харрисона было еще что-то на уме. Он смотрел на меня так, как будто видел меня впервые.
      – Ну, ладно, Харрисон. Выкладывай, что там у тебя.
      Теперь, когда Ройс Макколл уже не мешал мне, я могла хорошенько разглядеть Харрисона Джада. Я поняла, что не уделяла ему должного внимания. Он был чертовски красив!
      Но Харрисон был гордым человеком. Я это знала и уважала его чувства.
      – Фэйбл Деверо, ты знаешь, что я не из любопытных. Я ни разу не вмешался в твою личную жизнь и не задавал тебе об этом вопросов, даже когда ты сходила с ума по этому рыжеволосому ковбою, хотя я сразу мог бы сказать, что он тебе не подходит.
      – И все свое любопытство ты приберег к этому случаю? Так? Извини! Продолжай. Ты был прав насчет Ройса, но это история. Так что же это может быть? Сплетни обо мне на «Мьюзик Роу»?
      – Нет, все там говорят о тебе только хорошее. Это не сплетни. Просто твоя новая песня вызвала у меня какие-то странные чувства.
      – «Женщина с горы виски»? Тебе она действительно понравилась?
      – Да, это очень хорошая работа. Но я говорю сейчас не об этом… Фэйбл, эту песню написала не ты. Я знаю тебя, твой стиль, твой ритм. Это отличная работа, но она не твоя. Я знаю это так же точно, как то, что сижу сейчас напротив тебя.
      Я аккуратно сложила свою салфетку и медленно сказала:
      – То есть ты хочешь сказать, что я украла песню у какого-нибудь бедняги и теперь пытаюсь выдать ее за свою? Ты на это намекаешь?
      Харрисон выглядел абсолютно потерянным.
      – Послушай, я знаю, что вокруг полно молодых ребят, которые хотят попробовать себя в кантри и у некоторых из них настоящий талант. Они готовы на все, только чтобы их песни исполнялись. И если ты пожалела какого-нибудь паренька, который пришел к тебе с хорошей песней и согласился выпустить ее с твоим авторством, это большая ошибка. Не с моральной точки зрения – это между тобой и твоей совестью, – но с юридической. Понимаешь ли ты, что если эта песня станет хитом, – а я знаю, что станет, – то настоящий автор может тут же объявиться, и тогда у нас будут такие проблемы, о которых ты даже не подозреваешь.
      Я долго молчала, решая, могу ли я доверить Харрисону правду. Он ведь просто деловой человек. Поверит ли он мне, если я скажу ему, что эта песня пришла мне в голову однажды утром, когда я гуляла на горе?
      Я решила, что поверит. И потом, Харрисон умеет слушать.
      – Харрисон, я должна рассказать тебе о настоящей женщине с горы виски, хотя, вероятно, тебе трудно будет в это поверить…
      Когда я закончила, Харрисон долго молча смотрел на меня.
      – Ты что, меня разыгрываешь? Ты хочешь сказать, что эту песню ты получила от женщины, которая жила во время Войны Штатов? Что у тебя есть прямая связь с этой Дайаной и ты знаешь все, что творится у нее в голове?
      – Не все. Но ее песни всегда остаются со мной.
      Харрисон очень долго смотрел на меня.
      – Это имеет какое-то отношение к твоей сестре?
      – Думаю, да. И доктор Вэлкофф тоже так считает.
      – А ты проработала с ним эту историю с Ройсом?
      – Частично, Харрисон. Уйдем отсюда.
      – Мы уйдем, но разговор еще не окончен.
      Он отсчитал несколько купюр и положил их на стол.
      – Я хочу побольше услышать об этих путешествиях во времени.
      Мы ехали на машине по дороге из Нашвилла, и я попыталась объяснить.
      – Я рассказала тебе все, Харрисон. Я этого не понимаю, мой психиатр тоже, но клянусь, я снова живу той жизнью, которая закончилась более ста лет назад. Ну, давай, скажи, что я сумасшедшая.
      – Я не думаю, что ты сумасшедшая. Просто ты даешь волю своему воображению. Слушай, я не знаю, что с тобой происходит, и насколько я всему этому верю, но я точно знаю, что эта песня, которую ты пела сегодня, станет хитом. Если ты поклянешься, что никто из живущих ныне не помогал тебе ее писать, я буду раскручивать ее.
      Я наклонилась и поцеловала его в щеку.
      – Клянусь! И Дайана не вернется и не подаст на нас в суд. Даю гарантию.
      Харрисон свернул на Франклин Роуд и проехал мимо поворота к моему дому.
      – Что ты делаешь? Ты пропустил наш поворот.
      – Я знаю. Мы едем ко мне, – сказал Харрисон и поправил зеркало на ветровом стекле.
      – Харрисон, уже очень поздно. Может, нам лучше…
      – Фэйбл, я не собираюсь делать того, о чем ты подумала, хотя и сам не раз об этом думал. Я просто не хотел поворачивать на дорогу к твоему дому.
      – Но почему? И кто же из нас самый загадочный?
      – Потому, – спокойно сказал Харрисон, снова поправляя зеркало, – что кто-то едет за нами от самого ресторана. Не поворачивайся! Я не хочу, чтобы он понял, что мы его заметили…
      У меня пересохло в горле.
      – С чего бы это ему за нами ехать?
      – Может, это один из твоих фанатов. Ладно, я сделаю вид, что поворачиваю к своему дому, а сам развернусь и поеду прямо на него.
      Завизжали шины, и наша машина уже ехала в обратном направлении.
      – Куда он делся? – прошептала я.
      – Наверное, свернул вниз к тому старому заброшенному дому. Я уверен, мы его напугали. По-моему, нам обоим не мешает пропустить по стаканчику.
      – Мне – двойную порцию.
      Не знаю почему, но к тому времени, когда мы допили свое виски, в воздухе явно завис вопрос: «А что же дальше?»
      – Я умею готовить дрянной омлет, – наконец нарушил тишину Харрисон. – Твои родители не будут волноваться, если ты останешься позавтракать?
      – Мои родители никогда обо мне не волнуются. Я взрослая женщина, Харрисон. Это на случай, если ты еще не заметил.
      – Я заметил. Кстати, если я тебе еще не говорил, то скажу сейчас. Ты отлично выглядишь.
      Он провел рукой по моим волосам.
      – Спасибо. Я, наконец, рассталась с этим подростковым ожирением.
      – Фэйбл, пожалуйста… Думаю, ты знаешь, чего я хочу сегодня, и, по-моему, ты тоже этого хочешь. Я с самого начала был очень терпелив, даже когда ты носилась с этим Ройсом. Но пора бы нам разобраться, что происходит между нами. Ты только что сказала, что уже взрослая. Докажи это. Ты никогда по-настоящему не целовала меня. Поцелуй сейчас!
      Если бы я могла написать песню об этом первом поцелуе, я бы стала богатой. Я попыталась остановить неизбежное.
      – Думаю, нам лучше остановиться на этом. Уже так поздно…
      – Ты совершенно права.
      После следующего поцелуя я уже не могла сопротивляться, когда он взял меня на руки и понес в спальню.

      Если быть до конца честной, то я была рада, что вся следующая неделя была у меня слишком занята, чтобы встречаться с Харрисоном. Все-таки, я еще не была готова броситься в новую любовную историю.
      Харрисон не настаивал, хотя я знала, что он думал о том, что произошло между нами, каждый раз, когда мы встречались, хотя мы и разговаривали только о делах.
      – Кто-нибудь преследовал тебя?
      – Только моя тень! – пошутила я.
      Но я-то знала, что еще не скоро смогу пережить тот день в доме Селесты или ту ночь, когда кто-то преследовал нас с Харрисоном.
      Агент по продаже недвижимости, занимавшаяся домом Селесты, позвонила мне и сообщила неприятную новость.
      – Мне очень жаль, Фэйбл, но сделка сорвалась. Эта пара просто не смогла собрать столько денег. Но мы найдем другого покупателя, я уверена.
      Я поблагодарила ее и попросила держать меня в курсе дел. Но она хотела мне сказать что-то еще, и это не имело отношения к потенциальным покупателям.
      – Фэйбл, вы были в этом доме?
      Я ответила, что была, но не рассказала ей подробностей этого визита.
      – А в чем дело?
      – Не знаю, может быть, это было всего лишь отражение в воде огней какой-нибудь лодки. Но я могу поклясться, что кто-то был в доме вчера вечером. Я видела этот свет на втором этаже. Знаете, он так быстро передвигался, похоже на фонарик.
      – Бэтти Лу, вы говорили мне, что будете держать электричество подключенным, пока не продадите дом.
      – Да, многие покупатели любят осматривать дома по вечерам… Вот что меня беспокоит. Я подумала, что, если бы это был какой-нибудь клиент, он бы включил свет.
      – Я надеюсь, что вы не пошли одна расследовать это?
      – Конечно нет! Я попросила полицейского пойти со мной сегодня утром. Наверно, мы напугали того, кто там был. Я видела несколько коробок с личными вещами Макколлов. Там никого не было, но все-таки это место какое-то странное.
      – Странное?
      – У меня просто было такое чувство, что кто-то был там всего несколько минут назад. Я занимаюсь своим делом уже давно и знаю свои дома вдоль и поперек – это моя работа. Может быть, это неважно, но я все равно заметила, что кто-то был наверху и что-то искал. То ящик не совсем закрыт, то дверь в шкафу приоткрыта, некоторые вещи не на своем месте.
      Теперь у меня не было никаких сомнений, что кто-то прокрался в дом сестры. И он не хотел, чтобы его видели. Почему?
      – Думаю, вы должны сообщить об этом в полицию.
      – Знаете, я пока не буду сообщать. Хочу сама проверить коробки. Кстати, мне нужно взять ключ у вас в офисе. Я где-то потеряла свой. Завтра утром подойдет?
      – Нет, я сама проверю, нет ли там кого-нибудь.
      Ночью прошел легкий снегопад, и утром мне потребовалось больше времени, чем обычно, чтобы добраться до Хендерсонвилля. На этот раз я не раздумывала перед входом в пустой дом. Я сразу же поднялась наверх в спальню, где оставила две самых больших коробки. Закончив осматривать их, я села и начала обдумывать эту новую загадку.
      Зачем кому-то понадобилось пробираться вечером в дом и взять только три вещи, ни одна из которых не представляет никакой ценности? Фотография Селесты, когда она выиграла свою первую корону, и платье, которое было на ней в тот вечер. Третьей пропавшей вещью была их с Ройсом свадебная фотография.
      Когда я ехала обратно, я раздумывала о том, кто проник в дом и зачем. Но я зашла в безнадежный тупик. У меня разболелась голова, особенно когда я вспомнила о той машине, которая преследовала нас с Харрисоном. Какое все это имело отношение ко мне?
      Я сообщила о случившемся в полицию Хендерсонвилля, и они пообещали мне, что будут посылать к дому патрульные машины.
      Выехав на проезжую часть, я взглянула в зеркало, чтобы проверить, свободна ли моя полоса.
      Темная машина, стоявшая через две машины от меня, тоже начала движение. Я несколько раз перестраивалась в другой ряд, но темная машина продолжала меня преследовать.
      С меня было достаточно. Не включая поворота, я развернула машину и пристроилась в хвост преследовавшего меня автомобиля. Я хотела рассмотреть водителя, а лучше всего – номер машины. Но белый «кадиллак» перегородил мне дорогу, и я беспомощно смотрела, как мой преследователь скрылся из виду.
      Ну что ж, по крайней мере, он знает, что я его заметила. В следующий раз я прижму его к краю дороги и получу ответы на несколько вопросов.
      Управляющий нашего семейного винокуренного завода обрадовался до смерти, когда я согласилась спеть свою, ставшую популярной, песню о «королеве виски» на традиционном вечере накануне Рождества для работников и их семей.
      – Фэйбл, мы продали почти вдвое больше виски с тех пор, как вышла эта песня и люди узнали, что она о нашем продукте!
      Я пригласила Харрисона пойти со мной. После моей песни мы улизнули с этой вечеринки и пошли к ручью, откуда нам были видны огни огромного винокуренного завода. Глядя на них, я представила себе Диди. Что бы она почувствовала, если бы знала, что ее маленький заводик превратился в один из самых больших и известных в мире? Я сказала Харрисону:
      – Посмотри на все это! Дайана бы не поверила своим глазам, если бы была сейчас здесь.
      – Думаю, она сейчас здесь. Во всяком случае, ты так считаешь. Она стала для тебя реальностью.
      – Но она такая же реальная, как и я.
      – Но не для меня.
      Он долго смотрел на меня и тихо сказал:
      – Ты нравишься мне в лунном свете. Но еще больше ты нравишься мне при свете камина. Поедем ко мне. Я хочу подарить тебе свой рождественский подарок.
      С искренним сожалением я сказала:
      – Я не могу. У отца случится припадок, если я не появлюсь ровно в полночь, чтобы выпить наш традиционный тост. Мы всегда пьем джулеп за всех умерших предков и еще не рожденных наследников.
      Харрисон поцеловал меня и сказал:
      – Я хочу, чтобы, пока мы находимся в этом волшебном месте, ты приняла свою судьбу, мисс Фэйбл Деверо.
      – И какова же моя судьба, по твоему мнению?
      – Стать великой певицей и моей девушкой!
      Харрисон снова поцеловал меня, на этот раз так, чтобы я поняла, что он имел в виду.
      – Забудь про джулеп, забудь про отца! Поехали ко мне домой, Фэйбл.
