Слева, наискосок от ложи да Коста, у самого начала трассы, за бревенчатой изгородью, теснились сотни одетых в маскарадные костюмы барабанщиков школы Гуарниэри. С барабанами всех размеров и тембров. Барабанщикам требовался час, чтобы каждый нашел свое место в строю и все барабаны поймали единый ритм. Но вот ритм найден, громкость звучания достигла максимума, и тогда барабанный бой захватывал всех участников парада, наполнял их уши, их голоды, их нервные системы, контролировал биение сердец, заставлял глаза наливаться кровью, руки и ноги — двигаться в такт, кости — вибрировать. Бой барабанов объединял всю школу самбы, превращая ее в единое и неразрывное целое.
Все гости да Коста уже стояли у поручня, отделяющего ложу от трассы парада. Лаура сняла парик и расстегнула воротник рубашки. Лица блестели от пота. Глаза чуть выкатились вперед, вены на висках вибрировали в такт барабанам. Теу, как хозяин, держался сзади. Высокого роста, он и так все видел.
А по трассе парада, мимо оркестра, прошла Абрэ-алас, открывающая колонну Гуарниэри. Эта группа танцоров, двигаясь, естественно, в такт барабанам, в ярких сверкающих костюмах, показывала, к какому времени и месту относилось действо, разыгрываемое школой. На этот раз школа самбы Гуарниэри переносила зрителей на амазонскую плантацию девятнадцатого века. Бальные платья, с юбками, натянутыми на обручи, чуть более широкие, чем следовало, с чуть зауженными корсажами, гетры у мужчин чуть длиннее, сюртуки чуть пошире в плечах, цилиндры чуть повыше, чем в действительности. Так виделась жизнь на плантации рабам. Подобное преувеличение смешило. И одновременно являло собой победу над такой жизнью.
Следом за Абрэ-алас двигалась гигантская платфор ма. Целиком скрытый под ней грузовик вез громадную раскрытую книгу, чтобы каждый мог прочитать G.R.Е.S. GUARNIERI (Гремиу Рекреативу Эскола ди Самба Гуарниэри). Зрителю давали понять, что школа самбы копирует историю, ту историю, что подтверждена документально, которая, правда, может оказаться шуткой или преувеличением, поскольку документальных подтверждений прошлого очень и очень мало.
Платформа уступила место Комисан ди Френте, шеренге мужчин в деловых костюмах, на ходу танцующих самбу. Зрители, разумеется, понимали, что перед ними стареющие танцоры, многократно принимавшие участие в парадах, выбранные за их заслуги и мастерство в совет директоров школы. Разумеется, редко кто из них действительно входил в состав совета. Настоящие директора в эти минуты трудились в поте лица, обеспечивая четкую организацию парада. Вся эта армада — танцоры, барабанщики, платформы на грузовиках — должна была двигаться с одинаковой скоростью, одна миля в час, в ровном строю, не сближаясь и не растягиваясь, сохраняя гармонию цвета и движения.
Шеренгу мужчин подпирала первая, и самая лучшая, танцевальная пара, Порта Бандейра и Мэстрэ Сала, несущая знамя и Мастер танца. Женщина и мужчина, оба лет двадцати пяти — тридцати, в самом соку, в расцвете сил, наряженные, какой бы ни была общая идея парада, в костюмы восемнадцатого века. Лучшие, абсолютно лучшие танцоры фавелы, танец которых доставлял всем несказанное удовольствие. И действительно, их танцевальный шаг поражал воображение. Рисунок накладывался на рисунок, движение — на движение, рождая маленькое чудо. И они продвигались вперед со скоростью одна миля в час. В танце же женщина размахивала знаменем, с эмблемой школы самбы на одной стороне и символом представляемой в этом году основной идеи парада — на другой. От нее требовалось, чтобы все зрители могли разглядеть обе стороны полотнища.
Мало того, что участники парада выдерживали постоянную скорость, все они, танцоры, директора, барабанщики, пели самба энреду, песню, которую представляла школа самбы в этом году, причем пели во весь голос.
