Флетч (№11) - Флетч в Зазеркалье

– Классификацию оставляю на твое усмотрение.

– Теща не могла. Милая старушка, которая искренне любит и безмерно уважает доктора Редлифа. Она действительно думает, что он – само совершенство.

– Совсем старенькая, так? В ее возрасте противозаконные деяния уже не совершают?

– Сомневаюсь, что за этими попытками стоит и миссис Редлиф. Ты только что с ней познакомился. Амалия.

– Слушай, она и впрямь думает, что у койотов есть язык? Или просто старалась показать, что свихнулась?

– Мозги у нее наполнены маленькими таблеточками, сталкивающимися друг с другом в луже спиртного.

– Она могла содрать изоляцию с проводов электрокофеварки, чтобы ее мужа хорошенько тряхнуло.

– Да, могла бы, – согласился Джек. – Для этого много ума не надо. И доступ в ту комнату у нее был. Но взрыв в коттедже, сломанная передняя ось джипа…

– Я как раз об этом думаю, – прервал его Флетч. – Получается, что это работа разных людей. Редлиф не взорвался в коттедже, потому что сломалась передняя ось джипа. То же произошло и в лаборатории. Один человек заполнил ее ядовитым газом, другой подложил в здание бомбу. Ты прав. Слишком много прошло времени между отравлением доктора Уилсона и взрывом.

– Дочь Эми – единственная, кого доктор Редлиф не подмял под себя. Она сказала ему, что обвинит его в сексуальных приставаниях к ней, когда она была ребенком, если не получит, чего хочет.

– Изумительно.

– Похоже, срабатывает. Поэтому ей не нужно убивать отца. У нее семь детей, которые живут здесь, и папа оплатил три ее развода.

– Некоторые женщины готовы на многое, лишь бы не подпадать под власть мужчин. В старину ради этого становились ведьмами. Потом стали покупать велосипеды и начинали работать.

– Мне кажется, у него больше причин, чтобы убить ее, чем у нее – его. И Пеппи говорит, что кто угодно мог отравить лошадь если лошадь отравили.

– Яд достать легко, особенно на ферме. А использовать могли любой яд, от стимулятора до депрессанта.

– Миссис Редлиф принимает депрессанты. И стимуляторы. Сегодня я забирал ее мусор. Но я не могу представить себе, как она на заре пробирается в конюшню.

– А вот ядовитый газ – это другое дело. Я думаю, его путь можно проследить. Определить, как и откуда он попал в Виндомию.

– Короче, я считаю, что на жизнь доктора Редлифа покушались как минимум два человека.

– Согласен с тобой. – Флетч встал. – Ты исключил очень мало людей. Поэтому осталось много подозреваемых. Слишком много. – Он похлопал себя по животу. – После нескольких дней с твоей матерью я все время хочу есть.

– Так уж она воздействует на людей. Ты хорошо провел время?

– Более чем Твоя мать – мудрая и остроумная женщина. Всегда такой и была Полагаю, за последние двадцать лет мне следовало хоть раз заглянуть к ней.

– Ты сожалеешь о том, что не заглянул? Флетч всмотрелся в своего сына.

– Теперь – да.

– У тебя нет причин сожалеть об этом. Ты же не знал о моем существовании Она ничего тебе не сказала Более того, прятала меня от тебя.

– Нехорошо так думать.

– И потом, люди часто выпадают из круга общения.

– Итак, вопрос поставлен: как нам быть с доктором Редлифом? Ты позвал меня сюда…

– Спасибо, что приехал.

– Я все рано хотел посмотреть на этого Бьерстадта. В том, что на его жизнь несколько раз покушались, сомнений нет. Одна попытка закончилась смертью постороннего человека. Способы убийства разнообразны, иной раз несогласованность действий покушавшихся спасала жизнь самому доктору Редлифу.

– Много попыток – много подозреваемых.

