А еще темные, резиновые. Она вспоминает, как своими ручонками в рукавичках вынимала из портфеля предметы из нержавеющей стали и рассматривала их на не очень ярком зимнем солнце: расширитель, кривая игла для наложения швов, приспособление для выскабливания, шприц, тюбики с гелем, электроды… Мать оттаскивает Наджью за меховой капюшон, вырывая у нее из рук металлические и резиновые предметы, отшвыривая дочь на садовую дорожку. Она падает на жесткий от мороза гравий, раздирает о камешки теплые штанишки, оцарапывает колени.

Изящные ветви абрикосовых деревьев опутывают Наджью и вбрасывают ее в чужие воспоминания. Она никогда не бывала в этом коридоре из бетонных блоков с зеленым полом, но прекрасно знает о его существовании. Перед ней в прямом смысле слова плод настоящей фантазии. Коридор напоминает те, что можно увидеть в больнице, но здесь отсутствует специфический больничный запах. Зато есть большие стеклянные вращающиеся двери, как в клиниках. Краска на ручках облупилась: это говорит о том, что здесь часто проходят люди, но в данный момент в коридоре только Наджья. С одной стороны холодный ветер дует сквозь жалюзи, с другой – двери с именными табличками и номерами. Наджья проходит сквозь одну пару дверей, потом через вторую, через третью. С каждым шагом все громче становится какой-то шум, рыдания, плач женщины на последнем пределе отчаяния, там, где уже не остается места для стыда и чувства собственного достоинства. Наджья идет в том направлении, откуда доносится плач. Она проходит мимо больничной каталки, которую кто-то бросил у дверей. На каталке завязки для лодыжек, запястий, поясницы. Для шеи. Наджья проходит через последние двери. Плач переходит в истерические всхлипы. Он раздается из-за последней двери слева. Наджья распахивает ее и удерживает, несмотря на тугую пружину.

Середину комнаты занимает стол, а середину стола – женщина. Микрофон, находящийся рядом с головой женщины, подсоединен к записывающему устройству. Женщина совершенно голая, а ее руки и ноги привязаны к кольцам по углам стола. У нее ожоги, следы от сигарет – на груди, на внутренней стороне бедер, на выбритом лобке. Блестящий хромированный расширитель открывает ее влагалище взору Наджьи Аскарзады. У ног женщины сидит мужчина во врачебном халате и зеленом пластиковом фартуке. Он заканчивает смазывать контактным гелем короткую электрическую дубинку, раздвигает расширитель до максимума и просовывает дубинку между стальными краями. Вопли женщины становятся нечеловеческими. Мужчина вздыхает, оглядывается на дочь, поднимает брови в знак приветствия и продолжает свои действия.

– Нет!.. – кричит Наджья.

Она видит какую-то белую вспышку, вокруг нее все ревет, словно уже настал конец света, ее кожа мерцает от синэстетического шока. Наджья чувствует запах лука, каких-то храмовых благовоний, сельдерея и ржавчины и приходит в себя на полу студии «Индиапендент». Над ней склоняется, присев на корточки, Тал. Ньют держит ее хёк в руке. Разрыв связи. Нейроны безумствуют. Губы Наджьи Аскарзады движутся, она пытается говорить. Девушка должна многое высказать, задать массу вопросов, но не может: ее выбросило из иного мира.

Тал протягивает свою изящную руку, настойчиво зовет ее куда-то.

– Пойдем, дорогуша, нам пора.

– Мой отец, он сказал…

– Он много чего сказал, детка. Не хочу знать… пусть все остается между вами. Нам нужно уходить…

Тал хватает Наджью за руку, тащит, пытается поднять ее, а она продолжает лежать в неуклюжей уродливой позе на полу. Ньют прорывается сквозь всплеск воспоминаний: абрикосовые деревья зимой, открывающийся мягкий черный портфель, пробег по коридору, комната со столом посередине и хромированным записывающим устройством.

