Глава 38

— Флетч, вы верите в существование души?

— Душа нематериальна, — ответил он.

— Шутить изволите? — спросила Франсина.

— Естественно.

Энид нерешительно вошла в гостиную. Каждый шаг давался ей с трудом, словно она опасалась, что пред ней вот-вот разверзнется пропасть.

— Добрый вечер, миссис Бредли, — поздоровался Флетч.

На лице ее отражались тревога, волнение. Флетчу она не ответила.

Франсина последовала за ней, более решительно, взяла Энид за руку, вместе они сели на диван.

Флетч ослабил узел галстука и плюхнулся в кресло.

— Извините, — вновь он посмотрел на груди Франсины. — Я просто ничего не понимаю, — глядя на них, он отметил, что Франсина ниже ростом. И на фотографии за его спиной Томас Бредли был ниже жены. — Но понять я должен. Должен спасти себя.

Обе женщины сидели, сложив руки на коленях. Энид сгорбившись, Франсина — расправив плечи. Флетч вспомнил слова Мэри Блейн, сказанные за обедом в Пуэбло де Сан-Орландо: «У Энид такой вид, будто в следующее мгновение она ожидает чего-то ужасного. Вы понимаете, если кто-то и откроет рот, то лишь для того, чтобы рассказать какую-нибудь похабную историю». На что Чарлз добавил: «Ее муж так и делает. Делал.»

— Флетч, вы знаете, кто такие транссексуалы? — спросила Франсина.

— Говорю вам, я не понимаю, что происходит. Хотя хотел бы понять.

Вновь ему вспомнились услышанные ранее слова, на этот раз от Роберты: «Невозможно осознать все, что происходит вокруг. Можно пытаться осознать все, даже делать вид, что вам это по силам. Но есть такое…»

— Мужчина может родиться в теле женщины, — объяснила Франсина. — Или женщина — в теле мужчины.

— Что определяет нас мужчиной или женщиной, как не ваши тела? — удивился Флетч.

— Наши души, — возразила ему Франсина. — Используя вашу терминологию, существует нематериальное «я», независимое от «я» материального, то есть тела. Я была женщиной, рожденной в мужском теле. Я чувствовала себя женщиной с раннего детства, с двух или трех лет. Насколько я себя помню, у меня всегда были женские желания. Я интересовалась женской одеждой. Смотрела на все с точки зрения женщины. Любила играть в куклы, устраивать чаепития, причесываться. Я помню, какое испытала потрясения, когда мой отец первый раз представил меня, как своего сына Тома. Я же была девочкой. Я знала, что я девочка.

Франсина поднялась, прошла к бару, наполнила три бокала виски с содовой.

— В школу я ходила в Далласе. Носила брюки, футболки, играла в бейсбол. Неплохо, кстати играла, за сборную школы, — она улыбнулась. — Чуть не сказала, что могла бросать мяч с такой же силой, что и парни. Я назначала свидания девушкам, а в старшем классе меня выбрали казначеем. Я стала превосходной актрисой. В словах, в выражении лица я играла мужчину. Стопроцентного мужчину. Кстати, «прибор» у меня был внушительных размеров, и я могла использовать его по назначению. Только не спрашивайте, о чем я думала, обнимаясь на заднем сидении с Люси, Джейн или Алисой. Девушки очень меня любили, потому что я так хорошо их понимала. И в колледже проблем не было, ни в мужском общежитии, ни в студенческих обществах. Но я чувствовала себя обманщицей, потому что была девушкой.

Она принесла Флетчу полный бокал.

— Можете вы представить себе более ужасный конфликт, чем между девичьей душой, заточенной в теле юноши? Или женской — в теле мужчины? Что может быть хуже жизни, в которой лживо все, каждое слово, движение, выражение лица?

Она взяла два оставшихся бокала, подошла с ними к дивану, один отдала Энид. Та сразу же ополовинила его.

— Вы говорили мне, что какой-то сосед рассказывал вам о ночных криках Энид. Кричала я, в стремлении вырваться из тела Тома Бредли. — Франсина пригубила виски. — А потом наступило воскресное утро, когда я проглотила все таблетки, которые нашла в аптечном шкафчике. Я решила, что лучше смерть, чем такая жизнь, такая ложь, непрерывная борьба с самим собой, — свободная рука Франсины легла на руку Энид, сжала ее. — Энид пообещала, что поможет в моем желании изменить пол. Энид — моя лучшая подруга. Никого я не люблю так, как ее.