– Различные орудия убийства, от бомб до ядов. И один удачливый убийца. А знаешь, я не считаю, что доктор Редлиф заслуживает смерти.

– Этим днем от посидел со мной в лесу. – Джек улыбнулся. – Разговаривал со мной. Такое ощущение, что рядом с тобой атомный авианосец. Но если не считать этого, он – милый человек.

– Я хочу сказать, он не повинен в массовых убийствах, не насиловал собственную дочь, не накачивал наркотиками жену и сына, не обирал бедняков…

– Скорее, наоборот.

– Ладно. – Флетч посмотрел на часы. – У меня встреча с Редлифом в десять вечера.

– Может, дело в том, что никто с ним не говорит, – предположил Джек. – Я хочу сказать, не говорит откровенно, по душам. Сегодня мне показалось, что очень уж он далек от людей, если ты понимаешь, что я имею в виду.

У двери Флетч обернулся:

– Знаешь, Джек, в конце концов даже Георг Третий[13] услышал глас народа.

Глава 19

– Послушайте, милая моя, – добродушно вещал Мортимер, сидя на кровати Кристел. – У каждого из нас только два источника энергии. Один – сон. Второй – еда.

Зазвонил телефон, стоявший в углу спортивного зала.

– Нельзя читать всю ночь напролет. Не литературой единой сыт человек. Вам необходим сон.

– Я проголодалась. От голода не могла спать, – ответила Кристел. – Я хочу сказать, я привыкла думать, что голодна.

– Вот это хорошо. Ваши мысли двинулись в правильном направлении.

Мортимер снял трубку.

– Алле? Господи, неужели опять Флетчер? А я-то думал, мы избавились от Флетчера. Пожалуйста, по крайней мере скажи, что ты покинул пределы штата Вайоминг.

– Из штата я выехал, – признал Флетч.

– Это первая приятная новость о Вайоминге с той поры, как я здесь поселился – ты уехал.

Разговаривая по сотовому, Флетч шагал по извилистым дорожкам к особняку.

– Просто захотелось узнать, как вы двое поладили.

– Без тебя нам гораздо лучше.

– Вы еще не убили друг друга?

– Я наслаждаюсь общением с Кристел.

– Неужели?

– Давно уже не получал такого удовольствия. Очаровательная женщина! А какие она рассказывает истории!

– Да. Я знаю.

– Правда, ничего о боксе. Эти истории рассказываю я. Для нее это терра инкогнита.

– Значит, вы благодарны мне за то, что я привез Кристел?

– А потом уехал.

– Утром, однако, ваш прием не показался мне радушным.

– Все так.

– Я хочу сказать, вы нас очень уж холодно встретили.

– Ты и такого не заслуживал. Скажи спасибо, что мы тебя не застрелили. Да, мы стреляли в тебя, но не попали, о чем до сих пор сожалеем.

– Вы не попали бы в меня и с расстояния вытянутой руки, даже если бы вам и удалось перезарядить ружье.

– Вроде бы ты лежал на спине.

– Зацепился за что-то ногой, вот и упал.

– Именно так и говорил Шмелинг.

– И что из этого вышло?

– Получил нокаут, а потом о нем не слышали.

– Ладно, сдаюсь. Кристел далеко от телефона? Я хочу убедиться, что она еще среди дышащих и говорящих.

– Близко. И дышит, и говорит. Правда, я не понимаю, чего ей говорить с тобой.

– Флетч? – спросила Кристел. – Ты где?

– В Виндомии.

– Как такое возможно? Это же в Джорджии. Ты же утром уехал отсюда.

– Мистер Мортимер дышал в мои паруса.

– Джека видел?

– Только что. У него все хорошо. Как ты?

– Превосходно. Кто подсказал тебе, что именно мистер Мортимер может мне помочь?

– Я всегда стараюсь разглядеть в человеке что-то хорошее, хотя для меня это и чревато.

– Я тренируюсь!

– Как это?

