Глава 1

— ЦРУ, мистер Флетчер.

— Угу. Вас не затруднит расшифровать, что это такое?

Войдя в прохладную темноту гостиной, ослепший после яркого солнца, Флетч замедлил шаг. Пахло сигарным дымом. Двое мужчин, он видел лишь контуры их фигур, расположились в его гостиной. Один — на диване, второй — на кресле.

— Центральное разведывательное управление, — пробурчал один из незваных гостей.

Голые ноги Флетча прошлепали с мраморного пола на ковер.

— Извините, друзья, но вы ошиблись номером. Флетч в отлучке. Но он позволил мне попользоваться его хибарой, — Флетч протянул руку сидящему на диване. Всегда чувствую себя не в своей тарелке, представляясь кому-либо в плавках, но на Ривьере это дозволительно, не правда ли? Моя фамилия Эрбатнот. Фредди Эрбатнот.

Мужчина на диване не пожал его руку. Мужчина в кресле пренебрежительно фыркнул.

— Вы не Эрбатнот, — разлепил он губы.

— Не Эрбатнот? — переспросил Флетч.

— Нет, — кивнул мужчина.

Глаза Флетча уже освоились в полумраке гостиной и он мог различить рисунок на галстуках мужчин.

Гостиная, казалось, пропиталась сигарным дымом. В пепельнице лежали два окурка. Третья сигара, выкуренная наполовину, продолжала дымиться.

С пепельницей на столике соседствовала фотография: улыбающийся Флетч в форме Военно-морского флота США.

— О Господи, — выдохнул Флетч.

— Не хотели беспокоить вас на пляже, — добавил мужчина в кресле. — Вы так мило возились на песке с вашей подружкой.

— Восхитительное зрелище, — подтвердил его напарник.

Оба были в костюмах, правда, расстегнули верхние пуговицы рубашек и ослабили узлы галстуков.

Лица их блестели от пота.

— Позвольте ваши удостоверения.

На этот раз Флетч протянул руку тому, кто сидел в кресле, ладонью вверх.

Мужчина раздумчиво посмотрел на Флетча, словно прикидывая, насколько серьезны его слова, затем откинул полу пиджака и вытащил бумажник из правого заднего кармана.

На развороте слева красовалась его фотография. Справа значилось: «ЦЕНТРАЛЬНОЕ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ, Соединенные Штаты Америки», несколько подписей, дат, имя и фамилия мужчины: Эггерз, Гордон.

— Теперь вы, — Флетч повернулся к сидящему на диване.

Того звали Ричард Фейбенс.

— Эггерз и Фейбенс, — Флетч вернул бумажники владельцам. — Вы не будете возражать, если я выберусь из мокрых плавок и приму душ?

— Отнюдь, — Эггерз поднялся. — Но сначала давайте поговорим.

— Кофе?

— Если б мы хотели кофе, то сварили бы его сами, — встал и Фейбенс.

— Наверное, это неотъемлемая часть подготовки агента ЦРУ, — предположил Флетч. — Входить без разрешения в чужой дом и варить кофе. Не желаете ли «Кровавую Мэри»? Или что-то другое, для поднятия настроения в воскресный день?

— Достаточно, Флетчер. Вам нет нужды выгадывать время на раздумья, — палец Эггерза уперся в грудь Флетча. — Все равно вы сделаете то, что вам скажут. Ясно?

— Да, сэр! — прокричал Флетч ему в лицо. Неожиданно правая рука Эггерза сжалась в кулак и врезалась в живот Флетча, аккурат в солнечное сплетение, да еще с удивительной для столь короткого замаха силой.

Флетч рухнул в кресло, жадно ловя ртом воздух.

— Хватит болтовни, Флетчер.

— Однажды я поймал рыбу, — Фейбенс поднес сигару ко рту, с наслаждением затянулся. — Даже когда я вытащил ее на палубу, она все билась и пыталась сорваться с крючка. Мне пришлось стукнуть ее по голове, чтобы убедить, что она поймана. И не один раз, прежде чем она угомонилась, — он выпустил струю дыма Флетчу в глаза.

