29

Она сидела в шезлонге у окна на фоне неба и моря. Море плясало и сверкало под ветром. На горизонте неподвижными лунами висели спинакеры.

Она выглядела юной варварской царицей. Замотанный тюрбаном, скрепленный драгоценными булавками шарф скрывал опаленные огнем волосы. Темные очки в оправе из драгоценных камней прятали ее глаза. Живот и ноги были укутаны шелковым халатом.

— Я думала, ты никогда не вернешься, — сказала она Фергюсону. — Кто твой друг?

— Мистер Гуннарсон, Холли. Он вытащил тебя из огня.

— Очень рада познакомиться с вами, мистер Гуннарсон.

Она протянула мне руку почти царственным жестом и не опускала, пока я ее не пожал. Рука была вялой и холодной. Ее лицо, там, где его не маскировали очки и тюрбан, было лунно-бледным. Губы, когда она говорила, почти не шевелились.

— Я с нетерпением ждала возможности лично поблагодарить вас за все, что вы сделали. Вы и правда меня пылающую вырвали из ада. Как в поэме на пластинке, которую мне купил муж. Т. С. Элиота. Я про такого не слышала. Но поэма — закачаешься.

Если не считать заключительных фраз, эта маленькая речь производила впечатление отрепетированной. Отсутствие какого-либо выражения на ее лице и в голосе создавало эффект чревовещания. Вся сцена отдавала театром.

Будь у меня больше сил, я бы некоторое время ей подыгрывал. Но мои колени подгибались от слабости, и сомнений, и гнева.

— Мы же познакомились раньше, миссис Фергюсон.

— Конечно, выходит так. Только я не помню, и все тут. Из-за наркотиков. Паршивые подон... подлецы кололи мне наркотики.

— Вы не помните, как стреляли в меня?

В наступившей долгой тишине я слышал шуршание волн, точно вздохи под окнами. Она вздернула подбородок в сторону Фергюсона, осторожно, чтобы не нарушить красоты своей позы.

— О чем он говорит, Йен?

— Мистер Гуннарсон утверждает, что ты стреляла в него вчера вечером. — Он не спускал с нее глаз, как фотограф, готовый нажать на кнопку и запечатлеть неумолимую истину. — В него действительно стреляли.

— Только не я, Господи Боже ты мой! С чего бы я стала стрелять в человека, который старался мне помочь?

— Я приехал сюда, чтобы задать вам, в частности, и этот вопрос.

— Значит, есть и другие? Будете еще бить меня ниже пояса? Так я попрошу мужа, чтобы он вышвырнул вас вон.

Фергюсон предупреждающе покачал головой. Я сказал:

— Почему вы стреляли в меня? Вы прекрасно знаете, что стреляли.

— Ничего я не знаю. И не стойте надо мной, ненавижу, когда надо мной стоят! — В ее голосе появились истерические обертоны.

Фергюсон придвинул мне стул так, чтобы я сел на достаточном расстоянии от нее.

— Сядьте, пожалуйста. Вам ведь трудно стоять.

Садясь, я заметил, что к двери у меня за спиной прислонился доктор Тренч, незаметно вошедший, пока мы говорили. Она умоляюще протянула руки к мужу, растопырив негнущиеся пальцы.

— Скажи ему, Ферги, что он ошибается. Ты же знаешь, это не я. Меня сразу вырубило. В него кто-то другой стрелял. Или, может, он последний псих и ему мерещится.

— Так там был кто-то еще, миссис Фергюсон?

— Да не знаю я, честное слово. Я не знаю, кто там был. Они меня кололи, и у меня два целых дня как вычеркнуло. Не верите мне — спросите доктора Тренча. — Она изогнула красивую шею, глядя мимо меня.

Доктор протирал очки.

— Сейчас не время что-нибудь решать. Гуннарсон, почему нельзя это отложить? Миссис Фергюсон провела два тяжелейших дня.

Третий обещал быть не легче. Я услышал звук подъезжающей машины, решил, что Уиллс выбрал для своего появления самый подходящий момент, и пошел к двери вместе с Фергюсоном. Перед нами стоял Солемен.