      Искушение было велико. Рядом с Харрисоном я чувствовала себя желанной, а такого у меня еще никогда в жизни не было.
      – Не могу. Извини.
      Мы вернулись на вечеринку, чтобы пожелать всем веселого Рождества. Я раздала несколько автографов, и мы ушли. Харрисон отвез меня домой, но отказался от моего приглашения войти.
      – Не думаю, что твой отец примет меня как часть вашей семейной традиции.
      Я стояла на веранде и восхищалась прекрасным видом, как бы сошедшим с рождественской открытки. Я вспомнила поцелуи Харрисона, и в моей голове начала рождаться новая песня – «Будь моей девушкой».
      Отец и мама ждали меня в гостиной, где сверкала украшениями огромная елка, и весело потрескивал огонь. Мы с отцом ладили в последнее время, в основном потому, что я почти постоянно мило улыбалась ему и придерживала свой язык. А сегодня он даже сказал, что я превращаюсь в «благовоспитанную молодую южанку».
      Я не была так уверена, что превращаюсь именно в это, но не стала начинать спора в такой на редкость приятный день. Обмен подарками тоже попадал в категорию приятного. Отцу очень понравилась вещица из сниатита, которую я нашла в одном антикварном магазине для его коллекции. Мама была просто в восторге от старинных сережек с опалом. Я тоже достаточно охала и ахала над набором серебра времен Франциска Первого в коллекцию, которую родители начали собирать еще со дня моего рождения. В общем мы все вели себя очень хорошо, несмотря на то, что каждый чувствовал отсутствие Селесты, которая каждое Рождество пела для нас под аккомпанемент своей арфы.
      Я привела Азалию, чтобы вручить ей большую сумму денег – наш ежегодный подарок ей к Рождеству. Я засмеялась над тем, как она рассматривала все тот же старый красный чулок, трясла его и прислушивалась.
      – С Рождеством, Пруди! – сказала я. – Теперь, когда у тебя есть свой дом, тебе это очень пригодится!
      Все удивленно уставились на меня, и я поняла, что снова спутала эпохи.
      – Это… это была шутка. Азалия, если у тебя еще остался тот фруктовый торт, я бы съела кусочек с кофе.
      Мама тоже захотела торта, а папа решил выпить бренди. Маленький неловкий момент прошел.
      Не знаю, что меня разбудило в эту ночь, но я проснулась, ощущая на коже знакомые уже мурашки.
      – Так, – сказала я себе, вставая, чтобы закрыть окно. – В комнату налетел снег, и не нужно так волноваться по этому поводу.
      Я выглянула в окно. Лунный свет заливал окрестности. Глядя на Луну, я произнесла:
      – Даже не думай об этом, головка сыра, ты не выманишь меня наружу!
      Тогда я и увидела это: тень, передвигающуюся по горе. Ни развевающейся сорочки, ни развевающихся волос, только тень. Я закрыла глаза и досчитала до десяти.
      Все исчезло.
      – Так. У меня галлюцинации! На этот раз мне действительно следует забраться в постель.
      Я услышала, как наши старинные часы пробили два раза, и накрыла голову подушкой. Кто-то говорил мне, что именно в это время все твои страсти собираются вокруг тебя.
      Я закрыла глаза, пытаясь представить себе огромный сладкий торт. Не помогло.
      Достав из шкафа лыжный костюм и теплые ботинки, я на цыпочках спустилась вниз.
      Фонарик был на своем обычном месте, у черного хода. Луна все так же освещала гору, но я все равно взяла его с собой. Если там наверху была Диди – она не причинит мне вреда. Но дело все в том, что я не знала, кого я там найду.
      Я начала подниматься на гору Дайаны. Кто будет ждать меня там? Почему-то весь мой страх улетучился, и я пошла быстрее.

       Рождество 1862
      – Андрэ! О Боже!
      Дайана увидела изможденного человека в оборванной одежде и испуганно вскрикнула. Ей хотелось бросится к нему, обнять его, но она не посмела.
      – Сколько дней ты уже ничего не ел?
      – Слишком долго, но кто сейчас ест вдоволь в Монкере?
      – Андрэ, тебе опасно здесь находиться из-за твоей противоблокадной деятельности! Говорят, они собираются атаковать Мюрфресборо. Это недалеко отсюда. Тебя не должны здесь видеть!
      – Не увидят. Я привык красться по темным местам. Они контролируют реку, Диди. Эти ублюдки хотят, чтобы мы умерли с голоду.
      Дайана тоже устала от войны, но она была так рада видеть Андрэ живым. После того, как Жан Поль был ранен, она одна управляла Монкером.
      – Бедный Жан Поль, он так расстроен из-за того, что не может воевать! Он такой храбрый, Андрэ! Он постоянно страдает от боли из-за этой пули. Она так близко от позвоночника! Но доктор Коллинз говорит, что не может сделать ему операцию, потому что у него нет ни медикаментов, ни инструментов. Но, Андрэ, ты ведь так и не сказал мне, что ты здесь делаешь. Ты не должен так рисковать собой. Мы сами позаботимся о Монкере.
      – Я слышал о том, как ты подвергаешь себя опасности каждый раз, когда у тебя появляется немного виски для продажи, как ты кормишь всю семью.
      – Знаешь, когда ушел Шон, а Жан Поль был ранен, у меня не оставалось другого выбора. А твой брат был очень щедр ко мне за это. Я не знаю, есть ли у тебя время, но, наверное, мне следует сказать тебе, что он сделал.
      Андрэ кивнул.
      – Я знаю, он подарил тебе эту гору. Аурэлия рассказала мне, не зная, как я отнесусь к этому. Но я абсолютно согласен с братом. После всего, что ты сделала для нашей семьи, ты этого вполне заслуживаешь.
      Девушка с облегчением вздохнула. Она слышала реакцию Габриэллы – «отдать столько земли людям, которые даже не родственники нам», – и не была уверена, что реакция Андрэ будет другой.
      – Думаю, ты также знаешь, что он подарил домик и акр земли Руфусу и Пруди, чтобы они не остались бездомными после войны.
      – И от всей души одобряю! Они были так преданы нам и заслуживают награды! – сказал Андрэ, шагнув вперед, и едва не упал.
      Дайана подхватила его.
      – Ты ранен! – закричала она.
      – Нет, нет, это старая рана. Но все равно не уходи! Расскажи мне о своей дочери. Она будет такой же красивой, как ее мать?
      «Она все больше и больше становится похожа на своего настоящего отца», – подумала Дайана. Она была рада, что Андрэ не заметил этого сходства.
      – Знаешь, если бы у меня не было Эрни, я бы, наверное, уже сдалась. Она напоминает мне, что в мире еще есть невинность и надежда, что мы как-нибудь переживем эту войну и будем жить дальше!
      – Иногда я сомневаюсь, что Юг хотя бы выживет, не говоря уже о том, чтобы вернуться к прежней жизни! Диди, нас ждут трудности. Неужели мы не можем дать друг другу хоть немного счастья?!
      – Но ведь есть еще Шон, – прошептала она.
      – Аурэлия сказала мне, что он был очень расстроен из-за того, что Жан Поль отдал своих лошадей кавалерии и ушел, не сказав никому ни слова.
      – Его здесь ничто не держало. Ты же знаешь, как он относился ко мне и Эрни. И в армию он пошел вовсе не из патриотических чувств – ему просто хотелось быть более независимым.
      – Ты думала о том, что я говорил насчет развода?
      – Андрэ, даже если бы моя религия не запрещала мне этого, я никогда бы не поступила так с моим ребенком.
      – А как ты поступаешь со мной? С нами? Ведь Шон, в сущности, бросил вас с Эрни! Как ты можешь после этого хорошо к нему относиться? Ни один мужчина не бросил бы вас в подобной ситуации!
      – Всем мужчинам сейчас пришлось бросить свои дома и семьи. Нам еще лучше живется, чем другим.
      Девушка не хотела думать о своем муже. Андрэ не понимал, что она сделала Шону. Ее обман был гораздо хуже всего того, что он когда-либо сделал ей.
      – Мой отец, наверное, умер бы со смеху, узнав, что я делаю и продаю виски после всех моих лекций о его пьянстве!
      – Что слышно о нашем старом распутнике? Он все еще гоняется за горшком золота по ту сторону радуги?
      – Райли О'Ши скоро станет крупным землевладельцем. Он написал мне, что сейчас появилась возможность приобрести до 160 акров земли, заплатив всего десять долларов.
      Андрэ задумчиво сказал:
      – Только представь себе, здесь, на Юге, лишают всего, чем мы владели и заставляют страдать именно за то, что мы – владельцы какой-то собственности! А федеральное правительство разбрасывает землю направо и налево всяким прохвостам, у которых найдется десять долларов.
      Он торопливо добавил:
      – Пойми, я не называю именно твоего отца прохвостом, Но принцип всего этого именно таков.
      – Я согласна. И мой отец действительно в какой-то мере прохвост. А теперь позволь мне помочь тебе добраться до дома, пока ты не потерял сознание. Когда я уходила, Пруди готовила бобовый суп.
      Андрэ тяжело оперся на Дайану.
      – У вас действительно достаточно еды?
      «Мука и бобы», – подумала девушка.
      Завтра рано утром она поедет в Холли Гэп, чтобы купить немного картошки за бочонок виски. Может быть, удастся достать немного масла. Она слышала, что одной семье там удалось сохранить корову.
      – Тебе кто-то показался слишком истощенным?
      Андрэ засмеялся.
      – Ну, только не Габриэлла! Они с Чарльзом не теряли времени, не так ли? Я только надеюсь, что он вернется домой. Он еще слишком молод для этого дела.
      Андрэ внезапно остановился.
      – В чем дело?
      – Вот в чем. – Андрэ прижал ее к себе. – Я могу еще немного прожить без еды, но без тебя я не проживу больше ни минуты.
      Его поцелуй вывел Дайану из равновесия. На этот раз именно она едва удержалась на ногах, когда он наконец отпустил ее.
      – Андрэ, пожалуйста, не делай этого. Клянусь, я уйду отсюда сегодня же вечером, если ты не прекратишь. Ты не можешь ждать от меня, чтобы я нарушила свою клятву верности мужу.
      – Но это же пустой звук.
      – Но Шон давал ее, веря мне, а я… Девушка остановилась, осознав, что едва не сказала слишком много.
      – Что ты?
      В глазах Андрэ мелькнуло подозрение.
      – Выкладывай, Дайана. Что ты от меня скрываешь? Что ты скрыла от Шона, когда вышла за него замуж…
      Сердце Дайаны бешено колотилось. Он был так близко к разгадке!
      – Ты же знаешь, он никогда бы не женился на девушке, которая работала в заведении мадам Джулии. И он абсолютно прав. Его оскорбило то, что я вышла за него замуж нечестно.
      Андрэ посмотрел на эту красивую, гордую женщину и с сожалением сказал:
      – Он абсолютный идиот, если оскорблен тем, что ты его жена.
      Он поморщился, поскользнувшись на снегу по дороге к кухне.
      – Мне нужно немного поесть и отдохнуть. Но клянусь тебе, Дайана О'Ши Макафи, я не вернусь обратно на эту кровавую бойню, пока не получу женщину, которую я жажду больше самой жизни!
      Андрэ спал, не просыпаясь, два дня, и Дайана воспользовалась этим, чтобы наполнить кладовую Монкера.
      Хотя она знала, что в окрестностях могут быть солдаты-юнионисты, она все же погрузила в повозку несколько бочонков виски и отправилась в Холли Гэп, захватив с собой свой кнут.
      Она думала о своих заботах, и не заметила трех мужчин, вышедших из-за деревьев, пока они не приказали ей остановить лошадей.
      – Миссис Диди, смотрите! Юнионисты!
      Руфус потянулся за длинной палкой, которую он возил в повозке, но Дайана остановила его.
      – Нет, Руфус, я сама с этим справлюсь. Она понимала, что переговоры – их единственный шанс.
      – Привет. Я везу кое-какие припасы в Холли Гэп. Пропустите меня!
      Один солдат вышел вперед и широко ухмыльнулся.
      – Смотри-ка, какая красотка! Да у тебя в повозке есть кое-что получше припасов!
      – Ну, может, ты и прав. Скажи мне, куда вы направляетесь, и я, может, покажу вам дорогу покороче.
      – Мы направляемся туда, где нет наших войск.
      Другой солдат подошел к повозке и откинул покрывало с бочонков виски.
      – Так, что у нас тут? Похоже на контрабанду, капитан.
      У Дайаны кольнуло сердце при мысли о том, что она может потерять свой товар, но это было лучше, чем потерять что-то еще. Может быть, даже жизнь.
      Дезертиры – опасные люди.
      – Это хорошее виски. Попробуйте стаканчик.
      – А почему бы тебе не повеселиться с нами?
      – Что, если я просто оставлю вам этот бочонок, а сама поеду по своим делам? К тому времени, когда я буду возвращаться, вы уже будете в хорошем настроении, и я отправлю Руфуса домой вместе с тележкой.
      Виски уже начинало действовать. Капитан смерил девушку взглядом.
      – Тебе придется возвращаться этой дорогой. Мы знаем окрестности. А если не вернешься…
      Дайана знала короткий путь через поля и, когда солдаты скрылись из виду, повернула обратно в Монкер. Она возвращалась в Монкер без картофеля и масла, но, по крайней мере, они с Руфусом были живы.
      Аурэлия ухаживала за Андрэ во время его выздоровления. Ее шатало от истощения, хотя Дайана прилагала все усилия, чтобы заставить ее позаботиться о себе.