— Угу, — пробормотал Флетч.

— Вас мы тоже должны бить по голове, Флетчер? — осведомился Фейбенс.

— Все лучше, чем сигарный дым. Голос Эггерза помягчел.

— Так вы намерены выслушать нас, Ирвин?

— Эль Чип-о, — определил Флетч марку дешевых сигар Фейбенса.

Повернувшись к дверям и оглядев пляж, Фейбенс спросил, с сигарой в зубах: «А что случилось с вашей подружкой? Куда она ушла?»

— К себе, — у Флетча уже восстановилось дыхание. — Она живет в соседнем доме. С мужем.

Он успел поднять голову и заметить, как переглянулись Эггерз и Фейбенс.

— С мужем?

— Он встает поздно. По воскресеньям.

— О боже, — выдохнул Эггерз.

— А вы, значит, в это время забавляетесь, — добавил Фейбенс.

Флетч полностью пришел в себя, устроился в кресле поудобнее.

— Ладно, парни. Зачем вы пожаловали ко мне?

— Есть одна работенка, — Эггерз потер руки.

— А вы просто созданы для нее, — пояснил Фейбенс.

— Какая работенка?

— Вы слышали об Ассоциации американских журналистов?

— Да.

— Они проводят ежегодный конгресс.

— И что?

— Вот вы и поедете на него.

— Послушайте, я уже не пишущий журналист. Я безработный. И больше года ничего не печатаю.

— Как это не печатаете? — нахмурился Эггерз. — А статья в «Бронсоне»[1] в прошлом месяце?

— Так то о картинах Капполетти.

— И что? Журналисты пишут и о картинах.

— Дерьмо, оно всегда дерьмо, — резюмировал Фейбенс.

— Надеюсь, ваша сигара вас доконает.

— Вы едете, — гнул свое Эггерз.

— Но я даже не состою в ААЖ.

— Состоите, — возразил Эггерз.

— Состоял, — поправил его Флетч.

— Состоите и теперь.

— Я давно не плачу взносов. Собственно, никогда не платил.

— Мы оплатили ваши взносы. Вы — полноправный член ААЖ.

— Вы оплатили мои взносы? — переспросил Флетч.

— Вот именно, — последовал ответ.

— Как вы предусмотрительны.

— Не берите в голову, — Фейбенс выпустил струю дыма. — Для нас это пустяк.

— Вы бы могли потратить эти деньги на более дорогие и не такие вонючие сигары. Лучше бы кубинские.

— Я на государственной службе, — Фейбенс весь подобрался. — Или вы забыли, какие у нас с ними отношения?

— Конгресс открывается завтра, — Эггерз направил разговор в нужное русло. — Неподалеку от Вашингтона. В Виргинии.

— Завтра?

— Мы не хотели давать вам время на раздумья.

— Ничего не выйдет.

— Завтра, — подтвердил Фейбенс. — И вы там будете.

— Завтра у меня деловой ленч в Генуе. А в четверг я лечу в Рим на выставку.

— Завтра, — повторил Фейбенс.

— У меня нет билета. Я не собрал вещи.

— Ваш билет у нас, — отмел Эггерз довод Флетча. — А вещи вы соберете сами.

Флетч наклонился вперед. Оперся локтями на колени.

— Ладно. Что от меня требуется?

— В аэропорту Вашингтона вы подойдете к автоматической камере хранения у стойки «Транс Уорлд Эйр-лайнс»[2], — Фейбенс вытащил из кармана ключ и посмотрел на него. — Ячейка 719. Из ячейки вы достанете довольно-таки тяжелый чемодан.

— С подслушивающим оборудованием, — добавил Эггерз.

— Нет! — воскликнул Флетч.

— Достанете, — Фейбенс положил ключ на кофейный столик.

— Никогда!

— Спорить тут не о чем, — отрезал Фейбенс. — Из аэропорта другим самолетом вы полетите в Хендрикс, штат Виргиния, на старую Плантацию Хендрикса, где, собственно, и будет проходить; конгресс, и незамедлительно установите микрофоны в комнатах своих коллег. Даже не знаю, стоит ли называть так то дерьмо, что, подобно вам, составляет четвертую власть.