— Я желаю поговорить с самой дамочкой, — заявил он.

— Скажите, что вам надо, мне. Моя... жена плохо себя чувствует.

— И почувствует еще хуже, если не уплатит по счетам. Фергюсон сказал истомленным старческим голосом:

— Я вам заплачу. Выпишу чек на Монреальский банк.

— И думать не смей, Ферги! — Она вышла следом за нами в холл, а теперь проскользнула мимо меня и оперлась на руку мужа. — Этот тип знает, что у нас беда, и решил погреть лапы. Ни ему, ни вообще никому я шестидесяти пяти тысяч не должна. Я ему шестидесяти пяти центов не должна.

— Врет и не поперхнется, — сказал Солемен. — Продула мои деньги в игорных домах и думает вывернуться.

— Я в жизни в азартные игры не играла. Ни разу даже десяти центов в игорный автомат не бросила!

— Ив Майами, конечно, ноги твоей не было.

— Вот именно.

— Врешь. Прошлым летом ты спала со мной в Майами два месяца. И с удовольствием. Может, выскочила замуж за папашу, так и захотела позабыть. Только ничего у тебя не выйдет.

— Какие именно два месяца? — спросил я.

— Июль и почти весь август. Я про это говорить не хотел, но дамочка сама меня заставила.

— Весь август я была в Канаде, — сказала она.

— Это правда, я свидетель, — добавил Фергюсон.

— Мало ли что вы наговорите! Не люблю прибегать к силе, но почему с тех, кто в деньгах купается, взыскивать всегда труднее всего? — Голос Солемена стал пронзительным, его рука скользнула под габардиновый пиджак, словно у него закололо сердце, и выскользнула, сжимая пистолет. — Выписывай чек, папаша. И не вздумай остановить выплату.

— Я ничего не понимаю, — сказала она. — Но отдавать деньги, которые не брали, мы не будем.

Солемен наклонился к ней.

— Ты Холли Мэй или нет?

— Да, меня так зовут, мелочишка. Но это еще не дает тебе права...

— Киноактриса, так?

— Раньше я снималась в кино.

— Ты меня помнишь, так? Солемен Волосатые Ноги, нежное сердце.

— Я тебя в первый раз вижу и на десять шагов к себе не подпустила бы.

— Трепи языком. Раньше ты не то говорила! Фергюсон посмотрел на нее с горькой неуверенностью.

Она выдержала его взгляд.

— Этот тип меня с кем-то путает. Такое уже было в прошлом году до того, как я уехала в Канаду. Мне пришли счета из магазинов в Палм-Спрингсе, а я там полгода не была.

— Хватит заливать! — Неожиданным движением Солемен сорвал с нее темные очки.

— Как ты смеешь!

— Э-эй! Выйди-ка на свет, — сказал Солемен. — Дай посмотреть на тебя.

Он сжал ее запястье, не грубо, но с небрежной уверенностью в собственной силе, и вытащил ее на солнце.

— Отпусти мою жену! — крикнул Фергюсон. — Я тебе шею сверну!

Фергюсон ринулся вперед, я попытался остановить его. Для увенчания разразившейся над ним катастрофы ему не хватало только пули в живот. Но одной рукой удержать его я не смог. Он оттолкнул меня, но она мгновенно встала между мужем и пистолетом, вырвала руку и выхватила у Солемена свои очки. Однако он продолжал вглядываться в ее лицо. Потом перевел глаза на нас — вместе с пистолетом.

— Что за штучки? Никакая она не Холли Мэй. Где настоящая?

— А я почем знаю? На меня похожих хоть пруд пруди. Они только и делали, что посылали мне свои снимки почтой. — Она злорадно засмеялась. — Жаль, жаль, красавчик, но какая-то девка обвела тебя вокруг пальца. Уезжай-ка отсюда, пока у тебя бумажник не вытащили. И убери свою пукалку, а то невзначай укокошишь кого-нибудь.

— И то верно, — сказал Тренч из-за моего плеча. Он подошел к Солемену, держа наготове двустволку. — Уберите свою игрушку и убирайтесь отсюда. Между прочим, я чемпион в стрельбе по тарелочкам, а двустволка заряжена. Ну, марш отсюда.

