Глава 14

Пользуясь телефонной кредитной карточкой, Флетч провел следующий час в темноте и прохладе игровой комнаты клуба. Никто не играл ни на бильярде, ни в пингпонг, не смотрел телевизор.

Первым делом он позвонил Марвину Стэнвику в Нонхиген, Пенсильвания.

— Мистер Стэнвик?

— Да.

— Это Сидней Джеймс из «Кэйзуэлл Иншурерс оф Калифорния».

— Как поживаешь, мой мальчик? Что ты надумал насчет «Бронзовой звезды»?

— Я еще не решил, сэр.

— Вряд ли тебе предложат еще одну.

— Не ожидал, что дадут и эту-то.

— Я советую тебе плучить ее. Кто знает, что нас ждет впереди. Может, у тебя будет сын, который спросит о ней, или внук.

— Я в этом не уверен. В наши дни женщины не хотят рожать детей.

— Тут ты совершенно прав. Сам жду не дождусь, когда же Алан и его жена подарят мне внука или внучку.

— Что?

— Мне кажется, им пора, не правда ли? Сколько они женаты? Лет шесть, а то и семь.

— У них нет детей?

— Разумеется, нет. Иначе мы побывали бы в Калифорнии, не упустили бы случая повидать ребенка Алана.

— Понятно.

— Ну, мистер Джеймс. Полагаю, вы позвонили, чтобы узнать, как наше самочувствие. Миссис Стэнвик и я вполне здоровы. Как раз думаем о ленче.

— Рад это слышать, сэр.

— Ты, должно быть, очень честолюбив, раз работаешь по субботам. Мне самому надо возвращаться в магазин после ленча, но я-то думал, что, кроме меня, по субботам все отдыхают. Правда, тебе приходится работать по субботам лишь потому, что в будни ты слишком много времени проводишь на телефоне.

— Мы стараемся подсчитать, сколько времени проводит в воздухе ваш сын.

— Слишком много.

— Вы говорили, что он бывает у вас раз в шесть недель?

— Примерно так.

— Он прилетает надолго?

— На ночь или две.

— Он останавливается у вас дома?

— Нет. Он и второй пилот останавливаются в гостинице «Нонхиген Инн». У них там номер. Алан вроде тебя. Если он не будет висеть на телефоне сорок пять минут из каждого часа, то жизнь, по его мнению, замрет на месте. Ему необходим гостиничный коммутатор.

— Сколько же времени он проводит у вас?

— Я не очень понимаю, к чему эти вопросы, но человек, награжденный «Бронзовой Звездой», наверное, соображает, что делает. Обычно они приходят на завтрак.

— Они?

— Алан и второй пилот. Баки. Который любит пирожки моей жены. Я раньше не представлял, как много пирожков может съесть один человек.

— Алан прилетает с одним и тем же вторым пилотом?

— Нет. Пару раз с ним были другие люди, но я не запомнил их фамилии. Обычно это Баки. Бывало, Алан приходил и к ужину, но один. Изредка. Когда он здесь, мы видим его мало, но, должно быть, в родном городе он отдыхает душой.

— Да, конечно. И как долго это продолжается?

— Его регулярные визиты? С тех пор, как он стал шишкой в этой авиационной компании. Наверное, ему чаще приходится летать по делам в нашу сторону.

— Последние шесть-семь лет?

— Я бы сказал, года четыре. После женитьбы мы почти не видели Алана. Что, впрочем, не удивительно.

— Почему вы сказали, что он летает слишком много?

— Полеты опасны, сынок. Особенно на частных самолетах. Что-нибудь может сломаться.

— Вы хотите сказать, он может разбиться?

— Он может погибнуть. Самолет — не резиновый мячик, который отскакивает от земли. Он уже побывал в катастрофе. Даже в двух. За океаном.

— Я знаю. Но вы же не возражали против его занятий боксом, когда он был подростком?

— Кто это сказал?

— Вы были против?

