Я знала, что слишком уж загорела, но настолько обленилась и расслабилась, что плевала на это. Пила много водки, постоянно находилась в какой-то прострации. Мы и любовью занимались там, на солнышке, вялые, потные и какие-то отдалившиеся друг от друга. У меня в ранней юности была внематочная беременность, я тогда чуть не умерла, ну, и поэтому мне не приходится ни о чем теперь беспокоиться. Мы себя чувствовали так уединенно... Где-то там вдали лодка проплывает, самолет пролетит высоко в небе или по шоссе прогромыхает грузовик... Телефон мы отключили. У меня, правда, был маленький радиоприемник... Вы должны понять, что для нас все вокруг казалось не имеющим никакого значения, абсолютно никакого. Вам это понятно, Трев?

– Само собой.

– В общем, кажется, уже подходила к концу вторая неделя, когда нам что-то понадобилось, и Карл поехал в город. Уехал он вскоре после полудня и отсутствовал так долго, что я уже начала злиться. Я вовсю глушила водку, поэтому, когда он вернулся, уже с трудом соображала, что к чему. Когда он свернул на дорожку к дому, я все же заметила, что за ним едут две машины, из которых потом вывалилась целая пьяная компания. Они ворвались в дом, горланя какую-то чертову немецкую песенку лыжников. Пять парней и три девицы. С одной из них он был знаком раньше. А тут встретил их случайно в городе, выпили вместе, и Карл решил устроить у нас вечеринку. Они были в шоке, когда узнали меня. Из машин выгрузили тонну продуктов, выпивки и сигарет. Я, конечно, разозлилась на Карла, но решила, что раз они меня все равно узнали, значит, дела уже не поправишь, ну, и черт с ним. Наверное, Карл мне просто уже поднадоел, и я потеряла всякую осторожность. Они оказались свингерами, все до одного. Девушки – милашки, парни тоже ничего. Думаю, не стоит ничего от вас утаивать, дорогой. Вечер прошел во всех отношениях суматошно – настоящая куча-мала, и к концу следующего дня последняя девица, которая еще не участвовала в наших играх, по прозвищу Уиппи достаточно нагрузилась, чтобы позволить Сонни стащить с себя купальник и побаловаться. Пожалуй, мы немножко сошли с ума и действовали как во сне, так что у меня очень смутные и неопределенные воспоминания об этом. Я в первый и последний раз оказалась в подобной ситуации. Вообще-то на Ривьере это обычное дело... Ну, фарами мигают, нажимают на клаксон, зазывая новичков, и все такое... Меня это не оскорбляло, в некотором смысле даже возбуждало... Но для человека в моем положении это было слишком неосмотрительно. И ведь я не хотела, чтобы все так получилось. Потом Карл привел их снова в дом, и пошло-поехало... дня четыре, наверное. Когда я вернулась в Брентвуд, мне понадобилось несколько недель, чтобы снова войти в норму. Мне уже стало казаться, что все это мне приснилось; Пока однажды, в начале августа, среди прочей почты я не обнаружила большой конверт. В него было вложено двенадцать фотографий. Глянцевые снимки восемь на десять. Вот тогда-то я со всей остротой ощутила, что далеко не одно и то же – просто вспоминать о чем-либо или вдруг воочию увидеть это... вот так. Увидеть себя... О Боже! Я тогда даже чашку из рук выронила.

– Письмо пришло по почте?

– Да, на мой домашний адрес. Одному Богу ведомо, как оно не попалось сначала Дэне. В конверте была записка, я ее сохранила, положив в сейф. Вот она. – Мисс Дин достала записку из конверта и протянула мне. Напечатано через копирку на электрической машинке, несколько букв перебито.

– Конверт сохранили?

– Нет, тот не сохранила. Он был со штемпелем главного почтамта в Лос-Анджелесе. Больше никаких отличительных признаков. Не было даже пометки «лично в руки». Адрес напечатан на той же машинке, что и записка. Без обратного адреса. Да вы прочитайте.