— Этому не бывать.

— Будет именно так и не иначе. В коричневом чемодане, а нам пришлось попотеть, чтобы найти чемодан точь-в-точь, как ваш, будет также записывающий блок и достаточный запас ленты. Вы будете записывать сугубо личные, постельные разговоры наиболее значительных журналистов Америки.

— Да вы просто психи.

Эггерз покачал головой.

— Отнюдь.

— Вы психи, — Флетч встал. — Вы сказали мне больше, чем следовало. Идиоты! Вы подарили мне сенсацию, — Флетч схватил ключ с кофейного столика. — Один мой звонок, и через тридцать шесть часов о ней будет говорить весь мир.

С ковра Флетч попятился на мраморный пол.

— Можете выдыхать сигарный дым мне в лицо. Ключ я вам не верну.

Фейбенс улыбнулся, держа сигару на уровне груди.

— Мы сказали вам далеко не все. Точнее, самую малость.

— Чего же вы мне не сказали?

Эггерз печально покачал головой, словно сожалея, что придется прибегнуть к подобному средству.

— Нам есть, чем вас прижать.

— Неужели? Я не священник и не политик. Так что мне нет нужды заботиться о своей репутации.

— Налоги, мистер Флетчер.

— Что?

— Налоги, — повторил Фейбенс.

— А причем тут налоги?

— Вы их не платили.

— Ерунда. Я всегда платил налоги.

— Не ерунда, — Фейбенс сбросил пепел в пепельницу. — Попробуйте встать на наше место. Ваши родители жили в штате Вашингтон, в достатке, конечно, но едва ли можно назвать их богачами.

— Они — честные, хорошие люди.

— Совершенно справедливо. Очень хорошие, милые. А вот вы живете здесь, на вилле в Канья, в Италии, любуетесь через окно на Средиземное море, ездите на «порше»… не работаете.

— Я ушел на пенсию молодым.

— А когда вы работали, то не платили федеральных налогов.

— У меня были большие расходы.

— Даже не представляли декларацию. Ни разу.

— Я медленно считаю.

— Со счетом ему управиться трудно, — Фейбенс посмотрел на своего напарника. — Деньги у него и в Рио, и на Багамах, и в Италии. О Швейцарии я и не говорю.

— Все потому, что я очень тревожусь за свое будущее.

— И правильно делаете, — покивал Фейбенс. — Учитывая сложившиеся обстоятельства.

— Ну, хорошо. Я не платил налогов. Я покрою задолженность, оплачу и штраф, но потом позвоню в газеты и расскажу о вашем намерении расставить подслушивающие устройства в комнатах ведущих журналистов Америки и записать на пленку их разговоры на съезде.

— Уклонение от подачи налоговой декларации — преступление, мистер Флетчер. Карается тюремным заключением.

— И что? Пусть они меня поймают.

Эггерз сидел в кресле, заложив руки за голову.

— Вот мы вас и поймали, — улыбнулся Фейбенс.

— Ха! Вам меня никогда не догнать.

— Мистер Флетчер, хотите, я скажу вам, почему вы не заполняли налоговую декларацию?

— Так почему я не заполнял налоговую декларацию?

— Потому что не можете указать, откуда у вас взялись такие деньги.

— Я как-то проснулся, а они лежали на моей кровати, в ногах.

Эггерз рассмеялся, посмотрел на Фейбенса.

— Наверное, так оно и было.

— Вам следовало сообщить об этом, — улыбнулся и Фейбенс.

— Я сообщу.

— Вашего репортерского заработка, а других легальных источников дохода у вас не было, хватило бы разве что на «порше».

— Кто признается в карточных выигрышах?

— Где вы взяли деньги? Больше двух миллионов, возможно, три, а то и поболе?

— На Багамах я увлекся подводным плаванием и нашел испанский галеон, груженый золотыми слитками.

