Глава 14

Я проснулся среди ночи от страшной головной боли. По знакомым полоскам света на потолке я понял, что нахожусь в своей спальне. Лоррейн, видно, уже встала и пошла в ванную, оставив дверь открытой. Ну, вчера была и вечеринка! Вот уж повеселились на славу!

Самое лучшее сейчас – повернуться на бок и постараться опять заснуть. Но повернуться мне не удалось. Я страшно удивился и проснулся окончательно. Пытаясь выяснить причину, я обнаружил, что лежу на кровати полностью одетый, а руки и ноги привязаны к четырем углам кровати.

А, все ясно. Значит, вечеринка была у нас дома, я ушел к себе и отрубился, а какой-то шутник привязал меня к кровати.

– Лоррейн, – позвал я, и не получив никакого ответа, крикнул громче: – Лоррейн!

Ответа не было. Непонятно даже, дома ли она. Может, они решили продолжить вечеринку в другом месте, и она уехала вместе с ними. Может, это была именно ее идея связать меня, чтобы самой получить полную свободу действий. Вот дура!

Надо постараться заснуть.

Я попытался, но у меня ничего не вышло. Спать в такой позе оказалось крайне неудобно. Снизу послышался какой-то шум. На первом этаже кто-то был.

– Эй, – заорал я. – Эй, кто-нибудь!

На лестнице послышались торопливые шаги. Поднималось явно несколько человек. Кто-то вошел в комнату и начал шарить рукой по стене в поисках выключателя. Зажегся яркий свет. Я зажмурился и, глуповато улыбаясь, сказал:

– Какой-то болван с большим чувством юмора здорово меня привязал. Будьте добры, отвяжите меня.

Вокруг моей кровати стояли трое мужчин. Ни одного из них я не знал. Здоровый, краснорожий блондин – это, наверное, один из новых приятелей Лоррейн. Двое других были не в ее вкусе. Невысокие, смуглые и жилистые, к тому же безвкусно одетые. Никто из них не улыбнулся.

– Да развяжите же меня, черт бы вас взял. Где Лоррейн?

Белобрысый стоял в ногах кровати и пристально смотрел на меня. Шея у него была забинтована.

– Ты поступил очень остроумно, Джеймисон, послав за машиной ту маленькую шлюшку. Но за лишние тридцать долларов она очень даже охотно согласилась нам помочь.

Я тупо уставился на него.

– Не понимаю, о чем это вы. Кто вы такие? Где моя жена?

– Браво! Здорово сыграно, – усмехнулся блондин. – Мы пришли за деньгами. Где они?

Теперь я все понял. Это ограбление. Это ж надо иметь такую наглость, чтобы прийти в дом и связать хозяина. Боже мой, что же они сделали с Лоррейн?

– Послушайте, – сказал я как можно спокойнее. – Мы не держим деньги дома. Разве что совсем немного. Берите все, что найдете, и уходите.

Двое чернявых заговорили друг с другом на непонятном мне языке. Один из них достал из кармана самую толстую пачку сотенных, какую мне доводилось в жизни видеть, и ткнул ею мне в лицо.

– Это мы уже нашли у тебя, Джеймисон. Но это действительно немного. Где остальное?

– Какое остальное? Вы не могли найти в моем доме столько денег.

Все трое некоторое время молча разглядывали меня, потом отошли от кровати и стали тихо совещаться. Я беспокоился о Лоррейн. Если они пришли в ее отсутствие, она может в любую минуту сюда войти, ни о чем не подозревая. Она не поймет, как вести себя в подобной ситуации. Лучше поскорее отдать им все, что они хотят.

Эти трое, по-видимому, приняли решение. Взяв из ванной синюю губку, они задернули шторы, белобрысый бугай оттянул мне нижнюю челюсть, открывая рот, и запихнул туда губку. Потом прижали ее одним из моих галстуков, связав концы за головой, чтобы я не смог ее выплюнуть. Сняв с моей правой ноги ботинок и носок, они крепко привязали щиколотку к кровати. Один из черных открыл перочинный нож, сел на кровать спиной ко мне и стал резать мою ступню.

