Глава 5

— Ну, хорошо, — обратился Флетч к секретарю, что сидела за столом между дверьми с табличками «НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ» и «СЛЕДСТВЕННЫЙ ОТДЕЛ». — Я поговорю с тем, кто ведет расследование.

Женщина в легкой желтой блузе глянула на него так, словно он свалился с Луны. В вестибюле еще толпились киношники с телевизионщиками.

— Вас вызывали?

— Нет, но я готов рассказать все, что знаю.

Дверь следственного отдела открылась, и из нее вышел Дэн Бакли, судя по внешнему виду, выжатый, как лимон. Журналисты тут же устремились к нему. Даже без улыбки, лицо его источало дружелюбие.

Низкорослый репортер сурово глянул на Флетча и нарочито встал между ним и Бакли.

— Вы собираетесь показать эту пленку по телевидению? — последовал первый вопрос.

— Нет, нет, — покачал головой Бакли. — Все отенятые материалы мы передали полиции. Мы будем всеми силами помогать следствию. Такая трагедия.

Женщина средних лет с пышными каштановыми волосами вышла следом за Бакли. Форма сидела на ней, как влитая. Полицейская бляха покоилась на левой груди. В руке она держала несколько листков с отпечатанным текстом. Она хотела что-то сказать секретарю, но Флетч опередил ее.

— Я — следующий.

И прочитал в ее взгляде, что и она подумала: «Не свалился ли он с Луны?»

— Флетчер, — представился он. Женщина просмотрела листок, лежащий сверху, второй, третий.

— Дорогой, в списке вы последний.

Флетч широко улыбнулся.

— Держу пари, вы мечтали дойти до конца списка. Улыбнулась и женщина.

— Заходите.

— Я — начальник бюро детективов, Роз Начман, — представилась она, проходя за стол.

Флетч закрыл за собой дверь.

Усаживаясь, она заглянула в окошечко кассетного магнитофона, чтобы посмотреть, много ли осталось пленки.

— Садитесь, садитесь.

Флетч не заставил просить себя дважды.

— Почему бы мне просто не сделать заявление? Это сэкономит нам массу времени. А вам не придется задавать лишних вопросов.

Она пожала плечами.

— Валяйте, — и одновременно нажала кнопки «Пуск» и «Запись».

— Меня зовут Ай-эм Флетчер…

Начальник бюро детективов Роз Начман поочередно оглядела мокасины Флетча, его ноги, шорты, тенниску, руки, плечи, шею, лицо. Улыбка ее являла собой ангельское терпение. Она готовилась услышать длинную сказку про добрых волшебниц и злых колдуний.

— Я прибыл на съемочную площадку фильма «Безумие летней ночи» в Бонита-Бич пять минут четвертого. У въездных ворот показал охраннику удостоверение, выданное мне «Глоубел кейбл ньюс». Охранник предупредил меня, что запись закончится около четырех часов. Он направил меня в павильон с баром. Сказал, что после окончания записи телевизионщики планируют небольшой банкет для прессы.

Я сразу пошел к павильону. Там был лишь один человек — женщина, как потом выяснилось, жена убитого. Мардж Питерман. Она смотрела по монитору запись программы. Я мог видеть, хоть и не очень отчетливо, площадку, на которой шла съемка «Шоу Дэна Бакли». Я мог видеть и экран монитора. Но не смотрел ни на площадку, ни на экран. В баре я налил себе бокал апельсинового сока. О происшедшем я узнал лишь по вскрику Мардж: «Что случилось со Стивом?»

Я подошел к монитору и увидел, что этот Питерман сидит в странной позе. И стоял за спиной миссис Питерман. И увидел струйку крови, текущую из уголка рта Питермана. Часы показывали двадцать три минуты четвертого.

Я увел миссис Питерман из павильона. Усадил ее на стул в дальнем конце автостоянки, принес кофе, посидел с ней до трех пятидесяти трех, пока не подошли другие люди, в том числе и Дэн Бакли. Они сообщили Мардж о случившемся и взяли на себя дальнейшую заботу о ней.

Конец заявления.

— Вы — репортер, — промурлыкала Роз Начман. — Четкость, сжатость, ничего лишнего. Точное время. Жаль, что вы не упомянули привидение, которое на ваших глазах пересекло съемочную площадку, по ходу вонзив нож в шею Питермана.

