Лью Арчер (№6) - Кровавый след на песке

— Разве? Я так не думаю. Вы очень назойливый молодой человек. И очень надоедливый.

— Приходится таким быть.

— А мне нет. — Он направился к двери и открыл ее. Из другой части дома донесся смех. — А теперь, пожалуйста, отправляйтесь в другое место с вашим поднадоевшим шармом, или мне придется выкинуть вас отсюда.

— Один только вопрос еще, доктор. Почему она выбрала именно тот день в марте, чтобы скрыться? Может быть, ее кто-то посетил в тот день или днем раньше?

— Посетил? — Мне удалось вызвать у него удивление. — Я ничего не знаю ни о каких посетителях.

— Насколько мне известно, ее регулярно навешал здесь Кларенс Бассет.

Он посмотрел на меня полузакрытыми глазами, напоминая старую птицу.

— Уж нет ли у вас среди моих сотрудников платного агента?

— Все значительно проще. Я беседовал с Бассетом. Если хотите знать, именно он привлек меня к этому делу.

— Что же вы мне не сказали об этом? Я очень хорошо знаю Бассета. — Он закрыл дверь и сделал шаг в моем направлении. — Он нанял вас, чтобы расследовать дело об этих убийствах?

— Все началось с дела о пропавшей девушке и переросло в дело об убийстве еще до того, как ее обнаружили. Имя той девушки — Эстер Кэмпбелл.

— Да? Я знаю Эстер Кэмпбелл. Я знаком с ней на протяжении многих лет по клубу. Я принял на работу еесестру. — Он сделал паузу, его охватило некоторое возбуждение и потом прошло. Об этом говорило лишь небольшое дрожание руки, в которой он держал бокал. Он пригубил его содержимое, чтобы скрыть позвякивание. — Эстер Кэмпбелл тоже входит в число жертв?

— Вчера вечером ее убили кочергой.

— У вac есть основания думать, что это сделала миссис Графф?

Изабель Графф в этом замешана. Правда, я не знаю, насколько глубоко. Вероятно, она находилась на месте преступления. Ее муж, кажется, допускает мысль о ее виновности. Но это неубедительно. Изабель могли подставить. Другая возможность заключается в том, что ее могли использовать как орудие в этих убийствах. Я хочу сказать, что физически могла совершить их она, но ее побудил к этому кто-то другой. Способна ли она поддаться на такое подстрекательство?

— Чем больше я узнаю о человеческом разуме, тем меньше я знаю. — Он попытался улыбнуться, но это ему совершенно не удалось. — Я предсказал, что вы будете задавать гипотетические вопросы.

— Стараюсь этого не делать, доктор. Сдается, что вы сами на них напрашиваетесь. И вы не ответили мне на вопрос о посещениях Бассета.

— Ну, в них не было ничего необычного. Он навещал миссис Графф каждую неделю, иногда и более часто, когда она просила его об этом. Они были очень близки... Настолько, что в свое время были помолвлены и хотели жениться много лет назад, еще до ее теперешнего замужества. Иногда я думаю, что ей следовало бы выйти замуж за Кларенса вместо того человека, с кем она связала свою жизнь. Он обладает почти женской способностью понимать других, в чем она крайне нуждалась. Никто из них не способен нормально жить в одиночку. А если бы они поженились, могла возникнуть нормальная ячейка, — резюмировал он грустным тоном.

— Что вы имеете в виду, когда говорите, что никто из них не может жить самостоятельно?

— Относительно миссис Графф — это очевидно. Она страдает шизофренией с молодых лет. Она осталась в каком-то смысле подростком, хотя внешне и стала взрослым человеком. — Затем добавил с оттенком горечи: — Она не видела особой помощи со стороны Саймона Граффа.

— Известна ли вам причина ее заболевания?

