Флетч подъехал к трехэтажному деревянному дому под шиферной крышей в Уинтропе, у самой набережной. Маленький дворик и бетонные ступени вели к крытому крыльцу.
      Проезжая по улице, Флетч видел, что задние дворы упираются в бетонную стену, за которой серела грязная вода Бостонской гавани. На другой стороне бухты, в миле или двух, находился аэропорт.
      Поднявшись на крыльцо, Флетч заглянул в окно гостиной.
      У дальней стены выстроились в ряд четыре пюпитра, за ними – кабинетный рояль, на крышке которого лежали стопки нот. У рояля притулилась виолончель. Диван, стулья, кофейный столик казались лишними в этой комнате.
      Два мальчика-подростка, очень похожие друг на друга, в джинсах и ковбойках, расставляли ноты по пюпитрам.
      Оглушающе заревел самолет, поднимающийся над гаванью.
      Справа от Флетча открылась дверь.
      – Мистер Флетчер?
      Кнопку звонка он не нажимал.
      Маленькое лицо Флинна, с высоты его громадного роста, смотрело на Флетча.
      – Привет, – Флетч отошел от окна. – Как поживаете?
      – Все в полном порядке. Ваш полицейский эскорт позвонил мне, чтобы доложить, что вы приближаетесь к моему дому. Они опасались, что вы задумали недоброе.
      – Они абсолютно правы, – Флетч выставил перед собой пятифунтовую коробку. – Я привез вашим жене и детям шоколада.
      – Какой вы молодец, – левой рукой Флинн придерживал дверь, не давая ей закрыться под действием пружины, правой взял коробку. – Взятка, не так ли?
      – Я подумал, что могу подарить семье Флинн коробку конфет, раз уж город Бостон вернул мне бутылку виски.
      – Заходите, Флетч.
      В полутьме прихожей Флетч разглядел полдюжины пар галош и уткнувшуюся в угол детскую коляску.
      Флинн провел его в гостиную.
      К мальчикам, один из которых держал в руках скрипку, добавилась девочка лет двенадцати, с пышными вьющимися светлыми волосами и огромными синими глазами, в платье того же цвета. Мальчикам было лет по пятнадцать.
      – Это мистер Флетчер, убийца, – представил Флинн гостя. – Рэнди, Тодд, Дженни.
      Рэнди, ухватив скрипку и смычок левой рукой, протянул Флетчу правую.
      – Добрый день, сэр.
      Тодд последовал его примеру.
      – В моей семье ничему не удивляются, – прокомментировал Флинн.
      В гостиную зашел мальчик лет пяти. С каштановыми волосами. В очках и с веснушками.
      – Это Уинни.
      Флетч пожал руку и ему.
      – Не Фрэнсис Ксавьер Флинн?
      – Одного достаточно. Как, впрочем, и Ирвина Мориса Флетчера.
      Элизабет Флинн появилась из другой двери, за роялем.
      Светло-каштановые волосы свободно падали на плечи. Джемпер и юбка облегали крепкое тело. Высокие скулы, большие синие глаза. Добрые и веселые.
      – Это Флетч, Элизабет. Убийца. Я говорил тебе о нем.
      – Добрый день, – она улыбнулась. – Хотите чаю?
      – Не откажусь.
      – Он принес сладости, – Флинн протянул ей коробку. – Так уж не откажи ему в чае.
      – Как хорошо, – она взяла коробку. – Может, откроем ее после ужина?
      – Мы как раз собирались начать концерт, – Флинн повернулся к детям. – Что у нас сегодня в программе?
      – Восемнадцатая соната, – ответил Тодд. – Фа мажор.
      – Бетховен? Мы так далеко продвинулись?
      – Да, – подала голос Дженни.
      – Извините, что разбудил вас ночью, – поклонился Флетч.
      Элизабет внесла поднос с чайными принадлежностями.
      – Давайте выпьем по чашечке, – предложил Флинн.
      Пока Флинн разливал чай, Элизабет, сев за рояль, помогала детям настраивать инструменты. Тодд играл на альте. Дженни, как и Рэнди, на скрипке.
      – Вы его поймали? – спросил Флетч.
      – Кого? – Флинн налил чашку и Элизабет.
      – Поджигателя.
      – О да.
      – Служителя с бензозаправки?
      – Нет, сорокатрехлетнего пекаря.
      – Он не работал на бензозаправке?
      – Нет.
      – О!
      – Вы изумлены?
      – Почему же он поджигал Чарльзтаун?
