Флетч раздумывал над тем, где бы ему поужинать, пытаясь вспомнить название бара на другой стороне улицы, когда в дверь позвонили.
      – О Боже, – выдохнул он, открыв дверь.
      В холле, среди чемоданов, стояла графиня ди Грасси.
      Кабина лифта пошла вниз, унося с собой водителя такси.
      – Вы сказали восемнадцать, двадцать миль! Вы живете гораздо ближе.
      – Я уже говорил вам об этом.
      – Все время вы лжете, Флетч, – она попыталась, не прилагая, правда, особых усилий, поднять один из чемоданов, самый большой. – В вашем доме такой милый швейцар. Он позволил мне подняться.
      – Сильвия, что вы тут делаете?
      Даже холл между квартирами она смогла превратить в сцену.
      – Вы сказали, что «Риц» мне не по карману, – глаза широко раскрылись, переполненные беспомощностью, руки взметнулись вверх и в сторону, грудь вздыбилась. Вы оказались правы. Они дали мне счет.
      – Вы заплатили?
      – Разумеется, заплатила. Вы думаете, графиня ди Грасси – мошенница? Все, кто может, грабят графиню ди Грасси. Графиня ди Грасси не грабит никого!
      Флетч все еще загораживал дверной проем.
      – Почему вы приехали сюда?
      – А куда мне ехать? Как по-вашему? Почему графиня ди Грасси должна снимать номер в дорогущем отеле, когда ее зять живет за углом в отличной квартире?
      – Я не ваш зять, слава тебе, Господи.
      – Вы женитесь на Энди и станете моим зятем. Войдете в семью ди Грасси. Я – графиня ди Грасси!
      – Я слышал, – он отступил на шаг. – Кем же я вам буду приходиться? Приемным зятем?
      – Не путайте меня с вашим американским английским.
      – Я? У меня и в мыслях такого не было.
      Она протиснулась между Флетчем и косяком. Флетч закрыл дверь, оставив багаж в холле.
      – Очень мило, – Сильвия оглядела гостиную, заглянула в кабинет. – Отличная квартира. Отличная.
      – Сильвия, есть же другие отели.
      – Не для графини ди Грасси. Она может останавливаться только в самом лучшем. Что бы сказал бедный Менти, узнав, что графиня ди Грасси поселилась в клоповой дыре?
      – Думаю, он сказал бы: «Слава Богу. Я оставил мизерное наследство».
      – Он оставил не мизерное наследство. Он оставил прекрасное наследство. Мои картины!
      – В городе полно приличных отелей, Сильвия!
      – Приличных? Да у вас что-то с головой, сукин вы сын. Приличные отели не для графини ди Грасси.
      – Понятно.
      Она взмахнула руками, чтобы привлечь внимание к большому кольцу с бриллиантами на пальце.
      – Итак, где моя комната?
      – Сильвия, вы пришли сюда не для того, чтобы приглядывать за мной, не так ли?
      – Приглядывать за вами? Пусть за вами приглядывает дьявол!
      – Видите ли, я не имею никакого отношения к вашим картинам. Я ничего не знаю о ваших картинах, – Флетч решил, что самое время повысить голос. – Я пишу книгу о творчестве одного американского художника, и вы будете мешаться у меня под ногами!
      – Еще как буду мешаться! – едва ли кто мог перекричать уроженку Бразилии, побывавшую замужем за французом и итальянцем. – Вы не сделаете ни одного шага без моего ведома! Чего мне сидеть в отеле? С тем же успехом я могла быть в Риме! В Ливорно! Я прилетела сюда не для того, чтобы угостить вас коктейлем и отправиться обратно. Я здесь, потому что мне нужны мои картины!
      – Сильвия, я ничего не знаю о ваших картинах, – повторил Флетч.
      – Пусть так. Где моя комната? Пусть слуги занесут багаж.
      – Сильвия, тут нет слуг.
      – Нет слуг! Вечно вы лжете. А кто намедни подходил к телефону? Женщина, которая защемила ресницы дверцей холодильника!
      – О Господи!
      Графиня ди Грасси прошествовала к спальням, зажигая все лампы.
      Флетч все еще стоял в прихожей, когда зазвонил телефон.
      Он снял трубку в кабинете.
      – Это вы, мистер Флетчер?