— Этимология ее болезни все еще остается загадкой для меня, но в данном конкретном случае мне стало кое-что понятно. Она рано потеряла мать, а Питер Гелиопулос не был умным отцом. Он хотел, чтобы она скорее взрослела, и в то же время лишал ее настоящих человеческих контактов. В социальном плане она заменила ему жену, не достигшую даже половой зрелости. На ее плечи легли огромные обязанности, она стала маленькой хозяйкой, которая помогала отцу достичь честолюбивых целей. Но это была чрезвычайно уязвимая помощница. Такие обязанности оказались слишком тяжелы для девочки, которая, возможно, с рождения была предрасположена к шизофрении.

— А как обстоит дело у Кларенса Бассета? Он тоже душевно болен?

— У меня нет оснований так думать. Он — управляющий в нашем клубе, а не мой пациент.

— Вы сказали, что он не способен жить самостоятельно.

— Я имел в виду социальный и сексуальный аспекты. Кларенс — вечный холостяк, человек, который устраивает для других вечеринки, а сам довольствуется существованием на обочине жизни. Его интерес к женщинам ограничивается девушками и женщинами-неудачницами, вроде Изабель, которые так и не смогли выйти из детства. Все это типично и является часть его натуры.

— Его натуры в чем?

— В личной жизни. Его слабости требуют от него, чтобы он избегал каких-то потрясений. К несчастью, его способность приспосабливаться была несколько лет назад резко подорвана, когда умерла его мать. С тех пор он сильно запил. Я бы осмелился высказать предположение, что его алкоголизм является по существу попыткой самоубийства. Он в буквальном смысле заливает свое горе вином. Я подозреваю, что он был бы рад присоединиться к своей любимой матушке в могиле.

— Вы не рассматриваете его как представляющего потенциальную опасность для общества?

После некоторого раздумья доктор ответил:

— Может быть, и будет представлять. Желание смерти чрезвычайно противоречиво. Оно может быть направлено и против себя самого, и против других. Неполноценные люди иногда пытаются самоутвердиться в насилии. Вот пример: Джек-потрошитель, возможно, был мужчиной с большим элементом женственности, и он пытался уничтожить в себе эту черту, убивая настоящих женщин.

Абстрактные понятия носились и кувыркались в полутемной комнате, как летучие мыши.

— Не хотите ли вы сказать, что Кларенс Бассет может быть убийцей-рецидивистом?

— Никоим образом. Я говорил в общем плане.

— Какой смысл было говорить обо всем этом?

В его взгляде отразилось много различных чувств. В нем было сочувствие, трагические знания и усталость. Он надорвался в своих авгиевых конюшнях и разуверился в действиях человека.

— Я уже старый человек, — сказал он. — Я иногда не смыкаю глаз во время ночных дежурств и размышляю о возможностях человеческого существа. Знакомы ли вам новейшие межперсональные теории психиатрии? С концепцией «сумасшествие двоих»?

Я ответил отрицательно.

— К нам этот термин пришел в переводе с французского. Сумасшествие, насилие могут быть продуктом взаимоотношений, хотя участники таких отношений в индивидуальном плане могут быть абсолютно безобидными. Мои ночные размышления включали также Кларенса Бассета и Изабель. Двадцать лет назад их взаимоотношения могли привести к их свадьбе. Подобные отношения могли также выродиться и превратиться во что-то неизмеримо скверное. Я не говорю, что так оно и получилось. Но такую возможность вполне можно предположить. Такая возможность возникает, когда у двух людей появляются одинаковые подсознательные и запретные побуждения. Одинаковое желание смерти.

— Навещал ли Бассет миссис Графф перед ее побегом в марте прошлого года?

— Думаю, да. Мне надо будет проверить по журналам.

— Не беспокойтесь. Я сам спрошу его об этом. Скажите мне вот что, доктор Фрей: есть ли у вас какие-нибудь более существенные сведения, чем просто плоды ваших размышлений?

— Возможно, и есть. Но если они даже и есть у меня, я не смогу и не стану говорить вам об этом. — Он поднес руку к лицу, как бы от чего-то защищаясь. — Вы забросали меня вопросами, сэр, и им нет конца. Как я сказал, я уже старый человек. А сейчас у меня часовой обеденный перерыв, вернее сказать, закончился обеденный перерыв.