      Флинн пожал плечами.
      – Ему повелел Иисус. Так он, во всяком случае, сказал.
      – Но где он брал канистры с бензином «Астро»?
      – Запасал их впрок, – ответил Флинн.
      Элизабет тем временем настроила его виолончель.
      Поставив выпитую чашку на поднос, Флинн сел за пюпитр.
      – Элзбет обычно аккомпанирует нам на рояле, пояснил Флинн, – но Бетховен обошелся без ее партии.
      Элизабет подошла к дивану, села, взяла чашку чая.
      Дети замерли за пюпитрами.
      Младший, Уинни, переворачивал страницы.
      – Con brio! – воскликнул их отец.
      И они начали, не отрывая взгляда от нот. Мелодично запела скрипка Рэнди, Дженни пропустила несколько тактов, ее синие глаза раскрылись еще больше, но не стушевалась и догнала остальных, Уинни ходил взад-вперед, как официант, и, подчиняясь взгляду отца, переворачивал страницы, сначала у него, потом у Дженни, Тодда и Рэнди. Каждые пять или шесть минут над домом пролетал самолет, с грохотом, заглушающим музыку, но маленький оркестр, ведомый Флинном, не сбивался с ритма. Элизабет слушала, сложив руки на коленях, ее глаза переполняла любовь.
      Наверху захныкал младенец.
      Они играли, а за окном начали сгущаться сумерки, в аэропорту зажглись фонари, осветив серую поверхность бухты. Дети заметно устали. Дженни то и дело облизывала губы, вздыхала. Лица Рэнди и Тодда блестели от пота. Волосы прилипли ко лбу.
      Последние аккорды отлично удались Дженни, но она заспешила и закончила чуть раньше остальных, отчего тут же смутилась.
      Концерт продолжался незабываемые сорок минут.
      – Браво! – воскликнула Элизабет. Она и Флетч хлопали, не жалея ладоней.
      – Очень хорошо, Дженни, – вставая, похвалил сестру Рэнди.
      Флинн молча закрыл ноты, прислонил виолончель к роялю.
      – Папа, по-моему, лучше фа мажор ничего нет, – уверенно заявил Тодд.
      – Может, ты и прав, – уклонился от прямого ответа Флинн.
      Элизабет тем временем обняла Дженни и хвалила Уинни за образцовое выполнение своих обязанностей.
      Часы показывали пять двадцать.
      – Думаю, мы найдем для вас виски, чтобы выпить стаканчик перед ужином, – обратился к гостю Флинн. Элзбет пьет шерри, но уж бутылку виски она отыщет.
      – Мне пора в аэропорт, – ответил Флетч.
      – О? – удивился Флинн. – Решили-таки удрать?
      Очередной самолет прервал их разговор.
      Дети тем временем убирали музыкальные инструменты. Их лица сияли счастьем.
      – Прилетает Энди, – ответил наконец Флетч. В половине седьмого.
      – Правда? Это хорошо.
      – Вы останетесь на ужин? – спросила Флетча Элизабет.
      – Он должен встретить свою подружку, – ответил Флинн. – В аэропорту. Его полицейский эскорт наверняка переполошится. Лучше я предупрежу их, что улетать вы не собираетесь, а не то они арестуют вас до выяснения. Слежку за вами они, естественно, продолжат.
      – Заезжайте на обратном пути вместе с ней, – предложила Элизабет.
      Флетч попрощался за руку с каждым из детей.
      – Вы мне понравились, – улыбнулась Элизабет. Фрэнни, он не убийца.
      – Все женщины так говорят, – ответил Флинн. – Да и я еще не уговорил его сознаться.
      Вновь рев самолета заглушил все остальное.
      – Привозите вашу девушку с собой, – повторила Элизабет. – Мы подождем вас с ужином.
      – Большое спасибо, – кивнул Флетч. – И я очень благодарен вам за концерт.
      – Мы рады, что вы заглянули к нам, Флетч, – улыбнулся Флинн.
      – Я с удовольствием остался бы. Можно мне заехать еще раз?
      – А на чем вы играете? – спросил Уинни.
      – На пишущей машинке.
      – Ударный инструмент, – прокомментировал Флинн.
      – Лерой Андерсон сочинил концерт для пишущей машинки, – добавила Элизабет.
      – Полагаю, вам не удалось поговорить со мной о том, ради чего вы приехали, – отметил Флинн, прощаясь у двери.