И Солемен отмаршировал к своей машине.

Я запомнил ее номер и позвонил в полицейское управление. Если за ним что-то числилось, в чем сомневаться не приходилось, то незаконное владение огнестрельным оружием должно было на время убрать его со сцены. Исполнив этот приятный долг, я попросил к телефону лейтенанта Уиллса.

Уиллс возвращался с пожарища в горах, и дежурный сержант сказал, что может по радио предупредить его, чтобы он заехал к Фергюсону. Я ответил, что дело очень срочное, и пошел назад в большую комнату. Встретив в холле Тренча, я попросил, чтобы он некоторое время туда не входил.

Распираемые ветром луноподобные спинакеры растянулись цепочкой на пути домой. Фергюсон сидел на табурете возле шезлонга, держа ее за руку. Или, может быть, держала его за руку она. Сильная женщина, кем бы она ни была.

— Вас не затруднит снять очки, миссис Фергюсон? Пожалуйста.

Она сделала мне гримаску.

— Брр! Из-за этого синячищи я такая страшная!

Но очки она сняла и позволила мне посмотреть ей в лицо. Синяк был старый, уже подернувшийся желтизной по краям.

Получить его за последние полсуток она не могла. К тому же он был не под тем глазом. Гейнс держал револьвер в правой руке и ударил женщину на вилле по левой скуле.

Между той женщиной и этой были и другие, более тонкие различия. У той было ледяное лицо, как серебряная маска, и паяльные лампы вместо глаз, прожегшие в этой маске две дыры. Лицо передо мной было подвижным и веселым, несмотря на синяки. Глаза и губы улыбались.

— Насмотрелись? Уж теперь вы меня не забудете.

— По многим причинам. Кто-то выдавал себя за вас?

— Выходит, что так.

— И вы сказали, это не первый случай?

— Твердо я знаю про один. Но, может быть, были и другие. Тогда многое понятно.

— У вас есть какие-нибудь подозрения, кто это может быть?

— Кто мне это устроил в Палм-Спрингсе, я хорошо знаю. Майк Спир нанял сыщика, и тот доискался.

— Так кто же? Ваша мать?

— Не смешите. Мама, конечно, не образец добродетели, но такой пакости она мне никогда бы не устроила.

— Одна из ваших сестер?

— А вы не дурак. — Она повернулась к Фергюсону. — Этот мальчик совсем не дурак.

— Но которая? Рене или Джун?

Она засмеялась. Это был странный, пронзительный, горький и буйный смех, сочетавший трагическое с комическим.

— Господи, — сказала она. — Теперь до меня дошло. Кто, по-вашему, я?

— Мне известно, кто вы, Хильда.

— Может, вам и известно, да только я Джун. А Хильда как раз наделала долгов в Палм-Спрингсе под моим именем. Конечно, мне уже тогда надо было ее остановить. Но как-то не хочется натравливать легавых на собственную сестру. А уж выдавать ее этому подонку я и вовсе не собиралась.

— Ну и винить ее я особенно не могу, — добавила она мягче. — Она всегда мечтала прославиться, стать великой актрисой. По правде говоря, я эту болезнь подцепила от Хильды. Каково же ей было, когда она увидела меня на экране и поняла, что это я, ее сестренка Джун?

— С вашей стороны очень благородно взглянуть на это так.

— Мое благородство дорого не стоит. Ведь успеха добилась я. И, добившись, поняла, что не нужен он мне вовсе. А нужен мне Ферги. И благодарю Бога, что он мне его помог найти.

Ее улыбка напоминала улыбку ее матери, она озаряла ее лицо, как луч, который десятки световых лет пронизывал космический мрак ради этого мгновения. Фергюсон попытался улыбнуться ей в ответ, но только растянул губы. У него из всех пор сочился его собственный мрак.

— Хильда ваша старшая сестра?

— Ну да. Самая старшая из нас. А я вторая по старшинству. Но только Хильда нам сводная.

— Вы это точно знаете?