— Что?

— А теперь мистер Флетчер, несмотря на ваше подробное, и, я не сомневаюсь, полностью соответствующее действительности заявление, вы позволите задать вам несколько вопросов?

— Разумеется.

— Вот и хорошо. Время вы указали точно?

— Я — репортер. Если что-то происходит, я первым делом смотрю на часы.

— Зачем вы приехали на съемочную площадку?

— Повидаться с Мокси Муни.

— По заданию редакции?

— В последнее время задания я задаю себе сам.

— По вашему внешнему виду не скажешь, что вы — главный редактор.

— Главный редактор — это недосягаемая вершина. С ним никогда не сравняться ни выдающимся спортсменам, ни руководителям государств, ни репортерам, ни начальникам бюро детективов…

— Вы сказали, что кроме вас и миссис Питерман в павильоне никого не было. Даже бармена?

— Увы. Мы были одни.

— Миссис Питерман знала о вашем присутствии?

— Боюсь, что нет. Я был босиком. Меня предупредили, что шуметь во время съемки нельзя. Она же неотрывно смотрела на экран…

— Если она не знала о том, что вы рядом, к кому она обращалась, говоря: «Что случилось со Стивом?» — или что-то еще.

— Она сказала: «Что случилось со Стивом?» — стоял на своем Флетч.

— Извините. Я привыкла иметь дело с… не столь профессиональными свидетелями.

— Я думаю, миссис Питерман говорила сама с собой. По тону я понял, что она испугана, встревожена. Потому и подошел, чтобы посмотреть, что тому причина.

— Ранее вы никогда не видели Марджори Питерман?

— Никогда.

— Что она говорила, пока вы уводили ее из павильона, приносили ей кофе, сидели с ней?

— Практически, ничего. Разве что спрашивала: «Почему никто не придет и не скажет мне, что же произошло?» Нет, она сказала, что хочет поехать со Стивом в машине «скорой помощи».

— То есть она знала, что ее муж ранен?

Флетч помялся.

— Полагаю, в сердце своем она знала, что он мертв. На экране монитора он выглядел мертвым.

— Она что-нибудь говорила, из чего напрашивался вывод, что она знает о насильственной смерти ее мужа? О том, что его убили?

Флетч задумался.

— Нет, не думаю. Вы уже слышали все, что она сказала.

— Не думаете?

— Знаю. Я знаю, что больше она ничего не говорила, Флетч закинул ногу на ногу, мокасин чуть не слетел на пол. — За исключением того, что назвала мне свои имя и фамилию. Мардж Питерман.

— Отвечая на вопрос?

— Я спросил, жена ли она Питермана.

— Вы видели практически то же, что и Марджори Питерман, мистер Флетчер. Какие мысли возникли у вас в тот миг?

— Я старался понять, что с ним стряслось. Подумал о внутреннем кровотечении. Искал объяснение льющейся изо рта крови.

— То есть об убийстве вы не думали?

— Нет, конечно. Этого сукиного сына снимали на пленку. Выстрела я не слышал. Да мог ли я подумать о том, что кто-то решится всадить нож с спину человека при трех направленных на него включенных камерах?

— Логично, мистер Флетчер. Потому-то мы и сидим сейчас в этом кабинете. Итак, вы никогда не видели Марджори Питерман. А Стивена Питермана вы знали?

— Ага, — Флетч почувствовал, что краснеет. — Вы спрашиваете об этом, потому что я назвал этого сукиного сына сукиным сыном?

— Да, — кивнула Начман. — Из этого следует, что вы составили определенное мнение об убитом, зная его лично.

— Мы действительно встречались.

— Где? Когда? — она улыбнулась. — Вы же большой поклонник конкретики, господин репортер.

— Примерно девять месяцев тому назад он провел три дня — пятницу плюс уик-энд — в моем доме в Италии. В Канья.

— Италии? Вы итальянец?

— Я — гражданин Соединенных Штатов. По возрасту уже могу голосовать.

— Эти шорты вы купили в Италии?

Флетч посмотрел на свои шорты, вытащил руки из карманов.