А затем, одна за другой, перед ними продефилировали группы танцоров, сотни людей в каждой, все в одинаковых костюмах, как бы подчеркивая главные особенности основной идеи. Одна ала сменяла другую. Вот прошли индейцы Амазонской впадины, танцуя так, как должно быть, танцевали они когда-то. Затем опять появились костюмы времен плантаций, но уже подогнанные в размер, подчеркивающие красоту жителей фавелы, их веселость, легкость движений, радость, испытываемую ими от участия в параде.
Среди ал плыли и Фигурас ди Дэстагуэ, фигуры, играющие важную роль в раскрытии идеи парада, на этот раз гигантские чучела амазонских птиц и обезьян.
Все эти группы проходили мимо оркестра, грохочущего за деревянной изгородью у самого начала трассы.
В ложе да Силвы Жетта едва держалась на ногах. Чувствовалось, что она совсем запарилась в костюме солдата Иностранного Легиона. Спиной она привалилась к стойке, подбородок упал на грудь. Открытые глаза, похоже, ничего не видели.
В составе каждой школы самбы обязательно должна быть ала, костюмы которой относятся к периоду первых парадов в Рио-де-Жанейро. После засухи 1877 года женщины, эмигрировавшие из Байа, медленно танцевали на главной улице Рио-де-Жанейро в длинных белых платьях, в воскресенье перед великим постом, приглашая мужчин присоединиться к ним. Вот и сейчас мимо ложи да Косты прошла ала дес Байанас, состоящая из одних женщин, с черной, как эбонит, кожей, в развевающихся белых платьях Байа.
Адриан Фоусетт что-то сказал Флетчу.
— Что? — прокричал тот в ответ, не расслышав.
Адриан сложил ладони рупором и наклонился к уху Флетча.
— Какое счастье, что вся эта энергия, мастерство, упорство уходят в танцы, а не в революцию!
Флетч покивал, показывая, что услышал его. Между группами танцоров, помимо гигантских птиц и обезьян, двигались и платформы, изображающие сцены амазонской жизни. На одной зеленели джунгли, населенные роскошными женщинами в набедренных повязках, с перьями райских птиц в волосах, гибкими юношами в масках змей, ползающих по скалам, и детьми в масках мартышек, скачущих по деревьям. На другой платформе поднялась индейская деревня с настояцим костром, вокруг которого танцевали фигуры в масках каких-то рыб и чудовищ.
В середине колонны ехал маленький автобус, со смонтированной внутри звукоусилительной установкой, динамики которой, искусно замаскированные под большие цветы, торчали во все стороны. На крыше автобуса, одетый, как эстрадный певец, стоял Пуксадур ди Самба, с микрофоном у рта, и во всю мощь легких пел песню, представляемую школой самбы в этом году: «Как Амазонка, течет наша история, глубокая, загадочная, широкая, складывающаяся из многих ручейков и речушек, дарующая нам жизнь».
Еще несколько групп танцоров ступили на трассу парада, а затем оркестр покинул свой загон и присоединился к общей колонне. Целая армия барабанщиков, числом не менее тысячи или более того, от пятнадцати лет и старше, одетые в одинаковые сверкающие костюмы, бьющие в барабаны, поющие песню школы самбы, танцующие, шли они мимо ложи. Шум стал оглушающим. Наверное, большей громкости не выдержали бы ни земля, ни небо, не рассыпавшись на мелкие осколки.
А завершала парад главная, самая важная, самая красивая платформа. Школа Гуарниэри представила на суд зрителей пароход, едва ли не полноразмерный пароход девятнадцатого века, белоснежный, сверкающий, разряженный, словно свадебный торт. Рубка гордо плыла в вышине. Дым валил из трубы. То и дело поднималась и опускалась заглушка свистка, но в общем шуме самого свистка слышно не было. Вид верхних палуб, кабин, зала для танцев парохода мгновенно создавал ощущение великолепного дня, великолепных людей, великолепного путешествия, великолепного образа жизни. Не спеша крутились боковые колеса парохода, словно преодолевая сопротивление воды. Но вот проплыла мимо ложи высокая корма, за ней — последняя ала, и представление школы закончилось, наполнив сердца зрителей радостью и желанием встретиться вновь, годом позже, на следующем параде.