— Чего мы только не делали, чтобы заставить его прекратить занятия боксом. Каждый день он спускался в подвал и работал с грушей. И так до самого ужина. Одно время он выходил на ринг дважды в неделю. Какая голова это выдержит? Я уже думал, что мозги полезут у него из ушей. Во всяком случае, кровь из носу текла у него каждый раз.

— Почему вы не запретили ему заниматься боксом?

— Если у тебя будет сын, ты узнаешь, что в четырнадцать или пятнадцать лет от него не добьешся полного послушания. Чем чаще ты требуешь от него не биться головой об стенку, тем сильнее он будет в нее лупить и никогда не поверит, что мозги пригодятся ему для чего-нибудь еще.

— Тогда почему он не участвовал в национальном первенствe?

— Ты не можешь найти ответа?

— Нет, сэр.

— Девушки, сынок, девушки. Сколько бы пятнадцатилетние подростки не боксировали в подвалах, рано или поздно они замечают девушек. И тогда боксерские перчатки вешаются на гвоздь, а из кармана достается расчестка. Должен признать, нам потребовалось немало времени, чтобы это понять. Конечно, он хотел поехать на чемпионат, и специалисты оценивали его шансы очень высоко. Но внезапно перед самым отъездом дом перестал дрожать, глухие удары в подвале прекратились. Мы думали, он заболел. Вечер, когда он сказал, что не будет участвовать в чемпионате, стал самым счастливым в нашей жизни. Груши так и висят в подвале. Больше он к ним не подходил. Раньше-то им крепко доставалось, так что они нуждаются в отдыхе. Алан увлекся самолетами. Сыновья никогда не думают о нервах родителей. Я уверен, это можно сказать и о тебе, мистер Джеймс.

— Наверное, да. Может, и к лучшему, что у вашего сына нет детей?

— О, нет. Воспитывать детей, конечно, сложнее, чем есть рождественскую индейку.

— Ну, не буду больше вас задерживать, мистер Стэнвик. Благодарю за помощь.

— Послушай, сынок.

— Да?

— Я обрадовался твоему звонку, потому что не знал, где тебя найти. Все думал о твоей «Бронзовой звезде». Я хотел бы заключить с тобой договор.

— О?

— Ты получишь награду и пришлешь ее нам. Мы сохраним ее для тебя, а потом, когда ты захочешь, вернем назад, чтобы ты мог показать ее своему сыну.

— Спасибо, мистер Стэнвик.

— Так что ты скажешь? Если с нами что-то случиться, мы позаботимся о том, чтобы «Бронзовая Звезда» никуда не пропала. Мы будем хранить ее в банке вместе с выходными туфлями моей жены.

— Даже не знаю, что и сказать.

— Жизнь — долгая штука, сынок, и наши суждения со временем меняются. Присылай нам свою «Бронзовую Звезду», а мы сбережем ее.

— Вы хороший человек, мистер Стэнвик. Позвольте мне подумать о вашем предложении.

— Конечно, конечно. Мне кажется, теперь будет легче принять решение.

— Спасибо. Большое вам спасибо.

— Звони в любое время, сынок. Вчера я подкупил акции телефонной компании.

— «Нонхиген Инн». Добрый день.

— Добрый день. Это мистер Алан Стэнвик.

— Здравствуйте, мистер Алан Стэнвик. Рад слышать ваш голос, сэр.

Две молоденькие девушки заглянули в игровую комнату. Очевидно, они искали не Флетча, потому что дверь снова закрылась.

— Я звоню вам, так как сегодня суббота, а я решил, что возможно, прилечу на следующий уиик-энд.

— О?

— Вас это удивляет?

— Извините, сэр. Но мы привыкли, что вы наезжаете раз в полтора месяца. Ведь вы уехали от нас всего две недели назад.

— Я еще могу передумать.

— Как вам будет угодно, сэр. Номер всегда в вашем распоряжении.

— Благодарю.

— До свидания, мистер Стэнвик.

— Свартаут Невада Риэлти Компани.

— Джима Свартаута, пожалуйста.

— Извините, сэр, но мистер Свартаут уехал с клиентом.

