Я объяснил, что хотел бы увидеть мадам Тулуз.

— Ее нет дома. Но если хотите хорошо провести время, то между нами возможны деловые отношения. А если не собираетесь поразвлечься, то никаких деловых отношений у нас с вами быть не может.

Я сказал ему, что горю желанием поразвлечься, и он провел меня через тренькающие стеклянные шторы в большую комнату с высокими потолками, откуда доносилась музыка. У дальней стены комнаты два молодых человека, чахоточного вида с блестящими черными волосами, играли на пианино и гитаре. Зал был уставлен столиками, за которыми сидели и пили мужчины, у некоторых на коленях сидели девушки.

Центр зала оставался свободным, и там танцевали друг с другом остальные девушки, а некоторые танцевали и с мужчинами, когда у тех появлялось желание размяться. Девушки были обнажены, если не принимать во внимание ярких перьев, окаймляющих напудренные зады. На одних были перья красного цвета, на других — зеленого. Эти перья покачивались, как вялые хвосты, при движениях танцовщиц, выполнявших утомительную работу. Девушки, танцевавшие с мужчинами, не казались такими скучающими, особенно если не приглядываться к их лицам.

— Видите, у нас большой выбор, — сказал привратник. — Белые, черные, шоколадные. Блондинки, брюнетки, шатенки, толстые, худые, мексиканки, китаянки. У нас есть все, что душе угодно. Вы платите официанту за выпивку и девушке, если ведете ее наверх. Не торопитесь и выбирайте по своему вкусу. Так получается лучше всего.

Я сел за столик на железных ножках возле двери, а привратник тяжеловесно удалился через стеклянные шторы. Они зазвенели за ним, как развязавшиеся предостерегающие язычки. Официант, чей ярко-белый пиджак должен был создавать впечатление, что это заведение высокого класса, подошел к моему столику, и я заказал бутылку мексиканского пива. Незанятые девушки приближались ко мне, словно куры во время кормежки. Как райские птицы, приснившиеся наивному и восторженному отшельнику, они образовали около меня полукруг, наклоняясь и посылая воздушные поцелуи своими пунцовыми губами. На разных языках они говорили одно и то же, их голоса сливались в непристойное воркованье и щебетанье. Их груди зазывно пружинили, а красные соски смотрели на меня, как зловещие зрачки.

Я встал со стула, и они придвинулись ко мне, строя мне глазки, механически моргая удлиненными, покрашенными в черный цвет ресницами. Я направился к двери, думая, обретет ли снова для меня когда-нибудь привлекательность женское тело, и вышел через занавеску из бус. Привратник сидел в кресле в прихожей. Он посмотрел на меня с удивлением. Мисс Гриин, поднимавшаяся по широкой лестнице, оглянулась и попятилась. Я направился было за ней. Но сзади меня схватил за пояс привратник и мгновенно скрутил мне руки, болезненно вывернув их вверх, к лопаткам. Я попытался вырваться, но ничего не получилось. Мой китель лопнул на плечах по швам.

— Проучи его, Джейк, — приказала мисс Гриин, добравшись до верхней ступеньки.

Он разжал свою правую руку, но продолжал держать меня левой. Затем ударил по затылку каким-то тяжелым предметом. Мое тело обрело состояние протоплазмы.

Сознание возвращалось медленно и с трудом, как амбициозный кусок чувствующего органического вещества, который проходит все стадии эволюционного развития, начиная от первородной теплой грязи. Я вытягивал себя из засасывающей черной тины, из водяных водоворотов, покрывших всю землю, и в конце концов оказался на освещенном участке, прислонившись щекой к траве. Но когда я открыл глаза, то увидел, что это не трава, а темно-зеленый ковер, освещенный не солнцем, а электрическим светом. Услышав голоса, я попытался сесть. Но не смог этого сделать, потому что руки и ноги у меня были связаны.

Я приподнял над ковром голову. В затылке стучала кровь, как будто кто-то молотил железным кулаком. Я увидел полупустое, уютное и экзотически обставленное помещение. Из мебели заметил только часть шезлонга, накрытого ярким дорогим шелком, и хрупкий столик, на котором стояла изящная ваза с цветами. На стене — птицы на фоне конической белой горы, выполненной в неярких деликатных красках. Остальная часть стены голая, если не считать длинной изогнутой сабли в позолоченных ножнах, которая висела горизонтально над моей головой.