— Вы и раньше обо всем этом знали? — спросил Флетч Энид.

— Конечно.

— С давних пор?

— Да.

— Муж не может долго скрывать такое от жены, — вновь вступила в разговор Франсина. — Когда я женилась, то думала, что смогу продолжать играть мужчину до конца своих дней. Видите ли, Флетч, такому человеку, как я, кажется, что любой мужчина, даже вы, предпочел бы стать женщиной. Я знаю, это не так. Я просто не понимаю, почему вам хочется быть мужчиной.

— А почему вы вообще женились? — спросил Флетч.

— Потому что у меня очень сильный материнский инстинкт. Только так я могла иметь детей. Вы это понимаете? И потом, я полюбила Энид, — она все еще держала Энид за руку. — Я не прошу вас понять и это.

— Роберта и Том — ваши дети?

— Разумеется, — Франсина улыбнулась. — Я же сказала вам. С «прибором» у меня был полный порядок. Так что я могла иметь детей… как отец.

— Однако, — Флетч покачал головой.

Франсина улыбнулась.

— Вам требуется время, чтобы осознать услышанное?

— Энид, я думал, вы убили Тома.

— Я убила себя, чтобы остаться в живых, — ответила за Энид Франсина. — Иногда, мой юный Флетч, приходится кардинально менять жизнь, чтобы не отправиться в мир иной.

Вновь взгляд Флетча уперся в грудь Франсины.

— Да, — кивнула она. — За два года до первой хирургической операции я начала принимать гормоны. Они изменили мое тело, увеличили грудь, — на память Флетчу пришли слова Алекса Коркорана, произнесенные в гольфклубе: «Я, правда, говорил моей жене, что он вроде бы ссыхается, уменьшается в размерах. Он худел.» — Кроме того, два года я ходила к психоаналитику, чтобы убедиться в правильности принятого решения.

На улице стемнело, погрузилась в мрак и комната. Однако Франсина вроде бы и не собиралась зажечь свет.

— Хирургия? — спросил Флетч.

— Да, хирургия.

Флетч вспомнил резкое движение Тома-младшего, когда он словно вогнал в живот нож и повернул его там, перерезая внутренности.

— Мне предстоит только одна операция, — добавила Франсина, не скрывая радости. — И тогда я смогу вернуться домой.

— Как Франсина Бредли.

— Да. Как Франсина. И смогу жить нормальной жизнью. Видите ли, после стольких лет притворства, мне больше нет нужды притворяться. Я всегда была Франсиной Бредли. А Тома только играла.

— Вы меня убедили.

— Энид и я тщательно готовили эту легенду, долгие годы убеждая всех в существовании Франсины. Сестры Тома. Умной, компетентной, разбирающейся в хитросплетениях бизнеса, знающей все, что нужно знать об «Уэгнолл-Фиппс». Которой вполне по силам взять на себя руководство компанией, случись что с Томом.

— Ваши дети, Та-та и Том, они знают правду, не так ли?

— Да, — кивнула Франсина. — Мы думали, что они достаточно взрослые. Они видели мою боль, мои страдания. Но Том, как видно, не выдержал. Наверное, на сына такое решение отца влияет сильнее, чем на дочь. Та-та может понять мое желание изменить пол, потому что она сама женщина. И мы, Флетч, действительно не подозревали о том, что происходит с Томом, пока вы не ввели меня в курс дела. Думаю, мы поможем ему примириться с действительностью. У меня же была только одна альтернатива — отправиться на тот свет.

Только тут Флетч заметил, что осушил свой бокал.

— И вы продолжали подписывать служебные записки «Ти-би», даже не замечая этого?

В темноте он услышал вздох Франсины.