Пока я не почувствовал боль, я все еще думал, что это какая-то затянувшаяся изощренная шутка, что это кто-нибудь из друзей нанял этих идиотов, чтобы напугать меня до полусмерти. Но как только началась боль, я понял, что это далеко не шутка и не розыгрыш. Я не мог вырваться и попытался локализовать боль в ноге, но она поднималась все выше и выше, охватив меня всего. Не осталось ничего, кроме страшной боли. я ревел сквозь кляп, дергался и кричал, глаза вылезали из орбит. Но он не прекращал пытку. В ушах нарастал дикий звон. Потолок кружился перед моими глазами, и я погрузился в темноту.

Очнулся я с мокрым от слез лицом. Они переглянулись, и он снова принялся за работу, склонившись над моей обнаженной ногой. Двое других смотрели в сторону. Я пытался разорвать веревки, пока не затрещали плечевые суставы и не онемели руки. Я беззвучно кричал, пока не провалился в небытие.

Когда я снова пришел в себя, во рту уже не было губки, нога горела, словно ее жгли на раскаленных углях, но эту боль уже можно было терпеть.

– Так где же остальные деньги? – услышал я голос белобрысого. Я задыхался, словно пробежал длинную дистанцию.

– Я не знаю, о чем вы говорите. Это... это какая-то ошибка. Забирайте все, что хотите. Только... только не мучайте меня больше.

– Нет, мы будем тебя пытать, снова и снова, – сказал он. – Мы никуда не спешим. Будем пытать до тех пор, пока не получим деньги.

Тут один из чернявых, но не тот, который меня пытал, подошел поближе и сказал:

– Постойте-ка минутку. – Он включил ночник на моей тумбочке, повернул мое лицо поближе к свету и заглянул мне в глаза. – Какое сегодня число, Джеймисон? – Он говорил с акцентом.

– Дайте подумать. Апрель. Какое-то апреля. Забыл.

– Что ты делал вчера?

– Вчера? Наверное, работал. – Я изо всех сил пытался вспомнит! вчерашний день, но безуспешно.

– Когда ты последний раз видел Винсента Бискэя?

– Винса? Боже мой, давно, тринадцать лет назад... Хотя...

– Хотя что?

– Мне вдруг показалось... Какое-то странное чувство... что я недавно с ним встречался. Просто на секунду показалось... У него было на пальце кольцо с рубином. Но это, конечно, чушь.

– Ты уверен? – насмешливо спросил белобрысый.

– У тебя, друг мой, слишком тяжелая рука, – обратился к нему тот, который задавал только что вопросы. – Я не думаю, что наш приятель может так гениально симулировать. У него все симптомы травматической амнезии, провал памяти. Ты отшиб ему мозги. Вряд ли он смог бы молчать при такой боли.

Белобрысый верзила встревожился.

– И что это значит?

– Это значит, что память к нему будет возвращаться либо постепенно, помаленьку, либо однажды он вспомнит все сразу. Может, через десять минут, может, через десять дней, а может, через десять недель. До этих пор мы ничего не сможем сделать. Пытать его бесполезно.

– Какая память? – спросил я.

Латиноамериканец бесстрастно посмотрел на меня, перевел взгляд на часы и сказал:

– Сейчас три часа утра, суббота, четырнадцатое июня. Я тупо уставился на него.

– Вы с ума сошли?

– Я говорю тебе правду. Тебе предстоит многое вспомнить. Начни с Бискэя. Попытайся вспомнить про Бискэя. Потом – про деньги. Очень большие деньги.

– Кто вы такие? Что вам нужно?

– Мы подождем, пока ты не вспомнишь все.

– Где моя жена?

– Ее давно уже здесь нет, больше месяца.

– Где она? Черт бы вас взял, куда вы ее дели?

– Мы здесь ни при чем. Где она – никто не знает.

Они отошли в дальний угол спальни и снова посовещались шепотом. Тот кто пытал меня, достал из аптечки бинт и аккуратно перевязал мою ногу. После этого они с блондином ушли, я слышал, как они спускались по лестнице. Третий с минуту колебался, пристально глядя на меня, потом махнул рукой и вышел вслед за ними, по дороге выключив свет.