— Да тут целый букет преступлений, — Фейбенс положил окурок в пепельницу. — Десять, двадцать, а то и тридцать лет в тюрьме.

— Может, к тому времени, как он выйдет на свободу, женщина, что живет в соседнем доме, разведется, — рассмеялся Эггерз.

— Ох, Гордон, — обратился к нему Фейбенс, — мы забыли сказать мистеру Ирвину Морису Флетчеру, что в одном кармане у меня лежит билет «ТУЭ» до Хендрикса, что в штате Виргиния, а в другом — документы, оформленные в полном соответствии с имеющейся между США и Италией договоренности о выдаче преступников.

Эггерз хлопнул себя по колену.

— А я, Ричард, припас для него пару отличных итальянских наручников. Флетч сел.

— Послушайте, они мои друзья. Вы хотите, чтобы я записывал разговоры моих друзей?

— Я думал, у хорошего журналиста не может быть друзей, — процедил Фейбенс.

— Просто другие журналисты, — пробормотал — Флетч.

— У вас нет выбора, Флетчер, — подвел черту Эггерз.

— Черт! — Флетч вертел в руках ключ от ячейки. — Мне-то казалось, что ЦРУ перестало этим заниматься. Внутренний шпионаж, присматривание за журналистами…

— Вы все неправильно поняли, Флетчер, — покачал головой Фейбенс. — Мы лишь стараемся наладить отношения с общественностью. Нам это дозволено. Вот мы и хотим найти друзей среди американских журналистов.

— Другой цели у нас нет, — заверил Флетча и Эггерз. — Зная об их частных проблемах, мы, при случае, поможем их разрешить.

— Кроме их дружбы нам ничего не нужно, — продолжил Фейбенс. — Особенно, дружбы Уолтера Марча. Вы его знаете?

— Издатель «Марч ньюспейперз». Одно время я у него работал.

— Совершенно верно. Очень влиятельный человек. Но вы, скорее всего, понятия не имеете о том, что происходит в его спальне.

— Мой бог, — ахнул Флетч, — да ему больше семидесяти.

— И что? — Эггерз, похоже, полагал, что для мужчины это не возраст. — Я читал в книге…

— Уолтер Марч, — прервал его Фейбенс. — Мы очень хотим подружиться с Уолтером Марчем.

— Допустим, я выполню вашу просьбу. Что потом? — спросил Флетч. — Я отправлюсь в тюрьму?

— Нет, нет. Все ваши налоговые неурядицы исчезнут, как по мановению волшебной палочки. Они утонут в Потомаке, и уже никогда не вынырнут на поверхность.

— Как так?

— Мы об этом позаботимся, — ответил Эггерз.

— Могу я получить письменные гарантии?

— Нет.

Фейбенс положил на стол фирменный конверт «ТУЭ» с билетом.

— Генуя, Лондон, Вашингтон, Хендрикс, Виргиния. Ваш самолет вылетает в четыре часа. Флетч глянул на загорелую руку.

— Мне нужно принять душ. Эггерз рассмеялся.

— Не лишне надеть и брюки.

— Как я понял, вы решили вернуться домой без наручников? — уточнил Фейбенс.

— Вы сами сказали, что у меня нет выбора, — огрызнулся Флетч.

Глава 2

— Значит, ты решил шпионить за всей элитой американской журналистики? Лишь потому, что кто-то попросил тебя об этом? Интересная мысль.

Голос Джиббса едва прорывался сквозь помехи. Когда Флетч звонил из Лондона, слышимость и то была лучше.

В другом конце зала ожидания Национального аэропорта духовой оркестр заиграл «Америку».

Флетч ногой вытолкнул коричневый чемодан, который чуть раньше достал из ячейки 719, и захлопнул дверь телефонной будки.

— Флетч?

— Я здесь. Закрывал дверь.

— Ты уже в Вашингтоне?

— Да.

— Долетел хорошо?

— Нет.

— Мне тебя жаль. А что случилось?

— Сидел рядом со методистским священником.

— А что плохого в том, что твоим соседом оказался методистский священник?