– Он показал мне отца. Он перенес меня в Кабул, он показал мне отца…

Тал выводит Наджью через аварийный выход на грохочущую под их шагами железную лестницу.

– Я уверен, он показал вам все, чтобы заставить болтать как можно дольше, чтобы карсеваки смогли отыскать нас здесь… Звонил Панде, говорит, что они приближаются. Детка, ты слишком доверчива. Я ньют, я никому не доверяю. Теперь идем, если не хочешь кончить, как наша благословенная госпожа премьер-министр.

Наджья бросает прощальный взгляд на экран монитора, на хромированную дужку хёка, лежащего на столе. Иллюзии, призванные успокоить совесть… Девушка следует за Талом, как маленькое дитя.

Аварийная лестница напоминает стеклянный цилиндр из дождя. Создается впечатление, что находишься внутри водопада. Рука об руку Наджья и Тал спускаются вниз по железным ступеням по направлению к горящей зеленым светом табличке «Выход».

Томас Лалл ставит на стол последнюю из трех фотографий. Лиза Дурнау замечает, что он поменял их местами. Теперь последовательность такая: Лиза, Лалл, Аж. Обычный карточный фокус.

– Я все больше склоняюсь к мысли, что время превращает вещи в свои противоположности, – говорит Лалл.

Лиза Дурнау смотрит на него поверх щербатого стола из меламина. Кораблик, следующий по маршруту Варанаси – Патна, предельно перегружен, все углы и закутки заняты женщинами, прячущими лица, громадными тюками и замызганными ребятишками, глазеющими по сторонам с открытыми от удивления ртами. Томас Лалл помешивает чай в пластиковой чашке.

– Помнишь в Оксфорде… как раз перед…

Он не договаривает и качает головой.

– Я все-таки не позволила расклеивать гребаные «кока-кольные» баннеры на «Альтерре».

Тем не менее Лиза ничего не рассказывает Томасу о тех страхах, которые возникли у нее относительно вверенного ей мира. Она ненадолго окунулась в «Альтерру» в консульском отделе, когда ожидала получения дипломатического статуса. Пепел; почерневшие, обгорелые камни; небо как после ядерного взрыва… Ничего живого… Мертвая планета… Мир столь же реальный, как и любой другой в философии Томаса Лалла. Но сейчас Лиза не способна думать о нем, ощущать его, горевать о его трагической судьбе. Она полностью сосредоточена на том, что лежит перед ней на столе. Однако где-то в глубинах ее сознания затаилось подозрение, что гибель «Альтерры» каким-то загадочным образом связана с людьми на фотографиях и их жизнью.

– Боже, Лиза Дурнау! Чертов почетный консул…

– Тебе больше нравился тот полицейский участок?

– Но ведь ты же отправилась для них в космос.

– Только потому, что они не смогли найти тебя.

– Я бы не полетел.

Она вспоминает, как нужно на него смотреть. Томас беспомощно поднимает руки.

– Хорошо, я мерзкий лжец. – Человек, сидящий на противоположном конце их стола, таращится на американца, склонного к такой самокритике. Лалл осторожно, даже с благоговением, касается каждой фотографии. – Я ничего не могу сказать по их поводу. Извини за то, что тебе пришлось проделать такой громадный путь, чтобы получить подобный ответ, однако ничем не могу помочь. Но, может быть, у тебя самой есть ответ? Ведь здесь есть и твоя фотография. Единственное, что я все-таки могу сказать наверняка: там, где было две тайны, теперь осталась одна.

Лалл вынимает палм, находит украденную им фотографию головы Аж изнутри, мерцающую плавучими дийя белковых процессоров, и ставит рядом со снимками со Скинии.

– Думаю, мы можем заключить некое подобие сделки. Помоги мне найти Аж, и я выдам тебе все свои соображения насчет Скинии.

Лиза Дурнау извлекает «Скрижаль» из мягкой кожаной сумки и ставит ее рядом с собственным изображением, полученным на Скинии.