Записка гласила следующее: «Лайза, милая, вы ведь практичная женщина и знаете, как делаются ставки в киноиндустрии. Поэтому у вас, разумеется, нет выбора. У меня есть десять полностью отснятых кассет и неплохая задумка, как их пристроить. Рекомендую вам раскошелиться. Платить будете частями, голубушка. Каждый раз по десять тысяч, старыми стодолларовыми купюрами. Упакуете их в обычную белую бумагу и тщательно перевяжете. Каждое воскресенье, начиная со следующей недели, вам или вашей чернявой секретарше придется прокатиться. Ровно в полночь подъедете к открытому кафе „Нарана-Кай“ в Топанга-Бич. Закажете что-нибудь, потом пойдете по направлению к танцплощадке, пакет держите так, чтобы его было видно. Подойдете к дальнему концу площадки, остановитесь у телефонных кабинок. Один из телефонов зазвонит, внимательно сосчитайте звонки. Немного подождите, и он снова зазвонит, такое же количество раз. Тогда возвращайтесь к своей машине. Уедете со стоянки ровно в половине первого. Запишите показания спидометра вашей машины. Если на нем будет, например, 8,6, а телефон прозвонит семь раз, значит, когда показания вашего спидометра станут приближаться к 15,6 (простое сложение, дорогуша), приготовьтесь. Вы поедете в западном направлении по шоссе номер 101. Держитесь в правом ряду, окошко с правой стороны откройте, пакет пусть будет у вас в правой руке. Следите за огнями справа впереди. Скорость снизьте до 35 миль в час. Когда заметите, как маленький зеленый огонек мигнул два раза, сразу же бросайте пакет на обочину справа. Если два раза мигнет красный свет, везите деньги домой и снова приезжайте в следующее воскресенье. Каждый раз будете получать по одному негативу и все отпечатки, сделанные с него. Они будут приходить по почте. Если все пойдет хорошо и вы не станете делать глупостей, мы обделаем это дельце за двенадцать недель».

– Так чертовски сложно, – проговорила Лайза.

– А по сути неплохо придумано. Двое могут это провернуть с минимальным риском. Один стоит у открытого кафе и танцплощадки, фиксирует ваше или мисс Хольтцер прибытие, а после того, как вы прослушаете звонки, он звонит своему дружку и велит ему быть в определенном месте. У него есть возможность убедиться, что никто не спрятался у вас в машине. Он выезжает вслед за вами, висит у вас на хвосте, пока не решит, что никакой опасности нет, потом обгоняет вас, первым добирается до места и фарами автомобиля сигналит своему приятелю, чтобы тот надел зеленую линзу на карманный фонарик. Совсем недурно. И очень трудно их надуть или подловить. И где же вышла осечка?

– Да нигде. Тогда, по крайней мере. Я заплатила. Один раз загорелся красный свет, почему – не знаю. На все ушло тринадцать недель. По почте я действительно получила обещанные снимки и негативы. Причем самые жуткие пришли последними. Деньги отвозила Дэна, у нее нервы покрепче моих.

– Вы считаете, у вас не было другого выхода, кроме как заплатить эту кругленькую сумму?

В волнении она вскочила на ноги.

– Не валяйте дурака, мистер Макги! На съемки «Ветра удачи» угрохано почти семь миллионов! Мерзавец, написавший эту записку, знаком с шоу-бизнесом. Прошли те времена, когда можно было рассчитывать на защиту со стороны студии. Каждый фильм – это отдельное предприятие. Сейчас всеми делами в кинобизнесе ворочают человек десять. И если хоть один из них получил бы комплект таких снимочков, то никто не поставил бы на меня и ломаного гроша. Что такое сто двадцать тысяч по сравнению с моим будущим?! Я просто ликвидировала некоторые вложения, не приносившие особой прибыли, и расплатилась. Я надеюсь, вы не станете учить меня, как мне следовало поступать!

Сыграно было отменно, но я скрыл свое восхищение:

– Как же я смогу вам помочь, если вы столь искусно напускаете на все дымовую завесу?

– Что вы хотите сказать, черт возьми?! – воскликнула она.

– Все, что заботит дельцов кинобизнеса, – это деньги в банке. Ваше имя в титрах – и в банк текут деньги. Так же как имена Лиз, Фрэнки, Гарбо и прочих. И все они отнюдь не были пай-девочками. Милая моя, не те сейчас времена. И волна негодования публики не смоет вас с экрана. Если вы слегка подмочите свою репутацию, ребята из отдела связей с общественностью и рекламы немедленно возьмут вас к себе под крылышко, и вся Америка снова будет вас обожать. Кончайте спектакль!

Выражение наигранного возмущения мгновенно исчезло с ее лица. Она снова села и, посмотрев на меня мрачно и сосредоточенно, произнесла:

– Нахал самоуверенный!