— Когда он вернется?

— Сегодня суббота, сэр, и…

— Понятно.

— Если вы оставите ваш номер он позвонит…

— Нет, благодарю. Он будет в понедельник?

— Да, сэр.

— Я позвоню ему сам.

Глава 15

Все еще в белых шортах и тенниске, Флетч медленно ехал по Виззард-роуд. По телефонному справочнику он узнал нужный ему номер — 12355.

Красивый, построенный в испанском стиле особняк возвышался посреди зеленого лужка. На подъездной дорожке стоял голубой «кадиллак».

Флетч припарковался на улице.

Заметив поднимающийся дымок, он сразу направился во двор.

За оградой бассейна толстый, лысеющий мужчина в цветастых шортах смотрел на разожженный мангал. Позади него на каменной глыбе стоял большой бокал джина с тоником.

— Берт?

Мужчина обернулся, готовый приветствовать доброго приятеля, но при виде незнакомого человека улыбка сползла с его лица.

— Джон Залумаринеро, — представился Флетч.

— О, конечно.

Берт Эберхарт протянул руку.

— Я приехал в город на один день. Джоан Коллинз и ее отец пригласили меня на ленч в «Рэкетс-клаб».

— А…

— Я спрашивал о вас. Джоан сказала, что вы живете на побережье и я могу заехать к вам по дороге в отель.

— О…

— Я не видел вас со дня свадьбы Джоан. Вы были шафером.

— Джон! — Берт Эберхарт словно прозрел. Они вновь обменялись рукопожатием. — Клянусь богом, как я рад тебя видеть! Где ты скрывался?

— Продавал мебель в Монтане.

— Потрясающе! Ты так молодо выглядишь. Так ты говоришь, старик Коллинз угостил тебя ленчем?

— Сэндвичем с сыром.

— О боже! Джон Коллинз и его сырные сэндвичи. Он чуть ли не миллиардер, а угощает тебя сыром. Что бы он ел, если бы был беден? Понимаю тебя, сам сыт по горло его сэндвичами. По меньше мере он мог бы купить тебе бифштекс. С его-то деньгами. Он боится пополнеть хоть не фунт. Как будто это кого-то волнует. Все интересуются толщиной его кошелька, а не толщиной его талии!

— У вас тоже очень представительный вид.

— Вот мне-то надо похудеть. Что тебе налить? Джин с тоником?

— С удовольствием.

— У меня все под рукой. — Он подошел к стене дома, где в тени стоял бар. — Мое правило — не уходить от бутылки дальше чем на десять шагов.

«Поэтому он так и располнел», — подумал Флетч.

— Мы неплохо повеселились на той свадьбе, — заметил он. — Но вы, должно быть, не помните.

— Да, я нализался до чертиков. Все вылетело из головы. Мне казалось, что женюсь я. Повтори, пожалуйста, свою фамилию.

— Залумаринеро.

— Да, да, ну как же. Ирландец.

— Вернее, валлиец.

— Теперь я вспомнил. Мы действительно тогда повеселились от души. Отличная была свадьба. Как же я мог тебя забыть! Ты еще кувырнулся в бассейн в шляпе.

— Неужели?

— Ну, конечно. Вошел прямо в воду и продолжал идти как ни бывало.

— Я не помню.

— В тот день перебрал не я один. Ну, за твое здоровье. О господи, какая жара. Не понимаю, почему люди живут в этом климате. Стремимся в Калифорнию из-за прекрасной погоды, а потом до конца дней сидим в обнимку с кондиционером. Подходи к мангалу. У нас сегодня гости.

Флетч сел под солнцезащитным зонтиком, а Берт занялся мангалом.

— Чтобы приготовить хороший бифштекс, надо заранее разжечь мангал. За два или три часа. Наши предки, как тебе известно, поддерживали огонь постоянно. Конечно, им не приходилось столько платить за древесный уголь. Короче, для того, чтобы что-то поджарить, им требовалось лишь подойти к очагу. Мы же каждый раз разжигаем огонь заново. Боже, как я рад, что ты заглянул ко мне. Джон, оставайся на ужин.

