Глава 11

Элла Стром срезала угол танцевальной площадки и подошла к нашему столу.

— Я предупредила фотографа, мистер Арчер. Он ждет вас в конторе.

Это был худой человек, в мятом темном костюме, с копной шатенистых волос, выделяющейся тяжелой славянской челюстью и впечатлительными глазами под очками в роговой оправе. Элла представила его как Эрика Мальковского.

— Рад вас видеть, — сказал он, но рад он не был. Он неустанно смотрел в дверь мимо меня. — Я обещал жене пойти сегодня в «общество любителей кино». У нас сезонные билеты.

— Я возмещу ваши расходы.

— Дело не в этом. Мне неприятно огорчать ее.

— Но здесь дело может быть важнее.

— Не для меня, не так ли? — Он говорил со мной, но его жалоба была обращена к Элле. Я понял, что она заставила его сюда прийти. — В любом случае, как я уже сказал миссис Стром, у меня нет снимка мистера Мартеля. Я предложил однажды сделать, так как я всегда предлагаю всем другим гостям, но он отказался, категорически отказался.

— Он был груб с вами?

— Я не сказал бы, но он, безусловно, не хотел фотографироваться. Он что, выдающаяся личность или что-то в этом роде?

— Да, с вывертом.

Моя неразговорчивость рассердила его, и он слегка вспылил:

— Единственная причина, почему я это спрашиваю, — это то, что есть еще другие люди, интересующиеся его фотографией.

— Вы мне об этом не говорили, — недовольно пробормотала Элла.

— У меня еще не было возможности. Женщина пришла ко мне в студию в поселке как раз перед тем, как я пошел домой обедать. Когда я сказал ей, что у меня нет снимка, она предложила деньги за то, чтобы я пошел к нему в дом и сделал снимок. Я сказал ей, что без разрешения мистера Мартеля я фотографировать его не буду. Она почему-то возмутилась и выскочила из студии.

— Полагаю, она не назвала своего имени.

— Нет, но я могу ее описать. Рыжая, высокая, с импозантной фигурой. Возраст около тридцати. По правде говоря, мне кажется, я где-то ее встречал раньше.

— А где?

— Здесь в клубе.

— Я что-то такую не помню, — сказала Элла.

— Это было еще до вас, по крайней мере пять лет назад. — Мальковский скривил часть лица, будто смотрел сквозь видоискатель. — Мне помнится, я сделал один или два снимка этой женщины. Я даже уверен в этом.

— У вас они еще есть? — спросил я.

— Может быть. Но найти их будет трудно. Я храню досье текущего и предыдущего годов. Все старье засунуто в коробки и хранится в задней комнате.

Он взглянул на свои часы с ужасом.

— Я действительно сейчас должен идти. Жена убьет меня, если пропустит «Бунуэль». А клуб не платит мне за подобную работу. — Он бросил укоризненный взгляд в сторону Эллы, которая возвратилась к своей стойке.

— Я уплачу вам вдвойне за все время, которое потребуется.

— Это обойдется вам по семь долларов в час. Работа может занять всю ночь.

— Я понимаю.

— И нет никакой гарантии успеха. Может быть, это совершенно другая женщина. А если и та же, она могла изменить цвет волос. Та, которую я помню, была блондинка.

— Блондинки превращаются в рыжих постоянно. Расскажите мне о той, что вы помните.

— Она тогда была моложе, как вы понимаете, свеженькая, хорошенькая. Сейчас помню, что сделал несколько снимков. Ее муж чем-то возмущался, но она хотела сфотографироваться.

— А кто был ее муж?

— Старше ее, — ответил он. — Они жили в одном из домов здесь в течение двух недель.

— В каком году они здесь были?

— Я точно не помню — может быть, шесть, семь лет назад. Но если я найду эти снимки, я вам скажу. Обычно я ставлю дату на обороте.

К этому времени Мальковский уже созрел для работы. Перед отъездом в город он дал мне адрес и номер телефона студии. Я сказал, что позвоню через час или около того.

Я поблагодарил Эллу и пошел к стоянке за машиной. Порывистый ветер доносил хрустящий песок с гор. Эвкаплиптовые деревья при его порывах метались и склонялись, как безумные женщины. Ночной мрак, висевший над ними, придавал всей обстановке какой-то грозный вид. Меня беспокоил Гарри Гендрикс. Я думал о нем с тех пор, как обнаружил его машину на дороге около дома Мартеля. Гарри заслуживал беспокойства не более, чем та крыса, которую Мартель, как он говорит, убил. Тем не менее у меня было настоящее желание видеть его живым.