– Ты вернешься со мной?

Томас Лалл отрицательно качает головой.

– Нет, не пойдет. Назад я не поеду.

– Но ты нужен нам.

– Вам? Сейчас ты скажешь мне, что мой долг как человека и гражданина не только Америки, но и всего мира, состоит в том, чтобы принести в жертву личные интересы ради столь эпохального события, как контакт с внеземной цивилизацией?

– Да пошел ты, Лалл…

Лиза добавляет нецензурное слово.

Человек на противоположном конце стола таращится в их сторону, будучи не в силах поверить, что подобное может исходить из уст женщины. Судно дергается, столкнувшись с каким-то затонувшим объектом.

Сегодняшним дождливым утром судно, идущее на Патну, представляет собой нечто, похожее на контейнер для перевозки беженцев. Варанаси пребывает в судорогах. Отголоски того, что произошло на развязке Саркханд, разошлись по всему городу, кристаллизовав застарелую вражду и ненависть. Теперь охотятся уже не только за ньютами, но и за мусульманами, сикхами, европейцами, американцами. Город Шивы бьется в конвульсиях, требуя все новых жертв. Американские морские пехотинцы сопровождали дипломатический автомобиль от полицейского участка через наспех возведенные бхаратскими военными пропускные пункты. Томас Лалл пытался понять причину такого внимания к себе со стороны американского правительства, пока джаваны и морские пехотинцы мрачно созерцали друг друга. Звуки сирен заполняли ночной город. У них над головой постоянно маячил вертолет.

Конвой промчался мимо нескольких разграбленных магазинчиков. Их стальные ставни были вырваны с корнем или вдавлены внутрь окон. Мимо проехал пикап «ниссан», забитый молодыми карсеваками. Ребята наклонились, чтобы повнимательнее разглядеть, кто сидит в посольском автомобиле. Их глаза полны ненависти. В руках у них тришулы, садовые вилы, какие-то старинные кинжалы. Водитель бросил на них злобный взгляд, нажал на педаль и поехал дальше, истошно сигналя. Повсюду запах гари и воды.

– А ведь Аж где-то там, – говорит Лалл.

Когда судно вошло в док, шел сильный дождь, смешавшийся с дымом, но горожане потихоньку вылезали на улицы, выглядывали из дверей, поспешно проскакивали мимо сожженных «марути» и разграбленных мусульманских магазинов. По широким магистралям сновали фатфаты. В любых условиях надо зарабатывать на жизнь. Город, на несколько часов задержавший дыхание, теперь позволил себе медленный судорожный выдох. Большая толпа спускалась по узким улицам к реке. С ручными тележками и целыми подводами, на перегруженных рикшах и в фатфатах, на сигналящих «марути», в такси и на пикапах мусульмане бежали из города. Томас Лалл и Лиза пробирались вперед среди бесчисленных уличных пробок. Многие, отчаявшись, бросали средства передвижения и тащились пешком с драгоценными пожитками: компьютерами, швейными машинками, токарными станками, громадными тюками с постельными принадлежностями и одеждой.

– Я встречался с Чандрой в университете, – сообщил Томас Лалл, когда они наконец пробрались сквозь массу брошенных рикш и вышли на гхаты, где у самого края реки несколько отдельных потоков беженцев слились в единую громадную ведическую орду. – Анджали и Жан-Ив работали в лаборатории, занимавшейся изучением возможности создания интерфейса «человек-сарисин». Говоря точнее, включением матриц с белковыми чипами в нейронные структуры, прямым соединением компьютера с мозгом…

Лиза Дурнау изо всех сил старается не потерять Лалла в толпе. Его ярко-голубая пляжная рубашка, словно маяк, мелькает среди тел и вещей. Стоит споткнуться на каменных ступеньках – и тебя растопчут.