— Куда точнее! — Ее улыбка угасла. — В нашей семье это тайной не было. В семье Дотери тайн не бывало, уж папаша постарался. В детстве мы по три раза на дню это слышали, чуть садились за стол: дескать, Хильда не его дочь и вообще ничья. Очень нам приятно было слушать. Особенно Хильде.

— Но чьей-то она должна была быть?

— Маминой она была. С ее отцом мама познакомилась в Бостоне до того, как папаша на ней женился. Подонок бросил ее. Прислал ей тысячу долларов, а Дотери купил на них машину, чтобы добраться до Калифорнии. Вот и все, что я знаю.

Но и этого было достаточно. Зубы Фергюсона были стиснуты, точно у раненого, закусившего тряпицу, чтобы не застонать.

Его жена повторила свою историю Уиллсу, когда он приехал. Я устроился рядом и бдительно следил за ходом разговора, чтобы не допускать необоснованных предположений и не относящихся к делу подробностей. Фергюсон оставался моим клиентом, а Хильда была его дочерью.

Уиллс сутулился в кресле и слушал не перебивая. Вид у него был очень утомленный. На правой щеке чернел мазок сажи. Когда она кончила, он укоризненно покачал головой. Из его волос посыпались и затанцевали в солнечных лучах частички пепла.

— Жаль, что вы промолчали утром, миссис Фергюсон. В подобных случаях время — важнейший фактор, и за эти часы ваша сестра могла уехать очень далеко. А к тому же, рассылая предупреждения, мы указывали, что Гейнс будет один.

— Но утром я про Хильду не знала. Он холодно поглядел на нее.

— Как же так, миссис Фергюсон? Ведь ее звонок выманил вас из клуба на стоянку, где вас схватили?

— Теперь-то я знаю, — ответила она. — А тогда не знала. Хильда назвалась Рене, нашей младшей сестрой. Сказала, что сию минуту приехала из Сан-Франциско и ждет меня на автобусной станции. И чтобы я поторопилась, а то она в очень тяжелом положении и ей нужна помощь.

— Да, положение у нее тяжелое, — буркнул Уиллс.

— Но вы ведь учтете, что Хильда не очень за себя отвечает? А Гейнс всегда делал с ней что хотел.

Он пропустил ее вопрос мимо ушей.

— И еще одного я не понимаю, миссис Фергюсон. Вы же знали, что такое Гейнс. С детства знали. Знали, что он живет под чужим именем. И тем не менее все последние месяцы поддерживали с ним близкие отношения. Поймите меня правильно, но вы должны были отдавать себе отчет, что подвергаетесь опасности.

Она виновато посмотрела на мужа, и он ответил ей таким же виноватым взглядом. Потом она сказала:

— Честно говоря, я была последней дурой. Он мне сказал, что исправился, что старается порвать с прошлым и честно зарабатывать себе на хлеб. А я все время чувствовала, какая удача выпала мне в жизни, ну и хотела ему поверить. — Она поспешила переменить тему: — А что вы сделаете с ним и с Хильдой?

— Постараемся их найти. — Уиллс тяжело наклонился всем корпусом и протянул вперед обе руки, словно готовясь принять на них какую-то тяжесть. В его ладони въелась копоть, ногти были черными. — Дальнейшее не в моих руках. — Он опустил руки.

— Хильду запрут в тюрьму надолго?

— Если обойдется этим, считайте, что ей повезло. Сейчас не время для обиняков, миссис Фергюсон. Речь идет о цепи убийств. А кара за умышленное убийство вам известна.

— Но Хильда же сама никого не убивала!

— Соучастие в убийстве определяется не только этим. Рональд Спайс утверждает, что именно она позвонила им и велела прикончить Секундину Донато. Даже если Спайс лжет, она причастна еще к одному убийству, о котором мы раньше не знали. В сгоревшем доме мы обнаружили человеческие останки. Определить по ним что-нибудь трудно...

Холли вскрикнула и отвернулась. Она достигла предела. Доктор Тренч поспешно вмешался и положил конец допросу. Когда мы с Уиллсом выходили из комнаты, она безудержно рыдала.

