Глава 14

— Я благодарю вас всех, что в такой холодный день вы пришли сюда, чтобы дать мне шанс выступить перед вами, — обратился губернатор к горожанам, запрудившим самый маленький перекресток Уинслоу.

Уилли Финн сознательно выбрал для митинга именно этот перекресток. Маленькая толпа выглядит большой на маленькой площади. Большая — кажется огромной. Кандидат в президенты привлек многих.

— Вы знаете, президентская кампания — всего лишь крестовый поход любителей. И я могу сказать вам, мои друзья в Уинслоу, что кампания, которая позволит мне следующие четыре года послужить вам в Белом Доме, нуждается в вашей помощи и поддержке.

— Однако, — пробормотал себе под нос Флетч, стоя в грязи в задних рядах толпы.

— Он-таки сказал что-то новое, — отметила Фредди Эрбатнот.

Мэр, члены городского совета, начальник полиции, директор школ округа, судья, старейший житель Уинслоу (девяноста восьми лет, укутанный, надежно защищенный от холода), составляющие подготовительный комитет митинга, сгрудились у ступенек, ведущих в салон автобуса. Оркестр играл «Боевой гимн республики». Не сходя с последней ступеньки, губернатор Уилер пожал руку и нашел несколько добрых слов для каждого члена комитета. Затем мэр повел его сквозь толпу к трибуне, сооруженной на углу Корн-стрит и Уинслоу-лейн, дал знак оркестру угомониться и в короткой вступительной речи представил кандидата, не забыв упомянуть о собственных усилиях по контролю городского бюджета.

Флетч наблюдал, как Барри Хайнс и Шустрик Грасселли повели почтенную матрону не к трибуне, а в самую гущу толпы, где она и завязла в рукопожатиях и жалобах избирателей.

Флетч представился местным журналистам. Раздал листки с изложением позиции кандидата по субсидиям фермерам, выращивающим зерновые культуры. Местные газетчики стояли справа от трибуны. Репортеры, сопровождающие кандидата в поездке по стране, разделились. Большинство осталось в автобусе, кое-кто вышел к трибуне, а Рой Филби, Стелла Кирчнер, Бетси Гинзберг и Билл Дикманн, уже полностью оправившийся от приступа, обнаружили бар в полуквартале от перекрестка, где проходил митинг. Там они и решили пропустить по рюмочке, пока кандидат будет произносить Речь.[7]

— Позови нас, Флетч, если его застрелят или он начнет бросать деньги в толпу, — попросил Рой Филби.

Три телекамеры нацелились на трибуну. Фотографы замерли у подножия лестницы.

Здание Первого национального банка Уинслоу на углу Корн-стрит и Уинслоу-лейн, высившееся позади трибуны, украшал громадный звездно-полосатый флаг. Как заметил Флетч, с сорока восемью звездами.[8]

— Мир изменился, друзья мои, — прогремел голос губернатора. И вы, и я это знаем, но нынешний хозяин Белого Дома, похоже, даже не подозревает об этом. Так же, как и его высоколобые советники. Как и другие кандидаты, республиканцы или демократы, которые хотят поселиться в Белом Доме на следующие четыре года…

— Это не его обычные слова. Это не Речь! — вынесла вердикт Фредди.

— …Ранее все, что происходило в Нью-Йорке или Вашингтоне, считалось важным в Парамарибо, Дурбане, Кампучии. И не было там ничего более важного. Нынче все изменилось. Теперь мы знаем, что происходящее в Сантьяго, Тегеране, Пекине чертовски важно для Нью-Йорка и Вашингтона.

— Однако, — повторил Флетч.

— …Третий мир, как его называют, перестал быть чем-то чуждым, далеким, не имеющим для нас никакого значения. Хотим мы этого или нет, но мир становится более осязаемым. Планету покрывает сеть коммуникаций, этакая электронная нервная система, во многом схожая с той, что является составляющей наших тел. Мы ощущаем боль не только когда болит сердце или голова, но и когда ударяемся пальцем ноги. Точно также теперь мы мгновенно ощущаем боль Монтевидео, Джидды, Бангкока. И конечно, друзья мои, мы ощущаем боль нашего внутреннего Третьего мира — Гарлема, Уоттса, индейских резерваций…

— Ну, дает, — прокомментировал Флетч. Фредди то и дело искоса поглядывала на него.