Дорога к гавани шла поперек того участка, откуда Фэблон делал свой последний заплыв, и дальше опять выходила к океану. Когда я ехал по продутому ветрами шоссе, мои мысли были настолько прикованы к Гарри, что его «кадиллак», запаркованный за поворотом, показался мне каким-то привидением. Я затормозил, подал назад и остановился прямо за ним. Да, это был старый «кадиллак» Гарри, стоящий здесь с холодным мотором, пустой и бесприютный, будто он сам скатился сверху, с горы. Ключ находился в зажигании. Раньше его там не было.

Я осмотрелся. Место было пустынное, особенно в это время, ветер завывал. Никаких других машин не было видно на дороге. Лишь шумящие листьями пальмы и вздыхающее море.

На стороне острова высокие кипарисовые деревья загораживали бульвар от железнодорожной колеи и зарослей, где скрываются бродяги.

Сквозь заросли можно было видеть людей, сгрудившихся около костра, раздувавшегося ветром и бросавшего свет на окрестности. Я прошел сквозь кустарник и подошел к ним. Их было трое. Они пили темное красное вино из здоровенной бутыли, уже почти пустой. Они повернули головы в мою сторону. Лицо с выбитыми зубами и покрытое шрамами — лицо белого человека, плоская упрямая физиономия молодого негра, парень с чертами индейца и безразличными индейскими глазами. Выше талии на нем был лишь открытый черный жилет. Такова была эта компания.

Негр встал. Он был пяти или шести футов ростом и в руке держал толстенную палку. Он подошел ко мне и пробормотал:

— Это частная вечеринка. Вам здесь нечего делать.

— Вы можете ответить мне на мои вопросы? Я разыскиваю своего друга.

— Никакого вашего друга я не знаю.

Большой и пьяный, он оперся на палку. Тень от такого треножника плясала на зарослях.

— Это его машина там, вон тот «кадиллак». Он среднего роста, в пиджачке рубчиком. Вы его не видели?

— Нет.

— Одну минуту, — белый человек встал пошатываясь, — может быть, я его видел. Может, и нет. Что с вас можно получить?

Он подошел так близко ко мне, что я чувствовал его вонючее дыхание и мог заглянуть в его пустые, блестящие глаза. Вино выполоскало из них даже проблески разума.

— Мне это ничего не будет стоить, старина. Ты хочешь получить еще на одну бутылку?

— Я видел его, честно, видел. Маленький человек в пиджаке рубчиком.

Он дал мне четыре монетки, я очень вежливо поблагодарил. Такого вы не можете забыть.

Дыхание со свистом прорывалось сквозь его редкие зубы.

— Покажи четыре монетки.

Он тщательно рылся в кармане джинсов. — Я, наверное, их потерял.

Я пошел прочь. Он провожал меня до самой машины. Он колотил сжатыми кулаками по стеклу автомобиля.

— Имей же сердце, ради Христа. Он дал мне четыре монетки. Я же сказал вам о вашем друге.

— Для вина денег не дам, — сказал я.

— Это для еды. Я голоден. Я пришел сюда собирать апельсины, а они выгнали меня, и я не могу работать.

— "Армия спасения" тебя накормит.

Он сжал губы и плюнул на стекло. Я включил мотор.

— Отойди, попадешь под машину.

— Я уже попал под нее, — обреченно пробормотал он и направился обратно в заросли, внезапно исчезнув из виду, будто кто его проглотил.

Глава 12

Отель «Брейкуотер» находился в нескольких кварталах от того места, где стоял «кадиллак» Гарри. Возможно, хотя едва ли, он оставил его там по своим соображениям и пошел дальше пешком.

Вестибюль отеля был похож на мышеловку для туристов, куда уже никто не попадался. Мебель была вся поцарапана, а рододендроны все в пыли. Привратник ходил в старой голубой форме, будто он прошел в ней через всю гражданскую войну.

У приемной стойки никого не было, но журнал для регистрации лежал на ней открытым. Я нашел имя Гарри Гендрикса на предыдущей странице. Его комната была под номером 27. Я посмотрел на доску для ключей за стойкой и не нашел ключа под этим номером.

— Мистер Гендрикс дома? — спросил я швейцара.

Он погладил бороду. Она выглядела как побитый молью плюш.