— Ты что, шутишь? Его самодовольство росло с каждым футом подъема.

— О Господи, Флетч.

— Вот-вот, он разве что не представлялся Иисусом Христом.

— Ты еще можешь спеть пару строчек гимна Северо-западного университета?

— Я бы и раньше с этим не справился.

Студентом Дон Джиббс верил в футбольную команду (играл в основном составе), пиво (выпивал ящик в промежутке между субботним вечером и утром понедельника), машины фирмы «Шевроле» (ездил на сине-желтом седане), методистскую церковь (для женщин и детей) и прикладную физику (имея в виду постоянный доход, гарантируемый специалистам этого профиля американской промышленностью, в которую он тоже верил, но американская промышленность не ответила ему взаимностью, не предложив работу после получения диплома). Не вызывали у него доверия поэзия, изобразительное искусство, философия, психология, короче, весь блок гуманитарных ценностей. Собственно, такая точка зрения всегца преобладала в американской промышленности, но никем не выражалась столь явно при приеме на работу.

В студенческом городке они с Флетчем жили в одной комнате.

— Из университета я вынес только одно, — прокричал Флетч в трубку. — Все мои наименее удачливые сокурсники пошли работать в государственные учреждения.

— Кто кому звонит? — Джиббс даже осип от негодования. — Скажи мне, Флетчер. Ты — мне или я — тебе. Ты просишь о помощи или я?

— Остынь, Дон. Сегодня утром ты забыл принять античувствительную пилюлю.

— Меня тошнит от вашего брата-журналиста, поливающего нас грязью во всех газетах. Но, стоит у вас вскочить прыщику, вы бежите к нам, заливаясь горючими слезами.

— Не болтай ерунды. Дон. Я никогда не цеплял тебя в своих статьях. Ты слишком мелкая сошка.

— Неужели?

Точно в такой же манере, семнадцатилетними, они спорили в одиннадцать вечера, кому первому идти в душ. Флетча бесила привычка Джиббса двадцать минут стоять под струей. Джиббс терпеть не мог запотевших зеркал.

— Да. Более того, я не прошу тебя об услуге. Я лишь задаю тебе вопрос.

— Зато какой вопрос, Ирвин Морис? Имеешь ли ты юридическое право шпионить за цветом американской журналистики? Нет! Абсолютно нет! — Джиббс понизил голос. — Но, честно говоря, Ирвин Морис Флетчер, я подозревал, что ты всегда именно этим и занимался.

— Забавно, забавно, — Флетчу пришлось хохотнуть, показать Джиббсу, что он ценит юмор. — С каких это пор ты стал адвокатом? Я не просил совета. Я и сам знаю, что тайком записывать разговоры моих друзей с последующим использованием пленок для шантажа — нехорошо, даже если снимать сливки, то есть вить из них веревки, буду не я. Вопрос в другом: должен ли я это делать?

На другом конце провода повисла тишина.

— Эй! Дон?

В трубке щелкнуло.

— Флетч?

— Я здесь.

— Я попытаюсь ответить на твой вопрос. Не мог бы повторить основные моменты.

Голос Джиббса звучал на пол-октавы ниже. Серьезный, уравновешенный, ответственный.

— Я же все рассказал тебе, когда звонил из Лондона, Дон.

— Я хочу убедиться, что ничего не перепутал.

— Ты просто прикрываешься звонком приятеля по местному телефону, чтобы создать видимость работы. Негодяй.

Флетч знал, что телефон отнюдь не местный. Если судить по номеру, он звонил вроде бы в Пентагон. На самом деле Дон Джиббс сидел в подземной штаб-квартире разведывательного ведомства в горах Северной Каролины.

— Мне пора на самолет.

— Давай с самого начала, Флетч. В общих чертах.

— Хорошо. Вчера днем, в воскресенье, двое ваших громил вломились в мой дом в Канья. Это в Италии.

— Имена.

— Гордон Эггерз и Ричард Фейбенс.

— Эггерз, Гордон и Фейбенс, Ричард. Так?

— Чиновники все переворачивают с ног на голову.