— …Уже нет Первого мира, или Второго, или Третьего. Есть человеческая цивилизация, которая на наших глазах превращается в единое целое!

— Неужели… — начал Флетч.

— Что, неужели? — тут же спросила Фредди.

— Вы и я знаем, что ни теология, ни идеология непричастны к этому новому, неожиданному, всеобщему единению. Христианство две тысячи лет пыталось связать мир воедино… и потерпело неудачу. Ислам положил на это шесть веков… с тем же результатом. Американская демократия два столетия связывает мир… без особых успехов. Коммунизм почти сто лет занимается тем же… и ничего у него не выходит.

— Так он решился!

— Решился на что? — доставала его Фредди.

Глаза Флетча изучали лица в толпе. Посиневшая от холода кожа, красные носы. Взгляды, сошедшиеся на том, кто может стать самым могущественным человеком страны, который будет контролировать их налоги и траты, медицинское обслуживание и образование, дни и ночи, юность, зрелость, старость и даже смерть.

Член палаты представителей тем временем рвалась сквозь толпу к трибуне. Она все еще позволяла пожать себе руку, отрывочно отвечала на обращенные к ней просьбы, но лицо ее превратилось в каменную маску. А Барри Хайнс и Шустрик Грасселли, вроде бы помогая ей, вновь и вновь сбивали ее с нужного направления.

— Вы и я знаем, что связывает этот мир воедино, лучше чем миссионеры, эффективнее, чем любые армии…

— Что он такое говорит? — Фредди подрегулировала уровень записи на магнитофоне, висящем на поясе.

— Сегодня, — продолжал кандидат, — спутники позволяют нам видеть, как зреет пшеница в России, как растет рис в Китае. Мы можем разглядеть, как муштруют солдат в Карачи или Лесото. Мы можем слетать в Эр-Рияд или Лусон перед ленчем или обедом. Любое изменение в экономике Алжира оценивается буквально в течение нескольких часов. Вполне возможно едва ли не мгновенно определить мнение всего населения Индии по тому или иному политическому вопросу…

Уолш Уилер, до того бесцельно рассекавший толпу, решительно двинулся к автобусам. От лестницы на трибуну члена палаты представителей отделяли уже считанные метры.

— …Вы и я, друзья мои, знаем, что мир объединяет технический прогресс, сцепляет его воедино куда лучше всех религий и идеологий. Технический прогресс создает нервную систему под кожей Матери-Земли. А потому, как мы с вами прекрасно понимаем, политикам, чтобы избежать ненужной боли, необходимо незамедлительно отреагировать на появление этой новой системы. Если сегодня мы проигнорируем страдания в любой части Земли, многие поколения будут страдать от боли и несчастий. Если мы сознательно оставим гниющую рану где-то далеко от нашей процветающей страны, зараза обязательно доберется и до нас.

Фотографы уже заняли лестницу на трибуну. На просьбы члена палаты представителей пропустить ее, обращенные к их спинам, они не реагировали.

— …Американским политикам пора дорости до осознания этой новой реалии. Технический прогресс сводит нас ближе сиамских близнецов! Технический прогресс делает нас более взаимозависимыми, чей любые отношения труда и капитала! Технический прогресс объединяет людей там, где терпят поражение любовь и закон! Такова новая реальность! Мы должны как можно быстрее сжиться с ней! Ради мира на Земле! Ради благополучия всей планеты! Ради здоровья каждого ее жителя! Ради процветания! Друзья мои, ради продолжения самого рода человеческого!

Не сразу слушатели поняли, что кандидат закончил речь. Последовали глухие аплодисменты: никому не хотелось снимать перчаток. Раздались крики: «Так и надо, Кэкстон! Мы с тобой до конца!»

Заиграл оркестр.

У края трибуны кандидат пожимал руку члену палаты представителей, всем своим видом показывая присутствующим, а особенно фотографам, что никогда не встречался с ней ранее и для него эта почтенная дама — одна из многих, составляющих отряд его доброжелателей. Затем он помахал руками толпе и сбежал по ступеням.

У автобуса Уолш Уилер, Пол Добсон и Фил Нолтинг что-то горячо обсуждали.

— Однако, — в который уж раз повторил Флетч. — Я и представить себе не мог, что так просто быть волшебником.