— Я не знаю. Они приходят и уходят. Мне не платят, чтобы следить за ними.

— А где управляющий?

— Там, внутри. — Он ткнул большим пальцем в сторону задернутой занавеской двери, над которой висел освещенный знак: «Комната Самоа». Она означала, что там мебель из бамбука, а потолок в виде рыбацкой сети. Там могут подать и подают напиток из рома с консервированными ананасным соком и плавающими фруктами. Три изрядно потрепанные потаскушки гоняли шарик на рулетке. Бартендер смотрел за ними поверх своего живота. Усталая официантка выдала мне мгновенную улыбку. Я сказал, что хотел бы задать управляющему несколько вопросов. — Мистер Смит — помощник управляющего. Мистер Смит!

Мистер Смит выглядел самой продувной бестией из всех бестий. Он оторвал себя от рулетки на какой-то момент. Если это была его рулетка, она была, вероятно, с секретом. Его сугубо американский вид проступал как облицовочная фанера на мебели.

— Вам нужна комната, сэр?

— Возможно, позднее. Я хотел бы узнать, дома ли мистер Гендрикс.

— Нет, если только не пришел только что. Его жена ждет его в комнате.

— Я не знал, что он женат.

— Он вполне женат. Я оставил бы радости холостяцкой жизни, если получил бы такое же угощение.

Его руки обрисовали нечто вроде женской талии в табачном дыму.

— Может быть, она скажет мне, где он?

— Она не знает. Она спрашивала меня. Я не видел его после полудня. Он находится в каком-то затруднении?

— Возможно.

— Вы полицейский?

— Следователь, — уточнил я. — Почему вы думаете, что Гендрикс мог попасть в беду?

— Он спрашивал меня, где он может купить дешевый револьвер.

— Сегодня?

— После обеда, как я уже говорил. Я посоветовал ему обратиться к старьевщику. Я поступил неправильно? Он никого не пристрелил?

— Нет, насколько мне известно.

— Это хорошо, — сказал он, но казался явно разочарованным. — Если вы хотите поговорить с миссис Гендрикс, здесь, у стойки, есть телефон.

Я поблагодарил его, и он вернулся к своей холостяцкой радости. Я не стал звонить по телефону и даже беспокоить лифт. Позади вестибюля я обнаружил пожарную лестницу, освещенную красной лампой, и прошел на второй этаж.

Комната 27 находилась в конце зала. Я послушал у двери. За ней раздавалась музыка — деревенский блюз. Я постучал. Музыка сразу умолкла.

— Кто там? — спросила женщина.

— Гарри.

— Давно пора.

Она отперла замок и распахнула дверь. Я вошел прямо на нее, освободил от ее руки дверную ручку и захлопнул дверь на всякий случай, чтобы ее испуг не перешел в крик.

Этого не произошло. Застывшее выражение ее лица не изменилось. Ее правый кулак поднялся на уровень глаз. Она смотрела на меня поверх него.

— Не волнуйтесь, миссис Гендрикс. Я не причиню вам вреда.

— Да? — Она немного расслабилась, разжала кулак и рукой пригладила свои рыжие волосы. Ее перекошенный рот распрямился. — Кто вы такой?

— Друг Гарри. Я сказал, что поищу его здесь.

Она мне не верила. Она была похожа на женщину, которая не верила ничему, кроме номеров на счетах. Она была стильно одета, в чем-то коричневом, просторном, с полукороткими рукавами, что демонстрировало ее фигуру, не очень подчеркивая ее. Ее руки и ноги были прелестной формы и сильно загорелыми.

Но свое лицо она отделала таким образом, будто стыдилась его и хотела спрятать под гримом. Из-под век, еще более зеленых, чем ее глаза, и сквозь ресницы, похожие на захламленные антенны, она смотрела на меня с отвращением.

— Как вас зовут?

— Это не имеет значения.

— Тогда убирайтесь из моей комнаты. — Но она и не ожидала, что я тотчас уйду. Если и ожидала чего-то, то возможных неприятностей.

— Это не ваша комната. Это комната Гарри. Он обещал меня ждать здесь, — сказал я.

Я осмотрел комнату, увидел истертый ковер, вылинявшие бумажные цветы на обоях, лампу с перекошенным абажуром. Внешне дама к этой обстановке не принадлежала. У нее был стиль во всем, и его можно было приобрести не в универсальном магазине. Коричневая сумка с золотыми кистями на кровати выглядела как парижское изделие. Но эта сумка выглядела на этом месте, как заключенный в камере. Она, конечно, провела немало времени в таких комнатах и вот сейчас снова сидит в ней.