— Я думаю, вы хотите сказать мне, что жизнь будет продолжаться и после Карнавала, — сказал Флетч.
Он и Теу стояли у бара. Теу рассмеялся и протянул ему сандвич.
Остальные гости тоже потянулись к бару, чтобы выпить и перекусить.
— Неужели мы вернемся в реальность? — не унимался Флетч.
— Реальность забилась куда-то вовнутрь, — заметил Адриан Фоусетт, — сжалась в комочек и дает о себе знать легким попискиванием.
Шум на трассе парада чуть поутих. На другой стороне, за деревянной изгородью, настраивался оркестр школы Сантус Лима.
Жетта положила руку на плечо Флетчу.
— Вы — чей-то подарок?
Флетч расправил красный кушак.
— Подарок, — кивнул он. — То ли из прошлого, то ли из будущего.
— Вас доставили на самолете?
— Вы с Лаурой приехали на метро? — спросил Теу с полным ртом.
— Да, — честно ответил Флетч. — Никогда еще мне не доводилось видеть такой современной, чистой, удобной подземной транспортной системы.
В нарядах рождественского подарка и музыканта восемнадцатого столетия Флетч и Лаура приехали на Карнавальный парад на метро, как и советовал Теу. Ни машина, ни такси не пробились бы ближе, чем на пять-шесть километров к авениде Маркиза ди Сапукай.
Десятилетний Жаниу Баррету проследовал за Флетчем и Лаурой от отеля «Желтый попугай» до трассы парада.
На станции метро он нырнул под турникет, чтобы попасть на платформу. Флетчу показалось, что контролер заметил мальчика, но не подал и виду. Да и у кого поднимется рука остановить маленького инвалида, если у него нет денег для проезда? В вагоне Жаниу стоял поодаль, не смотря на них, не заговаривая с ними.
Флетч указал на него Лауре, коротко рассказал о нем.
Она, похоже, разволновалась из-за того, что их сопровождает маленький мальчик на деревянной ноге.
Жаниу хромал следом за ними по узким улочкам, ведущим к трассе парада. У входа в ложи его остановили. Тут охрана никому не давала спуску. Даже с билетами Флетч и Лаура с трудом пробились сквозь кордон. В ложи без билета не пустили бы никого, во всяком случае, не маленького оборвыша с деревянной ногой.
— Великолепная подземка, — добавил Флетч, чувствуя на себе взгляд Теу.
К бару подошел итальянский автогонщик.
— Там вас зовут какие-то индейцы.
— Меня? — удивился Флетч.
Автогонщик махнул рукой в сторону авениды.
Лаура танцевала в центре ложи с Алойзью да Силва. Жара заставила ее скинуть кожаные полусапожки.
Под ложей, на тротуаре стояли Тонинью Брага, Орланду Велью и Титу Гранья. Вновь одетые и разукрашенные индейцами. Их боевые узоры на плечах и животе блестели от пота.
— Прыгай вниз! — крикнул Тонинью. Флетч изобразил на лице замешательство.
— Нам надо поговорить с тобой! — прокричал Орланду, приложив ладонь ко рту.
— Позже! — ответил Флетч.
— Насчет Норивала! — пояснил Тонинью. Титу замахал рукой, поощряя Флетча к прыжку. Флетч оглянулся.
Танцуя с Алойзью, Лаура смотрела на него. Ее лицо напоминало застывшую маску.
Снизу кто-то прокричал: «Жаниу!» Он выпрыгнул из ложи на тротуар.
Глава 29
Тонинью хлопнул Флетча по плечу.
— С этим красным кушаком ты выглядишь настоящим бразильцем. Должно быть, таким ты и был пятьдесят лет назад.
— Лаура привезла мне его из Байа. Четверка молодых людей шагала между ложами и Трассой парада.
— Утром я ездил в фавелу, — заметил Флетч. — И просто не могу себе представить, как живущие там люди могут оплатить такое грандиозное шествие, со всеми этими барабанами, костюмами, платформами.
