Confess, Fletch (1976)

      Флетч включил свет и заглянул в кабинет.
      Стены, за исключением высоких окон и узкого пространства за письменным столом, уставлены полками с книгами. Два больших обитых красной кожей кресла, диванчик, кофейный столик.
      На письменном столе черный телефонный аппарат.
      Флетч набрал «0».
      – Соедините меня с полицией, пожалуйста.
      – Дело срочное? – осведомилась телефонистка.
      – Уже нет.
      Над столом висела картина Форда Мэдокса Брауна <Браун, Форд Мэдокс (1821-1893 гг.) – английский живописец.> – деревенская парочка, идущая по своим делам навстречу ветру.
      – Позвоните, пожалуйста, 555-7523.
      – Благодарю вас.
      Флетч позвонил.
      – Сержант Маколиф слушает.
      – Сержант, это мистер Флетчер, Бикон-стрит, дом 152, квартира 6В.
      – Да, сэр.
      – В моей гостиной убитая женщина.
      – Убитая?
      ...Обнаженная, с большой грудью, полными бедрами, она лежала на спине между кофейным столиком и диваном. Голова оказалась на узкой полоске паркета меж ковром и каминной решеткой. С лицом, более бледным, чем полоски незагорелого тела от купальника. Невидящие глаза смотрели в потолок.
      За левым ухом девушки виднелась ранка. Она уже не кровила...
      – Вы звоните по контактному телефону полиции.
      – И что? Разве полиция не занимается убийствами?
      – Об убийствах следует сообщать по номеру экстренного вызова.
      – Я думаю, что спешить уже некуда.
      – Послушайте, у меня нет даже магнитофона для автоматической записи нашего разговора.
      – Скажите об этом вашему боссу. Пусть позаботится.
      – Вы что, шутите?
      – Отнюдь. Даже в мыслях этого не было.
      – Еще никто не звонил по контактному телефону, чтобы сообщить об убийстве. Кто вы?
      – Послушайте, можете вы запомнить, что я вам говорю? Бикон-стрит, дом 152, квартира 6В, убийство, моя фамилия Флетчер. Записали?
      – Бикон-стрит, дом 156?
      – Бикон-стрит, дом 152, квартира 6В, – взгляд Флетча упал на нераспакованные чемоданы. – Квартира записана на Коннорса.
      – А ваша фамилия – Флетчер.
      – Начинается с «Ф». Поставьте в известность отдел убийств, ладно? Их это заинтересует.

      Флетч взглянул на часы. Девять тридцать девять.
      Прикинул, сколько времени потребуется полиции, чтобы добраться до квартиры 6В.
      Вернулся в гостиную, налил себе шотландского, добавил воды, обойдясь без льда. Бутылку он открывал дольше обычного. На девушку смотреть не хотелось.
      Красотка, но мертвая, он уже нагляделся на нее.
      С полным бокалом Флетч прошел в кабинет, остановился у стола, всмотрелся в картину Брауна. На заднем плане, за парочкой, виднелся коттедж. Чувствовалось, что ветер вот-вот снесет его крышу. Флетчу доводилось видеть похожие картины Брауна, но эта попалась ему на глаза впервые.
      Трель телефонного звонка заставила его подпрыгнуть. Виски выплеснулось из бокала на стол. Флетч поставил бокал на серебряный поднос, протер стол носовым платком, прежде чем взять трубку.
      – Мистер Флетчер?
      – Да.
      – Хорошо, что вы приехали. Добро пожаловать в Бостон.
      – Благодарю. Кто говорит?
      – Рональд Хорэн. Я пытался дозвониться до вас раньше.
      – Я обедал.
      – В письме вы упомянули, что остановитесь в квартире Барта Коннорса. Год или два назад мы реставрировали для него одну картину.
      – Я рад, что вы позвонили, мистер Хорэн.
      – Я все думаю о картине Пикассо, которая вас интересует. Вы написали, что она называется «Вино, скрипка, мадемуазель»?
      – Именно так. Одному Богу известно, почему Пикассо дал ей такое название.