— Надо отметить, что это самая сложная часть трансформации из мужчины в женщину. Мелочи. Изменение имени в банковских счетах, кредитных карточках, службе социального обеспечения. Всегда что-то можно упустить. В этом отношении проще умереть, а потом переписать все на себя по наследству. Несколько месяцев тому назад меня остановили за превышение скорости на автостраде в Коннектикуте. И я, блондинка средних лет, в вечернем платье, в туфлях на высоких каблуках, предъявила патрульному водительское удостоверение, выданное в Калифорнии на имя Томаса Бредли. В половине моих документов я значусь как Франсина, в остальных — как Томас. У бедняги патрульного чуть не поехала крыша. Он отправил меня в полицейский участок. И вы знаете, там во всем разобрались. На это ушло время, но они все поняли и отнеслись ко мне с должным уважением. Собственно, почему бы и нет. Таких, как я, в Соединенных Штатах тысячи. Хотя статистика не ведется и пока об этом предпочитают не говорить. Между прочим, ту штрафную квитанцию я храню до сих пор. Ее выписали на Франсину Бредли, — она рассмеялась. — Штраф я уплатила с радостью. Мне нравится, когда меня называют Франсиной. Наконец-то я Франсина! — тут ее лицо стало серьезным. — Разумеется, одно дело — штрафная квитанция в Коннектикуте, и совсем другое — статья в газете.

— Я думаю, вам пора рассказать обо всем Чарлзу Блейну, — заметил Флетч.

— О, нет, — воскликнула Франсина. — Чарли этого не поймет. Он по натуре закоренелый консерватор.

— А я думаю, он и Мэри смогут вас понять. В этом им поможет тетушка Мэри.

— А, Хэппи. Как же я ненавидела эту женщину. Она всегда была такой женственной, так радовалась от осознания того, что она — женщина. Теперь, естественно, ненависти к ней у меня нет.

— Что вы собираетесь делать? — в темноте спросила Энид.

— Я? — переспросил Флетч.

— Мы никого не убили, — продолжила Энид. — Мы только лгали. Вы собираетесь погубить нас, разорить компанию только потому, что мы лгали? Мы имеем право на личную жизнь, знаете ли. Франсина имеет право жить так, как ей того хочется.

— Простите нам нашу ложь, Флетч, — добавила Франсина. — Вы понимаете, мир еще не готов осознать того, что случилось со мной. Если об этом станет известно, компания понесет урон. На меня будут смотреть, как на урода. Ключевые специалисты уйдут из компании. Алекс Коркоран не сможет продать огнетушитель даже тем, кто прямиком направляется в ад.

— Вы собираетесь написать о нас в газете? — по голосу Энид чувствовалось, что она вот-вот разрыдается.

— Я бы хотел рассказать обо всем главному редактору, — признался Флетч. — Чтобы вновь получить работу.

— Он наверняка все напечатает! — воскликнула Энид.

— Нет, нет, — возразил Флетч. — В газете печатают далеко не все из того, что становится известно редакции. К примеру, Френк Джефф знает, где полиция покупает патрульные автомобили, но не дает команды писать об этом. Потому что эта информации не представляет интереса для широкой общественности. И превращение Тома во Франсину не касается никого, кроме Франсины.

Франсина зажгла стоящий у дивана торшер. Ее лицо расплылось в улыбке.

— Мы не ожидали, что вы окажетесь таким настойчивым, Флетч. Мексика, Нью-Йорк, Даллас, Джуно, снова Нью-Йорк. Целое путешествие.

— И мы не думали, что вы сможете заплатить за все эти перелеты, — чуть улыбнулась и Энид.

— На свои бы деньги не смог. Я… э… мне их одолжили.

Франсина поднялась, направилась с пустым бокалам к бару.

— Мы можем компенсировать ваши расходы.

— Нужды в этом нет.

— Франсина, дорогая, — Энид подняла бокал. — Мой бокал давно пуст.

Смеясь, Франсина подошла к Энид, потом к Флетчу и с их бокалами вернулась к бару.

— Между прочим, ошибка-то ваша, — Флетч положил ногу на ногу.

— Какая именно? — без всякого интереса спросила Франсина.

Флетч повернулся к Энид.

— Когда я пришел к вам домой, вы предложили мне деньги. Никогда не предлагайте репортеру деньги.

— Почему? — спросила Франсина, разливая по бокалам виски.

— Потому что он вцепится в вас мертвой хваткой и не отпустит, не докопавшись до истины.