Угнаться за Уиллсом я не мог, но он ждал меня в машине. Я сел рядом с ним.

— Чей это труп, лейтенант?

— Не труп. Обломок черепа с челюстью и несколько обгорелых костей. Я, наоборот, надеялся у вас узнать, кто это мог быть. Кроме вас, Гейнса и сестры кто там был еще?

— Я больше никого не видел. А это мужчина или женщина?

— Точно не скажу. Саймон, наверное, определит, но он еще эти кости не видел. Зубы, по-моему, больше похожи на мужские. У вас есть какие-нибудь предположения?

— Нет. Если только это не сам Гейнс.

— Маловероятно. По моему предположению, он удрал с ней на вашей машине. Полиция в Маунтин-Гроуве обнаружила ваш автомобиль в квартале от дома его матери. По-видимому, свою машину он прятал в ее гараже. На полу там свежие следы масла, а у нее машины нет.

— Миссис Хейнс уехала с ними?

— Нет. Ее допросили, но она стоит на том, что ничего про них не знает. Утверждает, что у нее разболелась голова, она приняла снотворное и спала без просыпу, пока ее не разбудил полицейский. Тамошний начальник говорит, что она уже много лет не в себе, но не опасна. Свихнулась, когда ее сынок в первый раз попался. — Уиллс вздохнул. — Ну почему люди не могут вести себя нормально и жить честно?

— Тогда вы остались бы без работы.

— С радостью. А, да! Доктор Рут сказал мне, что отдал вам пулю, которую извлек из вашего плеча. Так не положено. Это улика.

— Разбирайтесь с ним.

— Уже разобрался. Она при вас, Билл? Я снова стал для него Биллом.

— У меня в палате. Не хотите ли съездить за ней со мной? Я как раз думал попросить, чтобы вы меня подбросили до больницы.

— Разумеется. Судя по цвету вашего лица, вам там самое место. Честно говоря, выглядите вы ахово.

Я поймал свое отражение в зеркале заднего вида и согласился с ним. С той секунды, когда рассказ о бостонском приключении Фергюсона сдернул меня с кровати, я держался на одних нервах. Я откинулся и продремал до самой больницы.

Дежурная сестра на третьем этаже открыла рот, чтобы прочесть мне нотацию, но тут же закрыла, потому что из лифта следом за мной вышел Уиллс. Ах, так меня арестовали? И поделом, сказал ее взгляд.

Из ящика тумбочки я вытащил коробочку Рута и отдал ее Уиллсу. Он высыпал содержимое на ладонь и пробурчал:

— Осколки. Толк от них вряд ли будет.

— Зачем они вам?

— Побережем, пока не отыщем револьвер, — ответил он. — Кто в вас стрелял, Билл? Гейнс или женщина?

— Она.

— А потом притащила туда свою одурманенную сестру и поменялась с ней одеждой?

— По-видимому.

— Я так и полагал. Вы-то думали, что выгораживаете миссис Фергюсон, а на самом деле выгораживали самую опасную убийцу в их банде. В обломке черепа, который мы нашли, есть дырка, смахивающая на пулевое отверстие — точно посреди лба. Она оставила гореть вместе с домом троих — вас, свою сестру и кого-то третьего, скорее всего уже мертвого. Кто он, Билл? Хоть какая-то идея у вас должна быть!

Я вспомнил, как Хильда выстрелила во второй раз за секунду перед тем, как я грохнулся без чувств у двери. Тогда я не сомневался, что стреляла она в меня.

— Третьего там никого не было. Разве что его или ее прятали вместе с одурманенной миссис Фергюсон. Возможно, вы обнаружили жертву давнего убийства.

— Не исключено.

Наконец Уиллс ушел. Я разделся непослушными руками. Вошла старшая сестра привести в порядок мою постель и задала мне взбучку. Заглянул доктор Рут и задал мне взбучку. Приехала на кресле-каталке Салли и задала мне взбучку.

Но нежно. С ней была маленькая. Я провалился в забытье более или менее довольный, желая для моей крохотной безымянной девочки судьбы получше, чем выпадает некоторым.