– …Адвокат дал Аж фотографию. На ней она изображена после какой-то операции вместе с Жан-Ивом и Анджали. Я узнал местность, где был сделан снимок. Это Патна. А потом я кое-что вспомнил. Кое-что из того времени, когда я еще работал в пляжных клубах. Там было много эмотиков и людей, ими торговавших. Большая часть дури, конечно, привозилась из Бангалора и Ченнаи, но встретил я там и одного парня, который привез товар с севера, из зоны свободной торговли в Патне. Они продают там то же самое, что и в Бангалоре, но за четверть цены. Тот парень совершал поездки туда раз в месяц и как-то рассказал мне об одном то ли враче, то ли знахаре, который делает в Патне радикальные операции мужчинам и женщинам, не желающим быть мужчинами и женщинами. Я думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.

– Да, делает из них ньютов, – кричит Лиза поверх множества человеческих голов.

Команда судна загородила и опечатала воротца, ведущие к пристани, а теперь принимает деньги из рук, просунутых сквозь решетку, и пропускает беженцев. Лиза прикидывает, что они находятся примерно на полпути к воротам, но она уже начинает уставать.

– Да-да, ньютов, – кричит Лалл. – Тут весьма отдаленная связь, но если я прав, это как раз и есть отсутствующее звено…

Звено чего? – хочется спросить Лизе Дурнау, но толпа теснит ее и несет дальше. С каждой секундой на судно набивается все больше и больше народу. Беженцы стоят по пояс в воде Ганга, протягивают матросам маленьких детей, но те без всякого снисхождения отталкивают их шестами.

Томас тянет Лизу к себе. Им удается пробиться в начало очереди. Стальные воротца открылись, стальные воротца закрылись… Человеческие тела теснятся у загородки.

– Зеленые есть?..

Лиза копается в сумочке и находит триста долларов в дорожных чеках. Лалл машет ими в воздухе.

– Доллары США! Доллары США!..

Стюард манит его. Команда отбрасывает от сходней теснящуюся толпу.

– Сколько вас?

Томас Лалл поднимает два пальца.

– Заходите быстрее!..

Они протискиваются сквозь щель, специально оставленную для них в воротцах, взбегают по трапу. Десять минут спустя до предела переполненное судно отходит от берега. Лиза Дурнау смотрит в окно, и толпа начинает напоминать ей большой комок запекшейся крови.

В битком набитом салоне она открывает перед Лаллом свою «Скрижаль». Он листает страницы с данными.

– Ну и как оно было в космосе?

– Душно. Утомительно. Большую часть времени не можешь прийти в себя. По сути, не видишь ничего интересного.

– Слегка напоминает рок-фестиваль. Значит, ты считаешь находку артефактом внеземной цивилизации? Но если Скинии семь миллиардов лет, почему же мы повсюду не видим инопланетян, ее создавших?

– Вариант парадокса Ферми: если инопланетяне существуют, то где они?.. Давай будем исходить из следующего: если мы предположим, что создатели Скинии распространялись по вселенной со скоростью одной десятой процента от скорости света, через семь миллиардов лет они колонизировали бы пространство до галактики в созвездии Скульптора.

– Не было бы ничего, кроме них…

– Но мы находим только маленький паршивенький астероид? Не думаю. И еще один дополнительный момент: если он действительно в два раза старше Солнечной системы…

– Откуда они знали, что через много миллиардов лет мы найдем их артефакт?..

– …и что это облако звездной пыли когда-нибудь породит тебя, меня и Аж… Мне кажется, мы можем отбросить теорию о пришельцах. Вторая гипотеза: мы имеем дело с посланием от Господа Бога.

– Ну, Лалл, прошу тебя!

– Могу поспорить, что за молитвой перед завтраком в Белом доме такой слушок настоятельно распространяется. Конец света близок.

– В таком случае нам придется отказаться от рационального взгляда на мир. И снова возвратиться в Эпоху Чудес.

– Совершенно верно. Мне бы не хотелось считать, что моя жизнь ученого была пустой тратой времени. Поэтому я склонен придерживаться теорий, которые сохраняют хоть толику рациональности. Третья гипотеза: другая вселенная.