Глава 39

— Томас Бредли не умер, — с этими словами Флетч вошел в кабинет Френка Джеффа. — Он живет в Нью-Йорке в другом обличье. И продолжает руководить «Уэгнолл-Фиппс». Он писал и подписывал документы, выдержки из которых я привел в своей статье. Я хочу, чтобы вы вновь взяли меня на работу.

Флетч появился в редакции «Ньюс-Трибюн» в пятницу, во второй половине дня. Его встретили радостными криками.

— А вот и Флетч. Воскрес из мертвых! Опять!

Кое-кто из репортеров даже не удостоил его и взглядом.

— Джейни, Френк у себя? — спросил Флетч секретаря главного редактора.

— Да, у себя, — кивнула та. — А тебе-то что?

— Пожалуйста, передай ему, что я должен сказать ему нечто очень важное.

— И что ты должен сказать ему?

— Это не для печати.

Флетчу пришлось ждать в приемной больше часа. Люди сновали мимо, заходили и выходили из кабинета Френка. Флетча они вроде бы не замечали. Лишь один пожилой репортер дружески кивнул ему.

— Привет, Флетч.

— Привет.

— С тобой все в порядке?

— Конечно. Цвету и пахну.

— Это хорошо.

Френк поднял голову, сурово глянул на вошедшего Флетча.

— Я поступаю великодушно, разрешив тебе прийти.

— Истинно так, — Флетч закрыл за собой дверь.

Френк посмотрел на часы.

— Пора немного и развлечься. Неделя практически закончилась. Ты принес материал для статьи?

Не спросив разрешения, Флетч сел в одно из кресел перед столом. Пока он говорил, Френк не произнес ни слова, слушая длинную историю о перелетах из одного конца страны в другой, о встречах с семейством Бредли, Энид, Робертой, Томом-младшим и их соседом, о том, как его приятель в прокуратуре выяснил, что в урне не человеческий прах, а зола от сожженного ковра, и по сведениям посольства Томас Бредли не умирал в Швейцарии, о беседе с Чарлзом и Мэри Блейн в Мексике, о встрече с Франсиной в Нью-Йорке, о результатах посещения Далласа и Джуно, о возвращении в Нью-Йорк.

Лицо Френка налилось кровью, когда Флетч рассказывал о последнем разговоре с Энид и Франсиной Бредли, о том, как они вдвоем сидели на диване, держась за руки, испуганные, но уверенные в своей правоте.

— Мой Бог, — выдохнул Френк. — Убийство без убийства. Это сенсационный материал, Флетч. Жаль только, что мы не сможем напечатать его.

— Рад это слышать. Я заверил Бредли, что мы не предадим гласности эту историю.

— «Мы»? Какие еще «мы»? Ты что, говоришь о себе, как о сотруднике «Ньюс-Трибюн»?

— Журналистское «мы», Френк. Я бы не стал писать эту статью, а вы не стали бы ее печатать. Так?

— Разумеется, нет, — Френк потер подбородок. — Без их разрешения.

— Они его не дадут.

— Естественно, не дадут. Бредли потеряют слишком много, если мы опубликуем этот материал. «Уэгнолл-Фиппс» развалится, как карточный домик. Происшедшее — личное дело Тома Бредли… вернее, уже Франсины Бредли. И никого другого не касается. Каждый человек имеет право жить, как ему этого хочется.

Взгляд Френка Джеффа задержался на Флетче. Флетч ясно видел, что искушение очень велико. Главному редактору хотелось дать эту статью. Но видел Флетч и другое: Френк Джефф уважал право на личную жизнь. Любого человека. Будь то Том — Франсина Бредли, он сам или Клара Сноу.

А потому Флетч улыбнулся своему главному редактору. Мгновение спустя заулыбался и Френк.

— Потрясающая история.

Он уселся поудобнее.

— Ты вломился в дом Бредли. Правильно я тебя понял?

— Никуда я не вламывался. Дверь к плавательному бассейну оставили открытой.

— Ты вошел в чужой дом без разрешения. Бредли не подадут на тебя в суд?

— Я же украл не человеческий прах, а золу от ковра.

— А с чего ты взял, что в урне совсем не прах Томаса Бредли?