30

Фергюсон нанял сыщиков. ФБР забрало это дело себе на том основании, что Гейнс и Хильда находились в розыске. Через двое суток было установлено, что они не пересекали никаких границ, не садились ни в один самолет и не ходили по улицам Лос-Анджелеса, Сан-Диего, Сан-Франциско, Портленда, Сиэтла, Солт-Лейк-Сити, Рено, Лас-Вегаса, Финикса, Альбукерка, Нью-Йорка, Майами и Бостона.

На третий день доктор Рут выписал меня. В конторе меня ждал чек Фергюсона на две тысячи долларов, позднее я отдал их в задаток за дом.

В тот же день я попросил миссис Уэнстайн еще раз соединить меня с Майклом Спйром в Беверли-Хиллз. Мне кое-что вспомнилось.

У себя в конторе Спир весь день не показывался. В конце концов его секретарша все-таки дала номер его домашнего телефона. Поймал я его в семь часов вечера.

Он приветствовал меня, как любимого брата после долгой разлуки.

— Рад тебя слышать, Билл. Следил за твоими приключениями по газетам. Ничего равного со времен Перл Уайт в «Добыче».

— Спасибо. Мне надо бы поговорить с вами, и как можно скорее. Сегодня же.

— Валяй.

— Не по телефону.

— О чем?

— О некоторых моментах моих приключений, которые касаются вас.

— Ты про Холли и этого Гейнса? Я все думал, что, может, ошибся относительно них. Наверное, они не были так близки, как мне вообразилось. Ну, ты понимаешь.

— Понимаю, Спир. В частности, нам надо поговорить и об этом.

Он молчал почти минуту. Потом сказал серьезным тоном:

— Собственно, я сам хотел с тобой поговорить. Может, приедешь выпить?

— Приезжайте вы. Мне еще нельзя садиться за руль.

Я объяснил ему, как проще добраться до моей конторы, и он пообещал быть у меня через час. В начале девятого я услышал, как на улице, кашлянув, замер гоночный мотор. Что-то подсказало мне: прибыл Спир. Я смотрел, как он выбирается из низкой серебристой машины и снимает шлем с очками.

В ярком свете приемной я увидел, что его замучила тревога. Он лечил ее спиртным в количествах, какие никак не мог поглотить за один час. Входя ко мне в кабинет, он обдал меня клубами своего дыхания, а потом сел так осторожно, словно карманы у него были набиты яйцами. Я закрыл дверь, и при этом звуке он подпрыгнул.

— Так про эти маленькие недоразумения, Билл. Пойми одно — я на карьеру Холли поставил очень много. Последние пять лет дела в нашей сфере шли туго. И согласись, я же говорил тебе все то, что ты хотел услышать.

— Только избавьте меня от новой лжи. Его лицо сморщилось, потом расправилось.

— Тут спрятан магнитофон?

— Нет.

— Откуда я знаю, что ты говоришь правду?

— Это к делу не относится. Насколько близко вы знали Ларри Гейнса?

— Ты что, всерьез хочешь, чтобы я ответил? Он же в розыске по целому списку преступлений. За моральный облик тех, с кем веду дела, я не отвечаю.

— Вы вели дела с Гейнсом?

Он спохватился:

— Нет. Гейнс явился ко мне, хотел, чтобы я стал его агентом. Но, на мой взгляд, талантом у него не пахнет. Кроме того, мне не понравилась его внешность. Я ему отказал наотрез.

— Мне говорили другое.

— А? — Его глаза в сетке красных прожилок забегали из стороны в сторону. — Кто, Билл?

Я оставил вопрос без ответа.

— Почему Гейнс выбрал именно вас?

— История длинная и некрасивая. Нет, ничего противозаконного я не делал. Только старался оберегать клиента.

— Следовательно, у вас нет причин молчать. И против обыкновения, вы могли бы сразу же сказать правду. Не то второй случай вам представится по дороге в полицию.

— Нечего сказать, мило! А я-то приехал сюда оказать тебе содействие.

— Так оказывайте.

Его глаза, все лицо, даже плешь блестели тонким слоем глазури, как хорошо обожженная керамика. Он встал, сделал два шага от меня, потом вернулся и оперся о мой письменный стол.

— Я приехал сюда оказать содействие. Мое положение куда хуже, чем ты думаешь. Началось все прошлой весной, до того как Холли меня бросила. Эта ее сестра, которую ты разыскиваешь, выдавала себя за Холли в Палм-Спрингсе и наделала долгов. Я нанял сыщика, чтобы ее выследить. Очень было нежелательно, чтобы она попала в газеты. Сестра ездила тогда с Гейнсом, и аферу эту он придумал. Мою ищейку они погоняли по всей стране, но я его не отзывал: когда он выяснил, чем они занимались, у меня возникли опасения. Он проследил их до Сан-Антонио и раскопал там зубного врача, который поставил Хильде на зубы коронки в голливудском стиле. Врач вывел его на подпольного хирурга-косметолога, обслуживавшего преступников, которые скрываются от правосудия. Он подправил Хильде нос и еще кое-что, сверяясь с фотографией Холли. Из Сан-Антонио они отправились в Хьюстон, где она спроворила себе гардероб. А оттуда — в край дураков. Но дураки в Майами на крючок не шли. Те, что с большими деньгами. Хильда выглядела как Холли, но настоящего шика в ней не было. И ей пришлось довольствоваться малым — играть, выдавая себя за Холли.

Она попала в лапы проходимца по имени Солемен. Его на днях арестовали в Лос-Анджелесе. Когда мой человек, наконец, нашел ее, она жила с Солеменом в уплату процентов за деньги, которые ему задолжала. Все еще под именем Холли, так что Солемен воображал, будто спит с кинозвездой, и трезвонил о своем успехе по всему городу. Я прилетел в Майами в конце августа, чтобы положить этому конец.

— Почему же не положили?

— Я положил. То есть мне так казалось. Я дал ей сутки, чтобы она уползла в свое болото и перестала вредить моей клиентке.

— В конце августа Холли уже не была вашей клиенткой.

— Верно. Но я надеялся, что она вернется. Знаю, знаю, ты хочешь сказать, что я был слишком мягкосердечен. Надо было сдать Хильду и Гейнса полиции и избавить нас от всех этих трагедий. Но что поделать, я мягкосердечен, когда дело касается женщины...

— Что произошло потом? — перебил я.

— Ничего. Я расплатился с сыщиком собственными деньгами и улетел домой.

— Он подтвердит ваш рассказ?

— Естественно. Если ты его разыщешь. Но он оставил практику и переселился в Гонолулу.

— Как его фамилия?

— Смит. А имя я позабыл.

— У меня есть знакомый полицейский сыщик по фамилии Уиллс, — сказал я. — И он сумеет добиться от вас правды.

— Все, что я тебе говорил, чистая правда.

— Добавьте еще.

— Из камня крови не выжмешь, Билл.

Я снял трубку, набрал номер полицейского управления и спросил лейтенанта Уиллса. Дежурный сержант посоветовал мне позвонить ему домой.

Спир ухватил меня за плечо и забрызгал мне лицо словами, пропитанными виски:

— Послушай, не надо полиции. Если попадет в газеты, мне конец. Повесь трубку!

В его голосе была паническая искренность. Я повесил трубку.

— Ну пойми, Билл! Не мог же я заранее знать, как все обернется. Я ведь думал, что действую в интересах Холли. Она выскочила за старика ради денег. Я считал, что для нее лучше вернуться к работе. Да и не считал, а знал твердо. Своих клиентов я вижу насквозь и знаю их лучше, чем они сами себя знают.

— Что вы сделали? По-моему, я и сам мог бы сказать. Но предпочту услышать из первоисточника.

— Да ничего такого. Я привез Гейнса и Хильду назад сюда и некоторое время держал их на крючке, примериваясь, как с ними лучше поступить. Они почему-то вообразили, что я буду доволен и рад, если замужество Холли окажется не слишком удачным. Выпив, я иногда болтаю лишнее...

— Позволю себе перевести это на более понятный язык. Вы шантажом принудили Гейнса и Хильду приехать сюда и добиться, чтобы Холли развелась.