      – Нет, – качнул головой Флетч. – Но я не жалею, потому что провел этот час куда как лучше.
      – Я знал, что вы это скажете.
      – Мы сможем увидеться завтра в вашем рабочем кабинете?
      – Конечно.
      – Когда удобнее?
      – В пять часов. Любой здравомыслящий полисмен в это время сидит на работе. Чтобы избежать транспортной пробки.
      – Ладно. Где я вас найду?
      – Крэйджи Лейн, девяносто девять. Если вы заблудитесь, детективы в штатском покажут вам дорогу.
      Они пожелали друг другу спокойной ночи.
      За дверью Флетча встретил стылый, напитанный влагой воздух.
      Флетч постоял на крыльце, привыкая к темноте, спиной ощущая тепло дома, из которого он только что вышел, в ушах его еще звучала музыка Бетховена, мысленным взором он видел большие синие глаза Дженни под шапкой вьющихся волос.
      В свете уличного фонаря он ясно различал лица двух детективов в штатском, сидевших в машине. Ему показалось, что они с ненавистью смотрят на него.
      Один из них снял трубку автомобильного телефона, как раз в тот момент, когда Флетч двинулся вниз по ступенькам. Флинн, должно быть, объяснял детективу, по какой причине Флетч едет в аэропорт. И рекомендовал не предпринимать решительных действий... Ни в чем не мешать Флетчу, но и не пускать его в самолет.
      – О Господи, – вздохнул Флетч, шагая к своей машине.

      – Флетч!
      Никогда раньше он не видел Энди в пальто.
      Первый вопрос она задала, едва они обнялись, и он подхватил чемодан невероятных размеров.
      – Сильвия здесь?
      – Да.
      – Сука. Что она делает?
      – Не знаю. Я вижусь с ней не часто.
      – Где она остановилась?
      – В моей квартире.
      – О Боже.
      – Как ты?
      – Ты нашел картины? – ответила Энди вопросом.
      – Поговорим об этом в машине. Как ты?
      – Что ты хотел узнать о Барте Коннорсе?
      – Как ты?
      Он вынес огромный чемодан Энди из здания аэропорта, пересек улицу, поднялся по лестнице, дотащил до стоянки, на которой оставил машину.
      Детективы в штатском следовали за ними в двадцати ярдах. Шагали они вразвалочку, засунув руки в карманы.
      Энди начала задавать вопросы, едва он завел мотор.
      – Где картины? Ты знаешь?
      – Точных сведений у меня нет. Возможно, они в Техасе. Вроде бы Хорэн купил три картины из коллекции ди Грасси у жителя Далласа, некоего Джеймса Коуни. У него большое ранчо и восемь детей.
      – Ты в этом уверен?
      – Откуда мне знать? Хорэна на испуг не возьмешь. У него безупречная репутация. Самодовольный подонок, но пока на лжи я его не поймал. Я пытаюсь надавить на него, чтобы выяснить, где Коуни взял эти картины.
      – И он скажет?
      – Как знать? Если не скажет Хорэну, тогда мы полетим в Техас и спросим у него сами.
      – А что ты сделал? Попросил Хорэна найти одну из картин?
      – Да. Пикассо.
      – И где сейчас эта картина?
      – В Бостоне. У Хорэна. О ней я рассказал ему в среду. Он нашел ее в четверг вечером или в пятницу утром. В ночь с пятницы на субботу картину переправили в Бостон самолетом. В субботу я уже увидел ее. А поначалу, когда мы встретились первый раз, он даже сомневался в ее существовании.
      – То есть?
      – Сомнений у него хватало. Есть ли такая картина вообще? Можно ли ее найти? Принадлежит ли она кисти Пикассо? Продается ли?
      – Картина подлинная?
      – Да. Я в этом уверен. Хорэн – тоже. Коуни готов ее продать.
      Они остановились, чтобы заплатить за проезд по тоннелю. Нырнули под землю.
      – Пока Хорэн ведет себя, как и положено профессиональному брокеру, торгующему произведениями искусства. Мне он не нравится, но это личное и не имеет отношения к делу.
      Они вырвались из тоннеля. Замелькали стрелки указателей, названия улиц.
      – О, я не знаю, куда ехать, – признался Флетч.
      – Направо, – ответила Энди. – Поворачивай на Сторроу Драйв.
      – Откуда ты знаешь?
      Они повернули направо из левого ряда.
      – Мы едем на Бикон-стрит, не так ли? Около Гарденс?
      – Да, откуда ты знаешь?