Глава 31

Когда я приехал в Малибу, наступила настоящая ночь. На стоянке у клуба «Чаннел» стояла всего одна машина — потрепанный довоенный «додж» с фамилией Тони на рулевой колонке. Никого не было видно внутри клуба и возле бассейна. Я постучал в дверь кабинета Кларенса Бассета, но никто не отозвался.

Пройдя вдоль галереи, я спустился по ступенькам к бассейну. Поверхность воды немного рябила от слабого, нехолодного ветерка с океана. Место казалось совершенно заброшенным. Я действительно оказался последним участником приема.

Воспользовавшись этим обстоятельством, я проник в кабинку Саймона Граффа. Дверь была заперта на замок с язычком, который было нетрудно выдавить. Я вошел внутрь помещения и включил свет, ожидая, что кого-нибудь обнаружу. Но комната была пуста, мебель и обстановка нетронуты, яркие картины спокойно висели на стенах.

Время текло сквозь меня, затрагивая нервные окончания, горячило кровь в венах, оставаясь неуловимым, как само дыхание. У меня было недремлющее чувство, которое иногда приходит к человеку на заключительной стадии запутанного дела, когда вы можете видеть, что происходит за углом, если того пожелаете, и можете заглянуть в потемки человеческой души.

Я открыл створчатые двери в раздевалки. В каждой раздевалке была задняя дверь, которая выходила в коридор, ведущий в душевые. В раздевалке справа стоял стальной серый шкаф с замком, лежала различная мужская одежда для пляжа: халаты, купальники, легкие шорты, спортивные рубашки и теннисные кеды. Другая раздевалка, с левой стороны, которая, должно быть, принадлежала миссис Графф, была совершенно пустой, если не считать деревянной скамьи и пустого гардеробного шкафа.

Я включил верхнюю лампу, толком не зная, что ищу. Что-то неопределенное и все же конкретное. Двигало мною какое-то неосознанное чувство, я хотел воссоздать картину той весенней ночи, когда Изабель Графф убежала из санатория и погибла первая девушка. Я вспомнил слова Изабель: «Какое-то мгновение я оставалась там и наблюдала через дверь, прислушиваясь к самой себе. Пожалуйста, налейте мне вина».

Я закрыл дверь в раздевалку. Жалюзи висели неплотно, не были опущены и закрыты, с тем чтобы кабинка хорошо проветривалась. Встав на носки, я смог заглянуть через просвет в оконных переплетах в другую комнату. Изабель могла бы сделать то же самое, встав на скамейку.

Подтянув скамью к двери, я встал на нее и увидел на краях жалюзи, в шести дюймах ниже уровня своих глаз, ряд пятен, напоминавших отпечатки губной помады, потемневшие от времени. Я обследовал нижнюю сторону гладкой деревянной полоски жалюзи и обнаружил там аналогичные пятна. Меня укололо болезненное чувство, и неприглядная картина происходившего вырисовывалась в сознании. Стало больно за женщину, которая стояла в темноте на этой скамейке, заглядывала в другую комнату через щели между планками жалюзи и, наблюдая то, что происходило в раздевалке мужа, в отчаянии кусала деревянную планку.

Я выключил верхний свет, вышел в прихожую и остановился возле литографии Маттиса «Голубой берег». Я чувствовал огромную потребность увидеть этот замечательный, хорошо устроенный мир, которого в действительности никогда не было. Такой мир, в котором никто не жил и не умирал, в котором солнце никогда не садилось.

Позади меня кто-то тихонько кашлянул. Я обернулся и увидел в дверях Тони, силуэт которого ярко выделялся на свету.

— Мистер Арчер, вы взломали дверь?

— Да, взломал.

Он укоризненно покачал головой и нагнулся, чтобы увидеть нанесенный замку ущерб. Четкая царапина пересекала гнездо замка, дерево тоже было слегка помято. Коричневый палец Тони ощупал царапину и вмятину.

— Мистеру Граффу это не понравится, он очень ревниво относится к своей кабинке. Он обставлял ее сам, не то что другие.

— Когда он это делал?