— Вы что-то об этом знаете, — обвинила его Фредди. — Расскажете мне?

— Нет.

Фредди Эрбатнот надулась и отвернулась к трибуне. Бабуля, член палаты представителей, что-то кричала в микрофон. Оркестр полностью заглушал ее слова.

— Что все это означает? — задала Фредди риторический вопрос.

— Только одно, — ответил Флетч. — Он попал в вечерний выпуск новостей.

Глава 15

Поровнявшись с Флетчем, губернатор Уилер широко улыбнулся.

— Настроение бодрое?

— Как у дедушки Адама.

Все еще улыбаясь, губернатор направился к сыну. Уолш, Фил Нолтинг и Пол Добсон являли собой стену, рухнувшую от звука трубы. На лицах всех троих отпечатался ужас.

— Как я выступил?

Уолш стрельнул взглядом по сторонам, дабы убедиться, что они вне досягаемости ушей репортеров. Но рядом стояла лишь группа из тридцати или сорока пациентов местной психиатрической больницы, приведенных на встречу с кандидатом.

— Тебе надо бы предупреждать нас о подобных сюрпризах.

— Я же говорил, что у меня возникла идея.

— Да, но ты забыл упомянуть, что намерен бросить бомбу, предложив совершенно новый подход.

— Который потребует новой Речи, — глаза Фила Нолтинга превратились в щелочки.

— Да уж, — согласился губернатор. — Признаться, я обдумывал выступление, пока эта бабка из Конгресса что-то долдонила насчет водоснабжения.

— Дело в том, — вмешался Пол Добсон, — что мы должны готовить убедительные доводы в защиту каждого вашего тезиса до того, как вы их представите на суд общественности.

— Истину защищать не надо, не так ли? — возразил губернатор.

— Привет, губернатор, — обратился к нему один из психов, мужчина лет тридцати пяти. — Меня зовут Джон.

— Привет, Джон, — поздоровался с ним губернатор.

— Ты, возможно, произнес отличную речь, папа. Но мы-то ничего о ней не знали, а потому мы чувствуем себя ненужными.

— Я сам не знал, скажу я об этом или нет, — улыбнулся губернатор. — Но так уж вышло, что сказал.

— Сейчас мы получим текст и посмотрим, что можно сделать, — подвел черту Добсон.

Губернатор пожал плечами.

— Все будет нормально, — и протянул руку другому психу, женщине лет тридцати. — Привет. Вы — приятельница Джона?

В автобусе Ли Оллен Парк, координатор добровольцев, подсоединял к наушникам портативный магнитофон. Машинистка сидела за столиком, готовая приступить к работе.

— Ли Оллен, — начал Флетч. Парк не повернул головы. — Один простой вопрос.

— Не сейчас. Пожалуйста, сейчас вопросов не надо. — Нам нужен полный текст речи губернатора, — последнее предназначалось машинистке. — И чем быстрее, тем лучше, — он нацепил наушники на голову машинистке. — Она чуть поправила их.

На многоканальном телефоне, встроенном в кресло Барри Хайнса, горели все лампы вызова. Телефон не звонил. Сам Барри куда-то сгинул.

— Ли Оллен… — упорствовал Флетч. Ли Оллен нажал на магнитофоне кнопку «Пуск» и приложил к уху третий наушник.

— Слышно хорошо? — спросил он машинистку.

Та кивнула. Ее пальцы уже бегали по клавиатуре.

— Мой Бог, — простонал Ли Оллен. — Что же он такое говорит?

— Ли Оллен, меня интересует Салли Шилдз, Элис Элизабет Шилдз…

— Не сейчас, Флетчер! Тут же настоящий ад! Губернатор взорвал бомбу, если вы этого еще не знаете.

— Нет. Не знаю.

— Во-первых, его поймали на подкупе школьников. Затем, как нас сориентировали, пьющий, не пропускающий ни одной юбки, конгрессмен оказался чьей-то прабабушкой. Между прочим, в холодильнике кувшин с «Кровавой Мэри». Выпей, если желаешь. И, наконец, он выступает в Уинслоу словно Линкольн в Геттисберге. А день только начался?

— Ну что вы, — успокоил его Флетчер. — Добрая половина уже миновала.

— По моим часам — нет, — и Парк склонился над машинисткой, слушающей и печатающей. — Нам нужно каждое слово! Каждое слово!

