Глава 19

Гостиница «Нептун» находилась посередине огромного пустыря, раскинувшегося между неоновыми огнями деловой части города и темной пропастью порта. Вывеска «Комната с ванной — доллар пятьдесят» то потухала, то вновь загоралась, и это дерганье наводило на ассоциации с параличной старухой. Рядом со входом располагался бар, где за стойкой восседали матросы с небольшим количеством девиц. У них были полуночные лица. В холле не оказалось ни света, ни людей. Зелень помытых стен легла на лицо Молли смертельной бледностью, превратив ее темно-коричневые волосы в зеленовато-золотистые. Она привычно огляделась, словно это место было ей хорошо знакомо.

Из-за конторки выглянул ночной портье. Им оказался молодой человек с прогрессивной стрижкой — ежиком на макушке и длинными, свисавшими на уши волосами. Он носил алую рубаху и расписные подтяжки.

— Двойной номер? — произнес он нагловатым тенорком.

— Нет.

— Коли приволокете её в одинарный, все равно заплатите как за двойной.

— Я полицейский.

Он крякнул, провел пальцами по своему ежику и выпрямился, нацепив на физиономию подобие улыбки.

— Что ж сразу не сказали?

— У вас здесь остановился человек по имени Артур Лемп.

Парень оглянулся на доску с ключами.

— Его нет в номере.

— Когда он ушел?

— Не могу сказать. Вечером я его не видел. Предыдущим тоже.

— А когда?

— Похоже, что позапрошлым. Ведь вечера так похожи. — Он опустил руку ладонью вниз, вознамерившись показать скуку и безрадостность этих самых однообразных вечеров.

— С кем?

— Ни с кем. Этот старикан — одиночка.

— Друзья?

— Лично я ни одного не видел. Приходил он всегда один, это я помню точно, примерно в это время.

— А где он проводил вечера?

Парень выразительно перевернул руку.

— Откуда мне знать? В барах?.. Я ведь не циклоаналитик. Но видок у него был как у прожженного пьянчуги.

Молли фыркнула.

— Мне и в морге так же показалось, — сказал я.

Молодой человек потрогал рот, а затем приложил палец к носу.

— Мертв?

Я кивнул.

Рука Молли вцепилась в мой локоть. Ее яростный шепот впился мне в ухо:

— Вы не говорили, что он умер. Надули меня, приволокли сюда...

Я стряхнул ее руку и обратился к портье:

— Лемпа убили сегодня утром. Я бы хотел осмотреть его комнату.

— Ордер у вас есть?

— В подобном случае ордер не нужен. Речь идет об убийстве. Умер человек.

Пожав худыми плечами, он снял с доски ключ, снабженный биркой, и запустил его по стойке в мою сторону.

— Думаю, вы понимаете, что делаете. Номер три-семнадцать. Ничего, если я останусь здесь? Заменить меня некому. От лифта свернете налево. Последний номер в конце коридора, у пожарного выхода.

— Благодарю. — Я повернулся к Молли. — Вы пойдете со мной.

— Не хочу.

— А я не желаю, чтобы вы тут болтались без присмотра и нарывались на очередные неприятности.

Я взял ее за руку и повел к лифту. С жутким протестующим скрипом машина подняла нас на третий этаж. Мы повернули налево и пошли вперед, ориентируясь по красным огонькам в конце коридора.

Молли шла, еле волоча ноги.

По звукам, исходящим из-за тонких стен и дверей, угадывались тревожные сны, пьяные разборки, вороватая любовь. Я безумно устал от этого хлынувшего на нас потока чужих жизней, затопивших узкий коридор подобно потопу. Внезапно я почувствовал, что кошмар вот-вот станет реальностью, ибо увидел себя со стороны — крошечное существо, пробирающееся по венам гигантского, корчащегося в судорогах тела.