– Он привязал грузы к моим запястьям и щиколоткам. Я поднимала руки и ноги, лежа в постели.

– Поднимала грузы в постели? Я этим тоже занимался.

– А до этого я сделала пять приседаний. Потом три. Осталось еще одно. Я чувствую, как кровь побежала по венам.

– Ты, должно быть, вымоталась.

– Он дает мне высококалорийную пищу. От такой еды просто хочется тренироваться. Он говорит, что от нее и живот подтягивается.

Шагая по дорожке Виндомии, Флетч представил себе, как подтягивается огромный белый живот Кристел. Все равно что тает полярная шапка.

– Это хорошо.

– И парни, которые здесь тренируются, меня вдохновляют. Господи, сколько же они расходуют энергии! Прыгают со скакалкой, часами поднимают тяжести, бьют грушу, бьют друг друга. Я и представить себе не могла, что юноши обладают таким количеством энергии.

– Потому-то и выдумали войны.

– Думаю, я тоже их вдохновляю. Всякий раз, когда они смотрят на меня, огромную гору жира, они прибавляют скорости. А у меня, когда я вижу, что они выделывают, появляется желание еще несколько раз поднять руки и ноги. Мы стимулируем друг друга.

– Мистер Мортимер ведет себя достойно?

– Он такой милый. Настоящий джентльмен.

– Если он – джентльмен, то я – форель.

– Ты – форель. Он такой заботливый, обходительный. Говорит, что через пять дней я уже буду делать те же упражнения стоя, а через семь начнутся пробежки.

– Только не разнеси груши, Кристел. От сильного удара они могут и разлететься.

– И мне не надо думать о том, чтобы сбавить вес. Все получится само собой.

– Так это хорошо.

– Моя цель – не сгонка веса. Главное – изменить образ жизни, образ мышления.

– Иначе взглянуть на свое будущее.

– Как Кэрри? Ты ее видел?

– Днем заскочил на ферму, чтобы переодеться. У нее все в порядке. Одна кобыла должна вот-вот разродиться.

– Флетч, ты, часом, не обратил внимания на одного здешнего юношу?

– Рикки? Обратил.

– Есть в нем что-то такое.

– Что-то… Что?

– Не знаю. Даже когда он просто стоит, из него идет какая-то энергия.

– Секс?

– Нечто большее. Так и хочется слушать его, наблюдать за ним.

– Он симпатичный, красивый, какой?

– Дело не только в этом…

– Харизма?

– Я читала ему после полудня книгу, которую принес мне мистер Мортимер. «Из мышей и людей» Стейнбека.

– Мистер Мортимер читает Стейнбека?

– У него очень много книг.

– Неужели?

– Сначала я просто читала Рикки. Он сидел на моей кровати. Потом я начала чувствовать идущие от него флюиды.

– От Стейнбека? Естественно.

– Нет. От Рикки. Потом, читая, начала наблюдать за ним. Он сидел, положив ногу на ногу. Я не видела, как двигались мускулы плеч, груди, предплечий, рук, даже лица, но они двигались. Я чувствовала, что они в движении. Я не слышала и не видела его дыхания, но могу точно сказать, что дыхание у него под контролем. И глаза пульсировали. Это правильный термин?

– Не знаю.

– Я хочу сказать, он растворялся в книге… ощущал ее, каждое слово… реагировал на нее… но я не понимала, что он делает и как ему это удается.

– Другими словами, пока ты читала Стейнбека, Рикки каким-то образом заставлял тебя наблюдать за ним.

– Да. Что-то в этом роде. Можешь ты это объяснить?

– Нет. Да.

– Мистер Мортимер корчит мне рожицы. – До Флетча донесся бубнеж. – Он говорит: «Чертов парень так долго смотрится в зеркало, что может слиться с ним. А теперь он хочет, чтобы и остальные составили ему компанию». – Кристел рассмеялась.

– Мистер Мортимер так и сказал?