      – Я жила здесь почти год. Когда училась в Рэдклиффе.
      – Где это?
      – Кэмбридж. Снова направо. На Сторроу Драйв.
      Флетч слушался беспрекословно.
      – Почему ты справлялся о Барте Коннорсе?
      – Потому что в тот вечер, когда я прилетел в Бостон, в его квартире нашли убитую девушку.
      Уличные фонари освещали ее профиль.
      – Он не мог этого сделать.
      – Больно уж ты уверена.
      – Да. Уверена.
      – Поэтому я и орал на тебя по телефону, требуя, чтобы ты уехала с виллы. Когда я просил тебя посмотреть, приехал ли он, я не ожидал, что ты останешься там на ночь.
      – Тут надо повернуть налево, – предупредила она его перед светофором. – Тогда мы сможем объехать Гарденс. Добрый старый Бостон.
      – Полиция решила, что ее убил я.
      – Убил девушку? Ты бы тоже этого не сделал. А если бы и убил, то не стал бы перекладывать вину на Барта.
      – Благодарю.
      – Барт очень тихий. Не обидит и мухи.
      – А я-то просил тебя только глянуть на него... Ты, наверное, проверила, какие у него зубы, да?
      – Зубы у него, как у любого нормального человека.
      – О Господи.
      – Так кто ее убил?
      – В том-то и дело, Энди, что убил ее скорее всего Барт!
      – Не может быть!
      – Он находился в Бостоне в тот вечер! Его видели в двух кварталах от дома с девушкой, похожей на убитую, перед тем, как ее убили! У него был ключ от собственной квартиры! Он улетел в Монреаль после того, как ее убили! И не прошло шести месяцев, как он пережил сильнейшее психо-сексуальное потрясение. Его жена ушла к другой женщине, как бы подчеркнув, что не видит в нем мужчину.
      – Я знаю, – кивнула Энди. – Он рассказал мне.
      – Изумительно!
      – И сказал, что ты позвонил, чтобы переложить на него всю вину. Он задал о тебе куда больше вопросов, чем ты – о нем.
      – Энди...
      – Осторожно, такси... Более того, Флетч, я могу подтвердить, что это «сильнейшее психо-сексуальное потрясение» не причинило ему ни малейшего вреда.
      – Можешь, держу пари.
      – Мы уже обсуждали этот аспект. И не надо дуться.
      – Дуться! Ты же носишь мое обручальное кольцо.
      – И что? Очень милое колечко. А кого ты трахнул на этой неделе?
      – Я? Что?
      – Не слышу ответа. Или ты изменил привычный образ жизни?
      – Где же нам поставить машину?
      – Вон там. Слева.
      – Мне нужно место для двух машин.
      Заднее стекло освещали фары автомобиля, в котором ехали детективы.
      – Так что я не буду помогать тебе искать доказательства вины Коннорса в преступлении, которое ни один из вас не совершал.
      – Какая верность! – хмыкнул Флетч.
      – Позвони еще раз Хорэну, – предложила Энди, когда они поднимались в скрипучем лифте.

      На шестом этаже Флетч поставил огромный чемодан на пол, чтобы достать ключи и открыть дверь.
      Но ее распахнула Сильвия.
      Женщины обнялись и затараторили по-итальянски. Флетч отметил, что Сильвия в фартуке. Ему пришлось протискиваться мимо женщин, чтобы попасть в квартиру. Сильвия и Энди продолжали щебетать, словно школьницы, встретившиеся после каникул.
      По запахам Флетч понял, что Сильвия приготовила им обед, по времени, вернее, ужин.
      Оставив чемодан в прихожей, он прошел в спальню, чтобы позвонить по телефону.
      Даже через закрытую дверь до него доносились радостные вскрики. Он набрал номер.
      – Мистер Хорэн? Это Питер Флетчер.
      – А, слушаю вас, мистер Флетчер.
      – Извините, что беспокою вас в воскресный вечер...
      – Не беда. Мне звонят отовсюду и в любое время. Вы решили предложить за Пикассо другую сумму?
      – Вы переговорили с мистером Коуни?
      – Да. Он ответил, что ваше предложение его не заинтересовало.
      – И он не хочет обдумать его?
      – Нет.
      – Он прояснил происхождение картины?
      – Нет. Я указал, что вы вправе задавать подобные вопросы. Что вам необходимо знать, откуда взялась у Коуни эта картина. Считаю, сделал все, что мог.
      – Но не продвинулись ни на шаг?