Послышался голос женщины, похожий на свистящее птичье чириканье:

— Было бы глупо убивать его здесь. Я запрещаю.

— Согласен, баронесса, — ответил ей голос Андерсона. — Полностью с вами согласен. Мы отвезем его на ранчо.

Я изловчился, повернул голову и увидел возле шезлонга маленькую черную тапочку, которая нетерпеливо поднималась и опускалась, держась на пальчиках ноги в шелковом чулке.

— Надо отвезти его туда с величайшими предосторожностями, — прочирикал голос. — Ни в коем случае нельзя привлекать внимание к этому дому. Сейчас здесь безопасно, потому что мы соблюдали меры предосторожности. Нам и впредь надо проявлять бдительность.

— Мы опять его усыпим перед тем, как перевозить, — продолжала мисс Гриин. — Я схожу вниз и принесу свинцовую биту Джейка.

— Нет, этого делать не надо, — возразил Андерсон. — Не хочу, чтобы его снова били по голове. Не хочу увечить. Его череп мне еще пригодится.

— В уме тебе не откажешь, Лоренц, — проворковал птичий голос.

— Всему пытаюсь найти применение, — самодовольно произнес Андерсон. — Я, кстати, рад, что Дрейк появился здесь. Гектор — слишком большой человек...

— Жаль, что вы приехали сюда, — проворковал птичий голос. — Мы должны сделать все возможное, чтобы не привлекать внимания полиции.

— Если полиция заявится сюда, то пострадает мой бизнес, — сказала мисс Гриин. — Но я должна была привезти его сюда. В Сан-Диего Дженсен не был в безопасности.

— Вы можете повторить это еще раз, — произнес Андерсон. — На границе я даже приметил сыщика в гражданской одежде, но там почти не обращают внимания на шоферов.

— Не только ваш бизнес серьезно пострадает, если сюда заявится полиция, мисс Тулуз, — прочирикал птичий голос. — Речь идет о более важных вещах, чем финансы.

— Я этого не знаю, — отозвалась мисс Гриин. — Давайте его увезем отсюда. И я по-прежнему за то, чтобы еще раз садануть ему по башке.

— Нет, мы так делать не будем, — твердо заявил Андерсон. — Это может оставить следы на его черепе. Мы усыпим его эфиром.

— Я не дам вам эфир, поскольку достаю его с огромным трудом.

— Давайте ваш эфир, — приказал Андерсон.

— Черта с два. Вы же можете придушить его слегка, не правда ли?

— Давайте ваш эфир, — повторил Андерсон. Раздался звонкий звук пощечины и женский вздох. Женские шаги прошуршали по ковру за моей спиной и удалились из комнаты.

— Мне не нравится, когда вы издеваетесь над женщинами, — прочирикал птичий голос. — Это нарушает гармонию. Возможно, когда-нибудь вы будете наказаны за это, Лоренц. — В этих словах прозвучали металлические нотки угрозы, эхом отразившиеся в комнате.

Я подумал, что мне пришло время вмешаться в разговор:

— Вы совершенно правы, он поплатится за это.

— А, вот и младший лейтенант! Приятно опять встретиться с вами, — протянул Андерсон. — Послушайте, повернитесь-ка, чтобы я взглянул на вас. Ничто мне не доставляет такого удовольствия, как снова увидеть лицо старого приятеля.

Он схватил меня за волосы и повернул так, что я смог увидеть комнату.

— Не забывайте, — прочирикал птичий голос. — Вы не хотите повредить его череп.

— Черт, его скальп не идет в расчет. — В порядке демонстрации он опять схватил меня за волосы, приподнял мою голову и плечо примерно на фут от пола, а затем опустил. — Я беспокоюсь только за черепную коробку.

Женщина, которая сидела в шезлонге и чей голос напоминал чириканье, имела небольшую, бледную мордашку, над которой покачивалась копна тщательно уложенных черных волос, скрепленных черепашьим гребешком. В ней было что-то утонченное, европейское. Это впечатление усиливалось одеждой — свободная мантия из голубого шелка с широкими рукавами и юбкой, стянутой на талии широким шелковым шарфом. Шейка цвета слоновой кости, на которой покоилась головка, была изящной. Мое внимание сосредоточилось на этой чистой шейке. Меня разбирало любопытство, можно ли перерубить ее с одного взмаха самурайской саблей, которая висела на стене.