— На подготовку парада уходит каждый лишний крузейро, но и их не хватает, — ответил Тонинью. — Между прочим, у меня в квартире полно твоих денег. Они там в полной безопасности. И уже высохли.
— Тысячи прекрасных костюмов, — качал головой Флетч. — И каждый сшит точно по фигуре.
— Каждый житель фавелы вносит еженедельный взнос в кассу школы самбы, — пояснил Титу. — Кроме того, школа получает какую-то субсидию от правительства на проведение парада. Карнавал привлекает множество туристов.
— Жогу ду бишу, — добавил Орланду. — Жогу ду бишу платят немалые деньги.
— Организаторы подпольных лотерей и тотализаторов, — перевел Орланду. — Они дают деньги школам самбы. Так они возмещают нанесенный ущерб.
— Потому что они обкрадывают людей круглый год! — воскликнул Титу. — Вселяют в них ложные надежды.
— Тем самым жогу ду бишу формируют общественное мнение, — сухо отметил Тонинью. — В свою, разумеется, пользу. Эти деньги окупаются сторицей.
Они прошли мимо двух или трех судейских вышек. Титу повернулся и зашагал спиной вперед.
— Вон идет школа Сантус Лима, Жаниу. В параде участвуют и твои потомки.
Тонинью положил руку на плечо Флетча.
— Слушай. Норивал так и не объявился.
— Значит, ты ошибся, Тонинью. Ошибся с течением. Тело Норивала вынесло в море.
— Невозможно. Вспомни прошлую ночь, когда мы плыли к берегу. Я столкнулся с телом Норивала. Следовательно, его несло в нужном направлении.
Чтобы слышать друг друга в шуме парада, четырем мужчинам приходилось идти плотной кучкой.
— А вдруг Норивала сожрала акула? — предположил Титу.
— Не хочется даже думать об этом, — ответил Флетч.
— Если он исчезнет бесследно, как мы скажем его семье, что он умер? — спросил Орланду.
— Они никогда не простят нам того, что мы сами похоронили Норивала в море, — подвел итог Титу.
— Да и поверят ли они нам? — вопрос Тонинью имел под собой веское основание.
— Вы попали в передрягу, — согласился Флетч.
— Прилив уже сменялся отливом, а скоро должен начаться вновь, — если в голосе Тонинью и слышалась надежда, то очень и очень слабая.
— Что же нам делать? — забеспокоился Орланду.
— Понятия не имею, — пробурчал Флетч.
— Ты — наш друг, Флетч, — рука Тонинью все еще лежала на плече Флетча. — Ты помог нам с Норивалом.
— А теперь должен помочь нам что-то придумать, — добавил Титу.
— Едва ли мне это удастся, — ответил Флетч. — Одна женщина, которую я знал живой, исчезла. Другие люди говорят мне, что я умер сорок семь лет назад и теперь должен назвать имя убийцы. Я не могу уснуть. Я пьян от барабанного боя. Норивал умер и исчез. Я уже не отличаю реальность от фантазии. Как я могу вам помочь, если я ничего не понимаю?
Они уже прошли половину трассы парада.
Флетч остановился.
— Мне пора возвращаться.
— Да, — кивнул Титу. — Ты должен увидеть парад Сантус Лима.
— Ты скажешь нам, если что-то придумаешь? — спросил Тонинью.
— Обязательно.
— Не можем же мы протралить весь океан в поискав тела Норивала, — вздохнул Орланду.
— Мы тебе позвоним, — пообещал Тонинью. — Завтра, после завершения парада.
Если бы не раны, Флетч скорее бы поверил, что-таки заснул и ему приснился ужаснейший сон.
Во всяком случае, потом он не мог сказать наверняка, когда был в сознании, а когда — без оного.