      – Я считаю честью ухаживать за героем. Вы и Пруди делаете всю работу, и мне тоже пора чем-то помочь вам. Жан Поль говорит, что вы единственная знаете, как массажировать ему спину, чтобы не было больно.
      Это было сказано в присутствии Андрэ. Дайана увидела выражение его лица. Ей хотелось только одного – чтобы Аурэлия не упомянула о все возрастающей зависимости ее мужа от Дайаны.
      – Но ведь именно вы, Аурэлия, способны развеселить его своим оптимизмом!
      Девушка повернулась к Андрэ.
      – Это правда. Ваша невестка никогда не теряет присутствия духа.
      – Аурэлия – удивительная женщина. – Андрэ посмотрел на обеих женщин, так заботливо ухаживающих за ним.
      После всех ужасов войны они казались ему сошедшими с небес ангелами.
      – Вы обе удивительные. Но я не могу оставаться здесь и лежать в постели, зная, чем занимаются мои товарищи. Моя одежда – сплошные лохмотья. Аурэлия, как ты думаешь, ты не могла бы отдать мне пару брюк и рубашек Жан Поля? И ботинки покрепче, если у него есть лишняя пара. У нас один размер.
      Аурэлия пошла выполнять просьбу Андрэ, и Дайана осталась с ним наедине. Все это время она избегала его, он это чувствовал и вот придумал этот предлог.
      – Ты не должен переутомляться. Война может обойтись без тебя пару дней…
      – Диди, я не хочу говорить о войне. Когда я уеду отсюда, я могу уже не вернуться обратно.
      – Не говори так! – воскликнула Дайана. – Андрэ, ты должен вернуться к нам!
      Она поняла, что ее слова прозвучали слишком страстно, и слабо добавила:
      – Ты нужен своей семье, Монкеру… Югу, после войны нужны будут такие люди, как ты больше, чем когда-либо!
      – А тебе, Диди? – он победно улыбнулся. – Тебе я нужен?
      Она не могла говорить, поэтому он ответил за нее:
      – Думаю, нужен. И, пожалуй, больше, чем кто-либо другой.
      Ей нужно уходить, пока он не сказал больше.
      – Андрэ, это неприлично, что я с тобой здесь сижу, а ты со мной так разговариваешь. Я должна идти.
      – Диди!
      Его властный голос остановил ее у двери.
      – Ты можешь уйти сейчас из этой комнаты, но я не уеду из Монкера, пока не заставлю тебя признать того, что есть между нами!
      Габриэлла, хотя и смотрела на Дайану свысока, очень полюбила маленькую Эрни. Она появилась в Монкере перед ужином и попросила Дайану позволить ей забрать девочку на ночь в Барксдэйл.
      – Мне еще целых два месяца ждать своего ребенка, а мне так одиноко там. Столько слуг убежало! А все эти разговоры о войне мне так надоели!
      Дайана была рада, что Габриэлла была так внимательна к Эрни, потому что сама она была слишком занята, чтобы проводить с девочкой достаточно времени.
      – Только не давайте ей этих сладостей, которые вы постоянно едите. И проследите за тем, чтобы она рано легла спать и не гуляла одна.
      Габриэлла тряхнула своими черными кудрями:
      – Мы с Эрни прекрасно ладим. Мы – как кровные родственники. Вообще-то, она совершенно не похожа на вас с Шоном.
      Она погладила черные кудри маленькой Эрни.
      – По правде говоря, она достаточно похожа на меня, чтобы быть моей дочерью.
      Дайана испугалась, но ей тут же захотелось рассмеяться. Эрни была достаточно похожа на Андрэ, чтобы быть его дочерью.
      – Я рассматриваю это, как комплимент, Габриэлла! Ну ладно. Развлекайтесь, только ложитесь пораньше спать.
      Габриэлла взяла крохотную ручку Эрни в свою и, уже выходя из дома, обернулась к Дайане и сказала:
      – Кстати, теперь вы можете называть меня Гэби, если хотите.
      Дайана громко рассмеялась.
      – Боже, Габриэлла, я никогда не думала, что услышу это от вас! Ну, ладно, значит, Гэби. И раз уж мы заговорили об этом, называйте меня Диди.
      Эрни перевела взгляд с одной женщины на другую.
      – Мамочка Диди и тетя Гэби!
      Дайана обняла своего ребенка.
      – А ты, моя дорогая, всегда будешь Эрни! Всегда!
      «Всегда» – эхом отозвалось в голове Дайаны, когда перед ней вдруг предстал странный образ маленькой грустной девочки одних с Эрни лет, но с прямыми светлыми волосами до плеч. И Дайана еще раз обняла и поцеловала свою дочь за этого одинокого ребенка.
      После того как Габриэлла и Эрни ушли, девушка долго размышляла над образом этого ребенка. Она достала свой потрепанный журнал и начала писать.
      «Четвертое января 1863.
      Сегодня был очень неспокойный день. Мы еще многого не знаем о сражении при Мюрфресборо. Война становится все ужаснее с каждым часом. Но Андрэ жив и здоров, и у меня есть надежда, что Жан Поль тоже скоро выздоровеет. Я как-то странно чувствую будущее. Я видела грустного маленького ангела, которого я почему-то считаю частью меня самой. Может быть, это видение было послано Богом, чтобы вселить в нас уверенность в том, что война кончится, и Юг снова возродится».
      Как обычно, Дайана провела час до ужина с Жан Полем. Почти уснув, он вдруг спросил, уехал ли уже Андрэ, и Диди сжала ему руку, зная, как ему надоело быть беспомощным и бесполезным.
      – Я не видела его после ленча, но я уверена, что он не уедет, не попрощавшись.
      – Он хороший человек и хороший брат, – сонно пробормотал Жан Поль. – Ваш муж Шон – тоже хороший человек. Мне только жаль, что он не понял, почему я должен был отдать своих лошадей кавалерии.
      – Не думайте о Шоне, Жан Поль.
      Она укрыла Деверо одеялом и пошла на кухню за стаканом теплого козьего молока. Они с Пруди решили, что Аурэлия должна пить его каждый вечер.
      Аурэлия уже засыпала.
      – Не дайте Андрэ уехать, не попрощавшись. И позаботьтесь, чтобы он взял с собой еду.
      – Обязательно. Не волнуйтесь, Аурэлия. Отдыхайте спокойно и ни о чем не волнуйтесь.
      Как бы Дайана хотела, чтобы кто-нибудь сказал то же самое ей самой! Теперь волноваться обо всем стало ее обязанностью. Но когда молодая женщина надела свою старую сорочку и развела в камине огонь, она постаралась забыть обо всех своих тревогах.
      Габриэлла не получала известий от Чарльза с тех пор, как он ушел. Дайана стала на колени. Она молилась и за него, и за Шона, и за всех молодых мужчин, ушедших на войну.
      Пруди заставила ее взять кружку молока, сказав, что ей оно нужно так же, как и Аурэлии. Дайана встала и поставила молоко к печке, чтобы подогреть его.
      Стук в дверь вывел ее из задумчивости. Открыв ее, Дейердрэ увидела, что на пороге стоял мужчина, о котором она думала все то время, пока он был дома.
      – Диди, если ты не разрешишь мне войти, я стану выть на луну до тех пор, пока ты не пожалеешь, что не впустила меня!
      Он посмотрел на ее косу, перевязанную розовой ленточкой.
      – Боже, – простонал он. – Ты похожа на ангела и смотришь на меня так, как будто я дьявол! Ну, что ж, дьявол забирает все.
      Андрэ осторожно встал с постели, чтобы не разбудить спящую. Он не чувствовал вины за то, что заставил Диди признать их общую страсть.
      – Моя дорогая, – прошептал Андрэ, стоя рядом с женщиной, которую любил.
      В этот миг он старался запомнить каждую черточку ее лица.
      – Твоя храбрость просто удивительна! И не только в том, что ты сделала для моей семьи и моего дома, но и в том, что ты отдала мне этой ночью! Я никогда этого не забуду, даже если мне суждено умереть. Но если я вернусь, ты не будешь принадлежать другому! Ты моя! И мне все равно, за кем ты замужем – за Шоном или Папой Римским! Ты принадлежишь мне!
      Когда он выходил из дома, то не заметил человека, наблюдавшего за ним из-за вишневых деревьев.
      Дайана вскрикнула и села на кровати, увидев возникшую ниоткуда темную фигуру.
      – Посмотри на себя, – с отвращением сказал Шон. – Лежишь здесь, как шлюха, которой ты была в Нашвилле, когда я встретил тебя!
      Он рывком стянул с нее одеяло.
      – Даже ребенка нигде не видно. Ты что, отдала ее кому-нибудь, чтобы она не мешала тебе превратить этот дом в очередной бордель?
      Девушка надела ночную сорочку и посмотрела на мужа. Оправдываться было бессмысленно. Она даже и не пыталась. Но Дайана забыла обо всем, когда хорошенько рассмотрела Шона. Он был таким изможденным, голодным, и в его глазах стояла горечь. Но это было не самое худшее.
      У него не было ноги!
      – О, Шон! Твоя нога! Когда… когда это случилось? Дай я помогу тебе.
      Она потянулась к нему, но он оттолкнул ее.
      – Я живу без этой ноги с тех пор, как меня ранили солдаты Джонстона. Но я живу без жены гораздо дольше и скажу тебе сразу. От этого мне еще больнее.
      – Дай я покормлю тебя. О, Шон, не смотри на меня так. Я была тебе верной женой, клянусь! Но я думала, что ты никогда не вернешься, я боялась, что ты…
      – Умер?
      Шон неловко доковылял до камина и сел на стул.
      – Несколько раз мне было недалеко до этого… Ты сказала что-то о еде.
      Дайана отдала ему все, что было – остатки бобового супа с ветчиной, который они растягивали, пока она не достанет еще продуктов.
      Он уснул, держа в руках пустую чашку. Когда она попыталась разбудить его, он закричал во сне:
      – Моя лошадь! Она ранена, как и я! Мне нужно застрелить ее, избавить ее от страданий! О Господи!! Меня ранило! Черт возьми, ранило! Неужели ты не видишь? Я больше не человек! Я даже не полчеловека!!
      По щекам девушки текли слезы, когда она помогала Шону добраться до постели. Она укрыла его одеялом. Ее охватило чувство вины и жалости.
      – Прости, Шон, – прошептала она.
      Как бы ей хотелось, чтобы она могла любить его так, как он заслуживал!
      – Прости!

       Новый год 1989
      Я проснулась в своей постели, не зная, как я туда попала. Сон о том, как Шон ехал на черной кобыле, которую ему купила Джена, растаял, когда в мою дверь постучали. Я снова была в своем собственном мире в Монкере.
      Это была Азалия. Она принесла мне кофе, сок и домашние булочки. Азалия смотрела на завтрак в постели, как на высшую форму проявления человеческой лени, поэтому я поняла, что она сильно беспокоится за меня.
      – С Рождеством! – пропела я.
      Азалия посмотрела на меня, как на сумасшедшую.
      – Что с тобой, девочка моя? Сегодня последний день декабря. И если ты спросишь у меня, что ты делала с самого Рождества, я скажу тебе, что ты слонялась по той горе.
      Я удивленно посмотрела на нее.
      – Кто-нибудь звонил мне?
      – Ты имеешь в виду с этой планеты или с той, где ты пропадаешь почти все время?
      Она сделала многозначительную паузу.
      Все записки она положила под кофейник. Там не было ничего интересного, кроме той, в которой Харрисон просил позвонить ему. Я вспомнила нашу последнюю встречу и улыбнулась.
      – Когда Харрисон звонил?
      – Он сказал, что уедет в Джорджию до Нового года. Он устраивает вечеринку у себя дома и хочет, чтобы ты была там.
      – Он сказал, зачем едет в Джорджию?
      – Нет, и я не стала спрашивать, потому что это не мое дело.
      Я допила свой кофе и еще немного подумала о той жизни, с которой я только что рассталась.
      Моя утренняя верховая прогулка была довольно грустной. Я могла думать только о том, как Дайана пожертвовала своим драгоценным виски, чтобы купить мужу новую лошадь.
      Гэмблер споткнулся о камень на маленьком кладбище, и я остановила его.
      – Стой, парень! Хватит, я не хочу, чтобы ты сломал ногу!
      Я пустила счастливого Гэмблера на траву, а сама пошла к последним надгробьям – моей сестры и Ройса. Надо было принести цветов.
      Но кто-то уже опередил меня. На могиле Селесты лежал огромный букет желтых роз – любимых цветов сестры.
      – Конечно же, это отец принес их, – сказала я себе без особой уверенности.
      Наш отец никогда и никому не дарит цветов. Он считает такие подарки пустой тратой денег.
      Я немного постояла там, раздумывая над этим вопросом. Но ответа на него просто не было. Я не знала никого, кто мог бы до сих пор оплакивать мою сестру.
      Это была очень грустная мысль для такого чудесного дня. Я пошла дальше по кладбищу и нашла могилу Дайаны.
      – Действительно ли ты спишь здесь? – прошептала я. – Почему-то мне ты не кажешься мертвой, но я ничего не могу понять. Почему я живу твоей жизнью?
      Я решила вернуться домой. Кладбища хранят от живых секреты мертвых, что, вероятно, лучше для всех нас.
      У Азалии было для меня сообщение от Харрисона.
      – Он просил сразу же позвонить ему.
      Я налила себе чашку кофе.
      – Азалия, что ты думаешь о Харрисоне?
      Я доверяла инстинкту этой женщины и хорошо помнила, как она пыталась предостеречь меня от Ройса.