— Теперь вы можете мне ответить, — твердо заявил Флетчер.

Ли Оллен Парк все еще прижимал наушник к уху.

— Что? Что, что, что?

— Элис Элизабет обращалась к вам с просьбой зачислить ее в добровольцы? Вы ей платили за какую-нибудь работу?

— Нет, — Ли Оллен мотнул головой.

— Не обращалась?

— Мне докладывали о следующем за нашим караваном «фольксвагене». Это все, что я о ней знаю.

— Он сказал что-нибудь новое? — прокричал Билл Дикманн, один из тех, кто предпочел стопку спиртного речи кандидата.

— Похоже, что да, — признал Флетч.

— Совсем новое? — на лице Дикманна отразилась тревога.

— Я, конечно, не могу точно указать процент новизны…

— У кого пленка? — прервала его Стелла Кирчнер.

— У тех, кто сейчас оккупировал телефоны в центре Уинслоу, — ответил Флетч. — Полагаю, что у них.

— У вас есть пленка, Флетч? Дайте ее нам, и я обещаю, что больше мы не будем писать о том, как кандидат подкупает школьников.

— Пленки у меня нет. Распечатка речи будет готова с минуты на минуту.

— Распечатка, — скривился Дикманн. — Мои издатели получат текст по системам теле — или радиовещания. Зачем же мне отправлять им еще и распечатку?

— Что же сказал губернатор? — наскакивала на Флетча Стелла Кирчнер.

— Ну, вроде того, что мир объединяется, несмотря на все усилия человечества.

Репортеры в изумлении уставились на него, словно он внезапно заговорил на незнакомом им языке.

— И ничего насчет водоснабжения? — Рой Филби выглядел так, будто вот-вот шлепнется в обморок.

— Ничего.

— Дерьмо, — процедил Филби. — Я-то уже сообщил, что он говорил о водоснабжении… Так что он сказал не о водоснабжении?

Флетч ввел ее в автобус команды кандидата.

— О-о-о-о, — Бетси изобразила притворный восторг. — Неплохо тут живут. Телевизор, и все такое.

Уолш разговаривал с Ли Олленом Парком.

— Уолш, это Бетси Гинзберг.

— Я знаком с Бетси, — Уолш вопросительно глянул на Флетча.

— Как с репортером, но не как с женщиной, — вставила Бетси.

— Да, да, — покивал Флетч. — Она, как никто, умеет сервировать стол.

Губернатор вошел в автобус, когда Флетч собирал у добровольцев копии распечатки речи.

— Пойдемте со мной.

Вслед за губернатором Флетч прошел в комнату отдыха.

— Присядьте на минуту.

— Мне надо раздать распечатки, — Флетч указал на листки в руке. — Сэр.

— Распечатки подождут, — губернатор снял пальто, бросил на кровать. — Хочу услышать ваше мнение.

— По-моему, вы чертовски красноречивы. Сэр.

Губернатор уселся на вращающийся стул. Флетч остался на ногах.

— Благодарю.

— Взять кристаллик идеи…

— Думаю, больше, чем кристаллик.

— Ума у вас — палата, — пробормотал Флетч.

— Благодарю. А теперь скажите, что вы об этом думаете?

— Откровенно говоря, гм…

— Что, гм..? — губернатор терпеливо ждал, пока Флетч соберется с духом.

— Я… э… не подозревал, что президентская кампания так оскудела идеями. Сэр, — губернатор рассмеялся. — Мне-то казалось, что все определено заранее. И вы с самого начала знаете, что должны говорить, где и кому.

— Вы ошиблись. Вас это удивляет?

— Я никогда не удивляюсь, если случается ошибиться.

— Часть политической кампании — общение с людьми по всей стране. И хороший политик всегда прислушивается к голосу народа. Вот и вы утром поделились со мной очень дельной мыслью. Возможно, каждый знает, что это так, но никто еще не сказал об этом вслух. А может, только молодые впитали эту новую реальность с молоком матери, и теперь не представляют себе иного будущего.

— Да, сэр. Возможно.

— Я думаю, люди голосуют за того, кто говорит им правду. А вы?

— Надеюсь, что это так, сэр.