Я сказал:

— Скоро вы потеряете свою работу, баронесса. Мы вам заранее сообщим, когда наши корабли нанесут удар, и вы ничего не сможете с этим поделать. Хотите, чтобы я вам еще что-нибудь сказал?

Маленькая женщина в шезлонге не улыбнулась. С того места, где я лежал, я не мог определить, была ли она молодой девушкой или пожилой дамой.

— Постарайтесь не повредить его кости, Лоренц, — произнесла она. — Остальное не имеет значения.

Андерсон пнул меня ногой точно под ребра, пониже почек. На минуту свет для меня померк, все вытеснила боль, охватившая тело. Потом, когда боль немного стихла, я сказал, подбирая слова и стараясь не переходить на крик:

— Вы ничего не сможете поделать, потому что все японские корабли будут уничтожены. Как и вся японская военная авиация. Может быть, и от японских городов тоже ничего не останется. Японские острова будут представлять собой жалкую картину.

— Вы что, устали, Лоренц? — прочирикала маленькая женщина.

Он расчетливо пнул меня в нижнюю часть живота.

Я сказал ему:

— Как вам удалось пробраться к крупному делу, Дженсен? Я считал вас мелким жуликом. Вы до сих пор сохранили привычки сутенера.

Он пнул меня еще раз, но без особого старания. Я решил, что уже внес свою долю в разговора и замолчал. Мышцы живота адски болели.

В комнату вошла мисс Гриин с бесцветной стеклянной бутылочкой в руке. На ее щеке проступил синяк, который не могла скрыть обильная косметика, но она выглядела разогревшейся и возбужденной. Рука, державшая сосуд, дрожала, и фальшивые драгоценности на ее руке весело тренькали. Она шла быстрым и упругим шагом.

— Бог ты мой! — воскликнул Андерсон. — Она опять принимала эфир.

— Просто подумала, что вы можете выбросить бутылочку, как и в прошлый раз, — выговорила мисс Гриин. Она сделала пару танцевальных па. — Так что я просто подумала...

— Дайте мне этот сосуд, — приказал Андерсон.

— Берите, жирный козел. — Она бросила ему бутылочку. Он поймал ее на лету, встретился с немигающим взглядом баронессы, повернулся ко мне, смочил носовой платок эфиром и приложил его к моему лицу. Мой рот обожгло, словно огнем или льдом. Я дернул головой и укусил его за кисть. Он вырвал руку, но я прокусил ее до крови. Потом он схватил меня за оба уха, а баронесса придерживала платок на моем лице. Я опять оказался в царстве вращающихся колес.

А очнулся на заднем сиденье машины, которая быстро ехала по неровной дороге. Во всяком случае, грязная обивка сиденья беспрерывно подпрыгивала под моим лицом, и я время от времени ударялся головой об это сиденье, что сопровождалось приступами острой боли. Слышался рев мощного мотора и виднелся свет фар.

Я попытался распрямить руки и почувствовал, что это отразилось на ногах. Руки и ноги все еще были связаны у меня за спиной. Я начал в четверть оборота вращать правую кисть в петле веревки, которой она была затянута. Жесткая веревка была завязана туго и при поворотах сдирала кожу. Но я продолжал поворачивать кисть, стараясь опустить веревку за косточку большого пальца. Почувствовал, как руку смочила теплая кровь. Может быть, она смазала веревку, которая постепенно подавалась вниз, к суставам руки, сдирая на своем пути кожу. Рука горела, будто ее сунули в кипяток. Но я продолжал поворачивать ее в петле. Наконец веревка соскользнула к наиболее широкой части моей ладони.

Я высвободил одну руку и начал развязывать узлы, затянутые на другой руке и на ногах. От крови узлы стали скользкими, и их было трудно развязать. Я надеялся, что мне хватит сил, чтобы прикончить Андерсона. Узлы завязывал человек, который плохо понимал в этом деле. Как только я одолел первый, остальные стали расходиться легче. Левую руку я высвободил, даже не содрав с нее кожу. Это меня приободрило, потому что была нужна хотя бы одна здоровая рука. Стараясь не шуметь, я медленно перевернулся на спину, дотянулся до согнутых ног и развязал веревку на коленях. Рука горела, голова раскалывалась, в желудке все переворачивалось. Но я сумел достичь многого.

Поддерживая себя руками, я приподнялся и увидел верхнюю часть головы человека в фуражке шофера на переднем сиденье. Я решил, что силуэт, вырисовывающийся в отраженном от дороги свете фар, должен принадлежать Андерсону. Я пополз вперед, сжимая кулаки и разминая пальцы. Когда убедился, что они выполнят то, что им полагается, я выбросил левую руку над спинкой переднего сиденья и сжал горло Андерсона.