С кружащейся от недосыпания головой, одурманенный непрерывным барабанным боем, возможно, слегка пошатываясь, он в одиночку двинулся в обратный путь, к ложе Теудомиру да Косты. Веки отяжелели, яркий солнечный свет слепил глаза. Мимо прошла Абрэ-алас школы самбы Сантус Лима. Проплыла первая платформа. Расстояние до ложи да Коста казалось бесконечным. У Флетча сложилось впечатление, что легче пересечь Бразилию пешком. С ним поравнялся Комисан ди Френте. Флетч остановился, качаясь, чтобы посмотреть на мастерство Порта Бадейра и Местрэ Сала. Но их танцевальный шаг оказался слишком сложным для восприятия. Он пошел дальше, мимо первой ала, боковым зрением отмечая многокрасочность костюмов десятков танцующих и поющих людей.
Вернувшись в ложу Теу, он мог свернуться калачиком в углу и поспать. Всего час. Другие гости изумились бы или обиделись, увидев, что он спит во время парада, но он ничего не мог с собой поделать. Он намеревался попросить Лауру разбудить его через час, чтобы не слишком оскорблять национальное чувство бразильцев. Ему требовался час сна, даже в таком невообразимом шуме.
Принятое решение подбодрило Флетча, он даже перестал шататься, прибавил шагу, но в этот момент сильные руки неожиданно толкнули его в левое плечо.
Вместо того, чтобы посмотреть, кто его толкнул, Флетч попытался избежать падения. Но тротуар вырвался у него из-под ног.
Кто-то толкнул его вновь.
Он упал направо, на трассу парада.
С мостовой поднялась нога и ударила его в лицо.
Пошатнувшись от удара, поднимая руки, чтобы защитить голову, он успел-таки оглядеться. И увидел, что попал в окружение молодых кикеров, показывающих зрителям всю красоту кик-данса. Следующий удар пришелся в живот. Флетч чуть не задохнулся. Из последних сил попытался выбраться на еще близкий тротуар.
И опять его толкнули. Изо всей силы.
Он буквально влетел в группу капоэйрус. Его окружали быстро двигающиеся, вращающиеся ноги, ударяющие на высоте колена, паха, живота, груди, плеча, головы. Удар пришелся под правое колено. Он с кем-то столкнулся. Его пронзили испепеляющими взглядами. Ах, черт, пронеслось в голове Флетча, — я же порчу им представление. Чертов североамериканец, турист. Удары сыпались со всех сторон. Глаза кикеров видели его, в изумлении вылезали из орбит, но обычно после завершения пируэта, и, соответственно, после удара.
Мне тут не место.
Кто-то втолкнул его в группу кикеров, втолкнул не случайно, а вполне сознательно. Тот, кто трижды толкал его, находился между ним и краем шеренги. Обхватив голову руками, Флетч пригнулся как можно ниже и начал пробираться к противоположной стороне трассы, к трибунам.
Сильный удар в живот оторвал его от земли, он упал на левое колено, но продолжал двигаться вперед, меж загорелых спин, блестевших от пота, летящих с бешеной скоростью ног, балансирующих рук. Ему казалось, что он тонет в океане рук и ног, его оглушал барабанный бой и пение кикеров. Его били, били, били.
Флетч не видел ногу, поднявшуюся с мостовой и ударившую ему в лицо. Перед глазами вспыхнули звезды, голова дернулась вверх и назад, едва не оторвавшись от шеи.
Сильная рука схватила его за кушак и вышвырнула с трассы.
Он вновь стоял на тротуаре. От кикеров его отделял какой-то метр.
Руки его были в крови. Кровь хлестала из носа, ушей, рта на и под рубашку и исчезала в красном кушаке.
В полуобморочном состоянии он повернулся, надеясь увидеть того, кто толкнул его в группу кикеров.
Мимо проходила ала дес Байанас. Несколько высоких чернокожих женщин в белом заметили его, скорчили гримаски, видя, что он заливается кровью, и, танцуя самбу, двигались дальше.
Глаза его самопроизвольно закрывались. Он понимал, что должен где-то прилечь.
Обхватив руками грудную клетку, Флетч поплелся к трибунам. Лишь редкие зрители тыкали в него пальцами. Большинство же вертело головами, плечами, чтобы увидеть происходящее за ним, на трассе парада.
Флетч покачнулся, упал головой к трибунам.
Люди, сидевшие на первых рядах, в ужасе встали. Заголосили несколько женщин. Какие-то мужчины что-то сердито кричали ему. Он не разобрал ни звука. Лишь видел, как шевелятся их губы.
Флетч поднялся на колени, всунул голову и плечи в щель между вторым и третьим рядами сидений. Тот, кто вытолкнул его на трассу парада, задумал убийство. Возможно, ему удалось добиться своего. Вполне возможно, он будет преследовать свою жертву, пока не удостоверится, что цель достигнута. Флетч вытянул руки, схватился за железные стойки, и пролез под трибуны.
Он лежал на спине, в грязи, видя чад собой сиденья и задницы зрителей парада. Он получил столько ударов в живот, что не мог дышать.
Поднимающаяся к горлу тошнота заставила его перевернуться, подняться на колени, чуть наклониться вперед. Кровь, текущая из носа и губ, смешалась с потоком блевоты.
На коленях он отполз от зловонной лужи.
Мышцы живота скручивались в узлы, руки и ноги дрожали, он кашлял, прочищая горло от блевотины и крови.
В метре позади люди, поднявшиеся с мест, чтобы дать ему проползти под трибуны, уже уселись, и их ноги ходили, как поршни, выбивая ритм барабанов, а сами они громкими криками приветствовали самое грандиозное зрелище в мире, за исключением войны. Флетч знал, что они не услышат, как он блюет, и жадно ловил каждый глоток воздуха. Он не слышал себя сам. Он не сомневался, что его появление представлялось им таким же нереальным, как и спектакль, который они наблюдали.
Какое-то время спустя он отполз поглубже: побольше места, побольше воздуха.
Сел, скрестив ноги, закинул назад голову, пытаясь остановить носовое кровотечение. Он помнил, как что-то треснуло, когда он получил последний удар в лицо. К счастью, до перелома позвоночника дело не дошло. Иначе едва ли он смог бы сидеть и вертеть головой.
Над ним уходили вверх ряды сидений. Он видел подолы юбок, голые бедра, болтающиеся ноги. Рядом упала в грязь обертка сандвича.
Под трибунами царил мрак. Специального освещения не было. Лишь тоненькие лучики света проникали меж тесно сидящими зрителями.
Лучики перекрещивались под странными углами, вибрировали в воздухе.
Болел пах, болел живот, болели ребра. Много ударов пришлось и в голову.
Борясь с искушением, с требованием тела вытянуться и лечь, заснуть, потерять сознание, Флетч заставил себя встать. Подняться ему удалось только с третьей попытки.
Он начал падать вперед, но успел выставить вперед одну ногу. Пустая банка из-под пива упала в нескольких сантиметрах от его ступни. Он оторвал от земли вторую ногу и упал на нее. Главное, удержаться на ногах, твердил он себе. Одна рука потирала ухо, другая — обнимала грудную клетку. Он жадно хватал ртом воздух.
Пока он стоял, сознание то уплывало, то возвращалось. Правда, понял он это гораздо позднее.
Он увидел мужчину, идущего под трибунами. Хотел махнуть ему рукой, показать, что нуждается в помощи, но тут заметил, как странно идет мужчина. Пригляделся повнимательнее. Короткие, быстрые шаги. Он опускался сначала на пальцы, потом — на пятки.
Вывернутые ноги! Пальцы — позади ног! С грудной клетки Флетч перенес руку ниже, на живот.
Другой рукой протер глаза.
Из темноты вынырнул безголовый мул, медленно повернулся и пошел прочь.
Флетчу удалось продвинуться на несколько шагов. Шагал он точно так же, как показывал на пляже Титу. Падал при каждом шаге, едва успевая вынести вперед ногу.
Из темноты, слева от Флетча появился еще один мужчина, с неестественно повернутой головой. Проходя мимо, он улыбнулся. Блеснули его глаза и зубы. Указал направо.
Совсем близко от Флетча стоял старик в пиджаке, снятом с плеча гиганта. С редкими, седыми волосами. Глаза старика наполняла грусть.
Он протянул руки к Флетчу.