      – Он не снизошел даже до стандартных ответов. Я имею в виду ссылку на Швейцарию. Лишь отметил, что подлинность картины не может вызывать сомнений.
      – Очень даже может.
      – Разумеется, нет. Мне, к примеру, ясно, что перед нами подлинник, да и вы сами едва ли будете спорить.
      – Понятно.
      – Между прочим, мистер Флетчер, наш техасский ковбой удивил меня, буквально слово в слово повторив ваши слова.
      – О?
      – Картину «Вино, скрипка, мадемуазель» он назвал «великолепным» образчиком наследия Пикассо, добавив, что это «ключевое произведение кубизма».
      – О!
      – То есть наш ковбой с восемью детьми не дилетант в живописи.
      – Не мне с вами спорить, мистер Хорэн. Предложите мистеру Коуни пятьсот двадцать пять тысяч долларов за эту картину.
      – Что ж, мистер Флетчер, это уже ближе к истине. Обязательно предложу.
      – Как вы помните, с самого начала я предупреждал вас, что мне, возможно, понадобится ваша помощь в розыске и приобретении и других картин.
      – Разумеется.
      – Не затруднит вас спросить мистера Коуни, нет ли у него еще одной интересующей меня картины.
      – То есть вам вновь нужна определенная картина?
      – Да. Картина Умберто Боччиони «Красное пространство».
      – »Красное пространство»? Вы вновь поставили меня в тупик, мистер Флетчер. От ключевой работы кубизма Пикассо вы переходите к итальянскому футуризму?
      – Я знаю.
      – Огонь и вода.
      – Вернее, вода и огонь, если сохранять вашу последовательность.
      – И вновь, как профессионал, я должен предупредить, что мне ничего не известно о существовании такой картины...
      – Конечно, конечно.
      – С чего вы взяли, что эта картина может принадлежать мистеру Коуни, мистер Флетчер?
      – Пусть это останется моей маленькой тайной.
      – То есть вы хотите, чтобы я незамедлительно спросил, есть ли у него «Красное пространство»?
      – Ну почему незамедлительно. Первым делом скажите ему, что я предлагаю более полумиллиона за Пикассо...
      – »Вино...» стоит гораздо дороже.
      – Я думаю, и этого предложения достаточно, чтобы затем поинтересоваться второй картиной. Скажите, кто-то, мол, упомянул о ее существовании, и вы хотели бы знать, где она находится.
      – Вы толкаете меня на обман?
      – Назовем это тактической уловкой, – возразил Флетч. – Мне хочется знать, что он вам скажет.
      – Сейчас около восьми часов. Разумеется, по местному времени. Я постараюсь позвонить ему сегодня.
      – И перезвоните мне утром?
      – Если застану его дома.
      – Благодарю вас. Покойной ночи.

      Обеденный стол сверкал хрусталем и серебром. Сильвия притушила свет.
      – Усаживайтесь, – она сняла фартук. – Я вас обслужу.
      Флетч сел во главе стола. Энди, по указанию Сильвии, справа от него. Себе Сильвия приготовила место напротив Флетча.
      Флетч наклонился к Энди.
      – У тебя нет ощущения, что тебе семь лет?
      – А что нас ожидает?
      – Суп!
      – Первое блюдо, – возвестила Сильвия, появившись из кухни. – Отличный суп.
      В плоских тарелках плавали оплывшие по краям бульонные кубики в собственном жиру, окруженные холодной водой.
      – Я так и думал, – вздохнул Флетч. – Вы же дали нам большие ложки.
      Попытка раздавить кубик кончиком ложки не удалась. По крепости он не уступал мрамору, из которого высекал свои статуи Микеланджело.
      Кубик крутился в воде, как танцор танго. Жир выбрасывал отвратительные щупальца, тянувшиеся к краям тарелки.
      – Я подумала, что никому из нас не повредит горячий обед. Вкусный и насыщающий. По рецептам американской кухни.
      – Не повредит, – эхом отозвался Флетч.
      – Тем более, что Энди здорово проголодалась. Так долго лететь над океаном.
      – Да, да.
      – Да еще эта ужасная промозглая погода.
      – Это точно.
      – И горячий суп по-американски весьма кстати.
      – Кто ж спорит, – ответил Флетч.
      – Вам не понравился мой суп? – Сильвия подошла, чтобы забрать тарелки. – Вы его не доели.
      – Он очень долго остывал.
      – Она не умеет готовить, – сообщила Энди, когда Сильвия унесла тарелки на кухню. – Это все знают.
      – Теперь это не новость и для меня.
      – А на второе рыба! – возвестила Сильвия. – Хорошая американская рыба.
      На его тарелке лежал кусок холодного консервированного тунца и четверть лимона. Флетч поневоле задумался, а кому досталась четвертая четверть.
      – О да. Рыба. Я ее узнал. Как хорошо, что вы убрали голову, Сильвия. Терпеть не могу рыбной головы на тарелке. Разве ты не рада, что она убрала голову, Энди?
      – Я рада, что она сама вскрыла банку.
      – И правильно, – кивнул Флетч. – Странно, но еще никто не додумался включить в столовый набор консервный нож. Мне представляется, на этом можно заработать немало денег.
      На своем конце стола Сильвия сияла, как медный таз.
      – Да, вкусно, – Флетч пожевал рыбы.
      – Семейный обед, – прокомментировала Сильвия.
      – Именно так.
      – Мы все вместе, как одна семья.
      – Как одна семья. Точно подмечено.
      – Если бы только Менти был с нами.
      – Вот уж кто знал, как оценить вкус рыбы.
      – Бедный Менти.
      – И ломтик лимона очень кстати, – похвалил Сильвию Флетч. – Вы сами его резали?
      – Они нашли его тело, – вставила Энди.
      – Где? – спросил Флетч.
      – Что? – переспросила Сильвия.
      – На пустыре. Неподалеку от Турина. Позвонили из полиции. Перед самым моим отъездом.
      – Они нашли Менти? – Сильвия сразу ей не поверила. – Правда?
      – Извините, – Энди поникла головой. – Мне не следовало говорить об этом за столом.
      – Ты не испортила нам аппетита, – успокоил ее Флетч.
      Сильвия заголосила по-итальянски, в какой-то момент даже перекрестилась вилкой, затем выстрелила в Энди залпом длинных вопросов, на которые та отвечала односложно. Когда же вопросы стали короче, Сильвия перешла на французский – язык логики. Ответы Энди, учившейся в Швейцарии, на французском стали еще короче.
      Бормоча что-то по-португальски, Сильвия унесла тарелки из-под рыбы на кухню.
      – Теперь моя очередь задавать вопросы, – подал голос Флетч.
      – Из полиции позвонили, когда я уже уезжала. Они нашли тело в неглубокой могиле, вырытой на пустыре у самого Турина.
      – Они уверены, что это твой отец?
      – Его возраст, его рост, его вес. Они уверены. Смерть наступила примерно три недели назад.
      – Понятно.
      Сильвия вошла с тарелками для салата. На них зеленели горки консервированного горошка.
      – О, горох, – хмыкнул Флетч.
      – Салат! – поправила его Сильвия. – Хороший американский салат.
      К гороху она добавила соли. С избытком.
      – Мне представляется, что одна из вас, а может, вы обе должны вылететь в Италию, чтобы получить останки.
      – Останки? – встрепенулась Сильвия. – Какие останки?
      Энди заговорила по-итальянски.
      – Об этом не говорят за обеденным столом, – быстро оборвала ее Сильвия.
      – И я того же мнения, – поддержал ее Флетч.
      – Анджела, почему ты не осталась в Италии, чтобы получить останки отца? – величественно вопросила Сильвия.
      – Они потребовались полиции.
      – Зачем полиции потребовались останки Менти?
      – Они должны кое-что проверить.
      – Что можно проверять на теле Менти?
      – Они должны исследовать его зубы.
      – Причем здесь зубы Менти? Он мертв! Какой смысл их исследовать?
      – Это один из способов опознания трупа, Сильвия, – пояснил Флетч. – Тело пролежало в земле три недели.
      – О. Если у тела окажутся зубы Менти, они скажут, что это – Менти?
      – Совершенно верно.
      – Ха! – Сильвия взмахнула вилкой. – У Менти не было зубов!
      – Что?
      – Менти носил вставные челюсти! У него не осталось ни одного собственного зуба, ни вверху, ни внизу.
      – Это точно, – подтвердила Энди. – Как я могла об этом забыть.
      – Они могут опознать труп и по вставным челюстям, – нашелся Флетч.
      – Откуда вы все это знаете? – Сильвия пристально посмотрела на него.
      – Полиция пообещала отдать нам закрытый гроб после того, как закончится опознание, – продолжила Энди. – Мы сможем похоронить его. Когда, не имеет значения. Официально мы его уже похоронили.