Ключ свободно повернулся в замке, и мы вошли в комнату. От выключателя на внутренней стороне стены к потолку тянулась витая жила. Две слабых сорокаваттных лампочки осветили простую железную койку, умывальник в углу, рахитичное бюро и несколько квадратных футов вытертого коврика.

Через наполовину прикрытое жалюзи окно по диагонали шла пожарная лестница — железная, черная, на фоне жуткой вечерней тьмы над крышами.

— Так, значит, вот, где он обретался, — презрительно сказала Молли. — В этакой-то берлоге, а сам о норках, лимузинах... Старая грязная вонючка.

— Вы очень своеобразно выражаете печаль по умершему...

— Как умею. Вы не видели, что он сотворил со мной? Тогда поглядите...

Внезапно сбросив с плеч пальто, она дотянулась до молнии сзади и обнажила лопатки. Спина была исполосована сине-черными рубцами, которые уже стали наливаться зеленью и желтизной.

— Это его работа. Мексиканский ремень; как раз после этого случая я его и погнала. И знаете, как он объяснил это проявление «нежности»? Что способен на что угодно ради привязанности. Что, видите ли, он старый и никому не нужный, потому и побил меня.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже, только не его. — Она застегнула молнию. — Как вы думаете, сколько предложений стать манекенщицей у меня появится, пока на спине сияет подобное расписание?

— Молли, присядьте пока. Сейчас я должен заняться делом.

Она села на единственный стул и уставилась в стену. Инструмент маляра оставил на стене и потолке мириады крошечных серпообразных следов, и казалось, что по комнате прокатилась волна каких-то кошмарных существ, которые цеплялись коготками за стены.

Шкафа не было, а на крючках за дверью ничего не висело. Ящики бюро оказались пустыми. Я подошел к застеленной кровати и откинул простыни. Под ними ничего не оказалось, кроме коричневатых пятен на матраце. Я поднял матрац и прислонил его к стене. Чемодан Лемпа оказался под кроватью. Он был сделан из дубленой парусины и украшен коричневой кожей. Отделка уже порядком пообтрепалась, а замок заржавел. Внутри лежал пакет белья, присланный из китайской прачечной, который я не удосужился вскрыть; пинтовая бутылка дешевого «бурбона», закутанная в изъеденный молью свитер; аккуратно сложенный коричневый костюм с потускневшим значком полицейского департамента Сан-Франциско, прикрепленным к внутреннему нагрудному карману; револьвер 38-го калибра; коробка патронов, пачка лакричных пастилок, тяжелый перочинный нож, снабженный ножничками для подравнивания ногтей; пара черных кожаных ботинок с бритвенными разрезами на носках; порядком заплесневелая половина гамбургера с ветчиной, завернутая в вощеную бумагу; пустой бумажник из крокодиловой кожи; почти пустая бутылка с этикеткой «Пот-н-Зии — Гормональный Эликсир»; и пара бронзовых детских башмачков на голубой ленте.

На самом дне оказалось несколько книг и бумаг. Одна книжка была озаглавлена «Истинное значение ваших снов», на обложке я узрел распухшую от фантазий человеческую голову. Лемповские интересы замечательно просматривались в подборе литературы: судя по иллюстрациям, он превратился в законченного садиста. На титульном листе одного из этих шедевров кто-то нацарапал химическим карандашом такие стишки:

Молли, Молли, веселушка,

Дева — девочка-резвушка!

С золотыми волосами,

Сине-синими глазами

Ты в одиннадцать за мною прилетай,

Полетим с тобою, Молли, прямо в рай

Припев: Девочка веселая моя, волосы как золото горят.