— В прошлом году, до начала летнего сезона. Он прислал своих декораторов, все отсюда выкинул и обставил совершенно заново. — Он смотрел серьезно, мрачно, не моргая. Потом снял фуражку и погладил подернутые сединой волосы. — Замок на воротах тоже вы сбили?

— Да. Кажется, я сегодня поддался духу разрушения. Это имеет значение?

— Копы думают, что имеет. Капитан Спиро снова и снова спрашивал меня, кто взломал запор на воротах. Они обнаружили еще одного мертвеца на побережье, знаете ли вы об этом, мистер Арчер?

— Карла Штерна?

— Да, Карла Штерна. Одно время он был менеджером у моего племянника. Капитан Спиро сказал, что это было еще одно убийство среди гангстеров, но я не знаю. А как думаете вы?

— Я сомневаюсь в этом.

Тони присел на корточки на пороге открытой двери. Казалось, ему неприятно входить внутрь кабинки Граффа. Он опять почесал голову и провел большим и указательным пальцами по своему лицу, к краям рта.

— Мистер Арчер, что случилось с моим племянником Мануэлем?

— Вчера ночью в него стреляли, он убит.

— Это я знаю. Капитан Спиро сказал мне, что он мертв, застрелен в глаз. — Указательным пальцем Тони дотронулся до века своего левого глаза. Его поднятое кверху лицо напоминало потрескавшуюся посмертную маску из глины.

— Что еще сказал Спиро?

— Не знаю. Сказал, что, может быть, это тоже дело рук гангстеров, но я не знаю. Он спросил меня, были ли враги у Мануэля? Я сказал ему, да, у него был один большой враг — Мануэль Торрес. Что я могу знать о его жизни, о его друзьях? Он вырвался от меня уже давно и покатил своей дорогой, прямо в преисподнюю на своей приземистой машине. — На его лице, похожем на неподвижную индейскую маску, живые мрачные глаза выражали большое горе. — Не знаю, я не смог совсем вырвать из сердца этого мальчишку. Одно время он был для меня как родной сын. — Его опущенные плечи двигались вместе с дыханием. Он продолжал: — Я собираюсь бросить это место. Оно принесло несчастье мне и моей семье. У меня все еще есть друзья во Фресно. Мне надо было оставаться там, никуда не уезжать. Я допустил такую же ошибку, как и Мануэль, думал, что поеду и добуду все, чего захочу. Но мне не позволили этого сделать. Я остался ни с чем — ни жены, ни дочери, ни племянника.

Он сжал кулак, ударил себя по скуле и оглядел комнату с чувством смутного ужаса, как будто это было прибежище богов, которое он оскорбил. Комната напомнила ему о его обязанностях.

— Что вы здесь делаете, мистер Арчер? Вы не имеете права находится здесь.

— Я ищу миссис Графф.

— Почему вы не сказали об этом? Вам не надо было ломать замок. Миссис Графф находилась здесь несколько минут назад. Она хотела повидать мистера Бассета, но его здесь не оказалось.

— А где миссис Графф находится сейчас?

— Она пошла на пляж. Я пытался остановить ее, но она не стала меня слушать. Как вы думаете, не позвонить ли мистеру Граффу?

— Если вы сможете с ним связаться. А где Бассет?

— Не знаю. До этого он начал паковать свои вещи. Возможно, он уезжает куда-нибудь в отпуск. Он всегда ездит в Мексику, когда здесь закрывается сезон. Показывал мне цветные фотографии...

Я вышел и пошел к другой стороне бассейна, а он продолжал говорить в пустой комнате. Ворота в заборе были открыты. Двадцатью футами ниже пляж сбегал к океану, обозначившись колыхающейся кромкой белой пены. Вид океана вызвал во мне какое-то тошнотворное чувство. Он напомнил о трупе Карла Штерна, полоскавшемся среди волн.