– Подобная мысль и мне приходила в голову, – замечает Лиза Дурнау.

– Если кто-то и знает, что там, в Поливерсуме, творится, то это ты. Результатом Большого Взрыва стало не только расширение, но и разделение вселенной на ряд отдельных вселенных, и в каждой из них имеются свои физические законы, слегка отличающиеся от законов во всех остальных мирах. Существует определенная вероятность того, что есть по крайней мере еще одна вселенная с Аж, Лаллом и Дурнау.

– Увиденных семь миллиардов лет назад?

– Все дело в разных физических законах. Время движется быстрее.

– Гипотеза номер четыре…

– Четвертая гипотеза: все это – лишь игра. Точнее, имитация. В своей основе физическая реальность представляет собой некий набор правил и вариантов их применения – применения тех простых программ, из которых и возникает вся немыслимая сложность. Компьютерная виртуальная реальность выглядит точно так же… Всю свою жизнь я говорю о чем-то подобном, Лиза. Но здесь-то собака и зарыта. Мы оба – подделки. Повторные прогоны на конечном компьютере в Пункте Омега в конце пространства-времени. Всегда будут шансы в пользу того, что наша реальность всего лишь повторной прогон, а не оригинал.

– И в системе появились ошибки. Наш таинственный астероид возрастом в семь миллиардов лет…

– Некий новый поворот сюжета.

Мимо проходит продавец чая. Он покачивает электрическим самоваром из нержавеющей стали и распевает мантру: чай, кофе… Томас Лалл покупает у него чашку свежего чая.

– Не представляю, как ты можешь пить эту дрянь, – говорит Лиза.

– Гипотеза номер пять. Для загадочного артефакта внеземной цивилизации астероид несколько громоздок. Мне приходилось видеть более убедительные образцы вещей подобного сорта в «Городе и деревне».

– Мне кажется, я поняла, что ты хочешь сказать. Складывается впечатление, что мы могли создать нечто подобное, если бы хотели направить послание самим себе.

– Нечто такое, что никак нельзя проигнорировать. Астероид, который может столкнуться с Землей, но в самый последний момент сходит с опасной орбиты.

Лиза задумывается.

– Это что-то из нашего будущего.

– Думаю, из очень недалекого. Полагаю, нечто подобное будет вполне достижимо через какую-нибудь пару столетий.

– Значит, мы имеем дело с предупреждением?

– Зачем же еще отправлять что-либо назад? Только для того, чтобы изменить историю. Наши прапрапраправнуки столкнулись с чем-то таким, с чем они не в состоянии справиться. Но вот если бы им можно было вернуться на парочку столетий назад и кое-что изменить…

– Не могу себе представить, с чем таким неразрешимым могли столкнуться потомки, если они способны посылать подобные объекты в прошлое…

– А я могу, – перебивает ее Томас Лалл. – С последней страшной войной между людьми и сарисинами. К тому времени, о котором мы сейчас ведем речь, мы уже будем иметь дело с поколением десять, которое по своим возможностям в сто миллионов раз превосходит поколение три…

– Это значит, что они будут действовать на том же уровне, что и коды Вольфрама-Фридкина, которые лежат в основе нашей физической реальности, – говорит Лиза Дурнау. – А тогда…

– Они смогут непосредственным образом воздействовать на физическую реальность.

– Ты говоришь уже о настоящей магии. Боже, о магии!.. Господи, Лалл, у меня есть серьезные возражения. Во-первых, они ведь забросили его на семь миллиардов лет назад…

– Какая-то гравитационная аномалия превратила облако космической пыли в то, что сейчас является Солнечной системой. А пролетающая мимо черная дыра могла бы создать фикспойнт пространственно-временного туннеля. По крайней мере посылая свой артефакт так далеко во времени, потомки знали наверняка, что он нас найдет.