— Ты запомнил личные номера их удостоверений?

— Нет. Но номера были. Длинные-предлинные.

— Это неважно. Что конкретно ты имел в виду, говоря, что они вломились в твой дом?

— Я думаю, они вошли через французские окна[3]. Так, кажется, они называются. Днем я их никогда не закрываю.

— То есть фактически они ничего не сломали?

— Фактически, как это не странно, нет.

— Значит, они вошли в твой дом.

— Вошли без приглашения. Я их не звал. Не приглашал. Они нарушили право собственности.

— А как ты оказался в том доме в Италии?

— Я там живу.

— Понятно, но почему ты там живешь? Работаешь в каком-то международном информационном агентстве?

— Нет. Я теперь искусствовед. В прошлом месяце у меня вышла статья в «Бронсоне». Хочу написать биографию Эдгара Артура Тарпа, младшего…

— Того, что обожал рисовать ковбоев и индейцев?

— Однако. Ты, значит, что-то да знаешь.

— Не он ли дружил с художником Уинслоу Хомером?

— Нет.

— А журналистские расследования ты оставил?

Флетч выдержал паузу.

— Я в отпуске.

— Значит, тебя опять уволили? Я рад, что не входил в число лучших учеников нашего выпуска, кому сулили самые радужные перспективы.

— Сам знаешь, на работе умников не жалуют.

— Так чего хотели эти джентльмены?

— Они не джентльмены.

— Твои слова весьма огорчительны. За границу мы посылаем лучших из лучших. Мне еще не удалось войти в их число.

— Меня это не удивляет.

— Так чего они хотели?

Оркестр уже играл «Глаза Техаса смотрят на тебя…»

— Они предложили мне поехать на конгресс ААЖ в Хендрикс, это здесь, в Виргинии, тайком установить микрофоны в спальнях моих горячо любимых коллег и записать их постельные разговоры, после чего передать пленки им, для последующего шантажа. Они пообещали, что чемодан с подслушивающим оборудованием будет поджидать меня в Вашингтоне, и не обманули, — глядя на коричневый чемодан, который он достал из ячейки 719 и вытолкнул из телефонной будки, Флетч отметил, что он совершенно не гармонирует с остальными чемоданами. — Ты хочешь сказать, что понятия не имеешь, о чем идет речь? Так я тебя понял, Дон?

— Не так уж часто нам сообщают о наших операциях со стороны.

— Позвонив вчера вечером из Лондона, я просил тебя разобраться.

— Я пытался. Проверил все, что мог.

— Тогда почему я стою в телефонной будке, опаздывая на самолет, лететь на котором у меня нет ни малейшего желания, и повторяю тебе то, что ты и так знаешь?

— Скажи мне еще раз, почему ты согласился. Я просто хочу убедиться, совпадают ли твои слова с тем, что мне уже известно.

— Сколько же можно твердить об одном. Дон! Меня шантажировали!

— Я знаю, но повтори еще раз.

— Ну…

— От тебя не убудет, Флетчер. Тем более, что мне уже все известно.

— Ну и ублюдок же ты, — Флетч только сейчас заметил, какой же грязный пол в будке. — Налоги.

— Ты никогда не платил налогов?

— Только те, что вычитали из моего заработка. Даже живя в Штатах, я ни разу не подавал налоговой декларации.

— Понятно. А в последние год или два?

— Тем более.

— Это указывает на то, что у тебя есть деньги, за которые ты не можешь отчитаться. Так?

— Да.

— Не понял.

— Да!

— Так почему ты звонишь мне?

— Ты — мой друг в американской разведке.

— Мы не друзья.

— Знакомый. А звоню я тебе потому, что хочу донести до начальства, чем занимаются подчиненные. К примеру, шантажируют меня, чтобы получить компромат на элиту американской журналистики, людей, занимающих важные посты в газетном бизнесе, на радио, телевидении.

— Ты полагаешь, что наша правая рука не знает, что делает левая?

— Я так не думаю. А если так оно и есть, вам должно быть стыдно за себя.

— Мне стыдиться нечего. Меня никто не шантажирует.

— Ради бога. Дон, перестань!

— Как, по-твоему, мы получаем информацию, Флетчер? Читая ваши паршивые газетенки? Или из телевизионных выпусков новостей?

— Дон, это противозаконно, и ты это знаешь.

— Я знаю много чего, — Джиббс чуть повысил голос. — Позвонив из Лондона, ты сказал мне, что эти парни особенно интересовались мистером Марчем.

— Да. Совершенно верно. Уолтером Марчем. В свое время я работал у него.

— К какому выводу ты пришел?

— Почему они выделили именно Марча?

— Да.

— Едва ли не самый влиятельный человек. «Марч ньюспейперс», — правое ухо Флетча раскраснелось, начало болеть. — Послушай, Дон, у меня осталось лишь несколько минут, если я хочу успеть на самолет. Ты говоришь…

— Нет, мистер Флетч. Говорю я, — другой голос, более зрелый, властный.

— Кто это? — переспросил Флетч.

— Роберт Энглехардт. Начальник отдела, в котором работает Дон. Я слышал весь разговор.

— Однако! — Флетч усмехнулся. — Вечно вы со своими штучками.

— Насколько я понимаю, вы звоните Дону, чтобы спросить, должны ли вы выполнить порученное вам дело.

— Вы все поняли правильно.

— И каким, по-вашему, будет ответ?

— Мне представляется, что утвердительным.

— У вас сложилось правильное впечатление.

Вновь в трубке щелкнуло.

— Дон, ты еще здесь?

— Да.

— Вы так запутались в собственной загадочности, что не можете ответить на вопрос простым да или нет, не напустив дополнительного тумана.

— Какой загадочности?

— Перестань, Дон.

— Мы всего лишь пытаемся убедиться, что конгресс ААЖ продолжается.

— Продолжается? А с чего ему прерываться?

— Вы, журналисты, узнаете новости последними, не так ли?

— Какие новости?

— Сегодня утром Уолтера Марча убили. В Хендриксе. До свидания, Флетчер.

Глава 3

— Привет, привет, — Флетч застегнул ремень безопасности, усевшись в кресло рядом с кареглазой девушкой со светлыми волосами. — Я живу в ладу со всеми.

— Вы не в ладу даже с расписанием, — ответила девушка. — Из-за вас вылет задержали на десять минут.

В салоне было двенадцать мест.

— Я говорил по телефону. Со старым дядюшкой. Язык у него ворочается не так шустро, как прежде.

Пилот захлопнул и застопорил дверцу.

— Я вас прощаю, — улыбнулась девушка. — Где вы так загорели?

— Я только что прибыл из Италии. Этим утром.

— Это достаточно веская причина для опоздания. Пилот завел моторы и самолет медленно покатился от здания аэропорта к началу взлетной полосы.

— Спросите меня, хорошо ли я долетел.

Им приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга. Все три двигателя ревели, один — прямо над их головами.

— Хорошо ли вы долетели?

— Нет, — маленький самолет, трясясь, катился по бетону. — Спросите, чем мне не понравился полет.

— Почему вам не понравился полет?

— Я сидел рядом с методистским священником.

— И что? — удивилась девушка.

— Его самодовольство росло с каждым футом подъема.

Она покачала головой.

— Полет на реактивном лайнере действует на людей по-разному.

— Вот и мой дядюшка не нашел шутку забавной.

— Наверное, вы потому и опоздали, что делились ею с ним.

— Я — любящий племянник.

Самолет остановился. Двигатели взревели еще громче. Пилот отпустил тормоза и самолет начал набирать скорость. Его трясло все сильнее, а в тот момент, когда Флетч решил, что фюзеляж уже разваливается, они оторвались от земли.

Самолет описал полукруг, огибая Вашингтон. Шум двигателей заметно стих.

Девушка глянула в иллюминатор.

— Мне нравится смотреть на Вашингтон сверху. Такое милое местечко.

— Хотите его купить?

Она удостоила Флетча пренебрежительной улыбкой.