— В них удобные карманы. Можно носить книги, блокноты, сэндвичи…

— Или нож, — добавила Роз Начман. — В одежде, которую обычно носят киношники, не спрячешь и вульгарной мыслишки. Так вы расскажете мне, почему Питерман навестил вас в Италии?

— Конечно.

— Но сначала скажите, почему у вас в Италии дом? Я хочу сказать, что вы — молодой, пробивающий себе путь репортер, пусть и, осознающий, что краткость — сестра таланта… Канья — на итальянской Ривьере, так?

— У меня завелись лишние деньги.

— Как хорошо родиться богатым.

— Наверное, хорошо, — согласился Флетч. — Мне, правда, не довелось.

Она ждала продолжения, но Флетч предпочел промолчать.[5]

— А теперь я хотела бы знать, почему Питерман навестил вас в вашем итальянском дворце.

— Он путешествовал с Мокси Муни. Она участвовала в рекламной компании, проводимой в Европе. И заехала ко мне. На мою маленькую виллу. Он ее сопровождал.

Ее брови приподнялись.

— Да? Так вы и раньше знали Мокси Муни?

— Я знаю ее всю жизнь. Мы вместе учились в школе.

— Ничего себе, никому неизвестный репортер, — Начман покачала головой, — развлекает кинозвезд и их менеджеров в своем итальянском поместье. Обязательно расскажу о вас местным журналистам. У них нет денег даже на то, чтобы ходить в кино два раза в неделю. Наверное, вы лучше их умеете составлять предложения.

— Не делайте этого. Они и так меня не любят.

— Вернемся к тому уик-энду на вашей «маленькой вилле» в Италии. Кто с кем спал?

— Что за нескромный вопрос?

— Тем не менее, отвечать вам придется. Мокси Муни и Стив Питерман сожительствовали?

— Нет.

— Вы, похоже, намерены отвечать только на конкретные вопросы?

— Разумеется.

— Вы и мисс Муни спали вместе?

— Конечно.

— Что значит, «конечно»? Вы с мисс Муни — любовники?

— Время от времени.

— Время от времени, — повторила Роз Начман, уперлась локтем в стол, обхватила пальцами подбородок. Затем тряхнула головой. — Полагаю, без ваших объяснений не обойтись.

— Не знаю, удастся ли мне.

— А вы попробуйте. Вдруг я все и пойму.

— Видите ли, — Флетч уставился в потолок, — когда мы встречаемся с Мокси, мы прикидываемся, что видим друг другу впервые. Притворяемся, что встретились первый раз.

Роз нахмурилась.

— Нет, я не вижу.

— Что ж тут поделаешь.

— Давайте попробуем еще раз.

— Все очень просто, — Флетч подарил потолку еще один взгляд. — Мы знакомы с давних пор. Можно сказать, любим друг друга. Но каждый раз при встрече мы делаем вид, что никогда ранее не встречались. Между прочим, так оно и есть. Мы действительно никогда ранее не встречались. Потому что люди сегодня совсем не те, что были вчера или днем раньше. Перемены в человеке происходят непрерывно. Новые мысли, новые впечатления. Встречая его, нельзя утверждать, что он или она были теми же на прошлой неделе. Это не так. Таковы реалии бытия.

— Понятно, — Роз Начман смерила его взглядом. — А потом вы прыгаете в постель?

— Именно так, — Флетч опустил глаза.

— Если вам хорошо друг с другом, почему вы не живете вместе?

— О, нет, — Флетч бросил взгляд на магнитофон. — Возможно, мы этого не вытерпим. Каждодневного общения.

— Потому что вы оба слишком красивы, — предположила Начман, — Внешне.

— Нет, нет. Вот Мокси — самое прекрасное существо, какое когда-либо ело хрустящий картофель.

— А она-таки его ела?

— Раз или два. Когда могла добраться до него.

— Непохоже, что она когда-нибудь брала его в рот.

— Все гораздо сложнее. Возможно, дело в том, что мы оба играем в одинаковые игры, а потому зрители из нас никудышные.

— Игры, — Начман взяла карандаш, повертела его в руке. — Хотела бы я знать, что все это значит.

— Почему у меня такое ощущение, будто я попал в кабинет классного наставника?

— Заявление, с которого началась наша беседа, мистер Флетчер, на первый взгляд, вроде бы полностью соответствует действительности, — Начман ткнула карандашом в магнитофон. — И в то же время это чистая ложь.