Мой захват оказался таким стремительным и крепким, что его удивленный возглас захлебнулся в самом начале. Но он проявил достаточное присутствие духа и затормозил машину". Ее занесло на гравии, который как из пулемета обстрелял шасси и крылья, и автомобиль остановился. Даже не оглядываясь по сторонам, я заметил, что это горная дорога по краю ущелья и что светит луна.

Я держал Андерсона за горло согнутой левой рукой, постепенно усиливая давление с помощью правой. Но ему удалось выхватить пистолет и начать молотить им по моим рукам и пальцам. Я отпустил левую руку, стараясь вырвать у него пистолет, но моя раненая правая рука оказалась недостаточно крепкой, чтобы удержать его.

Андерсон вывернулся из моего захвата и ударил меня пистолетом по скуле. Я отлетел на заднее сиденье, а он выскочил из машины, открыл заднюю дверь и направил на меня пистолет.

— Дальше машину поведете вы, — заявил он.

Было бессмысленно спорить с автоматическим пистолетом 45-го калибра, который находился от меня на расстоянии трех шагов. Я сел за руль, а он устроился рядом.

— Если скорость превысит пятнадцать миль, я выстрелю вам в позвоночник, — предупредил он. — И держитесь центра дороги. Встречных машин здесь не будет.

Черный лимузин пополз вверх по освещенной луной дороге. Андерсон приставил пистолет к нижней части моего позвоночника. Мы достигли узкой дороги без покрытия, сделали петлю, повернув направо, и, продолжая подниматься, затерялись в холмах вдали от главной дороги. Наконец мы достигли частной дороги, въезд на которую преграждали проволочные ворота на деревянной раме.

— А теперь выйдем и откроем ворота, — скомандовал Андерсон. — Но если мой пистолет оторвется от вашего позвоночника, то я стреляю. Поэтому не торопитесь, целее будете.

Я очень осторожно подошел к воротам, открыл их и так же осторожно вернулся в машину. При свете луны крутые склоны гор выглядели великолепно. Мы проехали через ворота и опять их закрыли. Черный лимузин пополз дальше вверх, по узкой дороге среди холмов. Мы въехали в высокогорную долину и остановились у подножия холма, возле длинной низкой постройки. В окне светился неяркий желтоватый огонь.

Андерсон приказал остановить машину, и я ее остановил. Он велел выйти из нее, и я вышел. Он заставил идти к веранде, и я направился к веранде. Когда мы поднялись по ступенькам, в дверях уже поджидал Гектор Лэнд.

— Вот этот человек убил Бесси, — сказал Андерсон. — Можешь задушить его, но постарайся не сломать ему шею.

Правый кулак Гектора Лэнда очень быстро нанес мне два удара по лицу, и я упал.

— Вы посмели убить Бесси, — говорил Лэнд, стоя надо мной. — Вы и другие белые люди вроде вас. Выкинули ее с работы и загнали в притон, надругались над ней в постели, а потом убили. Вы убиваете нас в Детройте, вышвыриваете с фабрик и прогоняете с улиц. Называете нас мразью, но тянетесь к нашим женщинам. Пользуетесь нашими женщинами и убиваете их. За что вы убили Бесси?

Он схватил меня за плечо левой рукой и поднял на ноги. На его губах появилась пена, правый кулак сжался. Я пытался вырваться, но мое плечо было зажато, как в тисках.

— Гектор, не бей его больше. Если не послушаешься, то я выстрелю в тебя. Мне нужно, чтобы кости в этом теле остались целы.

Лэнд глупо поморгал и сказал изменившимся, глухим голосом:

— Я переломаю все его кости, мистер Андерсон.

— Нет, ты этого не сделаешь. Он примерно моего роста. Мы наденем на него мою одежду и даже мое кольцо. А потом спалим дом вместе с ним. Полиция решит, что это мой труп, и прекратит за мной охотиться. Но если какие-то кости будут поломаны, то они начнут сомневаться.

— Хочешь знать, кто убил Бесси? — обратился я к Лэнду. — Это сделал Андерсон. Он убил Бесси, потому что...

— Заткнись, — прервал меня Андерсон. Он говорил угрожающей скороговоркой, но не очень уверенно. — Еще одно слово, и я стреляю. — Он отступил назад, чтобы лицо оказалось в тени. Внешний край освещенного круга от падавшего из двери света зловеще мерцал на его пистолете.