Волны набегали на линию прилива как привидения, а разбивались как что-то солидное и ощутимое. За ними на берег наползала плотная стена тумана. Я спустился по бетонным ступенькам, привлеченный каким-то звуком, который раздался среди шума прибоя. Оказалось, это Изабель Графф разговаривала, обращаясь к океану, голосом, похожим на крик чайки. Она подзадоривала океан налететь и схватить ее. Она присела, подогнув колени, почти у самой воды и трясла кулаком в сторону ревущего океана.

— Старая вонючая лужа, я тебя не боюсь!

Ее профиль выдавался вперед, на светлом Лице блестели черные глаза. Она услышала, как я подходил к ней, съежилась, закрыв рукой лицо.

— Оставьте меня в покое. Я не вернусь туда. Я скорее умру.

— Где вы пропадали весь день?

Ее влажные черные глаза выглядывали из-под руки.

— Вас это не касается. Уходите.

— Думаю, мне надо остаться с вами.

Я сел рядом с ней на уплотненный песок, так близко, что коснулся ее. Она отпрянула от этого соприкосновения, но не отошла. Ее черноволосая неухоженная голова неожиданно повернулась ко мне. И она произнесла своим обычным голосом:

— Хелло.

— Здравствуйте, Изабель. Где вы пропадали весь день?

— Преимущественно на пляже. У меня возникло настроение совершить длительную прогулку. Маленькая девочка дала мне мороженое, но заплакала, когда я взяла его у нее. Я — старая ведьма. Но это было все, что я съела за весь день. Я обещала ей выслать чек, но боюсь идти домой. Там может оказаться этот мерзкий старик.

— Какой мерзкий старик?

— Тот самый, который стал ухаживать за мной, когда я приняла сонные таблетки. Я видела его, когда потеряла сознание. Из его рта пахло гнилью, как от отца, когда он умер. И вместо глаз у него были черви. — Она что-то замурлыкала себе под нос.

— У кого были такие глаза?

— У старого посланца смерти с длинной белой нечищеной бородой. — У нее было безобразное и неопределенное настроение. Она еще не слишком свихнулась, чтобы не понимать, что она несет, просто «поехала по фазе», раз начала такое говорить. — Он начал за мной ухаживать, но я очень устала. И вот вам, утром я была опять на старом месте с теми же разгоряченными и хладнокровными бегающими людьми. Что мне делать? Я боюсь воды. Мне невыносима сама мысль о насильственных путях, а сонные таблетки не помогают. Они просто выкачивают вас, заставляют ходить взад и вперед, пить кофе, и вот вы опять на старом месте.

— Когда вы пытались принимать сонные таблетки?

— О, очень давно, когда отец заставил меня выйти замуж за Саймона. Я любила тогда другого мужчину.

— Кларенса?

— Он был единственным, кого я когда-либо любила. Клар был так ласков со мной.

Стена тумана закрыла черту пенящейся воды и приблизилась к нам вплотную. Прибой шумел в тумане, как разозлившийся посетитель. Я не знал, что мне делать — смеяться или плакать. Я посмотрел на ее лицо, которое близко склонилось ко мне — бледный призрак с двумя большими темными глазницами, отнюдь немолодое, но в туманную ночь оно больше чем когда бы то ни было выглядело лицом ребенка, а не женщины. Заблудившийся ребенок, который заблудился и погиб, пытаясь найти дорогу.

Голова Изабель легла на мое плечо.

— Я запуталась, — устало сказала она. — Весь день пыталась найти в себе мужество броситься в воду. Что мне делать? Я не могу вечно оставаться в комнате.

— Самоубийство, согласно религии, грех.

— Я совершала более тяжкие грехи.

Теперь туман окутал нас со всех сторон, и мы оказались в среде, состоявшей из воздуха, воды и холода, пропитанного запахом рыбы. Наш мир превращался в преддверие ада, где можно было говорить что хочешь. Изабель Графф сказала:

— Я совершила самый тяжкий грех. Они были вместе на свету, а я находилась в темноте. Затем свет резанул мне глаза, как осколок стекла, но я видела, куда надо стрелять. Я выстрелила ей в пах, и она умерла.

— Это произошло в вашей кабинке?

Она слабо кивнула. Я скорее почувствовал этот кивок, нежели увидел его.