Бискэй и деньги. Я понятия не имел, как Винс жил все эти годы, и чем он занимался. Четырнадцатое июня. Прошло два месяца, которые полностью испарились из моей памяти. В это невозможно поверить. Но я старался заставить себя думать об этом, соединить в памяти бессвязные обрывки смутных воспоминаний. Воспоминаний о чем? Я не знал. Когда я был ребенком, у нас жила маленькая серая кошка. Ее звали Мисти. Потом она умерла, а я еще много недель продолжал ее видеть краем глаза. Я видел ее постоянно, но когда быстро поворачивал голову, конечно, ее там не было и быть не могло, потому что я видел собственными глазами, как мой отец ее похоронил, и я сам поставил крестик на ее могиле.

И вот сейчас мои смутные воспоминания были в точности как та серая кошка. Мне казалось, что в моей памяти всплывает нечто, но как только я пытался ухватиться за кончик какой-то мысли, она бесследно исчезала.

Передо мной стояла лишь одна четкая картинка. Я гнал ее, но она упорно появлялась снова. В залитой солнцем спальне перед зеркалом сидит обнаженная Тинкер Вэлбисс и расчесывает свои рыжие волосы. Это был, конечно, полный бред.

А еще какая-то медная сетка, пробитая в трех местах пулями. И кроме этого – ничего. Как я ни напрягался.

Он сказал, что Лоррейн месяц как пропала. Значит, она уехала? Он, наверное, врет. Зачем ей уезжать? И куда?

Правая нога пульсировала и горела. Я почувствовал, как во мне закипает жгучая ярость от боли, унижения и, главное, от собственной беспомощности. Что бы ни произошло в эти два месяца, испарившиеся из моей памяти, эти подонки не имеют права так надо мной измываться. Я не стал больше мучить себя воспоминаниями, а начал думать, как бы освободиться от веревок. Думать об этом было гораздо легче и даже принесло мне некоторое успокоение. Нужно действовать, а не лежать здесь как тюфяк в ожидании своих палачей.

Я пошевелил по очереди обеими руками и здоровой ногой. До узлов на запястьях можно было дотянуться пальцами. Похоже, они привязали меня моими собственными галстуками. Судя по положению кистей, галстуки привязаны к каркасу кровати так туго, что я не мог даже приподнять голову. Собрав все силы, я подвинулся вправо, чуть не вывихнув от напряжения левое плечо. Зато теперь правая рука обрела некоторую свободу. Я стал двигать ею из стороны в сторону, насколько позволял галстук пытаясь порвать его о край металлического каркаса. Но гладкая шелковистая ткань мягко скользила по полированной поверхности металла. Я еще немного подвинулся и слегка изменил угол трения. После нескольких попыток я услышал треск ткани о какую-то неровность. Теперь главное – не потерять эту маленькую зазубрину. Время от времени я прекращал свою работу, отдыхая и одновременно прислушиваясь к звукам снизу. Узел стал ослабевать, и я попытался порвать галстук, дернув изо всей силы. Но шелковые нитки были очень прочными, и я только затянул петлю на руке. Теперь кисть онемела, а от напряжения заболело плечо.

От отчаяния, собрав остаток сил, я дернулся всем телом. Послышался треск разрываемой материи, и моя рука оказалась на свободе. Я положил ее на живот и дал ей немножко отдохнуть, расслабив все мышцы. Затем я повернулся на другой бок и зубами развязал узел на левом запястье. После этого сел, потирая онемевшие руки, и тут услышал на лестнице шаги.

Нащупав на туалетном столике массивную стеклянную пепельницу, я придвинул ее поближе и лег в первоначальное положение, задрав руки кверху. Мне оставалось только лежать и надеяться, что войдет только один из них и не включит верхнего света. Я повернул голову к двери и прикрыл глаза настолько, чтобы наблюдать за ним сквозь ресницы. Увидев его в дверях, я застонал.