– И какая же все-таки причина заставила вас платить?

– Некоторые мелочи. Незадолго до того я слишком уж злоупотребила своим положением. Из-за меня задержалось окончание съемок, бюджетные расходы были превышены, и возникли сомнения, стоит ли вообще иметь со мной дело. Пришлось кое-кого подмазать, и все утряслось. Я ведь прекрасно знала, к чему это может привести. Ну, как случилось с Монро и Брандо, вы же понимаете... И все же у некоторых на меня имелся зуб. К тому же время от времени случались кое-какие истории. Не столь ужасные, как эти снимки, но... в том же роде. Скажем так: неподходящий был момент, чтобы злить их еще больше.

– И что еще?

– Дружочек, да неужто вам все-все хочется узнать?

– Как показывает практика, это полезно.

– Ну что ж... Есть у меня один близкий друг. Очень набожный, очень консервативный. Ему принадлежат значительные территории в Калифорнии и на Гавайях. Если он сможет получить разрешение из Ватикана и развестись, то я до конца своей жизни не буду ни в чем нуждаться. Всегда найдутся доброжелатели, которые непременно сочтут своим долгом показать эти снимки моему другу. И все пойдет прахом.

– И что, речь идет о действительно больших деньгах?

Она облизнула губы.

– По закону об имуществе супругов я завладела бы половиной от восьмидесяти миллионов, дружок. А я его милая, преданная крошка. Именно это все и усугубило. Иначе я бы просто попросила одного своего давнего приятеля в Вегасе прислать мне бравых ребяток, и они прекрасно разобрались бы с этим чертовым фотографом по своему усмотрению. Но в деле, которое меня по-настоящему беспокоит, они мне не помогут. Вообще, если этот мистер Икс не знает о существовании моего друга и о том, как много времени надо, чтобы провести хоть что-то через эту ватиканскую братию, то в таком случае он поступил очень глупо. Но, если принять в расчет моего друга, результаты и вправду могли получиться непредсказуемые. Прежде чем держать пари, стоит уяснить, что поставлено на карту – мои творческие возможности и толстый кошелек моего друга. Вот за них я и заплатила.

– В надежде, что на этом все и закончится. Но не тут-то было! Между прочим, а он сможет получить разрешение на брак с вами в своей церкви?

– По понятиям его веры я никогда не вступала в брак, так что препятствий быть не может. Здесь я совершенно чиста. И кстати, мистер Макги, Дэна ничего не знает о моих планах в отношении этого друга.

Я поинтересовался, каким образом, на ее взгляд, были сделаны снимки.

– Должно быть, с помощью очень сильного объектива, – ответила она. – Это видно и по ракурсу, и по освещению. Помню, к югу от домика, слева, было небольшое скопление скал, на которых росли сучковатые деревья. Судя по всему, снимали оттуда. Угол изображения подходит. Но тогда этот фотограф, должно быть, горный козел с очень мощным объективом в придачу.

– Есть ли в самом письме какая-либо зацепка, заставляющая вас заподозрить кого-то определенного?

– Нет! Я изучила его вдоль и поперек. Этот тип явно подвизается где-то около кинобизнеса и, мне кажется, старался показать, что знаком со мной, но называет меня Лайза, а не Ли. Возможно, что и специально, конечно. И вероятно, намеренно стремился придать письму этакий британский акцент, называя меня «голубушка».

– Какого размера были негативы?

– Маленькие. Вот такие. – Она очертила рамку со стороной миллиметров тридцать пять.

– Вы сверяли их со снимками каждый раз?

– Разумеется. Но очень часто отпечатки представляли собой увеличенные части негатива, иногда даже меньше половины.

– Значит, вы полностью расплатились больше года назад. И считали, что покончили с этим навсегда. Когда же к вам обратились снова?