– Так где твое объяснение?

– Нет объяснения. Только вопрос.

– Какой вопрос?

– В кого ты влюбилась, Кристел? В мистера Мортимера? Или Рикки? Или в обоих?

– Ты думаешь, я влюбилась? Возможно. Я люблю Вайоминг. О, я погорячилась! Мистер Мортимер говорит, что надо заканчивать. Мне пора приседать.

Разговор с Кристел Флетч заканчивал на самой высокой точке сада, которая находилась практически на одном уровне с большой террасой особняка Виндомии. Там толпились мужчины в белых смокингах и женщины в нарядных летних платьях.

Расположившись у края террасы, напротив бара, струнный квартет играл Гайдна.

Доктор Честер Редлиф, в очках в роговой оправе, стекла которых поблескивали в электрическом свете, приглашал гостей на обед.

Флетч заметил фонари, встроенные в стены дома, выходящие на террасу, и в окружающий ее парапет. На террасе хватало света не только в дни торжественных приемов.

Несколько секунд Флетч не отрывал глаз от богатого, умного мужчины, гостеприимного хозяина, с улыбкой приглашавшего своих многочисленных гостей к столу.

Богатого, умного, приятного в общении человека, которого пытались убить.

Сунув сотовый телефон в карман смокинга, Флетч присоединился к гостям.

Глава 20

– Закройте дверь.

Доктор Честер Редлиф стоял между огромным столом красного дерева и книжными, до потолка, стеллажами в своем кабинете в особняке Виндомии. Перед ним на специальной подставке красовался большой глобус.

Часы показывали десять вечера.

Флетч закрыл дверь.

– Не желаете коньяку? – спросил Редлиф.

– Вы пьете коньяк? – спросил Флетч, направляясь к хозяину кабинета.

– Бывает.

– С удовольствием.

Бутылка и две стопки стояли на полочке у окна, разделяющего стол и стеллажи. Редлиф разлил коньяк. На столе лежала книга Флетча «Пинто». Флетч взял стопку.

– Благодарю.

– Мистер Флетчер. – Редлиф понюхал коньяк. – Я хочу поблагодарить вас и вашего сына за проявленную ко мне заботу… за то, что нашли время приехать, чтобы помочь разрешить, как вам представляется, возникшие у меня затруднения.

– Моего сына?

– Да. Юношу, что приставлен к бассейну. Джека Фаони. Молодого человека, который перед обедом обносил гостей закусками.

– Вам известно, что он мой сын?

– Вы вдвоем кружили по террасе, перешептывались, всем своим видом показывая, что знать друг друга не знаете. Такое захватывающее зрелище даже в театре увидишь нечасто.

Джек говорил Флетчу, что рядом с Редлифом чувствуешь себя, как в компании атомного авианосца: жалкой букашкой.

– Вы не можете знать, что Джек Фаони – мой сын. Даже вашей любовнице, Шане Штауфель, это неизвестно.

Редлиф улыбнулся:

– Проживающие в Виндомии уверены, что все телефоны прослушиваются, за исключением того, что у супермаркета.

– А прослушивается только он, – кивнул Флетч.

– Дешевле и эффективнее прослушивать один телефон, а не несколько десятков. Уж вы-то это понимаете.

– Да, понимаю. – Значит, Редлиф слышал каждое слово Джека, сказанное ему, когда он двигался по дороге в Вайоминг. – Вы пригласили меня, чтобы я вам что-нибудь спел под аккомпанемент Джека?

– Я пригласил вас, чтобы поблагодарить. И заверить, что все в полном порядке.

– Отнюдь.

– Вы уже успели поговорить с сыном, и он выложил вам все, что узнал обо мне и моем окружении.

– Совершенно верно.

– Шана позвонила Джеку без моего ведома или разрешения. Я очень удивился, прочитав распечатку ее разговора с Джеком по телефону у…

– …магазина.