      – Откровенно говоря, я никак не возьму в толк, почему вы проделали столь долгий путь от Рима до Бостона и наняли меня как брокера...
      – Есть сведения, что картина находится в этих краях. Возможно, даже в Бостоне.
      – Понятно. Но мне казалось, что достаточно и письма.
      – По одному или двум вопросам мне нужна личная консультация.
      – Да, конечно. Всегда к вашим услугам. И для начала должен предупредить вас, что такой картины, возможно, не существует.
      – Она существует.
      – Я навел справки, никто о ней не знает.
      – У меня есть ее фотография.
      – В принципе, я не могу отрицать ее существования. Многие картины Пикассо еще не внесены в каталог. С другой стороны, за его работы очень часто выдают подделки. Вы, разумеется, знаете, что ни одному художнику не приписывали большего числа подделок.
      – Да, знаю.
      – Я считал себя обязанным предупредить вас. Но, если картина существует, если она подлинная, я приложу все силы, чтобы найти ее для вас и всемерно содействовать приобретению.
      На портьерах отразились мигающие огни полицейских машин. Подъехали они без сирены.
      – Мы сможем встретиться завтра утром, мистер Флетчер?
      – Надеюсь, что да.
      – Как насчет половины одиннадцатого?
      – Вполне подходит, если я буду свободен.
      – Хорошо. Мой адрес у вас есть.
      – Да.
      – Насколько я помню, мистер Коннорс живет на Бикон-стрит?
      – Совершенно верно.
      Флетч выглянул в окно. Три полицейские машины с включенными мигалками застыли у подъезда. Вдоль другой стороны улицы протянулась железная решетка, за которой темнел парк.
      – До нас вы доберетесь без труда. Выйдя из дома, поверните направо. Дойдете до конца парка, там повернете налево, на Арлингтон-стрит. Ньюбюри-стрит – третья улица направо. Галерея находится в третьем квартале от угла.
      – Спасибо. Я найду.
      – Я пошлю кого-нибудь вниз, чтобы дверь вам открыли ровно в половине одиннадцатого. У нас не выставочная галерея, знаете ли.
      – Разумеется. Извините, мистер Хорэн, но кто-то звонит в дверь.
      – Мы уже обо всем договорились. С нетерпением жду нашей утренней встречи.
      Флетч положил трубку. И тут же звякнул дверной звонок. До десяти часов оставалось еще семь минут.

      – Меня зовут Флинн. Инспектор Флинн, – инспектор на секунду застыл на пороге кабинета, заполнив собой дверной проем.
      Хорошо сшитый коричневый костюм-тройка из твида. Широченные грудь и плечи. Густые вьющиеся каштановые волосы. А между волосами и плечами крошечное ангельское личико то ли восьмилетнего ребенка, то ли карлика. Даже с шапкой волос голова казалась непропорционально маленькой, этакой пусковой кнопкой на громаде мощной машины. И глаза необычного зеленого оттенка. Такой цвет можно увидеть разве что на мокром после дождя весеннем лугу, сверкающем под прорвавшимися сквозь облака солнечными лучами.
      На правой штанине темнели пятнышки засохшей крови.
      – Приношу извинения за мои брюки. Мы только что с другого вызова. Убийца орудовал топором.
      Голос мягкий, нежный, несоответствующий столь мощной грудной клетке.
      – Вы – ирландский коп <Прозвище полицейских в США. На северо-востоке США многие полицейские ирландского происхождения.>, – Флетч встал.
      – Именно так, – подтвердил Флинн.
      – Я не имел в виду ничего обидного.
      – Я понимаю.
      Мужчины сочли возможным обойтись без рукопожатий.
      Флинн шагнул вперед, освобождая дверной проем. Из-за его спины возник еще один полицейский в штатском, моложе и ниже ростом, с блокнотом и шариковой ручкой в руках. В дешевых, но безупречно чистых костюме и рубашке. А его ботинки, несмотря на слякоть на улице, блестели, словно он начистил их, войдя в подъезд.
      – Это Гроувер, – пояснил Флинн. – Начальство не доверяет мне парковку служебной машины.
      Флинн занял свободное кресло. Флетч тоже сел.