— Я тоже. Политики — не философы, Флетч. — От них этого и не требуется. Никто не хочет, чтобы в Белом Доме поселился Том Пейн.[9] Или Карл Маркс. Или Маркузе.[10] Но никому и не нужно, чтобы хозяин Белого Дома не признавал основополагающих истин, — не глядя на Флетча, застывшего у двери комнаты отдыха, — губернатор хохотнул. — Мне нравится, что я вас пронял. Держу пари, ваши прежние знакомые полагали, что вы абсолютно непробиваемы, — Флетч шумно глотнул. — Это так?

— Я… возможно… Я… э…

Губернатор рассмеялся и протянул руку.

— Дайте-ка мне распечатку.

Флетч отделил для него верхний листок и чуть не выронил на пол остальные.

Губернатор углубился в чтение.

— Посмотрим, что я такого наговорил.

Глава 16

— Немедленно отрывай свою чертову задницу от стула и поднимайся сюда, — голос Уолша не оставлял сомнений в том, что он настроен серьезно.

— Да, сэр, лейтенант, сэр, — ответил Флетч в телефонную трубку. — Скажите только, куда поднимать мою чертову задницу, сэр.

— Номер 1220.

И в трубке раздались гудки отбоя.

Спеша к двери, Флетч споткнулся о нераспакованный чемодан…

Вторую половину дня Флетч то и дело перескакивал из автобуса прессы в автобус кандидата и обратно.

По телефонному аппарату, установленному в автобусе прессы, он долго беседовал с Уилли Финном, уже прибывшим в Калифорнию, о мероприятиях, намеченных на тот день в Спайрсвилле, на вечер в Фармингдейле, на следующий день в Кимберли и Мелвилле. Финн еще ничего не мог сказать о впечатлении, произведенном речью губернатора в Уинслоу, хотя уже слышал о ней. Трагическая смерть Виктора Роббинса, похоже, очень его опечалила.

Вместе со всей компанией Флетч побывал в Спайрсвилле. Он купил в местном магазинчике кулек залежавшихся пончиков, съел четыре, пообщался с местными газетчиками, снабдил их всеми необходимыми материалами. На стене склада обнаружил надпись: ЖИЗНЬ — ЭТО НЕ ШУТКА. Подобные надписи он видел в Северной Европе в начале восьмидесятых годов. Вернувшись после прогулки по Спайрсвиллю, Флетч обнаружил, что кто-то разбил окно в автобусе прессы.

По пути в Фармингдейл (час езды) Флетч играл в покер с Биллом Дикманном, Роем Филби и Тони Райсом. Когда автобус остановился у отеля, его личное состояние увеличилось на двадцать семь долларов…

Двери лифта открылись. В кабине стоял Хэнреган. И смотрел на Флетча с каменным лицом. Не улыбнулся, не скривился.

— Вверх? — спросил Флетч. Хэнреган молча сверлил его взглядом. Ответила женщина, стоявшая рядом с Хэнреганом, в пурпурном платье и коричневых туфлях.

— Нет, мы едем вниз.

Флетч нажал кнопку вызова соседнего лифта.

Уолш распахнул дверь номера 1220, едва Флетч постучал.

— Что происходит? — спросил он, как только пресс-секретарь переступил порог.

Они стояли в полутемном коридорчике у ванной.

— Ладно, — потупился Флетч, — верну я эти двадцать семь долларов.

— Какой-то репортер, вонючий, грубый, грязный, оказался в моем номере раньше меня. Он уже сидел в кресле, когда я вошел.

— Вонючий, грубый, грязный репортер?

— Он сказал, что представляет «Ньюсбилл».

— О, этот вонючий, грубый, грязный репортер — Хэнреган Майкл Джи.

— Он поджидал меня, когда коридорный открыл дверь. Расположился вот в этом кресле, — Уолш прошел в спальню и указал на одно из кресел у окна. — Курил сигару, — в пепельнице на столике у кресла серела горка пепла. — Мерзавец. Полагаю, хотел показать мне, какие у него возможности. Запертые двери, право на уединение, похоже, ничто для репортеров «Ньюсбилл».

— Он просто хотел познакомиться с тобой поближе.

— Он не познакомился со мной поближе. Но довел меня до белого каления.

Во взгляде Уолша, однако, не чувствовалось злобы. Вроде бы он говорил о том, что разъярен, но глаза ясно указывали, что думает он совсем о другом. Да и голос не звенел негодующе, хотя в нем и слышались нотки раздражения.