— Большое спасибо, но я не могу.

— И напрасно. Тот, кто провел ленч с Джоном Коллинзом, достоин мясного ужина и орденской ленты.

— Мой самолет вылетает через пару часов.

— Тогда тебе надо выпить. В самолет можно садиться только пьяным. Тогда остается шанс спастись, если он упадет.

— Как поживает Алан?

— Блестяще. Выглядит, как ты. Ни унции жира. В прекрасной форме. Я усаю от одного только взгляда на него.

— Помнится, на свадьбе вы говорили, что дружите с Аланом еще со школы.

— Да, мы вместе учились в Колгейте. С тех пор я паразитирую на нем.

— Не понял.

— Почти с тех пор. Не считая нескольких лет до его свадьбы. Тогда мне приходилось зарабатывать себе на жизнь. Хочешь еще выпить? Я держу все страховки Алана. Его жизнь, дом, машины, яхта, «Коллинз Компани». Поэтому я никогда не спорю с Джоном Коллинзом, несмотря на его сырные сэндвичи. В конце концов от него зависит моя будущая выпивка.

— Джоан говорила, что Алан застрахован на три миллиона.

— Можешь ей верить.

— Это правда?

— Абсолютная правда. Мертвым этот парень стоит куда больше, чем живым. Но не для меня. Каждый вечер я молюсь за него. Если он умрет, я последую следом за ним. Иначе мне вновь придется идти на работать. Боже! Об этом даже страшно подумать. Какой-нибудь паршивый механик забывает подтянуть гайку в этом паршивом самолете в Айдахо — и кончена моя жизнь. Ненавижу самолеты. В этом я похож на мать Алана. Он летает, а я волнуюсь. Возможно, я умру от волнения, а он прокрутит мертвую петлю над моей могилой.

— Значит, вы познакомились в колледже?

— Какой он был красавец! В общежитии нас поселили в одну комнату. Раньше он участвовал в турнире «Золотые перчатки». Такой серьезный парень. На уме только работа, работа и работа. Я хотел войти в студенческое братство, а оннет. То есть ему было все равно. Чуть ли не каждый уик-энд он ездил домой. В богом забытый городишко Нонхиген, что в Пенсильвании. Какая же там скука! Один раз я поехал с ним. В субботу вечером мы нашли только одно развлечение: наблюдать за автобусной остановкой. «О боже, — сказал я Алану, — ты слишком серьезен. Колледж — это не только учеба». Я хотел, чтобы мы вместе подали заявления в студенческое братство. Я думал, что мои шансы при этом возрастут. Они отвергли меня, но пригласили его. А он не писал ни какого заявления. Для меня это был жестокий удар, думал, никогда не оправлюсь от него. Как могли эти восемнадцатилетние сопляки решать, кто им подходит, а кто нет, если они знали человека лишь несколько месяцев? Почему они отказали мне? За столь короткий срок эти мерзавцы пришли к выводу, что Алан — золото, а я — дерьмо. Алан даже не оставался в кампусе на уик-энд. Я жаждал стать членом студенческого братства, а студенческое братство жаждало Алана. Господи, я даже плакал. Алан согласился при условии, что они возьмут и меня. Его соседа по комнате. Боже, я никогда этого не забуду. Он просто облагодетельствовал меня. Представляешь, какая была у него сила воли! Членство в братстве значило очень многое, а он хладнокровно торговался с этими обезьянами. Я думал, у него ничего не выйдет. Но он своего добился. Они приняли нас обоих. Потом он не ударил для братства пальцем о палец, лишь позволял им гордиться тем, что состоит в нем. И по-прежнему уезжал домой на уик-энды. Я же участвовал во всех начинаниях. Господи, как мне было хорошо! Незабываемое время.

— Я что-то не понимаю. Чем же Алан Стэнвик выделялся среди остальных?

— Чем выделялся? Ему только тридцать три, а он руководит одной из крупнейших корпораций страны.

— Да?