– Ну что ж, неплохо, Томас. Тогда попробуй ответить на это. Если данный артефакт рассматривать как послание, то оно, мягко говоря, несколько туманно. Почему бы просто не отправить нам нечто вроде «помогите, нас совсем затрахал Искусственный Интеллект, теперь по своим возможностям сравнимый с богами»?

– И каков, по-твоему, был бы результат? Нет, они рассчитывали на то, что к тому времени, когда мы сможем расшифровать послание, мы будем готовы действовать в соответствии с их пожеланиями.

– И все же ты не убедил меня, Томас. Даже при всем том, о чем мы сейчас говорим, при всех поколениях десять, пространственно-временных туннелях и при том, что, получив их послание, мы будем иметь фору перед ними, а они будут обречены, я все равно не могу понять самого главного: какое, черт возьми, отношение ко всему перечисленному имеем ты, я и восемнадцатилетняя девица, умеющая разговаривать с роботами?..

Томас Лалл пожимает плечами и широко улыбается, как бы говоря: не знаю, да это меня и не заботит. Подобная, столь характерная для него реакция всегда выводила Лизу из себя во время их бесчисленных дискуссий в прошлом.

Лалл демонстрирует на экране похищенные им изображения изнанки черепа Аж.

– Теперь твоя очередь.

– Хорошо. Но для меня здесь нет никакой тайны. Просто подтверждение. Тайна только в том, как девушке удалось остановить роботов авадхов. Итак, когда мы отбросим магию и Господа Бога, у нас останется чистая техника. И то, что там у нее внутри, тоже чистая техника, позволяющая человеческому мозгу вступать в непосредственный контакт с машиной. Она их просто «взломала».

– Никакого Бога, никаких богов, – повторяет Томас Лалл.

Лиза чувствует, как судно дрожит, замедляя ход и приближаясь к переполненным пристаням Патны. Сквозь стекло она видит безликие промышленные строения громадного города.

– Кстати, что она может видеть? Информационный ореол вокруг людей и предметов. Она видит птицу и тут же сообщает ее название и вид. Вообще-то это очень напоминает справочник «Птицы юго-западной Индии». На железнодорожной станции она говорит каким-то старикам, что их сын арестован, объясняет, на какой поезд нужно сесть, какого адвоката нанять, что, в свою очередь, очень похоже на уголовную хронику, на страницы ахмедабадской «желтой» прессы и на расписание мумбайской железной дороги. Другими словами, она очень смахивает на человека, мозг которого подключен к интернету.

Лиза легким движением касается призрачных изображений на «Скрижали».

– Вот в чем вся суть ее тайны. Я не знаю, кто она такая. Не знаю, каким образом Жан-Ив и Анджали впутались в эту историю, но знаю наверняка, что кто-то взял девушку и сделал из нее подопытного кролика, некую чудовищную экспериментальную модель для создания новой интерфейсовой технологии «человеческий мозг – машина».

Пассажиры зашевелились, собирая пожитки. Их недолгое путешествие по реке закончено, теперь им предстоит столкнуться с новым, незнакомым, чужим городом.

– До этого момента, Лиза, я с тобой согласен практически по всем пунктам, – говорит Томас Лалл. – Но здесь, как мне кажется, дело обстоит прямо противоположным образом.

Данная система создана не для взаимодействия человека с машиной. Мы имеем дело с системой, предназначенной для взаимодействия машины с человеческим мозгом. Аж – сарисин, вложенный в человеческое тело. Она первый и последний посланник третьего поколения человечеству. Вот по какой причине, как я полагаю, мы все трое находимся в Скинии. Нам послано предсказание. Назначена встреча.