      Часы показывали десять двадцать шесть.
      Все это время Флетч провел в кабинете. Компанию ему составил молодой патрульный, изо всех сил старавшийся не смотреть на него. По остальным комнатам квартиры бродили другие полицейские, в форме и в штатском. Возможно, и репортеры, отметил Флетч про себя. До него доносились приглушенные голоса, но слов он разобрать не мог. Через открытую дверь до кабинета долетали отсветы вспышек: фотографы работали как в гостиной, так и в спальнях.
      Прибыли санитары, пронесли свернутые носилки через прихожую, держа курс на гостиную.
      – Вас не затруднит закрыть дверь, Гроувер? И устраивайтесь за столом. Мы обязаны не упустить ни единого слова из того, что скажет нам этот джентльмен в сшитом в Англии костюме.
      Патрульный вышел, и Гроувер закрыл дверь.
      – Вам зачитали ваши права? – осведомился Флинн.
      – Первый же фараон, вошедший в квартиру.
      – Фараон, значит?
      – Фараон, – подтвердил Флетч.
      – Позвольте все-таки спросить, не желаете ли вы, чтобы допрос мы вели в присутствии вашего адвоката?
      – Думаю, мне он не понадобится.
      – Чем вы ее ударили?
      На лице Флетча, в его глазах отразилось изумление. Он промолчал.
      – Ладно, – Флинн уселся поудобнее. – Ваша фамилия Флетчер?
      – Питер Флетчер.
      – А кто такой Коннорс?
      – Владелец этой квартиры. Я получил ее по обмену. Он сейчас в Италии.
      Флинн наклонился вперед.
      – Насколько я понимаю, в данный момент вы не намерены сознаться в совершении этого преступления?
      – Я вообще не намерен сознаваться в совершении этого преступления.
      – Почему нет?
      – Потому что я его не совершал.
      – Этот мужчина говорит, что не убивал, Гроувер. Вы записали?
      – Сидя здесь, я думал о том, что вам скажу.
      – Я в этом не сомневаюсь, – массивные руки легли на подлокотники. – Хорошо, мистер Флетчер. Так с чего вы решили начать?
      Зеленые глаза уперлись в лицо Флетча.
      – Сегодня днем я прибыл из Рима. Сразу приехал в эту квартиру. Переоделся и пошел обедать. Вернулся и нашел тело.
      – Каков денди, а, Гроувер? Давайте посмотрим, правильно ли я вас понял, мистер Флетчер. Итак, вы прилетели в незнакомый город, вошли в полученную по обмену квартиру и в первый же вечер нашли в ней великолепную обнаженную женщину, никогда ранее не виденную вами, которую кто-то убил на ковре в гостиной. Так?
      – Да.
      – Что ж, не сильно мы продвинулись. Надеюсь, вы записали каждое слово, Гроувер, хотя их было и немного?
      – Я рассчитывал, что краткость позволит нам всем побыстрее лечь спать.
      – Он говорит, лечь спать. Перед вами, Гроувер, чело век, у которого выдался трудный день. Вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов?
      – Валяйте, – кивнул Флетч.
      Флинн глянул на часы.
      – За шестнадцать лет семейной жизни у меня выработалась привычка приезжать домой к двум часам ночи. Аккурат к этому времени жена подогревает мне ужин. Так что поговорить мы успеем, – он скосился на бокал шотландского с водой, который Гроувер передвинул на край стола. – Во-первых, я должен спросить, сколько вы выпили сегодня вечером?
      – Лишь то, что убыло из этого бокала, инспектор. Унцию виски? Меньше? Неужели в Бостоне есть инспекторы?
      – Только один. Я.
      – Это печально.
      – Я бы сказал, вы попали в самую точку. И я, да и Гроувер тоже, сожалеем о том, что во всем Бостоне только один человек достоин звания инспектора. Но мы говорили не о бостонской полиции, а о спиртном. Сколько вы выпили за обедом?
      – Полбутылки вина.
      – Рад, что вы ведете точный подсчет. А до обеда вы ничего не пили?
      – Ничего.
      – И вы хотите сказать, что ничего не пили, пока летели над Средиземным морем и бескрайним океаном? Вода, вода, кругом вода...