Он подошел к кровати и наклонился надо мной, но недостаточно низко, чтобы я мог до него дотянуться. Я снова застонал. Он нагнулся пониже. И тогда я правой рукой схватил его за затылок, а левой нанес изо всех сил удар тяжелой пепельницей прямо в лицо. Пепельница выскользнула из моей руки и упала на кровать. Он издал какой-то нечленораздельный звук и покачнулся. Я поднял пепельницу и снова ударил его в лицо. Череп хрустнул. Он ничком упал на меня и медленно сполз на пол. Это был тот чернявый, который поставил мне диагноз. Теперь лицо его было изуродовано до неузнаваемости. Я свесился с кровати и обыскал его карманы. Пистолета при нем не было, только маленький плоский перочинный ножичек с одним лезвием. Им я перерезал узлы на ногах. Подвинувшись к краю кровати, я сел, собираясь с духом, чтобы встать на свою больную ногу. Потом поднялся, но как только коснулся пола носком правой ноги, комната качнулась и поплыла перед глазами. Я опустился на кровать, потом сделал еще одну попытку. Теперь мне удалось вытерпеть боль, несмотря на тошноту и головокружение.

Перочинный нож – это, конечно, слабое оружие. Как же это я до сих пор не вспомнил о своем пистолете двадцать второго калибра! Я доковылял до письменного стола. В ящике его не оказалось. Я ведь бросил его в... Опять провал в памяти. Куда – не помню. Помню только, что было очень темно... Я потряс головой, тщетно пытаясь прояснить свои мысли, но вызвал только приступ резкой боли в левом виске. Дотронувшись пальцами до больного места, я нащупал большую рану и запачкал пальцы липкой горячей кровью.

Я достал из шкафа носок и медленно пошел в ванную, стараясь как можно меньше опираться на правую ногу. Едва я повернул выключатель, как увидел на полу ванной, прямо перед собой, Лоррейн. Ее голова была повернута под каким-то неестественным углом. Я в ужасе отшатнулся, но она вдруг стала таять и исчезла. Так бывает, когда долго смотришь на предмет, а потом быстро переводишь взгляд и еще несколько мгновений видишь его контуры. Только что здесь лежала мертвая Лоррейн, а потом ее отражение растаяло на кафельном полу. По-моему, я начал терять рассудок.

Я открыл аптечку, достал большой стеклянный флакон с кремом и запихнул его в носок. Держа носок в руке, я покачал своим оружием. Пожалуй, им можно нанести смертельный удар.

Их осталось двое. Во всяком случае, тех, кого я видел. Белобрысый здоровяк и тот, который резал мне ногу. Но их может оказаться и больше. Я проковылял в спальню и посмотрел на этого, на полу. По-моему, он еще дышал. Я выключил ночник и снял телефонную трубку. Услышал длинный гудок. Набрал ноль. Послышался голос оператора. Я попросил соединить с полицейским участком.

– Полицейский участок. Сержант Эшер.

– Соедините меня с лейтенантом Хейсеном. – Я с удивлением слышал свой голос, произносящий фамилию, которую я никогда не слышал. Вернее, я знал когда-то одного Хейсена. Пола Хейсена, который был центровым в нашей команде в колледже.

– Он сегодня выходной.

И тут меня вдруг охватил страх. Он появился откуда-то изнутри, из желудка, и охватил меня мгновенно, как огонь охватывает лист бумаги. Мною овладел холодный животный ужас.

– Алло? Алло? – твердил сержант. Я медленно опустил трубку на рычаг.

Я не мог понять, откуда этот страх. Словно мчался на поезде сквозь темный тоннель, а мимо мелькали не огни, а яркие эпизоды, значение которых я никак не мог уловить. А поезд летел к обрыву.

На лестнице снова послышались шаги.

Рванувшись к стене, я снова наступил на больную ногу и на несколько мгновений погрузился в темную пустоту со вспыхивающими и вертящимися искрами. Но я не упал. Придя в себя, я успел прижаться к стене рядом с дверью. В дверном проеме показался высокий темный силуэт. И, размахнувшись с удвоенной от страха силой, я обрушил на его голову тяжелый флакон. В моей руке остался носок с осколками стекла. Я отчетливо слышал при ударе хруст ломающегося черепа. Я сделал шаг, пытаясь схватить его тело, но он был слишком тяжелый, и я боялся потерять равновесие, опираясь на одну здоровую ногу. В общем, он выскользнул из моих рук и упал с грохотом, гулким эхом разнесшимся по дому.