В бумагах я нашел письмо, написанное помощником окружного прокурора графства Сан-Диего, датированное 1941 годом, в котором Лемп рекомендовался на работу в качестве охранника на авиационный завод; выцветший снимок молодого лысого мужчины, Лемпа, стоящего под опавшим кленом и держащего на руках ребенка в длинной одежде, и свидетельство о рождении: «Артур Джордж Лемпке, Питтсбург, Пенсильвания, родился 14 июня 1892 года; отец — Артур Лемпке, рабочий, его жена — Тринити, домохозяйка». Чтобы уместить всю свою жизнь в единственном документе, Лемп карандашом накорябал на загнутом уголке официального конверта, в который было вложено свидетельство: «Распорядок — отправить письмо на Велли-Висту-Ранч, Риджкрест-роуд в пяти, полд. не позже. — Майнер отвезет мальчика в пустыню до доставки почты (субб.) 9.00 — 9.30 ут. — поезд уходит со станции 11 часов — самолет улет, из Междун. Аэр. 2.00».

Но Лемп отправился на небеса сразу же после одиннадцати и опоздал на этот рейс. Я открыл бутылку «бурбона» и хорошенько глотнул. Боже! Какой скукой и мраком веяло от этих стен, из чемодана, от объедков лемповской жизни. И я содрогнулся, почувствовав могильный холод, заползающий мне в душу. Безумие.

— Главное — не забыть спереть выпивку у мертвеца. Какая низость. — Молли поднялась со своего места и направилась ко мне и сказала робко: — Я бы тоже заглотнула этого пойла, мистер.

— От меня ни капли не получишь.

— Отчего же? — улыбнулась она задабривающе.

— Оттого, что я не спаиваю малолеток и не отнимаю у малышей леденцы.

— Я не малолетка. Я уже регулярно выпиваю в течение нескольких лет.

От дешевого неочищенного виски внутри у меня все зажглось и осветилось, и тогда я увидел, что нахожусь в центре какого-то дьявольского лабиринта, в который составными частями входили: расписание похищения ребенка и пара детских башмачков; безвкусное любовное послание стареющего мужчины на обложке извра-шенческой книжонки и молоденькая, но уже растленная до мозга костей девица. И улыбочка Молли, пустая, как стены, и затертая, как половик, внезапно все поставила на свои места.

— Ты, дитя лесное, — сказал я. — Укройся листвой.

Память, словно расплывшиеся в воде чернила, оживила ее холодные глаза.

— Вы говорите затасканнейшие вещи. Я ведь только этим и занимаюсь. Еще маленькой я играла листьями осенью. Мы тогда всей семьей играли.

— Это было до наводнения?

— До.

Я опустился на корточки и принялся запихивать вещи в чемодан. По телу разливалась огненная волна. Зло трудно возненавидеть, но можно пересились ненависть и самому стать злом. Я ненавидел не Молли и даже не Лемпа, а тщетность желаний, неистовое разбазаривание жизненной энергии и тот омерзительный нуль, что поджидал их в конце.

Какие неуклюжие у меня руки! Складывая коричневый костюм, я выронил на пол бумажник из крокодиловой кожи.

Молли на четвереньках подползла к нему.

— Давай сюда, — сказал я. — Это улика.

— Бумажник Керри... Я сделала ему подарок на прошлый день рождения. Тридцать лет — не шутка, а у меня в то время как раз были деньги.

— Ты уверена?

Ее пальчики заползли в бумажник.

— Здесь его инициалы. Когда я расплачивалась, то попросила, чтобы сделали монограмму.

В уголке внутреннего кармашка и впрямь переплелись маленькие золотые буковки "К" и "С".

— Я была права: Лемп убил Керри и взял его бумажник и машину.

— И девушку.

— Не так. Керри единственный человек, которого мне довелось любить. Когда Лемп не бил меня, я испытывала к нему чуть ли не родственные чувства, словно он был мне отцом или дедом. Ему хотелось только смотреть на меня — и все. Но сердце мое всегда принадлежало только Керри.

Я взял бумажник у нее из рук и бросил в чемодан. Она подошла к зеркалу, укрепленному над рукомойником, поизучала отражение и сказала, обращаясь к самой себе:

— Иногда я начинаю забывать, кто я на самом деле. Иногда даже я не могу этого вспомнить.

Она подняла створку окна и, выглянув, осмотрела пожарную лестницу. Красновато-черное зарево зависло над крышами. Были слышны дальние вопли, гиканье. Звуки города били по нервам, словно порывы ветра по струнам железного леса.

Глава 20

Вид уродливого цементного фасада здания суда с его мавританскими арками и византийскими башенками ласкал мой взор. Огни в щелевидных окнах шерифовой конторы сияли, напоминая огни родного дома. Но Молли, увидев решетки на окнах, отпрянула. Пришлось мне помочь ей взобраться по ступеням и даже придержать дверь.

Я усадил девушку на скамью во внешнем офисе, а рядом поставил чемодан Лемпа. Сегодня работало в ночную смену трое помощников вместо полагающегося одного. Шесть глаз впились в Молли, а затем в мою сторону. Я сказал:

— Есть что-нибудь о ребенке Джонсонов?

— Пока нет. Хотя все может быть: нам ведь не докладывают. А это что за симпампунчик?

Молли выгнула спину и блеснула на помощников ослепительной, полной неподдельного восхищения улыбкой.

— Свидетельница. Сэм здесь?

— В своем кабинете. Не хочет идти домой.

— А Форест?

— Устроил в канцелярии временный штаб, — проговорил человек у панели с телефонами. — Если хочешь до него добраться, то заполни несколько анкет, а я постараюсь выбить тебе временный паспорт или визу. С демократами связан не был?

— Не волнуйся.

— Шучу, сынок.

— Хо-хо.

— Что с тобой, Хов? Теряешь чувство юмора? — Он повернулся к остальным. — Мистер Кросс ведет свой корабль по звездам.

Я ответил:

— Если хочешь удружить, будь добр, закажи мне какой-нибудь еды. Я не питался в течение последних нескольких недель.

— И... что же вы желаете, сэр? — Он взял в руку телефонную трубку.

— Смирно! Ветчину, яйца и кофе. Буду у Сэма.

Я шваркнул на прилавок доллар и, подхватив чемодан в одну руку, а Молли в другую, пошел по коридору к закутку Сэма Дрессена.

Сэм спал, так пристроив голову на столе, что она казалась большим гранитным пресс-папье. Я растряс его, и он, мигая и улыбаясь, уселся прямо.

— Придавил пару минуточек. Пришлось крутенько попыхтеть с этой визиткой, что ты мне подсунул, Хов. Но, по крайней мере, один труп опознан.

— Арт Лемп?

Загнутые вверх уголки губ кисло обвисли.

— А-а, ты, значит, уже в курсе? Куда ездил?

— В ад и обратно. Эта юная леди знала Лемпа, а февральский парень был ее мужем.

Я кивнул в сторону Молли. Она вся как-то съежилась и постаралась слиться с дверью. Я подумал, что девица почуяла тюремный душок. А быть может, ее напугали симпатичные фотографии, развешанные по стенам кабинета, на которых хорошими черными чернилами было выведено: «Разыскивается».

— Хов, ты ведь не станешь насмехаться над стариком, который тебе в отцы годится?

— Она его вдова в бытовом значении этого слова, но все-таки... Его звали Керри Сноу.

— Мы поженились в Лас-Вегасе! — выкрикнула Молли. — Пятнадцатого января. Все было по закону!

— Я верю тебе, Молли. А теперь подойди сюда, присядь и расскажи все по порядку.

Вопросы и ответы продолжались до прибытия моего раннего завтрака. Молли не сообщила по сути дела ничего нового. По ее словам выходило, что и Сноу, и Лемп держали ее в полном неведении относительно своих темных делишек, а быть может, она просто опасалась проболтаться и подсесть в тюрьму. Девушка выглядела напуганной и голодной.

Мы по-братски поделили еду. Сэм сказал, что в полночь уже отобедал. Сейчас было почти два.

Я встал, слыша скрип в коленках.

— Эми Майнер все еще здесь?

— Она в спецкамере на третьем этаже. Я схожу с тобой.

— А кто дежурит?

— Стэн Марслэнд.