      – Вскоре после взлета я выпил чашечку кофе. И стакан прохладительного напитка за ленчем.
      – Вы путешествовали первым классом?
      – Да.
      – Я слышал, в первом классе спиртное дают бесплатно и без ограничений.
      – Я ничего не пил ни во время полета, ни перед посадкой. Не пил ни в аэропорту Бостона, ни в квартире. Выпил вина в ресторане и полбокала виски с водой, ожидая вас.
      – Гроувер, если вам не трудно, отметьте, что, по моему разумению, мистер Флетчер совершенно трезв.
      – Не хотите ли выпить, инспектор? – предложил Флетч.
      – О нет. Я не пью виски. Однажды выпил, студентом в Дублине, так на следующее утро у меня чуть не раскололась голова. С тех пор не притрагиваюсь к этому зелью. Дело в том, что подобные преступления чаще совершаются теми, кто как следует накачался.
      – Возможно, и на этот раз, найдя убийцу, вы выясните, что он убил женщину, выпив куда больше, чем я.
      – Вы женаты, мистер Флетчер?
      – Я обручен.
      – И намерены жениться?
      – Совершенно верно.
      – И кто же та дама, счастье которой поставлено сейчас под угрозу?
      – Энди.
      – Позвольте мне догадаться самому. Записывайте, Гроувер. Эндрю.
      – Анджела. Анджела ди Грасси. Она в Италии.
      – И она в Италии, Гроувер. Все в Италии, кроме того, кто только что прилетел оттуда. Она не прилетела лишь потому, что не любит бостонскую погоду?
      – Нет, ее задержали неустроенные семейные дела.
      – Что же это за дела?
      – Вчера я присутствовал на похоронах ее отца, инспектор.
      – Ага. Не самое удобное время, чтобы покинуть свою суженую.
      – Она должна присоединиться ко мне через пару-тройку дней.
      – Ясно. И чем вы зарабатываете на жизнь?
      – Я занимаюсь изящными искусствами.
      – То есть вы искусствовед?
      – Не нравятся мне такие слова, как искусствовед. Я занимаюсь изящными искусствами.
      – Должно быть, вы сколотили на этом состояние, мистер Флетчер. Авиабилет первого класса, роскошная квартира, дорогая одежда...
      – У меня есть собственные деньги.
      – Понятно. Имея деньги, можно выбрать карьеру, о которой без оных и не подумалось бы. Между прочим, что за картина висит над столом? С того места, где вы сидите, наверное, не видно.
      – Ее нарисовал Форд Мэдокс Браун.
      – Мне она очень нравится.
      – Англия, девятнадцатый век.
      – Ну, я, конечно, не из Англии девятнадцатого века. Но проникновения в человеческую душу у него не отнимешь. Когда вы обратили на нее внимание? Я имею в виду картину.
      – Когда звонил в полицию.
      – Вы хотите сказать, что смотрели на картину, сообщая в полицию об убийстве?
      – Полагаю, что да.
      – Действительно, вы ни секунды не можете прожить без искусства. Как я понимаю, чтобы сообщить об убийстве, вы позвонили по контактному телефону полиции, а не воспользовались линией экстренного вызова.
      – Да.
      – А почему?
      – Почему бы и нет? Необходимости в спешке не было. Девушка уже умерла. Мне не хотелось занимать линию экстренного вызова. Она могла понадобиться тем, кому требовалось незамедлительное вмешательство полиции. Остановить начавшуюся драку, доставить кого-то в больницу.
      – Мистер Флетчер, люди, сильно заикающиеся и произносящие не более двух слов в минуту, набирают номер экстренного вызова, чтобы сообщить, что кошка залезла на дерево. Вы нашли контактный телефон в справочнике?
      – Мне дала его телефонистка.
      – Понятно. Вы никогда не служили в полиции?
      – Нет.
      – А у меня возникла такая мысль. Очень легко вы воспринимаете покойников в гостиной. И ответы ваши больно уж связные. Побывав на месте убийства, обычно только полисмен думает о том, что пора бы и лечь спать. Так о чем это я?