      – Ты ведь высказывалась о каждом моем парне, а о Харрисоне не сказала еще ни слова.
      – Это потому, что я еще не решила ничего. И все из-за этих странных его волос.
      Я засмеялась.
      – Да ладно тебе. Ты ведь не из тех, кто судит по внешности. Кроме того, мне очень нравится его хвост. Скажи мне, что ты на самом деле думаешь о нем?
      Азалия села напротив меня, достала свою пачку сигарет и по привычке предложила мне.
      – Я думаю, – сказала она, выпуская клубы дыма, – что он подходит тебе больше, чем все остальные, кого я с тобой видела. Как он смотрит на тебя, когда ты этого не знаешь!..
      Я покраснела.
      – Азалия!
      – Ладно, не напускай на себя вида скромницы. Уж я-то тебя знаю!
 
      – Ого! Вот это да!
      Харрисон так посмотрел на мой наряд, что я начала лихорадочно соображать, все ли молнии застегнула. Вообще-то он смотрел не на сам наряд, а на те места, которые он не совсем прикрывал.
      – Полегче, парень! Как там Джорджия? Все еще думаешь о ней?
      Харрисон как-то пропустил этот вопрос. Я решила, что, может быть, мне следовало бы побольше узнать о его прошлом, прежде чем он станет важной частью моего настоящего. Но тут ко мне стали подходить все подряд и спрашивать, чем я собираюсь теперь заняться. После этого у меня уже не было ни одной свободной минуты, и к тому времени, когда мы уже считали секунды до Нового года, я снова была в реальном мире. Мне пришла в голову мысль, что Дайана просто не вписалась бы сюда. Почему-то это показалось мне очень грустным.
      – Почему все эти люди не расходятся по домам, чтобы я мог подарить тебе рождественский подарок?
      Харрисон был сногсшибателен в белой шелковой рубашке и вытертых джинсах.
      – Они должны отправиться по домам к своим любимым! Я очень хочу остаться наедине с тобой. Знаешь, найди-ка себе местечко поудобней, а я пойду, попробую очистить помещение.
      Надо сказать, у него это отлично получилось. Мой бокал шампанского был пуст только наполовину, когда Харрисон пришел доложить, что поздравил с Новым годом последнего гостя.
      – Ну, а теперь как насчет поцелуя? Я не мог пробраться к тебе, когда часы пробили двенадцать.
      Мы лежали на софе и подошли к самому серьезному моменту, когда прозвенел звонок в дверь.
      Харрисон сел и громко выругался.
      – Черт возьми, если это какой-нибудь сбившийся с дороги пьяный идиот!..
      Но это был Лэйни Форд.
      – Извини, Харрисон, что я так поздно. Просто хотел сказать, что я проследил, чтобы все твои гости добрались до главной дороги.
      Харрисон, несмотря на свое раздражение, был с ним вежлив.
      – Спасибо, Лэйни, что зашел и сказал мне. Но уже так поздно, а твоя жена и ребята хотят, чтобы их папа был дома сегодня ночью…
      Лэйни посмотрел на меня.
      – Добрый вечер, мисс Фэйбл. Дело в том, что я бы не зашел сюда, если бы не увидел вашей машины. Мне нужно серьезно поговорить с вами.
      Харрисон заволновался.
      – Лэйни, с ее родителями все в порядке?
      Когда шериф кивнул головой, Харрисон с облегчением вздохнул.
      – Ну, что бы это ни было, наверняка ты хочешь поговорить наедине. Я пойду приготовлю кофе.
      – Спасибо, Харрисон, немного кофе действительно не помешает.
      Шериф подождал пока Харрисон скроется на кухне и сел у камина, вертя в руках свою шляпу и озабоченно глядя на меня.
      – Я точно не знаю, что это такое, мисс Фэйбл. Но только что-то происходит, и это касается вас.
      Я наклонилась вперед.
      – Это имеет какое-то отношение к мужчине, преследовавшему меня, и к тому, что произошло в доме моей сестры?
      Лэйни кивнул.
      – ФБР сейчас этим занимается. У меня есть один хороший знакомый в Майами. Он не должен был мне ничего говорить, но мы иногда оказываем друг другу услуги.
      – ФБР! Но почему, Лэйни?
      – Я не знаю всех подробностей, но мой знакомый говорит, что вы можете вывести их кое к кому, с кем они очень хотят встретиться. И не только они. Кому-то еще нужно тоже самое, что и ребятам из Бюро.
      – Так, значит, за мной следит ФБР?
      Лэйни отвел глаза.
      – Я не должен был говорить вам всего этого, мисс Фэйбл. Я могу потерять свою работу.
      – Черт возьми, Лэйни, я должна знать! За мной следит ФБР? Это они проникли в дом той ночью?
      – Они действительно следят за вами, – Лэйни нервно посмотрел в сторону кухни. – Но в том-то все и дело, что кто-то еще следит за вами с той ночи, когда взорвалась лодка вашей сестры и ее мужа.
      Я была просто ошарашена. Какое, к черту, я могла иметь отношение к тому темному делу, из-за которого, по всей вероятности, Ройсу пришлось скрываться столько лет?
      – Но кто? Кто кроме ФБР преследует меня? И, черт возьми, зачем?
      – Мисс Фэйбл, клянусь, если кто-нибудь узнает, что я вам это сказал…
      Я подняла руку и торжественно поклялась, что никому не скажу.
      – Кажется, муж вашей сестры получил в свои руки какую-то книгу, когда работал на ФБР в Луизиане. Эту книгу должны были использовать как доказательство против тех высокопоставленных чиновников, за которыми следило тогда Бюро. Но когда этот парень исчез, исчезла и книга. Ребята теперь хотят получить ее обратно. И те, и другие.
      – Это поэтому они убили мою сестру и ее мужа? Потому что не могли получить от них книгу?
      В этом не было никакого смысла. С какой стати они будут убивать их, кто бы ни были эти «они», пока у «них» в руках не было книги?
      – Мой знакомый думает, что Макколл дал понять обеим сторонам, что готов к переговорам. У него был такой счет в банке, что вы не поверите. Думаю, он получил деньги и от тех, и от других.
      – Но почему его убили? Вы говорите, что книгу они не получили. Какой толк в том, чтобы взорвать лодку, на которой, может быть, эта книга и находилась?
      – Мисс Фэйбл, не знаю, как вы это воспримите, она ведь ваша сестра и все такое, но у Бюро есть версия, в которую вы не поверите, настолько она сумасшедшая!
      – Сумасшедшая она или нет, я хочу ее услышать.
      Он передал мне то, что говорил ему его друг. Я сидела и слушала в абсолютном шоке, пытаясь хоть что-нибудь понять. И когда он закончил, я даже не могла ничего сказать, потому что в уме ставила некоторые вещи на свои места.
      – А Лэйни быстро ушел после кофе. Вы хорошо поговорили?
      – Скажем, интересно… Харрисон, если этот новый год будет таким же, как старый, я брошу встречать Новый год!
      – Нет, мне совсем не нравится эта идея. Слушай, нас прервали на чем-то очень важном!
      Он поцеловал меня в мочку уха и пошел к камину.
      – Но у нас для этого целая ночь. А сейчас я хочу подарить тебе свой подарок.
      Когда я развернула большой сверток, я не поверила своим глазам.
      – Харрисон, – выдохнула я, потирая рукой старый глиняный кувшин, на котором стояла дата – 1862 год, и имя – Дайана. – Где только ты нашел его? Я думала, все кувшины разбиты или потеряны… Я не могу поверить, что это ее кувшин, наполненный ее же виски!
      – Я слышал об этом антикваре в Джорджии. Туда-то я и ездил. Я гостил у друзей, которые разводят сейчас страусов, а поэтому мой второй подарок – вот.
      Он подал мне большую коробку, и я вскрикнула от восторга, найдя там пару ботинок ручной работы из страусиной кожи.
      – Они великолепны!
      Я обняла его и заставила закрыть глаза, пока я сама доставала свой подарок.
      Харрисону очень понравился набор серебряных чашек для мятного джулепа. На каждой чашке стояла дата и название каждого хита с подписью его исполнителя, к которым Харрисон имел какое-либо отношение. Некоторые мои песни тоже были на чашках.
      – Фэйбл, они просто великолепны!
      – И это тоже, – сказала я, снова трогая кувшин. – Не могу поверить, что все это настоящее! А ботинки…
      Я потерла мягкую кожу.
      – Это самые лучшие ботинки из всех, что у меня когда-либо были. Спасибо!
      Харрисон включил медленную музыку, и мы начали танцевать. Я подумала о Диди, и мне захотелось, чтобы они с Андрэ тоже были здесь сегодня и могли танцевать так же, как мы с Харрисоном!
      – Ты снова за тысячу миль отсюда, – прошептал Харрисон. – Я хочу, чтобы ты была здесь со мной, Дайана!
      Я резко остановилась, не поверив тому, что он только что сказал.
      – Харрисон, как ты меня сейчас назвал?!
      Он не поверил этому, даже когда я поклялась, что он назвал меня именем моей давно умершей прабабушки.
      – Это какое-то сумасшествие! Я не живу твоими фантазиями. Я не знаю этой женщины, мне нужна только ты.
      В ту ночь, когда я лежала в объятиях Харрисона, у меня возникло сильнейшее чувство, что очень скоро Дайана раскроет мне свой замысел.
      И я оказалась права. В ту ночь я снова вернулась в мир Дайаны.
 
      Дайана проснулась в объятиях Андрэ, но все ее мысли были о войне. Битва при Франклине была просто катастрофой, и вот-вот должно было начаться сражение за Нашвилл. Что принесет эта битва: разрушение или новую надежду в ее приемную семью?
      Они с Андрэ поднялись в тот день на гору.
      – О Андрэ, мы никогда уже не сможем снова стать нормальной страной после всего этого! Атланта сожжена, и Шерман разрушил все на своем пути к морю. А теперь посмотри на это! Я молю Бога, чтобы Джулия ушла оттуда вовремя!
      – Джулия из тех, кто выживает при любых обстоятельствах.
      Они крепко обнимали друг друга, когда появился Шон на своей кобыле. Андрэ и Диди виновато отстранились друг от друга.
      – Ты только посмотри на себя! Стоит только мне отвернуться, как ты уже с ним! Он приезжает домой с пустяковой раной, а вы все нянчитесь с ним! И ты, и Аурэлия, и все остальные. Посмотри на меня! Посмотри на это!
      Шон тряхнул своей культей, держась за лошадь и дрожа от гнева.
      – Я вернулся сюда, чтобы показать тебе, что я еще мужчина. Я серьезно думал, что ты будешь счастлива, увидев, что я могу еще делать то, что делает любой мужчина…
      – Шон, пожалуйста, пойми правильно то, что ты видишь здесь! Неужели ты не осознаешь, неужели ты даже не слышишь? Они уничтожают Нашвилл. Посмотри на все это!
      Дайана показала рукой на горизонт, которой был освещен не нежными солнечными лучами, а полыхал огнем битвы.
      – Шон, не будь против нас! Ты теперь тоже южанин. Ты сражался и дорого заплатил. Так будь же с нами!
      Шон сел обратно на лошадь и посмотрел на них взглядом, полным горечи и презрения.
      – Ты заплатишь за это, Деверо! Клянусь своей кровью ирландца! Бог свидетель, ты заплатишь!
      – Я боюсь, Андрэ, – прошептала Дайана, когда Шон уехал. – Он так ненавидит тебя! Я боюсь за тебя!
      Андрэ прижал ее к себе и поцеловал в макушку.
      – Не бойся, моя любимая! Мы как-нибудь выживем!
      – О Андрэ! Я видела лицо Шона, когда он уезжал сейчас отсюда. Он знает, что ты против блокады. Тебе нужно уйти отсюда, спрятаться!
      – Если я сделаю это, они отомстят моей семье! Может, даже сожгут Монкер… Нет, дорогая, я могу постоять за себя!
      Он поцеловал Дайану.
      – Это тебе нужно быть осторожной. Они не должны застать тебя со мной, когда придут сюда. Обещай мне! Обещай, что будешь ждать меня здесь, когда я вернусь. Этот кошмар не будет длиться вечно. Обещай мне!
      – Обещаю, – прошептала Дайана.
      По ее лицу текли слезы.
      – Андрэ, но ведь еще есть время. Ты можешь убежать, можешь скрыться! Я не могу вынести мысли о том, что ты окажешься в тюрьме.
      – Я могу это вынести, если буду знать, что ты будешь ждать меня здесь! А теперь ты должна уйти, Диди. Спрячься, пока я не уйду. И что бы ни случилось, не показывайся здесь! Шон сейчас не в себе, но он не предаст тебя. Я его знаю. А теперь прячься, быстро! Они не должны найти тебя здесь со мной!
      Он быстро поцеловал ее и оттолкнул.
      – Иди! – прошептал он.
      – Я люблю тебя! – успела сказать Дайана.
      Она спряталась в густых зарослях кустарника и слышала, как солдаты-юнионисты обратились к ожидавшему их конфедерату.
      Она закрыла лицо руками и тихо заплакала, услышав, как Андрэ спокойно назвал свое военное звание и часть. Дайана вздрогнула, услышав резкий голос капитана юнионистов, объявившего арест «известного военного преступника и врага Союза».

      Дайана всегда знала, что Аурэлия глубоко любила Андрэ, но она никогда не позволяла этому влиять на ее привязанность и уважение к этой женщине.