— Да. Я знаю, что ты хочешь сказать. Что он, мол, женился на «Коллинз Авиэйшин». Но он к тому же чертовски умен и работал, как проклятый. Я горжусь тем, что живу за его счет.

— Извините.

— Поверь мне. Коллинзы нуждаются в нем больше, чем он в них. Думаю, случись Джону Коллинзу выбирать между Аланом и Джоан, он оставил бы Алана, а собственную дочь бросил бы на съедение волкам. Алан все равно возглавлял бы «Колллинз Авиэйшн» независимо от того, был бы он мужем Джоан или нет.

— Вы так считаете?

— Да. Можешь не сомневаться. Ты не знаешь, какой это опасный человек. Корпорации должны драться за него, как дрались студенческие братства. У этого парня есть все.

— Вы прямо-таки идолопоклонник.

— Совершенно верно, и мой идол — Алан Стэнвик.

— Вы его часто видите?

— По правде сказать нет. У нас разные интересы. Он летает, играет в теннис, сквош, плавает на яхте. Я же люблю выпить. Он много работает. И вообще очень серьезен. Он не способен сесть, налить джина с тоником, поболтать о том о сем. Мы вот просто разговариваем, коротаем время. Он же старается использовать каждую секунду. И потом, Джоан недолюбливает мою жену. Я, кстати, тоже. Ты не знаком с моей женой? При удаче ты с ней так и не встретишься. Если ты убежишь с ней, я тебя отблагодарю.

— Получается, Берт, вы не особо в курсе дел Алана?

— Никогда не был в курсе. Как, впрочем, и остальные. Алан никогда не раскрывал своих карт. Он может умирать от рака, но никому ничего не скажет.

— Странно, что вы заговорили о раке.

— Лучшему другу не признается, что у него штаны горят.

— За ленчем мне показалось, что Джоан чем-то подавлена.

— Послушай, Джон, я не ошибусь, если скажу, что ты — друг Джоан, а я — Алана, так?

— Так, — кивнул Флетч.

— Поэтому ты воспринимаешь происходящее с ее точки зрения, а я — с его.

— Совершенно верно.

— Алан женился не просто на девушке своей мечты. Он женился на корпорации. Деловом предприятии. На вездесущем тесте, совете директоров, прислуге, «Рэкетс-клабе» и еще бог знает на чем. Если обычная жена — якорь, то этот парень приковал себя к целому континенту.

— Джоан за ленчем упомянула о ранчо в Неваде.

— Да, Алан говорил мне об этом. После подписания сделки я займусь страховкой. Через пару недель. Коров там на пятнадцать миллионов долларов.

— Вам повезло.

— Все эти годы я тревожился об Алане. Теперь я должен волноваться из-за коров. Слава богу, коровы не летают.

— Страхование ранчо вам будет внове.

— Алан позаботился обо мне. Через две недели я должен связаться с одним маклером. Забыл, как его зовут. Где-то записано…

— Джим Свартаут?

— Во-во. Именно он. Ты его знаешь?

— Конечно. Отличный мужик.

— Надеюсь, в страховании коров он разбирается лучше меня. Мне наверняка понадобиться помощь.

— На ранчо они могут побыть вместе. Джоан и Алан.

— Нет. Тут те же деловые интересы. Покупка ранчо — ее идея.

— Неужели?

— Да. Алану они ни к чему. Он понимает в коровах меньше меня, а я знаю, что это большой сундук с четырьмя ногами по углам, из которого капает молоко. Он туда не рвется. Ранчо Косто Мучо!

— Я думал, это он предложил купить ранчо.

— Нет.

— Тогда почему Джоан так подавлена?

— Что ты имеешь в виду?

— Может, мне показалось, но создается впечатление, что ей очень не весело.

— Она еще хуже Алана. Все на полном серьезе. Разве ты этого не замечал? Улыбку из них надо вытаскивать клещами.

— Я, правда, не видел их дочку Джулию.

— Mаленькая мерзавка.

— Маленькая мерзавка?