— Я лжец?

— Не удивительно, что вы столь богаты и можете позволить себе виллу на итальянской Ривьере.

— Заявившись в Бонита-Бич, вы прикинулись репортером, который хочет взять интервью у мисс Муни. Вы не пожелали добровольно признаться в том, что ранее знали убитого и мисс Муни… причем последнюю более чем близко. Все это элементы игры, которую вы сейчас ведете?

— Все эти, полученные от меня, сведения не имеют никакого отношения к происшедшему. Я никого не убивал.

— Надеюсь, вы не станете возражать, если решающее слово останется за органами охраны правопорядка?

— Конечно, стану. Я лишь хотел сказать, что и Мардж Питерман не убивала его. Я был рядом с ней, когда Питермана убили.

— Дело в том, мистер Флетчер, что ни один из опрошенных мною свидетелей не видел ни вас, ни Мардж Питерман в промежутке от нескольких минут четвертого до четырех часов.

— Что вы хотите этим сказать?

— А я не встречала репортера, который располагал бы средствами для покупки дома на итальянской Ривьере.

— Я хорошо пишу, — заступился за себя Флетч.

— Мисс Муни ожидала вас сегодня?

— Да.

— А в какую игру играет она?

— Ни во что она не играет. А ваши попытки психоанализа…

— Давайте продолжим, — оборвала его Начман, уткнулась в свои записи.

— По крайней мере, я отвечаю на ваши вопросы.

Начман зыркнула на него.

— Вы знаете, к чему бы привело обратное?

— Конечно, — улыбнулся Флетч. — Меня бы оставили на второй год.

— Какое впечатление сложилось у вас о Стивене Питермане после того, как он провел уик-энд в вашем доме?

— Вас интересует мое мнение?

— У меня такое ощущение, что оно у вас есть.

— Вы правы.

— Поделитесь со мной.

— Он был сукиным сыном.

— Почему вы так называете его?

— Потому что вы поинтересовались моим мнением.

— Чем же не угодил вам Стивен Питерман?

— Говнюк он. Понимаете, мой дом на самом берегу. Буквально у кромки пляжа.

— По-моему, вы отклоняетесь от темы.

— Люди ходят по дому в купальниках. Во внутреннем дворике подают ужин. Спагетти, рыба, немного вина. Легкая музыка.

— Вы хотите сказать, что Питерман не вписывался в компанию.

— Всегда в костюме-тройке. Всегда при галстуке. Не ходил на пляж, чтобы песок не попал в его туфли от Гаччи.

— Недостойное поведение.

— Постоянно на телефоне. Звонил в Рим, Женеву, Париж, Лондон, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Буэнос-Айрес. Я знаю. Телефонный счет прислали мне. Дешевле приглашать на уик-энд все французское правительство.

— Понятно. Безответственный гость.

— Каждый вечер он настаивал, чтобы все одевались и тащились в самые дорогие рестораны, ночные клубы, казино.

— И вы платили?

— Когда приносили счет, он всякий раз висел на телефоне.

— Понятно.

— Более того, увидев Мокси, он начинал досаждать ей пунктами контрактов, изменением в распорядке последующих дней, сыпал фамилиями людей, с которыми она должна встретиться через две недели в Берлине, Брюсселе, еще Бог знает где. Ни на минуту не оставлял ее в покое. А она приехала ко мне, чтобы отдохнуть.

— И поиграть с вами в игры. Вы оба избегали его?

— Старались. Но получалось у нас далеко не всегда.

— Вы играли с ним в прятки?

— Да.

— Марджори Питерман в тот уик-энд с ним не было. Так?

— Так.

— А где она была?

Флетч пожал плечами.

— Дома, доила корову. Может, занималась чем-то еще.

— Я повторяю вопрос: до сегодняшнего дня вы никогда не видели Марджори Питерман и не разговаривали с ней?

— Правильно. Нет. Никогда.

— Вы знали убитого, Стивена Питермана, и признаете, что недолюбливали его?

— Я бы не стал убивать человека из-за счета за телефон. Скорее, я бы не оплатил его и перебрался бы в Испанию.

— И у вас сложные — то любовь, то ненависть — отношения с Мокси Муни?

Флетч посмотрел на нее из-под полуопущенных век.