— Это ты уж чересчур, Билл. Гейнса не надо было шантажировать. У него были свои виды на Холли Мэй. По-моему, от путешествий с ее копией у него развилась мания величия. Как-то вечером он под кайфом сказал мне, что отобьет Холли у Фергюсона и сам на ней женится.

— Что он употреблял?

— Героин. Они оба кололись, если удавалось его раздобыть.

Я встал, а Спир поспешно сел, испугавшись, что я его изобью. Но я все равно чуть было не ударил его левым кулаком.

— Чудесный план вы придумали: натравить двух преступников-наркоманов на свою бывшую клиентку.

— Согласен, Билл, мысль была не самая удачная. Но я же не мог знать, как это обернется. — Его лицо пошло трещинами, точно лопнувшее стекло. — Послушай, договоримся, а? Забудь эту подробность, не упоминай про меня, и получишь то, что тебе больше всего нужно.

— Все, что мне нужно, у меня есть.

— А Гейнса нет, и ее нет, — сказал он вкрадчиво.

— Вы знаете, где они?

— Не исключено.

— Я слушаю.

— Но я же сказал, договоримся. Если что-нибудь попадет в лос-анджелесскую прессу, я конченый человек. Покойник. Хоть снова продавай чулки от двери к двери.

— А вы продавали чулки от двери к двери?

— Было когда-то. Но мой дядя все еще ими торгует. Ну и, наверное, я смогу к нему вернуться, если уж ты решил меня погубить. — Сквозь завесу жалких слов он внимательно следил за мной и быстро трезвел. — Неужели, Билл, я заслуживаю гибели?

— Перестаньте называть меня Биллом.

— Как скажете. Ну, так договорились?

Я задумался. Но думать было особенно нечего, ведь в поисках этой парочки прочесывали всю страну.

— Договорились. Дайте мне ее с Гейнсом, и я забуду про ваше существование. С большим удовольствием.

— Гейнса я гарантировать не могу. Хильда твердит, что он ее бросил. Но она, конечно, выведет вас на него.

— Вы говорили с ней?

— Да, говорил. Вы воображаете, будто я ее шантажировал? Это она меня шантажирует!

— Чем? Или можно не спрашивать?

Он понурил голову. Плешь блестела, как мокрое яйцо. Он прикрыл ее ладонью, усеянной каплями пота.

— Она пригрозила бросить тень на мою репутацию, если я не дам ей денег. Наверное, боится тратить купюры из выкупа. А может, Гейнс и правда от нее сбежал. Последние два дня я подбрасывал ей кое-какую мелочь и понемножку с ума сходил. Сидит там и тикает, как бомба. Вчера она грозила пристрелить меня...

— Где — там? Где она?

— Сейчас скажу. Но мы договорились?

— По-моему, я уже сказал.

Он поднял глаза и всмотрелся мне в лицо.

— Ну что ж, положусь на вас. Мне просто надо на кого-то положиться. Она прячется в пляжном домике на сто первом шоссе между Палисейдсом и Малибу. — Он назвал адрес. — Коричневая дощатая сараюшка справа от шоссе в трехстах — четырехстах ярдах от придорожной закусочной «У Джека». Я должен встретиться там с ней сегодня, привезти пять тысяч долларов.

— В котором часу?

— Прямо сейчас. Я должен был приехать туда сейчас.

— Я поеду с вами.

— Хорошо. Как скажете. Ну, а теперь, когда мы поладили, может, отметим?

— Я здесь не держу спиртных напитков.

— Так позвольте, я сбегаю выпью на дорожку? Мне надо взбодриться.

— Бегите.

Он выскочил за дверь, а я позвонил Фергюсону.

Спир не вернулся. Его серебряная машина со шлемом и очками на сиденье все еще стояла перед моей конторой, когда я уехал с Фергюсоном. Он сидел за рулем, а я говорил всю дорогу от Буэнависты до Малибу.

Океан за пустынной полосой пляжа был стального цвета. От луны осталась узенькая щепка. Мы услышали грохот прибоя, точно тяжелые шаги Рока.