– Эта распечатка подтвердила то, что я уже знал о ней, и открыла кое-что новое. Подтвердила, что она действительно меня любит и боится, как бы со мной чего не случилось. И не догадывался я о том, что ее возбуждает снег.

– Простите?

– Судя по всему, несколько лет назад, в снежную ночь, она набросилась на вашего разгоряченного, вспотевшего сына в Стоу, штат Вермонт, разорвала на нем рубашку и затащила в постель, где они несколько часов предавались любовным утехам.

– Однако.

– Он вам этого не рассказывал?

– Пока еще нет.

– Год назад, в Берлине, в снежную ночь, мы с Шаной на улице играли в снежки, пытались насыпать свежего снега друг другу за шиворот. – Редлиф застенчиво улыбнулся. – Кончилось это тем, что остаток той ночи мы провели в одной кровати. На основе этой, новой для меня информации следующей зимой в Европе я буду проводить деловые совещания исключительно в Сен-Морице.

– Шана действительно вас любит, – вставил Флетч. – Вы говорите об этом?

– Со всей страстью. Это же хорошо, правда?

– Изумительно.

– Итак, она позвонила Джеку. Джек приехал. И позвонил вам. Приехали вы. Между прочим, я читал «Пинто». Мне понравилось.

– Никаких пометок на полях?

– Разумеется, пометки есть. Нет вопросов. Во всяком случае, тех, что запомнились.

– Это хорошо. Я боялся, что этим вечером мне придется держать экзамен.

– Экзамена не будет, – ответил Редлиф. – Я лишь хотел поблагодарить вас и заверить, что никаких проблем нет.

– Проблемы есть.

– Вас действительно интересует Бьерстадт?

– Я бы хотел взглянуть на него.

– Отлично. Я покажу вам его утром, как и планировалось, до вашего отъезда.

– Доктор Редлиф, кто-то, и не один человек, пытаются вас убить.

– И что? – Пальцы Редлифа потирали грудь.

– Разве этого мало?

– Сколько попыток покушения на мою жизнь насчитали вы, Джек и Шана? Четыре?

– Кофеварка, взорванный коттедж, сломанная ось джипа, отравленная лошадь…

– Остановитесь на восемнадцати. Хорошее число. Или на двадцати четырех.

– Неужели их было так много?

– Я ничего не знаю о полученном вами образовании, мистер Флетчер, но, думаю, понятие научного метода вам не чуждо. – Редлиф поднял левую руку. Согнул, разогнул. – Когда вам известно о четырех или пяти попытках покушения на мою жизнь, у вас есть все основания для тревоги. Если же вы знаете о двух дюжинах, причем ни одна не удалась…

– Одна удалась. И я не думаю, что доктор Джим Уилсон думал о главенстве научного метода, умирая от ядовитого газа, который ждал вас в вашей же лаборатории.

– Согласен, меня. Но кого вы подозреваете? Мою жену? Вы знаете, что я и Шана Штауфель – любовники.

– За обедом я сидел рядом с вашей женой. Она все говорила о «доминирующих страстях». Спрашивала, есть ли такие у меня. Она уверена, что всеми, кто ее окружает, движет какая-то страсть, за исключением ее самой.

– Да, – кивнул Редлиф. – Амалия иной раз зрит в корень.

– Как раз вашу жену я не обвиняю.

– Вы обвиняете моих детей? Полагаю, вы уже догадались о том, что я в курсе страстей, которые ими движут.

– Доктор Редлиф, вы создали в Виндомии очень необычную среду обитания.

– Необычную? – Редлиф посмотрел в потолок. – Разве это не идеальная среда для моих сотрудников, друзей, родственников? Разве вам не нравится в Виндомии,[14] мистер Флетчер.

– Вы создали диктатуру.

– Неужели вас не учили в школе, что лучшая форма управления – милосердная диктатура?

– Меня учили, что милосердными диктатуры остаются очень недолго.