— Это и моя комната, — сказала она. В подтверждение, а также чтобы немного взбодриться, она подошла к тумбочке у кровати и включила портативный приемник. Деревенский блюз все еще продолжал издавать звуки. Это были две долгие минуты.

— Что такое? — Она что-то хотела сказать, но была все еще в напряжении, с трудом дышала. Она пыталась перебороть свое состояние. Я видел спазмы в ее горле.

— Какого рода дело у вас с Гарри? — удалось ей наконец произнести.

— Мы хотели сопоставить наши наблюдения за Фрэнсисом Мартелем.

Она похлопала ресницами:

— За кем?

— Мартелем, тем самым, фотографию которого вы хотели получить.

— Вы, вероятно, говорите о двух разных людях.

— Не стоит, миссис Гендрикс. Я только что разговаривал с фотографом Мальковским. Вам нужна была от него фотография Мартеля. Ваш муж рисковал своей шеей, чтобы сегодня утром ее получить.

— Вы полицейский?

— Не совсем.

— Откуда же вы столько знаете обо мне?

— К сожалению, это все, что я знаю о вас. Расскажите еще кое-что.

С трудом, трясущимися руками она достала золотой портсигар из своей коричневой сумки, открыла его и вынула сигарету. Я дал ей прикурить. Она села на кровать и оперлась на руку, выпуская дым в потолок.

— Не стойте надо мной. Вы выглядите так, будто хотите вцепиться мне в глотку.

— Я восхищаюсь вашим горлышком.

Я подтянул единственный находящийся в комнате стул и сел на него.

— Все вы лепите. — Ее голос звучал со злобой. Она прикрыла шею ладонью и пытливо посмотрела на меня. — Я не могу понять, кто вы. Вы пытаетесь умилостивить меня своим обхождением, но это вам нисколько не поможет.

— А вы действительно жена Гарри?

— Да, действительно. — Она, казалось, сама была удивлена. — Я показала бы вам свое брачное свидетельство, но у меня оно не с собой.

— Как может он позволить иметь себе такую жену?

— Он не может. Мы уже не занимаемся любовью последнее время. Но мы остались друзьями, — она добавила это с каким-то сожалением. — Гарри всегда был в замазке. Он по характеру скорее забавный человек, но не пустозвон.

— И вы не всегда поддерживали его?

— Кто это вам сказал?

— Никто не должен говорить мне об этом — твой голос сказал мне все, куколка, и манера, с которой ты себя держишь, и твоя подозрительность.

— Вы из Вегаса? — спросила она.

— Люди должны улыбаться, когда спрашивают об этом?

— Так да?

— Я из Голливуда.

— А на что вы живете, если вы что-то вообще делаете?

— Частный следователь.

— И я представляю интерес для вашей работы?

У нее снова появился испуганный взгляд, она показала рукой, чтобы я подал ей пепельницу со столика, и загасила сигарету. Она переменила позу, тяжело откинувшись набок с наигранной неуклюжестью, только чтобы показать мне, как беззащитно ее большое красивое тело. Она не нуждалась в моей помощи и была вполне на своем месте на гостиничной кровати.

— Вы много накуролесили здесь, — сказал я. — Я уже устал заниматься Мартелем.

— А кто это копает?

— Местный деятель. Его личность не имеет значения. Мартель увел его девушку.

— Это похоже. Он вор.

— Что он украл у вас, миссис Гендрикс?

— Хороший вопрос. Нужный вопрос, впрочем, заключается в том, тот ли он парень, которого я имею в виду. Вы его видели?

— Несколько раз.

— Опишите мне его, пожалуйста. Может быть, мы займемся этим делом вместе.

— Он среднего роста, около пяти футов девяти дюймов, не полный, но крепко сбит, с быстрыми движениями. Около тридцати. Черные волосы, жгуче-черные, растущие низко на лбу. Он носит их зачесанными назад. Кожа смуглая, как у индейца. У него длинный нос с заметно оттопыренными ноздрями. Он говорит с французским акцентом, использует много французских слов и претендует на роль французского политического беженца.

Она слушала и кивала головой в подтверждение, но моя последняя фраза спутала ее.

— Кто он такой?

— Говорит, что француз, который не может жить во Франции, так как противник политики де Голля.

— О! — издала она звук, но, похоже, пока ничего не понимала.