— Я застала ее там с Саймоном. Она доползла сюда и здесь, на пляже, умерла. Нахлынули волны и унесли ее. Я бы хотела, чтобы они унесли и меня.

— Что случилось с Саймоном в ту ночь?

— Ничего. Он убежал. Чтобы делать то же самое на следующий день, потом опять и опять. Он пришел в ужас, когда я вышла из своей кабины с пистолетом в руке. Именно его я и хотела застрелить, но он улизнул в дверь.

— Где вы взяли пистолет?

— Это был пистолет Саймона. Он хранил его в закрывавшемся на ключ ящике. Он сам научил меня из него стрелять, на этом самом пляже. — Она дрожала под моей рукой, обнимавшей ее. — Что вы думаете обо мне теперь?

Мне не пришлось ей отвечать. Где-то над нашими головами раздался голос, зовущий настойчиво: «Изабель! Изабель!»

— Как это? Не позволяйте им захватить меня. — Она повернулась и сжала мою руку. Ее руки были холодны, как лед.

Голос, шаги и свет фонаря спускались одновременно по бетонным ступенькам. Я встал и пошел им навстречу. В тумане показалась неясная фигура. Это был Графф. Лучом фонарика он шарил по пляжу. Длинное, тонкое дуло пистолета торчало из другой его руки. Но я уже взял наизготовку свой револьвер.

— Графф, вы — на мушке. Бросьте оружие прямо перед собой.

Его пистолет мягко шлепнулся в песок. Я нагнулся и поднял его. Это был немецкий «вальтер» старой модели 22-го калибра со сделанной по заказу рукояткой, которая была слишком маленькой для моей руки. Пистолет был заряжен. Он мог легко выстрелить, я поставил на предохранитель и сунул пистолет под пояс.

— Фонарь тоже отдайте мне.

Он подал мне фонарь. Я осветил его и на мгновение застал выражение его лица врасплох: рот скривился, в глазах таился испуг.

— Я слышал голос жены. Где она?

Я направил луч света вдоль пляжа. Изабель Графф кинулась бежать. Перед ней в сером тумане дергалась черная огромная тень. Как будто ее увлекала вперед фурия, превратившая ее в пигмея, мучившая и передразнивавшая ее движения.

Графф опять громко позвал и побежал за ней. Я последовал за ними, увидел, как она упала, поднялась и упала опять. Графф помог ей встать. Они повернули ко мне, шли медленно и неуклюже. Она едва волочила ноги, опустив голову, избегая света. Рука Граффа, обнимавшая ее за талию, подталкивала вперед.

Я вынул из-за пояса пистолет и показал ей.

— Это то самое оружие, из которого вы стреляли в Габриэль Торрес?

Она посмотрела на пистолет и молча кивнула головой.

— Нет, — возразил Графф. — Не признавай ничего, Изабель.

— Она уже призналась, — заметил я.

— Моя жена невменяема. Ее признание не является достоверным свидетельством.

— Пистолет является таким свидетельством. Баллистический отдел шерифа сравнит соответствующие пули. Пистолет и пули станут надежной уликой. Где вы достали этот пистолет, Графф?

— Карл Вальтер сделал его специально для меня в Германии, много лет назад.

— Я говорю о последних двадцати четырех часах. Где вы его взяли на этот раз?

Он ответил осторожно:

— Он непрерывно находится у меня вот уже двадцать лет с лишним.

— Черта с два! Вчера ночью он был у Штерна, перед тем как его убили. Не сами ли вы его прикончили из-за этого пистолета?

— Это нелепо.

— Значит, вы организовали его убийство?

— Я этого не делал.

— Кто-то убил Штерна, чтобы завладеть этим оружием. Вам должно быть известно, кто это сделал, и следовало сказать мне об этом. Теперь все откроется. Даже ваши кучи денег не помогут.

— Вы хотите от меня денег? Я могу дать вам сколько угодно, — в его голосе послышалось презрение ко мне и, возможно, к себе самому.

— Не продаюсь, я не Марфельд, — яростно ответил я ему. — Ваш главный холуй пытался купить меня. Он находится теперь в тюрьме Вегаса, и ему предстоит объяснить происхождение трупа.

— Я об этом знаю, — возразил Графф. — Но я предлагаю вам очень крупную сумму. Сто тысяч долларов наличными. Сегодня же. Сейчас.

— Где вы достанете сейчас такую сумму наличными?

— У Кларенса Бассета. Они лежат у него в кабинете в сейфе. Я передал ему сегодня вечером именно такую сумму. Такую цену он установил за этот пистолет. Берите эти деньги, они ваши.

Глава 32

В кабинете Бассета света не было. Я постучал так сильно, что ушиб суставы. Он показался в дверях в рубашке с короткими рукавами. Лицо было покрыто пятнами, под глазами синяки. Он выглядел как прокаженный и, казалось, еле узнал меня.

— Арчер? Что случилось, дружище?

— Случилось что-то с вами, Кларенс.

— О, я надеюсь, что это не так. — Он заметил за моей спиной супружескую пару и выразил притворную радость: — Вы ее нашли, мистер Графф? Я так рад.

— Что вы говорите! — угрюмо-иронично произнес Графф. — Изабель во всем призналась этому человеку. Верните мне мои деньги.

Выражение лица Бассета стало на глазах меняться. Рот расплылся в какой-то лошадиной улыбке, открывшей десны.

— Как мне это понимать? Я возвращаю деньги, и мы забудем обо всем? Не будем больше об этом говорить?

— Об этом нам придется сказать еще очень много. Верните мне деньги, Кларенс.

Бассет стоял в дверях, напряженный, закрывая вход. Варианты возможных его действий блеснули в его бледно-голубых глазах и пропали.

— Деньги не здесь.

— Откройте сейф, мы посмотрим сами.

— У вас нет ордера на обыск.

— Мне он не нужен. Вы будете покладистым. Правда?

Он поднял руку, ущипнул свою шею над воротничком наглухо застегнутой рубашки, оттянув обвислую кожу.

— Это для меня большая неожиданность. Если хотите знать, я готов с вами сотрудничать. Мне нечего скрывать.

Он резко повернулся, прошел в другой конец комнаты и снял со стены фотографию трех ныряльщиков. За снимком находилась вмонтированная дверца сейфа. Я навел на Бассета пистолет, когда он крутил яркую хромированную рукоятку. Пистолет, из которого он убил Леонарда, возможно, находился на морском дне, но в сейфе мог оказаться еще один. Впрочем, в сейфе лежали только деньги — пачки купюр в коричневой банковской упаковке.

— Берите их, — сказал Графф. — Они ваши.

— Это лишь превратит меня в подонка. К тому же я не смогу оплатить налоги с такой суммы.

— Вы шутите. Вы не можете не желать денег. Вы ведь работаете ради денег, не так ли?

— Деньги мне очень нужны, — ответил я. — Но не эти. Они предназначены не для меня, и я был бы привязан к ним. Ваши деньги потребовали бы от меня каких-то обязательств, и мне пришлось бы заниматься вашими грязными делами. Сидеть на крышке с этим дерьмом, как делает Марфельд, пока это все не сгниет.

— Но эти деньги нетрудно скрыть, — заметил Графф.

Он обратил свой ядовитый взгляд на Кларенса Бассета. Бассет стоял, прижавшись к стене. Смертельный ужас истерзал его и побуждал к действию. Он выбил пистолет из моей руки, пригнулся и схватил его за дуло. Я перехватил у него оружие, пока он не успел вцепиться в рукоятку. Поднял Бассета за шиворот с пола и усадил на стул, стоявший возле стола.

Изабель Графф тяжело опустилась на стул рядом. — Голову она откинула назад, и ее нечесаные волосы струились по спинке стула, как ручейки черной нефти. Бассет старался не смотреть на нее. Он сидел, согнувшись и отклонившись в сторону от нее, дрожал и тяжело дышал.

— Я не сделал ничего такого, чего бы мог стыдиться. Я лишь прикрывал старого друга от последствий за ее деяния. Ее муж счел возможным вознаградить меня.