— Я хочу, чтобы он высказался, — заявил Гектор Лэнд.

Андерсон слегка сдвинул пистолет, чтобы мы оба оказались на прицеле.

— Вы знаете, что пистолетом меня не остановишь, — продолжал Гектор.

— Андерсон убил Бесси, потому что она собиралась сообщить в полицию о "Черном Израиле". — Мои слова вылетели такой скороговоркой, что я чуть не поперхнулся. Я не знал, когда их остановит пуля, но у меня не оставалось других шансов.

— Это ложь! — закричал Андерсон. — Он убил Бесси, а теперь старается выпутаться. Отойди, Гектор, я буду стрелять.

Гектор Лэнд остался стоять рядом со мной. Его лицо налилось кровью и ничего не выражало, но маленькие глазки поочередно смотрели то на меня, то на Андерсона.

— Зачем мне было убивать Бесси, Гектор? Разве я убил других? Разве я убил Сьюзен Шолто?

— Меня даже не было в Детройте! — прокричал Андерсон. Он повысил голос на целую октаву, как будто страх повернул рукоятку громкости в его голове. Он все еще сжимал в руке пистолет, но я не обращал на него внимания.

— Этот человек обманул вас, заставив делать для него грязную работу, — торопливо объяснял я. — Он прикидывался, будто хочет помочь твоему народу, но когда Бесси стала представлять для него опасность, не задумываясь, убил ее. Неужели вы позволите ему и дальше использовать себя, Лэнд?

— Опустите пистолет, — сказал Гектор Андерсону тихим голосом. — Я хочу с вами поговорить.

Андерсон крикнул:

— Не подходи, буду стрелять! — Пистолет качнулся в его руке, и я увидел, что пальцы сжались на рукоятке.

Все это время Лэнд сжимал мое плечо, причиняя боль. Но теперь он отпустил меня и, согнувшись, кинулся к Андерсону. Пистолет выстрелил шесть раз, прежде чем был выбит из рук Андерсона. Я прыгнул к тому месту, куда он упал, и начал шарить в пыли, но не мог его найти. Когда я оглянулся, то увидел потрясенного, белого как полотно Андерсона. Лэнд растянулся у его ног. Я кинулся к Андерсону и саданул его левой, потому что правая была ранена.

Он хотел ударить меня в пах, но только едва коснулся бедра. Я приблизился к нему вплотную и ударил левой. Его нос хрястнул. Он повернулся, чтобы бежать, но я схватил его за плечо и за пах, приподнял и бросил через перила веранды. Он тяжело упал в пыль, некоторое время полежал, потом начал подниматься.

Я подбежал к нему, подождал, пока он поднимется, и опять врезал ему левой. Через разбитую верхнюю губу показался один из зубов. Он понял, что я намерен прибить его, и бросился вперед, чтобы сцепиться со мной. Ему удалось обвить толстой рукой мою голову, и на какое-то время я повис на его бедре. Пришлось напрячь все оставшиеся силы. Наконец мне удалось вырвать голову из захвата. Я прижал колено к его спине и, обхватив руками горло, потянул его голову назад. Он снова упал и снова поднялся. Я врезал ему левой. Нижняя часть его лица была залита кровью, над глазом порвалась кожа, обнажив белую кость. Я саданул его еще раз, опять левой, и он со стоном повалился. Я приподнял его и опять ударил. Он пытался пнуть меня, но потерял равновесие и упал на спину. Я помог ему подняться и еще раз приложил. Кулак угодил в середину его горла и сломал гортанную трубку. Я слышал, как она треснула. Когда он свалился и на этот раз, я не стал его больше поднимать, почувствовав себя очень счастливым.

В это время Гектор, каким-то чудом поднявшийся на ноги, сошел с веранды. Он еле передвигался, кровь текла по его лицу. Он оттолкнул меня, я зашатался и, влекомый собственным весом, свалился на землю.

Я лежал и смотрел, как Лэнд добивает ногами Андерсона. Голова Андерсона превратилась в месиво из крови и грязи. Я ничего больше не мог сделать, да и не хотел. Правда, опасался Гектора Лэнда, но был не прочь убедиться, что Андерсона прикончили. Когда я увидел, что он готов, я ползком выбрался за угол дома, сел там в тени и начал гладить разбитую левую руку.