— Я сам справлюсь. А у тебя, Сэм, намечается работенка. Это чемодан Лемпа. В нем достаточно зерна для твоей мельницы.

На изборожденном морщинами лице проявилась целая гамма чувств: от приятных ожиданий до дурных предчувствий.

— Отлично, — пробормотал он с сомнением. — А с девицей что прикажешь делать?

— С ней наверняка захочет поговорить Форест. Наверное, будет лучше, если ты и чемодан прямо ему отдашь. Ведь они, наверное, приехали со своей передвижной лабораторией?

— На заднем дворе стоит возле гаражей.

— Ну вот и отлично. Так что ты запросто можешь отправляться домой. Кстати, и Молли с собой прихвати. Она вряд ли захочет провести эту ночь в тюрьме.

— Я вряд ли захочу!

Сэм уставился на нее с некоторым сомнением.

— Спасибо, да я уже женат.

— В этом-то и дело. Я вряд ли подхожу на роль дуэньи. — Я обернулся к девушке. — Ты не сбежишь из дома помощника шерифа Дрессена?

— Куда?

— Ладно, Хов, — проворчал Сэм. — Ты за последнее время несколько раз меня выручал. Правда, так до сих пор и не вернул фотографии...

— Дай мне еще несколько минут...

Только на автоматическом лифте можно ночью попасть на тюремные этажи. Я поднялся наверх. Возле шахты стоял Стэн Марслэнд, держа руку на кобуре.

— Не слишком ли ты припозднился, а?

— Обстоятельства, Стэн. У нас не так уж часто похищают детей.

— Мне вполне хватает. А в портфеле что? Харч? Господи, пусть это будет харч!

— Да нет, не харч. Ножовка по металлу, надфиль.

— Слушай, не упоминал бы ты при мне эти штуковины. — В ночную смену даже немой становится болтуном. — Я-то думал... Штекс с луком, жареная картошечка, кружка разливного пивка. И все это мне! Мне! Мне!

— Миссис Майнер спит?

— Понятия не имею. Вполне возможно. В первую ночь заключенные обычно страдают от бессонницы. А ты к ней?

— Да.

— Привести сюда?

— Не стоит. Пройду в камеру. Я буквально на минуточку.

По витой железной лестнице он провел меня на металлическую галерею с клепаным полом. Мы прошли мимо нескольких обитых железом дверей с малюсенькими, забранными решетками окошками. Из-за одной доносились стоны, вопли и смех.

— Алканавт, — пояснил Марслэнд. — В субботу вечером у них оттяг. Зато похмелье поутру в воскресенье: ууух!..

У конце галереи он открыл дверь и передал меня полусонной надзирательнице. Женские камеры были просто решетчатыми клетками. Сквозь аммиачное амбре и запахи зверинца пробивалась вонь духов. В последней клетке, вцепившись руками в решетку, стояла, слово ожидая моего прихода, Эми Майнер.

— Мистер Кросс! Вы должны вызволить меня отсюда!

— Спокойнее, Эми, — успокаивающе проговорила надзирательница. — Ты разбудишь остальных девочек.

— Но я не могу здесь находиться. Я не совершила ничего дурного.

Надзирательница кивнула мне. На затылке ее волосы были стянуты в такой тугой узел, что он сильно походил на дверную ручку.

— Морока с этой Эми, мистер Кросс. Как вы думаете, может быть, ее поутру освободят? — И добавила шепотом: — Мне пришлось отнять у нее чулки, а то она грозилась покончить с собой.

— Меня должны немедленно отсюда выпустить, — бубнила Эми. — Я не сделала ничего дурного.

— Да, этим занимался ваш муж.

— Не верю.

— Пока все не выяснится, вас отсюда не выпустят. Я лично против этих санкций. Такое вряд ли кому-нибудь понравится. И все же необходимо выяснить правду.

Я придвинулся ближе к прутьям решетки. Лампочка в проволочной сетке чахла под потолком. Глаза Эми распухли. Слезы размочили морщины, и они расползлись по лицу, подобно эрозийным канавам. Рот, наоборот, превратился в тонкую полоску. Губы были жестоко обкусаны. Волосы свисали у висков серо-коричневыми веревками.

— Что с Фредом?

— О нем никто ничего не слышал.

— Его ведь прикончили? Я знаю: Фреда убили, мальчика похитили, меня заперли здесь и выбросили ключ.

Мне не понравилась ее истерическая припевка.

— Эми, вам нужно успокоиться. Ведь все могло быть намного хуже. Через день-два вас непременно отсюда выпустят.

Женские руки пролезли сквозь прутья решетки.

— Обещаете?

Я взял ее ладони. На ощупь они были той же температуры, что и железо.

— Думаю, что смогу взять на себя эту ответственность. Вас здесь держат в качестве свидетельницы, частично для вашего же личного блага. После дачи показаний вас отпустят.

— Свидетельницы чему?!

— Не имеет значения. Вы жена Фреда. Лет десять, наверное?

— Около того. В общем, достаточный срок, за который я вполне могла уяснить себе, что Фред не преступник.

— Жены и раньше ошибались. — Я повернулся к надзирательнице. — Нельзя ли сделать чуток посветлее?

Она прошла к приборной доске с рядом переключателей и зажгла полный свет. В четвертый и последний раз я вынул из портфеля фотографии мертвеца.

— Видели ли вы когда-нибудь раньше этого человека? — Я прижал к решетке увеличенные изображения разбитого лица.

Из ее глотки вырвалось: «аугхл!» — пальцы впились в металл; суставы побелели.

— Кто это?

— Он служил на «Юрике Бэй». Ваш муж должен был его знать. Ведь Фред находился на корабле с момента пробного плавания.

— Это что, Сноу? Неужели он?

— Да. Керри Сноу.

— Что с ним такое случилось?

— Этого человека раздавил в феврале Фред. Фотографии сделаны после наезда, разумеется.

— Он мертв?

— Его убил ваш муж. Насколько близко они были знакомы?

— Думаю, что не слишком близко. Я говорю так потому, что Керри Сноу приходил к нам на квартиру в Даго всего раз или два. А ведь Фред всегда был гостеприимным хозяином и привечал молодых. Но все это осталось в сорок пятом.

— И с тех пор они больше не виделись?

— Понятия не имею.

— А с Артуром Лемпом?

После непродолжительного молчания она промямлила:

— Никогда о таком не слыхала.

— Вы в этом уверены?

— Зачем бы мне лгать? Ведь вы пообещали, что после того, как я расскажу все, что знаю, меня отпустят...

— Последний вопрос, миссис Майнер. Как, по-вашему: мог ли Фред увезти мальчика в пустыню? И куда в подобном случае он бы направился?

— Здесь я ничем не смогу помочь. Мне очень жаль. Но Фред не переваривал пустыню. У него больные пазухи. Как-то мистер и миссис Джонсон взяли его с собой. Но это было в первый и последний раз...

— Значит, в феврале ваш муж не ездил в зимнюю резиденцию?

— Нет. Машину вела миссис.

— Кстати, как хорошо Фред знал миссис Джонсон?

— Они всегда были друзьями.

— Скажите, а до того, как Фред поступил шофером к Джонсону, он часто виделся с Хелен?

— В общем, да. Она ухаживала за ним в больнице, где он примерно год лежал с переломом спины.

— А после выписки они встречались?

— Об этом я ничего не знаю. — Ее серое лицо протиснулось между прутьев решетки. — Я знаю, на что вы намекаете. Но это неправда. Фред никогда не путался с другими женщинами, так что оставьте миссис Джонсон в покое. Чего вы, в конце концов, добиваетесь?

Я сказал, что и сам не знаю, и попросил надзирательницу вывести меня.

Форест допрашивал Молли в кабинете Сэма Дрессена. Сквозь закрытую дверь доносились глухие монотонные голоса.