— И вы еще говорите, что ладите со всеми.

— Со всеми, — подтвердил Флетч. — С методистскими священниками, дядюшками, ослепительно красивыми девушками, сидящими рядом со мной в самолетах…

— Я ослепительно красивая? — прокричала она.

— Потрясающая. Ваш муж того же мнения?

— У меня нет мужа.

— Как так?

— Еще не нашла достойного человека, которому могла бы отдать руку и сердце. А как поживает ваша жена?

— Которая?

— У вас их легион?

— Был легион. Легионы и легионы. Великое множество. Практически все достойны того, чтобы выйти за меня замуж.

— Полагаю, за исключением меня.

— Я слишком быстро предлагаю женщинам соединиться узами брака. По крайней мере, так сказал мне методистский священник.

— И все они соглашаются?

— Большинству приходится. Такой уж я человек. Люблю устоявшееся. К примеру, законный брак.

— У вас это комплекс?

— Несомненно. Вы поможете мне избавиться от него?

— Конечно.

— Когда я попрошу вас выйти за меня замуж, пожалуйста, ответьте отказом.

— Всенепременно.

Флетч посмотрел на часы, подождал десять секунд.

— Вы выйдите за меня замуж?

— Обязательно.

— Что?

— Я сказала: «Обязательно».

— Да, вижу, помощи от вас не дождешься.

— А с чего я должна помогать вам? Вы и так со всеми ладите.

— А вы — нет?

— Нет.

— И я понимаю, почему. Внешность у вас потрясающая, а вот внутри масса недостатков.

— Это защитный механизм. Я потратила немало времени, чтобы отладить его.

— Вы когда-нибудь бывали в Хендриксе, штат Виргиния?

— Нет, — ответила девушка.

— И вы летите на конгресс ААЖ?

— Да.

Флетч подумал, что и большинство пассажиров, если не все, летят туда же.

В двух рядах впереди сидел Хай Литвак, один из столпов «Юнайтед Броудкастинг Компани». Даже по затылку чувствовалось, что это Хай Литвак.

— Вы журналистка? — спросил Флетч.

— А вы приняли меня за кондуктора автобуса?

— Нет, — Флетч разглядывал свои руки. — Вы работаете в газете?

— В журнале «Ньюсуорлд».

— Ведете раздел для женщин? Моды? Питание?

— Преступность, — она смотрела прямо перед собой.

— В разделе для женщин? — Флетч улыбнулся.

— В журнале. Я только что вернулась из Аризоны с процесса Пекуче.

Флетч не слышал об этом процессе.

— Каков приговор?

— Хороший материал.

— Понятно, — он хлопнул себя по щеке. — Понятно.

Их взгляды встретились.

— Иной приговор мне не интересен, — пояснила девушка.

— Вы знаете, что Уолтера Марча убили сегодня утром?

— Я слышала об этом по радио в такси по пути в аэропорт. Вам известны какие-либо подробности?

— Ни единой, — честно признался Флетч.

— Ясно, — она вытянула ноги, насколько позволял узкий промежуток между рядами. — А то у меня с собой два блокнота. И три ручки, — она зевнула, прикрыв пальчиками рот. — А вы — журналист? Или кондуктор?

— Даже не знаю, что мне и ответить. Я в отпуске.

— И какая же компания отправила вас в отпуск?

— Можно сказать, что все.

— Вы — безработный, — уточнила девушка. — А потому пишете книгу.

— Вы попали в точку.

— О Ватикане?

— Почему о Ватикане?

— Вы же пишете книгу в Италии.

— Я работаю над биографией Эдгара Артура Тарпа, младшего.

— Вы пишете книгу об американском художнике в Италии?

— Очень действенный метод, знаете. Присутствует эффект отстраненности.

— И к тому же тридцать тонн неудобств.

— Вы меряете неудобства тоннами?

— В вашем случае, да. Простые смертные, вроде меня, обходятся килограммами.

Она накрыла своей рукой руку Флетча, лежащую на подлокотнике, одним пальцем приподняла два его, по-том отпустила.