— Уверенности у меня не было. Но я на это надеялся. А что еще мне оставалось? Я же действительно видел служебные записки, датированные апрелем и подписанные инициалами «Ти-би». И потом, Энид Бредли слишком быстро предложила мне деньги.

— Это лучший способ разбудить любопытство хорошего репортера, — улыбнулся Френк. — Или вконец испортить плохого.

— Честно говоря, Френк, полной уверенности у меня не было до прошлого вечера. И лишь когда Франсина, в своей квартире, предложила мне полугодовое жалование ради того, чтобы я от них отстал, я решил идти напролом.

— То есть ты и тогда не догадывался, что к чему?

— Откуда? Я видел перед собой женщину средних лет, действительно женщину, Френк, с грудями, а исчез-то мужчина, отец двоих детей…

— Ох уж эта наивность молодых.

— Как будто вы сталкивались с чем-то подобным?

Френк улыбнулся и мотнул головой в сторону отдела новостей.

— Там работает парень, которого когда-то звали Элизабет.

— Вы шутите!

— Отнюдь. Ты его отлично знаешь. Современная наука творит чудеса.

Флетч покачал головой.

— Век живи, век учись.

— Если б не индивидуальные отличия каждого человека, о чем бы мы могли писать, Флетч? — Френк положил руки на стол, наклонился вперед. — Между прочем, а чем можно подтвердить твой рассказ? Не похоже, конечно, что б ты все выдумал, но…

— Позвоните Энид Бредли. Мы вместе прилетели вчера вечером. Мы теперь друзья. Можете позвонить Франсине Бредли в Нью-Йорк.

— Я позвоню, — кивнул Френк. — Обязательно позвоню.

— Френк, так я снова работаю?

— Конечно. С понедельника.

— А мои расходы? Я крепко потратился, Френк. Вы компенсируете мне расходы?

— Невозможно.

— Но почему?

— Нет статьи.

— Какой такой статьи?

— С какой стати мы должны оплачивать расходы на подготовку статьи, которую мы не можем напечатать?

— По меньшей мере, вы собираетесь выплатить мне жалование за последние две недели?

— Нет.

— Нет?

— Факт остается фактом, Флетч: ты напортачил. Когда от тебя потребовалось подтвердить достоверность информации, содержащейся в написанной тобой статье, ты не смог этого сделать.

— Но я ее подтвердил.

— Через две недели после публикации. И мы не можем представить на суд читателя эти доказательства. Газете причинен немалый ущерб. Так что скажи спасибо, что тебя вновь взяли на работу.

Флетч уже стоял у стола.

— Вы хотите сказать, Френк Джефф, что я не мог опубликовать эту паршивую, в двенадцать абзацев статью для финансовой страницы «Ньюс-Трибюн» о паршивой, никому не известной компании, предварительно не выяснив, что председатель совета директоров этой компании изменил свой пол?

— Да, — кивнул Френк. — Именно это я и хотел сказать.

— Знаете, как мне хочется вас назвать, Френк?

— Дай подумать. На ум приходит несколько слов из четырех букв.[23]

— Черт побери, Френк.

— В понедельник жду тебя на работе. И далее приводи в статьях только те факты, которые можешь доказать.

— Что б вам пусто было, Френк Джефф.

— Хорошего тебе настроения, Флетч.

Флетч сел за свой стол, и в отделе городских новостей повисла напряженная тишина. Кто-то положил на стол листок с надписью «Попутного ветра».

Флетч смял листок и бросил его в корзинку для мусора. Затем улыбнулся сидящим за другими столами репортерам.

Первым не выдержал Эл.

— Наконец-то решил забрать вещички, Флетч.

— Нет. Мне это ни к чему.

— Тогда зачем ты пришел?

— Чтобы убедиться, что мой стол на месте. В понедельник он мне потребуется.

В отделе городских новостей стало тише, чем в могиле. Замолчал даже радиоприемник, настроенный на полицейскую частоту.

— Ты хочешь сказать, что Френк снова взял тебя на работу? — вопрос, готовый сорваться с языка каждого, задал Рэндолл, репортер, ведущий церковную страничку.

— Именно так. Ты абсолютно прав.

От изумления у всех пропал дар речи. Им осталось разве что переглядываться.