– Моя вот остается. Мне не надо собирать налоги. Наоборот. Мне не надо вести войны.

– Но вы предъявляете требования. Вы загоняете одного сына в политику, другого – в бизнес, дочь – в кинозвезды…

– Я имею полное право требовать. Посмотрите на все то, что я им дал. Получив так много, они должны что-то и отдать, если не мне, то миру. Формула проста. – Он тряхнул левой рукой, словно хотел сбросить с нее капельки воды. – Я ненавижу вторые поколения, которые транжирят свои ресурсы.

– Должен ли я напомнить вам результаты, к которым привело практическое использование этой «формулы»?

– Я знаю, знаю. Моя дочь, Аликсис, прошлой ночью забралась в постель вашего сына.

– Забралась?

– В вашем сыне есть что-то магнетическое.

– Он играет на гитаре.

– Я его слышал. Хорошо играет. Полагаю, молодой человек, умеющий использовать пальцы, несомненно, обладает сексуальной привлекательностью.

Флетч вздохнул. Он выпил только капельку коньяка, а его уже потянуло в сон.

Очень уж длинным выдался день.

– И мой сын, герой футбольных полей, член «Фи-Бета-Каппа», Чет, трахает соседского мальчика. В смысле, соседа вашего сына. А Дункан со следующего понедельника будет проходить курс лечения. В одном из коттеджей, здесь, в Виндомии.

– И ваша трижды замужняя дочь шантажирует вас.

– Это процесс взросления, мистер Флетчер. В наши дни.

– Вам это так представляется.

– Безусловно. Детский бунт. Они делают именно то, что меня повергает в ужас. К сожалению, повод для бунта у них только один… я. А я терпеливо жду, когда они вырастут, повзрослеют, добьются уважения окружающих, начнут приносить пользу обществу, чего я от них и жду.

– Вы рассчитываете дожить до этого времени?

– В Виндомии у них есть все шансы выжить. – Отблеск ламп на очках доктора Редлифа не позволял Флетчу заглянуть ему в глаза. – Они повзрослеют. Должны.

– Доктор Редлиф, кто-то убил, мы думаем, по ошибке, доктора Джима Уилсона.

– Я не желаю слышать ни одного плохого слова о моей семье, жене, теще, сыновьях или дочерях. То, что вы и ваш сын здесь узнали, не должно стать достоянием широкой публики, или я гарантирую вам…

– Что?

– Что ваш сын вновь отправится в федеральную тюрьму за преступление, которое он не совершал, только на этот раз он проведет за решеткой всю жизнь. Я могу это устроить.

– Уверен, что можете.

– Тем не менее утром мы насладимся мастерством Бьерстадта. Мне очень понравилась ваша книга. И я благодарен вам за стремление оказать мне посильную помощь.

– Эрик Бьювилль…

Редлиф вскинул правую руку:

– Достаточно. К моим сотрудникам я питаю те же чувства, что и к родственникам.

– Речь идет о том, какие чувства питают они к вам, идиот!

Редлиф рассмеялся:

– Меня никогда не называли идиотом. Как свежо это прозвучало!

– Извините. С вами очень трудно сохранить хладнокровие. Вы – не Господь Бог, доктор Редлиф.

– Мне это уже говорили. Я никогда не претендовал на Его лавры. Никогда не полагал себя Богом. Просто…

– Что?

– Если у человека есть большие способности…

– Почему не употребить их на контроль людей с меньшими способностями? Так?

– Почему не помочь другим полностью реализовать себя? Именно этим я и занимаюсь, мистер Флетчер.

К примеру, вы упомянули Эрика Бьювилля. Никто другой не назначил бы его главным управляющим. Голова у него не очень, работоспособность тоже хромает. Он – вечно второй, первым ему не быть нигде. Однако он думает, что где-то еще он будет счастливее, чем в Виндомии. Не будет.

– И вы блокируете каждую его попытку уйти от вас.