— Де Голль — президент Франции.

— Я знаю это, балда. Вы думаете, я не слушаю новости? — Она посмотрела на приемник, откуда доносился рок.

— Вы не возражаете, если я выключу эту туфту? — спросил я.

— Приглушите немного, но оставьте. Я терпеть не могу завывания ветра.

Я приглушил слегка музыку. Несмотря на такое непрочное сотрудничество, между нами зарождалась близость, будто в этой комнате уже были расписаны для нас роли. Это была случайная близость, и она определялась меняющимися приливами и отливами страха и сомнений. Она задавала мне разумные вопросы и, кажется, верила моим ответам. Но по глазам я видел, что она боится, что я ее убью.

— Вы знаете, кто он такой? — спросил я.

— Я думаю, что он не француз.

— А кто он?

— Я скажу вам, — сказала она решительно, будто пришла к какому-то решению.

— Я была личным секретарем очень крупного бизнесмена в Саутленде.

Этот человек, называющий себя Мартелем, втерся к моему хозяину в доверие и стал его исполнительным помощником.

— Откуда он?

— Этого я не знаю, — ответила она. — Он южноамериканец, я думаю. Мой хозяин сделал ошибку, доверив ему комбинацию замка сейфа. Я предупреждала, чтобы он этого не делал. Что же случилось? Мистер, так называемый Мартель, удирает с целым состоянием в ценных бумагах, которые Гарри и я хотим вернуть этому бизнесмену.

— А почему не обратитесь в полицию?

Она была готова к ответу.

— У моего босса какая-то слабость к Мартелю. К тому же наш бизнес весьма конфиденциального свойства.

— А какой это бизнес?

— Я не имею права вам это сказать, — осторожно сказала она. Она переменила положение своего тела, будто его симметричность и значимость могли отвлечь мое внимание от наспех сочиненной липы.

— Босс заставил меня поклясться, что я сохраню секрет.

— А его имя?

— Вы знаете этого человека, если бы я могла сказать имя... Он очень важный и влиятельный человек в правительственных кругах.

— В нижних кругах ада?

— Что? — спросила она. Но думаю, она хорошо слышала мои слова.

Она нахмурилась и играла своими тонкими, нарисованными бровями. Хмурилась она не очень сильно, потому что это ведет к морщинкам, и, кроме того, думала, что я все еще могу убить ее, а умирать с морщинками на таком милом лице ей не хотелось.

— Если вы воспринимаете меня серьезно и помогли бы вернуть те деньги, и все такое, я уверена, мой хозяин вас щедро отблагодарил бы. Я также буду благодарна.

— Мне об этом нужно побольше узнать, например, что значит «все такое»?

— Конечно, — сказала она. — Естественно. Вы поможете мне?

— Посмотрим. Вы покончили с Гарри?

— Я не сказала этого.

Но ее зеленые глаза выразили удивление. Думаю, во время своих усердий, потраченных на меня и сочинение своей истории, почерпнутой из фильма, она совсем забыла про Гарри. Комната предполагала роли только для двоих. Могу предположить, какая была бы моя, если бы мы находились в ней подольше. Она надвигалась на меня как голодный тигр.

— Я беспокоюсь за Гарри, — сказал я. — Вы видели его сегодня?

Она покачала головой. Ее волосы разлетелись как огонь. Ветер, усилившийся за окном, заглушил музыку.

— Он упоминал о покупке револьвера сегодня днем, — напомнил я.

— Для чего?

Разговор об оружии основательно напугал ее.

— Чтобы использовать его против Мартеля, полагаю. Сегодня Мартель устроил ему небольшой спектакль. Он с пистолетом его прогнал и раздавил его фотокамеру.

Я вытащил камеру из кармана и показал ей.

Она погоревала над ней.

— Эта камера стоила мне сто пятьдесят долларов. Мне следовало подумать, прежде чем давать ее Гарри.

— Может быть, идея со снимком была не совсем удачной? У Мартеля аллергия на камеры. Какое у него настоящее имя, все-таки?

— Я не знаю. Он пользуется разными именами. — Она опять вернулась к Гарри. — Вы думаете, что Гарри пострадал или с ним что-нибудь случилось?

— Возможно. Его машина находится на бульваре в полумиле отсюда. Ключ торчит в зажигании.

Она вскочила.

— Почему вы не сказали об этом?

— Вот я и сказал.

— Покажите мне где.