      – Да.
      – Говорит мистер Хорэн, из Галереи Хорэна.
      – О, слушаю вас.
      – Извините, что беспокою в пятницу вечером, да еще после семи часов, но спешу сообщить вам хорошие новости.
      – О?
      – Да. Мне удалось найти интересующую вас картину «Вино, скрипка, мадемуазель».
      – Это прекрасно.
      – Я переговорил с ее нынешним владельцем. Как, полагаю, многим из нас, ему не хватает наличных, и он, мне показалось, обрадовался, узнав, что кто-то проявляет интерес к его картине. Я обратил его внимание, что он может назначить несколько более высокую цену, поскольку покупатель ищет именно эту картину. Во всяком случае, намекнул, что он получит меньше, продав ее кому попадя.
      – Я надеюсь, он не потребует невозможного.
      – Нет, нет. Это обычный элемент переговоров о купле-продаже. Но, разумеется, положение продавца всегда предпочтительнее, если первый шаг делается покупателем. Вы понимаете?
      – Разумеется.
      – Разница будет незначительной. Если после осмотра картины ваши намерения не изменятся, я сделаю все, что в моих силах, чтобы цена оказалась приемлемой.
      – Скажите мне, мистер Хорэн, где сейчас картина? – на том конце провода явно медлили с ответом. Кто ее нынешний владелец?
      – Обычно я не отвечаю на такие вопросы. Это конфиденциальная информация.
      Флетч молча ждал.
      – Впрочем, в данном случае я не разглашу никакого секрета. Картина принадлежит некоему Коуни. Он живет в Далласе, штат Техас.
      – Техас. Техас по-прежнему не теряет позиции в живописи?
      – В Техасе несколько превосходных частных коллекций. Мистер Коуни не стремился собрать большую коллекцию. Хороших картин у него с десяток, не больше, в том числе и эта. Банк «Барклоу» в Нассау подтвердил вашу кредитоспособность. И я попросил мистера Коуни прислать картину для осмотра. Самолетом. Ее доставят в Бостон к утру.
      – Картина прибудет в Бостон?
      – Она уже в пути. Я пытался дозвониться вам днем. Надо отметить, я потратил немало времени, объясняя мистеру Коуни, как упаковать и застраховать картину.
      – Я очень удивлен, что картина отправилась в столь далекое путешествие.
      – Ну, я и сам хочу взглянуть на нее. Если это подлинник, в случае вашего отказа я, возможно, куплю ее сам или предложу другому покупателю. Как только владелец преодолевает психологический барьер и видит в картине не произведение искусства, а товар, который можно выгодно продать, а именно это превращение произошло с мистером Коуни сегодня, на первый план выступает брокер и делает все, чтобы максимально ускорить заключение сделки.
      – И вы обо всем договорились по телефону?
      – О да. В Техасе меня знают.
      – Чудесно. Что еще вы можете сказать мне о мистере Коуни?
      – Практически, ничего. Меня вывел на него куратор Далласского музея, мой друг. Он знал, что у Коуни есть картина Пикассо, но никогда не видел ее. Я позвонил мистеру Коуни вчера вечером и спросил, ему ли принадлежит картина «Вино, скрипка, мадемуазель» кисти великого мастера. Кажется, он выронил из рук бутылку бербона. Но ответил утвердительно. Я сказал, что у меня есть на нее покупатель. Он попросил дать ему ночь на размышление. Насколько я понимаю, у него в Техасе большое ранчо. А в семье восемь детей.
      – Поэтому ему и нужны зелененькие, да?
      – В любом случае, мистер Флетчер, завтра утром, когда вы придете ко мне, половина десятого не слишком рано? – мы вместе сможем взглянуть на картину и, возможно, назвать мистеру Коуни нашу цену.
      – Да. Время меня устраивает. Так вы говорите, картину привезут ночью на самолете?
      – Именно. Если не случится ничего непредвиденного. Если ее не доставят ко мне рано утром, я вам позвоню. Но я уверен, что все будет в полном порядке.
      – Хорошо, увидимся утром, – и Флетч положил трубку на рычаг.
      Сильвия возникла в дверном проеме.
      – С кем вы увидитесь утром?
      По крайней мере, она не подслушивала по параллельному телефону в спальне.
      – Я должен увидеться с одним человеком насчет лошади.