      У нее было тяжело на сердце от своего собственного горя из-за тех ужасов, которые ждали ее любимого в тюрьме. Она боялась рассказывать Аурэлии о судьбе Андрэ и молилась только о том, чтобы ей хватило смелости быть сильной ради ее друга.
      Когда она вошла в спальню Аурэлии, та встретила ее улыбкой.
      – Cherie! Есть новости?
      Но ее улыбка исчезла, когда девушка подошла к кровати. Ее лицо все еще было мокро от слез.
      – О, мой Бог! У вас такой вид… это может означать только одно… он мертв! Вы получили новости об Андрэ, и он мертв!
      Крик боли и страдания вырвался прямо из сердца Аурэлии.
      Рассказ Дайаны о том, как Андрэ был захвачен в плен, был выслушан в скорбном молчании. Потом обе женщины заплакали и крепко обнялись.
      Им не понадобились слова, чтобы выразить чувство утраты и сочувствия друг другу. Их слезы сказали все, что нужно было сказать.
      Дайана поддерживала Аурэлию, пока та не уснула. Когда в комнату вошла Габриэлла, Дайана поднесла палец к губам.
      – Ш-ш-ш, не будите ее! Встретимся внизу.
      Когда Дайана спустилась вниз, Габриэлла была в истерике.
      – О Диди, как мог Шон так поступить с нами? Он уехал, и нас теперь некому защищать!
      Габриэлла плакала так, как будто была ребенком одного с Эрни возраста, и Дайана с отчаянием поняла, что только она могла удержать Монкер от того, чтобы он не превратился в место беспомощной скорби. С грустью она подумала, что ее собственное горе должно подождать своей очереди.
      – Успокойтесь. Нам придется самим защищать себя, а это значит, что мы должны быть сильными. Мы должны суметь, Гэби, уберечь Монкер от еще большего вреда! Вы говорите, Шон уехал?
      Дайана была рада этому. Она не смогла бы встретиться с мужем, не показывая своей ненависти за его предательство.
      – Что делает Руфус?
      – Он сказал, что прятал еще оставшееся у нас виски и еду.
      – Хорошо.
      Дайана погладила девушку по плечу.
      – Я сказала Пруди и Летиссии, чтобы они постоянно держали Эрни при себе и немедленно прятались в подвал, если услышат хоть один подозрительный шорох. Мы живы до сих пор. Как-нибудь справимся. Давайте-ка подумаем. Вы привезли с собой пистолет вашего свекра?
      Этот пистолет был их единственным огнестрельным оружием.
      – Он наверху, в спальне Аурэлии.
      Какой-то звук на веранде заставил обеих женщин застыть от ужаса.
      – Что это было? – Габриэлла вцепилась в руку Дайаны. – Я что-то слышала.
      – Ш-ш-ш! Ни звука.
      Сердце Диди стучало так громко, что она едва расслышала свой собственный шепот:
      – Помогите мне сдвинуть его. Быстро.
      Они попытались придвинуть к двери тяжелый дубовый стол, но не смогли.
      – Идите наверх, Гэби. Бегите! Возьмите пистолет и спрячьтесь, пока не сможете хорошенько прицелиться! Я попробую задержать их.
      Девушка налегла спиной на сотрясавшуюся от ударов дверь.
      – Торопитесь! Торопитесь!
      Дверь поддалась, и Дайану отбросило через всю комнату, когда в нее ворвались трое мужчин. Габриэллу парализовал страх, и, увидев мужчин, она начала истерически кричать. Один солдат подбежал к ней и подхватил на руки, грубо закрыв ей рот рукой.
      – Все так и есть. В этих домах никого нет, кроме женщин да нескольких старых негров.
      Дайана лишь усмехнулась, когда Габриэлла попыталась укусить его.
      – Эй, малышка, даже не пытайся улизнуть от старого Фрэда! Давай-ка познакомимся поближе!
      Дайана следила взглядом за другим мужчиной, казавшимся вожаком этих дезертиров. Он был в столовой, копался в ящиках буфета, искал серебро или что-нибудь ценное. Диди перевела взгляд на тяжелый медный подсвечник, стоявший на столе в фойе.
      Когда Габриэлла снова закричала, Дайана взяла подсвечник и осторожно подошла к солдату.
      – Отпусти ее, – прошептала она.
      Он не обратил на нее внимания, и Диди изо всех сил ударила его по голове. Солдат упал на пол в луже крови.
      Диди повернулась и увидела вожака, переводящего взгляд с нее на стонущего на полу Фрэда.
      – Ты за это заплатишь!
      Он достал свой пистолет и направился к ней.
      Девушка попятилась, каждую секунду ожидая пули.
      Но он остановился и на его губах появилась отвратительная ухмылка.
      – Нет, это слишком быстро для тебя, слишком легко! Я, может быть, застрелю тебя потом за то, что ты сделала с моим другом. Но сейчас я дам тебе пару уроков, как надо вести себя с мужчинами. А ну-ка брось этот подсвечник!
      Он снова двинулся к ней, на ходу расстегивая штаны.
      Руки Дайаны дрожали, глаза обыскивали комнату в поисках другого оружия.
      – Не… не подходи ко мне.
      – Почему же?
      Теперь он подошел уже вплотную и положил руки ей на горло. Затем быстрым, свирепым движением разорвал на ней платье.
      Диди резко вскрикнула, и в дверях появился третий солдат, стороживший вход в дом.
      – Хек, иди обратно! Я не хочу получить пулю в спину.
      Дайана молила Бога только об одном – чтобы не потерять сознание, иначе она не сможет бороться с этим подонком.
      В тот момент, когда он прижал ее, беспомощную, к стене, с верхней ступени лестницы раздался голос:
      – Отпусти ее, ты, мерзкий ублюдок!
      Габриэлла поднялась с колен, а Диди и ее мучитель посмотрели туда, где стояла Аурэлия с пистолетом в руке.
      – Я сказала, отпусти ее.
      Аурэлия медленно спускалась по лестнице.
      – Возьми его пистолет, Диди.
      Дайана не стала терять времени и вытащила пистолет из-за пояса солдата.
      – За дверью еще один человек, – прошептала она. – Но я не думаю, что он вооружен.
      – С ним мы разберемся позже.
      Девушка заметила какое-то движение и закричала:
      – Аурэлия, берегись того, на полу!
      Но она не видела, что произошло дальше.
      Мучитель снова схватил Дайану, но ей удалось направить пистолет прямо ему в живот. Закрыв глаза, она нажала на курок.
      Эхо было оглушительным. Дайана открыла глаза и увидела лежащего у ее ног человека.
      – Я убила его… О Боже, Аурэлия, я убила человека!
      Габриэлла показала на дверь.
      – Смотрите. Третий убегает!
      – Пусть себе бежит, – презрительно сказала Диди. – Он такой же трус, как и все они!
      – Проверьте этих двоих, Гэби, мертвы ли они. Если они хотя бы пошевелятся, пристрелите их.
      Дайана подошла к Аурэлии, лежавшей на лестнице. «Бедняжка, наверное, потеряла сознание от этого кошмара», – с нежностью подумала она.
      – Они оба мертвы, – сказала Габриэлла с нескрываемым удовлетворением. – Как тетя Аурэлия? – Она опустилась на колени рядом с Дайаной. – Она отлично стреляет. Попала этому зверю, что напал на меня, прямо в шею.
      Девушка сняла руку Аурэлии с груди и увидела расплывающееся алое пятно.
      – Он тоже был отличным стрелком. Гэби, она ранена! О Боже! Аурэлия, вы были такой храброй! Пожалуйста, не покидайте нас! Гэби, быстро позовите кого-нибудь на помощь! Быстро!
      Аурэлия взяла Габриэллу за руку. Ее веки дрожали, когда она заговорила:
      – Нет, уже слишком поздно. Не уходите. Останьтесь со мной. Мы справились с ними, правда?
      – Конечно, справились! Благодаря вам.
      – Интересно, что бы сказал Андрэ обо всем этом?
      На лице Габриэллы появилось почти счастливое выражение.
      – Он ведь не поверит, – правда, когда вы скажете ему, что я выстрелила из пистолета?
      Диди сжала одну руку Аурэлии, Габриэлла – вторую. По щекам обеих женщин текли слезы. Но Аурэлия закрыла глаза и еще более счастливо улыбалась.
      – Он поверит, что вы самая храбрая, самая смелая, самая удивительная женщина на свете!
      – Я слышу его голос. Я думала, он в тюрьме, Диди! Это правда, что Андрэ вернулся домой в Монкер?
      Аурэлия попыталась подняться, но не смогла.
      Дайана предостерегающе посмотрела на Габриэллу, которая начала громко всхлипывать.
      – Да, Андрэ снова вернулся домой. Ах, Аурэлия, как замечательно мы все заживем!
      – Андрэ, правда, дома? Он жив и здоров?
      Девушки посмотрели друг на друга и Габриэлла уверенно сказала:
      – Он жив и здоров, тетя Аурэлия, и не может дождаться, чтобы увидеть вас сегодня вечером за обедом.
      Аурэлия улыбнулась.
      – Боюсь… что… уже… не вижу… его. Диди, вы позаботьтесь о нем!
      – Обязательно, – прошептала Дайана, но Аурэлия уже не слышала ее.
      – Пусть ангелы, принесшие тебя сюда, отнесут тебя обратно на небеса на своих крыльях, – прошептала Дайана, сложив на груди безжизненные руки своей подруги.
      Они похоронили Аурэлию на маленьком семейном кладбище, и Дайане предстояло сообщить Жан Полю о смерти его жены. Она дождалась утра после нападения. Дайана пыталась успокоить его, рассказывая о храбрости Аурэлии, спасшей Габриэллу и Дайану, но Жан Поль был безутешен.
      Диди слышала как он плакал ночью, но не пошла к нему. Она знала, что он должен встретить это горе один.
      Жан Поль пришел на кладбище на костылях.
      – Я хочу, чтобы вы спели для нее, Диди, – сказал он после того, как были произнесены молитвы.
      – Спойте «Земля Дикси» – она была ее любимой, а потом «О, Бренди».
      Слезы струились по щекам девушки, когда она выполняла просьбу Жан Поля.

      Надежда Юга на победу уменьшалась с каждым новым поражением и исчезла абсолютно девятого апреля 1865 года, когда генерал Ли сдался генералу Гранту.
      Дайана, теперь уже истинная дочь Конфедерации, вместе со всеми оплакивала разрушения, смерть и несчастья, которые оставила после себя война. Но главной ее задачей было помочь выжить своей семье. Всю весну она занималась своим заводиком. Одним солнечным июньским утром они с Руфусом нагрузили свою повозку и отправились в путь.
      Когда они приехали в лавку Дональда Булла, ее там ждал приятный сюрприз – письмо от отца.
      «Я хотел приехать, не сообщая тебе ничего, но передумал. Ты так давно не видела своего старика, что можешь не узнать его. Я отправлюсь из Сант-Луиса в Новый Орлеан на «Султане» приблизительно двадцать пятого июня…»
      Эта радостная новость была немного омрачена другим сообщением. Лем Джо Бартоу вышел из новой группы гражданской защиты, называемой ку-клукс-клан, и организовал свою собственную банду.
      Владелец лавки сокрушенно качал головой, сообщая Дайане эту новость, и добавил еще кое-что:
      – Не хотел говорить вам, миссис Макафи, но, говорят, ваш муж тоже в этой шайке.
      Девушка едва не выронила из рук корзинку яиц.
      – Шон! О чем он думает?
      Хозяин снова покачал головой.
      – Война изменила многих.
      Он вынес два огромных мешка: один с мукой, а другой – с сухими бобами. А когда Дайана уже сидела в повозке рядом с Руфусом, он протянул ей пакетик леденцов.
      – Малютке Эрни нужно что-нибудь особенное. Ей долго пришлось ждать этих сладостей.
      Растрогавшись, Диди от всего сердца поблагодарила его:
      – Скажите миссис Булл, что Эрни посылает ей целую тележку благодарностей.
      Жан Поль поправлялся. Доктор Холлинз сказал Дайане, что ничего больше сделать уже нельзя, и самое лучшее – это позволить ему делать все, на что он физически способен.
      Жан Поль приложил все усилия, чтобы снова занять свое место в управлении плантацией. Он дал это понять Диди, когда она вернулась из лавки в Шелбивилле. Он стоял перед своим кабинетом, опираясь на костыли.
      – Пора мне уже заняться делом – снова ставить на ноги Монкер и Юг, – сказал он Дайане через неделю после похорон Аурэлии. – Пора занять в этом доме место, подобающее мужчине. Если бы я не лежал в постели, она была бы теперь жива, а вам не пришлось бы делать того, что должен был делать я.
      Дайана постаралась уверить его, что он не должен винить себя за действия этих подонков-дезертиров. Жан Поль был еще слишком слаб физически, но он уже мог вести книги. Кроме того, Диди была рада его моральной поддержке.
      Однажды Жан Поль сообщил ей ужасную новость:
      – Они сожгли дома негров в Барксдэйле! Те, которые полковник подарил своим черным слугам, оставшимся работать у него даже после того, как он дал им свободу. Шайло и его жену грозили повесить, но ваш муж остановил их, сказав, что достаточно и того, что они сожгли дома.
      Девушка закрыла глаза и произнесла благодарственную молитву за то, что инцидент не закончился еще более трагически. Если бы Шон принял участие в физической расправе над неграми, она никогда бы не смогла уже смотреть на него без омерзения, а она и так уже была недалека от этого.
      – Клан был образован совсем для другого. Наши мужчины собрались вместе, чтобы защищать нашу собственность и беззащитных людей, а не за тем, чтобы терроризировать, калечить и убивать.