— Это — самое мягкое описание шантажа, которое я когда-либо слышал. Но шантаж — это еще не все, что вы сделали, Бассет. Не хотите ли вы также сказать, что прикончили Леонарда и Штерна, чтобы лишь защитить Изабель Графф?

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Когда вы пытались подставить Изабель под убийство Эстер — это что, тоже было частью вашего стремления защитить ее?

— Ничего подобного я не делал.

Женщина повторила за ним, как попугай:

— Клар ничего подобного не делал.

Я обратился к ней:

— Вчера вечером вы побывали в ее доме на Беверли-Хиллз?

Она кивнула.

— Зачем вы туда ездили?

— Клар сказал мне, что она — последняя дешевка Саймона. Он — единственный человек, который мне что-то рассказывает, который беспокоится обо мне. Клар сказал, что если я застигну их вместе, то смогу заставить Саймона дать мне развод. Но она была уже мертва. Я вошла в дом, но она была уже мертвая. — Она говорила с возмущением, как будто Эстер Кэмпбелл намеренно подвела ее.

— Как вы узнали, где она живет?

— Мне сказал об этом Клар. — Она радостно улыбнулась ему в знак признательности. — Вчера утром, когда Саймон пришел на свое утреннее плавание.

— Все это полнейший вздор, — сказал Бассет. — Миссис Графф это приснилось. Я даже не знал, где живет Эстер, вы можете это засвидетельствовать.

— Вам хотелось, чтобы я подумал, будто вы не знаете ее адреса, но, вы его знали, это точно. Вы нашли ее и ей угрожали. Вы не хотели позволить, чтобы она живой вернулась к Джорджу Уоллу. Но вы хотели, чтобы когда-то он все же увидел ее. И вот тут-то понадобился я. Вам понадобился кто-то, кто отвел бы Уолла к ней и помог сфабриковать против него дело в убийстве. И просто на всякий случай, если это не удастся сделать, вы посылаете миссис Графф в этот дом для подстраховки. Сработала вторая инсценировка — во всяком случае, она устроила Граффа и его великолепную когорту. Они добровольно оказали вам большую помощь в сокрытии настоящего виновника этого убийства.

— Я не имею к этому никакого отношения, — раздался за моей спиной голос Граффа. — Я не отвечаю за глупости Фроста и Марфельда. Они действовали, не советуясь со мной. — Он стоял один около двери, как бы стараясь отмежеваться от происходившего.

— Они — ваши люди, — заметил я, — и вы в ответе за все, что они сделали. Вы — соучастник убийства. На вас тоже надо надеть наручники.

Бассета поощрил этот наш спор.

— Вы просто вынюхиваете, что произошло, — вступил он в разговор. — Мне нравилась Эстер Кэмпбелл, как вы знаете. Я ничего не имел против этой девушки. У меня не было причин ее обижать.

— Не сомневаюсь, что она вам нравилась, специфически, по-вашему. Возможно, вы даже любили ее. Хотя она не отвечала вам тем же. Она хотела, если бы смогла, содрать с вас кое-что. В сентябре она ушла отсюда и прихватила наиболее ценную из ваших вещей.

— Я — бедный человек. У меня нет ценного имущества.

— Имею, в виду этот пистолет. — Я указал на пистолет, который держал подальше от него. — Точно не знаю, как вы его заполучили в первый раз. Но догадываюсь, как это случилось во второй. За последние четыре месяца, после того как Эстер выкрала его у вас, пистолет не раз ходил по рукам. Она отдала его своему приятелю Лэнсу Леонарду. Сам он не сумел заняться вымогательством и взял в напарники Штерна, у которого был богатый опыт в таких делах. Штерн тоже оказался со связями, что не позволило добраться до него головорезам Граффа. Но вы смогли до него добраться. Надо отдать вам должное за это, Кларенс. Нужна была настоящая смелость, чтобы потягаться со Штерном, даже с учетом того, что я его несколько обработал для вас. Больше смелости и решимости, чем было у Граффа и его личной армии.