Она – сирота в городе богов и потому никогда не бывает одинока. Боги стоят у нее за спиной, боги кружат вокруг головы, боги мельтешат у ног, боги раскрываются перед ней, словно миллионы дверей. Она поднимает руку, и десять тысяч богов разлетаются, чтобы собраться вновь. Все здания, все машины, все фонари и неоновые рекламы, все уличные алтари и светофоры полны богов. Она бросает взгляд туда, и ей открываются мельчайшие подробности в правах владельцев фатфатов, даты рождения и адреса водителей, номера их страховых свидетельств, банковских счетов, свидетельств об образовании, детали их уголовного прошлого, экзаменационные оценки детей и размеры обуви жен. Боги выходят один из другого, как в детских играх. Боги проникают один в другого, словно золотые нити, вплетаемые в шелк на ткацком станке. На ночном горизонте за золотистой дымкой усыпанная драгоценностями корона из божеств. Посреди шума и грохота автомобилей, звука сирен, человеческих криков, оглушительной музыки ей отчетливо слышен шепот девяти миллионов богов.

Здесь опасно, предупреждает ее бог переулка, отходящего с ярко освещенной улицы с чайными барами и закусочными. Она останавливается, как только слышит нарастающий рев мужских голосов, несущийся по узкому переулку. Впереди с яростными криками идут студенты-карсеваки. Она выбирает одного из пространства, заполненного богами. Это Мангат Сингал, студент инженерно-механического факультета Бхаратского университета. В течение трех лет он состоит оплачиваемым членом молодежного движения шиваджистов. Дважды арестовывался за участие в беспорядках на развязке

Саркханд. У его матери диагностирован рак гортани, возникший в результате неумеренного курения: скорее всего еще до окончания нынешнего года она опустится в священные воды Ганга. Иди туда, говорит ей бог у стоянки такси и показывает «марути», который находится на соседней улочке, но едет сюда. В чайных лавочках продавцы в панике сворачивают свою торговлю. Она слышит звон стойки, которую разбили карсеваки. Ущерб оценивается в двадцать тысяч рупий, сообщает ей бог страхования мелкого бизнеса. Однако названная сумма не выплачивается в случае причинения ущерба в ходе политических беспорядков. Ты дойдешь до своего такси через тридцать пять секунд. Здесь сверни налево. И она оказывается в нужном месте в тот момент, когда «марути» поворачивает из-за угла и останавливается, повинуясь ее жесту.

– Туда нельзя ехать, – говорит ей водитель, когда она называет ему адрес в районе трущоб.

– Я хорошо заплачу вам. – Торговый автомат здесь направо, сообщает бог магазинов. – Остановите здесь.

Карточка проходит в автомат легко – без всякого кода, без всяких вопросов, без какого бы то ни было сканирования. Сколько тебе нужно? – спрашивает бог электронной банковской системы. Она задумывает пятизначное число. Деньги так долго выходят из щели, что она начинает бояться, как бы водитель не уехал в поисках более надежного клиента. Но бог видеокамер, установленных на улицах, сообщает, что такси с номером VRJ117824C45 все еще ждет. Она забирает толстые пачки денег из банкомата и направляется к машине.

– Этого с вас будет достаточно?

Она сует горсть банкнот в лицо водителю.

– Детка, да за такие деньги я довезу тебя до Дели…

Водитель любит поболтать. Кругом беспорядки. Им бы только предлог найти. Только бы не учиться. А вот когда дело дойдет до поиска работы, тогда они пожалеют, да будет уже поздно. А вы, кажется, были замешаны в уличных беспорядках?.. Нет, молодой человек, мы не берем на работу хулиганов и головорезов. А Саджида Рана, наш премьер-министр? Кто бы мог подумать! Убита собственным охранником. Мама Бхарата. И что мы теперь будем делать? Об этом кто-нибудь подумал?.. И да помогут нам боги, когда мы уже не сможем больше сопротивляться, ведь авадхи катком прокатятся по нашим телам…

Аж наблюдает за тем, как боги громадными эскадронами, подразделениями и отрядами собираются у нее за спиной, образуя над городом светящееся полушарие. Она хлопает водителя по плечу. Тот от неожиданности чуть было не врезается в какой-то сарайчик из кирпича и пластика.