      – Скажите это Лему Джо Бартоу и его сборищу, – мрачно сказал Жан Поль, но тут же добавил:
      – Простите, Диди, я не хочу сказать, что ваш муж такой же как они…
      – Да нет, такой же, если связался с этими отбросами и участвует в их зверствах! Он такой же, как они, а может и еще хуже.
      Но нельзя терять время на сожаления. То же самое может случиться и с Монкером, если Дайана не примет мер, чтобы защитить его.
      – Пойду к Пруди и Руфусу. В лавке Булла я слышала, что Лем Джо и его банда сегодня ночью снова будут охотиться на негров.
      – Я пойду с вами.
      Жан Поль оперся на костыли. Девушка заметила, как он сжал от боли челюсти.
      – Жан Поль, думаю, будет лучше, если я встречусь с Шоном сама. Он не позволит причинить мне вреда, я знаю. Я верю, что в глубине души он все тот же. И потом, вы нужны здесь, чтобы защищать Монкер. Я отправлю Летиссию и Эрни сюда, чтобы они были в безопасности. Я знаю, вы сможете защитить мою дочь.
      Жан Поль расправил плечи.
      – Вы совершенно правы, никто не причинит вреда этой малютке, пока я жив. Да-да, вы правы. Они могут решиться напасть и на дом. У меня есть пистолет, который Чарльз привез с собой из Эппомэттокс. Он прислал его мне, когда вас не было. Чарльз сказал, что привез бы его и сам, если бы смог. Я знаю, как он расстроен из-за этой дизентерии.
      – Бедный Чарльз! Но я уверена, Габриэлла быстро вылечит его… Ну, я пошла.
      Девушка по-сестрински поцеловала Жан Поля.
      – Может, вам этот пистолет нужен больше чем мне, Диди?
      – Нет, Шон скорее послушает здравого смысла, если у меня не будет никакого оружия.
      «Кроме моего кнута», – мысленно добавила Дайана. Она не забыла, как Лем Джо любит мучить одиноких женщин, думая, что они беззащитны.
      Пруди и Руфус ужинали в своем доме. Покачав головой в ответ на их приглашение разделить с ними трапезу, девушка быстро рассказала им, что случилось на плантации Барксдэйл.
      – Руфус, вы с Пруди должны уйти в большой дом ради вашей безопасности, а я попытаюсь уговорить своего мужа.
      Руфус достал толстую трость, которой он пользовался, когда его ревматизм давал о себе знать.
      – Я не уйду отсюда, миссис Диди! У нас с женой это первый дом в жизни, и я останусь здесь, чтобы защищать свою собственность.
      Дайана попыталась успокоить старика, понимая, что он только разозлит этих негодяев.
      – Оставайся здесь, Руфус, пока ты мне не понадобишься! Лучше, если я встречу их одна. Шон не позволит им дотронуться до меня, но он не сможет удержать их, если они увидят, что ты готов сражаться.
      – Ладно, миссис Диди. Я только не понимаю, как ваш муж мог связаться с бандой таких подонков!
      – Война была жестока ко многим. У Шона ничего не осталось, кроме горечи.
      Девушка вышла на крыльцо.
      – Запри двери на засов, Руфус, и не выходи, пока я не скажу!
      Вскоре послышался стук копыт по деревянному мосту на старой дороге к Холли Гэп. Шайка мужчин в колпаках остановилась перед маленьким домом. Диди узнала лошадь Лема Джо и презрительно сказала, сжимая в руке кнут, спрятанный в складках юбки:
      – Это так похоже на тебя, Лем Бартоу, прятаться под колпаком! Зная твою трусость, я не ожидала ничего другого.
      Она повернулась к всаднику на черной кобыле. Жена пожертвовала так много, чтобы купить эту лошадь своему мужу!
      – А ты, Шон! Я никогда не ожидала, что ты спрячешься под маской и будешь жечь дома своих соседей! Я знаю, у тебя была причина, чтобы обозлиться, но эти бедные старые негры всегда были так добры к тебе!
      Шон медленно снял свой колпак, и девушка даже испугалась, увидев, насколько изменилось его некогда красивое лицо. Глубокие морщины несчастья и боли делали ее мужа на двадцать лет старше.
      – Я не принимал в этом участия, Диди, хотя и был там. Но мы должны опередить этих людей, пока они не начали делать то, что уже делают по всему югу.
      В глазах Шона полыхал фанатичный огонь.
      – Если бы ты видела, что они творят в городах, ты бы сама поехала с нами! То малое, что еще осталось, грабят саквояжники, земля конфисковывается, налоги подскочили… Сейчас наши деньги обесценились, и никто из южан не может позволить себе ничего купить! Освобожденные негры ведут себя так, словно владеют всем! И сами мы ничего не предпримем, они действительно будут владеть всем.
      – Но это же не вина Шайло или Руфуса! Шон, ты не должен позволить им сделать что-нибудь здесь. Я знаю, ты чувствуешь себя обманутым, знаю, что война сильно изменила тебя, но я также знаю, что под этим… под этим твоим колпаком – добрый, честный человек. Шон, как твоя жена, я умоляю тебя заставить этих людей уехать и не совершать преступления, за которые ты никогда не сможешь себя простить!
      Шон отвел глаза, в первый раз проявляя неуверенность, и девушка воспользовалась бы этим, но Лем Бартоу спрыгнул с лошади и с грязным ругательством подбежал к ней.
      – Сука! Ты никогда не была женой бедному парню, так почему же ты думаешь, что он тебя послушает? Давай, убирайся с нашей дороги, и мы тебя не тронем. Мы не трогаем белых.
      С быстротой молнии, захватившей всех врасплох, Дайана выхватила свой кнут. Он змеей обвился вокруг испуганного главаря шайки, привязав ему руки к туловищу. Еще один взмах – и Диди накинула толстую петлю на шею Бартоу.
      – Еще одно движение и я сломаю тебе шею! – Она увидела, как один из бандитов достал пистолет, и хрипло сказала Лему Бартоу:
      – Я не шучу! Если кто-нибудь из твоих мародеров выстрелит, я на последнем дыхании затяну петлю, которая давно уже должна быть у тебя на шее.
      – Убери пистолет, Рэнди, – прохрипел Лем.
      Девушка была удивлена тем, что Бартоу даже не сопротивляется. Да он же просто трус, который всегда прячется за свою банду!
      – Скажи, чтобы они убирались отсюда! А если нет, то их вожак за все заплатит.
      Лем отдал приказ и добавил потом, чтобы его услышала только Дайана:
      – На этот раз ты победила, но мы вернемся, и тогда ты уже не будешь нас ждать…
      Затянувшаяся петля едва не задушила его.
      – Ты же убьешь меня! Шон, заставь эту дьяволицу отпустить меня!
      Девушка выхватила пистолет из-за пояса Лема и приставила к его голове.
      – Что я сказала другим, касается и тебя, Шон! Если ты выстрелишь в меня – я не думаю, что ты опустишься так низко, – этот уйдет со мной, – сказала она, кивнув на Лема.
      Дайана посмотрела на лошадь Бартоу, терпеливо ожидавшую своего хозяина, и выстрелила в воздух. Лошадь стремглав умчалась прочь.
      – Моя лошадь! Черт побери, как я доберусь обратно?
      Дайана посмотрела на его ноги.
      – Эти сапоги кажутся мне довольно прочными.
      Она освободила разбойника. Потирая шею, тот посмотрел на девушку с нескрываемой ненавистью, но ничего не сказал и повернулся к главной дороге.
      – Ты идешь, Шон?
      Шон не смотрел на Лема. Он не спускал глаз с жены.
      – Встретимся сегодня вечером у тебя дома. А пока мне надо поговорить с моей женой.
      Лем что-то пробормотал и выругался.
      – Чертов камень попал в сапог.
      Он остановился недалеко от Шона и, наклонившись, сунул руку за голенище сапога.
      Дайана смотрела на Шона и не заметила нож, появившийся в руках Лема, но ее муж увидел его.
      – Берегись! Диди, берегись!
      Шон бросился к крыльцу и упал на жену. Девушка закричала:
      – Шон! О нет, Шон! О Боже!!
      Она подняла глаза, увидела торчащую из спины мужа рукоятку ножа. Прямо ей в голову было направлено ружье Шона, которое Лем отстегнул от его седла.
      Женщина закрыла глаза и начала молиться.
      Прогремел выстрел.
      Наверное это чудо, но она была жива! Однако она не посмела открыть глаза, боясь увидеть ненавистное лицо Лема Бартоу. Когда Диди почувствовала, что с нее сняли тело Шона, она еще крепче зажмурила глаза.
      – Ну, давай, застрели меня, трусливый ублюдок! Наши солдаты вернутся домой. Они не позволят тебе безнаказанно убивать!
      – Что ты еще скажешь?
      Услышав знакомый голос, Диди открыла глаза, но потом снова быстро закрыла их.
      – Я умерла, и ангелы играют со мной!
      – Моя дорогая Диди, ты не умерла!
      Андрэ Деверо осторожно поднял ее и прижался губами к ее волосам.
      – Жаль, что я не появился здесь раньше! Может быть, я смог бы спасти Шона.
      – Шон!
      Дайана оттолкнула Андрэ и, зарыдав, опустилась на колени рядом с неподвижным телом мужа.
      – Ах, Шон, прости меня, прости!!!
      Она взяла его руку в свои и поднесла к залитой слезами щеке.
      – Ты спас меня! Ты остался таким же, каким всегда был – я знала это!!
      Андрэ нежно обнял ее, поднял с колен и прижал к себе.
      – Пруди и Руфус уберут тело. А ты пойдешь со мной.
      Девушка открыла глаза и увидела изможденное лицо человека, которого она уже не надеялась когда-нибудь снова увидеть. Она слышала, как юнионисты относились к заключенным.
      – Андрэ, это было так ужасно!
      Она снова расплакалась.
      – Бедный Шон, никто не мог спасти его!
      Она крепко обняла Андрэ за шею.
      – А ведь он спас меня… Он все-таки остался прежним Шоном…
      – Я никогда особенно не винил его за то, что он предал меня… Ведь Шон был не в себе – он потерял ногу и тебя, а это больше, чем смог бы вынести любой мужчина.
      – Как ты мог простить Шона, ведь из-за него тебе пришлось пройти через этот ад?!
      – Потому что он потерял тебя, а я знал, что мы будем вместе навсегда. У него не было этой уверенности, чтобы удержаться от падения, а у меня она была.
      Увидев, что Руфус и два других негра уносят тело Шона в большой дом, женщина снова безудержно заплакала.
      – Как бы я хотела, чтобы он никогда не уезжал из Ирландии, никогда не встретил меня. Мне было его так жаль!
      – Мне тоже. Лишить себя радости узнать своего собственного ребенка…
      Андрэ грустно покачал головой.
      – Если бы малютка Эрни была моей дочерью, а ее мать – моей женой, я бы был самым счастливым человеком на свете.
      Дайана повернула к нему заплаканное лицо и почти произнесла вслух: «В одном Шон был прав, Андрэ. Эрни – не его ребенок». Но почему-то она не могла заставить себя сказать Андрэ правду. Это было бы предательством по отношению к человеку, который только что отдал за нее свою жизнь.
      – По крайней мере, ты жив… Бедный Шон!..
      Диди снова зарыдала.
      Андрэ крепко обнял ее, и она подумала, что все случилось именно так, как всегда говорила ей Азалия: «Не было бы счастья, да несчастье помогло!..»
      Азалия? Но Дайана не стала тратить время на размышления об этом незнакомом ей имени.

      С полного согласия Жан Поля и Андрэ Дайана устроила настоящие ирландские поминки по Шону. Она сначала колебалась, ведь из-за ее мужа Андрэ попал в тюрьму, но Жан Поль развеял ее сомнения.
      – Андрэ полностью согласен со мной. Шон пострадал, сражаясь за Юг. И потом, он ведь спас жизнь вам.
      Он также настоял на том, чтобы Шон был похоронен на семейном кладбище.
      – Он ведь был женат на вас, Диди, а вы теперь часть нашей семьи.
      Дайана была благодарна Андрэ за то, что он дал ей время, чтобы оплакать смерть мужа. Хотя они оба знали, что этот брак был формальным с тех пор, как родилась Эрни, они хотели соблюсти приличия.
      Чтобы не давать повода для лишних разговоров, Андрэ даже решил уехать из Монкера на несколько недель.
      – Может быть, – сказал он Дайане, – я смогу добраться до Нового Орлеана вовремя, чтобы встретить пароход, на котором приедет твой отец.
      Он улыбнулся.
      – Если ты помнишь, у твоего отца были серьезные неприятности в прошлый раз, когда он плыл из Нового Орлеана. Если повезет, я смогу удержать его от игры на этот раз!
      Девушка знала, что за шутливым предложением Андрэ скрывались более серьезные намерения. Путешествовать по реке стало теперь не так безопасно.
      – Уверена, отец будет очень благодарен тебе за то, что ты будешь его телохранителем. Когда поедешь в Нашвилл, попробуй узнать что-нибудь о Джулии. Я так беспокоюсь за нее!
      – Я уже сам подумал об этом. Но, надеюсь, что с ней все в порядке.
      Они сидели на веранде, ожидая Габриэллу и Чарльза.
      – Диди, я знаю, что тороплю тебя, хотя обещал этого не делать, но когда я вернусь, нам придется поговорить о нашем будущем!