Снизу послышался хриплый голос. Он спрашивал, в чем дело. Я стоял на коленях в темноте возле трупа. Мои руки, дрожа, метались по его одежде, лихорадочно ощупывая карманы. Он лежал лицом вниз. Одним толчком я перевернул его на спину. Под пиджаком нащупал пистолет. Холодная рукоятка с насечкой приятно остудила мою мокрую от пота ладонь. Пистолет был с массивной рукояткой и длинным тяжелым стволом. Я пополз на коленях к двери, но, задев больной ногой о мертвое тело, упал вперед, животом на порог, высунувшись до пояса в коридор. Внизу, в холле, горел свет, и фигура, поднимавшаяся по лестнице, выделялась на его фоне четким силуэтом. Вот он уже на верхней ступеньке. У пистолета был тугой спуск. И очень тихий выстрел. Сдержанный звук, словно кто-то чихнул в носовой платок во время воскресной службы.

Человек на лестнице не успел сделать шаг вперед. Он коснулся пола носком ботинка и медленно отвел ногу назад, прочертив правильный полукруг, словно танцевал степ. Но он все же сделал шаг вправо и оказался в коридоре. Опершись боком о стену, он издал душераздирающий вопль: “Маааааам!” Он вопил, как заблудившаяся коза.

Я выстрелил еще дважды. Мне показалось, что каждый выстрел звучит немного громче предыдущего, но третий выстрел все равно прозвучал не громче, чем шлепок упавшей книги. Он сделал еще два шага, как лунатик, в сторону лестницы, отвесил церемонный поклон и повис на перилах. В тишине раздался хриплый стон и затих.

Я почувствовал, как мои губы раздвигаются в идиотской улыбке, какая появляется на лице, если ты неуклюже сталкиваешься на улице со случайным прохожим. Когда-то очень давно я смотрел фильм об убийце, который пел песенку “Красивый, словно роза”. Глупая такая песенка. Я стал насвистывать ее сквозь зубы. Мой свист отдавался эхом в тишине пустого дома. Я помнил только припев и насвистывал его снова и снова. Я заполз обратно в спальню, приставил дуло пистолета к виску этого белобрысого и выстрелил, продолжая насвистывать. Не знаю, кто он был такой, но поистине он был красивый, словно роза. То же самое я сделал с тем, у которого было изуродовано лицо. Этот, второй, дернулся, засучил ногами и поскреб одной рукой ковер, потом вздохнул и замер. Интересно, в какие глубины его сознания ворвалась моя пуля, в какие черные коридоры он нырнул. Не знаю, как его звали, хотя...

Я включил свет, стараясь не смотреть на них, и нашел свой ботинок с носком. Натягивая их на больную ногу, я морщился от боли и до крови кусал губы. Теперь наступать стало легче. По лестнице мне пришлось спускаться очень медленно и осторожно, ступенька за ступенькой, ставя вперед здоровую ногу... Что-то мне это напоминало...

Третий мертвец так и висел на перилах лицом вниз, руки скрещены, ноги врозь. Инни, минни, майни, моза – ты красивый, словно роза. Сзади, на шее, прямо посередине, у него была такая маленькая, аккуратная дырочка, как стежок на кармане, как мячик в лунке, как розовый бутончик. На верхней ступеньке что-то мелькнуло и, подняв голову, я успел заметить тающий силуэт обнаженной женщины, пытающейся запахнуть падающий халат.

Электронные часы в холле показывали четверть пятого. В замке зажигания моей машины не оказалось ключей. Пришлось возвращаться и искать у них в карманах. Мне повезло. Ключи оказались у того, кто висел на перилах.

Я сел в машину.