      – Понятия не имею. Наверное, рассуждаете о девятнадцатом веке.
      – Нет, мистер Флетчер. Я рассуждаю не об Англии девятнадцатого века, но о сегодняшнем Бостоне. Особенно меня интересует, что вы тут делаете?
      – Я хочу написать биографию Эдгара Артура Тарпа-младшего. Этот художник родился и вырос в Бостоне, инспектор.
      – Я знаю.
      – Здесь хранится архив семьи Тарп. В Бостонском музее выставлено много его работ.
      – Раньше вы бывали в Бостоне?
      – Нет.
      – Знаете здесь кого-нибудь?
      – Пожалуй, что нет.
      – Давайте вновь вернемся к вашему прибытию в Бостон. Такая занимательная история. На этот раз я попрошу вас сказать, где и приблизительно во сколько вы были. Вновь напоминаю, Гроувер все записывает, и потом вы не сможете его поправить, хотя я всегда это делаю. Итак, когда ваш самолет приземлился в Бостоне?
      – В три сорок я уже стоял в здании аэропорта, ожидая багаж. Я перевел стрелки своих часов на местное время.
      – Какая авиакомпания? Какой рейс?
      – »Транс Уорлд». Номера рейса я не помню. Я прошел таможенный досмотр, сел в такси и приехал сюда. Примерно в половине шестого.
      – Насчет таможни я понимаю, но от аэропорта ехать сюда десять минут.
      – Вы меня спрашиваете? Я-то думал, что регулирование транспортного потока тоже входит в обязанности полиции.
      Представитель бостонской полиции кивнул.
      – Ну да, пять часов. Где вы застряли?
      – В каком-то идиотском тоннеле, где капает с крыши, а под потолком вращаются скрипящие вентиляторы.
      – А, Коллэхен. Я сам оказался в той же пробке. Но в пять часов пробка обычно возникает в северном направлении, а не в южном.
      – Я побрился, принял душ, переоделся. Вышел из квартиры в половине седьмого или чуть позже. До ресторана доехал на такси.
      – Какого ресторана?
      – Он называется «Кафе Будапешт».
      – Как интересно. Первый вечер в городе, а вы отправляетесь едва ли не в лучший ресторан.
      – Мужчина, сидевший рядом со мной в самолете, порекомендовал мне пообедать там.
      – Вы не запомнили его фамилии?
      – Он не назвался. Мы практически не разговаривали. Только за ленчем. Кажется, он инженер. А живет на Уэсли-Хиллз.
      – Уэллесли-Хиллз, – поправил его Флинн. – Вы заказывали вишневый суп?
      – В «Будапеште»? Да.
      – Я слышал, это объеденье, для тех, кто может себе позволить столь дорогое блюдо.
      – Домой я решил пойти пешком. На такси я добрался до ресторана очень быстро. Из ресторана я вышел в самом начале девятого, а домой попал практически в половине десятого. Потому что заблудился.
      – Где? Где вы заблудились?
      Флетч оглядел кабинет, прежде чем ответить.
      – Если б я знал, наверное, этого бы не случилось.
      – Отвечайте, пожалуйста, на вопрос. Расскажите, куда вы пошли.
      – О Господи. Ну хорошо. Рекламный щит «Ситко». Огромный, великолепный рекламный щит. Выдающееся произведение искусства.
      – Далее все понятно. Вы повернули налево, а не направо. И пошли на запад вместо востока. Попали на Кенмор-сквэа. Что потом?
      – Я спросил девушку, где Бикон-стрит, и оказалось, что она совсем рядом. По ней я и дошел до дома N_152. Шагал я довольно долго.
      – Да. Прогулка неблизкая: Особенно после венгерского обеда. Итак, вы вошли в квартиру, заглянули в гостиную. С чего вас потянуло в гостиную?
      – Чтобы потушить свет.
      – Значит, впервые оказавшись в квартире, вы заглянули в гостиную и зажгли свет?
      – Конечно. Я обошел всю квартиру. Только не помню, зажигал я в гостиной свет или нет.
      – Скорее всего, зажигали. Щелкнуть выключателем – что может быть естественней. А как вы оказались в Риме?