      Сколько раз за последнее время Дайане хотелось рассказать ему об Эрни! Но она понимала, что он отбросит все приличия, если узнает правду. Поэтому она скажет ему об этом только после свадьбы и ни минутой раньше.
      – Наберись терпения, дорогой! Шон пожертвовал жизнью, чтобы спасти меня. Самое меньшее, чем я могу отблагодарить его, это проявить должное уважение к его памяти.
      – Да, я знаю, – прошептал Андрэ.
      Андрэ Деверо поднялся навстречу гостям и поцеловал племянницу в щеку.
      – Ты просто расцвела, моя дорогая… Чарльз! – Андрэ пожал руку мужу Габриэллы.
      Тот, улыбнувшись, произнес:
      – Вы знаете, мы приехали, чтобы сообщить вам, что Габриэлла снова ждет ребенка.
      Диди от радости захлопала в ладоши, а Андрэ поздравил сияющую от счастья чету.
      – Могу я узнать, когда произойдет это благословенное событие?
      Габриэлла покраснела, и Андрэ поддразнил ее:
      – Я просто уверен, что ровно через девять месяцев с того самого дня, как Чарльз вошел в эти двери!
      Андрэ хлопнул будущего отца по спине.
      – Отличная работа, Чарльз! Диди, ты не могла бы попросить Жан Поля присоединиться к нам? Мы бы отпраздновали это стаканчиком виски.
      Когда Дайана ушла в дом, он сказал:
      – Мой брат сейчас в очень дурном расположении духа, и, кажется, только Диди умеет выводить его из этого состояния.
      Габриэлла беззлобно прощебетала:
      – Я знаю, дяде Жан Полю очень не хватает тети Аурэлии, но если когда-нибудь что-то случится с его Диди, он, наверное, сойдет с ума.
      Она не заметила выражения лица Андрэ, когда на веранду вышли Жан Поль и Дайана.
      – Дядя! Я так рада тебя видеть! Ты только послушай, что я тебе скажу…
      Андрэ отвел Дайану в сторонку и прошептал:
      – Как бы я хотел подарить тебе ребенка, моя любимая. После того, как мы поженимся, естественно. Конечно, я люблю твою дочь, как свою собственную. Но я хочу иметь еще одного ребенка как можно скорее.
      Дайана опустила глаза. «У тебя он уже есть, мой дорогой!» – Она посмотрела на виски, которое держала в руках, ожидая тоста за будущего ребенка. Когда они с Андрэ будут праздновать рождение их следующего ребенка, она приготовит настоящий мятный джулеп!
      Как бы угадав ее мысли Габриэлла поинтересовалась:
      – А где же тетины серебряные чашки для джулепа?
      – Диди обменяла их на сахар и кукурузу, чтобы сделать это виски, – спокойно сказал Жан Поль.
      Когда все посмотрели на Дайану, он добавил:
      – С моего разрешения, конечно. Мы можем обойтись без серебряной посуды, но не без пищи.
      Все подняли свои бокалы, и Андрэ произнес тост:
      – За Юг, за его возрождение, и за вашего ребенка, который будет этому свидетелем!
 
      Дайана не поверила своим глазам, когда увидела повозку, повернувшую к Монкеру. Посмотрев внимательно, она поняла, что это не галлюцинация. Радостно крича, она побежала навстречу повозке.
      – Это же Джулия! Джулия, неужели это ты?
      Мадам Джулия едва успела остановить лошадей, как Диди уже оказалась рядом с ней и кинулась крепко обнимать ее.
      – Это лучшая встреча, которую мне оказывали с тех пор, как заходил Андрэ!
      Дайана помогла женщине снять с повозки тяжелый саквояж.
      – Как девушки? А Пиган вышла наконец замуж за того лавочника, который так ее добивался?
      Джулия засмеялась.
      – Да, и он выполняет любое ее желание. Кстати, Андрэ и Лилиан долго разговаривали и…
      Но Дайана была слишком счастлива видеть Джулию и не слышала, что та говорит ей.
      – Я хочу, чтобы ты поскорее увидела Эрни!
      – Я тоже не могу дождаться, когда увижу ее, но до этого я должна кое-что рассказать тебе.
      Девушка поставила саквояж на землю.
      – Джулия, ты должна немедленно рассказать мне, почему ты так расстроена.
      – Андрэ уехал в Новый Орлеан, чтобы встретить твоего отца, как он и говорил тебе.
      Сердце Дайаны было готово остановиться.
      – Что-то случилось с Андрэ?
      Джулия покачала головой.
      – Нет, не в том смысле, в каком ты думаешь. Перед тем как уехать, он узнал от Лилиан, что ты носила его ребенка.
      – Джулия, он очень сердился на меня за то, что я не сказала ему этого?
      – Не могу сказать, дорогая. Когда он пришел ко мне, он все еще был в состоянии шока. Он хотел, чтобы я подтвердила слова Лилиан, и, конечно, я так и сделала. Дорогая, я знаю, что тебе достаточно и этого, но я должна сказать тебе еще кое-что.
      – Об отце, да? Ты слышала что-то о Райли О'Ши?
      – Да, но это еще не точно. «Султан» взорвался на Миссисипи, не добравшись до Нового Орлеана. Там было около двух тысяч пассажиров. Около полуторы тысяч погибло.
      Джулия обняла плачущую Дайану.
      – Ох, дорогая, мне жаль, что я говорю тебе все это! Ты ведь и без того очень много пережила. Но ведь есть еще надежда! Твой отец мог спастись…
      Дайана вытерла глаза.
      – Ты права, папа бывал и не в таких переделках.
      – Андрэ найдет его и привезет домой.
      Но Джулия сразу же забыла о Райли О'Ши, когда визжащая от радости малышка с развевающимися черными кудрями бросилась в ее материнские объятия.
      Когда в кухню вошли улыбающиеся и торжествующие Райли О'Ши и Андрэ, все как будто сошли с ума. Но вот первая радость немного поутихла и Дайана попыталась стать строгой.
      – Мог бы сообщить заранее о своем приезде, а не пугать тут всех до смерти!
      – Ай, Диди, дорогуша, я не пробыл тут и пяти минут, а ты уже ругаешь меня…
      Он посмотрел на Джулию.
      – А эта приятная дама, должно быть, мадам Джулия, которая была так добра к моей малышке?
      – Пожалуйста, называйте меня просто Джулия, и мы с вами отлично поладим!
      – Это уж точно, – сказал Райли и так посмотрел на нее, что она покраснела от удовольствия. – Это уж точно.
      Андрэ ждал своей очереди. Застенчивость Диди не позволила ей поцеловать его так, как ему хотелось бы.
      – Твой отец знает все о нас с тобой и о своей внучке, которую он жаждет увидеть так же, как и ее отец. Ну, а Джулия и так все время знала, что я люблю тебя. Так почему же я не могу получить настоящего поцелуя от женщины, с которой мы поженимся, как только сможем заполучить сюда священника?!
      Райли тоскливо сказал, обращаясь к Джулии:
      – Вы только посмотрите на них! Так любят друг друга и будут вместе всю жизнь. А этот бедный ирландец, наверное, никогда уже не узнает губ и горячего сердца хорошей женщины!..
      Джулия рассмеялась этой очередной попытке вызвать ее жалость, и Райли присоединился к ней.
      – Так вы еще и умница, к тому же! Сразу раскусили Райли О'Ши. Ах, мы с вами наверняка станем друзьями! Но сейчас я хочу увидеть этого ребенка, который носит имя моей матери. Покажите мне мою внучку! Оставим влюбленных наедине.
      Андрэ, наконец, поднял голову, хотя все еще прижимал Дайану к себе.
      – Я никогда еще не был так счастлив, как сейчас! Знать, что мы с тобой никогда больше не расстанемся! Что Эрни – мой ребенок! Что ее мать скоро станет моей женой! Дорогая, как много времени мы потеряли!
      За последние четыре года было достаточно грустных событий. Поэтому когда люди в округе узнали о предстоящей свадьбе, их радости не было границ.
      Диди настояла на том, чтобы свадьба состоялась на ее горе.
      Андрэ посмеялся над ее сентиментальностью, но не стал перечить желаниям своей будущей жены.
      Эрни шла впереди новобрачных и посыпала тропинку лепестками роз. Ее родители хотели немедленно сообщить всем, что она их общий ребенок, но Джулия уговорила их подождать.
      – Вы же не хотите, чтобы малышке наговорили всяких гадостей! Пусть Андрэ подождет немного для приличия, а потом официально удочерит ребенка Шона. Сама она знает теперь, кто ее отец, и он знает, и все, кому надо, тоже знают…
      Они согласились последовать мудрому совету Джулии.
      Теперь, когда Дайана стояла под руку с гордым Райли О'Ши, она думала только о счастье, которое ждет ее впереди.
      – Я хорошо выгляжу? – шепотом спросила она у отца.
      – Ты просто красавица! Андрэ – счастливый человек, и он знает об этом. Посмотри на него. Не может отвести от тебя взгляд!
      – Я так люблю его, папа! Пожалуйста, благослови нас.
      – Уже благословил, моя дорогая! А теперь слушайте слова, которые люди говорят в таких случаях.
      Наконец отец Перкинс произнес магическую фразу:
      – А теперь объявляю вас мужем и женой!

       Новогодняя ночь 1989
      Я подняла голову с груди Харрисона и прислушалась к стуку колес поезда, прогрохотавшего в миле отсюда.
      – Железная дорога никогда не заменит пароходов, – сказала я не совсем своим голосом. – И Райли понравится стетсоновская шляпа, которую Диди купила ему на Рождество.
      Харрисон приподнялся на локте и посмотрел на меня.
      – Дай-ка я угадаю. Ты снова была в этом своем мире. Чем там теперь занимается Дайана?
      Почему-то я не хотела ему рассказывать об этом, ведь Дайана раскрыла мне свою душу.
      – Думаю, с ней все будет хорошо. Ее отец выжил, и я почему-то думаю, что когда Андрэ вернется домой, они будут, наконец, вместе.
      – Андрэ и Райли?
      Я шлепнула его по спине.
      – Андрэ и Дайана, дурачок.
      Я посмотрела на себя и вдруг поняла, что кроме простыни на мне ничего не было.
      – Харрисон, что ты сделал с моим нижним бельем?
      – Ну, конечно же, сам его надел.
      На этот раз он получил шлепок побольнее.
      Он очень медленно потянул с меня простыню.
      – Думаю, между нами почти все кончено, – сказала я, когда он привлек меня к себе.
      Он был просто ошарашен.
      – Что ты имеешь в виду? Как это кончено, когда все только что началось?
      – Я имею в виду нас с Дайаной. Я почувствовала это сейчас. Знаешь, как будто читаешь последнюю главу книги.
      – Чтение книг в постели оставь для тех, кто спит один. О нас с тобой этого сказать нельзя. Так давай же воспользуемся этим!
      Что мы и сделали.
      Харрисону показалось немного странным то, что я хочу уйти до рассвета, но он не стал возражать.
      – А я-то мечтал, что мы с тобой примем совместные новогодние решения за завтраком.
      Но мне просто необходимо было пойти на гору Дайаны, и я ему так и сказала.
      Я отправилась на наше маленькое кладбище, постояла немного у могилы Шона Макафи, потом – Селесты.
      Дольше всего я стояла у надгробья нашей Диди.
      – Не покидай меня навсегда, пожалуйста, – прошептала я.
      Я по сей день не знаю, что мной руководило, но в то утро я поднялась на гору и достала свой портативный магнитофон. Я записала все, что случилось в тот день.
      Когда я запела «О, Бренди», которую знала всегда и останавливалась в конце каждой строчки и ждала эхо, которое чисто повторяло за мной каждую строчку.
      – О Дайана, мне будет тебя так не хватать! Я почувствовала холодок, предвещающий мое последнее путешествие в мир Дайаны. Я оказалась на празднике в честь ее восьмидесятилетия. Она была окружена внуками и правнуками. «Андрэ, – с грустью подумала я, – где Андрэ?»
      Дайана опиралась на трость, подаренную ей одним из правнуков. К ней подошел ее сын Поль.
      – Мама, ты устала? Отвести тебя в твою комнату?
      Он больше всех остальных детей был похож на ее любимого мужа внешне и меньше всех по характеру.
      – Конечно, я устала, но у меня нет желания никуда уходить. Ты выполнил то небольшое поручение, которое я тебе дала?
      – Железная коробка? Конечно, мама. Я завернул ее в бумагу и положил вместе с другими подарками. Она выдержит любую погоду, даже если будет очень долго храниться на улице. А что ты собираешься положить туда? Свои любовные письма?
      Но тут Поль заметил, что серебряная чашка матери пуста, и пошел к столу, чтобы принести ей еще мятного джулепа.
      Она была рада, что он ушел, не дождавшись ее ответа. Дневник, в котором она сделала последнюю запись в ту ночь, когда умер Андрэ, был готов к похоронам. Как и она сама. Она подозвала к себе свою правнучку Жермен, внучку Эрни, которая больше всех из ее многочисленного потомства похожа на нее, и попросила ее принести подарок Поля. Когда девочка выполнила эту ее просьбу, она тут же дала ей другое поручение.
      – Пойди, пожалуйста, в мою спальню и открой средний ящик стола. Там ты найдешь книгу в кожаном переплете. Она под томиком Конриджа. Принеси мне обе книги, но никому их не показывай. Никому, поняла?
      Как только ее правнучка скрылась из вида, Дайана быстро села. В последние несколько недель она стала все чаще возвращаться в прошлое.
      – Джулия? Что ты здесь делаешь? Я думала, вы с папой будете заняты твоим новым салуном.
