Глава11

«В нашей работе нет выходных», — напомнил себе Флетч, встал, надел шорты и пошел на пляж.

Кризи лежал на спине, заложив руки под голову. На песке еще блестела роса. Лачуга Толстяка Сэма отбрасывала длинную тень.

— Что происходит, парень? — Кризи даже не взглянул на Флетча.

— Ничего особенного.

— Мне холодно. Хочу есть. Не подкинешь на хлеб?

— Двенадцать центов. — Флетч достал из кармана монетки и бросил их на песок рядом с Кризи.

Тот хмыкнул. Двенадцать центов не произвели на него никакого впечатления.

— Ты же мастер по магазинным кражам, — сказал он.

— Детективы уже знают меня.

— Надо сменить поле деятельности, парень. Навестить соседние города.

— А как я привезу добычу для продажи?

— Мотоциклисты не слишком щепетильны. Им не впервой подвозить человека с тремя портативными телевизорами. — Кризи расхохотался. — Когда-то я умел грабить квартиры. У меня даже были инструменты.

— И что случилось?

— Меня ограбили. Какой-то мерзавец украл инструменты. Подонок.

— Право, это забавно.

— Мне было не до смеха.

— Жаль, что ты не смог обратиться за страховкой.

— Да и сил у меня уже нет. — Кризи потянулся. — Я старею парень.

— Ты, должно быть, принял вчера не то, что следовало.

— Ничего подобного. Прошлая ночь была для меня звездной дорогой.

Не так давно Кризи был ударником в рок-группе. Большая нью-йоркская компания, выпускающая пластинки, вложила в них сто тысяч долларов и за один год получила три с половиной миллиона прибыли. Кризи барабанил, путешествовал, не отказывал себе ни в спиртном, ни в женщинах, ни в наркотиках. Год спустя на его счету было шесть тысяч долларов, а сам он напоминал выжатый лимон. Компания заменила его ударником из Аркрнзаса. Кризи только обрадывался такому исходу: работать он больше не хотел.

— Я, бывало, обчищал дома вдоль побережья. Иногда забирался на холмы. В дом одного бедолаги я вламывался семь раз. Он всегда покупал именно то, что было украдено. Даже не менял фирму. Стериосистему RCA, телевизор SONY, фотоаппарат NIKON. И расставлял все на прежние места. Мы словно придумали новую игру. Он покупал вещи и приносил в дом, а я их забирал. Чудесно. Когда я пришел в восьмой раз, дом оказался пуст. Он решил, что с него хватит, и смылся.

— А сейчас у тебя нет сил даже на это?

— Нет, это же работа. Я лучше полежу на пляже.

— Где ты возьмешь монеты?

— Я не знаю, парень. Не знаю.

— Толстяку Сэму надо платить.

— Надо, — вздохнул Кризи. — Сукин он сын.

— Интересно, где он берет товар? — задумчиво произнес Флетч.

— Я ничего об этом не знаю, — ответил Кризи.

— Я и не спрашиваю.

— Я бы грабанул его не задумываясь. Тогда у меня были бы свои запасы. А он найдет, где взять. Но этот сукин сын никогда не уходит с пляжа. По крайней мере я не видел. Никак не могу раскусить его.

В последний раз, когда Толстяк Сэм заявил собравшимся наркоманом, что у него ничего нет, Флетч устроился на песке неподалеку от лачуги Толстяка и наблюдал всю ночь. Он говорил с каждым, кто приближался к ней. То были сплошь наркоманы. Ни один из них не мог принести товар.

Но в половине двенадцатого утра прошел слух, что Толстяк Сэм, не покидавший лачуги, вновь начал торговлю. Без всяких ограничений. Так оно и было. Паника кончилась.

— Он колдун, — сказал Кризи. — Чертов колдун.

— Тут ты прав. Бобби говорит, что его запасы подходят к концу.

— Да. Он ввел ограничения, но я не волнуюсь. Неужели ты думаешь, что он не досанет товар? Он всегда его достает. И всегда вовремя. Иногда, день или два, он продает меньше, чем обычно, но потом все возвращается на круги своя. И товар приносят.

— Я не сомневаюсь, что товар он получит, — кивнул Флетч.

— Получит наверняка. Послушай, Флетч, а ты заметил, что полиция все время хватает одного и того же малого?

— Да.

— Это забавно. Одного и того же малого.

— Он из местных. Монтгомери.

— Гамми Монтгомери.

— Его отец — большая шишка в этом городе.

— Каждые десять дней, максимум две недели, его забирают и допрашивают. Всю ночь наставляют на путь истинный, а утром отпускают. Он прямиком бежит к Толстяку Сэму за новой дозой.

— Вероятно, он никого не выдает.

— Конечно. Иначе нас всех отправили бы за решетку. О парень, ты не представляешь, как глупы полицейские.

— Их заботят только местные подростки. Отец Монтгомери — директор школ округа или что-то в этом роде.

— Они знают, что мы ничего не скажем, поэтому всегда хватают этого малого и пытаются выбить из него правду. Забавно. Забавно.

— Кризи, у тебя прорезалось чувство юмора.

— Я провел изумительную ночь. Звезды спустились вниз и говорили со мной.

— И что они сказали?

— «Кризи, ты избранник божий. Ты поведешь людей в море».

— Мокрый у тебя вышел сон.

— Да. Мокрый.

— Я должен встретиться с одним человеком.

— А я должен украсть деньги.

Кризи не пошевельнулся. Он смотрел в море, куда должен был повести людей после очередной дозы героина.

Флетч, скрестив ноги, сидел в лачуги Ватсаяны. Сам Ватсаяна, скрестив ноги, сидел внутри.

— Несколько красненьких, — попросил Флетч.

— Таблеток нет, — ответил Ватсаяна.

— У меня двадцать долларов.

— Жду новую партию. Поболтайся по близости.

— Мне надо сейчас.

— Я понимаю, — Флетч никогда не встречал более добрых глаз. — Ничего нет. Осталось чуть-чуть героина.

— Дерьмо.

— О вкусах не спорят. Как Бобби?

— Спит.

— Ты ей не безразличен, Флетч. Она приходила вчера вечером.

— Я знаю.

— Она ужасно выглядит.

— И что?

— Почему бы тебе не увезти ее отсюда?

— Ты думаешь, Гамми заговорит?

Глаза Ватсаяны на мгновение сверкнули.

— Думаю, что нет.

— Почему нет? Они все время бьют его.

— Пока он не заговорил.

— Почему они постоянно забирают именно его?

— Он местный. Его можно прижать. Допрашивая одного и того же подростка, они рассчитывают, что в конце концов заставят его дать показания. Я с этим уже сталкивался.

— Как ты думаешь, они сломают его?

— Сомневаюсь. Он ушел слишком далеко. Он ничего не чувствует.

— Как мы узнаем, что он заговорил?

— Люди в синей форме с большими дубинками спустятся с неба, ангелымстители Общества, и солнечные лучи будут отражаться от их сверкающих шлемов.

— Как мы узнаем, что они придут?

— Они не придут. Поверь мне, Флетч. Все будет хорошо. Тебе нечего бояться.

— Толстяк Сэм, я слышал, тебя хотят ограбить.

— Кто?

— Не могу сказать.

— Кризи? Сейчас ему трудно даже ходить.

— Не Кризи. Кто-то еще.

— Кто хочет ограбить Ватсаяну?

— Он говорит, что знает, откуда ты получаешь товар.

— Этого не знает никто.

— Он говорит, что ты получаешь товар прямо на пляже. Что кто-то приносит его тебе. Это правда?

— Сынок, правды не существует.

— Он говорит, что в следующий раз, когда ты будешь получать товар, он пидет к тебе забрать и товар, и монеты.

— Ничего у него не выйдет.

— Как ты получаешь това?

— Я молюсь, и он появляется у меня. Ты хороший парень, Флетч, только не слишком умный. Тебе говорили об этом раньше?

— Да.

— Я так и думал. Никто не будет грабить Ватсаяну.

— Это возможно? Тебя могут ограбить?

— Никогда. Никак. Расслабься. Завтра к полудню у меня будут красненькие. Ты дотянешь?

— Дай мне то, что у тебя осталось.

— Дай мне двадцатку.

— Никто не захочет грабить тебя, Сэм.

— Если это случится, товара больше не будет.

— Никто не хочет, чтобы это случилось.

— Разумеется никто.

Глава 12

Флетч включил вентилятор под потолком телефонной будки, чтобы заглушить шум транспорта.

— Миссис Стэнвик, пожалуйста.

— К сожалению, миссис Стэнвик нет. Что-нибудь ей передать?

— Мы звоним из «Рэкетс-клаба». Вы не знаете, где может быть миссис Стэнвик?

— Но она должна быть там, сэр, то есть в клубе. Она играет сегодня утром и останется на ленч. Думаю, она хочет встретиться с отцом.

— Она и сейчас в клубе?

— Да, сэр. Она предполагала провести там весь день.

— Мы поищем ее. Извините за беспокойство.

Как обычно, в субботнее утро дорога вдоль побережья была забита машинами. Флетч зашел в универмаг и купил новую тенниску, пару белых носков и теннисные шорты.

— Вы — Джоан Стэнвик, не так ли?

Она сидела за столиком для двоих, глядя на теннисные корты. Перед ней стоял полупустой бокал мартини со льдом.

— Да, а что?

— Я не видел вас с самой свадьбы.

— Вы друг Алана?

— Мы вместе служили в авиации, — ответил Флетч. — В Сан-Антонио. Мы с Аланом не встречались уже много лет.

— И тем не менее вы меня узнали.

— Разве вас можно забыть? Вы не возражаете, если я сяду?

— К сожалению, у меня не такая хорошая память, как хотелось бы, — улыбнулась Джоан. — Я не могу вспомнить, как вас зовут.

— Не только вы, — ответил Флетч. — У меня самая незапоминающаяся фамилия на свете. Атреламенски. Джон Атреламенски.

— Джон мне вполне по силам.

На столе лежал фотоаппарат «Поляроид».

— Вы живете в этом округе, Джон?

— Нет. В Батте, Монтана. Я здесь по делам. Улетаю сегодня днем.

— И какие же у вас дела?

— Мебель. Мы обставляем гостиницы.

— Понятно. Жаль, что вы не застали Алана. Он на авиационном конгрессе в Айдахо.

— Алан все еще летает?

— Постоянно.

— В отличие от остальных он всегда любил летать. Я никогда не забуду, как он спикировал на жилой дом в Сан-Антонио, выполняя тренировочный полет.

— Спикировал на жилой дом?

— Он никогда не говорил вам об этом? От ударной волны вылетели стекла. Вмешалась полиция. Командование сурово наказало его.

— Мужья рассказывают далеко не все.

— Думаю, он стеснялся этой истории.

— Как приятно встретиться со старым другом Алана. То есть встретиться вновь. Расскажите мне что-нибудь еще.

— Другие проступки мне неизвестны. Мы были не очень близки. Я случайно столкнулся с Аланом, приехав в ваш город неделю назад, и он пригласил меня на свадьбу.

— Но вы моложе моего мужа.

— Ненамного. Мне тридцать.

— Я бы дала вам гораздо меньше.

— Торговля мебелью полезна для здоровья.

— Алан будет сожалеть о том, что разминулся с вами.

— Я в этом не уверен.

— О!

— Мы слегка поцапались на вашей свадьбе.

— Почему?

— Я нелестно отозвался о большом бизнесе, а Алану это не понравилось.

— Как вы могли? — В ее глазах заиграли веселые искорки.

— Тогда я был моложе и не получал зарплату в большой корпорации.

— Наверное, вы что-то сказали о женитьбе на дочери босса.

— Нет. А это так?

— Он женился на дочери босса, то есть не мне. Это у него больное место. Возможно, поэтому он так и рассердился.

— Я этого не знал. Полагаю, тогда я дал маху.

— Ерунда. Бедняга Алан отдает все свободное время, доказывая,, что он женился на мне ради меня, а не папочкиной компании.

— Он работает у вашего отца?

— Сейчас я даже не знаю, кто у кого работает. Алан ведет дела. Отец организует теннисные турниры. Откровенно говоря, отец делает то, что говорит ему Алан.

— Алан всегда казался мне деловым человеком.

— Особенно теперь.

— А где он работает?

— «Коллинз Авиейшин».

— Никогда не слышал об этой фирме. Извините.

— Вы и не могли о ней слышать, если далеки от авиации. «Коллинз Авиэйшн» производит различные узлы, из которых другие корпорации собирают самолеты.

— Не какая-нибудь химчистка?

— Отнюдь.

— Видите, как я плохо разбираюсь в бизнесе. Я даже не слежу за курсом акций на бирже.

— Aкции «Коллинз Авиэйшн» практически не продаются. Они принадлежат нам.

— Все акции?

— Нам и нескольким друзьям семьи. Семейному врачу, однокурснику отца в Гарварде, с каторым он жил в одной комнате студенческого общежития… таким вот людям. Все богаты, как крезы.

— Как мило.

— Действительно не плохо, когда все твои знакомые богаты. Никогда не возникает спора, кому платить за выпивку.

— Заказать вам еще коктейль?

— Почему бы и нет?

Флетч кликнул официанта:

— Мартини со льдом, пожалуйста, и апельсиновый сок с водкой.

— Сию минуту, миссис Стэнвик, — ответил официант.

— «Рэкетс-клаб» — любимое детище отца. Он разве что не строил клуб своими руками. Если хотите знать, «Рэкетс-клаб» — основной держатель акций «Коллинз Авиэйшн». Даже стул, на котором вы сидите, разрабатывался, возможно, для зала ожидания аэропорта в Олбани. В Олбани есть аэропорт?

— Олбани, штат Нью-Йорк?

— Кого это волнует?

— Логично. Кого волнует Олбани в штате Нбю-Йорк?

— Разве что тех, кто там живет.

— Разве что их. Это точно. Обычно я не пью мартини после игры в теннис.

— А чем вы обычно занимаетесь после тенниса?

— Всем понемногу. Алан часто в отъезде. По понедельникам и средам он никогда не приходит домой раньше одиннадцати ночи. Дела, дела, дела. А вот и наши коктейли.

— Ваш бокал миссис Стэнвик. — поклонился официант.

— За дела! — подняла тост Джоан.

— По понедельникам и средам он не приходит домой раньше одиннадцати? — повторил Флетч.

— Бывает,, что и позже. По четвергам заседания правления клуба. Это даже удобно, четверг — выходной день у слуг. Мы с Джулией ужинаем в клубе. Джулия — моя дочь. Вы ее еще не видели. Чем занимается Алан по четвергам, я не знаю. А вот вторники мы проводим вместе. Он очень внимателен ко мне по вторникам.

— Помнится, Алана ранило в Азии.

— Да, у него шрам на животе и «Пурпурное сердце».

— Сейчас с ним все впорядке?

— Конечно. Он вполном здравии.

— Неужели?

— А что вас удивляет?

— Он всегда боялся заболеть раком и называл сигареты раковыми палочками.

— Что-то я этого не заметила.

— У него не было рака?

— О господи. Даже не упоминайте этого слова.

— Потрясающе.

— Что именно?

— То, что он не болел раком.

— Он не так много курит. Да и вы, Джон, как вас там, по-моему, не можете пожаловаться на здоровье.

— Я не был в Азии.

— Вы, похоже, в отличной физической форме.

— Оверфлайт.

— Что?

— Оверфлайт. Я пытаюсь вспомнить фамилию шафера Алана. Овер…

— Эберхарт. Берт Эберхарт.

— Точно. Мне он показался отличным парнем. Он все еще здесь?

— Ну и память у вас. Он все еще здесь. Толстый и лысеющий. Живет на побережье. Виззард-роуд. Женат на какой-то выскочке. Трое отвратительных детей. У него страховая компания.

— Страховая компания?

— Да. Сам Алан, «Коллинз Авиэйшн» и даже этот клуб застрахованы у него. Благодаря Алану он хорошо обеспечен. Они дружат еще с Колгейта.

— Учитывая полеты Алана, он наверняка дерет здоровенные взносы.

— Это такая глупость. Мой отец хотел, чтобы через ежемесячные взносы, которые приходится выплачивать Алану, тот осознал, как дорога его жизнь. Он пытался заставить Алана отказаться от полетов после рождения дочери. Ничего не вышло. Алан платит страховку и не упускает ни единой возможности подняться в небо.

— Взносы платит Алан? Не компания?

— В нашей семье слово «компания» означает «мой отец». Алан обязан страховаться, но за страховку должен платить сам. Так решил отец. Жаль, правда, что его усилия ни к чему не привели.

— Из того, что вы рассказали, я понял, что Алану просто необходима разрядка.

— Для этого есть клуб.

— Я думаю, летая, он снимает нервное напряжение, — заметил Флетч.

— А других доводит до инфаркта. Я не хочу даже думать, на чем он летает в этот уик-энд. Для развлечения, как вы говорите. Во всяком случае, на самолеты это не похоже. Скорее, это какие-то варварские орудия, которыми перебрасываются дикари. Ужасно.

— Должно быть, вам с ним нелегко.

— Хоть бы он перестал летать.

— Меня давно занимал один вопрос.

— Отец опаздывает на ленч.

— Он должен прийти?

— Двадать минут назад.

— Пожалуй, мне пора.

— Нет. Нет. Ему будет приятно познакомиться с вами. Друг Алана и все такое. Так что вас занимало?

— Почему на свадьбе не было родителей Алана?

— Родителей Алана?

— Да.

— Они ему совсем чужие. Он никогда не видится с ним.

— Никогда не видится?

— Вас это удивляет?

— Да, конечно. Мне казалось, что они были очень близки.

— Нет. Он их ненавидит. Так было всегда. Я с ними ни разу не встречалась.

— Неужели это правда?

— Вы перепутали Алана с кем-то еще.

— Я — то был уверен, что Алан регулярно навещает родителей. По меньшей мере раз в полтора-два месяца.

— Только не Алан. Родители всегда дваили на него. Я думаю переломом стал турнир «Золотые перчатки».

— «Золотые перчатки»? Я помню, Алан занимался боксом.

— Занимался, потому что отец заставлял его. Каждый день после уроков он шел в подвал и тренировался до ужина. Ему пришлось участвовать в первенстве штата. Он возненавидел бокс. И отказался ехать на национальный чемпионат. С тех пор он и его отец не разговаривают.

— Я, должно быть все перепутал.

— Должно быть. Он всегда говорил, что его мать — неврастеничка. Почти не встает с постели.

— И вас не интересовали родители Алана? Вы не хотели с ними встретиться?

— Нет, если Алан говорит правду. А в этом-то я уверена. Поверьте мне, дорогой, у окружающих меня людей достаточно трудные характеры, так что мне не хочется обременять себя и родственников мужа.

— Понимаю.

При появлении интересного, представительного мужчины лет пятидесяти с небольшим, одетого в легкие белые брюки и синий блейзер, павильон оживился. Ему махали руками. Мужчины, сидевшие за ближайшими к дбери столиками, вставали. Женщины лучезарно улыбались. Старший официант, радостно кивая, затрусил навстречу.

— Это мой отец. — прокомментировала Джоан.

— Да, — кивнул Флетч. — Я его узнал.

— Не огорчайтесь, если он не вспомнит вас.

— Почему он должен меня помнить?

— Потому что ты красавец. Я вся горю. Тебе действительно нужно уезжать сегодня?

— Я должен вернуться вечером.

— Но завтра воскресенье.

— Послушайте, у вас с Аланом должно быть какое-нибудь местечко, куда вы можете поехать и остаться вдвоем. Только вы и больше никого.

— Ранчо.

— Что?

— Алан покупает ранчо. В Неваде. Для нас.

— Отлично.

— Что тут отличного? Это ужасно. Кому нужно ранчо в Неваде?

— Таких немало.

— Ребенком я провела лето на ранчо. Жара, пыль, грязь. Скука. Невероятная скука. Все мужчины словно сухие крендельки, посыпанные солью. А как они говорят! Каждое слово тянется, как резинка, а конец предложения ясен уже с самого начала. Речь заходит только о четвероногих. Нет, любоваться коровами — это не для меня.

— Тогда зачем вам ранчо?

— Алан хочет его купить. Я там еще не была. Алан настаивает, чтобы мы полетели туда на следующий уик-энд.

— На следующий уик-энд?

— Можешь представить, с каким ужасом я жду этого дня.

— Но там вам удастся побыть вдвоем.

— Черта с два. За домом есть взлетная полоса. Это мне уже известно. Так что Алан вновь будет улетать по важным делам, а мне придется глядеть на коров в обществе просоленных сухарей в джинсах.

— Так откажитесь. Отговорите Алана от покупки.

— Через неделю он должен внести задаток. Наличными.

— Наличными?

— Да. Разве не безумие? Наличные. Он сказал, что люди там признают только те деньги, за которые могут подержаться руками. Если он привезет наличные в бумажном пакете или чемодане и вывалит их на стол, то сможет выгадать какието проценты.

— Они не могут быть такими дикарями.

— Это же Невада, дорогой. Откуда нам знать, что может понравиться сухарю в джинсах, думающему лишь о коровах. О, папа!

Флетч встал.

— Это старый друг Алана. Они вместе служили в авиации. Джон…

— Яменералески, — подолжил Флетч, пожимая руку отцу Джоан.

— Рад познакомиться с вами, мистер Яменералески, — улыбнулся Джон Коллинз. — Оставайтесь с нами на ленч.

Глава 13

Флетч принес стул от соседнего столика и сел. Джон Коллинз устроился напротив дочери. В час дня на кортах, залитых солнцем, не было не души. Игроки перекочевали в павильон.

Джоан убрала фотоаппарат.

— Джон торгует мебелью, папа. Он из Гренд Рейпидс, штат Мичиган.

— Из Батта, Монтана, — поправил ее Флетч.

— О?

Флетч выбрал верный путь. Мало того, что никто не мог запомнить его фамилию, ни отца, ни дочь не интересовали ни торговля мебели, ни городок Батт в штате Монтана. Он мог не сомневаться, что к завтрашнему дню о его существовании забудут раз и навсегда.

— Мартини перед ленчем? — укоризненно спросил Джон Коллинз.

— Я собиралась поспать днем. — ответила Джоан, глядя на Флетча.

— Хорошо, что хоть Джон пьет апельсиновый сок.

— Он с водкой.

— А-а. Понятно. От большого количества этой смеси утром болит голова. — Джон Коллинз широко улыбнулся. — Вы играете в теннис, Джон?

— Очень плохо, сэр. Теннис — прекрасная игра, но у меня так мало свободного времени.

— Вы должны находить время, чтобы наслаждаться жизнью и заботиться о своем здоровье. Это лучший способ успеть все сделать.

— Да, сэр.

— Разумеется, при этом неплохо иметь весьма способного зятя, который продолжает твое дело. Иногда у меня возникает чувство вины из-за того, что я играю, а Алан работает. Откуда вы знаете Алана?

— Mы вместе служили в авиации. В Техасе.

— Джон сказал, что Алан однажды спикировал на дом. В Сан-Антонио. Он говорил тебе об этом, папа?

— Естественно, нет.

— Мы тогда были лейтенантами, — ввернул Флетч. — Его сурово наказали. Полагаю, мне следовало умолчать об этом.

— Наоборот, — возразил Джон Коллинз. — Нам давно пора узнать о проступках Алана. Теперь мы прижмем его к стенке. Может, он еще что-нибудь натворил?

— Нет, сэр.

— На этот уик-энд он отправился в Айдахо, испытывает чей-то экспериментальный самолет. Вы все еще летаете?

— Только с билетом в кармане.

— Молодец. Как я хочу, чтобы Алан прекратил эти полеты. Он играет слишком важную роль в жизни многих людей, чтобы идти на такой риск. Вы были с ним за океаном?

— Нет. Меня послали на Алеутские острова.

— О!

Флетч улыбнулся. Плевать они хотели и на Алеуты.

Без всякого заказа Джону Коллинзу принесли сэндвич с запеченным сыром и бутылку эля.

— Что вы будете есть? — спросил он.

— Сэндвич с цыпленком, — ответила Джоан, — под майонезом.

— А мне с сыром, — добавил Флетч. — И бутылку пива.

— Вы приняли правильное решение, порвав с авиацией, — заметил Джон Коллинз.

Флетч рассмеялся.

— Мне нравится продавать мебель.

— Дело в том, что Алану необходима молодежь, — продолжил старший Коллинз. — Друзья. Люди, на которых он мог бы положиться. А его окружают одни старики, начинавшие работать еще со мной. Я все время твержу ему, что пора отправить их не пенсию, но он слишком порядочен. Лучше, говорит их брюзжание, чем новички, которые придутся не ко двору.

— Папа, он ничего такого не говорил.

— Ну, сказал бы, будь у него чувство юмора.

— У него великолепное чувство юмора. — Джоан бросилась защищать мужа.

— Он хоть раз рассмешил тебя? — настаивал на своем Джоан Коллинз. — Когда это было?

— Ну, на днях он говорил с Джулией. Не помню о чем. Кажется, насчет того, что пора спать.

— Шутник, — вздохнул Коллинз. — Мой зять — шутник. Когда вы служили в Техасе, у него было чувство юмора?

— Алан оставался серьезным при любых обстоятельствах, — ответил Флетчер.

— Меня беспокоят люди, лишенные чувства юмора. Тут и до самоубийства не далеко.

— Если сигареты не покончат с ними раньше.

— Что? — Джон Коллинз наклонился к Флетчу.

— Сигареты. Алан всегда боялся заболеть раком.

— Алан никогда не говорил мне об этом, — возразила Джоан.

— Должно быть, привык. Или преодолел страх.

— Все должны бояться рака. У него болел кто-нибудь из родственников? Хотя откуда нам знать? Мы никогда не встречались с его семьей. Надо бы выяснить, живы ли они?

— Алан не говорит о них, — пояснила Джоан. — Мне кажется, он даже не переписывается с ними.

— Я его не виню, — продолжил Джон Коллинз. — Только мерзавец может заставлять заниматься сына боксом. Глупейший вид спорта. Алан мог бы стать выдающимся теннисистом, начни он пораньше. А ему пришлось тратить время черт знает на что. Я считаю, что отец, заставляющий заниматься сына боксом, желает его скорейшей смерти.