И жалобу его, как воспринял ее Флетч, вызвали не эмоции, но нарушение заведенного порядка.

— Майкл Джи. Хэнреган — вонючий, грубый, грязный мерзавец, — согласился Флетч. — Он пишет для «Ньюсбилл». Но называть его репортером — слишком много чести.

— Я думал, «Ньюсбилл» представляет у нас кто-то еще. Потрясающе глупая женщина… Как ее звать?

— Мэри Райс.

— Она не родственница Тони Райса?

— Нет. Мэри тоже пишет для «Ньюсбилл». Освещает избирательную кампанию. И все ее материалы отличает сенсационность. Чего стоит упоминание о том, что пра-пра-прадедушка Ли Оллена Парка был рабовладельцем.

— Круто!

— В общем, полная ерунда.

— Но ведь в «Ньюсбилл» нет ничего, кроме новостей, добытых ихними борзописцами из чьей-нибудь спальни через замочную скважину.

— Спальни, бары, залы суда — это их сфера. Плюс гороскопы. Влияние звезд небесных на земных. Последнее проходит у них, как новости.

— Но это еще не все. В вестибюле меня атаковала роскошная девица, заявившая, что она из «Ньюсуорлд».

— И что она хотела?

— Полный список побывавших вчера вечером в «люксе» отца. Плюс полный список тех, кто мог зайти туда. Что она вынюхивает?

— Так это Фредерика Эрбатнот.

— Да. Эрбатнот. С каких это пор «Ньюсуорлд» интересуется предвыборными кампаниями?

— Ты должен уяснить, Уолш, что Хэнреган и Эрбатнот — криминальные репортеры. Это все, что у них общее. Такова их работа. Они пишут о преступлениях.

— Так что они делают в автобусе прессы?

— Вчера вечером в мотеле убили женщину.

— А, перестань. Мало ли что случается в мотелях.

— Еще одну убили в отеле «Харрис» в Чикаго, когда там находилась команда губернатора. Ее нашли в чулане, примыкающем к банкетному залу, где принимали журналистов.

Уолш вздохнул.

— Не можем ли мы лишить их аккредитации, поскольку они — криминальные репортеры.

— Я уже думал об этом. Но боюсь, мы только разожжем их интерес. Они станут более настойчивыми. Ты же не будешь отрицать, Уолш, у них есть основания интересоваться нами.

— Очень зыбкие, — Уолш взглянул на часы. — Отец ждет нас к вечернему выпуску новостей.

— А о чем спрашивал Хэнреган?

— Задать много вопросов он не успел. Я наорал на него, наорал на коридорного, позвонил в службу безопасности отеля, потом — тебе.

— Но о чем-то он спросил?

— Только о моем послужном списке.

— Твоем послужном списке? А какое отношение имеет он к цене фасоли?

— Я предложил ему обратиться в Министерство обороны, где ему выдадут все необходимые сведения, — Уолш поправил зеленый галстук. Надел зеленый пиджак. — Мерзавец. Я не вытолкал его взашей лишь потому, что не хотел пачкать руки.

— Боюсь, я бессилен тебе помочь, Уолш, — Флетч открыл дверь. — Пресса имеет право задавать вопросы.

Уже в коридоре Флетч попробовал повернуть ручку двери. Последняя не открылась: замок запирался автоматически.

— Скажи этому мерзавцу, — Уолш уже шагал к лифту, — что я засажу его в тюрьму, если без моего ведома он вновь окажется в моем номере или в номерах родителей.

— Уолш, — предупредил своего лейтенанта Флетч, — он только порадуется, услышав такие слова.

Глава 17

— Губернатор Кэкстон Уилер, выступая сегодня в Уинслоу, возвестил о приходе, как он выразился, Новой Реальности, и, тем самым, перевел предвыборную кампанию в иную плоскость…

Этим сообщением начались вечерние выпуски новостей всех трех ведущих телевещательных компаний. Слова, разумеется, разнились, но суть оставалась неизменной.

Барри Хайнс сидел на полу по-турецки перед тремя телевизорами, которые он принес в спальню губернатора.

Губернатор, в рубашке с короткими рукавами, без галстука и ботинок, расположился в кресле, держа в поле зрения все три телевизора. Шустрик Грасселли развешивал в шкафу одежду губернатора. Флетч примостился на краешке кровати. Уолш стоял.