– Для его же блага, для блага его семьи. Здесь они счастливы. И денег в семью он приносит больше – Редлиф улыбнулся. – Опять же, выкуривает в день всего две сигареты.

Флетч покачал головой:

– Джек просил меня поговорить с вами. Я поговорил.

Редлиф кивнул:

– Спасибо, что заехали.

Флетч поставил стопку с остатками коньяка на стол. Помялся, но добавил:

– Того, кто убил доктора Джима Уилсона, найдут. Это я вам гарантирую.

– Я уже договорился, что расследование будет вести местное отделение ФБР. Этим вечером в Виндомию должен прибыть лейтенант Корсо.

– Вы потратили много времени для того, чтобы подобрать человека, которою можете контролировать. Так?

– Так или иначе, мистер Флетчер, я позабочусь, чтобы справедливость восторжествовала. Увидимся утром. В семь в спортивном зале.

– Хорошо. – Флетч направился к двери.

– Мистер Флетчер?

Флетч обернулся:

Редлиф стоял на том же месте, что и в тот момент, когда Флетч вошел в кабинет.

– Одну минуту, пожалуйста. – Пауза. – Мистер Флетчер, у меня сейчас будет обширный инфаркт.

– Что?

Редлиф повалился вперед. Грудью, головой ударился об стол. Его отбросило в сторону. Падая на пол, он сшиб с подставки глобус.

Перекатился на спину, застыл между столом и сваленным глобусом.

– Боже мой! – выдохнул Флетч.

И поспешил к Редлифу.

Отставив глобус в сторону, опустился рядом с ним на одно колено.

Веки Редлифа дернулись. Замерли.

Флетч попытался прощупать пульс у него на шее, потом на запястье.

– Вы опять правы, Редлиф! – воскликнул Флетч.

Глава 21

– Джек?

Оставив дверь открытой, Флетч вошел в ту половину коттеджа, которую отвели Джеку, и зажег лампу на прикроватном столике.

Джек сел, щурясь, посмотрел на Флетча:

– Который час?

– Сорок пять минут первого.

Джек тряхнул головой.

– Я спал.

– Не самый плохой способ проводить время в постели.

– В чем дело? – спросил Джек. – Ты еще в смокинге.

– Редлиф умер.

– Доктор Честер Редлиф?

– Он самый.

– Кто его убил?

– Я.

– Что?

– Я убил Честера Редлифа, – уточнил Флетч.

– Лучше скажи мне, зачем черепахе пересекать дорогу.

– Чтобы добраться до автозаправки «Шелл».

– Ты шутишь.

– Отнюдь.

– Чем ты его убил? Как?

– Словами. Ты попросил меня поговорить с ним. Я поговорил. Думаю, ты не ошибся: с Честером Редлифом давно уже никто не говорил откровенно, по душам. Разговор получился нервным. Теперь-то я понимаю, что поставил под сомнение его modus vivendi.[15] Назвал его диктатором. Даже идиотом.

– Ты назвал доктора Честера Редлифа идиотом?

– Вырвалось, знаешь ли. Упрямый человек, каким бы умным он ни был, – идиот.

– Он умер от того, что его назвали идиотом?

– Умер он or обширного инфаркта. Но сказал, что его никогда не называли идиотом.

– Сердечный приступ?

– Да.

– Его отравили?

– Нет. В комнате мы были вдвоем. Оба пили из одной бутылки коньяка. У него случился инфаркт. Он даже это понял. Его личный доктор подтвердил, что Редлиф умер от инфаркта.

– Так он умер от инфаркта?

– Наконец-то до тебя дошло.

– Ты его не убивал?

– Я ненавижу упрямство.

– А я ненавижу картофель-фри, который выглядит как лобковые волосы.

– И вот что интересно. Прибыл детектив Корсо, присланный отделением ФБР в Джорджии.

– Уже?