– Два месяца назад. Вернее, даже меньше. В начале января. Один мой старый знакомый, пытаясь вернуть себе былое могущество, решил открыть дело в отеле «Пески» в Вегасе, и мы собрали компанию, чтобы устроить ему хорошую «отвальную». Газеты сообщили, кто там будет. Дэна была со мной. Мы снимали номер-люкс в «Дезерт Инн». Кто-то оставил этот конверт для меня у портье в «Песках», видимо решив, что я остановилась там. Мне его переслали, и он попал к Дэне. Я как раз просыпалась после дневного отдыха. Она вошла ко мне с жутким выражением лица и протянула конверт. Уже распечатанный. Там оказалась очередная порция снимков: обратный адрес отсутствовал. Портье даже не представлял, кто оставил конверт. Дэна хотела сразу же уволиться от меня. Странное она существо. Пришлось мне ей все объяснить – так же, как я объяснила вам, Трев. Она, конечно, сразу сообразила, что это та же самая история, на которую я угрохала столько денег. Я едва уговорила ее остаться. Но с тех пор наши отношения изменились. Я ее не виню и по-прежнему боюсь потерять. Вот этот конверт. Сами видите, как написан адрес: просто вырезали мое имя из обложки популярного журнала. А эта записка была внутри.

Записка сильно отличалась от предыдущей. Отдельные слова и буквы были вырезаны из газет и наклеены на дешевую желтую бумагу. Она гласила: «Бесстыжая шлюха, купающаяся в роскоши, возмездие настигнет тебя, и на этот раз деньги не спасут твою никчемную жизнь, но лучше все же приготовь денежки, ты, порочная тварь. Я найду тебя, ты узнаешь правду о себе, и я тебя освобожу от твоей беспутной жизни».

Она поежилась.

– Эта записка напугала меня до смерти, Трев. Она какая-то жуткая, безумная. Ее писал другой человек. Не может быть, чтобы тот же самый.

– Так вы, значит, сразу обратились к Уолтеру?

– Нет. Чем больше я об этом думала, тем страшнее мне становилось. Мне и сейчас жутко. Как-то я оказалась на большой вечеринке у Спрингсов, слегка выпила – и со мной случилась истерика. Милый Уолт тоже там был, он вывел меня на свежий воздух. Я повисла у него на шее, расплакалась как дитя и поведала ему обо всех своих бедах. Тут-то он и вспомнил про вас. Думаю, вы признаете, что кое-что у меня действительно укради – мое право на личную жизнь... ну, или что-нибудь в этом роде. И кто-то хочет оборвать мою карьеру, а может быть, и лишить жизни... Не знаю... Я вожу с собой деньги. В тысячедолларовых банкнотах, у меня их пятьдесят штук. Я и не надеюсь, что вы сможете вернуть то, что я уже заплатила им. Но если сумеете, то половина – ваша. А если вы отцепите от меня этого психа, получите все деньги, которые у меня с собой.

– Снимки в этом конверте?

– Да, но... вам обязательно их смотреть?

– Да.

– Я этого боялась. Я не позволю вам их смотреть, пока не скажете, что попытаетесь мне помочь. Каждый раз, когда я думаю об этой записке, я чувствую себя напуганным, беспомощным ребенком.

– Ли, тут очень мало зацепок. След остыл.

– Уолтер сказал, что вы проницательный, упорный и удачливый парень. Главное – удачливый. – Она как-то странно взглянула на меня. – А у меня такое ощущение, что удача отвернулась от меня.

– Сколько людей посвящены в это дело?

– Четверть. Вы, Дэна, я и Уолтер, причем вам известно больше, чем им. И больше ни одна живая душа не знает, клянусь!

– А не было бы логично рассказать обо всем Карлу Абелю?

– Милый мой, когда такого рода связь порывают, то раз и навсегда, и говорить больше не о чем.

– А не мог он это все подстроить?

– Карл? Нет, это совершенно исключено. Он очень жизнерадостный тип – незамысловатые потребности, незамысловатые привычки. Он весь как на ладони, честное слово!

– Обычно я вначале сам несу все расходы, а потом до половины их вычитаю из общей суммы своего гонорара. Но на сей раз так поступать несколько рискованно.

– Я обеспечиваю расходы вплоть до пяти тысяч, – без колебаний сказала она. – А когда эти деньги кончатся, обсудим дальше.

– Должно быть, Уолт сказал, что мне нужно доверять.

– А разве у меня есть выбор? Другого пути нет. Вы попытаетесь? Прошу вас! Ну пожалуйста!

– Буду стараться, пока не решу, что это безнадежно.

Она положила конверт мне на колени.

– Видит Бог, я не страдаю от застенчивости, но вряд ли смогу наблюдать, как кто-то рассматривает эти картинки. Пойду погуляю. Не спешите.

Она направилась к массивной двери и тихонько выскользнула из комнаты.