— Жаль, что у нее нет сестры. Тогда бы я мог взять одну из них за ноги и отколотить ею другую. Хочешь еще выпить?

— Спасибо, Берт. Мне пора на самолет.

— Улетаешь сегодня?

— Заскочу в отель, переоденусь и в аэропорт.

— Лучше б ты остался и познакомился с моей женой. Может, тебе захочется увезти ее с собой.

— С вами приятно поболтать, Берт.

— Боже, как она отвратительна! Не пропадай, Джон. Как только появишься в городе, сразу заскакивай ко мне.

— Обязательно, Берт. Обязательно.

Глава 16

— Фараоны. Фараоны. Фараоны.

Два коктейля. Сэндвич с сыром. Три джина с тоником. Флетчу не хотелось вставать. Солнце уже скатывалось за горизонт, но песок еще не остыл и согревал кожу накопленным за день теплом.

Флетч заснул.

Сандо потряс его за плечо.

— Фараоны. Спрячь все, что у тебя есть.

Облава. Тьма. Двойные зажженные фары патрульных машин за парапетом набережной. Тишина. Тени с дубинками, спускающиеся на пляж. Люди на берегу, поспешно расползающиеся во все стороны, некоторые заходили в океан, другие шли по кромке воды чернеющими в лунном свете силуэтами. Лисицы забрались на птичий двор. Толстяк Сэм вышел из лачуги и сел на песок, скрестив под собой ноги. Гамми Монтгомери приподнялся на локтях. Флетч остался лежать. Бобби он не видел.

Полицейские обошли Флетча справа и слева. Их было семеро. В защитных касках, с опущенными прозрачными щитами, закрывающими лицо. Впереди выступал Каммингс — высокий, широкоплечий начальник полиции.

Они окружили Монтгомери. Каммингс уперся дубинкой в живот подростка.

— Пошли, Гамми!

— О господи! Почему я? Почему всегда я?

— Твой папуля беспокоится о тебе.

— Скажите ему, чтоб он катился ко всем чертям.

— Пошли, пошли. — Каммингс навалился на дубинку посильнее.

— Я ничего не сделал! У меня нет наркотиков!

Дубинка провалилась чуть ли не до позвоночника.

— Это насилие! — Гамми попытался сбить дубинку рукой, но только зашиб пальцы.

— Насилие. Громкое слово для восемнадцатилетнего.

— Мне семнадцать. Оставьте меня в покое!

Другой полицейский, плотный коротышка, внезапно наклонился над Гамми и двинул его в ухо. Тот вскочил, чтобы избежать второго удара.

Флетч после короткого раздумья подошел к не успевшему выпрямиться толстяку и толкнул его в зад. Голова толстяка воткнулась в песок, где только что лежал Гамми.

Третий полицейский поднял дубину.

Флетч изо всей силы ударил его в живот.

Четвертый, здоровенный детина, сбросил каску и двинулся на Флетча. Тот успел ударить его дважды — в глаз и в челюсть.

Затем что-то треснуло, вспыхнула яркая звезда, и Флетч почуствовал, как подогнулись его колени.

— Дерьмо. — успел пробормотать он.

Его голова лежала на коленях Бобби. В небе сияли настоящие звезды.

— Господи, — выдохнул он.

На пляже царила тишина.

— Голова болит? — спросила Бобби.

— Господи, — повторил Флетч.

— Ко мне прибежал Сандо. Я решила, что тебя убили.

— Голова просто раскалывается.

— Он сказал, что ты ударил полицейского.

— Двух. Трех. Почему я все еще на пляже?

— Ты думал, что окажешься в космосе?

— Нет, в тюрьме.

— С тобой все в порядке? Они ушли.

— Почему они не арестовали меня?

— Я рада, что они оставили тебя здесь.

— Я ожидал, что меня заберут. Я ударил трех полицейских.

— Они могли сгноить тебя в камере.

Появился Сандо. Он жевал запеченную в тесте котлету.

— Эй, парень? Ну как ты?

— Что случилось? — спросил Флетч.

— Они опять забрали Гамми.

— Только его?

— Да.

— Почему они не забрали меня?

— Они хотели. Пара этих горил потащила тебя за ноги.

— А потом?

— Шеф велел им бросить тебя. Наверное, боялся, как бы они не перетрудились затаскивая тебя на набережную.

— Не арестовали… Давно они смылись?

— Не знаю. Полчаса, час.

— Чем тебе помочь? — спросила Бобби. — Пойдем домой?

— Ты иди. Я не могу пошевелиться.

— Давай, отведу тебя, — предложил Сандо.

— Нет. Полежу тут.

— Сегодня суббота, напомнила Бобби. — Мне надо работать.

Она была в белых шортах, легкой блузе и сандалиях.

— Иди работай, — ответил Флетч. — Я оклемаюсь.

— Ты уверен? Ведь сегодня суббота.

— Не беспокойся обо мне.

— Ночка-то долгая будет, — заметил Сандо. — У Толстяка Сэма ничего нет.

Гримаса боли перекосила лицо Бобби. Пагубное пристрастие давало о себе знать.

— Это точно?

— У него нет даже аспирина.

— Господи, — выдохнул Флетч.

— Я все равно обработаю пару клиентов, — голос Бобби дрожал. — После субботы обязательно наступит завтра.

— Да, — кивнул Сандо. — Воскресенье.

После ухода девушки Сандо посидел еще немного около Флетча, помолчал, затем тоже ушел.

Флетч подгреб песок под голову. Он лежал между стеной на набережной и лачугой Толстяка Сэма, которая просматривалась со всех сторон. Никто не мог войти или выйти из лачуги незамеченным.

Мозг Флетча, казалось, отделился от черепа. Каждое движение и даже мысль вызывали боль.

В волосах запеклась кровь, смешавшаяся с песчинками. За ночь кровь, песок и волосы превратились в единое целое.

Через два с половиной часа Флетч осторожно встал, отошел на тридцать шагов и опустился на колени. Его вырвало.

Затем он вернулся к песчаному ложу.

В лачуге Толстяка Сэма было темно.

Кто-то шел вдоль набережной.

— Кризи, — позвал Флетч.

— Привет! — Кризи подошел вплотную. — О боже, я готов повеситься!

Кризи был в одних шортах, без рубашки, босой. Руки его дрожали, глаза беспокойно шныряли по сторонам.

— Это правда? У Толстяка Сэма ничего нет?

— Да.

— Я видел Бобби. О боже!

— Попробуй разбудить его. Вдруг что-то осталось?

Кризи глубоко вздохнул.

— Придется. Другого выхода нет. Без порошка не обойтись.

Под пристальным взглядом Флетча он доплелся до лачуги, наклонился, исчез в тени. Послышались голоса: один — пронзительный, отчаявшийся, другой — успакаивающий, хладнокровный.

Кризи вернулся.

— О боже. Ничего. Совсем ничего.

— Я знаю.

— О боже!

По телу Кризи пробегала крупная дрожь.

— Толстяк Сэм говорит, что тебе досталось от фараонов. Бобби сказала то же самое.

— Меня стукнули по голове.

— Ты можешь двигаться?

— Не хочу.

— Проклятые фараоны!

Кризи начал глубоко дышать. Может, он надеялся, что гипервентиляция легких поможет ему. Позволит расслабиться. Живот втягивался, грудь раздувалась, как воздушный шар, затем опадала. Снова и снова. В лунном свете ярко блестели его глаза.

— Извини, старик, — сказал Флетч.

— У тебя ничего нет?

— Абсолютно.

— А Бобби?

— Сам знаешь, у нее всегда чисто.

— Я знаю. Она ничего не оставляет. Использует сразу. Всегда. Сразу и всегда.

— Что сказал Толстяк Сэм?

— Ничего он не сказал. Ничего. Ничего.

— Когда принесут товар?

— Он сказал, что начнет продавать завтра утром.

— Утром. В десять. В одиннадцать.

— Ты доживешь, — заметил Флетч.