— На вашем месте я бы не придавал этому особого значения.

Роз Начман ответила долгим взглядом.

— Откровенно говоря, мистер Флетчер, мне представляется, что вы и мисс Муни способны на все… вместе, — она глянула на магнитофон, на список свидетелей. — Ладно, мистер Флетчер. Полагаю, мне нет нужды говорить вам, что вы не должны покидать территорию округа Форт Майерс.

— Нет, об этом вы могли бы и не говорить.

Роз Начман выключила магнитофон.

Глава 6

Вымокнув до нитки под проливным дождем, Флетч замер на верхней ступеньке лестницы, ведущей на крытую веранду, узрев знаменитый профиль Фредерика Муни.

Он в одиночестве сидел за длинным столом, спиной к ревущему, в белых бурунах, Мексиканскому заливу. Кроме него на веранде небольшого кафе в Бонита-Бич никого не было. На столе перед ним стояла ополовиненная литровая бутылка. В руке он держал наполовину выпитый стакан.

Флетч прошел к стойке бара.

— Пиво.

— Предпочитаете какой-нибудь сорт? — спросил бармен, похоже, отставной военный.

— Мне без разницы. Лишь бы холодное.

Бармен достал из холодильника банку и поставил на стойку.

— Льет, как из ведра.

— Это точно, — Флетч открыл банку. — Давно появился у вас мистер Муни?

— Приехали за ним?

— Да.

— Пару часов.

— Много он выпил?

— Не знаю.

Флетч глотнул пива.

— Вы и не знаете?

— Он пьет из своей бутылки. Принес ее с собой. Коньяк «Фундадор», пять звездочек. У меня такого нет.

У ног Фредерика Муни стояла на полу дорожная сумка.

— И вы разрешаете приходить со своей выпивкой?

— Нет. Но он дает хорошие чаевые. И щедро расплатился за пустой стакан. Раз я в не в накладе, так чего жаловаться. В конце концов, он — Фредерик Муни.

С северо-запада до веранды докатился раскат грома. Порыв ветра обдал Муни брызгами дождя.

— Он приходит сюда каждый день?

— Нет. Я думаю, что он поочередно посещает все пивные заведения на берегу.

— И в каком он был состоянии, когда вы ссудили ему стакан?

— Пить он начал еще где-то. Ему потребовалось десять минут, чтобы подняться по лестнице. Потом мне пришлось усадить его за стол и принести снизу сумку. Подумать только, такой талантливый, знаменитый, и… — бармен открыл банку пива и себе. — Вы тоже актер?

— Да, — кивнул Флетч. — В данный момент.

— Я хочу сказать, вы из команды, что делает этот фильм, и пришли за мистером Муни. В каких фильмах вы снимались?

— «Солнце юга». Видели?

— С Элизабет Тейлор?

— Нет. С Мод Адамс.

— О, да. Помню.

— Он с кем-нибудь говорит? — Флетч кивнул в сторону Муни.

— Да, дружелюбие из него так и прет. Говорит с кем угодно. Обычно вокруг него роятся старушки. Да и молодежь тоже. Он читает стихи. Иногда громко.

— Способствует притоку клиентов?

— Это точно.

— Ходячая достопримечательность.

— Казалось бы, он должен жить на Ривьере. Суперзвезда. Он очень одинок.

— На Ривьере живут совсем не те, кому положено.

Флетч направился к столу, за которым сидел Муни. Тот даже не поднял головы. На севере сверкнула молния.

— Ваша дочь послала меня за вами, мистер Муни.

Муни по-прежнему не обращал на него ни малейшего внимания. Дыхание частое, неровное. Волосы и рубашка намокли от брызг.

Внезапно он заговорил негромким, но хорошо поставленным голосом.

— Нет, нет, нет, нет, — он посмотрел на Флетча. — Пойдем скорей в тюрьму. Вдвоем споем мы, как птицы в клетке. Когда попросишь ты моего благословления, я опущусь на колени и буду молить тебя о прощении.

Флетч сел за стол.

— Мы будем жить…

Муни продолжал декламировать, протянув руку к грозовому небу, обратив к нему лицо. Безумный взгляд его скользнул по Флетчу. Казалось, Муни сошел с ума.

В ужасе Флетч приложился к банке с пивом. По спине его пробежал холодок.

— Дело, в том… — Флетчу пришлось откашляться. — Я видел вас в «Короле Лире». Однажды. В Чикаго. Еще студентом. Не так уж и давно.

Муни скорчил гримасу.

— Только однажды?

— Да. Мне пришлось продать портативный радиоприемник, чтобы купить билет.

— Лир, — изрек Муни. — Роль, которую, по словам Чарльза Лэмба, нельзя сыграть.

Флетч поднял банку с пивом.

— За Чарльза Лэмба.

Руку, потянувшуюся за стаканом с коньяком, била дрожь.

— За Чарльза Лэмба.

Они выпили.

— Вы — актер? — спросил Муни.

— Нет.

— Что? — переспросил Муни. — Никогда не играли?

— У нас тут происшествие, — переменил тему Флетч. — На съемочной площадке. Человека зарезали.

Глаза Муни наполовину закрылись. Вновь он задышал часто, неровно.

— Убили, — добавил Флетч.

Муни откинулся на спинку стула. Оглядел стойку бара, крышу веранды, стену дождя. Глаза у него были огромные, с расширившимися зрачками, каждый вроде бы жил своей, независимой от другого жизнью. В одном отражались грусть и печаль, во втором — работа мысли. Пристально всматриваясь в его лицо, Флетч думал, как могло случится, что один глаз расположен у Муни ниже другого. То ли эта особенность — фирменный актерский прием, то ли — недогляд природы, присущий Муни от рождения.

— Не оскорбляй меня, — Муни еще не вышел из роли короля Лира.

— Вы меня слышите? Убили человека.

— Надеюсь, с Мерилин все в порядке?

— С Мерилин? Да. Но она сидела рядом с убитым.

— Кого убили?

— Стивена Питермана.

Муни нахмурился. Запустил пятерню в седые, курчавые волосы.

— Менеджера вашей дочери, продюсера.

Муни кивнул.

— Они записывали «Шоу Дэна Бакли». На съемочной площадке «Безумия летней ночи».

— Не пьеса в пьесе, — прокомментировал Муни, — но сцена на сцене.

— Именно на сцене, потому что происходило все в присутствии репортеров, с видеокамерами и фотоаппаратами.

— Но без зрителей.

— Их, действительно, не было.

— Каким отстраненным становится наше искусство. Мы уже играем не для людей, а для бездушного железа. Камеры. Аппараты. Питеркин?

— Питерман. Стивен Питерман.

— Питермана, значит, снимали, — Мунн осушил стакан. Трясущейся рукой потянулся к бутылке. — Так?

— Дело в том, что Мокси нас ждет.

— Мы только выпьем вместе, вы и я. Поговорим, кто там был, кого не было. Налейте себе чего-нибудь.

— У меня все есть.

Взгляд Муни с трудом сфокусировался на банке пива.

— Действительно, есть.

Он налил себе никак не меньше трех унций коньяку[6].

— Так кто этот Питербан? Полагаете, большая потеря для общества?

Флетч пожал плечами.

— Менеджер Мокси. Продюсер этого фильма.

— И как он умер?

— Его убили ударом ножа в спину.

Муни рассмеялся.

— Типично киношное убийство.

— Боюсь, ваша дочь прежде всего подпадет под подозрение.

— Мерилин?

— Да.

— Такое вполне возможно, — Муни раздумчиво смотрел на струи дождя.

Флетч замялся. Когда гений переходит черту, отделяющую трезвого от пьяного? Сидит ли он сейчас на веранде или полагает себя на сцене, в роли короля Лира? Думает о Корделии или о Мокси?

— Возможно, что?

— Убийство, — взгляд Муни вернулся к Флетчу. — Мерилин могла и убить.

Вновь Флетч почувствовал на спине холодок. А Муни уже уставился в стол.

— Она уже это делала.

— Делала… — У Флетча перехватило дыхание. Трижды волна накатила на берег, прежде чем к нему вернулся дар речи. — О чем вы говорите?

— Тот инцидент в школе, — ответил Муни. — Когда Мерилин было лет тринадцать, четырнадцать. В тот год ее любимый папочка решил посередине семестра перевести ее в школу в Англии. Кажется, в ноябре. Разумеется, никто понятия не имел, что предшествовало этому внезапному переводу. Я говорил, что мне хочется, чтобы моя дочь была рядом со мной. Но в тот год в Англии я не появлялся.

— Я знаю, что она провела год или два в Англии, — кивнул Флетч.

— Но вы не знаете, почему, — голос Муни звучал устало. Действительно, кому охота вспоминать дела давно минувших дней. — В частной школе, которую она посещала, ее педагог по курсу драмы… может, я смогу вспомнить его фамилию… — он отпил из стакана. — …Не могу. Да это и неважно. Бедняга. Его нашли лежащим головой в школьном пруду. Ноги остались на берегу. Кто-то ударил его булыжником. Он потерял сознание и грохнулся в воду. Школьная администрация провела расследование. Только трех учениц видели в тот день неподалеку от пруда. В том числе и Мерилин. Знала его только она одна, остальные две не занимались в его классе. Мерилин была подающей в школьной бейсбольной команде, так что могла оглушить человека ударом кулака, особенно с зажатым в нем булыжником, — Муни икнул. Затем тяжело вздохнул. — Она не любила этого педагога. Сама писала мне об этом.

— Он мог поскользнуться…

— Он лежал лицом вниз. Ударили его по затылку. Несомненное убийство… и подготовленное. Найти виновного не смогли…, а убила его Мерилин. Ее допрашивали. Она и тогда была хорошей актрисой. Ей передалась отцовская кровь, знаете ли. Она с ней родилась. Ярко выраженная наследственность.

— И вы отправили ее в Англию, от греха подальше.

— Да, — медленно кивнул Муни. — Ее допрашивали, допрашивали, допрашивали. Против вопросов я не возражал. Но вот один или два ответа могли… — Муни смолк, не докончив фразы.

— Но, если она виновна в убийстве…

Муни вскинул голову.

— Она все равно моя дочь, черт побери. Ее ждало прекрасное будущее. В ней течет моя кровь. Талант нельзя губить, — он обмяк, расслабился. — Я не увидел в этом инциденте ничего особенного. Разбил же Одиссей голову своего учителя лютней. В жизни всегда наступает момент, когда приходится расставаться с учителем. У Одиссея и Мерилин расставание это прошло более драматично, чем у других.

— У нее возникли осложнения с Питерманом, — вставил Флетч. — Потому-то она и попросила меня приехать к ней.

— Что? — резко спросил Муни. — Вы хотите сказать, что не имеете отношения к кино?

— Нет. Я — репортер.

— Однако. Придется следить за своим языком. У меня берут интервью?

— Нет, нет.

— Вы меня оскорбляете. Почему нет?

— Потому что, сэр, вы пьяны.

— По вашему мнению… — Муни замолчал, мигнул. — Я пьян?

— Да, сэр. Это не оскорбление, но констатация факта.

— Я всегда пьян. Оскорбление тут не причем. Таков мой образ жизни. Спиртное никогда не мешало мне дать хорошее интервью. Или выступить на сцене.

— Я где-то читал, что в тридцати фильмах вы снимались пьяным в стельку, а потому ничего о них не помнили. Это правда?

Муни на мгновение задумался, потом резко кивнул.

— Правда.

— Разве такое возможно?

— Мне нравится смотреть фильмы, о которых я ничего не знаю. Особенно, с моим участием.

— И все-таки я не могу этого осознать. Как вам удавалось сниматься в эпизоде мертвецки пьяным, чтобы потом у зрителей, сидящих перед экраном, не возникало ни малейшего сомнения в том, что вы трезвы, как стеклышко?

— Отстраненность от жизни. Действительность. Искажение реальности. Понимаете?

— Нет.

— Однажды я снялся в фильме, действие которого разворачивалось в Анкаре. Год спустя я сказал репортеру, что никогда не был в Турции. Об этом раззвонили все газеты. Руководство студии заявило, что мои слова неправильно истолкованы. Я, мол, сказал, что никогда не был в индейке[7], — Муни рассмеялся. — Конечно, я бывал в Турции. Прекрасная страна. Съемки — это пустяки. Занимают лишь несколько минут в день. Я всегда могу взять себя в руки.

— Всегда?

Глаза Муни полыхнули огнем.

— Хотите, чтобы я вам это продемонстрировал?