Пока мы ждали лифт, она подобрала свой приемник и сумочку, достала пальто из шкафа. Может быть, шум лифта или радио или какой-то постоянный звук, исходящий от ее тела, вызывал такую реакцию, но, когда она пересекала вестибюль, все три шулера наблюдали за ней из двери Самоанской комнаты.

Мы ехали по бульвару. Поднимающийся ветер сносил машину. В море поднимались белые шапки пены. Слегка фосфоресцирующие, они поднимались как привидения, быстро сметаемые обратно в темноту. Моя соседка высматривала что-то на пустынном берегу. Она открыла в ту сторону автомобильное окно.

— С вам все в порядке, миссис Гендрикс?

— Да, все, но, пожалуйста, не зовите меня так. — Ее голос звучал моложе и не так самоуверенно. — Я чувствую себя как дурочка. Зовите меня Китти, если хотите.

— А вы не миссис Гендрикс?

— Формально да, но мы не живем вместе. Гарри развелся бы со мной давным-давно, только он — верующий католик. Он живет с мыслью о том, что я к нему вернусь.

Она наклонилась вперед, чтобы отодвинуться с моего края.

— Мы уже проехали полмили. Где машина?

Я не мог ее обнаружить. Китти стала нервничать. Я повернул машину и в свете фар увидел проем в зарослях и костер за ними, который быстро догорал несколькими угольками, едва тлеющими в куче пепла. Трое пьяниц исчезли, оставив за собой бутыль и запах пролитого вина.

Китти Гендрикс позвала меня:

— Что вы там делаете? Гарри там?

— Нет.

Она прошла сквозь проем. Ее приемник и сумочка болтались у нее на руке. Приемник пел как самостоятельная личность. Она огляделась вокруг, прижимая к себе пальто. Смотреть было не на что, кроме затухающего костра, железнодорожных путей, тускло посверкивавших в свете звезд. Затоптанная неласковая земля.

— Святая Дева, — произнесла Китти. — Здесь ничего не изменилось за двадцать лет.

— А вы знаете это место?

— Мне это следует знать. Я родилась в двух кварталах отсюда, на другой стороне железной дороги. — Она добавила с усталым видом:

— Обе стороны путей не то место, где можно жить. От поездов всегда тарелки гремели на кухне. — Она всматривалась в темное пространство железнодорожного двора. — Насколько мне известно, моя мать до сих пор живет здесь.

— Можем пойти проведать.

— Нет! У меня не так много чего осталось, чтобы поставить ее на ноги.

Я хочу сказать — пусть прошлое останется прошлым.

Она сделала непонятный жест в сторону эвкалиптовых зарослей, будто само это место понуждало ее к откровенности.

Она могла справиться с опасностями пребывания в отеле, но не с разгулом дикой, ветреной ночи.

Ее раздражение обернулось против меня.

— Зачем вы привезли меня сюда?

— Это была ваша идея...

— Но вы сказали, что машина Гарри...

— Очевидно, ее украли.

Она отпрянула от меня, споткнувшись, и завалилась на черные ветви кипариса. Все, что я мог рассмотреть, — это бледные очертания ее лица и блеск глаз и губ.

— Не верю. Здесь не было никакой машины. Какой марки она была?

— "кадиллак".

— Теперь я знаю, что вы лжете. Откуда у Гарри «кадиллак»?

— Он, вероятно, взял его на стоянке. Это была старая машина.

Казалось, она ничего не понимала. Я слышал ее учащенное дыхание.

— Здесь никогда и не было машины, — прошептала она. — Вы из Вегаса, не так ли? И вы заманили меня сюда, чтобы убить.

— Это глупая болтовня, Китти.

— Не зовите меня Китти. — Ее голос приобрел плаксивые оттенки. Возможно, в ее сознании всплыло что-то такое, что случилось многие годы тому назад, когда гремели поезда и тарелки ее матери. — Вы заставили меня приехать на это место и теперь не даете мне уйти.

— Идите, пожалуйста. Идите, идите.

Она лишь плотнее прижалась к кипарису, как ночной испуганный зверь.

Ее радио тренькало из темноты. Запах ее косметики доходил до меня, смешиваясь с запахом дизельного масла, вина и гари.

Каким-то внутренним видением красноватой вспышки, как со стороны, я увидел двух людей, поставленных в такие обстоятельства, что они могут стать соучастниками в нежелательном убийстве. Мне казалось, что она хочет быть убитой. Она падала среди деревьев, завывая: