Глава 14

Звонил сержант Португал. Он был в холле отеля, хотел подняться ко мне, поговорить. После небольшой паузы я пригласил его к себе. Сполоснул лицо холодной водой и, услышав тихий стук в дверь, открыл ее. Вежливо улыбнувшись, впустил сержанта в прихожую. Он, слегка кивнув мне, молча прошел к окну, грузно плюхнулся в кресло, снял и бросил на пол рядом с собой шляпу. Я, как положено, спросил, не хочет ли он, чтобы я заказал ему что-нибудь выпить. Португал ответил, что пиво было бы кстати. Я позвонил и попросил принести нам пару бокалов пива. Затем сел на кушетку, внимательно на него посмотрел: так, болезненный вид, тяжелое дыхание... Он предложил мне сигару. Покачав головой, я отказался. Молча. Он достал сигару из внутреннего кармана, сорвал с нее целлофановую обертку, откусил кончик, выплюнул его себе в ладонь и аккуратно положил в стоящую рядом пепельницу. Затем на редкость неторопливо — очевидно, не без определенной, только ему известной цели — разжег сигару.

— Учтите, наш разговор строго между нами, — наконец произнес он, сделав две глубокие затяжки. — Никто не должен о нем даже подозревать.

— Что вы имеете в виду?

— Тогда у меня тоже возникли подозрения, что все прошло слишком, даже слишком гладко. Я часто повторяю себе, что сложные дела не решаются просто, но на этот раз, похоже, забыл себе об этом напомнить. И, вполне возможно, оказался в дураках. Да, я знаю, нелепо даже пытаться искать какие-либо следы, после того как окружной прокурор уже закрыл дело. Глупее быть ничего не может. Мне бы тоже успокоиться и забыть про все, но я, сам не знаю почему, решил посмотреть на дело совсем с другой стороны. Вы же, судя по всему, не купились на убийцу Шеннари, так ведь?

— Я задумался.

— Ну а к какому пришли выводу, после того как повидались с его девушкой?

— Решил, что он этого не делал. Кто угодно, только не он. Она оказалась права.

— Вы же могли тут же позвонить мне и сказать про пистолет. Почему не сделали этого? Разве кому-нибудь от этого стало бы хуже?

— Мне казалось, сержант, вы на сто процентов уверены, что это дело рук Шеннари, и мой звонок вряд ли что изменит.

— Когда я заставил ее расколоться, она сказала, что показала его и вам тоже. Тогда мне пришлось опросить всех до одного в том крысином мотеле, и наконец повезло — нашел проститутку, ну из тех, кто работает по машинам. Живет совсем рядом с девушкой Шеннари и в тот момент, поздно вечером, когда это случилось с вашим братом, возвращалась домой. Она видела у дома Дженелли большой грузовик, который какое-то время там постоял, а потом уехал. Даже запомнила название компании. Мне подумалось, что если удастся найти водителя этого грузовика и он скажет, что после полуночи у Дженелли никого не было, то дело Шеннари можно точно считать закрытым. И спать спокойно. Компания называлась «Братья Кобарт». Там мне охотно пошли навстречу, нашли парня Джо Руссо который воспользовался их грузовиком в ту пятницу вечером. Сегодня утром я его видел. Он сказал, что «позаимствовал» грузовик только для того, чтобы покататься с Литой. Приехал к ней, собирался постучать в дверь, но тут услышал, что в комнате кто-то на нее орет и она отвечает тем же. По его словам, он предпочел не вмешиваться в эту ссору и тут же ушел. Я нашел шестерых парней, посадил их в соседней комнате и попросил громко побазарить. Очень громко. Как можно громче. Руссо тут же узнал среди них голос Шеннари. Я не поленился проделать это три раза, меняя участников. И каждый раз он узнавал Шеннари. Без колебаний.

— Ну что тут можно сказать? Прекрасная работа, сержант.

— Да, вот только совсем не хотелось бы ее делать.

— И почему вы сочли нужным поделиться этим со мной?

— Поделиться? Хотя, пожалуй, вы правы, именно поделиться. Проблема в том, что теперь, когда дело Шеннари официально закрыто, мне придется работать на собственный страх и риск. А времени мало. Поэтому-то я вдруг и вспомнил, что вы не купились на версию, что убийца Шеннари, более того, взялись сами за расследование. Если бы это был он, то тогда подброшенный в его комнату пистолет не вонял бы так сильно. Тут что-то не так. А кроме вас, нет никого другого, кто мог бы мне подсказать иной мотив убийства вашего брата. Если вы по каким-то причинам не захотите мне помочь, Бог вам судья, мне придется искать самому. И на этот раз я начну с безутешной вдовы. Она очень красива и к тому же наследует немалые деньги. Вообще-то очень большие деньги. Это грязное дельце конечно же сотворил мужчина. Так что пока я считаю ее только пособницей. Или, скажем так, соавтором преступления. Ну, так, может, вы введете меня в курс дела?

— Любопытно, а почему вообще у вас зародилась именно такая версия, сержант, а не какая-нибудь иная?

— Потому что у меня есть опыт полицейской работы. А с ним рано или поздно кое-что начинаешь понимать. Это убийство по меркам людей из высшего общества. В принципе достаточно типичное: деньги, секс, шантаж... Не знаю, как у вас, а лично у меня это сомнений, увы, не вызывает. Уж простите. Знаете ли, слишком много аналогий. В такого рода убийствах жертвами становятся те, кто чего-то стоят, или если кого-то надо вытащить из чьей-то постели, или кому-то заткнуть рот. Обычное дело. А планируются они, должен заметить, отлично. На хорошем уровне. Иногда, конечно, кто-то напивается и неосторожно делает глупости, нарушает разработанный план, но это, судя по моему опыту, случается редко. Вашего брата, вероятно, что-то очень встревожило. Насколько нам известно, не деньги. У него их и так хватало — большая зарплата, хорошие дивиденды... Значит, его беспокоило что-то связанное либо с сексом, либо с шантажом. Хотя практически его не из-за чего было шантажировать, сам по себе он был чист, абсолютно чист, мы все это тщательно проверили. Значит, какой-то не совсем обычный секс. Значит, кто-то подобрался под бочок к жене вашего брата, а он прознал про это...

— Боюсь, это бредовая версия.

Он буквально вперился в меня взглядом:

— У вас есть что-нибудь получше?

— Вообще ничего.

— Мистер Дин, вот только не надо играть со мной в прятки! Прошу вас. Не говоря уж о том, чтобы дурачить меня. Я же знаю, вы что-то скрываете. Причем что-то очень важное. Поначалу это, конечно, может пройти. Но не забывайте, я ежедневно имею дело с фактами подобного рода. Причем не только их собираю, но и анализирую. Кроме того, к вашему просвещенному сведению, мистер Дин, учтите: любитель, даже учитывая его огромный энтузиазм, крайне редко выигрывает у профессионала.

Да, похоже, я недооценил этого человека. Его ум оказался более острым и глубоким, чем я предполагал.

— Хорошо, считайте — уговорили. Ладно уж, попробую быть с вами откровенным. Правда, до известной степени. Здесь что-то происходит, что-то крайне важное и опасное, и, как мне кажется, моему брату об этом вдруг стало известно. Все или какая-то часть. Но какая?! Скорее всего, это касается дел нашей компании или... или, может быть, вы правы, его жены. По-моему, Кен неожиданно для всех вдруг взял и выпустил кошку из темной комнаты, за что и был тут же убит. А больше, боюсь, мне нечего вам сказать, сержант. Все остальное, что я, по-вашему, скрываю, лишь глупые догадки, возможно не имеющие ни малейшего отношения к делу. Но я не сдамся, продолжу поиски и, как только мне удастся узнать хоть что-нибудь определенное, тут же вам сообщу. Обещаю.

Португал остановил на мне тупой, будто засыпающий взгляд. Затем лениво встал, стряхнул сигарный пепел с лацканов пиджака.

— Ладно, бог с вами. В конце концов, не могу же я давить на вас, коли вы так не хотите, чтобы на вас давили. Но и я теперь этого дела не брошу. Пойду своим путем. В свободное от работы время. Но если все это так круто, как следует из ваших намеков то не откажите мне хотя бы в одной услуге.

— Слушаю.

— Запишите, пожалуйста, все ваши дикие, возможно, нелепые догадки на бумаге, адресуйте их мне и оставьте в сейфе отеля. Знаете, с любителями частенько происходят самые нелепые случаи. Обычно несчастные.

Терпеливо подождав моего согласия, он кивнул и неторопливо вышел. Даже не попрощавшись. Когда я закрыл за ним дверь, по моей спине от страха снова пробежали мурашки. С чего бы это?

Тем не менее я сразу же сел и изложил на бумаге все мои дикие, возможно, нелепые догадки. Глупо, конечно, но, наверное, он прав. Кто знает? Я вложил листки в конверт, заклеил его и надписал: «Передать сержанту Португалу. Немедленно!»

Тут вдруг зазвонил телефон. Тонкий, высокий женский голос напевно произнес:

— Мистер Дин? Простите, это Марта Колсингер.

Я тут же вспомнил необычно крупную женщину из общежития. По телефону ее голос звучал молодо и даже чуть застенчиво.

— Да, я. Вы что-нибудь узнали?

— Не знаю, но две мои девушки сейчас дома. Я говорила с ними об Альме. Она сюда не приходила. Странно.

— Девушки сказали вам что-нибудь определенное? Почему? Часто ли так бывает?

— Они живут вместе в самой большой комнате. Раньше она считалась гостиной. Свет у них вчера ночью не горел, но они сидели у окна и любовались заливом. Девушки, сами знаете. Любят помечтать, глядя на что-нибудь красивое. Они не спали, потому что у одной из них возникла какая-то большая проблема и она очень это переживала, а ее подруга старалась ей помочь. Ну, вроде как подбодрить. Понимаете, они очень хорошие девушки. Копят деньги, чтобы поступить в колледж. Мириам из Олбани, она-то и...

— Так они не видели Альму Брейди?

— К этому-то я и клоню. К тому самому. В том-то все и дело, что не видели! Никого, вообще никого не видели, но зато где-то около трех ночи слышали, как стукнула входная дверь и кто-то вышел из дома. Мужчина. Тайком. На цыпочках. Вы знаете, сколько раз я просила наших начальников получше осветить улицу?! Думаете, один или два раза? Нет, сотни раз! Уж никак не меньше. Когда на улице темно, то очень страшно. А я за этих девушек в ответе. Ведь кругом столько придурков и пьяных матросов... Совсем рядом с нами учебный полигон, ну и...

— Девушки смогут его описать?

— Вряд ли. Было очень темно, а эти говнюки из управы не обращают внимания на мои слова... Сто раз им говорила, и никакого толку! Хотя девушки заметили, что он был маленького роста и одет во что-то черное. Может, он-то и ходил тогда в комнате Альмы? Может, это его шаги я слышала? Или считала, что слышала? Страшно даже подумать, почему она так и не пришла домой с работы. С четверга. Как вы считаете, мне надо позвонить в полицию и сообщить об этом?

— Честно говоря, это было бы лучшим, что вы можете сделать. А знаете, девушки ничего мне не говорили, пока я сама не начала их расспрашивать. Им тогда показалось, к ней приходил любовник, а потом, когда я уже легла спать, пытался незаметно уйти... Но когда я рассказала им об Альме, они тоже не на шутку встревожились. Уж даже не знаю, смогут ли они теперь уснуть. Мне пришлось вызвать слесаря, чтобы сменить замок. У нас по два ключа на каждую комнату: один у девушек, другой у меня. А если этот человек проник туда, значит, у него был ключ Альмы? Только так. Страшно даже подумать! Я немедленно звоню в полицию.

— Миссис Колсингер, я был бы вам очень признателен, если бы вы постарались не упоминать моего визита к вам. Это возможно?

— Ну, даже не знаю, — с сомнением в голосе ответила она. Затем, помолчав, нерешительно добавила: — А если они меня спросят, не наводил ли кто о ней справки? Знаете, врать я совсем не умею. Да и не хочу.

— Нет, врать не надо. Если они вас спросят прямо, так и ответьте. Только постарайтесь обойтись без добровольного энтузиазма, хорошо? Я с превеликим удовольствием сказал бы вам истинную причину, но, к сожалению, пока не могу. Прошу вас, поверьте, она не заставит вас стесняться. В ней нет ничего дурного.

Похоже, она меня поняла.

— Может быть, мистер Дин, может быть. Но ведь мне надо известить ее родных. Они живут где-то в Канзасе.

— Вряд ли это следует делать прямо сейчас, миссис Колсингер. Зачем беспокоить их, когда от них все равно ничего не зависит? А что, если она возьмет и придет сегодня ночью? Или завтра утром.

— Дай-то бог. Я искренне надеюсь, что с нашей Альмой ничего не случилось. — Миссис Колсингер тяжело вздохнула и повесила трубку.

Я надел пиджак, спустился вниз, передал письмо для сержанта Португала дежурному клерку и попросил положить его в сейф. Он не без удивления посмотрел на фамилию адресата.

— В случае, если... ну, скажем, в случае, если мне вдруг срочно придется уехать отсюда, пошлите письмо сержанту Португалу. Только немедленно и с нарочным. Проследите лично. Вас не затруднит это сделать?

— Конечно же нет, сэр. Не беспокойтесь, сэр. Сделаю все, как сказали, сэр.

Когда я, кивком поблагодарив клерка, отходил от стойки регистрации, рядом со мной неожиданно возник — кто бы вы подумали? — Лестер Фитч собственной персоной! Вот уж сюрприз так сюрприз!

— Геван! Рад тебя видеть, дружище.

— Привет, Лестер.

Он весь светился от радости.

— Как насчет пары коктейлей за встречу, старина? К тому же есть о чем поговорить.

— К сожалению, я очень занят, Лестер.

— Занят? Что ж, тогда буду с тобой откровенен. Мне звонила Ники. И попросила с тобой поговорить. Много времени это не займет. Пожалуйста.

Пожав плечами, я позволил отвести себя к стойке бара, который постепенно уже начал заполняться людьми. Пять часов...

— После Флориды наш климат должен казаться тебе ужасным. Геван, — начал Лестер, когда бармен налил нам по вишневому коктейлю. — Не хочешь туда вернуться?

— А тебе хочется, чтобы я поскорее уехал?

Он обидчиво поджал губы.

— Уходишь в глухую защиту? Не возражаешь, если я попробую поставить тебе маленький диагноз? По-дружески, можешь не сомневаться.

Да уж какие тут сомнения! Лестер Фитч — семейный юрист. Совсем как семейный доктор. «Это лекарство может показаться тебе горьким, старина, но в конечном итоге именно оно тебе и поможет, не сомневайся. Закрой глаза, выпей его и ничего не бойся. Все будет в полном порядке». Причем говорил бы он это с самым серьезным видом и благородным тоном.

Я сделал глоток из моего бокала.

— Ладно, валяй, доктор! Ставь свой маленький диагноз. А вдруг на самом деле поможет?

— Геван, все дело в твоей, как тебе кажется, задетой гордости. Именно из-за нее, прости, ты так неадекватно воспринимаешь ситуацию в нашей компании. Никто из нас не сомневается, что глубоко в душе ты понимаешь: Стэнли Мотлинг лучше кого-либо способен управлять тем, чем за последние четыре года стала «Дин продактс». Попробуй быть честным сам с собой, старина, признай этот, пусть для тебя горький, факт, и все сразу же встанет на свои места. Иного мы от тебя и не ожидаем.

— Ну а как насчет несчастной старой развалины Грэнби?

— Ты совсем не так уж далек от истины, Геван. Его убьют первые же шесть месяцев работы. К тому времени Стэнли уже найдет себе новое и, поверь мне, очень хорошее место. Его везде с руками оторвут. Ну а где окажемся мы?

— Наверное, в большой жопе, и все из-за моей глупой гордости.

— Прибереги свой сарказм для другого случая, Геван. Я ведь искренне пытаюсь вам всем помочь. Ты всегда был мне очень симпатичен, и... короче говоря, мне совсем не хотелось бы видеть, как из-за какой-то глупости ты отказываешься от стольких многих вещей. Очень важных вещей, старина.

Его намек мне совсем не понравился. Мягко говоря. Кто он такой, чтобы позволять себе так говорить?

— Многих вещей, Лестер? Говоришь, очень важных?

Он подвинулся ближе, нервно крутя пустой бокал в руках.

— Ты обидишь не только компанию, Геван. Ты сильно обидишь и Ники. Очень сильно. Такое не прощается, уж поверь мне. Она тебя любит, очень любит, Геван, а твое отношение ко всему этому... получается, вроде как бы ей назло. Иначе как саботажем это не назовешь.

Да, вот он, старый добрый друг семьи! Вроде как назло. Саботаж. Ну надо же, какое придумал красивое словечко! Прямо-таки создал наглядную картину: грязный маленький человечек бегает по складам, разбрасывая по темным углам поджигательные бомбы. Его, видите ли, обидели, и он хочет взорвать все вокруг. Но ведь есть и другие, не менее заинтересованные люди. Интересно, кто может лучше саботировать, скажем, систему школьного образования — свихнувшийся маленький мальчик или соответствующий министр?

— Ты меня слушаешь, Геван?

— Да-да, конечно. Что ты сказал?

Он продолжал что-то говорить, а я обдумывать эту неожиданную, но весьма забавную мысль. Действительно, а что случилось бы, если бы свихнувшийся маленький мальчик на самом деле захотел взорвать всю систему школьного образования? Что бы он сделал? Может, стал бы примерным мальчиком, чтобы со временем стать министром, и тогда...

— ...У Ники ведь своя гордость, Геван, и об этом не следует забывать. Она искренне хочет увидеть претворение планов Кена. С помощью Стэнли Мотлинга. Ты ведь помнишь, кто его сюда пригласил? Твой брат Кен. У него тогда хватило здравого смысла переступить через свои тщеславие и гордость, передать ему бразды правления компанией. Мы надеемся, ты тоже сможешь доказать всем свое здравомыслие...

— Да, наверное, ты прав, Лестер. Именно это и портит всем нам жизнь. Моя легкомысленная, упрямая гордыня.

Он подвинулся еще ближе:

— Геван, я знаю, ты сейчас пытаешься сделать из меня болвана, но только не забывай: я здесь не сам по себе. Поговорить с тобой меня просила Ники, так сказать, воззвать к твоему благоразумию. Сделай в понедельник так, как она хочет, и больше тебе ничто не помешает тут же уехать вместе с ней, куда пожелаешь. Вместе с ней! Организовать это не составит проблем. Сделаем все это так, что комар носа не подточит. Ты же меня знаешь. — И он подчеркнул свое предложение, заговорщически ткнув меня в бок локтем. Вроде как соратника по тайному грязному делу.

Мне вдруг стало ужасно противно, а сам Лестер до смерти надоел. И зачем я потратил на него столько времени? Чтобы выслушать, как мне хорошо будет с Ники, если в понедельник я побуду пай-мальчиком и наступлю на горло собственной песне? Не слишком ли много всего лишь за возможность обладать молодым красивым телом?

Я сжал мои хорошо тренированные парусами яхты пальцы вокруг кисти его правой руки. Сжал изо всех сил и держал до тех пор, пока от напряжения у меня не заболело плечо, а у него от боли не отвисла челюсть и он на минуту снова не превратился в того маленького, вечно хныкающего и всего боящегося Лестера Фитча из арландской начальной школы. Сорвав с него маску, я на какой-то момент ощутил дикую радость, но на смену ей тут же пришло отвращение, и я отпустил его руку.

— А теперь, Лестер, позволь мне тоже сделать маленький диагноз. Ты влез в дело, которое тебе не по плечу. И уже дрожишь от страха. Совсем потерял голову. Ты оказался в крутой вонючей каше, из которой любой ценой хотел бы вылезти, вот только уже не можешь. Вот так, старина. Ну, как тебе мой диагноз?

Он, само собой разумеется, попытался изобразить благородное негодование:

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать!

— Только то, что давно и прекрасно тебя знаю, Лестер. Мир не принял тебя. Ты всегда был самым обычным неудачником и теперь готов на любую гадость, лишь бы не утонуть, как можно дольше продержаться на поверхности. Ты ввязался в подлую аферу с полковником Долсоном, стал его подельником, вором. Уж не знаю, каким именно образом тебя туда заманили, но вылезти оттуда просто так теперь уже невозможно. Это факт, Лестер. Причем факт, известный не только мне одному. Об этом знаешь ты сам, я, Долсон и кое-кто еще.

Он боялся даже поднять на меня глаза. Да, тот самый маленький запуганный Лестер. Хотя вообще-то у любого человеческого существа должно быть чувство личного достоинства, которое никому нельзя позволять унижать. А он взял и позволил. Безропотно позволил раздеть себя догола. Причем не из-за простой бессмысленной жестокости. Мной руководил конкретный интерес — нажать посильнее и постараться узнать, что за всем этим стоит. За ним, за Ники, за Стэнли Мотлингом.

Лестер, казалось, вечность сидел не произнося ни слова. Только тяжело дышал и все время сглатывал слюну. Совсем как рыба, которую вдруг выбросили на лед. Наконец медленно повернулся ко мне. Господи, такой ненависти в глазах мне еще, признаюсь, никогда не приходилось видеть! И голос вдруг стал писклявый, едва слышимый:

— У тебя, пропади ты пропадом, всегда все было. С самого рождения. Все, чего никогда не было у меня. Будь ты проклят, Геван!.. Ладно, ладно, давай продолжай вынюхивать, продолжай совать свой длинный нос не в свое дело. Может, именно это мне и надо — пусть тебе его укоротят, пусть тебя раздавят, как жирного глупого клопа на стене! Я очень хочу, чтобы это сделали с вами, мистер Геван Дин. И да поможет мне Бог! А он поможет, не сомневайся...

— Так же, как раздавили Кена? — слегка прищурившись, мягко спросил я.

Вот оно! Ненависть и совсем неожиданное давление сделали свое дело. Лестер понял, что сказал слишком много и теперь пощады ждать ему неоткуда. Глаза за оптическими линзами снова стали туманными. Он поднялся и медленно, неуверенной, как у больного или перепившего человека, походкой направился к выходу. Нет, не человека, а механической куклы, у которой вдруг кончился завод пружины.

Я попросил налить еще один коктейль. Медленно выпил. Да, наверное, Перри права. В нависшем над нами мраке все отчетливее и отчетливее вырисовывалось нечто ужасное, и мне оно было почти знакомо. Почти...

Расплатившись и выйдя из бара в холл, я подобрал со столика свежую газету. Быстро ее просмотрел. Душераздирающие заголовки кричали о конце света, о непримиримой войне идеологий, о необходимости самоочищения, ну и так далее, ну и тому подобное. Но в самом низу второй страницы в черной рамке было нечто, заставившее меня резко остановиться. Настолько резко, что идущий за мной мужчина от неожиданного столкновения чуть не упал, громко выругался и, с опаской глядя на меня, побежал совсем в другую сторону.

Сегодня в полдень в одиннадцати милях к югу от города полиция обнаружила в реке тело молодой девушки, Альмы Брейди, служащей секретного отдела компании «Дин продактс». Это было самоубийство, доказательством чему служит предсмертная записка, обнаруженная в кармане ее красного пальто. По предварительному мнению полиции, она спрыгнула с одного из мостов Арланда в четверг поздно вечером. Причина, как следует из упомянутой записки, неудавшийся любовный роман.

Бедное милое существо, ни с того ни с сего вдруг прыгнувшее в реку в своем ярко-красном пальто! Она была похожа на кого угодно, но только не на самоубийцу. Слишком любила жизнь, слишком хотела успеха. Когда из ее жизни выпал Долсон, она немедленно начала думать о другом, но уж никак не о реке.