– Не для того, чтобы расследовать смерть Редлифа. Как я понял, Редлиф настоял, чтобы именно ему поручили расследование убийства доктора Джима Уилсона.

– Какой смысл самому выбирать детектива?

– На тот случай, если убийцей окажется член семьи. Вот тут власть и влияние можно употребить с тем, чтобы убийцу определить в клинику и не доводить дело для суда…

– Такое возможно?

– Можно привести примеры.

– Почему Редлиф хотел защитить тех, кто пытался его убить?

– Я только что говорил с ним.

– Я знаю, – кивнул Джек. – И поклялся не давать тебе повода даже подумать, что я – упрямец.

– Это хорошо.

– Я быстро учусь.

– Он считал своим долгом оберегать семью, что бы ни вытворяли его ближайшие родственники. Они не могли сделать что-либо дурное, во всяком случае, в глазах общественности. Он настаивал, что все преступления, включая и попытки убить его, не более чем болезнь роста, проявление детского протеста.

– Это не так.

– Он не желал признавать, что у каждого из них свой характер. Не верил, что в конце концов этот характер возьмет верх над всем остальным.

– Разве святые в это не верили?

– В своей гордыне он уверовал в то, что никому не удастся причинить ему вред. А в доказательство, исходя из того, что он называл научным методом, привел тот факт, что ни одна из попыток не стала успешной.

– То есть пришел к выводу, что в действительности они убивать его не хотели, раз все попытки закончились неудачей.

– Что-то вроде этого.

– А потом появился ты.

– И добился успеха там, где провалились другие… – Флетч откашлялся. – В последние мгновения своей жизни он, возможно, что-то да понял.

– И споткнется гордыня, и упадет он.[16]

– Аминь.

– Он упал.

– На глобус его мира.

Джек повернулся к двери.

На пороге босиком, в одних трусах, стоял Пеппи.

– Что случилось? – спросил он. – Кто это?

– Мой отец, – ответил Джек.

Пеппи подозрительно посмотрел на мужчину средних лет в белом смокинге и черном галстуке, потом на обнаженного юношу на кровати.

– Понятно.

– Доктор Редлиф умер от сердечного приступа, – пояснил Джек.

– Сердечного приступа?

– Естественная смерть, – добавил Флетч.

– Вы уверены? – спросил Пеппи.

– Уверен.

– Дерьмо, – вырвалось у Пеппи. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо…

– Аминь, – выдохнул Флетч.

– Теперь такое начнется… – предрек Пеппи.

* * *

– Кто?..

Джек проснулся, как от толчка, в собственной кровати, на боку, в чернильно-черной комнате. Чьи-то пальцы касались его шеи. Во сне он выставил вперед правое колено, которое теперь упиралось в чье-то гладкое бедро.

Он отпрянул к стене.

– Аликсис?

– Аликсис? – переспросила Шана.

– Шана.

– Честер умер.

– Я знаю. – Кончики его пальцев прошлись по ее мокрой от слез щеке – Мне очень жаль.

– Обними меня, Джек Хорошо?

– Хорошо.

– Обними меня покрепче.

– Хорошо.

* * *

– Алле?

– Флетч?

– Да, Кристел.

– Извини, что звоню тебе в столь поздний час.

– Я не сплю. – Сидя на краю кровати, Флетч оглядывал стены спальни в «Манки грасс сьют» на третьем этаже особняка Виндомии.

– У Джека все в порядке?

– Да. Он позвонит тебе утром.

– Флетч?

– Да, Кристел?

– Я думаю, что голодна.

– Понятно.

– Я лежу в полной темноте в углу громадного спортивного зала. Почему-то лампа не включается. Я думаю, мистер Мортимер что-то с ней сделал. Как, по-твоему, мог мистер Мортимер перерезать провода?

– Он очень злобный.

– Я не могу даже читать.

– Почему бы тебе не поспать?

– На ночь он оставил мне высокий стакан с обезжиренным молоком.