Флетч отшатнулся.
Только волосы показались из рукавов вместо пальцев и ладоней.
И вновь дернулась голова Флетча. Кто-то с силой ударил его в спину. Оттолкнув старика с волосами вместо рук, Флетч начал медленно поворачиваться.
Увидел ногу, летящую к его груди. Избежать удара он не мог. Попытался чуть отклониться, но смягчить удар не удалось.
Нога врезалась в грудь, и его отбросило назад. Мужчина, жилистый старик, демонстрировал ему элементы кик-данса. Можно сказать, Флетч восхитился блестящим пируэтом.
Мужчина повернулся к нему лицом. Луч света, прорвавшийся сквозь зрителей, осветил маску козла. Сквозь прорези на Флетча пристально смотрели карие глаза.
Внутренней стороной стопы мужчина ударил Флетча в голову.
Флетчу показалось, что его голова оторвалась от тела и летит сама по себе.
Отброшенный ударом, Флетч увидел стоящего неподалеку маленького мальчика на деревянной ноге. — Жаниу! — завопил Флетч. Кровь пузырилась у него на губах.
В шуме парада он не расслышал собственного голоса.
Мальчик бросился бежать, насколько позволяла деревянная нога.
Капоэйра реально существовал, не был плодом фантазии. Возникал перед Флетчем позади, окружал со всех сторон. Реальными были и удары его ног.
Флетч пытался устоять, пытался поворачиваться к мужчине спиной. Ничего не получалось. Пытался прикрывать ладонями голову, локтями — ребра. Пытался отступать. Капоэйра нападал отовсюду. Каждый удар его ноги открывал тело Флетча для следующего удара. Удар пяткой пришелся в горло, возможно, смертельный удар.
Затем последовал удар в голову.
И Флетч рухнул лицом на землю.
Сознание угасало. Кровь лилась по лицу, возможно, из носа, но он не мог согнуть руку, чтобы вытереть ее.
Ноги не могли поднять его с земли. Они не слушались сигналов, посылаемых мозгом, не выполняли приказа встать и бежать.
Мужчина в козлиной маске схватил Флетча за волосы и повернул его голову вбок и вверх. Тело Флетча перекатилось на бок. Теперь он лежал на бедре.
Мужчина опустился на колени над Флетчем, оседлал его.
На мгновение рука мужчины оперлась на землю около носа Флетча. В лучике света Флетч разглядел перстень на пальце мужчины. Перстень с черным камнем, из которого поднимались две переплетенные змейки.
Чуть дальше, на земле, Флетч увидел деревяшку, упирающуюся в землю все ближе и ближе к нему. В паре с деревяшкой двигалась человеческая нога.
Держа Флетча за волосы, мужчина начал загибать его голову назад. Другой рукой он что-то делал под подбородком Флетча.
Флетч почувствовал, как по шее потекло что-то теплое.
Мужчина перерезал Флетчу горло.
А потом, словно сильным порывом ветра, мужчину отбросило в сторону. Он распластался в грязи за спиной Флетча.
Вокруг толпились ноги, сильные мужские ноги.
Невероятно плавным движением старик поднялся на одной ноге. Вторая летела по воздуху широким полукругом. С земли Флетч увидел, как отступили ноги его спасителей.
А мужчина в маске козла, воспользовавшись их мгновенным замешательством, набрал с места спринтерскую скорость и умчался в подтрибунную тьму. Те, кто спас его, побежали следом. Деревянная нога не сдвинулась ни на сантиметр.
— Жаниу, мне нужна помощь, — Флетч сумел-таки поднести руку к шее. Заткнул пальцем резаную рану. — Жаниу! Помоги!
Флетч знал, что мальчик не слышит его. Он не слышал себя сам.
И провалился он не в сон, но в глубокий обморок.
Глава 30
В чувство его привел телефонный звонок. Как в замедленной съемке, Флетч перевернулся на бок, протянул руку, снял трубку с телефонного аппарата, стоявшего на столике у кровати. За это время прозвенело пять или шесть звонков.
— Слушаю, — пробурчал он в микрофон.