– С вашей женой ничего не случилось, она в безопасности и нынешнюю ночь проведет у матери, а как только все уляжется, вернется домой…

Вскоре после этого она выходит. Здесь богов совсем мало. Примерно столько же, сколько и звезд на здешнем ночном небе. Они в основном роятся вокруг больших желтых натриевых светильников на главных проспектах, над автомобилями, которые мчатся под дождем. Мерцанием они выдают свое присутствие вдоль коммуникационных кабелей, но трущобы дальше темны, лишены их священного присутствия. Шепот богов влечет Аж в темноту. Мир живет своей жизнью, город пылает огнями, но трущобы должны спать. Испуганное изумленное лицо взирает на нее из круглосуточной чайной. У продавца такой вид, словно он увидел джинна, явившегося из вихря. Иди до тех пор, пока не дойдешь до высокой опоры электропередачи, шепчет ей бог кабельного канала «Эм-ти-ви-Азия» с бледно-голубого экрана. Божества свисают с перекладин электрических мачт, словно листья с деревьев. Налево, говорят они. Туда, где две ступеньки ведут вниз и где вход прикрывает пластиковая тара из-под удобрений. Невозможно заблудиться даже в такой вонючей темноте, если твои провожатые – боги. Она чувствует контуры какой-то лачуги. Кусок пластика, заменяющий дверь, скрипит от ее прикосновения. Внутри кто-то просыпается. Именно сюда ведет ее информация из базы данных ДНК. Закат за спиной Аж озарен серовато-тусклым свечением, пробивающимся сквозь сияние богов. Аж поднимает пластиковый мешок и, пригнувшись, заходит внутрь.

Они кричат и стучат в двери целых двадцать минут, но добрый доктор Нанак сегодня не принимает посетителей. Двери опечатаны, люки задраены, на окнах ставни с большими медными замками. Томас Лалл стучит кулаком в дверь серого цвета.

– Ну же, открывай, черт тебя дери!..

В конце концов он начинает бросать в зарешеченные окна все, что попадает под руку. Лужицы на серой палубе становятся все больше и больше: дождь продолжает идти. Происходящее привлекает внимание австралийцев с соседней баржи. Два парня лет двадцати с небольшим в обтягивающих штанах до колен спускаются по трапу. Вода стекает с их светлых волос, но они идут под дождем так, словно это совершенно естественно. Лиза Дурнау, укрывшаяся под навесом, внимательно рассматривает парней. Их мускулатура поистине живописна.

– Дружище, неужели непонятно: если гуру нет, значит, его нет.

– Я видел, там внутри кто-то движется, – отвечает Томас Лалл и начинает кричать снова: – Эй!.. Я вас вижу! Вы ходите, у меня к вам есть несколько вопросов.

– Послушайте-ка, может, вы все-таки проявите уважение к желанию человека остаться одному, – замечает второй мускулистый парень. У него вокруг шеи спирали из резного нефрита на кожаном шнурке. – Гуру не дает интервью. Никому, нигде и никак. Понятно?

– Я вам не какой-нибудь журналистишко и не карсевак, – заявляет Томас и начинает взбираться на надстройку.

– Лалл! – кричит ему Лиза Дурнау.

– Нет, это уж слишком!.. – восклицает первый австралиец.

Парни хватают Лалла за ноги и стаскивают вниз. Профессор с глухим стуком падает на палубу.

– Вы явно злоупотребили нашим гостеприимством, – говорит австралиец с зеленой спиралью.

Они поднимают Лалла на ноги, заламывают ему руки и ведут к мостику, соединяющему баржи. Лиза Дурнау понимает, что пришло время для решительных действий.

– Нанак! – кричит она, стоя на мостике. За решеткой и грязным стеклом появляется человеческая фигура. – Мы не журналисты. Меня зовут Лиза Дурнау, а его – Томас Лалл. Мы хотим побеседовать с вами о Калки.