И вдруг в моей голове стало проясняться, словно включился кинопроектор. Воспоминания словно падали с грохотом на мою голову, как огромные глыбы. У меня было ощущение человека, стоящего возле рушащегося здания, пытающегося закрыть свою голову руками, ожидая, когда обвалится крыша и сровняет его с землей. Будто со стороны я разглядывал каждый обломок. Я знал, что это далеко не все, и многому еще предстоит свалиться мне на голову. Но по отдельным фрагментам картина в моем мозгу уже стала восстанавливаться. Маленький “порше” летит в озеро, кувыркаясь в воздухе. Я выношу тело Лоррейн и кладу в машину. Тинкер и Мэнди. Пол Хейсен.

И деньги. Толстые, туго перевязанные пачки банкнот, плотно набитые в черный чемодан. Я должен забрать их и уехать. Немедленно.

Память услужливо подсказала мне, откуда их нужно достать.

Я поехал на Парк-Террэс. Остановившись возле груды кирпичей, я взял один из них в руки и сломал замок на сарае, где хранились инструменты. Я был уверен, что хорошо помню это место. Мне понадобится лом и лопата. Звезды на небе уже начали гаснуть, уступая место серым сумеркам. Я попытался с силой ударить ломом, но у меня ничего не вышло, и я с трудом устоял на ногах. Оставалось только поднимать лом как можно выше и позволять ему падать под собственной тяжестью. Я должен собрать все свои силы и работать, не обращая внимания ни на что, кроме ударов железа по серому бетону. Трудился я долго, очень долго. Потом опустился на колени и ощупал руками отверстие, которое мне удалось продолбить. Оно было размером с пол-яблока, вокруг все было в осколках отбитого бетона. Я довольно часто промахивался.

Для меня перестало существовать все в этом мире, кроме денег в земле и страстного желания до них добраться. Моя одежда насквозь промокла от пота. Иногда я падал и некоторое время лежал, отдыхая, набираясь сил, чтобы снова поднять лом. Наконец, лом уткнулся в мягкий грунт. Я остановился и огляделся по сторонам. Только сейчас я заметил, что уже рассвело. Рукоятка стала липкой от крови. Я пошел в сарай и взял длинный железный шест, чтобы сломать металлическую арматуру бетонного фундамента. По дороге я упал вместе с ним, но заставил себя снова подняться. Мне удастся это сделать. Во что бы то ни стало.

Отверстие уже стало размером с мою голову. Вдруг за спиной раздался голос.

– Господи, Джерри! Что ты здесь делаешь?

Я обернулся. Это был Ред Олин. Оказывается, солнце уже давно взошло. Я и не заметил.

– Я должен достать деньги. Ред.

– Какие деньги? О чем ты?

– Я закопал их здесь до того, как залили фундамент. Они в большом черном чемодане. Там чертова уйма денег.

– Ты очень плохо выглядишь.

– Там целая куча денег, Ред. Около трех миллионов. Я не помню точно, сколько. Наличными. Я должен их достать и уехать отсюда.

Он ласково мне улыбнулся.

– Ну, конечно. Ты обязательно должен достать деньги. И уехать. Все правильно.

Я улыбнулся ему в ответ. Мы всегда прекрасно ладили и понимали друг друга с полуслова. Мы отлично работали вместе.

– Понимаешь, Ред, раз уж начал убивать людей, приходится смываться.

– Да, конечно, ты прав.

– Ты не поможешь мне? Я с тобой поделюсь.

– Конечно, Джерри, я тебе помогу. С удовольствием.

– Вдвоем мы живо управимся.

– Я вернусь через пару минут, Джерри. А ты пока продолжай откапывать эти деньги.

– Куда ты пошел?

– Я... понимаешь... Я не успел выпить кофе. После кофе я буду копать гораздо быстрее. Я и тебе могу принести.

– Давай, только не задерживайся. Я тебе уже говорил, что мне надо поскорее уехать.

Я уже успел выкопать довольно глубокую яму, когда вернулся Ред, а с ним все остальные. Пол Хейсен, другие полицейские и врач. Они хотели меня увезти, но я попросил Пола за меня заступиться. Он велел им оставить меня в покое. Я отошел в сторону и наблюдал оттуда за их работой. Молодые полицейские копали очень быстро.

– Ищите большой черный чемодан, – сказал я им.

Но из земли показалось совсем, совсем другое. И они увезли меня оттуда.