      – Лошади Дега?
      – Нет, Сильвия. Речь пойдет о пинтоу <Пегая лошадь.>.
      – Что такое «пинтоу»? Нарисованная лошадь, да?
      Она уселась в кожаное кресло.
      – Как насчет моего обеда?
      – А что?
      – Слуг нет. Вы же не намерены обрекать меня на голод, Флетч? Я – ваша гостья.
      – Совершенно верно, – кивнул Флетч. – Вы никогда не пробовали приготовленные мною блюда?
      – Вы умеете готовить?
      – Еще как! Пальчики оближешь! – он поцеловал кончики своих пальцев. – Лучше, чем в «Рице». Давайте подумаем, – он заходил по кабинету. – Начнем с нарезанного кресс-салата, да? Паштет из куриной печени, запеченный в тесте. Хорошо! Омар по-американски! Потом, разумеется, фрикассе из цыплят по-индейски с зеленым горошком. Что может быть лучше, а? А на десерт шарлотка «шантильи» с малиной! Великолепно! – он озабоченно глянул на Сильвию. – Вы согласны, графиня?
      – Звучит неплохо.
      – Конечно, потребуется время, чтобы все это приготовить.
      – Я привыкла обедать поздно. С удовольствием посмотрю, как вы готовите.
      – Я бы предложил вам что-нибудь выпить, но до обеда как-то не решаюсь.
      – И правильно. До обеда я ничего пить не буду.
      – Вы пока посидите здесь, а я пойду на кухню.
      Флетч пересек прихожую, потом кухню, через дверь черного хода вышел на лестницу, спустился вниз, побежал к гаражу на Речной улице.
      Не теряя времени на изучение карты города, поехал к дому 60 по Ньюбюри-стрит знакомым маршрутом, мимо собственного дома. Двое полицейских в штатском, сидящих в машине напротив подъезда, даже не посмотрели в его сторону. На всякий случай Флетч, проезжая мимо, почесал левый висок.
      Он свернул налево, на Арлингтон-стрит, затем – направо, на Ньюбюри. Остановил автофургон во втором ряду у маленькой закусочной, заказал два сандвича, пару бутылок «пепси» и два стаканчика кофе.
      Нашел место у тротуара наискось от двери Галереи Хорэна.
      Втиснул фургон меж двух машин, выключил габаритные огни и двигатель, приготовился ждать.
      Только тут Флетч понял, что погорячился, выскочив из квартиры лишь в пиджаке. В кабине становилось все холоднее.
      Не прошло и двадцати минут, как распахнулись ворота гаража дома 60 и на Ньюбюри-стрит выкатился «роллс-ройс» с зажженными фарами.
      Шестидесятилетний дворецкий, или служащий галереи, возможно, его должность называлась иначе, закрыл ворота.
      По Ньюбюри-стрит разрешалось движение только в одну сторону, на запад, и «роллс» поехал именно туда.
      Следом за ним тронулся с места и Флетч.
      Друг за другом они проехали несколько перекрестков, добрались до конца Ньюбюри-стрит.
      Остановившись на красный свет, пересекли Массачусетс-авеню, нырнули в тоннель, держа курс строго на запад.
      Хорэн не превышал положенных пятидесяти пяти миль в час. Остановился у контрольного пункта, заплатил за проезд <В США многие дороги платные.>, поехал дальше. Не доезжая второго контрольного пункта, свернул направо. Флетч прочитал на указателе «УЭСТОН, 128 СЕВЕР/ЮГ». На выезде с развилки их ждал очередной контрольный пункт.
      К нему Флетч подъехал по другой полосе практически одновременно с Хорэном. Замешкался, словно не мог найти мелочь, дождавшись, пока Хорэн не выедет на Уэстон-роуд.
      Дорога вилась меж полей, клубов для гольфа, старых фермерских домов, более современных загородных дач, поднимаясь на пологие холмы, возвращаясь на равнину. Флетч не отпускал «роллс» более чем на сто пятьдесят метров, внимательно следя за его задними огнями.
      После очередного поворота огни исчезли. Тут же сбавив ход, Флетч увидел, что «роллс» свернул на проселок, слева от шоссе. Флетч проехал следующий поворот, остановил автофургон. Заглушил двигатель, но оставил включенными габаритные огни. Побежал назад, к проселку, на который, как ему показалось, свернул Хорэн. На почтовом ящике прочитал: «МИЛЛЕР».
      В доме по его левую руку зажглись огни. Флетч прошел по шоссе до следующего съезда. На этом почтовом ящике значилось «ХОРЭН».
      Флетч перешел на другую сторону шоссе. Вдоль него тянулся сплошной забор высотой за два метра. Но, не пройдя и десяти шагов вдоль забора, Флетч обнаружил пролом, перегороженный ржавой железной цепью.
      Флетч вернулся к фургону, подогнал его задом к пролому, уперся задним бампером в цепь, погасил подфарники, дал задний ход.
      Цепь тут же лопнула.
      Флетч задним ходом загнал фургон за стену, маневрируя, поставил его так, чтобы видеть съезд к дому Хорэна, находясь под прикрытием кустов.
      В темноте съел сандвич и выпил стаканчик кофе.
      В доме Хорэна погасли огни. Без четверти двенадцать отправились на покой и хозяева соседнего дома.
      В половине второго Флетч ступил на проселок, ведущий к дому Хорэна. Луна появлялась и исчезала за бегущими по небу облаками.
      Пройдя узкую полоску леса, Флетч вышел на лужайку перед домом. Трехэтажный особняк производил впечатление. В лунном свете белел шифер крыши.
      Обходя дом справа, Флетчу пришлось пересечь усыпанную гравием дорожку. Предварительно он снял туфли.
      Гараж примыкал вплотную к дому. За ним располагался навес для сельскохозяйственной техники. Самой техники не было. Чувствовалось, что рука человека давно не прикасалась к тянущемуся за домом огороду.
      Флетч внимательно осмотрел окна. Все, включая кухонные, были оборудованы датчиками системы охранной сигнализации.
      За огородом начинался лес.
      Флетч вернулся к фургону, съел сандвич, запил его вторым стаканчиком холодного кофе.
      К половине четвертого он так замерз, что решил заглянуть в грузовой отсек фургона в надежде найти какое-нибудь одеяло, хотя и знал, что ничего там нет.
      На его счастье маляры забыли в грузовом отсеке полотнище брезента. Краска на нем уже высохла.
      Вернувшись в кабину, Флетч закутался в брезент.
      Когда занялась заря, он уже согрелся.
      Зарядил дождь, стекающая по стеклу вода затрудняла наблюдение.
      Флетч повернул ключ зажигания, с интервалом в несколько минут включал щетки.
      В четверть девятого к выезду на шоссе подкатил «роллс» Хорэна. Флетч мог рассчитывать, что за пеленой дождя и кустом Хорэн его не заметит.
      «Роллс» повернул направо, без задержки тронулся в обратный путь.
      После того, как Хорэн скрылся за поворотом, выехал на шоссе и Флетч. Следом за Хорэном он добрался до дома 60 по Ньюбюри-стрит. Остановившись за несколько домов, увидел, как по гудку Хорэна дворецкий открыл ворота. «Роллс» задним ходом въехал в гараж, ворота захлопнулись.
      Часы показывали восемь пятьдесят. В эту субботу в Бостоне шел дождь.
      В четверть десятого Флетч подъехал к аптеке, по соседству с закусочной. В первой купил безопасную бритву, лезвие, крем для бритья. Во второй – стаканчик чая.
      В кабине фургона выбросил из стаканчика пакетик с чаем, побрился с помощью бритвы, лезвия, брезента, крема и горячей воды.
      В половине десятого Флетч уже звонил в дверь Галереи Хорэна.

      Картина Пикассо стояла на мольберте в кабинете Хорэна.
      – А, доброе утро, мистер Флетчер. Мокрое утро.
      – А я вот выскочил из дома без плаща, – вину за собственный неопрятный вид пришлось возложить на погоду. – И такси, как назло, подъехало не сразу.
      – В дождь их никогда не поймаешь, – сочувственно покивал Рональд Хорэн в прекрасно сшитом, идеально отглаженном костюме. – Ну, вот и она.
      Флетч замер перед картиной.
      Чертовски глупое название, но как назвать картину иначе, чем «Вино, скрипка, мадемуазель»? Базисная форма, повторенная трижды, каждая последующая охватывала предыдущую. В центре – тот камень, от которого, словно по воде, пошли круги.
      – Великолепно, – выдохнул Флетч.
      – Полагаю, я могу гарантировать подлинность.
      – У меня нет слов.
      – Меня гложет любопытство. Почему вы хотите купить именно эту картину?
      – Я видел ее слайд на маленькой выставке в Кане, вскоре после смерти Пикассо. Среди множества других слайдов. У меня сложилось впечатление, что это ключевое произведение кубизма, более других соответствующее именно этому направлению живописи.
      Хорэн, задумавшись, вглядывался в полотно.
      – Возможно, вы правы.
      – Но давайте не скажем об этом мистеру Коуни, – Флетч обошел мольберт. – Все в порядке. Картина прибыла без повреждений?
      – Никаких повреждений, – Хорэн подошел поближе. – И, смею добавить, по-моему, это подлинная рама. Хотя, возможно, я и ошибаюсь.
      – Вы сами привезли ее из аэропорта?
      Хорэн уклонился от ответа.
      – Я намекнул мистеру Коуни, что мы свяжемся с ним сегодня утром. Хотя это и не обязательно. Все зависит от вас.
      – Что бы вы мне посоветовали?
      – Вы могли бы начать с шестисот пятидесяти тысяч долларов.
      Флетч отошел к креслу, из которого он мог видеть и картину, и Хорэна.
      – Вы говорили, мистер Коуни не является активным коллекционером.
      – Да, коллекция всего лишь его хобби, – кивнул Хорэн. – В прошлом году или годом раньше я покупал у него одну или две картины. Обе оказались подлинниками.
      – За последние два года вы купили у него еще две картины?
      – Как вы понимаете, мистеру Коуни незачем заботиться о своей репутации, как, скажем, музею или профессиональному торговцу произведениями искусства, но то, что он продал, во всяком случае, через эту галерею, не вызвало никаких нареканий.
      Высокий, стройный, элегантный, с благородной сединой в волосах, Хорэн заходил по ковру, заложив руки за спину, терпеливо ожидая ответа.
      – Меня интересует происхождение этой картины, – сухо заметил Флетч.
      – А! – Хорэн сразу оживился. – Я не уверен, что смогу удовлетворить ваше любопытство.
      – Не сможете?
      – Видите ли, во многих частных сделках не спрашивают, откуда взялось у продавца то или иное произведение искусства, – в Хорэне вновь проснулся лектор. Особенно в таких случаях, как наш. Сведений о существовании этой картины не существует. Я, по крайней мере, ничего не нашел. Что более важно, нигде не отмечено, что эту картину вывезли из какой-либо страны и переправили в Штаты. Государства, с их налогами и разными ограничениями, с растущей заботой о сохранении национальной культуры, в наши дни ревностно следят за провозом через границы всего того, что является, по мнению чиновников, национальным достоянием.
      – Я знаю. Поэтому мне важно знать происхождение этой картины.
      – Да, я понимаю. Вы живете в Италии, не так ли?
      – Иногда.
      – Разумеется, мы можем прямо спросить мистера Коуни.
      – Вы не задали ему этого вопроса?
      – Я знаю, что услышу в ответ.
      – Позвольте мне. Он скажет, что приобрел картину у уважаемого торговца произведениями искусства в Швейцарии. Было это давно, поэтому фамилию он запамятовал.
      – Да, – Хорэн весь лучился, словно услышал удачный ответ серенького студента. – Я полагал, что услышу от него именно это.
      – А в Швейцарии уважаемых торговцев произведениями искусства больше, чем французов во Франции. И все вместе они составляют национальную культуру страны.
      – Вам, насколько я понимаю, известно, что швейцарские торговцы редко подтверждают факт продажи.
      – Я думаю, вы должны спросить мистера Коуни.
      – Мы обязательно спросим, – заверил его Хорэн.
      – Я хочу знать, кто продал картину мистеру Коуни, и ее историю.
      – Вполне возможно, что вы не получите внятного ответа, мистер Флетчер.
      – Все равно, я считаю себя обязанным задать этот вопрос.
      – Обязанным перед кем? Вы же говорили, что никого не представляете.
      – Прежде всего, перед собой, а также перед теми деятелями культуры, кто не забывает о своем долге. Я поражен, что вы прежде всего не выяснили происхождение картины.
      Под серебряными висками Хорэна зарделись пятна румянца.
      – Наверное, вы не представляете себе, мистер Флетчер, сколь обыденна данная ситуация. Искусство – международный язык. И международная валюта. И рынок произведений искусства по своей природе международный. Он не может признать юрисдикции, национальных границ. А государства все более суют свой нос в вопросы, выходящие за пределы их компетенции. Люди должны настаивать на невмешательстве в их личные дела, особенно, когда речь идет об эстетике.
      – Да, конечно.
      – Вы, я уверен, помните о потоке произведений искусства, хлынувшем из Британии в конце 1975 года в результате невероятных ошибок лейбористского правительства. Вы, полагаю, встали бы на сторону их владельцев?
      – Во всяком случае, мне понятны их мотивы.
      – Вполне возможно, хотя и не обязательно, что «Вино, скрипка, мадемуазель» попала к мистеру Коуни из Британии.
      – Возможно, что и нет. В любом случае, мистер Хорэн, я должен обезопасить себя.
      – Мой дорогой мистер Флетчер! Вы защищены. Полностью защищены. Вы же не новичок в этом деле. После дополнительного осмотра я без малейшего колебания подтвержу подлинность картины. Если вам нужно второе подтверждение, или даже третье, это можно устроить в течение нескольких дней, а то и часов.
      – Очень хорошо.
      – Вы купите картину через Галерею Хорэна в Бостоне, с соответствующими документами. У меня безупречная репутация и мои решения никогда не оспаривались. Если кто-то и спросит меня, в чем я сильно сомневаюсь, я без малейшего колебания скажу, что продавец картины мистер Коуни из Далласа, штат Техас. Если спросят его...
      – ... он ответит, что приобрел картину в далеком прошлом у уважаемого торговца в Швейцарии, – закончил фразу Флетч. – А уважаемый торговец, если Коуни и вспомнит-таки его фамилию, откажется подтвердить факт продажи, на что имеет полное право, будучи гражданином Швейцарии.
      – Благослови, Боже, швейцарцев. У них еще осталось какое-то понятие о неприкосновенности личной жизни граждан, хотя и там оно начинает размываться.
      – Все это я понимаю, мистер Хорэн.
      – Тем не менее, я уверен, что никто не оспорит ваше право на картину после ее покупки.
      – И все-таки я хочу получить точный ответ на мой вопрос. Я хочу знать, где мистер Коуни приобрел картину, пусть даже он не сможет представить какой-либо документ.
      – Вы, конечно, правы, мистер Флетчер. Мы должны задать этот вопрос. Но одновременно я должен назвать мистеру Коуни вашу цену.
      Хорэн зашел за стол, чтобы взять телефонную трубку. Флетч едва расслышал приглушенный звонок.
      – Слушаю. Да, это мистер Хорэн... Кто хочет со мной говорить?.. Нет, нет... Не желаю я говорить с Чикаго... Это третий звонок за сегодняшнее утро из «Чикаго трибюн»... Я уже говорил, что все это чушь... Как ваша фамилия?.. Мистер Поток?.. Мне уже звонили два ваших репортера, мистер Поток. Сколько раз я должен повторять одно и то же?.. Я не дарю и не собираюсь дарить картину чикагскому музею... Что значит, какую картину я не собираюсь дарить? Мой Бог... Понятия не имею, почему об этом написала бостонская газета. Наверное, это «Стар». Я не читал заметку. Держу пари, написал ее их идиот-критик Чарльз Уэйнрайт, который вечно все путает... Послушайте, мистер Поток, я не дарю картину чикагскому музею. Я никогда не собирался дарить картину чикагскому музею... Что вы хотите этим сказать? Я ничего не имею против чикагского музея... Мистер Поток, мое терпение лопается. Заметка эта – чистая ложь. Пожалуйста, больше мне не звоните.
      Хорэн положил трубку и вышел из-за стола.
      – Какая-то бестолковая бостонская газета написала, что я собираюсь подарить картину чикагскому музею, – Хорэн покачал головой. – Абсолютное вранье. И откуда они только такое берут?
      – Пресса у нас непредсказуема, – посочувствовал Флетч.
      – Мы обсуждали цену.
      Флетч встал, помня, что пришел без пальто.
      – Да. Обсуждали. Я думаю, мы можем предложить мистеру Коуни двести семьдесят пять тысяч долларов.
      Хорэн аж отпрянул назад, словно ему отвесили оплеуху.
      – Едва ли он согласится.
      – Я знаю. И, разумеется, готов заплатить больше. Но скажите мистеру Коуни, что меня очень беспокоит происхождение этой картины.
      – Я сомневаюсь, что он продолжит переговоры, получив такое предложение.
      – Возможно, продолжит. Посмотрим.

      – Кто там?
      – Большой, подгнивший гранат.
      Часы показывали половину двенадцатого утра. По пути из галереи Флетчу пришлось завернуть к магазину хозяйственных товаров. Там он купил отвертку, клещи и маленькую банку машинного масла. Все покупки он оставил в фургоне.
      Поставив его в гараж на Речной улице, Флетч вернулся домой черным ходом. Разумеется, он забыл, что по субботам в квартиру приходит миссис Сэйер. Дверь она, естественно, заперла.
      – Уходите, – крикнула миссис Сэйер через дверь. По субботам мусор не забирают.
      – Это я, мистер Флетч. Пожалуйста, откройте, миссис Сэйер.
      – Что вы там делаете?
      Она сдвинула оба засова, открыла дверь.
      – Вы только посмотрите на себя! Прошляться всю ночь! И где ваше пальто? Вы насквозь промокли.
      – Доброе утро.
      – В вашей постели спит европейская графиня, а вас нет дома!
      – В моей постели?
      – Она называет себя графиней ди Грасси.
      – Меня это не удивляет.
      – Я никогда не видела столько багажа. Или она приехала навсегда?
      – Она спала в моей постели?
      – Разве не вы положили ее туда?
      – Нет. Где она?
      – Сказала, что пойдет за покупками. Потом она собиралась зайти в музей и какие-то художественные галереи.
      – Отлично.
      – Я ее покормила, и она ушла. Милосердный Боже, какая же она была голодная. Мне уж подумалось, что ее месяц морили голодом.
      – Возможно, вы не ошиблись, – теплая, светлая кухня разительно отличалась от темной, сырой, холодной кабины автофургона. – Я весь мокрый.
      – Глядя на ваши волосы, можно подумать, что вы всю ночь рыли тоннель в копне сена. Может, этим вы и занимались? Хотите поесть?
      – Конечно, хочу. А где вещи графини?
      – Увидите сами. По всей квартире. Я еще не встречала более властной женщины. Она говорила со мной, как сержант – с новобранцем.
      – Вас не затруднит перенести вещи графини в комнату для гостей? И закройте дверь. Покрепче.
      – Я не уверена, что они поместятся в одной комнате. Вам приготовить завтрак или ленч?
      – Мне без разницы. Между прочим, где тут телефонный справочник?
      Приняв горячий душ, Флетч сел на кровать и начал пролистывать телефонный справочник.
      Люси Коннорс в нем не значилось. Зато он нашел телефон Марши Гауптманн. Жила она на Фентон-стрит.
      Он набрал номер. Трубку сняли после четвертого гудка.
      – Слушаю.
      – Добрый день. С вами говорит Мартин Хед из журнала «Трэ» <«Tres» – «Весьма» (франц.)>. Миссис Коннорс дома?
      – Одну минуту, – ответила, как уже понял Флетч, мисс Гауптманн.
      – Слушаю, – послышался в трубке другой голос.
      – Миссис Коннорс, я – Мартин Хед из журнала «Трэ». Пытаюсь дозвониться до вас всю неделю.
      – Зачем?
      – Миссис Коннорс, я буду очень признателен, если вы внимательно выслушаете все то, что я собираюсь вам сказать. А потом примите решение, соглашаться или нет.
      – Наверное, отвечу нет.
      – Не торопитесь. Вы увидите, что намерения у нас самые добрые и, при вашей помощи, таким же будет и результат.
      – Вы меня заинтриговали. Я не читала вашего журнала.
      – Мы хотели бы дать статью, очень искреннюю, идущую от души, разумеется, не указывая имен, без фотографий, о женщинах, признавших, что они лесбиянки, особенно после нескольких лет семейной жизни.
      – Как вы узнали мое имя?
      – От вашего мужа.