      – Ах, мы с твоим папочкой повеселились! Он немного пережил меня на этой земле. Но теперь мы снова вместе и уже никогда не расстанемся!
      – Я так устала, Джулия, так устала! Почему я не могу уйти так же, как вы все? Я знаю, Андрэ ждет меня. Но мне нужно что-то сделать до того, как я уйду… Джулия? Джулия?
      – Бабушка, ты разговаривала сама с собой.
      Дайана резко выпрямилась.
      – Да? Ну, ты знаешь, все старики такие… А ты принесла их.
      Она отложила томик стихов и любовно погладила кожаную книгу, в которой была записана вся ее жизнь.
      – А теперь – самое интересное. Мы с тобой должны уйти отсюда, чтобы никто не заметил. Ты понесешь эту коробку. И давай отдыхать иногда своей бабушке, слышишь?
      Гора показалась ей недостижимо высокой, но Дайана собрала свои последние силы и пошла вперед. Когда они добрались до вершины, она едва могла дышать. Она прислонилась спиной к дубу и показала своей спутнице развалины самого первого ее заводика.
      – Вот где все это начиналось.
      А мысленно добавила: «И здесь же все это закончится».
      – Это старое дерево переживет нас всех.
      – А что ты будешь делать с этой коробкой?
      – А вот что: видишь дупло в дереве?
      – Ага. Ты хочешь спрятать там свое сокровище?
      Дайана кивнула, улыбнувшись слову «сокровище». Ну что ж, может быть, ее дневник и станет сокровищем когда-нибудь для нужного человека.
      – А ты можешь придумать место надежнее? – спросила она.
      – Дома продаются или разрушаются, но эта древняя гора… спасибо, дорогая. А теперь подойди ко мне, и я спою тебе песню. Пой вместе со мной. Ветер отнесет нашу песню в долину, и она навсегда станет частью Монкера!
      Когда последняя нота «О, Бренди» затихла в ночи, Дайана закрыла глаза.
      При появлении Поля Жермен приложила к губам пальчик.
      – Ш-ш-ш. Она спит. Бабушка спит.
      Поль увидел, что ребенок сказал правду, и отослал ее к другим детям. Потом он подошел и поцеловал Дайану в остывающий лоб. Он поднял ее на руки и понес вниз с горы, которая была залита розовым отсветом последнего заката Дайаны Деверо.

      «Дуб!» – Я очнулась от своего долгого сна. Как же я могла забыть об этом дубе?
      Я встала и надела свой лыжный костюм. Я очень нервничала. У меня было такое чувство, что жизнь Дайаны имела какое-то отношение к настоящему. Но почему я так боюсь? Я ведь знаю, что найду в дупле старого дуба.
      – Дайана, – прошептала я, приближаясь к горе. – Я боюсь, но не знаю почему… Пожалуйста, не покидай меня!
      Я почувствовала знакомый холодок и поняла, что она рядом. Это придало мне смелости, и я направилась прямо к старому дубу и просунула руку в дупло, чтобы найти там древнюю коробку.
      Но это было не все, что я обнаружила. Посмотрев в дупле, я обнаружила те приглашения на свой день рождения, которые Селеста «отправила по почте», когда ей было пять лет. Потом я нашла свое старое любовное письмо Рони Милсену и захихикала, увидев, что на нем стоял отпечаток губной помады, изображавший мой поцелуй.
      Я нашла и еще кое-что, но смеяться мне сразу же расхотелось.
      Это была завернутая в целлофан книга, которая не принадлежала ни к эпохе Дайаны, ни к моему детству.
      – Селеста, – прошептала я. – Это она спрятала здесь книгу.
      Моя сестра была единственным человеком, кто кроме меня знал об этом «почтовом ящике».
      Я решила, что мой друг шериф заслужил небольшую награду – раскрыть одну из самых больших преступных группировок на Юге. В обмен на то, чтобы ни меня, ни мою семью не коснулось последовавшее за всем этим расследование. Лэйни Форд «нашел» маленькую черную книжицу на пассажирском сидении в своей машине.
      К тому времени, когда эта история попала в газеты, половина политических деятелей Луизианы были под арестом или высланы из страны.
      Я была довольна тем, что все это обнаружилось благодаря мне, Селесте и Дайане, но сейчас у меня было одно дело личного характера. Я поместила маленькое объявление в «Нашвилл Бэннер» и принялась ждать. Получив ответ, я отправилась в «Пыльные дороги», заказала пива и подождала еще немного.
      Наконец к моему столику подошла стройная девушка с коротко подстриженными темными волосами.
      – Привет, Селеста, – сказала я с едва заметной дрожью в голосе. – Думаю, тебе не помешает выпить.
      Это она была на горе в ту ночь, когда я подумала, что видела привидение Дайаны.
      – Я подумала, что дуб будет самым идеальным местом. Я не могла отнести ее в полицию. Я уже не знала, кому верить. Фэйбл, я была так напугана! Ройс договорился с обоими игроками, и им всем нужна была эта книга. Я не поверила сначала, когда он заставил меня поехать с ним на встречу с этими людьми в Ки Весте. Я сказала ему, что они не отпустят нас живыми, а если даже отпустят, то те, кого мы обманули, все равно достанут нас. Ну, а когда я поняла, что он хотел обмануть обе стороны, я решила, что мне пора выбираться из всего этого?
      – Почему ты стала наркоманкой?
      Селеста высморкалась.
      – Ты совершенно не знала этого человека, никто из нас не знал, и в самой меньшей степени его знала я… У него абсолютно не было ни чувств, ни моральных принципов. Фэйбл! Он мог использовать меня в своих целях, управлять моими эмоциями… Ты знаешь, что он был женат на женщине из семьи с большими политическими связями, которые были ему нужны? Он бросил ее в брачную ночь, и она все время думала, что он мертв.
      Я кивнула.
      – Ему пришлось исчезнуть, чтобы на него не надели туфли из цемента.
      – Продолжай.
      – А кокаин – это не самое страшное, что он со мной сделал. Понимаешь ли ты, что он задумал жениться на мне еще до того, как встретил тебя?
      – Да, но сейчас это уже не так больно.
      – Он увидел меня на каком-то конкурсе и решил, что я как раз подхожу на роль наживки в некоторых его сделках.
      Селеста отвернулась.
      – Он использовал меня как… как дополнительную премию в сделке… Это было ужасно!
      – И ты позволила ему это?
      – К тому времени я уже крепко запала на кокаин, очень крепко. Я согласилась делать все, что он от меня хотел, когда он не давал мне мою дозу, и, Фэйбл, это было так омерзительно!
      Я взяла ее за руку.
      – Наконец я собрала остатки мужества и решила пойти в полицию. Он узнал и показал мне видеозапись, которую он сделал обо мне при совершенно… совершенно ужасных обстоятельствах! О, Фэйбл, он был таким ужасным, просто дьявольски ужасным!! И все равно, в первое время было это… это возбуждение… Ты же знаешь, во что превратилась моя жизнь, когда я проиграла последний конкурс! У меня ничего не было. Не могу поверить, что говорю это, но мне нравилось быть «на грани» (сначала). И Ройс понял это. Когда он делал мне предложение, он сказал, что я больше похожа на него, чем ты, что ты не сможешь выдержать той возбуждающей, полной опасностей жизни, которую он для себя выбрал. И он был прав! Сначала мне это безумно нравилось. Все было так таинственно: мы скрывались, встречались с опасными людьми и все время боялись, что в любой момент нас могут убить! Но это было, конечно, до того, как он стал «сдавать меня напрокат» своим особым знакомым.
      – Ройс действительно умер, ведь так?
      Она кивнула.
      – А как же тебе удалось спастись? Что случилось на той яхте?
      – Думаю, мне просто не суждено было умереть в ту ночь. Понимаешь, это было частью плана Ройса. Он сказал, что, как только мы получим все деньги, мы немного отплывем от них, возьмем ялик, и пусть «Скиталец» взрывается, но без нас. Люди подумают, что мы погибли, и мы сможем начать новую жизнь. Он поставил таймер на взрывном устройстве на час после завершения сделки. У меня были две книжки в карманах ветровки: настоящая и поддельная, которую я должна была им отдать.
      Она закрыла лицо руками.
      – Фэйбл, я знаю, он хотел и меня тоже обмануть. Я дождалась, когда он спустился вниз, чтобы поставить таймер, села в лодку и поплыла. Я до смерти боялась мужа!
      – Но что случилось потом? Почему план Ройса не сработал?
      – Я отплыла на две мили и увидела взрыв. Я посмотрела на часы и поняла, что случилось. Мы ездили в Алабаму по делам, и я перевела наши часы на центральное время, чтобы мой муженек не опоздал на какую-нибудь встречу. Наверное, он не знал этого. Понимаешь теперь? Взрыв произошел на целый час раньше, чем было нужно Ройсу.
      – Мне жаль, Селеста.
      Она вытерла глаза и выпила пива.
      – Ты не представляешь, сколько раз я хотела дать тебе знать, что я не умерла. Но мне нельзя было рисковать. Этим людям все еще нужна была книга, и я знала, что они будут следить за мной.
      – Да, я знала об этом. Шериф Форд сказал мне, что ФБР подозревало, что Ройс устроил очередную свою «смерть», чтобы скрыться от этих людей, но они-то, наверное, тоже это подозревали.
      – Они не нашли ни его, ни меня, поэтому решили, что ты – их единственная надежда.
      – Но скажи на милость, зачем ты взяла эти вещи из своего дома?
      – Не знаю. Просто глупость какая-то! Я жила в одном доме у наркоманов и чувствовала, что потихоньку превращаюсь в ничто. Не знаю… Эти фотографии, платье… Они напоминали мне то время, когда я была кем-то. Но нашу с Ройсом фотографию я порвала на мелкие кусочки.
      Она рассказала мне, что пожив немного в том притоне, решила бросить наркотики.
      – И что же теперь? Ты приходишь домой и говоришь родителям: «Привет, дорогие, я снова дома!»?
      – Знаешь, я столько думала об этом. Фэйбл, у меня никогда не было возможности быть собой! Я всегда была тем, чем хотел меня видеть кто-то другой – сначала отец, потом Ройс… Думаю, мне нужно еще немного остаться «мертвой», пока я не пойму, кем я хочу быть на самом деле.
      Я не пыталась переубеждать ее, потому что была полностью согласна с ней.
      – У тебя действительно все в порядке теперь с наркотиками?
      Она кивнула, и я ей поверила.
      – Но ты хоть со мной будешь поддерживать связи?
      – Ну, конечно. Ведь я могу тебе понадобиться.
      Я чуть не расплакалась. Сестры должны быть добры друг к другу. В тот момент я поклялась, что когда у нас с Харрисоном будут дочери, – чьи имена я, кстати, уже выбрала, – я уж позабочусь о том, чтобы они любили друг друга, как полагается сестрам.
      – Слушай-ка, мне хочется петь. Как ты думаешь, эти люди не будут против, если я просто встану и спою?
      Но меня уже узнали и начали аплодировать.
      Я поднялась на сцену и спела «Женщину с горы виски» так, как никогда раньше не пела. Может быть, Дайана Деверо и передала свою внешность Селесте, но я-то знаю, кому она подарила свой музыкальный дар.

      Мои четырехлетние дочки – близнецы Дайана и Аурэлия, и я только что вернулись из путешествия в горы.
      Мои мысленные экскурсии в прошлое прошли, и я прочно обосновалась в настоящем. И была счастлива, могу добавить!
      Я позвала Азалию и спросила, не звонил ли Харрисон. Я не поехала с ним в эту деловую поездку, потому что была беременна номером три.
      – Нет, а угадай, кто к нам пришел?
      – Сюрприз!
      Из-за широкой спины негритянки вышла Селеста.
      Мы смеялись и плакали, плакали и смеялись. Она рассказала мне, что навестила мать, которая уединилась в своем собственном мире после смерти отца.
      – Ну, расскажи теперь все о себе.
      Мы с сестрой договорились не трогать старых ран и шрамов. Последние несколько лет мы общались только письмами и звонками. Наши психиатры решили, что личную встречу следует отложить, пока мы обе не будем к ней готовы.
      Когда Азалия повела детей в ванну, мы с Селестой пошли на наше семейное кладбище. Я знала, что она хотела поговорить со мной о том дневнике, который я отослала ей по почте.
      – Она была удивительной женщиной, правда? Когда я прочитала дневник, я почувствовала, что знаю ее.
      Я ничего не сказала. Мне не хотелось рассказывать Селесте, как хорошо мы с Дайаной знали друг друга.
      – Все говорят, что ты очень на нее похожа, – сказала я.
      – А та грустная девочка, о которой она писала? Это ведь ты, правда?
      – Думаю, да.
      – А теперь посмотри на себя, – улыбнувшись сказала Селеста. – Ты счастлива, у тебя есть замечательный муж, который обожает тебя, двое очаровательных малюток и еще один на подходе, и отличная карьера!
      – Ну, не прибедняйся, у тебя дела не хуже. Моя сестра еще никогда не была такой красивой и преуспевающей. Она управляла заводом по производству виски, а теперь уже стала президентом всей компании.
      Мы перешли к другой могиле. Селеста смотрела на надгробный камень, на котором стояло ее собственное имя.
      – Это было так странно, – произнесла она – придти сюда ночью и увидеть свою собственную могилу… Знаю, положив цветы, я рисковала, но чувствовала себя такой забытой и одинокой…
      – Я стерла дату твоей смерти, – сказала я ей. – Я очень суеверна в этих вопросах!