— Увидимся в понедельник, — Флетч поднялся. — Желаю вам хорошего отдыха на уик-энд.

Он направился к выходу. Оглянулся. Редакторы и репортеры потянулись к кабинету Френка. Среди них и Клара Сноу.

Флетч понимал, что заставило их сорваться с места. Отнюдь не желание выразить главному редактору свое возмущение его решением вновь взять на работу Флетча. Нет, они хотели знать, какую же историю рассказал ему Флетч.

Впрочем, Флетч не сомневался в том, что от Френка они ничего не добьются. Смеясь, он вышел за дверь.

Глава 40

Флетч стоял под душем, когда ему показалось, что в дверь позвонили. Впрочем, открывать он не собирался. Но мгновение спустя в дверь забарабанили кулаками, достаточно громко, чтобы разбудить спящего в горящем доме.

Обернув бедра полотенцем, он босиком пошлепал к двери.

В коридоре стояли двое мужчин. Один — небольшого росточка, хорошо одетый, со злыми, блестящими глазками. Второй — куда крупнее, одетый так себе, но с такими же злыми, блестящими глазами.

— Вы ошиблись квартирой, — заметил Флетч.

— Ирвин Морис Флетчер?

— Вроде бы, — тут Флетчер вспомнил, что уже видел этого верзилу. Совсем недавно. В подъезде. Тот наблюдал, как Флетч достает из ящика газеты, а затем поднялся с Флетчем в кабине лифта. Флетч тогда еще подумал, что похож он на многоопытного циркового борца, и интервью с ним могло бы заинтересовать читателя.

Теперь же у него возникло прямо противоположное желание: избежать этого интервью.

— Я — Джеймс Сейнт Эстис Крэндолл, — представился низкорослый.

— Эстис?

— У тебя есть то, что принадлежит мне.

— Правда? — как танки, мужчины поперли вперед. Флетч, вооруженный лишь одним полотенцем, отступил перед танками.

— О, да. В некотором роде.

— Что значит, «в некотором роде»? — спросил низкорослый.

Верзила закрыл за собой дверь. Флетч поплотнее завязал полотенце.

— Могу я удостовериться, что вы Джеймс Сейнт Эстис Крэндолл?

— Естественно, — кивнул низкорослый. — Нет проблем.

Он достал из бумажника водительское удостоверение и протянул Флетчу.

Тот долго смотрел на удостоверение.

— В чем дело? — не выдержал низкорослый.

— Я уверен, что это всего лишь бюрократическая ошибка, но в вашем удостоверении написано, что выдано оно Джеймсу Релли.

Низкорослый вырвал удостоверение из рук Флетча, засунул в бумажник, даже не глянув на него, вытащил другое.

— Ara! — Флетч кивнул, внимательно изучив второй документ. — Вы же и Джеймс Сейнт Э. Крэндолл? Сомнений быть не может. Фотографии идентичны, — он вернул удостоверение. — Наверное, хорошо быть единым в двух лицах. Всегда можно почесать себе спину.

— Хватит, — рявкнул низкорослый. — Мне нужен мой бумажник.

— Конечно, конечно, — он попятился в гостиную. Верзила тут же последовал за ним, на расстоянии вытянутой руки. — Я как раз думал, а какое вознаграждение вы положите мне за находку?

— За что?

— За то, что я нашел ваш бумажник и возвратил его вам.

— Ничего ты мне не возвратил. Мне пришлось прийти за бумажником самому.

— Я дал объявления, — возразил Флетч. — В двух газетах.

— Какие объявления? Не видел я никаких объявлений.

— Тогда как же вы меня нашли?

— С помощью полиции Сан-Франциско. Тебя сдал управляющий какого-то отеля, откуда ты удрал с моими деньгами. Мне даже показали твою фотографию в газете. Кажется, тебя поймали, когда ты хотел столкнуть с моста какую-то старуху. Они показали мне фотографию и сказали: «Вот он». Твою фотографию, будь уверен.

— О, Господи.

Лицо низкорослого побагровело.

— Я должен ждать всю неделю? Гони бумажник!

— Без вознаграждения?

— Не болтай ерунды!

— Не такая уж это и ерунда, — широкие плечи верзилы полностью скрывали входную дверь. — Я бы хотел получить три тысячи девятьсот восемьдесят два доллара.