      – Я там живу. Вернее, у меня вилла в Канья, на итальянской Ривьере.
      – Так почему вы не улетели из Генуи или Кана?
      – Все равно я был в Риме.
      – Почему?
      – У Энди там квартира.
      – Ну, конечно, Энди. Вы живете с Энди?
      – Да.
      – Давно?
      – Пару месяцев.
      – А с Бартоломео Коннорсом, эсквайром, вы встретились в Риме?
      – С кем? О нет. Коннорса я не знаю.
      – Вы же сказали, что это его квартира.
      – Его.
      – Как же вы оказались здесь, не зная мистера Коннорса?
      – »Обмен домов». Международная организация. Со штаб-квартирой в Лондоне. Коннорс на три месяца получил мою виллу в Канья. Я – его квартиру в Бостоне. Мы оба экономим на этом деньги.
      – Вы никогда не встречались?
      – Даже не переписывались. Все, включая передачу ключей, обеспечивал Лондон.
      – Да, отстал я от быстро меняющегося мира. Этого не записывайте, Гроувер. Итак, мистер Флетчер, вы никоим образом не знаете ни Бартоломео Коннорса, ни Рут Фрайер?
      – Кто это?
      – Слыша ваш ответ, у меня возникло ощущение, что я говорю сам с собой. Мистер Флетчер, Рут Фрайер – та молодая дама, которую только что вынесли из вашей гостиной.
      – О.
      – Он говорит «о», Гроувер.
      – Инспектор, я абсолютно уверен, что никогда ранее не видел этой молодой дамы.
      – Сочтем ваш рассказ за слово Иоанна, я имею в виду святого Иоанна, Гроувер... Когда вы увидели тело, у вас не возникла мысль, где одежда этой особы? Или вы привыкли к голым женщинам на Ривьере и подумали, что это их обычный наряд и в Бостоне?
      – Нет, – покачал головой Флетчер. – Я не задумался над тем, где может быть ее одежда.
      – Вместо этого вы пришли сюда, чтобы полюбоваться картиной.
      – Инспектор, вы, надеюсь, понимаете, что в тот момент мне было не до ее одежды. Я остолбенел, увидев ее. Не знал, откуда взялась в моей гостиной эта девушка. И меня менее всего волновало, где ее одежда.
      – Ее одежда в вашей спальне, мистер Флетчер. В том числе, и порванный лиф.
      Флетчер пробежался взглядом по полкам с книгами.
      – Кажется, я впервые слышу слово «лиф». Разумеется, оно встречалось мне в книгах, английских романах девятнадцатого века.
      – Хотели бы вы услышать мою версию того, что произошло здесь сегодня вечером?
      – Нет.
      – И все-таки, давайте послушаем. Я все еще успеваю домой до двух часов. Вы прибыли в аэропорт, оставив свою ненаглядную в Риме. До того вы прожили с ней два месяца, в ее квартире, причем последние дни выдались очень печальными. На похоронах не радуются.
      – Тем более, похоронах будущего тестя, – ввернул Флетч.
      – И вы покинули свою единственную с божественной прыткостью, мистер Флетчер. Каково словосочетание, Гроувер? Вы все записали?
      – Да, инспектор.
      – Не меняя порядка слов?
      – Нет, инспектор.
      – Вы приехали и вошли в эту огромную, прекрасно обставленную квартиру. И ощущение свободы слилось в вас с чувством одиночества, потенциально опасная комбинация, если речь о богатом, не жалующемся на здоровье молодом человеке. Вы побрились, приняли душ, переоделись, полный сил и энергии. Пока моя версия не расходится с вашей, не так ли?
      – Просто не понимаю, как они вообще могут разойтись.
      – Вы выходите в мелкий, моросящий дождь. Возможно, принимаете самое простое решение и заглядываете в первый попавшийся бар для одиночек. Там прилагаете все силы, чтобы очаровать самую привлекательную девушку, которая, из-за дождя, уже успела пропустить пару стопочек джина. Кстати, Гроувер, нам нужно узнать, что у этой девушки в желудке. Вы заманиваете ее в квартиру, потом в спальню, она сопротивляется, по какой-то известной лишь ей причине. То ли обещала маме вернуться пораньше, то ли забыла принять противозачаточные таблетки, да мало ли почему в наши дни молодые дамы могут передумать. Вы же в спальне срываете с нее одежду. Испуганная, она выбегает в прихожую, мчится в гостиную. Вы догоняете ее. Она продолжает сопротивляться. Возможно, начинает кричать, а вы не знаете, толстые ли здесь стены. Квартира-то для вас новая. Вы только что из Рима, где оставили свою невесту. Классический случай, двое взрослых в комнате, причем их желания не совпадают. В раздражении, из злости, от страха, в ярости, вы что-то хватаете и бьете ее по голове. Чтобы утихомирить ее... или заставить замолчать. Но, к вашему изумлению, она падает у ваших ног и затихает навсегда.
      Флинн потер один из своих зеленых глаз ладонью огромной руки.
      – Ну, мистер Флетчер, разве я не изрек очевидную истину?
      – Инспектор? Неужели вы думаете, что все так и было?
      – Нет, не думаю.
      Теперь его глаза скрылись под ладонями обеих рук.
      – Сейчас, по крайней мере, нет, – продолжил Флинн. – Будь вы выпивши, да, я бы в это поверил. Или не обладали столь привлекательной внешностью. Зачем еще эти девчушки болтаются в барах, если не для того, чтобы встретить такого вот Питера Флетчера. Я бы поверил в мою версию, будь вы менее уверены в себе. Мне представляется, что гораздо проще избавиться от тела сопротивлявшейся женщины, чем подвергнуть себя полицейскому допросу. Впрочем, возможно, тут я и ошибаюсь, у всех свои странности. И если бы не звонок по контактному телефону полиции, я бы мог поверить, что вы находились в состоянии аффекта, не отдавали отчета своим действиям. Нет, в это я тоже не верю.
      – То есть вы не собираетесь арестовать его, инспектор? – подал голос Гроувер.
      – Нет, Гроувер, – Флинн встал. – Моя интуиция возражает.
      – Сэр!
      – Я уверен, что вы правы, Гроувер, но помните, пожалуйста, о том, что мне не довелось получить столь блестящую подготовку, характерную для полицейских Бостона. Не сомневаюсь, что любой из ваших не менее опытных коллег в мгновение ока упек бы мистера Флетчера за решетку. Но в аналогичных случаях, Гроувер, решающую роль играет именно неопытность.
      – Инспектор Флинн...
      – Тихо. Тихо. Если этот мужчина виновен, а вероятность этого по-прежнему велика, мы найдем новые свидетельства его вины. Если б я сам не видел чемоданы в прихожей, то подумал бы, что все его россказни – ложь. Я подозреваю, что так оно и есть. Я впервые вижу человека, пишущего об изящных искусствах, и не убежден, что среди ему подобных преобладают лжецы и убийцы.
      – Полагаю, вы собираетесь запретить мне покидать город, – предположил Флетч.
      – Отнюдь. Наоборот, мистер Флетчер, если вы покинете город, ситуация станет еще более интересной.
      – Я пошлю вам почтовую открытку.
      Флинн посмотрел на часы.
      – Что ж, если Гроувер отвезет меня домой, я как раз успею выпить чашку настоя ромашки с моей Элзбет и детками.
      – Отвезу, инспектор, – Гроувер открыл дверь в опустевшую прихожую. – Я хочу поговорить с вами.
      – Разумеется, хотите, Гроувер. Я в этом не сомневаюсь.

      Утром Флетч позвонил в Рим. Обычно требовалось немалое время, чтобы соединиться с другим берегом Атлантического океана, да и на поиски Анджелы ди Грасси всегда уходили драгоценные минуты, но на этот раз, к его полному изумлению, Рим дали мгновенно, а Анджела взяла трубку после первого звонка.
      – Энди? Добрый день.
      – Флетч? Ты в Америке?
      – Прибыл благополучно. Думаю, теперь и ты сможешь долететь до Бостона целой и невредимой.
      – О, я с удовольствием.
      – Я застал тебя за ленчем?
      – Да.
      – Что ты ешь?
      – Холодную спаржу под майонезом. И клубнику. Ты позавтракал?
      – Нет. Я еще не вставал с постели.
      – Это хорошо. Какая у тебя кровать?
      – Великовата для одного.
      – Других, по-моему, просто нет.
      – Наверное, ты права. Кровать всю ночь мешала мне спать, нашептывая: «Энди! Энди! Где ты? Нам тебя не хватает...»
      – Моя кровать шептала мне то же самое. Какая у вас погода?
      – Не знаю. Из-за тумана ничего не видно. А как идет сражение?
      – Без особых успехов. Весь день я провела с адвокатами и комиссарами каких-то ведомств. Но не выяснила ничего определенного. Все чиновники говорят нам, что он мертв, мы должны считать его умершим, свыкнуться с этим и продолжать жить. Поэтому, собственно, мы и организовали похороны. Но адвокаты настаивают, что все должно оставаться в подвешенном состоянии, пока мы не получим исчерпывающей информации. Помнишь мистера Роселли? Он присутствовал на папиных похоронах в понедельник. Папин адвокат. Скорбел больше всех. Все время сморкался в носовой платок и вытирал слезы. А днем позже, вчера, он вскидывает руки вверх и говорит, что они ничего не могут сделать, пока не будут знать наверняка, что папа умер.
      – И что ты собираешься делать?
      – Попытаюсь переломить их. Все мне очень сочувствуют.
      – Но не ударяют пальцем о палец.
      – Я слышала, что адвокаты все такие. Выдаивают наследство, как корову, забирают львиную долю на гонорары, а ошметки оставляют родственникам.
      – Иногда случается и такое.
      – И Сильвия, моя дорогая мачеха Сильвия, как всегда, в своем амплуа. Каждые десять минут она объявляет себя графиней ди Грасси. Должно быть, в Риме уже каждый швейцар знает, что она – графиня ди Грасси. А я вроде бы беспризорница.
      – Почему бы тебе не бросить эту тягомотину и не прилететь сюда?
      – В этом все дело, Флетч. Каждый считает своим долгом сказать нам, приспосабливайтесь и живите, как будто ничего не случилось. Но мы не можем жить, не получая денег из наследства отца. А на него наложен арест.
      – Не понимаю, почему тебя это тревожит. Мы с тобой поженимся, и ты будешь спокойно дожидаться, пока адвокаты уладят все наследственные споры. Забудь обо всем и приезжай.
      – Не могу, Флетч, плевать я хотела, сколько будут улаживаться все эти дела. Не нужны мне сейчас ни этот старый дом, ни деньги отца. Но я хочу, чтобы огласили завещание. Хочу знать, кому отходит основная часть наследства – третьей жене моего отца или его единственной дочери. Мне это важно.
      – Почему?
      – Если все отходит Сильвии, прекрасно. Отец вправе принять такое решение. Оспаривать его я не буду. Если я потеряю фамильный дом, уйду, не оглядываясь. И ни когда больше не подумаю, что несу ответственность за стариков-слуг. Ты же знаешь, Флетч, Риа и Пеп воспитывали меня с самого детства. Если же большую часть состояния получу я, мне и заботиться о них. А сейчас я ничего не могу для них сделать. Даже ответить на вопросы, которые читаю в их взглядах. И пока отвечаю за них. А Сильвия может брать свой драгоценный титул и катиться с ним к чертовой матери.
      – Энди, Энди, это же одни эмоции.
      – Да, эмоции. Мне все равно, будет исполнена воля отца или нет. Но я хочу знать, что написано в завещании.
      – Я удивлен, что ты не можешь узнать у Роселли содержание завещания.
      – Роселли! Маленькой он качал меня на колене. А теперь не говорит ни слова!
      – Может, тебе снова покачаться на его колене?
      – И Сильвия ни на шаг не отпускает меня. Или говорит каждому встречному, что она – графиня ди Грасси, или пытается выяснить, что я намерена делать. И поминутно повторяет: «Куда уехал Флетчер? Почему туда? Чем он занимается в Бостоне?»