— Флетч! Тебе лучше?
Флетч узнал голос Тонинью.
— Лучше, чем когда?
— Мы же нашли тебя совсем плохим. Вот я и спрашиваю, полегчало ли тебе?
Память возвращалась к Флетчу медленно. Мозг начал прочищаться лишь перед полуднем. Во рту еще стоял вкус крови.
Он лежал на спине под трибунами трассы Карнавального парада, когда над ним склонились Тонинью и Титу.
Потом его несли мимо бесконечных рядов сидений. Небо усеивали человеческие ноги, двигающиеся в общем ритме. Он уже не слышал ни пения, ни барабанного боя. Все слилось в оглушающий рев.
Наконец они вышли из-под трибун, и его еще долго, долго несли. Шум постепенно стихал. Воздух становился чище. Небо поднялось выше, посинело.
— Мы становимся специалистами по переноске тел, — сказал Титу. Почему он говорил по-английски?
— Похороните меня в море, — инструктировал их Флетч. — Рыбы не откажутся от такого десерта.
Когда его осторожно укладывали на заднее сиденье четырехдверного черного «галакси», Флетч заметил десятилетнего мальчика, застывшего неподалеку от автомобиля. Он смотрел на Флетча.
— Эй, Жаниу, — прошептал Флетч. — Спасибо тебе.
По пути к отелю он снова потерял сознание. И очнулся лишь, когда они вошли в вестибюль «Желтого попугая». Он тяжело опирался на плечо Орланду.
Швейцар и портье суетились вокруг, о чем-то спрашивая Тонинью и Титу на португальском. Тонинью и Титу успокаивали их.
На лифте они поднимались целую вечность. Наконец, Флетч лежал в собственной постели. Ему удалось глубоко вздохнуть, и свет тут же померк у него перед глазами.
Он смутно помнил, как Тонинью ощупывал его с ног до головы, проверяя, нет ли переломов.
— Моя шея, — простонал Флетч. — Голова не свернута?
Орланду принес из ванной мокрые полотенца. Он и Тонинью протерли тело Флетча, осторожно переворачивая его. Из белых полотенца стали розовыми, потом — красными.
Портье принес бинты и пузырьки с антисептиком.
Свернул в узел окровавленные полотенца и пропитанную кровью одежду Флетча. Унес его с собой.
— Оставьте мой кушак, — взмолился Флетч. — Мой роскошный красный кушак.
— Твой кроваво-красный кушак, — поправил его Тонинью.
— Лаура подарила мне этот кроваво-красный кушак, — пояснил Флетч. — Привезла из Байа.
— Он говорит, что сожжет твою одежду, — перевел Титу. — Жертва богам. Они получат толику твоей крови. Ты будешь жить.
— О.
Тонинью начал смазывать антисептиком многочисленные ссадины на теле Флетча. Кусок бинта, обильно смоченный этой обжигающей жидкостью, он приложил к маленькому порезу на шее.
Сознание вновь покинуло Флетча.
Они вытащили из-под Флетча мокрую простыню и подсунули под него сухую. Вернулся портье. Попытался сложить мокрую, в пятнах крови, простыню так, чтобы не запачкать своего костюма. Не без труда ему это удалось.
Пальцами Флетч ощупывал кусочки пластыря, облепившие все его тело: колени, грудную клетку, лицо, шею. Он не помнил, когда его наклеивали на ссадины и порезы.
— Остаться мне с ним? — спросил Титу.
— Он оклемается, — ответил Тонинью. — Ему нужно несколько часов медитации. Ничего страшного с ним не произошло.
— Если не считать того, что кто-то пытался его убить, — добавил Орланду.
— Да, у кого-то возникло такое желание, — согласился Тонинью.
Флетч остался один в темноте комнаты. Он не помнил, как они ушли.
Во мраке ночи он вслушивался в мелодию самбы. Барабанный бой доносился не с улицы. Он лился из многочисленных телевизоров как в отеле, так и в соседних домах. То и дело голос комментатора врывался в барабанный бой и пение. Парад школ самбы Рио-де-Жанейро продолжался.