— А ты не хочешь, чтобы с тебя содрали кожу? — низкорослый ткнул пальцем в грудь Флетчу. — Узкими полосками?

— Этой суммы у меня не хватает.

Глаза низкорослого вылезли из орбит.

— Не хватает?

— Я их потратил.

— Как ты посмел тратить мои деньги? Сукин ты сын.

— Так уж получилось. Пришлось потратиться.

Низкорослый сжал кулаки, по его телу пробежала дрожь, но он сумел совладать с нервами.

— Послушай, парень, эти деньги — моя ставка. Ты понимаешь, что это значит?

— Нет. Никогда не увлекался азартными играми.

— Я их поставил. Понимаешь? Поставил. Именно их. Мне они нужны целиком. Нетронутые. Иначе проку не будет никакого.

Флетч вздохнул.

— Тяжелое дело.

— Я потерял эти деньги, — пожаловался низкорослый. — Где-то на улице. А другие я поставить не могу. За последние две недели я лишился из-за тебя целого состояния.

— Неужели?

— Двухсот, может, трехсот тысяч долларов.

— Как жаль.

— Верни мне их. В тех же купюрах!

Флетч повернулся к ним боком, чтобы при необходимости ударить с разворота.

— Я верну вам все деньги, за исключением трех тысяч девятисот восьмидесяти двух долларов.

— Какое ты имел право тратить мои деньги?

— Никакого, — честно признал Флетч.

Низкорослый ударил Флетча в плечо. Верзила не шевельнулся. От него тянуло чесночным запахом.

— Ты мне их отдашь! До последнего цента! А не то Лестер поиграет твоей головой в баскетбол.

— Лестер, — Флетч посмотрел на верзилу, — этот может, — затем повернулся к низкорослому. — Думаю, деньги я вам достану. Но на это уйдет какое-то время.

Низкорослый плюхнулся в кресло.

— Мы даем тебе час.

— Энид? — Флетч говорил, повернувшись к незванным гостям спиной, но я тут его настиг запах чеснока. — Это Флетч.

— Привет, Флетч. Как вам смена часовых поясов. Наверное, чувствуете себя, как теннисный мяч на корте Уимблдона?

— Да нет, уже пришел в себя.

— Мне звонил ваш главный редактор, Френк Джефф. Я рассказала ему все, разумеется, конфиденциально.

— Спасибо, Энид. Послушайте, вы помните, я говорил вам, что мне пришлось занять денег, чтобы оплатить все эти перелеты?

— Да.

— Так вот, бандиты, у которых я их занял… — от резкого удара в правый бок у него перехватило дыхание. — Я хотел сказать, философы, у которых я их взял, требуют вернуть деньги, и немедленно.

— Флетч, вы обращались за деньгами к ростовщикам. О, милый. Что же вы нам не сказали.

— Говорю теперь.

— Сколько?

— Три тысячи девятьсот восемьдесят два доллара в новеньких тысячедолларовых банкнотах. И очень спешно.

— Я постараюсь приехать, как можно быстрее. Какой адрес?

Флетч продиктовал адрес.

— Энид, это не шантаж, — добавил он.

— Я это знаю, Флетч. Ждите меня.

Положив трубку и потирая бок, Флетч повернулся к мужчинам.

— Могу я одеться?

— Нет смысла портить одежду, — ответил верзила. — Она же будет вся в крови.

— Правильно, — кивнул низкорослый. — Пусть одежда останется чистой, чтобы ею кто-нибудь воспользовался. А желающих найдет Армия спасения.[24]

Они ждали больше час. Верзила стоял, а Флетч так и сидел на диване.

Лестера, похоже, зачаровывали уши Флетча. Он не отрывал от них взгляда. Всякий раз, когда Флетч смотрел на него, Лестер ухмылялся, ясно давая понять, что уши Флетча представляют для него особый интерес. Очевидно, в прошлом кто-то выместил злобу на ушах Лестера. На обоих виднелись шрамы: уши Лестера рвали зубами.

Чтобы отвлечься, Флетч начал разбирать лежащую на кофейном столике почту. Среди счетов он обнаружил письмо из мэрии. Вскрыв конверт, Флетч прочитал: